Привет из Парижа

Алессандро Де Филиппо

Из серии "Литераторы шутят и не шутят"


В тёплом городе Ташкенте, в годы войны, в общежитии по ул. Карла Маркса, 7, называемом «Вороньей слободкой», проживали эвакуированные граждане из Москвы и Ленинграда. Личный состав здесь собрался разный, но преобладали семьи писателей, их родственники, знакомые и прочие деятели культуры. Жили тесно и так же тесно общались между собой, скорее невольно, чем добровольно. Коммуналка – она и в Ташкенте коммуналка – никуда от соседей не денешься. И не отгородишься. Хотя некоторые пытались. У Лидии Чуковской, например, была отдельная комнатушка (она называла её «конурой») под лестницей, где она проживала вместе с дочерью Люшей.

В минуты гнева Анна Ахматова называла некоторых своих соседок по общаге «вязальщицами». Этим прозвищем она полушутя-полувсерьёз наделила злоязычных сплетниц, тех, кто завидовал ей и клеветал на неё.

    – Вязальщицы полагают… – говорила она иронически, а порой и с подлинным гневом. И далее цитировала какую-нибудь очередную грубость или пошлость.

Нормальный ход. В коммунальной общаге без сплетен нет жизни, особенно населённой, в основном, женщинами. По причине военного времени мужчин здесь было раз-два и больше нет…

В эвакуации, как и всюду, Ахматова была окружена почётом, восхищением и уважением. Но, далеко не всеобщим…Находились среди её соседей (преимущественно писательских жён) такие, которых раздражало в ней всё: и её беспомощность, и её властность, и её болезнь, и её слава, и её независимость. Более всего «вязальщиц» раздражало то, что сама она не таскала вёдра с водой и углём, а делали это за неё и с большой охотой – другие. Чаще всего ей помогали приходящие в общагу мужчины, в том числе известные литераторы и хозяйственные чиновники.

Неудовольствие, вперемешку со сплетнями, доходило до ушей Анны Андреевны и вызывало с её стороны остроты и насмешки. Она даже посвятила завистницам одно из своих негодующих стихотворений, начинающееся словами: «Какая есть. Желаю вам другую…».



«Вязальщицы» – или, иначе, «фурии гильотины» – прозвище женщин-фанатичек, возникшее в годы Великой Французской Революции. Их изобразил Диккенс в романе «Повесть о двух городах». Перед казнью женщины заранее рассаживались в первых рядах «на стульях, расставленных как на увеселительном зрелище», и «деловито перебирали спицами», вязали тёплые носки своим домочадцам и на продажу. Не прерывая работу, «вязальщицы» подсчитывали отрубленные головы. И наверное, рассказывали потом в кругу семьи, сколько голов сегодня отре;зали и как это было интересно.

Полагаю, что вот от этих самых парижских «вязальщиц» пошло по миру народное поверье о пользе вязания для успокоения нервов. Можно представить картину: сидят перед эшафотом французские дамы, вяжут носки и заодно наблюдают процесс. Льётся кровь, кто-то плачет, некоторые женщины падают в обморок…Вязальщицы сидят с олимпийским спокойствием, они заняты подсчётом петель и отсечённых голов. Они - при деле.

В порядке профилактики психозов психотерапевты советуют нервным дамам заниматься вязанием – сосредоточенность на подсчёте петель и узлов отвлекает от всяких забот и тревог. Казнь с отсечением человеческих голов становится зрелищем, культурным мероприятием, где можно, не теряя времени, считать не только петли, но и отрубленные головы.

Последний привет от «фурий гильотины» из Парижа (1934 год) передал нам русский писатель-эмигрант Василий Яновский в книге воспоминаний «Поля Елисейские». На гильотине был казнён русский националист Горгулов (он ещё и стихи писал, литературный псевдоним Павел Бред) – за убийство президента Французской республики Думера, ни в чём не виноватого перед русскими. Последние минуты жизни радикального поэта тянулись слишком долго. В толпе шептались: нож гильотины заело…Утром в газетах сообщили: крупное тело Горгулова не умещалось в ложе гильотины, рассчитанной на «среднего человека»…Шея лабинского казака не влезала в раму под нож – великое французское изобретение не подходило для русских богатырей.

И всё-таки казнь состоялась. Сам Яновский на мероприятие не ходил. А потому мы не знаем, сохранилась ли среди зрителей традиция вязать носки во время казни или же «вязальщицы» исчезли как сословие, порождённое революцией. Во время революций всегда рубят много голов или расстреливают. Заморишься считать.

Последняя казнь через отсечение головы состоялась в Марселе, в сентябре 1977 года. Она же стала последней смертной казнью в Европе.

Сегодня эшафот заменяет телевизор – зрелище с доставкой на дом, в котором можно тоже подсчитывать трупы, и при этом можно вязать носки или пить пиво, ибо каждый выпуск новостей непременно начинается сообщениями о страшных событиях: войнах, конфликтах, пожарах, наводнениях, землетрясениях…Через каждые полчаса журналисты вдохновенно, с непонятной торопливостью уточняют количество погибших, сгоревших, утонувших, задавленных…Будто бы телезрителям будет какая-то радость от точного числа жертв.

Нас часто бьют по голове дубиной новостей, а мы только крепчаем и…тупеем. И, похоже, стали привыкать.