Сквозь яркое стекло
Каждое утро моего нежного детства начиналось с гимна отечеству, что раздавался из радиоприемника хором торжественных голосов. Тогда мне казалось, что окружающие меня люди сами напоминали эти приемники. Их черепные коробки были также полны некого информационного вещества, которое превращало их в механизмы с одинаковым набором рефлексов. Все человеческие модели казались отличными друг от друга лишь годом выпуска и популярностью среди себе же подобных. В том взрослом мире, где я еще не был, особым критерием счастья было общественное мнение - главная разменная валюта на рынке человеческих достижений. Я любил подсматривать за всеми людьми. Мои глаза, один из которых от рождения был коричневого цвета, а другой синего, заставляли меня часто скрываться от пристального внимания взрослых и наблюдать за их повадками со стороны. Особым интересом для меня оказалось подглядывание за человеческой наготой. Голые люди были также чисты и невинны, беззащитны и доверчивы, как дети. Снимая с себя всю одежду, они напоминали рыб, выброшенных на берег внезапной волной. Их глаза наполнялись смущением, а рты хватали воздух с жадностью, то ли от возбуждения, то ли от страха. При свете дня людям явно было неприятно смотреть друг на друга, но под покровом ночи у них возникала какая-то общая тайна, которой я тогда не знал. Эта тайна будто открывала им двери в другой мир, свободный от притворства и лицемерия. Но каждый раз одеваясь обратно, они вновь возвращались к привычным формам взрослой реальности.
Мой отец был не таким. Он не умел быть хитрым и расчетливым, отчего его воспринимали малодушным. Многие проблемы он решал избеганием и молчанием. Я часто проводил с ним время в старой деревянной лодке, наполненной рыбой. В летние месяцы мы выходили в открытое море, где мой отец оказывался вдалеке от тяжести жизни и посвящал себя любимому делу. Каждый раз наполняя лодку новым уловом он становился в моих разноцветных глазах героем, покорявшим бескрайнее море, а возвращаясь обратно - капитаном большого корабля. Пока мы возвращались домой, мне доставляло огромное удовольствие запускать обе руки в корзину с пойманной скользкой рыбой, чувствуя биение скоротечной жизни
- Пап, а что происходит после смерти?
- Смерть это такая же лодка, похожая на нашу. Когда жизнь рыбы подходит к концу, смерть забирает ее и отправляет на берег, где рыба отдает себя на благо людям. Мы после смерти тоже отдаем себя, всему, чем мы пользовались при жизни.
- Нас тоже кто-то поймает и убьет?
- По разному бывает. Вот только рыба не знает о том, что есть берег, для нее все - море. А ты уже знаешь, что соблазнившись сладкой приманкой можно попасться на крючок, поэтому будешь внимательным.
Тогда его крепкие пальцы прижимали скользкую трепыхающуюся плоть к разделочной доске и лишали ее жизни. Я никогда не отворачивался, а наоборот, старался запомнить последний вздох и последнее движение. Рыбья голова очень ловко отделялась от тела и несколько мгновений жила отдельно. В разделанном виде сложно было понять, что именно оставалось рыбой. Ее голова, хвост или кости? По вечерам мы молча ели уху, приготовленную моей матерью. Она всегда включала радио на полную громкость, когда собиралась что-то есть и поэтому потребность в общении у нее отсутствовала. Мать была очень гордой женщиной с красивыми ногами. По стуку каблуков я мог определять ее местонахождение на больших расстояниях. Прислушиваясь к ее шагам, я чувствовал настроение и знал к чему надо было готовиться. Ничего не оставалось как потихоньку учиться притворству и лицемерию, чтобы всегда выглядеть послушным ребенком, достойным любви своих родителей. Иногда мне приходилось посещать школу, в свободное от многочисленных прогулов время. Его я тратил на наблюдение за жизнью людей. Меня тянуло заглядывать к ним в окна и наблюдать снаружи мышиную возню мещанского быта. В небольшом приморском городке жизнь в обычный будний день была нетороплива и скучна, но не для меня. Подсматривая за ленивыми официантами, за продавцами уличной еды, водителями автомобилей, в моей голове тут же рождалась история каждого человека, уникальная по своему. В том мире я был шпионом, разоблачающим окружающих по их взгляду. Как много оттенков появлялось в тех глазах, от животного азарта до ледяного безразличия, от ядовитой ревности до божественного милосердия. Люди начинали открываться для меня с другой стороны, как радиоприемники с широким диапазоном частот, в которых были слышны внутренние страхи и противоречия.
Когда начинало смеркаться, я устремлялся обратно домой, размахивая школьным портфелем, который всегда был при мне как, весла при лодке. Порывы прохладного морского ветра задували под воротник и под брюки, когда я перепрыгивал городские лужи в руинах асфальта. Останавливаясь перед дверью собственного дома, я подглядывал в замочную скважину, чтобы узнать обстановку, царившую дома. Иногда я замечал свою обнаженную мать, стоявшую напротив старинного зеркала и внимательно изучавшую свои ноги. Для нее наверняка они были утешением в жестком мире конфликтов, а для моего отца картой, по которой он изучал вкусы любви. По ночам их долгие разговоры на кухне об эпидемии в городе и необходимости срочно уезжать из него вызывали во мне необычайные сновидения, полные сюжетов с растениями, поедающими землю.
Когда мне исполнилось восемь, отец принес домой коробку, в которой был калейдоскоп. Это был тяжелый предмет, который гремел стекляшками внутри.
- Смотри, сын, как легко можно раскрасить реальность яркими цветами –
говорил он с улыбкой, и прислоняя игрушку к моему голубому глазу, направлял в сторону неба. Яркие вспышки света моментально вспыхнули тогда в моей голове, перед тем как различить разнообразие узоров. Через несколько дней мой отец навсегда покинул наш дом. Это произошло после череды тяжелых ночных разговоров на кухне, от которых веяло сквозняком, пробивавшимся из дверных щелей. С утра он молча взял рыболовные снасти, прижал меня на мгновение к своей груди и ушел не оглядываясь. Мать молча курила на кухне. Сидя на табуретке, с пепельницей в руке, ее взгляд был неподвижен и направлен вдаль из окна. Яркие картинки калейдоскопа, переливающиеся в голубом глазу, были почти неразличимыми сквозь кухонный дым в коричневом. Я убегал к себе в комнату, раскрывал настежь окна и со всех сил вращал колесо калейдоскопа, пока слезы не застилали глаза. Спустя месяц стало известно о моих прогулах в школе и я был заперт в темном чулане, на весь вечер, в качестве наказания. Там жила память и запахи наших предков.
Я видел как мать переживает из-за подобных мер воспитания, но другие формы педагогики ей, к сожалению, были неизвестны. Мне же чулан был глубоко симпатичен, по той причине, что в нем можно было создавать собственный мир. В нем прятались пауки, похожие на охранников, кокетливая моль, старожилы – тараканы и работяги – муравьи. Я же для всех них был верховной силой, распоряжавшейся их жизнью . Насекомые служили материалом для опытов, с которыми продолжалось мое изучение жизни. Превосходство физической силы в этом мире для меня открывалось на примере двух пауков, помещенных в одну банку. Оказываясь в изолированном пространстве, в страхе и голоде, наиболее сильный поедал слабого. Любовь судьбы оборачивалась смертью для обоих, с той только разницей, что один был жертвой соседа-канибалла, а второй становился биологическим материалом для опытов. Наблюдая за выжившим крупным самцом я стал подкармливать его насекомыми, которых находил в саду и кладовке. Продолжая жить в банке, паук казался очень возбужденным, встречая меня каждый раз, когда я приносил новую порцию еды. Ему было очень удобно в пространстве, свободном от охоты, труда и опасности. Чувствуя себя победителем и полноправным хозяином банки, он лишь оттягивал тот день, когда я вытащил его наружу и вскрыл живот перочинным ножиком. В тот момент я считал, что его смерть была подвигом, жертвой ради знаний людей о законах природы.
Прошло несколько зим. Наш с матерью маленький деревянный дом стал резко стареть. Стены накопили большое количество влаги и во многих местах начали превращаться в труху. Мать завела пугливую серую кошку и продолжала молча слушать радио, в перерывах готовя еду. В выходные дни мы обычно ходили на рынок, с тем, чтобы купить материалы, необходимые для восстановления нашего дома. Все это требовало большого опыта и затрат, поэтому процесс шел крайне медленно. В очередной из таких дней я отправился на рынок в одиночестве, чтобы избежать излишней суеты. Огромное скопище людей бурлило густым потоком среди лавок с посудой, стройматериалами и разнообразной еды. В воздухе витал спертый запах протухших продуктов и какого-то едкого дыма. Протискиваясь между узких рядов, я остановил свой взгляд на молодой девушке, выбиравшей себе новую обувь. Короткая стрижка делала ее похожую на мальчика, но остальные признаки говорили об обратном. Она пыталась выбрать качество среди пестрого китайского ширпотреба, в то время как ее старые кеды были уже безнадежно мертвы. Неторопливо слоняясь между прилавками, она внимательно следила за продавцами, занятыми обычной рабочей суетой. Я спрятался за лавкой с китайским фарфором, чтобы быть незамеченным. Девушка остановила свой выбор на модных красовках известного бренда и стала их примерять. В то время как продавщица, грузная тетка розовом спортивном костюме, была занята приемом нового товара в безразмерных мешках, девушка стала отдаляться от прилавка все дальше. Через несколько мгновений, рынок разразился громким бабим воем
- Держите воровку!
Все взгляды обратились в сторону женщины в спортивном костюме. Воровка же, нырнув в толпу, скрылась из виду. Когда она внезапно возникла перед моим лицом, вылетая из под завалов прилавка с постельным бельем, наши взгляды на мгновенье встретились. Повинуясь внутреннему наваждению, я попытался преградить ей дорогу, но тут же с силой был отброшен в сторону, потеряв равновесие. Краем глаза я лишь смог заметить куда направляется мое тело, но исправить ничего уже не мог. Звон бьющегося фарфора звенел в моей голове как последний крик перед казнью, а россыпь разноцветных осколков напоминала сказочный калейдоскоп, выпотрошенный наизнанку.
Оказавшись лежа на спине, я увидел фигуру, склонившуюся над моим лицом. Это был крупный мужчина с короткими толстыми пальцами и азиатским разрезом глаз. Он молча всматривался то в мой правый, то левый глаз по очереди. Особо примечательна была его фетровая шляпа с камышовым пером, заправленным в ленту. Пока я разглядывал это громоздкое тело с большим животом и потными усиками, вокруг меня стали разноситься голоса, напоминающие лай собак
- Хватай… лови… смотри… попался… аааа
Голоса разносились в мою сторону. В то время как мои руки держали двое крепких мужчин с красными лицами, женщины заталкивали вглубь лавки. Одна из них вдруг заверещала
- А я видела как он ошивался тут! От этих жуликов уже спасу нет никакого!
- Составляйте протокол, пока все свидетели на месте! – вторила ей другая
- В карцер его, пока не сбежал! – раздавался мужской голос издалека
Хозяин же лавки наблюдал за процессом, прищуривая и без того узкие глаза. Камышовый стебель на его шляпе делал его похожим на кота из детской сказки, а редкие усики еще больше дополняли этот образ.
- Пан Казимир, отдайте его мне на перевоспитание! – предложила дама из отдела с бижутерией, с неприлично длинными ногтями и зловонным запахом изо рта – уж я то разбираюсь в методах кнута и пряника!
При этих словах она погладила себя по груди когтистыми пальцами и все при этом заржали. Но Пан Казимир тут же пресёк веселье и попросил всех оставить нас наедине. Его мягкий голос с сильным восточным акцентом оказался вдруг таким же странным как и внешность
- Когда ты совершаешь свою первую ошибку, у тебя есть шанс извлечь правильный урок, с тем, чтобы больше не навредить себе в будущем. Я не знаю твоих способностей, мальчик, но именно от них зависит твоя дальнейшая судьба. Твой дом теперь здесь. Ты можешь покинуть его в любой момент, но знай, что чем больше страха будет появляться у тебя на пути, тем большая опасность будет ждать на поворотах.
С этими словами он вывел меня на территорию рынка, ступая по осколкам разбитой роскоши и отправил в специальной помещение, похожее на склад. Внутри там находилось несколько комнат, со старыми желтыми стенами, где худые бледные люди в грязной одежде разделывали мясо. Вспоротые туши коров, синие головы свиней и куриные лапы валялись как на длинных разделочных лавках, так и под ними. В спертом воздухе кружились мухи, налетая на несвежее мясо, а подошвы обуви прилипали к черному полу. Моя голова была полна тумана, не дававшего мне осознать, что же в действительности произошло за последние минуты. Когда я стал постепенно приходить в себя и оглядываться по сторонам, мысли о побеге начали прояснять мой ум. Окружающие люди, при ближайшем рассмотрении, все как один имели определенные дефекты, связанные как с внешностью, так и с поведением. Вокруг были слепые, которые ощипывали кур в специальной для этого каморке, старики на колясках, отделявшие филе птиц от костей, несколько слабоумных, тоскливо вращающих ручки мясорубок. Проведя по всему главному цеху, где происходил процесс обработки мяса, меня подвели к медному чану с внутренностями, из которых я должен был делать колбасу. Это и стало моей обязанностью.
Вечером после работы, я отправился в место, служившее спальной комнатой для мужской половины цеха. Оно находилось в самом конце желтого коридора, едва освещенного моргающей лампочкой. В комнате, параллельно друг другу, располагались два ряда матрасов, по пять штук с каждой стороны. Моими соседями были мужики, многим из которых на вид было лет за пятьдесят и один шестилетний мальчик. Когда утомленные рутинной работой мы наконец-то смогли прилечь на свалявшиеся матрасы, люди стали рассказывать мне свои истории. Начал мужчина с гнойниками на буром лице, которые он постоянно расчесывал:
- Я попал сюда с улицы, давно это было. Пил крепкую с мужиками зимой, так там и вырубился. Очнулся на рынке, а Казимир тут и говорит: Хочешь жить, работай!
- Так ему только это и надо, вон говорят вторую яхту себе покупает – отозвался мой сосед по койке, сухой старичок с больными легкими. – А ты тут вонь нюхай и отбросы жри.
На последних словах он стал захлебываться кашлем, прерывая этот разговор
- А почему вы не уйдете отсюда? – озвучил я свой главный вопрос, который почему-то вызвал нездоровый массовый хохот
- Ну малой у нас умен! Действительно, какого хера вы все тут сидите? – прокричал самый толстый из всех, развалившийся в углу на двух матрасах – Сам пойди да взгляни, что там за дверью.
Вскочив с матраса я выбежал из комнаты, прошел свозь пустынный желтый коридор и остановился у главной двери, ведущей на рыночную площадь. Снаружи слышался несмолкаемый гул голосов, а мое сердце билось в тревоге и страхе. Повернув дверную ручку и потянув ее на себя, меня ослепило ярким светом, в котором я стал различать голоса
- Это ваше вчерашнее жаркое было просто восхитительно. Вы добавляли туда базилик? Непередаваемо вкусно и смело!
- Когда уже появится что-то новое? Невозможно ведь уже есть одно и то же целую неделю…
- Милая, не могли бы вы мне передать сюда бутылочку красненького?
- Ой смотрите, смотрите! Какой аппетитный мальчик стоит там в дверном проеме! Казимир пригласите его к нам!
- Господи хорошенький какой!
- Мама, мама, я хочу с ним играть! Можно?
- Дочь, успокойся, с едой не играют!
На последней фразе мои глаза обрели резкость и я смог наконец осмотреться. Передо мной была та же рыночная площадь, где вместо прилавков теперь находились столы, накрытыми белыми скатертями. Столы эти ломились от разнообразия мяса и вина. За ними сидели люди, многих из которых я видел перед своим заточением. На женщинах были нарядные платья, а мужчины блистали галантностью в черных смокингах. Их дети, как полагается детям, весело бегали вокруг столов, то залезая под них, то с шумом выскакивая обратно. Прямо передо мной возник мальчик с цветными подтяжками, одна из которых уже оторвалась, а вторая еле поддерживала штанишки. Мальчик стоял с пустой тарелкой в одной руке и с ножом в другой. Он смотрел на меня так, как люди никогда не смотрят на людей. В ужасе я попятился обратно к двери, но перед этим заметил Казимира. Он сидел в центре самого большого стола, его рубашка была наполовину расстегнута, обнажая бледную грудь, по которой тонкой струей стекал соус, что он вылизывал с фарфоровой тарелки.
Вернувшись в свою комнату, я рухнул лицом вниз в вонючий матрас и заплакал. Меня не покидало ощущение безысходности и неведомого страха перед будущим. Почувствовав, что кто-то трогает мою голову, я поднял глаза и увидел мальчика – соседа, который уселся рядом со мной. Мальчик широко улыбался и молча гладил меня правой рукой. Присмотревшись, я заметил, что левой у него не было, и от этого мои слезы стали еще сильней.
На следующее утро меня разбудил гимн из радиоприемника, говоривший о том, что местное время шесть часов утра. Отправляясь работать в свой цех, я внимательно наблюдал за людьми, окружавшими меня. Многие из них были в игривом настроении и весело подтрунивали друг над другом. Те, кто был покрепче отправлялся принимать партию свежего мяса, которое сбрасывали откуда-то сверху по широкой и черной трубе, другие же разрезали его на крупные части о отправляли в цеха для последующей обработки. Тот цех, где работал я, находился в близости двери, ведущей туда, где я был прошлым вечером. В основном массе меня окружали женщины, они рубили мясо на мелкие кусочки, делали фарш и помогали мне запихивать его в свиные кишки. При виде и запахе спекшейся крови и различных обрезков из плоти, мой желудок выворачивало наизнанку, не говоря уже о том, чтобы есть что-либо. Недалеко от меня стояла молодая женщина с заячьей губой. Ее широкий халат, заляпанный жирными пятнами, не мог скрыть большой живот, за который она временами держалась. “Неужели она также обречена, как и я? – пронеслось у меня в голове – Оказаться изгоем, выброшенным из жизни за какой-то просчет? Подобно тому, как все эти люди, живут и работают вместе ,не осознавая собственной ущербности, эта женщина подарит жизнь новому узнику этого ада. Захочет ли он выйти из двери, ведущей наружу, или же будет сожран собственным страхом перед неизвестным?» Мои размышления прервал скрип старых дверных петель, вслед за которым возникла знакомая фигура с камышовым пером на шляпе. Заметив его появление, в цеху повисла напряженная тишина, а рабочий процесс в ожидании замер.
- Дорогие! – раздался знакомый голос, торжественно и громко – Все вы знаете в каком тяжелом положении сейчас находится наш город! Как много людей лишены возможности иметь стабильную работу и крышу над головой! Вспышки эпидемии стали нашей главной проблемой на сегодняшний день. Подумайте в каких тепличных условиях вам посчатливилось оказаться, находясь под защитой и опекой от внешнего зла. Поэтому, мои дорогие, я призываю вас к пониманию! В это страшное время, когда весь мир голодает, мы обязаны трудиться, не щадя своих сил, с тем, чтобы обеспечить нашей продукцией хотя бы малую часть тех, кто оказался за чертой бедности и без необходимых медикаментов. Один из вас отправится сегодня со мной, помогать мне в раздаче еды в бедных районах нашего города. И это будет Гертруда.
Все взгляды в один миг устремились в сторону красивой молодой девушки, которая слыла глухо-немой. Ее желтые волосы, собранные в пучок, выбивались из-под рабочей косынки, а глаза драматично наполнились ужасом. От невозможности закричать, Гертруда стала раздавать нечленнораздельные звуки, напоминавшие стон умирающего животного. Толпа вокруг нее расступилась, а Казимир схватил ее за руку. В следующую секунду девушка изчезла по другую сторону рынка, оставив после себя только грязную серую косынку.
Дни, проведенные мной в желтых обшарпанных стенах, не давали мне покоя, так же как и мысли о побеге. В течении нескольких недель рутинной работы по превращению зловонного мяса в элитные колбасы, я смог узнать историю каждого работяги, находящегося в этом месте. Общим было одно, никто не хотел покидать его. Люди жили в страхе за будущее и предпочитали не говорить о каких-либо переменах. Все, кроме женщины, жившей в отдаленной комнате, размером со шкаф. Ее тело было скручено странной болезнью, при которой каждое движение приносило ей невыносимую боль. Суставы на руках и ногах проворачивались в обратную сторону, отчего ее прозвали женщина-паук. Проводя большую часть своей жизни в крохотной комнате, она создавала украшения из куриных перьев, что оставались после обработки. Ее жилище было похоже на подушку изнутри, где каждый угол был украшен белыми перьями. В день, когда я встретил ее впервые, все узники желтых стен отмечали выходной, проходивший один раз в месяц. Из широкой трубы, откуда каждое утро падала новая порция мяса, в этот раз появились сезонные фрукты и сладкое в виде конфет и печенья. Главный прилавок, на котором разделывали самые крупные куски мяса, был в этот день украшен пластиковыми контейнерами с праздничной едой на прозрачной клеенке. Женщина – паук появилась медленно, с большим трудом передвигаясь на четвереньках. Несмотря на открытую улыбку, глаза ее выдавали страдание физической боли. Заметив ее появление, мой сосед ,однорукий мальчишка, побежал навстречу, с тем, чтобы подарить ей рисунок жар-птицы, выполненный карандашом. Остальные помогли женщине влезть на мешок с луковой шелухой и заняли свои места. Рядом со мной оказался старик – сосед с хроническим бронхитом, а напротив села девушка, которая несколько дней назад была ангажирована господином Казимиром для помощи бедным. Все знали о том, что она немая, к тому же боялась краснеть. Смущение возникало буквально от каждого взгляда, каждого жеста в ее сторону. Люди специально делали вид, что не замечают ее. Но тем не менее, внутренние переживания не давали ей покоя, и несколько раз на дню Гертруда внезапно заливалась алой краской и будто бы начинала задыхаться. Помогало ей только лишь уединение и время. Когда в полной тишине стал раздаваться шум пластиковой посуды, женщина – паук пододвинулась ко мне и обратилась в полголоса в пространство перед собой
- Тот, кто ищет спасения должен пройти испытание. Не убоявшись увиденного, он сможет устранить все препятствия и стать героем. Триумфальное возвращение героя принесет с собой силу и огонь, освобождающий других от страданий. Но прежде чем отправиться в путь, он должен дать обещание протянуть руку помощи всем существам и подарить им свободу.
Эти слова слышали только я и Гертруда. Она пристально смотрела мне прямо в глаза, будто бы заставляя запомнить все, что было сказано только что. Я слабо понимал смысл послания, желая получить конкретные наставления.
- Слушай то, чего не слышат другие – добавила женщина – паук, в то время, когда всеобщее веселье стало приближаться к самому разгару, а из радиорубки зазвучала эстрадная музыка – И если ты готов дать обещание, ты услышишь самое главное!
Весь дальнейший вечер она провела в компании многочисленных друзей, ни разу даже не взглянув в мою сторону. Я стал составлять план, по которому собирался навестить ее в ближайшие дни и задать все вопросы. Однорукий мальчишка подлетел ко мне и заскочил на колени. Он с огромным любопытством наблюдал за взрослыми, пытаясь скопировать манеры поведения каждого из них. Я же почему-то думал о том, что оставив его здесь, вся моя дальнейшая жизнь превратится в разочарование и боль за другого человека. В тот же вечер, когда все закончилось, я лежал на матрасе, пристально вслушиваясь в тишину, но кроме кряхтения и храпа моих соседей по комнате ничего интересного не происходило. Расстояния между матрасами были заполнены рядами черных муравьев, на которых я обычно не обращал никакого внимания. Но теперь я стал наблюдать за тем, в какую сторону лежит их путь и обнаружил его за пределами комнаты в желтом коридоре. Муравьиная тропа вела в помещение, где находилась радиорубка, транслирующая гимн в утреннее время, но оказавшись там ночью, все для меня выглядело совершенно по другому. Вереницы проводов, вместе с аппаратурой были сплошь покрыты муравьями. Одни из них крутили настройки радиоволн, другие двигали ручки громкости в полной тишине. Создавалось ощущение, что муравьи имеют собственную станцию, звуки которой недоступны для человеческого уха. В то время, пока я молча наблюдал за происходящим, мое тело стало постепенно покрываться черным слоем насекомых. С огромной скоростью муравьи создавали пирамиду вокруг ног, живота, поднимаясь все выше и не давая мне никакой возможности пошевелиться. Когда гигантский муравейник был уже почти завершен и стал доходить до уровня моего лица, я резко вздрогнул от первых аккордов радио гимна и проснулся. Вскочив со своего матраса я тут же побежал на поиски женщины – паука, но в ее комнате было пусто. Никто не мог толком ничего объяснить, кроме того, что ее вызвал к себе кто-то откуда-то сверху. Я ринулся искать робкую девушку Гертруду, сидевшую напротив меня за столом и нашел ее в отделе по переработке фарша. Заметив меня девушка резко опустила глаза
- Куда делась женщина-паук? – крикнул я на весь цех, что все на меня обернулись
- Что ты тут раскричался, мальчик? Иди занимайся свои делами – ответила мне одна из женщин
Я подошел плотную к Гертруде, дернул ее за подол рабочего платья и спросил вполголоса, показывая пальцем на главную дверь
- Это правда, что там живут людоеды?
Девушка моментально залилась алой краской и стала активно дышать. Наспех вытерев руки от прилипшего фарша, она убежала в сторону женской спальни, а женщины в цеху стали злобно шипеть на меня. Тем не менее я решил проверить, что в реальности происходит в радио комнате, до того момента, как я засну. Тем же вечером, я дождался, когда желтый коридор опустеет все разбредутся по своим спальням, с тем чтобы заглянуть в радиорубку. Дверь в нее была заперта, хоть я и слышал доносящиеся изнутри звуки. На самом верху, над проемом было небольшое вентиляционное отверстие, сквозь которое пробивался свет изнутри. Соорудив пирамиду из бесхозных коробок и мешков, мне удалось добраться до верха и заглянуть внутрь. То, что я увидел там настолько впечатлило меня, что я сильно впился ногтями в собственные ладони, с тем, чтобы тотчас же очнуться, в случае сна. Но это был далеко не сон, а сам Господин Казимир, сидевший на красном бархатном кресле в одних трусах. Его грузное тело было похоже на студень, растекшийся по подлокотникам и сиденью, но больше всего мое внимание привлекли его ноги. Вместо привычных пяти пальцев на каждой стопе у Казимира находилось по паре срощенных конечностей. В обычной обуви это было совершенно незаметно, но сейчас я это видел со всей очевидностью. Его взгляд был прикован к экрану монитора напротив, по которому шел фильм о поведении животных в дикой природе. Несколько голодных львиц атаковали буйвола и впивались острыми зубами в его холку, бедра и морду. Буйвол боролся, истекая кровью, но силы постепенно покидали его. Казимира настолько веселило это представление, что он периодически поворачивал голову и обсуждал это с кем-то, кто сидел слева подле него. Вытягивая шею все больше вверх, я пытался увидеть всю картину целиком и наконец заметил фигуру Гертруды, которая лежала на медвежьей шкуре в ногах у Господина. Когда кино подошло к концу я неожиданно для себя услышал ее голос
- Господин! Мне с каждым днем все сложнее притворяться одной из ущербных. Вы обещали отправить меня в морское путешествие, подальше от этого грязного места, где я вынуждена играть свою роль. К тому же среди рабочих растет недовольство своим положением, а кое-кто из них задумывает побег.
Взгляд Казимира мгновенно стал отрешенным и колючим, а голос зазвучал с нотками раздражения
- Сколько раз тебе еще говорить, что пока мы не закончим этот проект, о путешествиях не стоит и думать. Нам сейчас нужны обороты, чтобы хватило денег уехать из этого города, а не думать постоянно о том, как выжить среди эпидемии. Нам только удалось убедить людей в том, что мы производим качественное мясо, а рабочих мотивировать на труд. А ты теперь хочешь быстренько соскочить? – он встал с кресла и всей своей тушей лег на девушку, вдавливая ее в медвежью шкуру – Может мне найти кого-то другого, кто будет помогать и получать за это хорошее вознаграждение?
- Не нужно мне ваше вознаграждение! Вы сталкиваете людей между собой, одних обманывая тем, что они едят человеческое мясо, а других пугая людоедами! Я больше не могу молчать! Вы обманщик, который думает только о своих интересах и скармливает людям то, от чего они становятся неизлечимо больны!
В тот момент когда я собрался незаметно покинуть место самовозникшей истины, конструкция под моими ногами начала раскачиваться, неумолимо обрушивая мое тело на землю. В этот же миг, дверь передо мной открылась настежь и я вновь увидел фигуру Господина, нависающую над моей головой. Теперь же от его прежней учтивости не оставалось и следа. Он грубо схватил меня за руку и затащил внутрь комнаты.
- Подслушивал значит нас? А знаешь ли ты, что происходит с теми, кто сует свой нос куда не следует? – лицо Казимира исказилось пренеприятной гримасой, а маленькие усики стали подергиваться – Тот, кто стремится знать больше, чем ему положено, сам попадает под пристальный взгляд любителей подсматривать. Или ты считаешь, что в этом мире можно что-то получить, не заплатив?
Я видел как Гертруда в слезах убегала по желтому коридору куда-то в темноту, как мерцающий экран монитора освещал искаженное лицо хозяина рынка, как в наступившей тишине он не спеша надевал белоснежную рубашку, галстук, идеально начищенные туфли и фирменную шляпу. Затем он полностью снял с меня всю одежду и повел к главной двери. В тот момент, когда она отворилась и я вновь был ослеплен ярким светом непрекращающегося бала. Меня сразу же поставили на стол, абсолютно голым, и тысячи любопытных глаз стали пожирать мое тело. В тот момент я ощущал себя героем, в руках которого находится ключ к спасению себя и тех, кто жил с повязкой на глазах по обе стороны от разделяющей двери. Моя нагота была для них смешна и притягательна. Одни из них перешептывались между собой, отпуская смешные шутки, другие смотрели голодным взглядом диких животных, третьи с завистью рассматривали подтянутую фигуру, но самого меня при этом будто бы и не было. Словно змея, сбросившая кожу, я ощущал себя другим человеком. Я знал правду и не боялся за нее пострадать.
- Эй, послушайте меня! Мы на другом конце рынка - не еда! Вас всех ввели в заблуждение! – прорывался мой обнаженный крик, сквозь шум вечеринки - Неужели кто-то из вас готов есть своих родителей, любимых? Откройте глаза, посмотрите, кто врет вам в лицо!.
Но люди будто бы не слышали меня. Они с удивлением наблюдали за тем, как голое тело на столе разговаривало на их языке, не понимая при этом смысла произносимых слов. Казимир стоял напротив и смотрел на меня так, как смотрят на корову, которую вот-вот собираются съесть, в то время, когда она еще не еда, но уже и не животное. Он был абсолютно уверен в силе своих убеждений перед теми, с кем он играл в свои игры, что мой голос не вызвал ни малейшего волнения на его лице.
- Попрошу минуточку тишины! – начал он торжественно и громко, в той манере самолюбования, которая была присуща его образу – Дорогие мои! Кто из вас не хотел бы жить в любви и радости? Кто отказался бы жить в мире, полным уважения и взаимопомощи? Есть ли такие среди нас? – Казимир театрально повернул голову к народу, стоящему позади и увидел скопище пустых глаз, ожидающих продолжения банкета. – Так вот я вам отвечу! С тех пор как люди с соседних городов завезли к нам вирус, убивающий все поголовье скота, у нас не осталось шансов выжить. По радио вы слышите новости о том, как эти люди забирают нашу работу, активно размножаются и навязывают нам свои традиции, разрушая нашу культуру. В ситуации повального голода и болезней мы вынуждены как-то выживать! Эти люди, живущие по другую сторону двери, никогда не станут вашими братьями, а будут лишь дальше уничтожать вас и ваших детей! Готовы ли вы это терпеть? Хотели бы вы вместо этого продолжить этот праздник и побаловать себя за все ваши труды этой юной вражеской плотью, что так отчаянно пытается внести раздор в наши скрепы?
В углах стали активно перешептываться, с жадностью поглядывая на мой стол. У меня оставались лишь секунды для принятия решения. Кто-то из них начинал осторожно подходить с тыльной стороны стола, вооружившись столовыми приборами, другие же, как ни в чем не бывало, продолжали неторопливо потягивать свои напитки. Я стал высматривать дверь, ведущую на улицу, но она оказалась на беду в противоположном конце зала. Ситуация усугублялась тем, что непосредственно передо мной находилась массивная фигура Казимира, не спускающего с меня глаз. Сам того не осознавая я прокричал пустоте за его спиной
- Гертруда, постой! Куда же ты?
Господин резко обернулся. В этот же момент я спрыгнул с пьедестала, ловким движением сдернул с него белую скатерть и мгновенно накинул ее на голову Казимира. Его шляпа покатилась по полу, исчезая под одним из прилавков. Пока ее хозяин пытался освободиться из под кокона широкого белого полотна, я уже слышал из центра событий пробивающийся бабий крик
- Держите его!
Мои ноги отправились тотчас вслед за укатившейся шляпой, с тем, чтобы скрыться из виду и постепенно икать пути к отступлению. Очень быстро толпа потеряла меня из поля внимания, лишь злобно ворча и обвиняя друг друга в рассеянности. Я же, благодаря небольшому росту, смог затеряться среди ног, торчащих из под большого праздничного стола. В тот момент, когда один из людоедов приподнял из любопытства скатерть и встретился со мной взглядом, мне пришлось немедленно выскочить наружу и побежать куда глаза глядят. Создавая суматоху и лавируя между хаотичными движениями ленивых сытых тел, я в какой-то момент увидел лицо, показавшееся мне до боли знакомым. Остановившись перед ним на долю секунды я узнал воровку, из-за которой я здесь и оказался. Она стояла в скромном, но дорогом вечернем платье и в туфлях на высоком каблуке, что создавало ее образ полностью отличным от того, каким он был последний раз нашей встречи. В тот момент до меня стал доходить весь смысл такой продуманной подставы и гнев с обидой захлестнули меня. Я со свей силы оттолкнул воровку со своего пути, бросая ее на тарелки с недоеденным мясом и бутылки с недопитым вином. Путь к выходу, ведущему на улицу был предусмотрительно защищен укреплением из охраны, которую мне было не преодолеть. Мой взгляд упал на противоположную дверь, ведущую обратно в цех, на удивление открытую. Сделав марш бросок в ее сторону, проскочив под накрытыми прилавками и выскальзывая из чьих-то рук, я в конце концов оказался по другую сторону рынка, закрыв вовремя дверь с другой стороны на засов. В слабом мерцающем освещении я тут же разглядел фигуру женщины-паука, руки которой подрагивали то ли от страха, то ли от боли. Она подарила мне свою улыбку, которая успокоила и приободрила меня. Даже несмотря на то, что это давалось ей с большим усилием, женщина – паук обратилась ко мне в спокойной и тихой манере
- Теперь ты видишь и слышишь больше, чем остальные, мой мальчик! Не давай страху победить себя, а избавь от него всех тех, кого ты считаешь своими близкими. Времени у тебя осталось крайне мало, Когда начнется гимн по радио, изменить уже ничего будет нельзя. Люди вернутся к своей рутинной жизни, где больше уже не будет места для правды. А теперь беги и разбуди их всех.
Ноги тотчас понесли меня сквозь желтый тонель к спальне, где отдыхали ничего не подозревающие рабочие. Ленивые и сонные тела, мечтающие о далекой свободе в своих грезах, однорукий мальчик, свернувшийся в позу зародыша в тоске о материнской заботе, женщины в соседних спальнях, продирающие глаза от внезапного ночного шума и все остальные, кто когда-либо боялся или был равнодушен, теперь выслушивали от меня всю правду о великом обмане людей по обе стороны рынка, об искусственно создаваемом страхе, который держал нас в тюрьме со зловонным мясом и предательстве Господина Казимира. Я убеждал их в том, что мы должны открыть правду о том, как люди потребляют такое же животное мясо, которое мы производим здесь, в котором никогда не было человеческой плоти, что эпидемия это заговор и что у нас есть выбор покинуть это место и вернуться обратно в мир. Они слушали меня в тот момент так внимательно как никогда. Разьяренная толпа по другую сторону начала активно взламывать дверь. Люди вокруг меня были охвачены страхом. Из желтого корридора послышался стук каблуков, а вслед за ним показалась фигура Гертруды. Ее лицо по прежнему выражало стеснение и робость, но я ждал появления голоса. Когда же это произошло, все с недоумением обернулись в ее сторону
- Сейчас не время для объяснений – начала она робко – Я хорошо знаю Казимира и могу сказать, что сила его убеждений заставит пойти массы на любые преступления, даже против собственной природы. Нам прежде всего необходимо убедить людей на том конце, что мы лишь всего работники мясного цеха, что мы не враги, которые распространяют вирус с помощью животных, что никакого вируса на самом деле нет, а есть лишь шкурный интерес элиты нашего города
Ее речь прервалась грохотом падающей двери внутрь нашего цеха. Обезумевшая толпа ворвалась в наш маленький и темный мир, не осознавая того, что они собираются в нем делать. Сквозь возникшую суету и хаос я лишь успел заметить убегающую фигуру с камышовым пером на фетровой шляпе, в сторону главной двери, ведующей на улицу. Ворвавшиеся гости вели себя нарочито пренебрежительно и надменно. Они с отвращением поглядывали на старые стены и вечно грязный пол, на большие пустые кастрюли, которые в рабочее время наполнялись пресловутым мясом, на изношенную одежду рабочих и их грубые руки. Но тем не менее, видя перед собой перепуганные глаза безоружных людей, желающих жить по тем же законам и размножаться без насилия и страха, попытки к какому бы ни было насилию не начинались. Воздух, окружавший всех нас будто бы замер в нерешительности, не находя ни подходящих слов, ни действий. В этот момент вперед меня вышел мой однорукий друг. Он держал перед собой свиное копыто, оно было зажарено кем-то из поваров накануне и его запах раздавался на весь зал. Малыш откусил кусок от копыта, и протянул его мальчику в подтяжках из компании непрошенных гостей. Мальчик с любопытством выбежал из под фигуры строгого отца и тоже сделал свой надкус. Вокруг послышались вздохи. Папа мальчика чуть было попытался выхватить у сына чужеродный предмет, но окружающие его остановили. Когда же от копыта осталась только одна обглоданная кость, мальчишки подбросили ее вверх и она ударилась об медный таз, распростряняя тупой гул по всей площади рынка. По толпе пошел смех, вначале робко из толпы чернорабочих, потом эхом отзываясь в компании господ напротив, а затем по цепочке пройдясь по всем человеческим волнам чувств и эмоций. Доступ к выходу теперь был открыт. Я жадно искал глазами Гертруду, но не видел ее. Массовое веселье внезапно оборвалось гимном, прорвавшемся свозь динамики. Вспомнив последние слова женщины-паука, я не стал дожидаться финала истории и помчался к выходу, не оглядываясь. Открыв дверь я на мгновение отдал себя во власть осеннему порывистому ветру и осмотрелся вокруг. На другом конце улице меня ждала Гертруда. Мы целую вечность бежали в сторону моря, отбросив все прошлое, словно свиное копыто в темный угол. Когда начало смеркаться мы увидели лодку на пристани, со свежепойманной рыбой. Я стал вспоминать отца и мать, но был уверен, что не увижу их уже никогда. Забравшись в лодку, мы тихо отчалили от берега, в открытое море. Никто не думал о том, что нас ждет впереди. Я лишь обретал свой первый опыт любви, покачиваясь на волнах холодного моря. Обнаженная Гертруда молча смотрела на рыбу, подрагивающую в лодке и по ее глазам текли слезы. Я пробовал их на вкус и мне они тут же напомнили почти забытый вкус моря.
- Твои слезы могут стать домой для рыбы, спасти ее от смерти, если ты выплачешь всю себя. Но я не хочу, чтобы твоя жизнь превратилась в слезы. Поэтому давай подарим жизнь этой рыбе, вернув ее в настоящий дом, а твои слезы пригодятся тогда для чего-то более важного.
Гертруда улыбнулась сквозь слезы. Мы хватали с ней рыбу и выпускали ее обратно в море. Она тут же уплывала, в благодарность будто бы взмахивая плавниками и хвостом. В пустой лодке мы лежали, постепенно замерзая и согревая друг друга лишь теплом наших тел, а небесный купол с осенними звездами напоминал мне огромный калейдоскоп, в котором теперь можно было увидеть всю вечность.
Август 2017, Самуи