Шестьдесят плюс….
Никитин Николай Николаевич, «три «эн».
К концу августа, перед рождением новой луны, молодого месяца, и ночи стали темнее и, вдруг, испортилась погода изменившись от летней на осеннюю. То по целым дням тяжелые туманы и пасмурные утра, а то с утра шли не переставая мелкие, как водяная пыль, дожди, превратившие глинистые дороги и тропинки в сплошную густую грязь, в которой утопали ноги и тяжелела обувь от налипающих комьев. И, то ветер задувал со стороны реки, как свирепый ураган; от его порывов верхушки деревьев раскачивались, пригибаясь и выпрямляясь, точно волны на море в бурю. От ветра же по ночам гремели железные кровли деревенских домов, ведра во дворах и палки, стукающие об заборы. Вздрагивали оконные рамы, хлопали двери, неплотно закрывающихся сеней и завывало в печных трубах.
Деревенька со старыми домами давно уже превратилась в пригородный дачный поселок. Постоянных жителей было немного, - это старушки пенсионеры, часто без дедушек, уходящих из жизни, как правило, раньше. Дети с внуками бывали только в летний период, и редко, по выходным, навещали бабушек в зимнее время.
А многие дома совсем оставались пустыми.
Летние обитатели, мнительные по погоде, поспешно перебирались в город. Печально было видеть оставленные без присмотра дома-дачи, с их просторными огородами, пустотой и оголенностью, с изуродованными грядками, с которых убран был чеснок, выкопан лук и собраны кочаны капусты, оставив торчащие корневища. Позже, быть может, приедут еще: перекопать грядки на зиму. А пока, сквозь кисею дождя Ник. Ник. грустно смотрел, как «дачники» покидают свои дома, загружая в свои легковушки полные багажники скарба: ….
Его дом стоял на верху, в начале крутого спуска к реке, и вся деревня просматривалась с его высокого, в три ступеньки, крыльца. Ему видны были задние дворы и огороды с кучами мусора, с «брошенными» собаками, бегающими из конца в конец. Он частенько выходил на крыльцо покурить.
Но в первых же числах сентября погода вдруг резко и совсем неожиданно переменилась. Сразу наступили тихие безоблачные дни, такие ясные, солнечные и теплые, каких не было даже летом, в июле. На пожелтевших уже наполовину деревьях заблестела слюдяным блеском осенняя паутина, успокоившиеся деревья бесшумно начали ронять желтеющие листья. Бабье лето соприкоснулось с осенью.
Часть 2.
Никитину Николаю Николаевичу, заслуженному строителю, не надо было никуда уезжать, он уже который год был на пенсии и теперь насовсем переехал и проживал в родительском доме. И теперь он очень обрадовался наступившим прелестным дням, тишине, уединению, чистому воздуху, гомону птиц, стаивающихся к отлету на вершинах деревьев в лесочке, отделяющем берег реки от бывших колхозных полей. И ласковому прохладному ветерку, слабо тянувшему от осенней, переполненной водой от многих дождей притихшей реки.
Погода способствовала и просто призывала пойти на речку, на рыбалку. Любительски сидя на природе, вспоминалась ему песенка из фильма просмотренного в детстве: там, в фильме (Юность Максима), было про революционеров, устраивавших «маевки»-собрания за городом, и связной сидел у речки с гитарой напевая песенку ради конспирации, когда жандармы выслеживали революционеров: «Люблю я летом с удочкой\ над речкою сидеть, \ бутылку водки с рюмочкой\ запас с собой иметь!...».
Рыбалка для мужиков-строителей была, как «развлечение выходного дня», и до пенсии «Три эн», - как его прозвала бригада, тоже ездил «выпивать-отдыхать-рыбачить. А когда выходил на пенсию и мужики провожали его, те из рыбаков истинных, которые не выпивали много в поездках-рыбалках, а рыбачили по-настоящему, с завистью говорили ему: «Ну, теперь на пенсии будет время, что рыбачить будешь целыми днями». И он, Ник. Ник, - как он сам себя называл, - так думал: «что будет отдыхать, выйдя на пенсию, но все пошло не так….
Сначала появилось увлечение спортом: фитнес-клубом, качалкой, бегом по утрам и спортивной прогулкой в городском парке по вечерам. А всё это после медицинского обследования. Сразу, как только появилось у него время просиживать в поликлиниках с другими пенсионерами, стоять в очередях в кабинеты врачей, сдавать анализы. Чуть не третий день, после выхода на пенсию, он решил обследоваться полностью, пройти полное обследование. И ходил в больницы разные больше двух месяцев. В очередях слушал пенсионерские байки, о вреде продуктов и о пользе занятий спортивной ходьбой и фитнесом, от таких же «свободных по времени» пенсионных людей.
У него нашлось много отклонений от нормы (болезней разного рода) – и позвоночник-то плохой в поясничном отделе, поясница побаливала иногда, и так далее. И советы врачей заняться фитнесом и вообще физзарядкой Ник-Ник принял прямо. Он записался в ближайший фитнес-клуб и начал бегать по утрам. В фитнес-клубе он изучил все тренажеры, и его даже просили инструкторы показать новичку, как пользоваться ими. Особенно пожилых людей направляли к Ник-Нику, он стал специалистом-помощником тренеров, как завсегдатай фитнес-клуба. И сам он мог стать инструктором уже, о чем не раз шутил с тренерами.
Однако всё закончилось неожиданно. Это увлечение его прервалось также быстро и неожиданно, как и началось. У него умерла Мама, не дожившая один год до восьмидесяти лет.
На похороны Матери он приехал в деревню. Местные соседские старушки, подруги его матери, организовали похороны по обычаям правильно: они наняли читальщицу из ближайшей церковной общины, в доме читалась Псалтырь, горели лампады в углу перед иконами. Затем на день похорон пришел приглашенный священник и провел отпевание по всем канонам и так далее.
А главное, - что священник был довольно пожилой (опытный, почти «старец») и в Храме своем редко служащий, разве что на праздники: «заштатный» батюшка, как его представили Ник-Нику. Поэтому он никуда не спешил и остался на трапезу-поминки после похорон в доме. А потом они имели долгую беседу.
Ник-Ник пожаловался, во-первых на свое одиночество: детей у него не было. Жена ушла в молодости, и вышла замуж за другого и уехала в другой город давно. Жил он в коммуналке в городе, - квартиру свою полученную от стройконторы он продал-обменял и проел и пропил в 90-е годы, когда были задержки зарплаты, не платили по полгода, а то и давали зарплату консервами и продуктами. И теперь, вот, остался он совсем один-одинешенек. Да и дом родительский был старый, требовал большого ремонта: просели углы, и наклонился пол, сени тоже накренились и отстали от дома, оставляя щели в углах-примыканиях, неловко кем-то забитые досочками. Разговор со священником всё переменил в жизни Ник-Ника.
Часть 3.
Искусство свободной и поучительной беседы со старцем пошло кое-кому в жизни на пользу. Старец рассказывал поучительные примеры и приводил остроумные поговорки и пословицы.
Отступление:
«Приятны знания мудреца. Разумный – вооружен бывает изящной ученостью и практическим опытом; он обо многом осведомлен и судит в изысканной, не пошлой манере. У него всегда найдутся примеры острых слов, блистательные примеры дел людских, и он умеет привести их к месту. Ведь совет под видом остроумного слова часто выслушивают охотнее, чем высокоумное высказывание наполненное терминами.
Остроумие.
Оно связано с чувством юмора, а чувство юмора – это чувство соразмерности. Юмор присущ человеку, как аромат для цветков розы.
И часто поддержать добрым словом человека попавшего в беду, так же важно, как вовремя переключить стрелку на железнодорожном пути: всего один вершок отделяет катастрофу от плавного и безопасного пути по жизни.
Умение представлять людей в смешливом виде – это огромная разрушительная сила. Как в политике одно меткое слово, одна острота часто воздействует решительней, чем речь восторженная и пафосная.
И в литературе острые миниатюры (как анекдоты) живут дольше толстых романов.
Если бы юмор вызывал один только смех, то вы бы не проявляли такого интереса к писателям-юмористам (творящим те же анекдоты), как только к клоунам на сцене. Юморист-писатель стремится разбудить и направить в нужное русло ваши чувства: - и любви, и жалости, и снисхождения; ваше отвращение ко лжи, обману, фальшивым престижам; вашу нежность к слабым, обездоленным, угнетенным, несчастным. По мере своих способностей он комментирует самые будничные и обыденные поступки и чувства людей. Другими словами, он берет на себя обязанности «проповедника» по будням.
Проницательность (ума) – это свойство остроумия.
Истинное остроумие свойственно простым людям, а не образованным. Образование накладывает ограничение заученными правилами речи и выученных законов физики и прочих наук.
Осмеяние, то есть нравственное негодование должно совмещаться с чувствами возвышенными. Иначе, остроумие часто граничит с полной глупостью. Но смех такая сила, что с ней считаются и великие мира сего.
_________
Юмор – есть остроумие глубоких чувств человека, несомненно.
Когда шутник смеется над своей же шуткой – она много теряет в цене среди слушателей.
С остроумием происходит примерно то же что и с музыкой: чем больше её слушаешь (остроту), тем больше тонких созвучий желаешь услышать, всё глубже и тоньше.
Остротами и причудами следует, однако, пользоваться так же осторожно, как со всеми металлическими вещами способными ржаветь. Шутки стареют с годами.
Кто недостаточно остер умом, чтобы вовремя отшутиться, тот часто вынужден – во-первых: либо врать, во-вторых: либо пускаться в скучнейшие рассуждения оправдания. Выбор не из приятных! Избежать его порядочному человеку обычно помогает обходительность и веселость. А к шутке, чтобы верно пошутить, нужны знания культуры народа той местности, знание традиций и пристрастий, над которыми можно пошутить, а над которыми нельзя из-за их сакральности.
Тут совет дан еще от старых острословов. Великий философ греческий, Плутарх, писал вполне разумное поучение: «Кто хочет соблюсти пристойность в насмешках, должен понимать различие между болезненным пристрастием и здравым увлечением: насмешки над первым оскорбляют, а над вторым воспринимаются благосклонно. \ Есть различия в замечаниях, касающихся телесных недостатков. Горбоносый или курносый только усмехнутся, если пошутить над их носом…. А вот намек на дурной запах из носа или рта крайне тягостен. Лысые снисходительно относятся к подшучиванию над их недостатком, а имеющие глазное увечье – неприязненно…. И вообще различно отношение людей к своим внешним недостаткам: одного тяготит одно, другого другое…. Поэтому кто хочет, чтобы его поведение в обществе было приятно окружающим, должен учитывать их характер и нравы в своих шутках. Надо учитывать и состав присутствующих: то, что вызовет у вышучиваемого смех в обществе друзей и сверстников, будет неприятно услышать в присутствии жены, или отца, или учителя…. \
Очень важно также следить за тем, чтобы насмешка пришлась кстати в обстановке общего разговора в ответ на чей-либо вопрос или шутку, а не вторгалась в застолье как нечто чуждое и заранее подготовленное».
Чужое остроумие бывает чуждо и быстро прискучивает.
А шутки философов столь умеренны, что их не отличишь от серьезного размышления.
Остроумие, кажется, врожденное чувство, Если же начать гоняться специально за остроумием, - ловят обычно лишь глупость.
Истинное остроумие всегда сродни добродушию. Оно теряет цену, когда соединено бывает со злостью, может превратиться в сарказм. Если вы направляете в чей-либо адрес остроту, вы должны быть готовы принять такую же и в свой адрес.
Нашему остроумию, кажется всегда, более свойственны быстрота и внезапность, тогда как умному рассуждению – основательность и медлительность.
Блестки остроумия – украшают приятные беседы, как звезды в ясные ночи украшают небеса, как цветы весной являются украшением зеленых лугов.
Беда часто делает людей остроумными, подшучивают над собой. Но все-таки: что может быть отраднее и свойственнее природе человеческой, чем остроумная и истинно просвещенная беседа.
Шутить надо для того, чтобы совершать с легкостью дела серьезные. Шутка – есть ослабление напряжения, поскольку позволяет уму отдыхать».
В беседе со старцем Ник-Ник услышал много интересных поучительных рассказов из церковных сказаний, из жития святых, которые старец знал наизусть. Потому что многократно их рассказывал людям, приходящим со своими недоумениями по поводу вероисповедания. Вот некоторые из рассказов старца, которые запомнились:
«Есть жизнь светлая, есть и муки вечные.
В конце 19 века, в 1800-х годах, в Сергиевом Посаде проживали два друга, Николай Иванович Шабунин, заведующий Лаврской аптекой, и некто Сергей Сергеевич Бочкин. Шабунин по летам своим был старше Бочкина, и иногда он позволял себе допускать вольности в вопросах веры, а Сергей Сергеевич в религиозных убеждениях своих был строго православен. Иногда разговоры их касались темы вечных мучений. При этом всякий раз Николай Иванович, как и многие неверующие люди, говорил, что вечных мучений не будет.
- Не может быть, - говорил он, - чтобы Бог осудил Свое создание на вечное мучение.
А Бочкин, на основании слов Господа в Святом Евангелии – «идут сии в муку вечную, - утверждал истину о существовании вечной муки. Шабунин обычно упорствовал, и спор друзей кончался тем, что они оставляли вопрос этот до смерти того или другого из них. Кто первый умрет, договорились они, тот должен, если на то будет воля Божия, обязательно явиться из загробной жизни оставшемуся в живых и сказать: есть ли вечное мучение на том свете.
Шабунин-аптекарь говорил шутя:
- Ну, Сережа, придется мне являться к тебе из загробного мира с ответом о вечных муках, потому что я старше тебя на двадцать лет. Несомненно я умру прежде тебя. –
Бочкин отвечал:
- Бог знает, кто из нас умрет вперед, может случиться, что хоть я и молодой, а умереть могу прежде тебя.
Так и случилось. Прошел едва ли год после их разговора. Бочкин заболел воспалением слепой кишки. Ему сделали операцию, которая оказалась неудачной, и он умер.
После смерти прошло 40 дней. Накануне сорокового дня Н. И. Шабунин, ложась спать, читал книгу профессора Голубинского «О премудрости и благости Божией в судьбах мира и жизни человека». Почувствовав усталость, он положил книжку под подушку и уснул. Только что он задремал, как ясно увидел перед собой Сергея Сергеевича Бочкина. Лицо его было молодое, необычайно похорошевшее, красивое и исполненное радости. Одежда на нем была изящная, что особенно привлекло внимание Николая Ивановича, а на его галстуке была крупная брошь, которая так и переливалась всеми цветами радуги.
Бочкин подошел к Шабунину и сказал: «Есть жизнь светлая, вечная, есть и муки вечные, уготованные собственным произволением грешников». Бочкин еще сказал другу несколько слов и, заканчивая свою речь, добавил: «Всего сказанного мной ты не запомнишь, но у тебя сейчас лежит под подушкой книга. Прочитай в ней с особенным вниманием главы шестую и седьмую, и твой ум просветится благодатной истиной о жизни вечной. В ней существуют – и неизреченное райское блаженство, и мука вечная».
Когда Шабунин пробудился от сна, то немедленно зажег огонь и с великой радостью прочитал в книге Голубинского указанные места. От прочитанного – его ум как бы просветился, а сердце наполнилось радостью и успокоением. Он искренно благодарил Бога за Его великую милость к нему, а Сергея Сергеевича за дружескую любовь, которая вечна и не умирает.
Конец истории, говорил старец, и продолжая беседу с Ник-Ником советовал ему молиться об новопреставленной матери своей, и о всех родственниках своих и обо всем мире. «Молитва она много может, обладает великой силой в борьбе с миром бесовским» - а бесы они давно ведут борьбу даже с праведными и монахами», - рассказывал старец.
«Ссора.
Два брата-монаха, желая жить вместе, поселились в одной келье. Один из них так рассуждал сам с собою: «Буду делать только то, что угодно будет брату моему». Равно и другой говорил про себя: «Буду исполнять волю брата моего». Так решили они, чтобы исполнять заповедь послушания. Они жили несколько лет в полной гармонии. А враг (бес), увидев это, захотел разлучить их. Для сего пришел к их келье и стал у дверей, - и одному представился голубицей, а другому показывался вороном черным. Вот один из братьев сказал другому:
- Видишь ли ты этого голубя? –
- Это же ворон, - отвечает другой, и начали спорить между собой, один говорил одно, другой – другое.
Наконец они встали, подрались до крови, к полной радости врага (беса), и разошлись. Спустя три дня они пришли в себя, встретились и просили друг у друга прощения и рассказывали один другому, чем ему, каждому из них, представлялась птица. Узнав в этом искушение врага, примирились. После этого они жили уже неразлучно до самой смерти".
«Вот как бывает, что враг искушает»,- говорил старец. И подарил он книжку «Достопамятные сказания». В этой книжке нашел Ник-Ник много других рассказов из жизни святых угодников Божиих. Тогда же он начал увлекаться духовным чтением, приобретя для этого всю необходимую литературу: Молитвослов, Библию, и прочее.
Молитва сделалась его необходимостью.
После этого случая – после встречи со старцем, вся жизнь его протекала с Божией помощью. Работа стала спориться. Он занялся и заросшим участком-огородом возле дома родительского. А потихоньку и дом стал ремонтировать.
___________________
Часть 4.