Творцы миров
И он добился своего, потому что он был страстен, а страсть владычествует над мирами.
И. Бабель
По рыбам, по звездам проносит шаланду…
Э. Багрицкий
***
…Крепчал ветер, и волны били в плоское днище шаланды, обдавая нас солеными брызгами. Папа Христозопулос правил парус к закату, и в ранних сумерках был уже различим недалекий берег. Скрипели шкоты, я заворожено смотрел на волосатые жилистые руки грека, на груду контрабанды, покрытую толстым брезентом, и от распиравшего меня восторга заорал мимо нот, перекрикивая ветер:
Черное море, Черное море!
Вор на воре!
Христозопулос понимающе улыбнулся белозубой улыбкой и прокричал что-то на своем, я уловил лишь знакомое «Одесса». Уже представлялось, как швартуемся у балки Сухого Лимана, и Мишка Артиллерист со товарищи алчно склабится, завидев под пологом пузатые бутылки ямайского рома, маслянистую мадеру, да сигары с плантаций Пирпонта Моргана… как вдруг что-то неуловимо изменилось. Папа Христозопулос насторожился, предупредительно подняв вверх толстый палец. Я умолк и прислушался… к шуму и плеску присоединился новый звук – далекое тарахтение мотора. «Ай-ай-ай, дозор!» - засуетился грек. Выход был один – уходить обратно в море: в ночь и надвигающийся шторм таможня не пойдет за шаландой… да для нас – не самоубийство ли? Христозопулос медлил, тарахтение слышалось все явственнее, и тогда, назло всем чертям, я махнул рукою – в море, Папа! Ветер рванул паруса, нас окатило волною и «врешь – не возьмешь!!» шаланда полетела навстречу шторму…
Когда отключил ментоскоп и откинулся на спинку кресла, голова гудела пустою трубою. А все ж хорошо работается по утрам, когда не зной - прохлада из сада в открытое окно! Правда, странно смотрелся яблоневый сад вместо шири морской… хоть бы раз увидеть море, в самом деле! И ведь была такая возможность, когда раскрутился на сайте, и хлынула криптовалюта… Да стянула на себя одеяло покупка старого этого Дома. И что характерно - поперек планов и желаний, будто кто под руку толкнул. Тогда, помнится, корпел я над Буниным, а у дома как раз большой сад антоновских яблок. Интересное было время: только научились оцифровывать мысли, ментоскопы были громоздкими и давали черно-белое изображение, но ментограммы тут же догадали выкладывать в интернет. Кстати, все так и могло остаться полунаучной забавою, да наши первыми доперли считывать ментограммы при чтении книг, и тут же вылупился платный сайт «Творцы миров». Индустрия кино с ее безумными денежными вложениями на грани суицида, а у читателя соблазн легкого заработка… кстати – о заработке! Постучал по клавишам, криптовалюты по-прежнему кот наплакал. Что ж так редко плачет, гад! Кота завести, что ли?
А ведь неплохо поработал сегодня, картинка яркая, могла бы быть востребованной! Ну, хорошо – морская тематика снова не в тренде, а что смотрят-то? Угрюмо зашел на «Творцы». Так… мускулистые тетки с большими мечами – ну, это для сопливых… в рейте же тягучая пустынная степь и хуторок, застрявший в межвременьи – ну мыслимо ли предвидеть подобный зрительский выбор?! И где выкопали автора? Мне вот потрепанный томик Бабеля среди обувных коробок Дом подсунул. Уже смирился, что думаю о Доме как об одушевленном… но как иначе, когда стоит только захотеть чего-нибудь, так сразу «нате!» Вдруг осенило: а, может, зря меня тянет на вариации и стоит видеть прочитанное дословно?
***
… Виноград, оплетающий террасу, спасал от испепеляющего солнца, а морской бриз бодрил и настраивал на благодушный лад. Мишка Артиллерист, надо сказать, умел угостить. Острые салаты, где царствовали сладкие южные помидоры, а к салатам красное, как красное число календаря, местное вино обостряли восприятие и провоцировали аппетит. Папа Христозопулос звонко цокал языком, оценив терпкие маслины Иерусалима, но некая тень тревоги не сходила с его лица. Я проследил направление взгляда грека и тоже помрачнел: в куцей тени акации на противоположной стороне улицы в белой форме с оранжевыми шнурами со скучающим видом томилось двое городовых… пристава к ним не хватало только! Я вопросительно посмотрел на Мишку, но тот благостно отдувался, будто не происходило ничего, и вполголоса втолковывал повару перемену блюд. Вскоре половой Филька, одетый как официант, подал густую жирную солянку, где среди зелени желтыми островками плавали дольки лимонов. Снова наполнили бокалы, но прежде, чем был произнесен очередной тост за успех мероприятия, к Мишке подошел один из шкафообразных его хлопцев в рыжем пиджаке, лопавшемся на плечах, и, давясь от смеху, что-то прошептал тому на ухо. Улыбнулся и Артиллерист, и, сосредоточив все свое красноречие, провозгласил:
- Какие дела у нас были с вами раньше? Разве дела – пара пустяков! А теперь мы… - закатил глаза. – Ну, за наше дело!
Пораженные этим пафосом, встали и мы, и тут – странное дело – вдруг заметались под акацией городовые, а затем опрометью бросились вдоль по набережной, придерживая болтающиеся на боку шашки. А из кухни уже доносился дразнящий запах запеченного индюка…
«Язву с ними заработаю!» - сглотнул слюну и отрубил ментоскоп. Снова меня унесло в сторону от первоисточника… да неинтересно дословно, и захотелось записать привидевшееся на бумагу. В открытое окно втекала жара, и было слышно, как тяжело гупают упавшие на траву яблоки У лопнувших плодов, где успел уже сок забродить, вьются осы. Алкоголики! Сейчас налакаются и будут ползать по траве, песни распевая на своем, должно быть… опять меня на кулинарную тему потянуло. Постоял у раскрытых недр пустого холодильника – горько, когда не хватает средств продуктовый дрон заказать.
Подумалось: а ведь тогда, когда еще книги писали, сколько нужно было корпеть до вознаграждения! Придумай сюжет, героев полноценных, диалоги напиши. А потом где-то издавали, да еще не сразу, небось, деньги выплачивали! Сможет ли сейчас кто-нибудь пройти этот путь на Голгофу, когда и так все меньше избранных, чье воображение и чьи миры по прочтению книги не уступают, а превосходят первичное авторское?!
О-хо-хонюшки. А здорово было бы: сам себе хозяин, сам пишу и сам вижу написанное! Кстати, где-то на полке я видел карандаш – будто нарочно провоцируют! Ладно, хватит о несбыточном, надо о реальном. Что там у нас дальше?
***
Пряно пахла черноморская ночь, и глухо роптало море где-то там в темноте. Погас глаз синематографа в летнем кинотеатре и стали видны полуторакилограммовые южные звезды. Шумно всхлипывали, расходясь, дородные дамы, и все не отпускал берущий за горло восторг. И как-то само собою, не сговариваясь, мы пошли не с толпою по бульвару, а спустились к ночному пляжу, где шумела накатываемая волнами галька. Христозопулос то и дело косил темным глазом, не видя причины для такого подъема, а Мишка, похоже, первый раз видел «Последнее танго», да и Веру Холодную впервые. Не думая о белых штанах, мы сели на камни и стали , как дети, молча бросать катыши в море. Остро хотелось красивой жизни, душу распирало уважение к себе, и казалось, что «аристократы Молдаванки» - не пустой термин. Потому, засопев, Мишка вдруг произнес глухо: « В общем, Папа, мы уже спорили не раз… я тут подумал… согласен работать с вами за пятьдесят процентов» У грека медленно стали вылезать глаза из орбит, я уже стал опасаться, не хватил бы Христозопулоса кондратий… да от счастья не умирают: грек вскочил, бросился к Мишке и стал душить его в объятьях…
Погас монитор, и оказалось, что ночь на дворе. Все так же открыто окно , все черно-голубое от фонаря над крыльцом да одуряюще пахнут антоновские яблоки. Громко шуршали сверчки, и казалось, что один с этим Домом на километры вокруг. И нет опустошенности отчего-то… да нет, не «отчего-то» - точно знаю, что за дурь в мозгу занозой, даже руки дрожат от нетерпения. В доме призрачные отсветы от фонаря, можно свет не зажигать. Скрипя половицами, пошел искать карандаш, и быстро нашел среди допотопной бижутерии. Сложнее оказалось с бумагой, об этом я как-то не подумал раньше. Пришлось от вчерашних круассанов разглаживать на коленке почти непромасленную упаковочную. Как там писали раньше-то? Наверное, при свете свечи, а к ней еще спички нужны… ну, такую роскошь мне вряд ли найти. Но тут отключился уличный фонарь – то серым светом занималось утро. И хорошо, и здорово. Отодвинул локтем монитор, и долго невидящим взором смотрел в призрачный сад. Потом вздохнул и аккуратно, вспоминая полузабытое, вывел: «В утренней росе тропинка была еле заметной, чувствительно холодило босые пятки, это бодрило и хотелось взлететь»