– Улыбнитесь!
Громкий голос перекрыл грохот в вагоне метро.
– Надо улыбаться! – настаивал мужчина с нежно-белым, налитым молочной спелостью лицом и пепельным цветом прически.
Я его еще раньше приметил. Он читал книгу и вдруг принялся подчеркивать какой-то абзац тонкой шариковой ручкой. И не успокоился, пока весь не подчеркнул. А теперь вот внезапно обратился с требованием улыбнуться к сидящей напротив девушке.
– Ну вот, хорошо! – заулыбался мужчина.
Она и впрямь улыбнулась.
– От того, что у нас тут, – он показал на лицо, – зависит, что у нас тут! – Он прикоснулся к груди и что-то еще рассказывал, перекрикивая рев поезда.
По бокам от него сидели тетки с одинаково осторожным выражением толстых щек. Они тщательно не обращали на мужчину внимания. Когда же он встал и пошел к двери, тетки вдруг переглянулись и захихикали, взблеснув золотыми зубами.
А девушка опять не улыбалась. На лбу у нее напряглись мышцы и застыло горестное выражение. Внушение не помогло. На следующей станции и она направилась к выходу вместе со своими бровями домиком. Интересно, подумал я, а если бы он пошел с ней и продолжал тормошить своими улыбками, помогло бы?
В переходе между станциями сидел на полу и играл на гармони музыкант. На платочке перед ним лежала мелочь и стояла картонная табличка «Венгерские чардаши».
Вдалеке, за поворотом одной из лесных тропинок Голосеева, послышались голоса. Они приближались, становясь все громче, и я поморщился: компания гуляет, человек десять. Как это неуместно в таком спокойном старом сердце леса, где темно даже в солнечный день. А теперь тишина погибла, раздробленная криками и эхом.
На тропу вышли два мальчика лет пятнадцати.
Пока они проходили мимо и исчезали вдали, я услышал много энергичного о телефонах, школе, футболе и том, что когда тебе, бля, было надо, я тебя, бля, выручал, а ты мне друг, бля, или кто.
Продавец на рынке
– Подходите, спрашивайте, не стесняйтесь! Тут у нас под тентом прохладно, можно постоять и подумать! И есть все стратегически важные товары, смотрите – крышки для консервации, батарейки, ножи, резиновые перчатки!
– Прикинь, только пришла, а бабушка устроила истерику, где была да почему до сих пор не отнесла ее книгу в библиотеку. Вот, везу. Слушай, открой на любой странице, там такие странные слова, просто конченные слова.
За спинами не видно, только краем глаза скользнул по обложке. Серо-сиреневая, истрепанная. Кто автор?
...овский, том 3...
Девушка с парнями, книгой и пирсингом-жемчужинами в губе вышла из автобуса.
А пили они не пиво, всего лишь томатный сок.
Ездишь в транспорте как в библиотеке. Кругом обложки, сплошь пока детективы. А приглядишься – аннотация просвечивает. И пошла разбивка по жанрам.
Велосипедист в полном байкерском облачении, включая шлем, замедлил скорость и перекрестился, проезжая мимо Свято-Троицкой церкви.
– Заходите, покупайте воду, – сказал парень за стойкой буфета в областной больнице. – Вода лечебная. Пакистанская для мужчин... – Он перевел взгляд с меня на Анюту и добавил: – Остальная для женщин. Лечебная, вкусная, с газом и без. Выбирайте.
На витрине у него стояли бутылки с самой обычной водой, которую можно купить в любом киоске.
Я посмотрел на пирожки. Он тут же включился:
– Лечебные пирожки с маком, зависимости и привыкания не вызывают. В любом количестве. Берите, убедитесь.
Но мы взяли только лимонад «Дюшес». Лечебный.
Есть что-то зловещее в вечернем ливне. За окном нарастает грохот – это не гром, а шум водопада. Грохот нарастает, как приближающийся из туннеля поезд. Тяжелые, частые как мелкая сеть струи извлекают тррррррррррррррррр изо всего, что попадается на их пути к земле. Надрывно кричат крыши машин, листья деревьев и десятки, сотни, тысячи подоконников. Водяной вал не умолкает, за окном становится все темнее, темнее... Мы погружаемся под воду, уходим под ливень, мы все ближе к ночной беспросветности, и как тут сохранить надежду на утренний подъем к свету? А никак. Надежда сохраняется сама, всегда и без всяких причин: у нее встроенная функция самосохранения.
Счастье – это когда веришь, что все будет хорошо, ничего не боишься, ни в чем не сомневаешься, когда тебе интересно. Наверное, это описание детства.
Свобода и зависимость так причудливо переплетены специально, чтобы нам трудно было отличать одно от другого.