Любовь — роман, который все мы
знаем наизусть, но всякий раз тщетно
пытаемся изменить его развязку...
Шопенгауэр
Когда бабушка вошла в комнату, Вета сидела с книгой в руках.
- Вета, чего сидишь? Я думала, ты уже собралась. Неудобно опаздывать.
- А я передумала идти.
- Что так вдруг? Ведь и подарок купила... В чем причина?
- Ну, чего я пойду, ведь там все — незнакомые мне Алинины друзья. Да и с ней мы столько лет не общались...
- Ну и что, теперь пообщаетесь! Что сидеть затворницей? Вспомните детство. Ведь вы тогда, по-моему, дружили? Да и, ты говорила, что там будет кто-то еще из нашего бывшего двора.
- Ну да... Алиса сказала, что Генка из четырнадцатой квартиры приглашен. Вот поэтому я и передумала идти.
- Это почему же? Чем он тебе не угодил?
- Да причем тут «не угодил»? Просто гадкий был мальчишка. Наверно, таким и остался...
- Ну, Вета, мне уж этого не понять! Если в детстве что-то и было не так, то теперь вы уже совсем взрослые люди. А он, если не ошибаюсь, был на несколько лет старше тебя, быть может, уже окончил учебу. Не дури, девочка моя, одевайся и иди, проветрись! Хватит корпеть над своими анатомиями и гистологиями.
Вету очень удивили слова обычно скупой на подобное обращение бабушки. Что это с ней? Как сказала: «девочка моя»! Строгая и требовательная, бабушка всегда не говорила, а повелевала в приказном порядке, не признавая никаких нежностей, а все эти уменьшительно-ласкательные словечки и обороты называла «показными излияниями».
Выросшая в строгости воспитывавшей ее бабушкой-педагогом, почти лишенная материнской ласки (мать упорно строила свою карьеру в Москве) и никогда не знавшая отца, Вета росла скромной, закомплексованной, очень критично к себе относящейся, девочкой.
Еще будучи подростком, она, изучая собственное отражение в зеркале, вынесла вердикт: уродлива! И ничего нет удивительного, что мальчишки игнорируют ее, не в пример подружке Алисе, в которую все поголовно влюблены... Да и чему удивляться — Алиса и вправду, хотя и всего на год старше, в свои тринадцать лет уже выглядит вполне оформившейся девушкой - яркая блондинка с пышными формами... Вета рядом с ней похожа на «глисту в обмороке»: фигура — прямая доска, на которой нет ничего, напоминающего о женских прелестях (два маленьких бугорка не в счет, они совсем незаметны)... А лицо... Да о нем вообще не стоит говорить! Эти раскосые, словно миндаль, глазки, да нос, похожий на пуговку с двумя дырочками, явно не украшают... К тому же рот, хотя и не до ушей, но все же не с такими пухлыми, как у Алисы, губами...
Вообще, рядом с Алисой все девчонки их дома меркли и в первую очередь, конечно, она, Вета, со своими тонкими, как мышиные хвостики, «косюлями», с которыми бабушка не разрешала расставаться.
Такой вид у Веты был тогда... Теперь же, в двадцать, она стала совсем иная, особенно фигура, не сравнимая с прежней. Но лицом своим Вета все же была недовольна. Хотя она и снискала к этому времени внимание нескольких поклонников, но считала, что у них извращенный вкус, если такая может им нравиться. Сами же воздыхатели в ее сердце отклика не находили.
Не забылось, что еще тогда Алиса, дочь завмага, щеголяла модными нарядами, в то время, как Вета всегда была одета более чем скромно. Бабушка постоянно твердила, что не наряды и внешность красят человека, а его внутренний мир. Наивная бабушка! Кто заглянет в Ветин внутренний мир, если внешность не манит? Вот и сейчас, оглядев себя и свои наряды, Вета пришла к выводу, что лучше не ходить на этот день рождения, чем ощущать себя не в своей тарелке рядом с Алисой, которая всегда демонстрировала свое превосходство и наверняка этого качества не утратила и теперь... «А я — горько подумала Вета, - только послужу ей выгодным фоном в присутствии Генки...»
К Гене еще с тех давних времен Вета была неравнодушна, а он, всегда страдавший по Алисе, предпочитавшей других мальчишек, Вету не замечал, и обычно только дразнил, называя «сучковатой Веткой». Слышать это было обидно до слез...
Однако бабушкины настойчивые слова да к тому же любопытство: каковы стали они, друзья детства, пересилили все сомнения и Вета отправилась к Алисе.
Как и предполагалось, празднество было пышным, многолюдным, шумным и, по-видимому, веселым для всех, но не для Веты... Алиса блистала в ультрамодном наряде, очаровывая обворожительной улыбкой, в окружении поклонников и близких друзей. Виновница торжества, бурно приняв подругу детства, как представила Вету собравшимся, тут же забыла о ней.
Возле Алисы кружил ее однокурсник Игорь, по всей видимости, обласканный именинницей, а пришедший Геннадий, которого Вета еле признала в этом серьезном очкарике, скользнув по Вете взглядом, уставился влюбленными глазами на Алису, да так, не отрываясь, и глядел в течение всего вечера...
Вета пару раз порывалась уйти, но ее удерживала гостеприимная мать Алисы, занимавшая гостью расспросами и воспоминаниями о жильцах их бывшего дома (который, дав трещину, был признан аварийным и расселен).
Хотя пиршество продолжалось, Вета, воспользовавшись отсутствием хлопотавшей на кухне Марии Александровны, устремилась к двери, надеясь исчезнуть по-английски, не прощаясь, более чем уверенная, что Алиса даже не заметит ее ухода. Но в коридоре Вета столкнулась с Алисой, ворковавшей с Геннадием. По всей видимости, Алиса по-прежнему играла с ним в кошки-мышки, что совсем не удивило Вету, не забывшую его поведения в течение всего вечера. Гена, похоже, по-прежнему был в нее по уши влюблен...
- Ветка, куда? - воскликнула Алиса.
- Мне пора. Извини, уже поздновато, а переть в другой конец города, да к тому же завтра занятия.
- Ой, мы даже с тобой не поболтали, а я так мечтала... Да, Геночка, вам кажется по пути? Тебе задание: все выспросишь по дороге у нашей... ой, как ты ее в детстве называл? Кажется, сучкой? Ха-ха-ха!
- Нет, Алиса, что ты! Я так не мог! - стал оправдываться Геннадий. - Кажется иначе, запамятовал...
- Ну, все равно! Расспроси ее обо всем, а потом доложишь, ничего не утаив. Жду звоночка, Геночка, вечерочком! Ха-ха-ха, я, кажется, заговорила чуть ли не стихами! Ну, ребятки, идите, меня там народ ждет! Ветка, не пропадай, заходи!
Иветте было все это противно видеть и слышать, особенно неожиданное напоминание о кличке. «Гадина, что придумала — сучка! Неизвестно, кому из нас подходит больше!» - подумала вконец обиженная Вета.
В молчании они с Геннадием вышли из квартиры, каждый занятый своими мыслями. Уже на улице он спросил:
- Ну, расскажи Иветта, как живешь? Учишься, работаешь?
- Учусь в стоматологическом меде.
- О, великолепно! - воскликнул он. - Теперь ты, по старой памяти, сможешь вырвать пару-тройку зубов у своих друзей!
- Да, особенно у тех, с удовольствием, которые меня решили звать сучкой...
- Ну, Вета, это она шутя... А, кстати, ее зубки, по-моему, еще долго не будут требовать внимания стоматолога.
Это нежное - «зубки» и его защита еще более убедили Вету в чувствах Геннадия к Алисе. Уже сидя в троллейбусе, он вдруг вспомнил былое увлечение Веты марками.
-Вет, я помню, у тебя было хобби. Ты, по-прежнему, филателист?
-Ну что ты, Гена, я уже про них забыла.
-А у тебя была очень интересная коллекция, кажется, твоего дедушки...
-Да, она есть. А что ты вдруг об этом вспомнил?
-А я стал на старости лет заядлым филателистом, увлекся не на шутку.
Уже проводив Вету до ее дома (как оказалось, они жили неподалеку, в одном районе), Геннадий спросил:
-Можно, я к тебе, Вета, как-нибудь загляну? Хотелось бы посмотреть дедушкины марки.
-Конечно, заходи.
С этого дня Геннадий стал ее частым гостем. Но, как видно, не только марки влекли его в этот дом... У них оказались общие интересы и одинаковые взгляды на жизнь. Можно было подумать, что ни по какому вопросу разногласий между ними возникнуть просто не может. Как-то незаметно, оба поняли, что их встреча была не случайной...
Вета, как и всякая девушка, мечтала о любви, о преданном, ласковом человеке, с которым создаст семью, вырастит детей... У их малышей будет отец, в отличие от нее, никогда не знавшей своего родителя и, по выражению бабушки, появившейся как «плод мимолетной страсти, вспыхнувшей под грохот орудий в страшной войне». И теперь в Геннадии Вета видела все то, о чем мечталось...
Правда, за все время их встреч не было произнесено ни одного слова любви - ни со стороны Гены, ни ее... Оба словно боялись произносить такое вслух или просто забыли о нем...
Геннадий, окончив университет, поступил в аспирантуру. Вета была на четвертом курсе, когда он сделал ей предложение. Хотя для всех это было ожидаемым, но для нее стало сюрпризом.
- Вета, не кажется ли тебе, что нам пора уже быть вместе? - как-то, словно невзначай, промолвил Геннадий, после очередного похода в кино. - А то мне уже надоело провожать тебя и одному возвращаться поздно вечером домой...
Вета, не ожидавшая предложения в таким виде, смешалась:
- Смею надеяться, товарищ аспирант, что не только это обстоятельство вас побудило сделать такое предложение.
- Конечно, я еще имел в виду богатую коллекцию марок, которую заполучу вдобавок к вам, товарищ студентка! - смеясь, подхватил он, заданный ею, шутливый тон.
- Что касается приданого - надо спросить бабушку. Марки принадлежат ей и захочет ли она с ними расстаться — вопрос...
- Так что, я думаю, первый вопрос решен?
- Какой вопрос? - сделав удивленные глаза, спросила Вета.
- Ну то, что нам следует пожениться.
- Ген, серьезно?
- А ты, что, решила, я шучу? Я вполне серьезно прошу твоей руки и сердца!
- Рука тебе вот моя. А, что касается сердца... Я должна с ним поговорить с глазу на глаз.
- А я думал...
- Ты что, думал, я так сразу и дам согласие? Нет, милый, как положено, мне надо подумать, помозговать!
- Ну, так думай поскорей! Итак, до завтра. Или согласна, или пойду топиться!
Хотя предложение Геннадия получить было приятно, но ко всему этому примешивалась горчинка: почему не было с его стороны ни ласки, ни признания в чувствах? «Хотя, быть может, вина в этом не его, а моя, и он ждал признания от меня первой?» - пыталась Вета найти жениху оправдание, хотя была убеждена, что предложение должно исходить от мужчины.
Всю ночь Вета мучилась, полная нерешительности - какой дать ответ? В своих чувствах она не сомневалась, а вот что касается Геннадия... Вету смущало его поведение — скорее дружеское, а жестокая память все воскрешала полные восхищения взгляды, которыми Геннадий награждал Алису... Погасла ли в его сердце любовь к ней? Правда, недавно Алиса вышла замуж за Игоря, не пригласив на свою шикарную, по рассказам общих знакомых, свадьбу ни Вету, ни Геннадия...
Будучи в полном смятении, Вета обратилась к бабушке за советом:
- Ба, как ты отнесешься, если я выйду замуж за Гену?
- Ты еще спрашиваешь?! Конечно положительно! А он что, сделал тебе предложение, или это твои фантазии?
- Да, сделал... как будто...
- Что значит, «как будто»?
- Ну, как тебе сказать... В общем, ждет моего согласия. А я вот не решаюсь...
- То есть как? Почему?
- Да не знаю, боюсь.
- Ты что, его не любишь? По-моему, это не так.
- Ба, не обо мне речь. Мне кажется, он меня не любит и делает это назло Алиске. -
Он ее, по-моему, по-прежнему, обожает...
- Глупости все это, надуманные тобой! Что было в детстве, то давно прошло, да и он - серьезный, положительный парень, и без чувств не сделал бы предложения. И что значит это твое «назло»?
- А то, что Алиса вышла замуж, а он остался с носом. Вот и решил меня использовать...
- Ой, Вета, это ты все насочиняла в своем воображении. А если и так — поживет с тобой и поймет, что к чему. Как говорится, стерпится - слюбится...
- Ба, да ты что! Вот уж не думала, что будешь сторонницей этой старой ханжеской морали!
- Нет, девочка моя, во мне говорит жизненный опыт и пример твоей матери с ее страстной любовью, разлетевшейся в прах. Теперь одинокой кукушкой коротает свой век... А я хочу, чтобы у тебя была хорошая семья. Геннадий именно тот человек, который сможет это обеспечить. Так что дурь выбрось из головы и выходи замуж! Только учебу не бросай — будь умницей.
...Послушав совета бабушки, Вета дала согласие, о котором ни на минуту не пожалела в течение долгих лет. Геннадий был мужем добрым, преданным, заботливым, и по мнению всех и естественно ее самой, любящим свою Ивушку, как стал называть Вету с первых же дней их союза. Он окончил аспирантуру, защитился и стал преподавать в одном из вузов. Вета же, завершив учебу, родила сына, Юрочку, в котором оба души не чаяли, и стала работать в клинике стоматологом. Они жили в согласии, как единое целое, никогда друг друга не упрекая ни в чем, не замечая изъянов и, по всей видимости, не мечтали о жизни иной.
Летели года... Бабушки уже не было в живых, а мама Веты, живущая в Москве, все настаивала, чтобы они отправили сына к ней учиться в столицу: мол, завершив школу, поступит в приличный вуз, о котором мечтает, получит московскую прописку, унаследует ее квартиру... «Я не вечная, - писала мама, - а пока хоть поживу для внука, дам ему то, чего по своей глупости, не дала, дочь, тебе...»
Вняв ее мольбам и просьбам сына, по окончании девятого класса Юрик уехал к бабушке, а Вета с Геннадием остались вдвоем, как казалось Вете, получая удовольствие друг от друга... Любимая работа, почти ежедневное общение по телефону с матерью и сыном, который радовал своими успехами, встречи с друзьями, обсуждение книжных новинок, походы в кинотеатр — все это наполняло их жизнь.
Изредка о себе давали знать и старые друзья и знакомые, пути с которыми давно разошлись и лишь на дни рождения или в праздники они обменивались дежурными поздравлениями. Среди них была и Алиса, по старой привычке иногда проявлявшаяся на горизонте. Она, окончив мединститут, работала на скорой помощи. С Игорем они разошлись. Несколько раз затем она сходилась с другими мужчинами, но жизнь с ними не складывалась. Детей не было, но, по-видимому, это Алису не печалило и, по словам их общих знакомых, она по-прежнему наслаждалась жизнью, процветая и покоряя сердца бесчисленных поклонников.
Однажды дошел слух, что Алиса не так давно перенесла серьезную операцию на щитовидке. Будучи в ее районе, Вета решила навестить старую подругу. У парадного ей повстречалась мать Алисы, которая сказала, что, слава Богу, дочь поправилась, операция была пустячная, а затем небольшое осложнение, которое прошло. Но теперь дочери дома нет, она пошла по делам, а когда вернется, не сказала, быть может и задержится...
В это время стал накрапывать дождик. К удивлению Веты, всегда гостеприимная, Мария Александровна, не только не пригласила ее в дом, чтобы переждать непогоду, но и сама, вдруг вспомнив, заявила, что ей надо в магазин.
В это время из подъезда вышел Геннадий и оторопело уставился на жену. Его смущение и невнятные объяснения своего посещения бывшего предмета обожания, многое прояснили. Вета поняла и причину его частых в последнее время задержек на работе, отлучки по выходным в читальный зал библиотеки, различные симпозиумы, собрания, заседания... И хотя каких-либо изменений в отношении мужа к себе она не замечала, но открытие его умения вести двойную жизнь поразило своим коварством.
Домой возвращались в полном молчании. Геннадий порывался несколько раз заговорить с женой: то спросил о сыне - звонил ли сегодня, то, дома уже, посетовал на прохладную воду, еле идущую из крана, но Вета упорно молчала, занятая своими невеселыми думами.
Когда она постелила Геннадию постель отдельно, тот нагло спросил:
- А это, что за новость?
Вета помолчала, а потом предложила:
- Гена, зачем притворяться? Давай поговорим начистоту и расстанемся. Я все понимаю. Ты, по-прежнему, любишь Алису... Уходи.
Он молчал, глядя куда-то в сторону, очевидно боясь встретиться с ней взглядом, а потом охрипшим голосом на ее повторное: «Уходи!», сказал:
- Учти, не я, а ты так решила!
Они расстались, Геннадий стал жить у Алисы. Иногда он звонил, интересовался ее здоровьем, сыном, который, узнав обо всем случившемся, отказывался отвечать на звонки и письма отца.
Время шло... Вета продолжала жить одна, подумывая о переезде в Москву, но все не решалась сорваться с насиженного места, хотя, казалось, что ее уже здесь, в родном городе, кроме могилы дорогой бабушки, ничего не держит.
Постепенно звонки Геннадия участились и разговоры становились все длиннее... Они беседовали не только о сыне, работе, но и о многом другом. Эти звонки стали привычными и Вета знала, что раздаются они в часы, когда Алиса дежурит на своей скорой...
Теперь эти разговоры для Веты стали нужны, как воздух, но после них сердце начинала жечь боль обиды, а внутри была пустота. Хотя телефонное общение дарило минуты радости, но страдания, терзавшие следом, заставляли Вету задаваться вопросом - не лучше ли сразу покончить с этим, чем испытывать мучения?..
...В тот вечер в разговоре Геннадий упомянул, что где-то прочел меткое, ироничное высказывание Мэрфи, что все самое прекрасное в жизни или незаконно, или аморально, или приводит к ожирению.
- Позволь, Геннадий, с первыми заключениями не хочу спорить, но последнее, ожирение, по-моему, самому прекрасному в твоей жизни не грозит.
Он рассмеялся в ответ:
- Ивочка, ты глубоко ошибаешься! Если бы ты видела этот шкаф! Мадам скоро в дверь сумеет только боком протискиваться, вся обросла лоснящимся салом...
- Это что у нее, из-за щитовидки?
- Не знаю, ее проблемы!
Эта фраза об его пассии, так не вязавшаяся со всегда заботливым Геннадием, поразила Вету. Он перевел разговор на другую тему, но Вета не слушала, захваченная внезапными думами. Неужели, обезображенная полнотой фигуры, Алиса утратила для него притягательную силу? И не этим ли объясняется явное стремление к ней, бывшей жене? Что это — нежданно вспыхнувшее чувство, или просто возрождение старой привязанности, позабытой привычки? А быть может, возникшее понимание, что она, Вета, и есть его надежная опора, никогда не изменявшая и не предававшая его... Или, пожив с Алисой и сравнивая, Геннадий что-то для себя понял? Что заставляет перебежчика ежедневно звонить к ней, бывшей спутнице жизни? Конечно, у них общий сын, что немаловажно, и многие годы, проведенные вместе... Конечно, этого достаточно для тесноты общения, которая установилась теперь между ними. Но любовью это все равно назвать нельзя! Геннадию явно не комфортно с Алисой и он ищет у своей бывшей защиты от разочарования, одиночества и, быть может, попрания его чувств. Но при чем тут она, Вета?
«Геннадий, на сей раз ты ошибся! Я не скорая помощь, не Армия спасения и не сестра милосердия!» - сказала Вета сама себе и положила трубку.
Телефон затрезвонил снова. Геннадий упорно звонил. Она взяла трубку и, не ответив, опустила палец на рычаг. Аппарат надрывался, а Вета продолжала держать трубку в руке, задумавшись...