Последняя февральская ночь. Ночь, приходящая на землю раз в четыре года.
С треском лопнула раздувшаяся от злости зима. Выпустила зима–злодейка содержимое ледяного нутра и не поморщилась! И не снег, не град вырвались из её разверзнувшейся дыры, а беспорядочный вихрь сухой листвы и тлена. Вихрь, который назревал долго, как нарыв. Как смертоносное зелье!
Фурия лелеяла его, трясла над ним седыми лохмами. Взращивала намеренно, чтобы выпустить именно теперь, когда её часы сочтены.
Вот вам напоследок!
Лавиной обрушилось всё это на спящий город!
Мигавший у сквера фонарь был в одночасье погашен ударом прилетевшей с крыши доски. Гнилушка, проеденная крысами, отрикошетила и врезалась в срывающуюся с петель дверцу чердака.
– Крак... – рухнули они вместе в мокрый сад.
Сад задрожал. Город замер. Его огни потускнели, размазались в серой мгле.
Сорванные с труб кирпичи метнулись туда, где умирала старая бездомная кошка, такая же обречённая, как все.
Хаос...
Сквозь него – голоса. Близкие и далёкие, внятные и невнятные.
– Мир – ничто! Бездна – всё! – хрипело громче всех хриплым голосом старухи. А, может, и не старухи, а... водосточной трубы...
Хор Аида! Хор с Аскольдовой могилы!
– Дура! – рявкнул вырванный с корнем рекламный щит и врезался в тополиный ствол...
Удар! И хаос окончательно окутал землю!
Хаос всегда приходит неожиданно. Как пустынная змея подкрадывается он во тьме. Холодный и нежеланный. Ночь – его время. Ночь, которая в сущности добрее дня. Именно поэтому все, кому ни лень рушат иллюзии, творимые её нескончаемой фантазией. Рушат пошлостью, грязью...
Никто и не догадывается, что приготовит им в ответ грядущая ночь.
А она готовит!
Ночь обожает готовить на своей кухне. Сегодня в её меню хаос!
Его хватит на всех. Никто не останется голодным. Ночь не станет разбирать, кто виноват. Люди заслужили это блюдо! Все сразу. Люди, кошки, собаки, голуби, попугаи в клетках...
Все будут сыты по горло, ведь хаос многогранен. В нём свои законы, где скорость движения пропорциональна степени ликования.
Жуткой эоловой арфой растворился в воздухе последний кошачий стон...
Её больше не мучал холод.
Она умерла. Стала тряпкой. Ещё не окоченевшей, но тряпкой.
Все мы рано или поздно превращаемся в тряпки! В скорбные лохмотья, которые оставляем в самом неподходящем месте и в самом неподобающим виде.
Куда ты? На какой радуге окажешься?
Так тоскливо... Тьма и затухающее мерцание огоньков – кошачьих глаз.
Ты будешь ждать меня там... всем законам назло!
– Все мы будем ждать... – взвизгнуло в ответ кошачьей стаей!
Ликование! Взметнулись лапы и хвосты... Всё слилось в хаосе.
Их провожали глаза. Глаза старухи из окна.
Старуха ждала смерти.
Её утомил этот мир, ставший чужим и неприютным. Мир, уплывающий из-под ног.
– Кс-кс-кс... – вглядывалась она в темноту, сжав синюшными пальцами подоконник.
Обречённость... И даже чахленькая девочка в теле старухи не в силах изменить мир! Ей не можется. Её тело одряхлело и обречено.
Седые космы на ветру. Такие же серебристые, как замыкающие бенгальскими огнями провода.
Треск...
И неважно, кто растворится в этих проводах…
Это уже не имеет значения.
Да и самого значения больше не существует...