Проснувшись по обычаю, рано, когда ещё первые лучи солнца только делали попытку заглянуть в окна городских квартир, успев уже осветить рыжеватой краской кончики прямых, и плоских, и конусообразных крыш домов и, до того, коснувшись редких шпилей церквей, утренние лучи скользнули ниже, к тем окнам с наглухо задраенными шторами, чтобы всё же удивить жителей города наступившим очередным новым днём, закравшись к ним под одеяла и заглянув в медленно просыпающиеся глаза, веки над которыми с вечера смежились от желания спать и жуткой усталости после рабочего дня, Афанасий Петрович продолжал лежать в постели, стараясь вспомнить, а зачем он вообще проснулся, ведь будильник, вроде не звонил, а он привычно, даже открыл глаза, потом сразу, снова их закрыл. Внутренний голос подсказывал, что спешить ему некуда, впереди весь день, дел никаких нет, и потому можно ещё полежать и подумать о чём-то, о том, что он не мог позволить себе даже в мыслях представить хоть на минуту. Не потому что не хотел или не умел, а теперь, став старше, научился, а потому что, ещё недавно обязан был выскочить из ещё горячей от собственного тела постели, попробовать, не промахнуться и попасть в тапочки, стоящие около него на мохнатом коврике, и ждущие прикосновения ног своего хозяина, а потом бегом отравиться в ванную комнату, быстро помыться, побриться и на ходу, съесть свой завтрак, один и тот же, неизменный бутерброд со своей любимой докторской колбасой, потому что уже на выходе из дверей квартиры, которые тоже в нетерпении ждали прикосновения руки мужчины к холодному металлу ручки, чтобы хоть чуть-чуть согреться и уже в свободном полёте открыть перед ним дверной проём, пропустив через себя этого человека, вечно куда-то торопящегося, когда он не задерживался нигде, ни на минуту, а продолжал свой нескончаемый бег вперёд и по жизни.
Но это время, вернее эти годы, его вечно спешащей, бурной молодости, давно остались позади, и Афанасий Петрович, теперь, хоть и просыпался привычно рано, будто по звонку будильника, но, открыв глаза, и вспомнив, что для него теперь наступили иные будни, тут же закрывал их обратно, и продолжал лежать, наслаждаясь покоем, которого раньше не было в его жизни, и который озарялся теперь, лишь теми рыжими лучами утреннего солнца, возвещавшими о начале нового дня, да тем, что мог теперь пожилой мужчина беспрепятственно рассуждать на разные темы, разговаривая сам с собой, и мысленно ещё с кем-то.
И, тем не менее, наступал момент, когда он, так же как и раньше, пытался попасть в тапочки, всё так же стоящие рядом с кроватью и точно так же украшающие тот самый мохнатый, только чуть пожелтевший, коврик, но уже не по причине боязни, куда-то не успеть, а потому что стопы его теперь не всегда слушались, после ночи их сковывало какое-то уныние, называемое онемением, которое мужчина каждый раз старался побороть, ещё лежа в постели, и не проснувшись, но, уже разминая пальцы ног, уставших от постоянной беготни по длинным дорогам жизни, чтобы следом, как в молодости, всё же попасть прямо в нужную цель, как и прежде ждущую прикосновения нижних конечностей своего хозяина.
А потом, медленно, не спеша, надев фланелевый халат, важно прошествовать в ванную комнату и там уже зависнуть на полчаса, а когда и на час, теперь получая удовольствие от прикосновения холодных бьющих с силой, откуда-то сверху, из душевой сетки, струй воды, будто крупные капли дождя, что назойливо стучали по железным крышам домов, не умолкая ни на минуту, и тем самым, успокаивая человеческий слух, притупляя его настороженность наступающим днём, и даже слегка усыпляя, во всяком случае, утренние процедуры помогали окончательно расслабиться Афанасию Петровичу, избавиться от ночной скованности, и он уже бодро шёл на кухню, весело что-то напевая себе под нос, готовить завтрак, который не ограничивался теперь только бутербродом с докторской колбасой. Хотя, всё же, достаточно часто, это бывал и пустой хлеб и даже без масла, запиваемый несладким чаем, со слабой дешёвой заваркой, потому что больше Афанасий Петрович не ходил на службу и не получал заслуженное вознаграждение за свой труд, а довольствовался теми выплатами, которые назывались жёстко и без стеснения, пенсией по старости. Хотя, справедливее было бы, если бы именовалась эта крошечная денежная сумма, вознаграждением за трудовой стаж, который был у пожилого человека очень не маленьким, совсем не таким как его крошечное пособие. Но он никогда не жаловался на то, что проработав всю свою сознательную жизнь, вынужден был теперь влачить такое почти жалкое существование.
И всё так и было бы, если бы не его внук Сашка, который пошёл по стопам деда, став тоже инженером -строителем, но который тоже, часто оставался без денег и без работы, в виду не лучшей ситуации в стране. И тогда они вместе ели по утрам почти сухой хлеб, и мочили его в том несладком чае с дешёвой заваркой. Но всё равно не унывали, ведь каждый день рыжее солнце, встающее над крышами домов их города, сообщало о наступившем новом дне, а значит, и о чём-то новом в их жизни тоже.
***
Но в это утро дед не услышал привычных звуков, напоминающих ему всегда, что-то, такое, эдакое из мышиной возни, когда внук копошился на кухне, собираясь на работу. В квартире стояла глухая, и даже гнетущая тишина, непривычность и тягостность которой заставила старика, сначала напрячь свой слух, а потом вспомнить о тех делах, что его всё же ждали, и лежать и дальше, и более того, о чём-то вести с самим собой, по обычаю беседы, у него не было времени. Он вспомнил, как Сашка совсем недавно потерял связку ключей, которую легкомысленно носил в кармане своих брюк, возвращаясь поздно ночью домой, после празднования дня рождения у друга, и теперь у них с Афанасием Петровичем был один оригинал на двоих, что создавало некие неудобства и потому ему предстояло прогуляться до мастерового, который изготовлял ключи, не смотря на очередной случившийся кризис в их маленьком семействе, и лишние траты были совсем не кстати, потому что внук опять находился в поисках работы. И пожилой человек засобирался.
***
Не смотря на почти осеннее, не жаркое тепло, которое ещё теплилось в августе, трепыхаясь между макушками высоких деревьев, какая-то давящая туманная слякоть ложилась на головы прохожих, заставляя их к тому же жмуриться на солнце, которое тоже, вроде не было по летнему ярким, но всё равно слепило глаза так, будто кто-то играл зеркальцем, создавая на лицах людей солнечные зайчики…
Дедушка, Афанасий Петрович, сохраняя стать в осанке, не прихрамывая, и не опираясь на трость, хотя жизненные перипетии, из одной его ноги сделали почти человеческий атавизм, превратив внешнюю часть икры в мёртвую поверхность, а пятку в полностью атрофированную зону, и даже боли в этой области давно его не мучили, они тоже атрофировались, при всём том, он оставался пожилым человеком, имеющим какие-то возрастные болячки, не лежащие на поверхности его случившихся невзгод, что заставляли порою его самого сомневаться в своём истинном и уже не малом возрасте, но сегодняшняя, какая-то аномалия, огромным мотыльком с гигантскими крыльями летающая в воздухе, заставляла его организм сбиваться с привычного выработанного ритма, да и вынужденная диета последних дней тоже давала о себе знать лёгкими приступами слабости, о чём свидетельствовали мелкие капельки пота, лежащие на его высоком лбу, и даже чуть касающиеся его всё ещё густых, сверкающих яркой белизной волос.
Уже на подходе к двухэтажному домику, где на первом этаже расположилась мастерская бытовых услуг, Афанасий Петрович и вовсе почувствовал резкое головокружение, с приступами лёгкой тошноты, с трудом поднявшись по каменным ступенькам на высокое крылечко, он протиснулся в каморку, называемую «Мастерской по изготовлению ключей», в которой стояла ещё большая духота, чем на улице, что заставило сердце пожилого человека забиться в усиленном режиме.
Там, за стойкой сидел не совсем молодой человек, с характерной восточной внешностью, который тут же поднялся навстречу вошедшему, явив на люди свой маленький рост. Он был на две головы ниже старика, возвышающегося над ним и над его прилавком, всё сохраняющего стать в осанке, но с трудом ворочающего сейчас распухшим языком от неожиданной сухости во рту, потому что вся влага вышла через поры его ещё крепкого туловища, и, не задерживаясь на одежде, тут же испарилась, где-то в воздушном пространстве, будто совершила круговорот воды в природе, но, так и не вернувшись, при этом на землю.
Поэтому Афанасий Петрович тихим голосом спросил, показав коротышке одновременно ключ, дубликат которого ему нужен был, желая узнать сначала цену, может ли мастер изготовить подобный.
То ли этот маленького росточка восточный человек и впрямь не расслышал, то ли не понял, но он попросил повторить только что сказанное, в то время, как старику становилось всё хуже, духота этого крохотного тесного помещения уже подло просачивалась под его густые белые волосы, оказываясь внутри его головы, от чего Афанасию Петровичу казалось, что он весь горит и капли пота на его высоком, почти без морщин, лбу из мелких стали крупными, а голос ещё больше ослабел и стал совсем неслышным, тем не менее, он постарался что-то выдавить из себя, что прозвучало на фоне всего происходящего в тот момент с ним, чем-то невразумительным, потому что он произнёс:
- Я не повторяю два раза…
- А что такого, почему бы не повторить… - сразу став из хозяина лавки бытовых услуг агрессором, спросил молодой человек восточных кровей.
- А, что вы такой злой и недовольный ? - тут же добавил он, глядя раскосыми карими глазами на неприветливое лицо Афанасия Петровича, голова которого уже накалилась до невозможности и даже превысила градус кипения воды.
- Я плохо себя чувствую и хочу знать, можете ли вы сделать такой ключ. - И старик снова показал то, что у него висело на металлическом кольце, - и сколько это будет стоить.? К вам лично я ничего имею.- Добавил он.
Услышав, наконец, слово «стоить» мастер оживился, и, посмотрев на все ключи разом, оценив сходу их стоимость, назвал цену каждого ключа, а не только того, что требовался посетителю. Цена была такова, что Афанасий Петрович, даже находясь сейчас в не лучшем состоянии духа, вспомнил, что личинку для своего подобного же замка, и пятью оригиналами ключей, совсем недавно он покупал в два раза дешевле. Но, ничего не сказав, он только жестом попросил мастера снять с колечка нужный ключик, потому что силы совсем уже оставили его, узнал, что через семь минут всё будет готово, и с трудом покинул душное помещение, направившись тяжёлой походкой, но всё так же не хромая, к скверу, что находился на противоположной стороне улицы, подальше от не любезного маленького человека, даже не догадываясь, с кем на самом деле, он только что столкнулся.
***
- Вы плохо себя чувствуете? - глядя с подозрением на пожилого человека, всё сомневаясь в правде сказанных тем слов, спрашивал коротышка.
-Да,- согласно кивая головой, отвечал старик, - у вас здесь страшно душно, а для меня духота, смерти подобна, я плохо её переношу, и потому прошу, дайте мне чек за оказанную услугу, рассчитаемся и на этом всё.
Его голос опять показался молодому человеку недовольным и неприязненным, потому что теперь шла речь не о цене, которую он по своему желанию брал с потолка, а о налоговой отчётности. То, что стоящий перед ним сейчас пожилой человек, обливающийся потом, мог делать запросто контрольную покупку, в его рано полысевшую голову даже не приходило.
И он снова, глянул с неприязнью на Афанасия Петровича, лицо которого из красного становилось белым, и наоборот. Ему очень хотелось, побыстрее разделаться с этим делом, неожиданно помешавшим ему привычно полежать в кровати и подумать о чём-нибудь своём.
Но молодой коротышка, прибывший сюда, в эти края, с востока, где вроде, принято уважать старших, не собирался отступать, тем более, что, будучи человеком южным, духота с жарой, собравшиеся одновременно в этой каморке, были для него привычным делом и плохо поэтому ему не было. Потому, он, развернувшись спиной к посетителю и сказав, что кассового аппарата у него нет, и он может только выписать квитанцию о проделанной работе, вдруг, будто, что-то вспомнив, снова резко повернулся лицом к Афанасию Петровичу, приостановив начатый процесс выписывания документа, подтверждающего факт произведённой оплаты в размере 250-ти рублей, как договаривались. И, заговорил.
Вот, тогда-то пожилой мужчина и узнал в достоверности, с кем он имеет дело, ибо тот, что сидел, потом стоял за деревянным прилавком, на самом деле не сорока, а 33-х лет от роду, будучи на порядок моложе собственного внука Афанасия Петровича, Сашка, родителей которого давно не было в живых, они погибли в автокатастрофе, когда их маленькому сыну было всего пять лет, и когда дед заменил ему и отца, и мать, долго не желая мириться с произошедшей потерей сына и невестки, всё думая сначала о случившейся несправедливости - он живой и почти здоровый, а его дети мертвы, как и в добром здравии остался виновник той аварии. Но случившееся было простой нелепостью, и на самом деле виновата была скользкая от моросящего дождя дорога, напомнившая ледовое поле, где и произошло это роковое столкновение двух «легковушек», одна из которых осталась цела, как и её водитель, а вторая превратилась всмятку, напомнив растёкшуюся по асфальту яичницу, только не жёлто-белого, а буро-красного цвета. И всё. День померк в глазах Афанасия Петровича, став сплошной чёрной ночью, и как ему казалось тогда, навсегда. Но маленький Сашка не дал впасть деду в полное безысходное состояние уныния, потому теперь, как уже говорилось, ему пришлось выполнять функции отца и матери, вынужденно заменив их осиротевшему ребёнку, не забывая при этом, что он ещё и по-прежнему, дедушка. И вот сейчас этот дедушка должен был узнать, какие вокруг плохие люди. Ему об этом, не однозначно посмотрев на пожилого мужчину, сказал этот коротышка, который ему годился во внуки, не то, что в сыновья и был, как выясняется хорошим человеком. Потому что все остальные были плохими, по его мнению.
То, что это жизнь плохая, а не люди, которые по-разному переносят и тяготы разных страданий, происходящих с ними, и просто нужду, это в полысевшую, но не поумневшую голову 33-летнего зазнайки даже не приходило, и потому он продолжил разводить софистику и дальше, ещё раз уточнив, что пожилой человек плохо себя чувствует и ещё раз услышав от того, что лично к нему, к карлику, он ничего не имеет и претензий тоже.
Посмотрев теперь на дорогой наряд, надетый на старике, не важно, что костюму этому было почти столько же лет, сколько и его владельцу, и шагнув дальше, мастер по изготовлению ключей выдал квестистенцию на тему, плохих людей, философски заявив - дорогие одежды, а кожа под ними - дешёвая… И с выражением укоризны на лице покачал при этих словах, головой, чуть в добавок не прищёлкнув по - восточному языком, для большей убедительности.
Но Афанасий Петрович, совсем уже с трудом держащийся на ногах, и желающий только одного, попасть обратно домой, в свою квартиру, один из ключей от которой только что сделал ему этот по всем статьям хороший человек, на прощание только и сказал, так как чек так и не получил, а держал в руках помимо выточенного дубликата, бумажку, по которой, может быть, он и сможет предъявить реальные претензии к этому мастеру, ежели тот не качественно выполнил свои обязанности:
- Вы, завтра или сегодня можете выйти на крыльцо, а на голову вам упадёт кирпич, неловко сброшенный строителем- профаном, и вас больше не будет за этим прилавком, не смотря на весь ваш оптимизм и желание дожить до тех времён, когда люди изменятся в лучшую сторону.
Сказав это, он про себя подумал, уже направляясь к выходу « Не дай-то бог, чтобы все поголовно стали такими хорошими людьми, как этот молодой человек, который, ни минуты не сомневаясь, определил себя в данный статус, единственно хорошего человека »
***
Проснувшись, на следующий день, как всегда рано, не зная, даже, что Сашка, с которым дед поделился произошедшей историей в той ремонтной мастерской, тоже уже там побывал, и высказал по полной коротышке всё, что о нём думает, грозно поинтересовавшись для начала, сколько тому лет, а следом, сообщив возраст своего деда, отца и матери одновременно, кем являлся для него все его годы жизни Афанасий Петрович, и, наехав на мастерового со словами «Так, какое ты имел право..?» когда стало ясно, что тот так ничего и не понял, он же был хорошим человеком, потому что удивлённо и тихо, опасаясь реальной расправы, промычал себе в жилетку «А что случилось?» и так и остался стоять на месте с открытым ртом, из которого в тот момент не вылетала даже не аргументированная чушь, называемая софистикой, зато Афанасий Петрович, лёжа по обычаю в кровати, рассуждал обо многом, и о том, какие у людей трагедии в жизни случаются, как, так же, как и он, они теряют своих близких, и радоваться и улыбаться всем подряд у них не получается, потому что горе никого не радует, и о том, что человек может мучиться от адских болей, из-за какого –нибудь случившегося недуга, но не показывать этого никому, сохраняя спокойствие, что тоже не может вызывать позитивных эмоций на его лице, и просто случаются разные проблемы у людей разного характера и настроение от этого у них не улучшается, но все эти нюансы, и для кого-то глобального характера, не означают, что все эти люди - плохие, не хорошие, только потому, что не были приветливы с мастером, изготавливающим ключи, и берущим за свою работу такие деньги, которых она явно не стоит, а кто-то недовольно поморщившись, вынужденно выкладывает последние, понимая, что завтра ему есть будет нечего.
Но ведь завтра снова из-за горизонта выйдет оранжевое солнце, означающее, что наступило что-то новое, и высветит своими яркими лучами хороших людей, которых не мало в этой жизни, и возможно, оно, это светило, слишком сильно окунулось в раскосые восточные глаза того молодого человека, или кто-то случайно пошутил, запустив в глазницы с карими зрачками солнечных зайчиков и ослепив его так, что он ослеп, и не увидел больше хороших людей вокруг себя, и может, однажды набежавшая туча откроет всё же снова ему глаза и он, наконец, поймёт, что не бывает плохих людей, бывает плохое к ним отношение, когда ты сам ослеплен собственной непревзойдённостью и неотразимостью, правда только в собственном понимании, названном – я – самый хороший человек.
18.08.2017
Марина Леванте