«Там были лопатки, окорока и филей, с виду напоминавшие
баранину, очень хорошо приготовленные, но каждая часть
едва равнялась крылу жаворонка. Я проглатывал разом по
два и по три куска вместе с тремя караваями хлеба...
...великого Человека-Горы (так я передаю слова Куинбус Флестрин)»
Свифт Д. Путешествия Гулливера
- Так ты что, правда его не знаешь? – спросил меня знакомый, историк-любитель, работник архива городского управления лесного хозяйства.
- Нет, как-то, знаешь, не пришлось, - смущаясь собственной дремучести, ответил я.
- Да это же человек-легенда, свидетель эпох! По нему историю изучать можно!
Я только пожал плечами, поражаясь собственной отсталости.
- Я тебя обязательно с ним познакомлю! – решительно заявил мой знакомый, решив раз и навсегда покончить с моей исторической безграмотностью.
***
Договориться о встрече оказалось нелегко. Вадим Аристархович Плеснёв оказался человеком занятым и весьма востребованным. Наконец, в назначенный день и час, я и мой приятель-краевед стояли перед дверью квартиры человека-легенды. «Вот, как интересно, - подумал я, - обыкновенная, обитая клеенкой под кожу дверь в обычную квартиру, а за ней человек необычной судьбы, человек эпохи.» За дверью послышались шаги, и через мгновение коридор истории открылся для нас сумеречным проемом.
Человек-легенда выглядел совсем не легендарно. Ну, то есть, я, конечно, не ожидал увидеть ни лица в шрамах, ни кобуры маузера на бедре, ни чапаевской бурки на плечах, но что-то особенное, признаюсь, я думал все-таки будет. На пороге стоял худощавый, маленького роста пожилой мужчина с седыми, на прямой пробор, прямыми волосами, аккуратными усиками и печальным взглядом язвенника-гастритика. Одет он был в байковый халат и больничные тапки. «Но, хоть по одежке и встречают, но не в ней, все-таки, дело», - успокоил себя я.
- Доброе вам утро, милостивые государи, - совсем обыденно и не легендарно поздоровался с нами Вадим Аристархович, - Будьте так любезны, проходите в гостиную.
В гостиной, обставленной в стиле пост-хрущевского ренессанса (ковры, оленьи рога и мягкая мебель), Вадим Аристархович указал нам на диван, сам же сел в широкое кресло напротив.
- Ну-с, молодые люди, чем могу быть полезен? - спросил он, глядя на нас поверх очков.
- Я работаю над книгой «Новейший Плутарх: история по лицам», и наслышан о Вас, Вадим Аристархович, как о человеке, причастном к событиям истории нашей страны, и принимавшем непосредственное участие во многих ее поворотах. – с молодецким задором решил я не терять времени.
- Значит, книгу пишите? - неторопливо, как и полагается умудренному жизнью человеку, переспросил Плеснёв, - И как, материала хватает?
- Собираю понемногу. Надеюсь Вы поможете.
- Что ж, у меня материал есть. Мне многое пережить пришлось. Жизнь моя, как снежинка упавшая на снег, и подхваченная ветром, превратившаяся в снежный ком... Что именно Вас, милостивый государь, интересует?
- Я слышал Вы были здесь во время строительства железнодорожной магистрали.
Магистрали, которая стала транспортной артерией, связавшей наш край со столицей.
Могли бы Вы поделиться своими впечатлениями о том героическом времени?
Вадим Аристархович закурил и, глубоко затянувшись два раза, начал рассказ.
- Я в то время был секретарем нашего строительного участка. Работать приходилось круглосуточно, в крайне тяжелых условиях. Люди валились с ног от усталости, недосыпали. И, вот, я помню, в самый разгар строительства, когда ветка уже почти была готова, на участок из деревни приехал брат одного из работников нашего строительного коллектива. Ну, тут, как полагается мы устроили короткий перекур. Василий за бутылкой сбегал. (Этого писать не надо). Видели бы вы эти лица. Тяжелые капли пота застыли в изборожденных морщинами лицах. Простая, промокшая от не перестающих ливней одежда мешковато висит на угловатых фигурах. Мы набились в строительный вагончик, чтобы хоть на какое-то время забыть о стройке, планах и обязательствах, и почувствовать уют сельского домика. Наш гость бухнул на стол фанерный чемодан, и твердыми неуклюжими пальцами открыл замки. На столе появилась домашняя колбаса, чуть скользкая от проступившего жира, банка плавающих в мутном рассоле малосольных огурцов, добротный шмат розового с прожилками сала, две литровые банки клубничного варенья, банка домашней аджики, еще два кольца домашней колбасы, алюминиевая, завернутая в ручной вышивки полотенце, миска, наполненная румяными пирожками с картошкой и яйцами, бледная вареная курица. Тут как раз Василий вернулся с двумя поллитровками. (Этого писать не надо). Видели бы вы, каким счастьем светились лица ребят, когда на них, словно домом, пахнуло из фанерной пасти чемодана простого деревенского паренька.
- Мне еще говорили, что Вы служили в составе сводной минометной роты состоявшей из призывников нашего города.
Вадим Аристархович подошел к бару, встроенному в шведскую стенку, налил рюмку «Белого аиста» и, слегка поморщившись, залпом выпил. Затем, опять закурив, Плеснёв встал у окна.
- Темнеет. Сейчас рано темнеет. Бывает за делами засидишься, выйдешь воздуха глотнуть, а на улице ночь уже. Я стараюсь каждый день, хотя бы на полчаса выходить, чтоб в форме себя держать... Да-а-а-а, а в тот вечер долго не темнело. Мы были на последнем издыхании, когда нам наконец-то дали приказ уйти в блиндажи, оставив на позициях только часовых и наблюдателей. Видели бы вы лица ребят. Уставшие, потные. Пыль, смешанная с пороховой гарью облепила лица и руки. Наскоро приведя себя в порядок, валимся кто куда: на шинели, на охапки еловых ветвей или просто на землю. Вдруг, смотрим, плащ-палатка на двери всколыхнулась и в дверном проеме появилась фигура Володьки Козлушкина. Он неделю в отпуске дома был, а теперь, значит, вернулся. Стоит улыбается, а в руках сидор солдатский, чем-то туго набитый. Ребята повскакали и давай обнимать его. Сразу стол походный соорудили, ящик из под снарядов на пол поставили – чем не стол. Василий тут же исчез куда-то и через десять минут с двумя фляжками спирта вернулся. (Это можно не писать). Ну, значит, сели мы. А Володька бухнул сидором на стол и твердыми неуклюжими пальцами развязывает. «Ну,- говорит,- бойцы, сейчас я вас тыловой гастрономией угощу.» И достает: пять банок американской свиной тушенки, три буханки хлеба (ржаного, с хрустящей корочкой), несколько плиток шоколада (трофейный шоколад-то, где он его только взял?). Из второго взвода ребята картошки принесли печеной (еще горячей). Видели бы вы лица ребят, когда на них, из разверстого чрева сидора, пахнуло ароматом далекой гражданской жизни.
- Вадим Аристархович, а сейчас Вы работаете в нашем институте стиральной промышленности?
Плеснёв вернулся в кресло.
- Да, я сейчас возглавляю кафедру жидких мыл.
- Вы ведь в этом институте со дня его основания?
- Да, точно так, милостивый государь. Очень хорошо помню этот день. Мы, молодые ребята, в прокуренных пиджаках, с красными от недосыпания глазами, буквально с ног валились от усталости. Нам нужно срочно было заканчивать проект ко дню работника стиральной промышленности. Мы приуныли и было от чего: до праздника оставалось всего три дня, работы было по горло. А тут еще Новый год, который приходилось встречать на кафедре. Мы понуро сидели, попивая жиденький чаек и заедая его вместо румяных сушек колечками сигаретного дыма. Вдруг хлопнула дверь и перед нами предстал Серега Коноплянников с кафедры твердого топлива факультета паровых котельных. Вернее, что это – Серега мы потом рассмотрели, так как сначала лица его не было видно из-за прижатых к груди кульков. «Ну, что, физики-химики, - весело прокричал он, - совсем скислотились? Смотрите, вы так и Новый год простираете!»
Серега вывалил содержимое пакетов прямо на чертежи и расчеты. Василий тут же куда-то исчез, предварительно стрельнув денег. (Это можно не писать). Чего только в этих кульках не было: марокканские мандарины – три кило, кило конфет «Белочка», шоколад «Аврора» - десять плиток, палка сервелата (где он только его нашел?), два батона и три банки шпротов. Видели бы вы лица ребят, когда они, растворяя шоколад в шампанском, весело чокались кружками под новогодний бой курантов.
- Вадим Аристархович, а ведь Вы из здешних, Ваше детство прошло в нашем городе?
- Ну, не совсем так, молодой человек. Родом я из деревни Пугачевки, это в пяти верстах на юг от города. Я там жил со своей бабкой Меланьей и дедом Пахомом.
- А что Вам более всего запомнилось из Вашего детства?
- Много чего: и домашний холодный квас, и молоко парное, и пироги с творогом. Но больше всего помню я, как мы с моим другом Васькой, набрав земляники, буквально одурманенные ароматом крохотных ягод, ели их летними вечерами, запивая простоквашей. Видели бы вы наши лица...потом...
Плеснёв тряхнул головой отгоняя нахлынувшие воспоминания.
- Но, молодые люди, к сожалению должен с вами распрощаться: ко мне сейчас придут со статьей из журнала «Рецептами прошлого».
***
Уже на улице мой знакомый, толкнув меня в бок, спросил:
- Ну, что я тебе говорил? Человек-эпоха, а?!
- Не просто человек-эпоха, а человек-гора! Куинбус Флестрин! – ответил я.
- Куин...что? – переспросил приятель.
- Да это так... на латыни.