КОЛОКОЛЬЧИК
У памяти есть спасительное свойство утреннего тумана. Ты уверен: он скрывает что-то притягательно-таинственное, и оно рядом. Достаточно протянуть руку, сделать ещё один шаг и ты вот-вот дотронешься…. Но туман рассеивается, исчезает тайна и остаётся безрадостная ясность: невозможно прикоснуться к звону колокольчика или потрогать твой смех.
Я пишу какую-то статью. Пишу, конечно же, не я, а кто-то другой. Он похож на меня – это так. Его поджимают сроки и газетная дисциплина, и старомодное чувство ответственности. А я – свободен. У меня есть только одно удивительное занятие – любить тебя. Оно не отнимает ни секунды времени – оно его полностью занимает и расширяет, и ты чувствуешь себя каплей в океане бесконечности. Но в этой капле – я и ты. И нас нельзя разделить.
«Другое я» продолжает писать о какой-то житейской ерунде, а я терпеливо жду, когда из ванной зазвенит колокольчик. Я войду, намылю губку чем-то душистым из твоего арсенала, и начну бережно мыть обнажённое счастье. Для меня оно совершенно, хотя мы оба уже давно вышли из весенней поры, и из летней, и вступили в пору яркой осени.
Однажды мы возвращались домой. На скамейке, рядом с подъездом, какие-то забулдыги лечились чудодейственной смесью пива и водки. Один из них встал, ошарашено посмотрел на нас и сказал друзьям: «Мужики, вы посмотрите…. Какие же это красивые люди…». Ты тогда засмеялась. Просто и радостно. И сказала мужикам: «Доброго вам вечера…».
Наверное, что-то в нас было такое, от чего встречные люди не могли сдержать улыбку. Ты со всеми здоровалась – неистребимая северная привычка – они охотно отвечали, а я испытывал такое чувство… словно несу на руках сказочную королеву. И никто вокруг даже не сомневается, что я и только я имею право нести тебя на руках. Потому что именно я победил всех драконов и спас твоё королевство.
И вот уже запел колокольчик. Всё внутри сжалось: он всегда звенит неожиданно. Мурлычу детский стишок: «Я люблю свою лошадку…», и тру тебе спинку. Иногда прикасаюсь губами, будто нечаянно, к самым неожиданным местам. И мне кажется, что в эти минуты я могу поцеловать даже твой смех.
Ты стоишь у зеркала и стыдливо прикрываешь живот. Я расчёсываю твои волосы деревянным гребнем, приговаривая: «Причешу ей шёрстку гладко…». Волосы длинные, русые. От них невозможно оторваться. Ну, а седина…. Я в ней тоже повинен: путь к тебе оказался таким опасным и долгим. Но ведь мы встретились и уже никогда не расстанемся. Я ничего не сказал вслух, а ты повернулась ко мне и спросила: «Правда, никогда?». Что же я мог сказать, увидев твои слёзы…. Ты же не читала, а просто знала все мои мысли, и я не мог произнести заведомую глупость, что «даже смерть не разлучит нас».
Разлучила.
От той поры осталось зеркало. Оно покрылось слоем тумана. Или пыли. Рука не поднимается его протирать. Пусть этот туман не рассеивается. У меня остаётся надежда, что в его глубине – ты.
Из дома бесследно исчезли и гребень, и колокольчик.
Может, ты взяла их с собой?
Василий Тихоновец