Библейская история, на не библейской основе.
... никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает
никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть.
(Матф.11:27)
Начинаешь как Муж Браней, все преодолеваешь, расточаешь. А в итоге, сражённый бессилием падаешь в смертельную неизвестность. И уже согласен на небытие и забвение всеми. В этом падении Бог ловит тебя, да так мягко, омывая тебя, объятием Своим укрывает, что уже и не знаешь, наяву это или смертный сон, так как совсем потерялся.
И уже не помнишь, с чего всё началось, и в чём смысл всего. А Он пробуждает тебя, показывая мир прекрасным. Позади смерть, лишённая силы и власти. И, кажется, что всё мироздание замирает в трепете услышать нечто новое - ГОСПОДЬ ПАСТЫРЬ МОЙ ...... (Псалом 22)
Всё творение, изнурённое суетою ветхого мира, замерло в ожидании первых, ещё никем не изречённых в этот мир слов. Вся тварь совокупно стенает, ожидая от уст Сына Человеческого, Давида, Откровение Тайны в силе непрестающей.
И это не просто желание избранных душ, а жизненная потребность всего сущего в мире всех времён - видеть свершение Слова, приходящего в этот мир, внимать ему, растворяясь в каждом звуке акта нового творения доселе неизвестного, но желанного.
После стольких перепутий и сражений, после всего, что пришло со вкусом дарованной победы в борьбе за венец творения, все хотят узнать, в чём сила Давида? Как Бог помогает ему? Где встречаются и каков язык их общения с Богом?
Когда Давид в полном сокрушении всех врагов, разбитых о секрет его силы и мудрости, принял славу победы, все во вселенной замирают. Ждут, что вот-вот Давид произнесет эти тайные слова, которые раскроют сущность и венец Творения Бога.
И каждое существо готово ухватить и напитаться от Слов и даже первых звуков; все в ожидании. И Давид начинает, прорекая в Вечность, через всю Вселенную - ГОСПОДЬ - Пастырь мой, - и в этом такая смиренная сила воздаяния Богу, что никто из когда либо живших и живых не может помыслить иначе перед царем и вечным князем , Давидом.
И в одном слове ГОСПОДЬ - беспрерывная святая мысль СЫНА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО!!!
Порыв ветра донес до него запах свежей травы, шерсти овец и людского труда.
В нем неуловимо затерялся запах горячих песков и раскаленных камней, которые стонут и трескаются, когда наступает ночь. А так же слабый аромат отдаленных скал с их дикими цветами, посмевшими бросить вызов камню. Корни их упрямы в желании жить.
Он вдыхал запахи, знакомые с детства. Они будоражили память. И та привычно доставала один за другим драгоценные камни и сплетала узоры событий в дорогое ожерелье.
Давиду тринадцать.
Еще немного и станет как старшие братья. Сильные. Они ничего не боятся. И как отец.
Только он до сих пор робеет перед ним. Большим, строгим. Но виду не подает, нельзя.
Он берет его, младшего сына, с собой на пастбище, позволяет помогать и быть рядом.
Братья там уже месяц, мы везем им хлеб и сыры. Хочется быть полезным, увидеть одобрение в глазах отца. Работать со всей ответственностью, дорожить доверием.
День пути. Осталось обогнуть холм, и откроются поля и стан братьев. К ночи будем на месте. А сейчас привал и ужин. Всегда останавливаемся у большого полукруглого камня. Отец просит наполнить мехи свежей водой из колодца, а сам - разводит огонь.
Бегу по привычной тропе к колодцу. Тот расположен немного в стороне, где зимнее становище. Но теперь поля там отдыхают. А если еще чуть отклониться и пересечь Долину Падальщиков, то там есть родник, вода которого была особенной.
Туда мы с Братьями ходили в прошлом году. А отец, насыщаясь этой водой, принесённой старшими братьями Давида, радовался, что у него такие сыновья, и долго говорил про «чистую воду». Говорил о ней, как о Тайне, и о чём-то очень важном для их жизни и жизни каждого человека. Говорил им как равным, языком зрелой мудрости.
И пусть он, Давид, тогда ничего не мог ясно осмыслить из сказанного, но видел, что всё сказанное его отцом имело.... такой глубокий смысл, что всякий раз отзывалось в его сердце памятью. И внутрь себя он чувствовал защиту и силу этих слов.
Конечно же, глубина Тайны Слова ещё была далеко в грядущих днях, но первое прикосновение остаётся на всю Жизнь. Вот и сейчас, он смотрит в своё сердце, как в глубокий колодец своих знаний, в котором сокрыты драгоценные сокровища Небес!
Он приближался к заветному источнику, и ноги сами несли по вдохновенному старанию души. Может отец расскажет и ему об этом секрете живой воды? Может, отец подберёт те слова, которые ему, Давиду, будут понятны? И он вырастет в них и станет таким же зрелым и взрослым, как и его братья, которые ходили на войну и выступали защитой всего отеческого.
И так ему виделось и думалось, что не заметил, как осталось перевалить возвышенность и спуститься к тропе, ведущей в Долину Падальщиков. Он знал причину такого названия. Братья рассказывали, как дикие звери и бродячие псы во времена засухи и жажды выходили из этой Долины, что бы напитать себя какой-либо плотью по причине всепожирающего голода.
А что если сейчас и есть то время голода, о котором он ничего не знает? Ведь у природы свои законы.
Неприятный холодок поднялся по спине и сковал горло. Руки впились в ремни мехов. Не страх. Страха не было. Но что-то гадкое, неприятное. Нельзя поддаваться. Времена засухи были давно, братьям отец рассказывал, а отцу - его отец. Вот знакомый валун, похожий на огромного спящего льва.
За ним острые камни уступают место редкому кустарнику и траве. Земля становится мягче, родник обложен круглыми камнями и его видно по высокой траве.
Наполнить мехи, напиться самому, и назад, к отцу. Он уже вскипятил воду в котле, освободив мехи, закинул немного крупы и вяленого мяса. Давид сглотнул слюну. Мы будем сидеть у огня, и говорить о молодняке и матках, о времени стрижки овец. Или просто молчать.
Но чувство тревоги не обмануло Давида. Три пса, жадно ищущих чем поживиться, вышли из высокой травы: дикие, свирепые, многократно убивавшие, знающие свою силу и уверенные в праве на эту землю.
Замер. Первая волна страха захлестнула с головой, но по странной причине отступила и придала сил. Позже, когда вспоминал об этом, его пугало это больше, чем в первом круге ощущений. Как у него, тринадцатилетнего мальчишки, сработал холодный рассудок, и он не впал в осознание, что ослушался отца. И его не стало заедать чувство вины пред ним: «Вот, мол, плачевный результат и расплата по ослушанию твоему».
Вместо этого он пятился назад, под защиту кустов и камней в надежде, что его не заметят. Они были уже близко, на расстоянии ввержения камня. Но зверь не человек, он обладает особым чутьём предвкушением жертвы вожделенной добычи.
И псы, замерев на мгновение, задрав морды по ветру и ощутив плоть, сорвались со своих мест в остервенении внезапно выпавшей им удачи, бросив вызов друг другу в первенстве достижения живой цели.
Давид это уже наблюдал в своей голове, когда со всех ног перелетал холм, и уже бросился под его откос. И не было никакой мысли, а если в голову приходила какая мысль, то в этот момент она звучала громко и ясно, будто расщеплялась на все возможные варианты ответов. Через страх в осознание приходил только самый нужный и верный.
И первое, что пришло ему в голову (он об этом думал и вспоминал потом), что, если он будет кричать, как человек, то, может, псы услышат и поймут или напугаются его, Человека. Ведь он только что думал о взрослости своей, когда поднимался на этот холм. А теперь, под угрозой не сбывшихся надежд, он бежал по тропе своих мыслей в обратном направлении, как-то по-новому ощущая силу мысли, в которой он закричит во всё горло. Но что кричать несмыслящим зверям?!
Мысль резко переключилась на Бога: ведь Он - тот Бог, который повелевает всем и ведает всеми языками в мироздании!! Он точно знал это по преданию веры отцев, веры Богу Авраама, Исаака и Иакова! И он закричал что есть мочи:"БОГ!". Он не прилагал к этому ничего больше, как будто в этот момент понимал, что Тот точно его услышит.
Давид внимательно смотрел перед собою, чтобы нога не попала на какой неверный камень, который мог послужить ему падением. И где-то пролетела знакомая мысль, как они с мальчишками дразнят диких псов, вооружившись камнями, подбегали к стенам скал и быстро взбирались на них или на деревья и сверху обрушивали на «врагов» град камней, и псы убегали. Но конец этой мысли напугал его, так как это было похоже на реванш, и чтоб прервать её, он продолжал бежать и кричать, но уже не так громко, так как ему казалось, что Бог услышал его.
Может быть, как он думал раньше, Богу было не до него?! Он часто забирался на кровлю располагаясь на ночлег под звёздным небом. Там хорошо думалось. И он долго смотрел на чёрное, но живое небо, которое переливалось мерцающим светом звёзд, разговаривал и мечтал с Богом.
И ему казалось, что вот-вот, и Он, Бог, совсем рядом с ним и понимает его, Давида и слышит его мысли. Но приходило утро, и всё возвращалось на свои места. Бог занят своими делами со взрослыми, с царями, правителями мира сего, вершит судьбы народов и весь в делах которым нет счёта. И только ночью под звёздами они были рядом.
Но сейчас он понимал, что Бог должен слышать его, знать о нём, и если требуется, а это тот случай, когда требуется, то бросить всё, пусть даже самые важные дела ради него, Давида, и ради тех встреч под звездным небом. И ему казалась, что и самому Богу не пережить этой утраты, если не будет его, Давида?! ….
А ведь он никогда не думал так раньше и никогда не подходил так близко в своих рассуждениях к вопросу о смерти. У него, молодого человека, всегда были, пусть невесть какие, но мечты, планы на жизнь. И он всегда их отстаивал пред своими сверстниками, и готов был делать это и дальше. Но сейчас он уже не понимал, что было тогда, и что станет реальностью в следующую секунду.
За какой-то невидимой гранью, ставшей явной теперь, он увидел, что в ближайшие мгновения всё разрешится, и что именно это происходит с ним здесь и сейчас. А может это чья-то чужая история, о которой он просто слышит с открытым ухом своего сердца, близко и очень сильно сопереживая? И в крик к Богу он вложил все эти мысли, всю надежду, всю память коротких лет жизни, которой он только собирался жить, и не думал расставаться с ней.
А здесь её отнимают. Отнимают и право на помилование с возможностью исправить свой путь. И нет отца рядом, который бы его простил и помог, и почему-то пришла мысль: был строгим. И силой мысли и воли в крике послал срочное, пусть детское, но самое важное сообщение Богу!
Псы пересекли вершину холма. Давид не оборачивался. Он знал на каком они расстоянии, и какое малое время у него спастись . И возможно ли? И вдруг мысль: «Беги и не оборачивайся ». Уже потом, после всего, он осознал, что эта мысль странным образом прибавила новых, неведомых ему сил жить и выживать.
И позже он раскрыл для себя суть этого послания Неба, что если я бегу, то живу, а значит и надежда есть, а если есть надежда, то я, Давид, от неё ни за что не откажусь. И даже если буду умирать, то лучше в надежде. Ему казалась, что вот так, убегая в надежде, он может убежать в самое Небо к Богу, который обязательно спасёт его и укроет в Себе!!!
Тень мелькнула среди кустарников. Может показалось? Нет, вот снова, очень низко, почти у самой земли. Если кто-то из людей, даже очень быстрых, будет бежать навстречу, то не успеет. И ему даже не хотелось об этом думать и отвлекаться на этот мираж, ведь он только что мог убежать по дороге надежды в Небо. Но мысль о мираже догнала: «А что, если кто-то действительно бежит к нему во спасение?» И в следующую секунду, как знак живого приближения, послышался знакомый лай старшего сторожевого пса из овчарни отца. Ещё не придя в себя и не осознав, как это может разрешить дело, Давид подумал, что лучше будет смотреть на его приближение, хотя уже совсем близко он слышал за своей спиной разъяренных псов.
Они хрипели в спину захлёбываясь, и только миг отделял их от сладостной жертвы. И неким, доселе неизвестным ему образом, кто-то перевёл его мысль в нужное русло рассуждения. Глядя на СТРАЖА, теперь он так назвал его, Давид не видел никого вокруг, только мелькнуло вопросительное удивление: «Что он делает здесь, так далеко? И почему не с братьями, где всё стадо?» Давид тогда ещё не знал об особенностях предчувствий некоторых животных.
И если бы кто спросил Давида раньше об их отношениях, то менее всего он мог бы рассказать об этом сторожевом. Тот всегда игнорировал Давида и больше служил старшим братьям и отцу, как самый способный и ответственный среди своей стаи. И Давиду никак не удавалось завязать с ним дружбу, наоборот, однажды, он даже оскалился, выразив своё раздражённое нежелание отвечать на внимание.
Он никогда не провожал и не встречал Давида, как это происходило с другими в его семье. И Давид где-то ревновал, что даже пёс не воспринимает его серьёзно, не считает достойным своего внимания. И в страхе своем пред ним, уважал его.
Но это было там, в той жизни, но не сейчас. Так как в приближении его он видел единственное дорогое существо, которое было всех ближе от его родного дома и близких, и он, этот сторожевой пёс, являлся частью родного мира, а значит и частью Давида.
Давид хотел ещё раз подумать, как он оказался здесь? Но отогнал эту мысль, как не самую важную. Он увидел важность чего-то другого в этом приближении. Бог ответил ему в этом живом существе, как в живом личном послании для него, Давида, которое никто не сможет прочесть, как только он сам, и только сейчас. «Потом» уже не существует, его просто нет.
И следом пришла подкрепляющая мысль, что если Бог ответил ему так, то значит есть благостный исход, и ему просто и чётко надо принять и понять в чем план его спасения, и с чего он начинается и где первый шаг? Когда он бежал и так думал, то старался бежать навстречу, сокращая расстояние и время, которое оценить мерой человеческой невозможно.
Страж приближался. Ещё было не так близко, чтобы видеть глаза друг друга, но Давид видел как бы другими глазами. Между ними установился живой контакт. Он понял, что в движении этого существа вся суть его миссии, его жизни и пребывания на земле. Как будто этот пёс говорил ему: «На сей час я и пришёл, ради этого мгновения» - стремясь исполнить самую важную часть своей жизни и смерти, и что только в этом раскрывался его основной истинный смысл и предназначение от Творца. И что до этого в жизни пса была только подготовка к моменту последнего, самого сильного и решающего действия.
Остался только бросок вперёд, и смертельный захват врагов неизбежен. Лишь миг ощущения перед прыжком отделял Давида от своего верного спасения. И тогда он прочитал мысль, точнее, она пришла ему прямо в дух. Он понял маневр своего старшего и более опытного друга в битве со зверями и свою роль в этом общем спасении. Да, именно, в общем, так как дух команды уже овладел сердцем Давида и пронзил его последней, заключительной мыслю, которую надлежало исполнить ему в их плане. Давид рванулся вперед к своему единственному и первому в его жизни, по настоящему близкому, верному существу и в нужный момент бросился на землю.
Своевременность и чёткость момента определяла успех этой части плана. По негласной команде Страж взметнулся вверх в одном броске, собрав всего себя в одно крепкое целое. Имея в себе три цели поражения, расставив широко лапы и выставив грудь вперёд, преградил путь гонителям, вобрав в себя всю боль и не раскрывшуюся скорбь того чувства вины, что если бы он не успел и не спас Давида, то не смог бы жить. И даже умереть достойно не смог бы, именно так, как он это понимал.
Он ждал свой час умереть за Давида, зная это в самом себе от начала, в нужное время поразил все цели одним ударом, и радостно принял свою участь. Как в последнем бою он сдерживал на себе всю злость и ярость противников, и даже где-то позволяя им прокусывать себя, чтобы те напитались от его плоти и крови, тем самым утоляя их злобную жажду. Так как они ничего не имели в себе. Ничего за что жить, бороться и умереть в этом мире.
Гулкое столкновение тел и костей над собой. Столкновение сил. Жизни и смерти. Давид быстро откатился по камням. Ещё находясь в движении, начал озираться. Его спаситель в клубах пыли под лязганье челюстей увязывает на себе всех врагов, предоставляя шанс и время к отступлению и безопасному укрытию от этого кровавого зрелища.
Но другая мысль пронзила Давида: «Как? вот это и есть план? И в этом его, Давида, спасительная часть? Просто сбежать?» Ещё мгновение, нащупал под рукой палку, как раз в месте своего приземления. И после Давид вспоминал, что ни где-то, а именно в этом месте и ко времени кто-то из путников или ангел-странник, сменив себе орудие опоры, бросил старый, но ещё не отслуживший до конца посох. .
И Давид возненавидел некую неопределённость мысли, и ему казалось, что смертельно даже рассуждать, попусту растрачивая время в поиске ответов на внезапно пришедшую мысль. Ведь там не просто пес, там родное его сердце, которое он знал не реальным временем всю свою жизнь. И никто в эти секунды не мог отделить их от единого участия в битве за выживание. Он бросился в бой с внезапно вспыхнувшей в нём бесстрашной яростью, которая поглотила его всецело в едином порыве всей правды души и ума.
Он уже не взывал о спасении к Богу, как в первый раз. В себе он понимал, что Бог Сам устремился на врагов Своих в теле Давида. Да и не было уже в этом Давида, был Огонь, поядающий врагов его рукою, как рукою Мужа совершенного, который раскроется позже и выразит все ощущения праведной души небесами разума, проистекшими духом слова, напитав сердца многих сынов человеческих, но это потом… А сейчас, схватив крепко посох, наотмашь и безошибочно бил по хребтам этих поганых псов, по их головам и ребрам.
И как будто в каждом его ударе отзывалось вся праведная месть, а в будущем и всё возмездие врагам. Но это потом, а сейчас, близкую, нераздельную с ним душу погубляли у него на глазах, утянув её под свои ненавистные сущности, обнажив свои костлявые, уродливые хребты под его удары.
Ему казалась, что в этот момент убивают именно его, Давида, который так сильно хотел жить. Убивали его спасение, его желание и возможность на спасение, убивали весь любимый ему мир, который в нём. Он не думал об этом так близко, но потом, когда вспоминал, то разворачивал и вдумывался в каждую фиксированную мысль в потаенных местах своей души, в своем духе, в ощущениях того события, что никогда прежде он не признавался в любви этому миру.
После было посвящено много дум и слов о любви к миру, о правде и смерти. Но тогда это были первые мысли, посетившие его в миг схватки. Ему казалось, что псы убивают живое спасение Бога, которое Он послал ему, Давиду. И если бы пространство и время замерло в этот момент на мгновение что бы спросить: «А где этот 13 летний мальчуган, которого посылали за водой?» - то мы бы обнаружили, что его уже нет. Он уже в прошлом, теперь же есть тот, кто вырос за эти мгновения, преодолев рубеж своего ума не по годам.
Всё сошло на нет в жуткой усталости, и всё позади…
Псы, трусливо поджав хвосты, прихрамывая, покидали место брани.
Давид только теперь увидел глаза своего спасителя. Страж лежал израненный, истекающий кровью, но ещё живой. Никогда ранее он не мог подумать, что у других существ, кроме людей, могут быть такие глаза. Они смотрели на Давида слёзными бликами радости за него, что он жив и невредим, и что, может быть, не стоило так рисковать, пытаясь спасать его, сторожевого пса, так как он сам в себе ещё раньше имел согласие умереть за Давида, и пока жив, согласится с новым именем СТРАЖ.
И умирая, наслаждался минутами исполненного долга с настоящим именем от Давида! А Давид недоумевал от происшедшего с ними.
Разве он знал тогда, КАКОЕ ЖИВОЕ ОТКРОВЕНИЕ ПРИГОТОВИЛ БОГ В ДАВИДЕ ВСЕМУ МИРУ?
И Страж не мог знать, как узнают люди всего мира о Давиде, за кого он умирает сейчас, но он знал, насколько можно знать в естестве живого творения, что он исполнил Высшую Волю Творца, а значит, внес свой вклад в судьбу и в жизнь Давида!!!
Он смотрел в глаза Стража. Хотел прочитать в них, что ещё не всё, что жизнь продолжается…. Но глаза его друга, хотя и были открыты, но теперь молчали. Страж стал запечатанным письмом, без обратного адреса к жизни. Давида посетил привычный ход мыслей, но они теперь звучали как-то наивно, по-детски, ещё не успев преобразиться по случаю происшедшего в нём.
Он просто решил унести его из этого места, и пока Страж жив, то жива и надежда на его спасение, и что если он, Давид, будет просто делать хоть что-то, то Бог откроет как воскресить его и вернуть к жизни, если даже тот умрет.
Но, к сожалению, Давид не мог вспомнить ни одной истории из книги мудрецов, которые бы подтвердили его надежды. Но сейчас он не хотел верить мудрецам. Его злила собственная беспомощность. Он не мог понять, почему пережил спасение от верной гибели, приняв помощь, но сам не может помочь?!
Конечно, тринадцать лет это не возраст мужа, который познал Того, кто воплощает живые слова в образы и покрывает их плотью, скрывая в них сущность и предназначение и исполнение всего, что предстояло исполнить придя в этот мир!
Взвалив на себя Стража, он не сомневался, что сможет нести. Стиснул зубы, проговорил Богу почти в требовании: «Ты исцелишь его, он нужен мне», - а потом шел и плакал от такой несправедливости. Даже когда его друг умер, он и тогда нёс его, нёс подальше от этого места и от падальщиков, чтобы ничего не оставить врагам: ни пяди земли, ни плоти, ни крови.
Давид долго потом вспоминал всё во всех подробностях, во всех мелочах, хотя это не были мелочи, это были зёрна совершенства - сокровища НЕБЕС. И многими днями рассуждений после, ещё много лет, Давид возвращался в этот день, и в эти мгновения боли и слез. Он читал в своём сердце каждый миг, мироточащий маслом духовного рассуждения . Эти слёзы сослужили ему в его судьбе и судьбе всего мира, и каждой слезой духовного переживания легли в основу многих псалмов Давида!
Так Давид пережил свою первую и значимую потерю первого друга, пусть не человека, но сколько человечности было в этом поступке творения Божьего!?
Может мы не знаем этот мир? Может мы не знаем свои сердца? Ведь «всякое естество зверей и птиц, пресмыкающихся и морских животных укрощается и укрощено естеством человеческим»
И только потом, по мудрости и зрелости, Давид изречёт многое. Но это будет потом. А первое чувство заложило в нем ИСТИННЫЙ СМЫСЛ СЛОВА ВЕРНОСТИ И ГЛУБИНУ ИСПОЛНЕНИЯ СВОЕЙ МИССИИ, ПРИХОДЯ В ЭТОТ МИР!
И под собой эти слова ровным счётом ничего бы не значили, если бы в их основе не было бы принципа самопожертвования!!!
Апрель 2010 г.