утро.
мир рябит.
воздух закручен в спираль и сильно перетянут в руках тучной прачки в сером от частых стирок переднике. ее натужное дыхание пахнет кисловатой свежестью, вперемешку с выхлопными газами проезжающей мимо машины.
вдох - и мир застыл в ожидании, когда эта необъятная, с налитыми кровью щеками и мазолистыми, шершавыми от постоянной тяжелой работы руками, здоровая баба выпустит из себя поток переработанного живительного эфира во вне.
выдох - мир снова тронулся, приобрел центробежную силу и планета по-энерции продолжила свой невечный бег вокруг себя, гоняясь за собственным хвостом. как дурная собака, которую подобрала на улице сердобольная девочка, в надежде на то, что та вырастет умной собакой.
- зачем ты ее притащила?!
- ну мааам! ну пожалуйста! ну можно она хоть немножко у нас поживет? на улице холодно!
- за ней нужно ухаживать, убирать, выгуливать в конце-концов! а вдруг у нее блохи!
- я честно-честно буду все делать! выгуливать, кормить, буду каждый день пылесосить! мамочка, ну пожалуйста, я тебя так люблю!
- ну... ладно... но все равно мне кажется это не лучшей затеей. мы еще не знаем, что скажет папа...
время шло. маленькая Гера пылесосила с каждым годом все реже. выгуливала быстро растущую Землю, а назвали новые хозяева свою подопечную именно так, с растущим тянущим чувством внутри и неохотой. Земля росла, крепла на казенных харчах, метерела, густела как кисель на медленном синем огне камфорки... и не мудрела. набиралась собачьего опыта; ее челюсти крепли, мышцы уплотнялись и натягивались, но ее маленький мозг не хотел производить несложные логические операции. нейронная сеть никак не могла дифференцировать простейшие хозяйские просьбы не гадить в квартире, давать лапу или не прыгать на домашних с грязными лапами после прогулки.
из маленького комочка слипшейся грязи и пыли, который излучал тепло под действием маленького моторчика внутри него, перегоняющего кровь сильными толчками по крохотному тельцу, отдавая все тепло в холодный враждебный космос, выросла большая матерая сука, не поддающаяся дрессировке. и совсем не в силу своего непокорного характера. ее непокорность шла из ее природной самозабвенной тупости и частых шлепков тапком по мягкому сростку между кратерным, серым, вечно ледяным хвостом и широким мохнатым телом. ее плотная шерсть послужила удачным рассадником различных нечистот, названия и описания которых можно встретить в толстых фолиантах мироздания и Божественного домостроя.
океаны, пустыни, леса, хвойные, лиственные, насекомые, млекопитающие, теплые, холодные, склизские, сухие.
каменные горы, холмы, впадины, тектонические разломы-морщины.
около триллиона живых гадов внутри ее горячего непривитого тела и около семи миллиардов скачущих, кровососущих существ на ее поверхности. среди ее плотной собачей шерсти, предохраняющей ее от переохлаждения, которую она отрастила помня опыт адского холода и недоброжелательности окружающей среды первых мгновений ее живорождения. все, чему она все таки смогла научиться, так это выживать. выживать, обрастая плотной шерстью, произрастающей на поверхности ее перепаханного рытвинами теплого кожного покрова. большая, теплая, высунувшая влажный розовый язык от внутреннего жара. добрая глупая псина. зелено-голубая и голубо-коричневая. живая и умирающая от пролезающих в подкорку, к внутренним органам, кровососущих паразитов с поверхности. обделанная разумом, но наделенная инстинктами. расплодившая в подшорстке форму разумной жизни, что возомнила себя наездниками собаки, на которую они запрыгнули с пробегающей мимо дворняги, с которой Земля, гуляя на поводке с неродивой хозяйкой уткнувшейся на протяжении всей прогулки в жужжащий пластмассовый гаджет, познакомилась влажным горячим носом. они взяли в прокат этот комок жизни и понеслись на нем в бесконечность. пытаясь урвать кусочек вечности из приоткрытого окна пассажирского места. в надежде сорвать недозревший запретный плод, ускользающий сквозь худые пальцы, и срывающийся с дерева на землю, дозревать и гнить под радиоактивным излучением материнской звезды.
- а ну брысь! брысь! я кому сказала!
дворняга, прижав хвост, с виноватым видом боком засеменила от девушки с поводком. Земля было дернулась вдогонку за новым другом, высонув язык, от передавившего дыхательные пути хомута на шее.
- рядом!
грозно сказала Гера.
Земля прижала уши и виновато оглянулась на хозяйку.
- нечего непонятно с кем якшаться! еще заразит тебя чем нибудь таким...
в кармане бежевого пальто Геры, в который она спрятала мобильник не выпуская его из белой от мороза руки,- зажжужало. девушка опять уткнулась в подсвеченный голубой экран с маленькми прямоугольниками входящих сообщений.
Земля, забыв о своем новом друге, изучающе смотрела по сторонам окружающего ее черно-белого пространства. на другой стороне разделяющей типичный двор спального района города детской площадки, засыпанной щебенкой и врытыми неглубоко в землю красными качелями, грелись дворовые кошки на люке теплотрассы, окутанные плотным горячим паром. люди семенили по гололеду проезжей части квадратного двора. взъерошившись, как воробьи во время ливня, прятали свои клювы под шарфы и воротники зимних курток и пальто. два пацана-второклассника, соседи по лестничной клетке и живущие в соседнем подъезде Геры, неторопливо, вооружившись палками-винтовками, показались из пасти арки в стене Г-образной девятиэтажки. с распаренными лицами, меховыми шапками съехавшими на затылок и больше, чем они сами, рюкзаками за спиной. два друга брели наискось детской площадки что-то активно обсуждая. когда они проходили около густо дымящей, как хорошо раскачегаренный паровоз, теплотрассы с мирно сопящими котами, один из них что-то заговорщески начал шептать на ухо приятелю, поглядывая одним лукавым глазом на ничего не подозревающих кошек. другой, сначала с внимательным лицом слушая своего кореша, вдруг оскалил в счастливой, без двух верхних молочных зубов, улыбке рот.
-ААААААААААА!!!!
-АААААААААААААААААА!!!
по двору прокатилась взрывная волна двух детских голосов.
два беззубых индейца из племени Ирокезов с капсюлями, украденными у испанцев во время вылазки во вражеский лагерь, с дикими криками и перекошенными в устрашающей гримасе перепачканными ритуальной грязью лицами атакуют из джунглей безоружных сонных испанцев-котов.
испанцы в панике бегут, взъероша хвост трубой и очумело выкатя глаза.
один из повержанных, спасающихся бегством от грозного горна судьбы облезлый, черный как сажа, с белой бородкой, подданый короля Филиппа Второго пролетел мимо девушки с собакой. чуть не наткнувшись на собачье туловище черный конкистадор, заметив ниоткуда взявшееся на его черную голову мохнатое чудовище, заметно побелел...
чудовище радостно, в предвкушении веселых игр, кинулось ему на встречу.
рванув веревку, прикрепленную к шее кожаным хомутом, собака, вставшая на дыбы, открывая объятья, высунув розовый язык от восторга и захрипев от удушения натягивает ошейник в руке Геры. девушка от неожиданности подается вперед; падая роняет телефон на утрамбованный ледяной покров и всем телом, садясь на шпагат, обрушивается на бьющуюся в экстазе от знакомства с поседевшим испанцем Землю.
собака от неожиданности взвизгнула. девушка взвизгнула громче.
- фу!!! фу!!! блин... фу!!! нельзя! плохая собака!
Гера поднялась с мерзлой земли, причитая и отряхиваясь от заледеневшего снега, попутно ища глазами золотую коробочку телефона в снегу.
- тупая собака! тупая Земля!
она в сердцах ударила собаку рукой в мокрой варюжке по пятой точке.
на месте удара в шерсти Земли образовалась вмятина.
Земля виновато прижала хвост, прижимая пятую точку к земле и расстроено посмотрела в глаза хозяйке.
- стыдно тебе? смотри, что ты наделала!
Гера потихоньку начала приходить в себя от пережитого шока, потирая ушибленный локоть и колено.
двое сорванцов в заячих шапках закатывались в истерическом победоносном смехе.
- Матвей! Пашка! я все вашим мамам расскажу! вы чего творите!
Паша вдруг осекся и лицо триумфатора тут же сменилось выражением лица черного испанца, которого он несколько минут назад вероломно прогнал в места его стоянки.
- не надо маме! мы больше так не будем! только не рассказывай маме, пожалуйста!
Матвей, видимо не так остро осознавал свою вину и все еще похрюкивал от подступающего из какого-то смешительного колодца внутри него смеха.
- че ты ржешь!
Паша толкнул не могущего унять хрюкания Матвея.
- а ну бегом отсюда! живо!
Пашка стартанул первый. распаренный розовощекий Матвей побежал за ним.
- ну, что делать будем?
обратилась Гера к усердно чешущей бок от зуда Земле.
- ооо... что я говорила насчет других собак и знакомств с ними? а??
собака, не обращая внимания на поучительные сентенции своей хозяйки старательно копошилась мордой в своей шерсти, оскалив зубы и пытаясь как будто укусить тех микроскопических букашек, что доставляли ей такие страдания, щекоча и раздражая ее кожу под толстым одеялом шерсти.
- пойдем. сейчас тебя будем от блох выкупывать. говорил же папа насчет ошейника от блох...
воздух зашевелился. стоящая прозрачной стеной переливающаяся рябь дрогнула и начала беспорядочно двигаться.
прачка, развесив белье на натянутых от одной стены до противоположной веревках, с сиплым выдохом распрямилась. спина затекла и поясницу мучительно ломило. в медном тазу мутная серая вода расходилась темными кругами от центра к краям. с только что постиранных и выжатых портков редко срывалась маленькая прозрачная капля в центр таза. могучая женщина, держась одной рукой за больную поясницу тыльной стороной ладони другой руки вытерла горький пот со лба. ее, похожие на два зрелых яблока, щеки полыхали алым наливным огнем. она тяжело дышала. в ее сиплом дыхании прослеживались признаки хронического бронхита.
пространство завибрировало. с полок, прибытых по периметру комнаты, начала валиться на пол утварь. глиняные кувшины, подпрыгивая на краях стилажей, разбивались вдребезги об потрескавшийся кафельный пол прачечной. с вбитых в стену гвоздей срывались и падали медные тазы. пол, с серым от времени кафелем, разрезала глубокая трещина. побелка на стенах распахнулась черной пастью гнилых досок полой стороны стены. с потолка срывались белые снежинки штукатурки. прозрачная капля редко срывалась с тряпки на заметно просевшей веревке в медный таз с мутной серой водой.
баба-статуя раскинув в стороны жирные руки разинула страшный черный пустой рот с визгом всасывая в себя воздух. рот-воронка проглатывал не прожевывая пространство и время вокруг себя. площадь вокруг рта превратилось в движущуюся по часовой стрелке кровавую плазменную субстанцию. предметы, закручиваясь в смерч, проплывая пространство помещения против хода часовых стрелок беззвучно пропадали в чреве черной дыры. жестяные тазы скукоживались под давлением на подлете к сингулярности и, в последний раз подмигнув блестящим боком эллипса безжизненной планеты, крошились на атомы попадая в эпицентр прожорливой черной, воронковидной головы старухи.
статуя раздвинула руки еще шире. вывихивая суставы и сминая ребра она натягивала руки как тетеву, дабы набрать начальный разгон для хлопка; кожа на ее груди лопалась не выдерживая натяжения, раскрывая алый каньен вдоль грудной клетки. со скоростью взмаха крыльев колибри она потянула друг к другу свои руки-кувалды. воронка в ее голове вращалась с невероятной сторостью, вибрировала и гудела начиная медленно сжиматься по мере полета ее рук друг к другу для финального гонга.
хлопок. кажется такой же хлопок можно было услышать в момент Большого Взрыва. комната рассыпалась на нестерпимо белый слепящий свет. никакой человеческий глаз не в состоянии его стерпеть. от одной только чистейшей белизны любое физическое существо обратилось бы в пепел. по абсолютно пустому, черному, холодному пространству разносилось звенящее эхо. кипяток из исполинского бронзового чана разливается в вакуум, обжигая эластичные края до этих пор пустого пузыря. все начинается сначала. накрененный на бок котел изливая всю жидкость из своего чрева в Абсолютное Ничто, до последней капли, ударяется об мраморный пол белоснежной комнаты. Ом.
мир ожил.
вечер.