Летней ночью, за распахнутыми настежь окнами, слышался громкий и пронзительный крик заблудившегося где-то одинокого гуся:
- Га! Га-га!.. Га! Га-га!
Звёзды в небе. Большая луна. Тишь, покой. И... как удар молотка по жести задремавших, было, нервов ушедшего дня:
- Га! Га-га!.. Га! Га-га!
Молодая хозяйка Маруся открыла глаза. Посмотрела на окна, на спящего мужа.
- Лёша! Лёш! - прошептала она. И осторожно тронула его за плечо.
Тот тоже открыл глаза.
- Что, Маруся? - прошептал Алексей.
- Где-то плачет наш гусь Гоша!
Оба прислушались... Тишина. За окном - призрачный, созревающий под луной и мирными звёздами сад.
- Приснилось, наверно, - предположил спросонья Марусин муж Алексей. - Настрадалась, поди, вволю за день.
- Да. Наверно, - согласилась Маруся.
- Спи, давай!
- Хорошо! - согласилась Маруся.
Но едва закрыла глаза, услышала из детской комнаты призывный голос семилетнего сына Павлуши:
- Мама!
Вспорхнула, помчалась к нему.
- Что, сынок?
Тот сидел в своей кроватке, испуганно смотрел на серебристое от лунного света окно.
- Я слышал, как где-то разговаривал наш гусь Гоша! - ответил Павлуша.
- Наверно, приснилось, - успокоила его Маруся словами своего доброго мужа Алексея, сказанными ей минуту тому. - Это из-за того, что сам, поди, настрадался вволю за день. А, настрадался?
- Наверно, - ответил сынишка словами своей матери Маруси, которыми она недавно ответила его дорогому отцу Алексею.
- Спи, давай! - ещё повторила Мать Маруся слова своего мужа.
- Хорошо...
- Гоша, Гоша, Гоша! - бывало, ласково окликали домашние своего любимца гуся. - Гули, гули! Гоша, Гоша! Ах, красавец! Ах, ах, ах!
- Га! - чем бы не занимался, с готовностью откликался он, вскинув вверх жёлтоклювую голову на длинной шее.
- Ах ты, хороший наш! Ах, красивый! Ах, молодец!
И большой белый гусь, вытянув шею параллельно земле, шёл к хозяевам, радостно гогоча. А потом возвращался к своим юным гусыням, и хвастался перед ними этой лаской хороших людей. Хвастался, хвастался, изгибая свою гордую шею, и громко хлопал сильными крыльями:
- Га! Га-га! Га-га-га!
Его любили и Маруся, и Павлуша, и Алексей, и все десять юных гусынь... а он вчера взял, и пропал. И когда именно, неизвестно. Может, днём пропал, а может, чуть позже.
Всё началось с прошлого ясного утра, когда, накормленные кукурузой домашние гуси, под ласковое напутствие хозяйки Маруси, строем, во главе с Гошей, ушли на сельское озеро. А закончилось вечером, когда в положенное время, все они, гуси, не вернулись в свой двор.
- Павлуша, сбегай на озеро, посмотри - они что там, перегрелись, что ли, за день, под солнцем? - сказал Алексей своему семилетнему сыну. - И пригони их домой!
Тот, радостно напевая что-то своё, беззаботно побежал к знакомому ему с пелёнок озеру... а примчался домой почти что немой. Сам, один, без гусей.
- Что там? - глядя на него, перепуганного, забеспокоился Алексей.
Мальчишка попытался ответить, и не смог. Дрожа всем телом, беззвучно открывал перекошенный от страха рот, тыкал тоненькой ручонкой в сторону озера, бессвязно выдавливал из себя отчаянные, громкие звуки.
- Что там?! - вскрикнула выбежавшая из дома на его бессловесные крики молодая жена Алексея и любящая мать мальчика Мария. - Павлушенька, что?!
- Похоже, он онемел, - откликнулся ей Алексей, склонившись над сыном. - Ну, сынок, что случилось? Успокойся, говори! Видишь, я рядом! Видишь? Ты видишь? Что случилось, дорогой?
- Там! - наконец пискнул мальчишка, вскинув в сторону озера трясущуюся ручонку, и, зарыдав, бросился в материнские объятия.
- Что там?! - снова вскрикнула мать Мария, обнимая его и лаская. - Что там, сыночек?
- Что-то недоброе случилось с гусями, - догадался Алексей. - Пойду, гляну.
И пошёл. Быстро и нервно. Через калитку, мимо соседних домов, по белёсой тропинке среди полевых цветов в сочной траве...
Все гусыни сидели на берегу озера, испуганно спрятав клювы под крылья. Гоши среди них не оказалось.
Берег озера был устлан белоснежными перьями и гусиным пухом.
Увидев эту картину, Алексей растерялся и обмер.
- Гоша! - тревожно окликнул он потом растерзанное пространство берега. - Гоша! Гоша!
- Ну! - отозвался мужской голос из прибрежных зарослей ивняка.
- Гоша! - ещё раз позвал Алексей.
- Чего надо? - снова отозвался мужской голос.
Алексей промолчал.
Из зарослей вышел незнакомый рыбак.
- Чего кричишь? - сказал он. - Рыбу же всю распугаешь!.. Я Гоша, чего надо?
- Ты Гоша? - не поверил ему Алексей.
- Ну, да, - ответил незнакомый рыбак. - Я Гоша. А ты кто?
- Алексей.
- Так и что?
- Не знаешь, что здесь произошло? - придя чуть в себя, спросил Алексей.
- Где?
Алексей указал на берег, весь в перьях.
- Не знаю. Так орали все, думал, конец света пришёл. А у меня только-только начался клёв. Только-только!.. Ну, думаю, всех перебью! Выглянул, и по этим перьям понял, что была здесь какая-то смертельная схватка.
- А кто и с кем схватился?
- Кто же знает? Говорю, у меня в самый раз добрый клёв начался. - Рыбак пригляделся к последствиям смертельной схватки. - Да вот же, - сказал он, указывая на клочья рыжей шерсти среди разбросанных перьев. - Лиса была... или бродячая собака. Видишь? Похоже, с кем-то из них...
Алексей пересчитал впавших, было, не то в летаргический сон, не то в какой-то длительный птичий обморок осиротевших гусынь. Все оказались целыми и невредимыми, все на месте. Пропал только их любимый вожак по имени Гоша.
- Пропал Гоша, - сказал своей ненаглядной жене Марусе Алексей, пригнав во двор всех гусынь.
- Как пропал?! - всплеснула руками Маруся.
- Пропал, пропал! - подтвердил слова отца мальчик Павлуша, и заплакал, уткнувшись личиком в материнский подол.
И все долго не могли уснуть в эту ночь. Ни Маруся, ни Алексей, ни их семилетний сын Павлик. Потому что в их общей, пусть недолгой, но очень счастливой и дружной, безоблачной жизни, эта первая потеря казалась несчастьем, предвестником всех будущих страшных, ужасающих бед.
- Как же так?! - шептала растерянная Маруся перед сном. - Как же так?!
- Кто же знает? - таким же шёпотом отвечал ей Алексей.
- Пропал! - тихо плакал в детской комнате, в кроватке, Павлуша. - Пропал, пропал!
И опять:
- Как же так?! Как же так?!
- Кто же знает?
- Пропал! Пропал, пропал!
Ахи, охи, детский плач.
Пока кое-как не уснули.
А когда летняя ночь, с распахнутыми настежь окнами, была совсем на исходе, всё пережитое вдруг возвратилось.
Побледневшие звёзды в небе стали почти не видны, большая, пожелтевшая луна, украдкой уползала за тёмные крыши соседских домов. И этот, мучивший всех, общий сон (или не сон) с криками пропавшего гуся, оборвался - кто-то нетерпеливо и дерзко стучал в дверь запертого на ночь дома... и не своими голосами кричали в сарае все десять юных гусынь:
- Га-а-а! Га-а-а! Га-а-а!
- Лёша! Лёш! - прошептала, проснувшаяся раньше всех домашних, Маруся.
- А? - выдохнул Алексей, просыпаясь. - Что? Где?
- Там! - указала рукою на дверь Маруся.
- Мама! - заплакал в своей комнате семилетний Павлуша.
В одних трусах, во главе бежавших следом Маруси с Павлушей, Алексей достиг в конце длинных сеней дома крепкой, надёжно запертой двери; гремя запорами, повозился, одним сильным рывком отворил её...
На пороге сине-росистого, раннего-раннего, почти уже утра, стоял полуголый, с высоко вытянутой вверх исцарапанной шеей, с разбитым жёлтым клювом, но гордый собою, гусь Гоша. Он требовал открыть сарай с его гусынями.