Следующие две недели моей жизни прошли как в тумане. Я была на успокоительных… на очень-очень больших дозах. На работе мне не поручали никаких срочных и требующих особого внимания дел, а если и давали какие-то поручения, начальник начинал с фразы: «Катя, соберись», а потом несколько раз повторял задание. В общении с друзьями, с которыми я встречалась исключительно во время обеда, я все время молчала, а на поставленный вопрос отвечала не раньше, чем через полминуты. Проще всего было дома: я шла сразу к себе в комнату, ложилась в постель, оставляла практически не тронутой еду, которую родители, молча, ставили на прикроватную тумбочку, и, глядя в одну точку, отдавалась вялому течению мыслей, периодически проваливаясь в сон. И так до тех пор, пока не начинал звонить будильник, провозглашая начало нового дня.
Времени подумать у меня было предостаточно. В основном я пыталась анализировать, почему все вышло именно так. И чем больше я об этом думала, тем больше начинала во всем винить себя. Но здесь была несостыковка, потому что я знала, что его новая пассия была далеко неидеальна. Я знала ее… в общем-то ее знал весь город. И то, что мне стали про нее рассказывать, только подтверждало то, что я о ней знала лично... и то, что о ней когда-то рассказывал сам мой бывший благоверный. В общем, к концу второй недели до меня дошла старая, как мир истина – не отрекаются любя. И это правда. Сегодня я это знаю на собственном опыте. А раз так, значит, он меня никогда и не любил.
Я выбросила все таблетки, на которых сидела. Внутри все еще было неимоверно больно, но теперь я не собиралась заглушать эту боль, превращаясь в зомби. Теперь я твердо решила, что смогу справиться с ней. Я решила, что пора возвращаться к жизни. Ведь, в конце концов, он-то жил и, по всей видимости, был счастлив. Так неужели я позволю ему победить? Ни за что на свете! Теперь меня переполняла злость. Я собиралась выиграть эту войну или, по крайней мере, вывести ее вничью. Ни ему, ни тем более ей я не собиралась доставлять наслаждения видеть себя поверженной.