Туман. часть пятая. глава четвёртая

               

                Выше лба очи не растут.

                Русская народная пословица.





Да, уж, молчание в доме Алексея Ниловича затянулось. Но, к слову сказать, совсем не так, как это случается при обычной неловкости ситуации. Совсем напротив. Собравшиеся терпеливо дожидались гоф-медика. И, конечно же, не столько его самого, сколько окончания производимых им записей. А ему, как виделось со стороны, было крайне важным занесть нечто в свою тетрадь.

Модест Павлович то выглядывал в окошко, то чутко прислушивался к редко доносившемуся собачьему лаю. Никак не верится мне, что делал сие штаб-ротмистр только из страха, навеянного событиями предшествующего дня. Однако и свидетельствовать тому, что он пребывал в безмятежном состоянии, я бы не рискнул. Думается мне, что сыскалось бы весьма мало человеков, могущих спокойно дожидаться отхода ко сну после всего увиденного да услышанного. Считаю, что таковых вовсе не сыскалось бы.

Фельдшер же стойко переносил многочасную усталость, сохраняя, при том, приличие хозяина. Снова я так думаю, что в нём вряд ли соперничали за право стать первоочередным два желания – скорее всё завершить и отойти ко сну, и нетерпение узнать, пусть и не в самых детальных подробностях, вероятные толкования такому делу, как нешуточный интерес приезжих к телу самогубцы.

А вот помещик единственный, кто никак не проявлял своих чувств. Он продолжал поглаживать свой шрам. Глаза его оставались прикрытыми.

Что было главенствующим в его размышлениях? Сожаление о том, что он остался один перед непредсказуемым поворотом событий? Либо то, что прямо сейчас у него нет ни одного союзника, кто мог бы дать намёк на последующие шаги?  Ну, ладно, пусть и не шаги, обозначенные во множественном качестве, а только намёк на один, первый шаг в требуемом направлении. А может его осаждала боязнь совершить ошибку, порождённую неверными предпосылками? Да, уж, ошибки…. Ни от них, да и не от их коварства способов уберечься не найдено … Господи, да что за напасть эти банальности? «Способов не найдено»! Что за … хотя … а быть по сему! Теперь намечается цель не уберечься от опасностей, а выдавить, словно созревший фурункул, ту истинную правду, что затаилась за наслоениями новых и малопредставляемых мгновений грядущего! Эх, всё же жаль, что рядом нет ни надворного советника, ни Сеговии, ни странного господина Фсио, никого нет, кто мог бы хоть одним глазком подглядеть завтрашнее. Есть только друзья, способные на любые действия, но … только сегодня.

Таковые мысли не рождались в логической форме бытия, они роились, словно дикие пчёлы, охранявшие границы своего владения. И это начало утомлять Кириллу Антоновича настолько, что он, через силу, через возрастающее желание стать обычным наблюдателем происходящего, заставил свой мозг истинно философского уклада принять разум и рассудительность в качестве главнокомандующих, обязав его беспрекословно исполнять не то, что приказы, а самую малую прихоть, какою бы странною она не казалась бы! Да-да, именно так и распорядился помещик, громогласно, как заправский глашатай, объявив своё решение всем мыслям, желаниям и страхам, над коими, как он резонно рассчитывал, ещё имел власть.

А с чего, собственно говоря, следует начать? Нелепый вопрос, поскольку начало всему уже положено в беседе с господином Толмачёвым. Хотя, миль пардон, дорогой мой (тут Кирилла Антонович принялся дискутировать с самим собою, что было довольно хорошим знаком), сие суть начало лишь моего ознакомления с самим рассказом о пропавшем сиротинушке. А само дело-то, оно случилось ранее. И что с того? Случилось, да, но сей момент, в коем мы оказались, случается именно в эти самые секунды! Вывод напрашивается? Разумеется! И каков же? Извольте заметить, вывод у нас таков – идти к пропаже дитяти отталкиваясь исключительно от нынешнего дня! Ну-у-у, какое-то рациональное зёрнышко в этом есть, соглашусь, но самогубец, да и собачьи концерты случились вчера, верно? Не следовало бы начало иметь во вчерашнем деньке? Ни сколько! Мы приехали нынче, стало быть, нынче суть точка, от коей расходятся лучи по всем переплетённым событиям. Итак, что же происходит? Ровным счётом ничего! За исключением того, что нам всем поведал господин фельдшер, да того, что в скорости поведают мои друзья. Сейчас – о частностях.

Фельдшер Алексей Нилович Петухов. Всё ли он нам рассказал? Всё ли правда в его словах? Ответ – не знаю, и не знаю. А раз так, то присовокупим, в качестве главенствующей гипотезы, что говорит правду, и ничего не утаил. Согласен, примем, однако подвергнем кое-какому анализу. По каковой причине люди чаще всего лгут, либо старательно что-то утаивают? Мой вердикт – таковых причин три. Первейшая среди них – деньги. Ради денег, из-за денег либо для больших денег. Нет, денежная выгода не наблюдается. Разве только … нет, это нонсенс, что он похитил ребёнка, дабы стребовать выкуп со старика Занозина. А окажись Занозин скупердяем и мерзавцем, то и никому не видать никакого выкупа! Нет-нет-нет, сия версия напрочь надумана и пуста. Кроме прочего, есть в этом Петухове благородство, есть нечто такое, что не даёт ему опуститься до подлости. Вторая причина – выгода. Суть не денежная, а в упрочении положения. Тут уж мне желательно рассмеяться прямо в лицо этой мысли. Какое изменение положения промеж мещанина из малоприметного поселения и разжалованного дворянина! Нет, уж, увольте, второй параграф просто смешон! А вот третий … он трактуется, как умышленное признание участия в одном осуждаемом деянии, кое дОлжно сокрыть иное, более серьёзное. Растолкую – признание в содеянной краже ради сокрытия соучастия в смертоубийстве. И опять-таки, не могу подобрать причины, допускающей умысел господина Петухова в подобном зломыслии. И что в остатке? Либо Петухов говорит правду, либо он распрекрасный актёр, могущий на импровизации обмануть двоих, нет, уже троих опытных следопытов.

На этом месте размышления Кириллы Антоновича прервались потому, как пришло самое время сменить позу – затекла нога, прошу прощения за подробность.

Вернувшись, таким манером, в мир людей и плотских страданий, помещик про себя отметил, что друзья ещё заняты своими подготовительными процедурами, и не торопятся вступать в обсуждение. Карл Францевич и Алексей Нилович что-то перечитывали из уже записанного, склонясь над тетрадью, а Модест Павлович просто сидел и разглядывал свои ладошки.

Кирилла Антонович решил не упускать так понравившийся ему скрупулёзный ход размышления, и снова погрузился в оное с головою.

Что меня (это продолжил размышлять помещик) … нет, не заинтересовало, а просто таки заставило отложить в памяти на отдельную полочку? Собаки. Добрые и не слишком, но прирученные человеком существа. Кстати, а сколько их в Поге? Сейчас узнаем … ага, вот!

Кирилла Антонович извлёк из внутреннего кармана сложенный вчетверо лист канцелярского формата, и развернул его. То была, скорее всего, памятка, наспех списанная с Императорского географического иллюстрированного атласа России, имевшего обзорные данные не только по природе и площадям, но и по статистике и народоведению. И в этом самом атласе было и указано, и наглядно показано, что в сей Большой Поге проживает семьдесят три человека – сорок две крестьянки и тридцать один крестьянин, дворов тринадцать, семей – четырнадцать. Так – лошади, коровы … про собак ничего нет. И не надо! Будем считать, что собак столько же, коль и дворов. И добавить-уменьшить несколько бродячих да щенков. О двух десятках говорить, думаю, уместно. Да, а что это я так старательно натираю свой шрам? Уже пощипывать начинает. А, вот, интересно знать, добавляет ли сия отметина моему облику особых, героически-мужественных черт? Например, узнаваемой и понимаемой, а не напыщенной, храбрости? Я слыхал, что шрамы украшают лик мужчины, и помимо всего … что за глупости? Дался мне этот шрам! Не о нём речь-то! А о чём? О собаках! Не отвлекайтесь, милейший, не отвлекайтесь! Итак, собаки. Они, со слов Алексея Ниловича, сперва залаяли. Все. Это обобщающее «все», в данном случае, весьма спорно. Собаки из дальних дворов должны были вступить в собачье тутти позже остальных. О чём это говорит? О том, что некие собаки почуяли чужака, и подняли лай. И посредством этого лая, они и передали новость о чужаке остальным. Имею замечание – что является для собак мерилом в определении понятия «свой-чужак»? Не знаю. Думаю, что никто достоверно не знает. Сюда равновероятно соотносятся и вредные коты, и незнакомые люди и мальцы, бесшабашно дразнящие соседского пса. Получается, что определяет то понимание кто угодно. Но! Разве примутся все собаки Поги, числом не менее двух десятков, рваться на привязи из-за кота, либо неугомонного сорванца? Отнюдь! В малом определении «свой-чужак» примет участие только та собака, коей выпало судьбою решать охранительные задачи доверенного ей двора. К соучастию возможно добавить ещё трёх-четырёх соседских псов, поддерживающих соседа лаем со скуки. Что же заставило ВСЕХ псов подать голос? А что есть, к слову, собачий лай? Допускаю, что это есть сигнал. Да-да, именно сигнал, некий триединый сигнал – дать понять чужаку, что сие место охраняемо, дать знать иным собакам, что пришёл, либо пришло кто-то, либо нечто, которое может направиться и в сторону остальных охраняемых мест, и дать сигнал хозяину, мол, не сплю, а вижу не своего и скоро ставлю в известность. Правильно? Абсолютно! Однако, никоим макаром не поясняет, отчего же все собаки, даже те, кои не видят чужака, так рьяно принялись лаять? А что может пояснить? А то, что возможно определить, как личность чужака. Сказать точнее - мера опасности, исходящая от пришлого. Опасности для ВСЕХ! Будь то пёс, поднявший лай, будь то хозяин, так старательно игнорирующий подаваемый собаками сигнал. Я себя, таки, убедил, что тот общий лай был, суть, тревожным призывом. Интересно, а сильно ли я ошибусь, ежели предположу, что первыми опасного чужака заприметили собаки, находящиеся вблизи от мертвецкой? Вряд ли ошибусь. И тут, на мой взгляд, самое значимое – собаки, суть, все однообразно приручены, имеют, такоже, однообразное дворовое содержание, но все по-своему определяют неприязнь к кому-либо, или к чему-либо. И общий лай той ночи мог иметь и иное толкование – стадный рефлекс. Одна собака сообщила другой о чужаке, и остальные принялись лаять, передавая по цепочке «рассказ» первого сородича только повинуясь солидарности, и из желания хоть так помочь привязанному собрату. Но, ни о какой солидарности не можно вести речи в том миг, когда они принялись выть и скулить, словно от непреходящего ужаса! Вероятно, что от смертельного страха! Насколько важно такое предположение? Архиважно! Собаки, пребывающие на околице выли так же, как и те, что были вблизи от чужака. Что это означает? Только то, что у псов есть врождённое, впитанное с молоком матери понимание о некоем чудовище, перед которым бессильны все без исключения собаки, даже соберись они вместе. Это не представляемое, наподобие картинки, либо трёх «ГАВ» через паузу определение опасности. Это – понятие. Понятие у всех, как оказалось, единое – безжалостный враг, перед которым бессилен даже человек в образе хозяина и кормильца, что затаился за бревенчатыми стенами своих будок, простите, домов. Затаился, никоим образом не обращая внимания на столь громкие мольбы о помощи. Псы учуяли первородное, невиданное ими доселе зло, учуянное их собачьим инстинктом. Если уж быть до конца последовательным, то это зло увидал и фельдшер. Смешно сказать, но то зло ходило, нарядившись в монашеские рясы, как у капуцинов. Да … нет, совсем не смешно! Эти, в рясах, умудрились обернуться на звук камешка, выскочившего из-под башмака Алексея Ниловича! И это при том, что вся округа была погружена в оглушительнейший собачий лай! Это … эти расслышали звук передвигаемого камешка! Я начинаю склоняться к мысли, что это действительное, сущее зло! Это … это не люди! Человек не способен воспринять тихий звук посреди громкого шума! Кто это мог быть? Кто? Если верить тому голландцу Витсену, который, как он сам  сказывал, и видел их и описал их же, то … нет, нет и нет! Это уж слишком! Я не могу в то поверить! И что с того, что именно в сей губернии их видали ещё пару десятков годков тому?

Кирилла Антонович, всё ещё продолжая размышлять о собственном отказе верить в россказни именитого заморского путешественника, поднялся с кресла и, положив ладошки на поясницу, долго потянулся назад, задумчиво произнося.

--Нет, не верю! Не ве-рю!

Три пары глаз мигом отреагировали на таковое заявление, оторвавшись от своих занятий.

--В такое мало кто поверит! Никто не поверит, уверяю вас! Выдумки! – Теперь уж в полный голос продолжил свою мысль помещик, обращаясь к своим компаньонам. При этом он мало озадачивался их полным непониманием произносимых им слов. – Ежели будет угодно, в самом конце разговора я проясню свои слова, ежели, повторюсь, будет в том нужда. Ну-с, господа, есть ли у нас что обсудить вслух?

Как ни готовились к обсуждению наши герои, как ни продумывали в деталях увиденное, решиться на первое слово никто из собравшихся не торопился.

Помещик малость подтолкнул к действию своих друзей, мягко намекнув им, что затягивающееся молчание укорачивает время отдохновения их радушного хозяина.

--Тогда, - сказал Модест Павлович, - начну я.

Штаб-ротмистр хлопнул ладошками по коленкам, словно соглашаясь на самый важный в его жизни шаг, и поднялся на ноги.

--Осмотр, как мне видится, мог случиться более плодотворным, окажись дверь в мертвецкую новёхонькой, либо я осматривал оную повторно. С малым, так сказать, перерывом. А так … определённо ничего сыскать не смог. Чего не скажу об окнах. Второе окно с тыла, супротив полатей с Зазнобиным, пытались снять. Это я определил по оторванным наличникам. Но, сама оконная рама вставлена промеж брёвен венца, посему её не сняли. Мне не понятно, что помешало просто разбить окно и не пролезть сквозь него вовнутрь. А уж после и отворить дверь из серёдки. Это заняло бы меньше времени, да и шума, согласитесь, возможно было бы избежать.  Лишнего шума. Ещё под окном, и только под одним, о коем я говорил, не примята, а напрочь вытоптана трава, а на брёвнах венца остались грязные следы того, кто предпринимал попытку влезть по стене, пользуя брёвна, словно перекладины лестницы. Мне совершенно не ясен вопрос о том, через что первой была предпринята попытка проникнуть в мертвецкую? Через двери, а после того, как их спугнули, пришлые принялись за окно, либо вероятна иная последовательность? И ещё имею вопрос, без разрешения коего мы не сдвинемся с места ни на пядь. По какой причине капуцины лезли в мертвецкую? Забрать тело? Отчего не забрали? Тот, кто отважился ночью лезть в мертвецкую, вряд ли испугался шагающего живого человека. Это я о вас, Алексей Нилович.

--Я же был с оружием!

--Вы  не размахивали револьвером?

--Нет, не размахивал.

--У меня – всё!

--А скажите, Алексей Нилович, как долго ещё продолжался собачий вой после ухода ночных гостей от двери мертвецкой?

--Никак не подмечал времени, но думаю, что не менее двух четвертей часа. И это при том, что лай и скулёж затих не сразу. Да, думаю, что псы успокаивались не менее получаса.

--Да, и ….

--Прошу прощения, Кирилла Антонович, я желал бы сказать ещё нечто.

Модест Павлович наскоро, но пристально оглядел комнату. Что именно ему могло понадобиться в тот момент – не понятно. Какой-либо макет для демонстрации готовящейся речи, либо совершенно иное, могущее дать ему наиболее образное выражение мысли, обусловленное лишь словами? Но, как уже говорилось – не понятно. Ясно было одно, штаб-ротмистр ничего годного не обнаружил, потому и призвал на помощь жесты руками.

--До окна, под коим примята трава, семь венцов брёвен. На втором венце есть смазанный след от обуви. Причём (тут последовал жесть, привлекающий особое внимание к последующим словам), нога ставилась на венец носком! Оттого, как я считаю, она и соскользнула, оставив упомянутый след. А на четвёртом венце, след оставлен стопою, поставленной вдоль бревна. Думаю, что то была вторичная попытка подняться выше к окну. И попытка удачная. Устойчивого положения попытка, я бы сказал. Что сие может означать? Ничего, кроме догадки. А она такова – два монаха никоим образом не принимали к сведению тот собачий шум, который случился в пору их визита. Вывод – они не опасались, что услыхав шум повыходят из домов селяне, и предпримут попытку изгнать пришлых. В этом они были уверены. Напротив, это селяне их опасались, либо в природе предусмотрен некий договор промеж них, селян, и пришлых. Хотя это, сейчас, не суть важно. Важно то, что монахи не стали проявлять прежней беспечности при появлении Алексея Ниловича. Отчего так? Потому, что он чужак в этой Поге, и состоит, в числе прочих, в соглашении о невмешательстве в деяния друг друга? Если моё предположение верно, то тем господам понадобилось заиметь не человеческого устройства зрение, дабы оглянувшись на звук камня под башмаком, весьма скоро определить в темноте, что идёт не местный житель, а тот, с кем по малопонятной причине, свиданичать нежелательно. И ещё одна догадка. Монахи пришли по совершенно определённому делу, кое не было завершено. Причины того более повторять не стану, а скажу лишь, что они совершат новую вылазку. И она будет не менее дерзкой, нежели предыдущая.

--У вас, дорогой друг, на лице написано, что вы желаете ещё что-то добавить. Не останавливайтесь, любая крохотная малость станет нам в помощь!

И тут, совсем беспричинно, без ожидания и предчувствия, у Кириллы Антоновича мгновенно проросло чувственное желание – пусть Модест Павлович не отвечает! Пусть ничего не отвечает! На худой конец скажет, что, мол, добавить-то более нечего! Не хотелось помещику услыхать то, что в нём уже не только проросло, а буйно кустилось!

Но, как говорят старшие люди, Кирилла Антонович предполагает, а располагает иной. Так, собственно говоря, и стряслось.

--Эта мелочь, как вы выразились, не более, нежели явное предчувствие. Которое, кстати, не оставляет меня ни на миг. Повторная вылазка, так сказать монашеского неприятеля, состоится нынче, и она будет доведена до желаемого для них результата. Они непременно сделают то, что не сподобились сделать прошлой ночью.
Словно электрическим током ударило помещика! Он судорожно погладил шрам на щеке, через миг потёр подбородок, ухватился за мочку уха, а через миг принялся приглаживать волосы на голове. Кирилла Антонович, дорогой вы наш, что с вами?

Вопросец задан мною и сей миг, а получивший его помещик пребывал уж в содеянном времени, кое невозможно никак не изменить, ни вернуть. И согласитесь, не обратить внимания на подобную метаморфозу в поведении нашего героя, было бы, по меньшей мере недальновидно.

И вот вам диво! Вопросец прозвучавший от сегодня в минувшее был, таки, отмечен ответом! Не явным, до буквальной доскональности, однако же, понятным.

Опустив ладошки в карманы брючной пары, и поворотившись исключительно на одних каблуках, помещик проделал три скорых шага к окну! На его пути, совсем некстати, оказалось оставленное им же кресло. Подняв его так,  словно оно было скроено не из прекрасного финского дуба, а из обычного папье-маше, Кирилла Антонович переставил его влево не менее, нежели на аршин, и проследовал, далее, к окну.

Что за манера общаться со стеклом в моменты раздумий более весомых, нежели простая обыденность? Возможно ли, что стекло становится собеседником, либо внимательным слушателем? Так и тянет пуститься в рассуждения на сию тему, только недосуг. Ну, разве что, позже.

А пока помещик совершал свой спасительный (как мне уже не кажется, а становится очевидным) марш-манёвр к окну, краем уха он успел уловить долетавшее продолжение разговора между остальными господами, чьё общество он так скоропостижно покинул.

--Раз вы так считаете …, - это голос Карла Францевича.

--Что, простите, считаю. – Это, как вы и сами поняли, голос Модеста Павловича.

--Что попытка будет повторена нынче, да и с вероятностию благополучного завершения.

--А, это? Да, я так считаю. Я сам бы именно так и поступил, окажись я на месте монахов.

--Тогда … нам надо устроить засаду! Эдакий секрет, понимаете? Ближе к мертвецкой.

--Это совершенно лишнее!

--Почему же?

--С их звериным чутьём, да и с умением видеть в темноте, словно кошки, они раскроют ваш замысел с секретом быстрее, нежели вы устроите подходящее место для наблюдения. И обманут вас … нас. Нет, это лишнее.

--Не станем же мы вот так сидеть и ничего не предпринимать?!

--Какое-то время станем.

Далее беседа перетекла в стадию повтора излагаемых мыслей с односложными ответами.

А что же Кирилла Антонович? Что за размышления не просто направили его к окну, а по-настоящему толкнули в том направлении?

«Как же это? – Думал помещик, стараясь одновременно глядеть на своё отражение, и в вечернюю тьму. – Да, как такое возможно? Безусловно, Модест Павлович мой самый лучший и преданнейший друг! Однако же друг, но никак не медиум и не спиритуалист! Как такое возможно, чтобы он произнёс в голос именно то, что я и сам думал!? И теми же самыми словами!? И в тот же самый миг!? Как такое называется? Это не одна и та же абстрактная идейка, появившаяся у двух человек одновременно, это скрупулёзно выверенная мысль от истока её возникновения и до логики, обуславливавшей ей финал! Я думал, а он произносил! Мало того, так он, ещё, и не глядел в мою сторону! Даже озноб прошиб от такого …. К чертям ознобы и остальные симптомы! Эту мысль …, - тут Кирилла Антонович, поднеся перст к стеклу, принялся скрести по гладкой поверхности. – Эту мысль, именно в таком неизменяемом виде, нам подсказали одновременно! Нет, отнюдь! Не подсказали, а вложили в головы! Именно вложили! Мне – как мысль, а Модесту Павловичу – в уста. Вложили, как вердикт, как слово, как исходное толкование картины происходящего. А что же, пусть и по наитию, сие не растревожило умы обоих эскулапов? Нет, я нисколько не умаляю их благородства и разумности, я констатирую, что именно нам пришла надобность получить  одно и то же. Одно и то же … мысль? Посыл? Подсказка? Предостережение? Что это? И кто вложил в нас ЭТО? Нет, именно сейчас уж не важно, кто есть тем отправителем, важнее то, что ЭТО я склонен счесть предостережением. Только чему? Опасности? Разумеется, да! А чему же ещё? Вот, кстати, и она, собственной персоной. Одно радует, что ожидание этой опасности не станет утомительно долгим».

А далее, опять зная, каков будет ответ, помещик спокойным голосом обратился к господину Петухову, так вяло принимавшему участие, из-за усталости, разумеется, в протекавшем разговоре.

--Алексей Нилович, скажите, нет ли нынче какого  весёлого праздника у жителей Поги? С гуляниями, с шутихами?

--Насколько … простите, - это фельдшер едва успел прикрыть ладошкой силой разрывавшее его челюсти зевание, - насколько я знаю, ни сегодня, ни до конца этой декады ни одного праздника нет. Тем паче, шумного. А что ….

--Скажите, а ваша мертвецкая … там?

Кирилла Антонович указал рукою правее от себя и, малость, в сторону.

--Да, направление указано верно.

--Тогда она горит.

--Мертвецкая?

Не сочтите меня выдумщиком, взявшим на себя смелость, для нагнетания особого драматизма момента, дать право произнесения словца «мертвецкая» троим человекам сразу. Но, именно так и случилось – Карл Францевич, Алексей Нилович и Модест Павлович в один голос, и с одною интонациею проговорили это словцо, словно один человек.

--Мертвецкая?

--Ну, да. Вы удивлены?

Ответ, судя по наступившему напряжению в воздухе, просто не предусматривался. Предусматривались эмоции.

Оба доктора, словно впервые увидавшие призрак, просто-таки уставились на штаб-ротмистра.

Отыскав в их взглядах, по меньшей мере, десяток вопросов, Модест Павлович, исключительно по-военному, оправил на себе одежду, развёл руки в стороны и проговорил.

--Что вы на меня так глядите? Я всё время был с вами в этой комнате. Нет, господа, это не моих рук дело. Нынче ночью Герострат не я.