По миниатюре В. Главацкой «Родной край вечности»
Тишина стояла. Только листья, золотистыми рыбками трепетали в воздухе. Они несмело шелестели, кружась под внезапным порывом, задевали ограды, кресты и камни. А завершив свой вальс, яркими пятнышками расцвечивали чёрно-коричневую дождевую землю. Влажность заставляла их источать тоскливый, тонкий манящий запах. Не он ли привлёк сюда? Нет. Может, небо? Хотя ведь оно и в городе такое же. Но здесь по-особому сложное, многозначительное – и тихое. Не то, что на Кавказе – яркое, жестокое, пламенеюще-синее.
Небо ласковое. Небо прохладное, как компресс на разгорячённый лоб. Жемчужное. Соболёво-мягкое. Как шуба купеческая.
Он ощутил, как невольно защипало в носу. Ещё острее от холодного порыва ветра: с обманчивой красой закружил золотое конфетти, а швырнул в лицо ледяную осеннюю стынь.
Он застегнул верхнюю пуговицу тёмного бушлата и поёжился. Таких вот ударов уже довелось пережить достаточно. Первым делом пришла на ум смерть матери.
В неё ли он такой немногословный? Она мало рассказывала о семье своей, детстве, переживаниях, может, считала, что время теперь не то, а может, думала: маленький ещё, не поймёт. Да тем более, ведь это мальчишка – они не так близки, как девочки. И вместо долгих задушевных бесед садилась за старенькое фортепьяно с мечтательным взглядом и начинала играть...
Пряча слёзы, он отвернулся к бесконечным рядам могил – хоть и не было тут никого. Только ветер играл в частом переплёте ветвей Софийского кладбища. К чему он пришёл сюда, и сам себе бы не объяснил.
Над местом этим витал дух смирной бренности и, одновременно, тоски. Сколько людей, сколько душ, и умов, и чувства, а исчезают ведь без следа, и почему так заведено, а другого ведь не дано, и со всей нашей пылкостью, благородством и стремлениями – сгинем ведь навечно... Будь он поэтом, обязательно об этом написал бы.
А где самому предстоит закончить путь? Неизвестно. Он смотрел на здешние заброшенные могилы, иные поросшие бурьяном, иные, наоборот, голые, вылизанные дождями, с нечитаемыми именами, и свою представлял такой же. Безвестный комсомолец.
Почему «комсомолец», правда? Почему не... Он силился выдумать должность, приличную для сорокалетнего, пятидесятилетнего человека. Ну хорошо, капитан или боцман. А может, всё-таки партиец. Он пока не знает, куда направить силы.
Но знает о ранней смерти.
Это знание нечасто бередит душу, но в такие дни, как этот, накатывает со страшной силой – и всё погружает в черноту, делает мелким и незначительным всё, из чего состоит его жизнь, все его стремления.
Он резко вздрогнул. Холодная капля упала за шиворот. И одновременно разорвал тишину молодой женский голос:
Не для меня придёт весна,
Не для меня Дон разольётся,
И сердце девичье забьётся
С восторгом чувств - не для меня.
Давно он не слышал этой песни, ведь пели её чаще вдали отсюда, на Юге – и сердце сжалось вдвое больнее. Он ступил спешно три шага в направлении голоса и остановился. Нет. Не нужно идти и смотреть, и знакомиться. Подслушивать рядом – тем более не нужно. Пусть мелодия с нанизанными на неё пронзительными словами льётся как бы сама по себе из-за озябших деревьев.
Он прислонился боком к ближайшей ограде и прикрыл глаза. И – удивительно – отхлынула острая тоска по родине, семье и истории, которых он оказался просто-напросто лишён, и незначительность собственной жизни перестала язвить своей горечью. Да, он никто. Но ведь можно заполнить эту пустоту чем угодно, делая что должно, или... нет, а потом... раствориться в пространстве Родины – на этот раз, с большой буквы. Избитое, кажется, слово; глядит со всех плакатов. И рдяным багрянцем залили будто, затопили истинное чувство: неброское, не красное, а серое, как это небо и могильные камни, задумчивое, сокровенное. Родной край. Так, наверное, сказать будет лучше. И везде он простирается, это стало сейчас ему ясно, за много вёрст от – несуществующего - дома.
Да, он лист, гонимый ветром. Он капля дождя. Он рваная газета. Он пароход, бегущий по Волге. Он целый город. Он бренное негодное тело – и вечный бессмертный дух.
Его душу переполнило слово «Вечность» и прозвучало почти как «Любовь».
И всё же он с благодарностью воспринял то, как ожгло пальцы холодом: девушка закончила петь, от тишины он удивился, встрепенулся и случайно схватился за ограду. Холодно. Значит, пока что он жив.