6. Шестьдесят четвёртый.
Петар Стойчев считает, загибает пальцы: Тодар Купец – утонул пьяным в водоёме; Колито Работный - поломал ногу и бездвижемый, от скуки умер; Кирика на третий день нашли, когда смрад кружил по двору, - ужас его страха исполнился; Сидор Делиев уснул, - и не встал, не захотел дальше носить житьё шумного двора. На поминках сварили курбан из лично им откормленного, жирного жертвенного барана.
Девятый десяток запружен усталыми годами. Свет высокий ослаб событиями, забег по той пересеченной степной местности опустел. Сошли ровесники навсегда, без волнения увядших мышц пропали в пыли осевшей. Ни один человек не в силах удержать движения отмеренных годов, что утомлённо мелькают по убегающей памяти.
Рассказывать истину о себе, занятие скучное для стыдливого человека.
Глубина земли самая мягкая истина.
Атанас Базанов победит всех, думает Петар. Он говорит протяжно и хрипло, имеет основания считаться человеком громким по жизни. Он будет донашивать мою широкую одежду сшитую для степи, где бесследно пропадает суховей.
Не каждый рад последнему заходу солнца, новый народ по писанному уходит, быстро листают книгу жизни, и обновляться торопятся люди.
Старость давно вползает в неизбежность, долги наслоённой жизни пора пересчитывать.
Нет у Петара никаких долгов.
Он однажды по недоразумению ужатому, у соседа, на короткое время рубли малые одолжить зашёл. Вьюга играла тогда, ветер бушевал загнанный среди заснеженных дворов. Сосед Якушкин от неожиданности просьбы шапку сбросил, жене кричит:
- Варвара дай взаймы соседу нашему из тех денег, которыми дети играются, не к чему за малой суммой, сундук отпирать.
Якушкин себя в глазах жены возвысил:
- Если такой человек у него долг берёт, он твёрдо вырос. Ровнял себя с голоштанными батраками, а теперь ровня признанному хозяину полного двора: топи печь и лови жар, открой окна мать, пусть каждый увидит, как богато живёт Якушкин.
Петар же, ночь плохо спал, в следующий день долг отнёс, время неприветливое стояло, облака тяжёлые голову сдавливали, он затем пошёл солому для подстилки яркам наполнять, задумался, мешок набил твёрдо, - косу на нём клепать можно.
Чемерица попа не облагодетельствует, ему зерно надо, каравай подавай.
Правила жизни хлещут по давним слабостям, соскребать надо их тихо, а бывало, мысли громкие навалятся, словно камни надгробные давят, замшели от тяжести дум познания, не сдвинуть их с пути назначенного.
В каждом пустом новшестве он скуку жизни обнаруживает, не знает, устоят ли будущие люди в грядущей новизне.
Косил серпом траву на старом кладбище, где могилы больше не имели возвышенности. Скорбное возвышение разделял большой овраг, который после голодовки в малый ров превратился, - делил кладбище на забытых людей, и тех, кого он помнил; вдруг заросли кустов расшумелись от внезапного ветра, оголились покрытые мхом старые памятники. Петар в пустоту отмерянную поглядывает, там место себе подыскивает; траву из старого кладбища он высушивал на зимний корм скоту.
Трава с могил прошлых людей – новую жизнь кормить будет.
Трава предков под ногами, как высушенная мысль падала, не всех бывших людей он помнил и кажется, ровесники пристыдить тут хотят, вопят: зачем ещё ходишь - когда мы давно лежим.
Никак не усядется пыль юной памяти. Двое остались с тростями в руках. Падают мысли на следы босых ног. Кто последним прибежит: он? …или Атанас Базанов.
Атанас слабо утруждён мышцами рук, сохранял по жизни силы подаренные большим простором. Мёртвый чужой человек из глубины могилы, его однажды от затвора спас.
Петар посмотрел на небо, гул где-то в облаках прячется, железо за одну жизнь ожило, и рухнули тысячелетия бескрылые. Теперь наука вместо бога установилась, она теперь руководит народами, все поголовно - её желаниям подчиняются.
Удивительное время, – новая природа по земле начинает ходить.
Рассказывает Атанас, будто бы самолёты разные бывают, одни падают, другие не разрушаются. Он когда завхозом по столицам летал, выбор самолёта всегда имел.
Стояло скудное время слякоти, кругом мозгами размякшими скользило, шлёпали по липкой жиже рассуждения, словно калоши рваные. Колёса сработанные в бездорожьях сёл безобразно скатывались в канавы, буксовала гладкая резина на каждом оттаявшем бугре, колёса потерявшие узоры, беспомощно блестели в грязи дорог. Базы сельхозтехники, вдруг опустели нужным содержанием. Какая-то пропажа везде во всём образовалась, наработка трудовых лет брызгала, кидалась комками грязи, производственные машины не обнаруживали необходимое сцепление, буксовали на месте. Снабженцы общих земельных хозяйств были обязаны расширять кругозор поиска в отстающем от космоса селе. Скаты - не дёготь, их из навоза и торфа не выгонишь, доставать в столицах надо резину, - товар существенного назначения спрятан актами всевозможной волокиты. Правление хозяйства два заседания подряд рассуждало, кого назначить новым снабженцем. Старый, кроме ближних лавок, где торговались: краска, гуж, цепи и вёдра, не решался выносить учётные общие деньги в незнакомые удаления. Кроме того он передвигался медленно, даже летом ходил обутый в валенках. Думало правление, и ничего не изобрело кроме как найти на важную должность человека бывалого, знавшего назначение больших городов. Подошёл Атанас Базанов, он имел в другой республике, из нового поколения выученных родственников. К тому же завхоз соседнего села, Боря Пирков, его свояк, а тот уже привозил новые скаты для старых грузовиков.
Боря бил телеграмму в Алма-Ату, и получил заверение от далёкой связи, что снова ехать можно за нужными колёсами.
- Общественная вертушка это, прежде всего связи, Пирков не откладывая, принялся учить Атанаса Базанова умению находить прочные согласия, когда надо извлекать нужную выгоду.
Но первую школу, Атанас прошёл в железном магазине с потолком, подпёртым тонкими брёвнами. Тут торговец от старого времени давно приспособился к новым учётам, он взял из рук Атанаса заявку первого поручения на: скобы, гвозди, нагеля, канаты, и сразу определил неопытность нового завхоза. Он смотрел на список товара и молчал, пока новичок сам не заговорит. Выслушал, тоже молча, и получив подтверждение своей долгой наработки, для зацепки знакомства сказал ему:
- Мы здесь сможем украсть всего по пятнадцать рублей.
Атанас испугался заключению лавочника, убежал глазами в его карманы, свои ощупал, не понял, откуда вытягивать рубли будут. Ему захотелось быстрее уйти из железного магазина, но торговец не двигал своим состоянием намеченную кражу, что-то писал, и играл протёртыми кругляшками деревянных счетов, выводил цифирную писанину.
- Вижу, ты сомнениями живёшь, а подсчёт имение твёрдое, запишем более дорогие категорий товара, а возьмёшь те, что дешевле, разницу спрячем пополам; пока не отменили наличное счисление, так работать будем. Впредь, у меня только закупай нужду, я тебя научу, как жить при обещанном коммунизме потому, что я человек степенный не люблю, когда мне навязывают пустые воображения, - заключил магазинщик.
Непривычная выгода обозначилась в новой работе Атанаса, он ехал довольным, вложив во внутренний карман обозначенное малое желание. Набитая, сваленная седина волос медленного продавца, продвинула колющий задор его изначального установления в торговой должности.
Ехали с Борей за скатами в Казахстан: сразу поездом, потом самолётом предстояло лететь. Боря боялся новых реактивных двигателей, ждал, когда рейс подаст: не падающий, проверенный четырёхмоторный самолёт. Третьи сутки скучают в аэропорту пассажиры. Боря после ресторана спит, где придётся, замусоленную вонючую торбу с большими деньгами укладывал небрежно под голову; дрыхнет на скамейке в сквере, большой оголенный живот вывалился, листья кустов под пузырями храпа трепещут, - Пирков умеет долго ждать безопасный борт.
Атанас один переживает скуку, охота проучить не доверяющего небу свояка, даёт заявку в радиорубку, что потерял товарища.
- Внимание! Пирков Борис, подойдите в отдел милиций, там вас ожидают. Повторяю… - гремит угрозой громкоговоритель.
Пирков Борис свалился со скамейки, уполз в кусты, забытую торбу денег, зубами стянул, пропал с виду.
Атанас смотрит сверху балкона и хохочет, спускается в сквер, ищет в клумбах исчезнувшего свояка.
Вдруг кто-то за пиджак сзади дёргает, Борис из кустов шепчет:
- Прячемся, нас милиция ищет!
- Мы колёсами ещё не закрутились…
- Деньги общественные пропиваем!
Боря, в кустах выжидает, безопасный самолёт.
Улетели на Ил-18, - в Джамбул.
Атанас толк в летящем железе хорошо знает, - думает Петар, - в самолётах разбирается; говорит: есть такие, что падают как кочан кукурузы в теребилку земли.
Время кукурузное вовсю улюлюкает в воздухе, самолёты кукурузники пионерами по небесам гуляют.
На большой республиканской автобазе в Казахской столице, списанных новых скатов уйма, и все талькой присыпанные. Загрузили контейнеры, запломбировали, и покатились кататься колёса по рельсам Союза.
Обуваются сельские машины в неезженые скаты, уверенно врезаются шофера в грязь дороги, не боятся заносимой пробуксовки.
Атанас Базанов сдал финансовый отчёт в бухгалтерию, и в чайной с приятелями долго выпивает, денег в каждом кармане полно. Из других сёл приезжают к нему жаловаться на недостаток транспорта, просят нужным приобретением поделиться. Нет у них своих бойких завхозов, завидуют чужим водителям.
Завистливый слух по селу ползёт. Худой, с жёлтыми впалыми щёками болезненный главбух, особенно недоволен отчётом завхоза. Худосочным железным пером, пишет лично казахскому республиканскому прокурору разобраться, установить обязательные данные в законности приобретённых колёс. Что за разгул ворованных комплектаций на государственных автобазах!?
Главбух человек выученный, - писать умеет. Его пробуксовка машин не интересует, главная финансовая книга самый важный довод коллективного хозяйства.
Пошёл вихрь арестов по крупным автобазам.
Приходит повестка: завхоза Базанова немедленно предъявить в Джамбульскую прокуратуру для предварительной дачи свидетельских показаний. Пиркова уже закрыли.
Атанас прилетел в хлебный Казахстан без прежнего задора, слезает с самолёта мрачный, первым делом купил бутылку водки с закуской и сказал таксисту везти его на кладбище.
Он долго ходил среди новых могил, возле одной с карточкой на выпиленной крашеной звёздочке остановился, расстелил газету: пил водку и беспрерывно смотрел на портрет бывшего человека с обыкновенным именем, запоминал его длинную фамилию, когда допил полулитру, извинился перед его памятью, и пошёл в прокуратуру давать свидетельство.
Его сразу закрыли. Через неделю принялись конкретно допрашивать: где покупал скаты, у кого покупал, кому платил?
Атанас молчал. Его пугали, угрожали, …и он через месяц вспомнил имя человека, которого поминал. Когда показали много всяких фотографий, сразу опознал названного товароведа:
- Этому начальнику деньги платил. Он контейнеры оформлял. Он накладные выписывал.
Следствие вымоталось от нестыковки случая. Подозреваемый был непричастный в никакие прошлые и настоящие дела; неожиданно честный кладовщик топливного склада, ездивший постоянно на старом велосипеде ни разу даже стопку дров не увёзший для себя в холод зимы, человек скромного содержания быта, и вдруг – вор?!
Базанову приводили на очную ставку похожих живых людей, он их прежде не видел, потому совершенно ни узнавал.
Слякоть нищего общественного установления унеслась грязными ручьями заодно с прогнившими кукурузными деяниями глуповатого, случайного восседателя Кремлёвской Скалы. Пошла устанавливаться убаюкивающая пора нового людского ожидания.
Упрямый топливный кладовщик уводил Дело в гаснущую топку прошедшего слякотного времени. Его исключили из бездоказательной базы обвинительного намерения. Завхоза Базанова отдельным решением вывели из скользящей колеи, освободили насовсем.
Хитрый человек Атанас Базанов, и Петар над временем тоже хитрит, всё реже встречаются, вдвоём остались помнить забег шестидесяти четырёх ровесников, в старость друг друга вглядываются: кто победит время?
На старых морщинах таится даль того забега, а откуда-то из полевых земель всё доносится запах тлеющих соцветий, мягкий ветерок гладит вечную землю, мало беспахотной земли осталось в травянистой степи.
Каждый гадает: Кто останется последним треножить, в пыли босых ног?..
Бежит облако пыли, и не видно в нём людей, пропадает босоногая топотня. Никто не оглядывается, что бы увидеть ещё живущих людей. Велик мир неведомыми явлениями, по природе вещей, - незаменимыми событиями велик.
…Скрипнули истлевающие доски уличной калитки, пришёл глазастый мальчик с сообщением, за похороны сказать пришёл:
- Дедушка Атанас в больнице умер…
И сразу Петар, Атанаса Базанова давним подростком в мальчике увидел.
Прошлый ветер ударяет стриженные бурые волосы старика.
Мальчик прежде не знал усохшего ровесника прадеда.
От того неважно голову престарелую старик держит, опустил; тяжело прожитые мысли осилить, когда пыль долго не рассеивается.
- Говорил Атанасу: бойся врачей, они выгоду от болезни извлекают.
Он толк в летящем металле, сполна познал, а вред уколов не понял.
Поднял голову, - мальчика нет, не знает, сколько стоял; издалека на облако пыли смотрел, убежали все, пропал топот босых ног в пыли времени, его одного оставили. Затоптали убежавшие ступни всегда стойкое его упорство. Один в пыли времени. Отстал от всех. Всех победил.
Казалось, вдруг уставшая воля сковала неминуемый удар прежнего существования. Он всегда тихо носил судьбу жизни.
Осторожно переставляет меж тростью скованные ноги немощный старик; вернулся в комнату истлевающую холодом жизни.
Убежали все. Он один. Убегающие воспоминания заливают душевную горечь глаз. Давно существующий человек, у окошка узкого, обычно задремал.
Вечер пришёл издалека влажный и сырой, темень мрачная тяжело падает с неба. Неведомо далеко, выше облаков уносился топот тех, кто пыль жизни когда-то поднимал. Туман ночи в неведомую даль уплывает, и нет больше никого, он один из тех шестидесяти четырёх, что заодно версты отмерянные бежали.
Петар Стойчев тускло смотрит в маленькое окошко, влага ползёт по мутному стеклу, слёзы его тоже ползут по обросшим щекам, мешают мыслям видеть уходящий мир.
Всех проводил. Одного оставили, устал, одна чёрная пыль…
Ничего больше нет. Он себе тоже не нужен.
Чёрная пыль уносит прошедшую старину.
Его память перестаёт думать.