Шестьдесят четвертый глава 1

Шушулков Дмитрий
                ШЕСТЬДЕСЯТ  ЧЕТВЁРТЫЙ.

                1. Петар Стойчев.
Не все люди, стариками на суд явятся, - у стариков иных давно молодость забылась, потерялась навсегда. Ни великие события, ни усталое время, - ничто ни затронуло шёлком травы устланное, и колючей дерезой отгороженное, ни подвинуло свыше намеченное, - так изначально было писано каждому.
А времена и события всякие стояли в родных землях, - прошли мимо; засыпаны прахом и пылью года что пропали. Человек рождается тем, - кем должен уйти.
Уже и не упомнишь зачем на свет пришёл некий человек? - для того что бы тяжесть познать, природу земли носить, или от скуки великой быстро угаснуть. Не вместить в мировой океан, весь шагавший по земле народ. Зачем столько много людей рождается, когда в памяти мало их входит?
- Не знаешь?!
…И я не знаю!
 Если захотят, расскажут те немногие, кому сверху изначально писано было долго идти; мы же снизу усталой рукой: тоже бегло, вяло сумеем записать,-  как по земле катилось время у тех, кто не утаил давние воспоминания.
Придёт в ненависти дня некий славный человек, захочет гордую правду сказать, попробуй повторить за ним? – засмеют палаты.    
   …Или, захотел какой-то дед, ров малый перепрыгнуть, - упал навзничь в углубление, завопит тут же обиду:
- Хаау, ооххх, ох! А ка…аак я в молодости прыгал!..
Оглянется, никого рядом нет, махнёт рукой: - всегда таким трухлявым кизяком ходил…
С ложью ходить тяжело, с правдою ещё труднее.
Что хорошо было, что плохо, судить тому, кто время своё: открыто прожил.
 Вскарабкавшиеся во власти потомки, часто разнузданы: за истину - вымысел угодный строчат, скука в обликах тех людей до безумия печальная. Обворовавшие дыхание родины, забрызганы одеколоном, ходят с экономными глазами, живут с ржою лжи на лицах. Кричат образы надуманные, свою выгоду везде ищут, холодом чуждым моют тоску души упавшие.
Другие же, не умеют слова кривого сказать, тишина в их сердце ровно ютится, не упадут; - ров малый боязливо обойдут, осторожно шагают жизнь, подумают прежде; и никому ни мешают жить, прямо идут, …шевелят великую природу.
В годы отрочества, совсем старого человека Петара Стойчева, школа необязательной была, и вошёл он в старость без обязательной грамоты по жизни.
Мимо Петара, век светлой науки незаметно пробежал. Буквы знает, а складывать их языком в слова, - не умеет. Один только язык знает – свой. И один язык достаточен правильному человеку, - чтобы светло прожить. Чужая речь, всегда чуждо по уму бегает, правде мешает; многие никудышными сделались на подъёме учености, обманулись в  движении призывов по ряду высокого назначения. Другие, - людьми незаметными остались. 
Никакое образование не затмит изначальную веру совести, - она одна, а наук у людей премного.
Стойчев рано встаёт, не несёт слово завтрак, он никогда в жизни не завтракал. Принуждённых глотать дым табачный – убогими видит. Трава в табачном поле ядовитая, - не годится в корм скоту. Сквернить речь не умеет, каждому своему негодованию повторяет слова постоянные, успокоительно говорит: - «Да выклюют вороны сотворённое зло».
Имел большой страх, что мир закончится раньше его жизни, беспрерывно переживал за надёжность земного управления.
Мимо него достижения века бегут, - не угнаться за ними.
Старый человек, долгими годами своими сделал, уважение  потомкам, бережёт их переживания;  умрёт, - и горевать не будут, он отведённое сполна отходил. О себе скажут последующие люди:
- Нам бы, до таких лет дожить!
Петар Стойчев когда конюхом в бригаде работал, - бидарку агрономше каждый раз гладко снаряжал, кобылку уважительно в оглобли задвигал, бывает, впрягает и гладит: Агрономшей лошадку ласкает. Другие же начальники, лошадку агронома её именем кличут, - Галиной: кобылку зовут! 
   Неприлично животному крещёное имя давать. Обижает женщину - последнее образование, не знают грамотные - строку заповедную, испортили ум свой люди.
Трудно правильным человеком долгую жизнь носить.
А есть надменно глядящие: те, кто постоянно сладость елейную извлекать хочет, насыщаться удовольствием стремится, нахлебаться ощущениями сытыми желает, - один раз человек живёт!
Если уж в курятнике поместился, - так петухом там петь надо!
Человеку не пять лет жить - не курица, и даже не десять…
Петар Стойчев девятый десяток земной завершает, и встречного человека всегда тёплым взглядом обнимет. Разумения мира бережёт для личного владения участи. Чужое понимание – чужая радость и чужое горе. Имеет своё, что бы других не обижать. Для него не бывает плохих людей, есть плохие восприятия от неверных движений.
Слышал от начитанных людей, что всегда полагается делать то же, что себе желаешь.
- Не так!
Себе он мало хочет, - а молодым желает многого.
Многие молодыми лежат, когда девятым десятком по кладбищу ходишь, в этом месте дремлет бывшее мучение.
С ровесником бывалым Атанасом Базановым тут он встретился, у могилы жены грустит человек, горевать приходится одному, он всегда хотел, чтобы жена была при нём, - так ему сказала природа. Есть что вспомнить, мало людей дошло до многих годов. Принесённые тут, существуют воспоминаниями памяти живых, не всегда видна под написанным камнем личная глубина тьмы человеческой.
 Обыкновенными назначениями - жизнь каждого наполнена!
…Бежали 64 отрока по иссушенной степи, забег призывного роста мерили перед призывом в войско той державы. Тут военные комиссары строго смотрели, усы гладили, записи вносили латинские, лениво отрабатывали должности свои. Первым пробежал тогда босыми ступнями Петар, вёрсты отмерянные назначенцами, не считал, - их много везде. 
- Кто из нас Набор, последним останется? – спрашивает он Атанаса, и смеётся, - вижу, ты бодро ещё ходишь, всех проводишь, а жизнь нашу мы, без широких наполнений пробежали, быстро утоптали. Будто вчера пальцы босые землю гнули, глину и камни откидывали жилистые ноги. Куда та цепкость ушла, когда потухла? В пыль ступни утонули!.. Не расскажут те шестьдесят, что бежали, их там много, а нас мало, нет их уже. Вот и Кирик сегодня в землю уйдёт, и землёй снова станет.            
Малочисленность оставшихся даёт надежду последними быть, остерегайся докторов Набор, лекарства, что они придумали, быстро прикончат старую волю, запутают размеренность сердечного удара, пусть природа сама потушит тление нашей жизни. Теперь нас мало, а славно бегали все шестьдесят четыре. Его охватило волнение, вдруг мёртвые проснутся.
Доносилась духовая музыка последнего обычая, печаль музыки голосила конец времени; издалека слышна. Неведомо кто последним сойдёт. Кто выстоит погоню лет?..

В годы ранней молодости, осенним остывшим утром, косил Петар липкую траву, выросшую в убранной ниве, траву - густо пробившуюся сквозь тлеющую стерню косил. Траву родины всегда собирают те, кто с любовью ходит по земле, очарованно смотрят на покой увядших полей.
Волы запряженные в арбе подбирают холодную зелень из обильных валков широкого укоса, полно падают под косой ломаные ряды. Не вместить покос в высокой арбе, а косец всё рядит, вытягивает под ногами гряды, пылкую увлечённость силы крепко держит, не отпускает охоту молодецкую.
Зачем иное проявление двигать, когда повседневное существование запахом восторга полно, усталость всегдашней радости приносит мышечный труд. В холод осени трава медленно вянет, не преет, морозную сочность долго хранит.
На перекладине арбы, обручами медными стянутый, сосуд бочарный висит, водою прохладной ещё до заморозков первых наполнен; к акациевым клёпкам бочонка, коркой примёрзла вода поздней осени.
Коса всю воду из жил истощила; разбил лёд в воронке Петар, и наклонил бочонок, вода густо текла, а он страстно холод осени пил. 
Арбу с верхом нагрузил, вздремнул в зелёной постели травы, пока волы опущенным хомутом воз тянули. Дома, волов сразу не поил: пусть зелень осени жуют, выплёвывают пчёл, что в соцветиях угасли.
…К вечеру следующей недели единственный фельдшер, определил воспаление в молодых лёгких. Лекарство выписал какое знал, а самое нужное лекарство – жир осенней птицы. Много надутых гусей и уток бегает у мамы, а сын у неё один остался. Удержался в жизни тогда.
- Мало нас осталось  в девятом десятке Атанас, устали мы, а как тогда резво бегали, Петар принялся пальцы загибать, считать тех, кто остался ходить, вот и: 
- Кирика сегодня проводим, как ни как первым виноградным бригадиром в бидарке расписанной сидел, а в забеге том, самым последним прибежал…