Клевер-трава душистая...

 
 

Рассказ  Полная версия

    
     Эту невероятную по форме, и  страшную по сути историю, рассказал мне один  отставной офицер лет десять назад, когда я ехал по делам из Петербурга в  Запорожье. Прежде всего эта история поразила меня как  подчеркнутым  равнодушием, хладнокровием и беспечностью, так и   наглым человеческим цинизмом.
     В центре повествования — судьба обычной  российской матери, чей сын, солдат-новобранец,   в мирное время, на старте нового тысячелетия, ушел служить в армию, но попал  в  мясорубку войны.  Парнишка пропал без вести после одного из локальных боев под Грозным.   Солдатская мать получила извещение  об этом от командования части.  Но Мария, бросив работу,  оставив на попечение пожилой  свекрови  десятилетнюю дочь, кинулась в неизвестность на поиски сына...


     Вместо пролога:

     Пассажирский поезд сообщением Москва – город Энск опаздывал на пятнадцать  минут.  Стояла вторая  декада августа, воздух в то раннее утро, несмотря на летний сезон,  был колок и свеж. Чувствовалось  приближение осени. Моросил нудный дождь, не прекращающийся уже третьи сутки.  Вокзальный перрон был почти пуст.    Кучка встречающих, прячась от надоевшей влаги,  сиротливо сбилась под крышу закрытого павильона «Союзпечать».  Кто-то без особого интереса разглядывал через стекло  выставленные к продаже печатные издания,  несколько человек общались между собой, но взоры двух людей были устремлены в сторону появления состава. Наконец загудели рельсы, послышался призывный гудок тепловоза,  и вдали показалось длинное тело поезда.   «Пассажирский поезд номер…   сообщением…  прибывает на второй перрон.  Отсчет вагонов начинается с головы поезда. Стоянка  поезда пятнадцать минут…» — нечетко прохрипел репродуктор.  Загремели, заклацали  металлические двери тамбуров, расторопные проводники  открыли двери вагонов.  Встречающие бросились  к  пассажирам, степенно выходящим на платформу. Поцелуи, объятия, торопливая речь, звонкий смех.  Появились носильщики и,  предлагающие свои услуги,  вездесущие и  озабоченные   таксисты.  Только двое мужчин, оставшиеся стоять под крышей павильона,  не спешили к составу. Они нервно курили, внимательно вглядываясь в окна одного из вагонов. Через какое-то время   в окне мелькнула тень,  и на площадку тамбура вышла невысокая, худенькая женщина с осунувшимся лицом…  Глаза ее, запавшие от бессонных ночей, лихорадочно выглядывали кого-то. Наконец ее взгляд остановился на одном из мужчин.
     — Семен, помоги!
     Мужчина торопливо бросил в лужу недокуренную сигарету,  поднялся в вагон и через несколько минут спустился на перрон  с тяжелой клеенчатой сумкой.
     — Как добралась,  Мария?
     Та промолчала, неопределенно махнув рукой.
     Мужчины и женщина  по подземному переходу  вышли на привокзальную площадь, где на автостоянке их ждала видавшие виды «шестерка». Семен открыл багажник машины, осторожно поставил внутрь тяжелую сумку.  Помог устроиться на заднем сиденье женщине, постоял некоторое время у автомобиля, перекинувшись несколькими фразами с другом, затем сел за руль, и машина тронулась.
     — Через город поедем? —  спросил он пассажирку.
     — Нет, давай по объездной.
     Мария равнодушно смотрела в окно, не видя  мелькающие за стеклом городские пейзажи. Проехали пост ГАИ,   остались где-то позади высотные многоквартирные дома, магазины и автозаправочная станция.  «Шестерка» выехала на объездную дорогу,  по обеим сторонам которой раскинулись просторные луга.  В открытое окно машины повеяло запахом клевера.
     — Останови здесь, Семен… Что-то мне нехорошо.
     Водитель притормозил, обеспокоенно  оглянувшись назад.  Мария тяжело дышала, на лбу выступили капли пота.  Лицо  приобрело серый оттенок.
     — Может в больницу?
     — Нет, что ты…  Сейчас пройдет.  Посижу немного на воздухе.
     Женщина, пошатываясь, вышла из машины. Осторожно опустилась на трухлявое дерево, лежащее у дороги,  и тоскливым взглядом обвела пестрые луга.  Свежий воздух был наполнен нежным медовым ароматом,  исходящим от цветущего клевера, звенел от жужжания  насекомых. 
     Голова кружилась, слезы застилали глаза. Мария закрыла лицо руками и горько разрыдалась.
     Когда это все началось?  Сколько лет и зим продолжалось ее материнское счастье? Да и надо ли  запоминать эти годы,  когда   память услужливо подсовывает  картинки —  одну ярче другой…

                1.

     —  Когда-то очень давно, много тысяч лет назад,   Бог запретил всем живым существам работать по субботам.  Но душистый луговой клевер и труженики-пчелы ослушались его.  За это Бог покарал их. Он спрятал нектар клевера глубоко-глубоко в его середину.  С тех пор пчелам тяжело доставать  его, и цветки клевера теперь опыляют только шмели.
     Мария  сидела на залитом солнцем лугу и перебирала руками головки пестрого  клевера, собранного ее четырехлетним сыном. Любимица семьи, козочка Фрося, мирно паслась рядом.
     — Мамочка, ты так интересно рассказываешь! Расскажи мне еще что-нибудь про эти цветочки!  Их здесь так много! И они все такие разные… Красные, белые,  розовые!
     Юрка доверчиво прильнул к матери. Она нежно поцеловала его в непослушный вихор на макушке и прижала сынишку к себе.
     —  А однажды цветы клевера поссорились.  Розовый клевер говорил, что он самый красивый, красный спорил, что он не только красивый, но и полезный. А белый клевер вообще загордился, утверждая,  что лучше всех, конечно же,  он! 
     — Цветочки поругались? Как же так, мама?  Неужели их никто не смог помирить?
     — Ох, Юрка! Кто их только не мирил!  И ветер, и солнце, и дождик, и деревья…  Никого не хотели слушать  цветы клевера.  Каждый  себя хвалил, а других ругал.  Но как-то пролетал  мимо цветов шмель.  «Эх вы, — сказал он. — Как вам не стыдно ссориться по пустякам!  Вы же братья, а братья должны жить дружно.  Именно то, что вы растете вместе,  и делает  вас самыми стойкими из всех трав»!  Слова шмеля убедили белые, розовые и красные цветки клевера. Соединили они свои листики вместе, и получился трилистник. С тех пор только шмелей и допускают клеверные цветы к своему меду.
     Четырехлетний Юрка, приоткрыв рот, завороженно слушал мать.  А она, привязав к колышку козочку Фросю,  принялась доить ее.  Молоко тонкой пенной струйкой лилось в подойник.
     — Вот видишь, сынок, покушала наша Фрося  свежей зеленой травки с душистым клевером  и молочко у нее теперь вкусное  и полезное. 
     Мария налила в эмалированную кружку теплого молока и протянула ее сыну.
     — Попей, милый!  Вырастешь большим, здоровым и сильным.
     — Таким же сильным, как мой папка? 
     — Конечно, сынок! — улыбнулась Мария. — Сильным, смелым и  мужественным!
     Юрка пил вкусное козье молоко и мысленно представлял себя в солдатской форме   с погонами,   с настоящим ружьем  и  обязательно с большой  медалью. Он мечтательно взметнул глаза  вверх. В голубом мареве плыли кудрявые, свежевыстиранные облака.
     — Мамочка, а клевер растет  только у нас или по всей земле?
     — Не знаю, Юрка.  Но тот, который растет там, где ты родился,  всегда самый душистый и  самый сладкий!   Такое место называется родиной.
     Мария выдернула из головки клевера один из цветков и протянула сыну.
     — Попробуй на вкус!  Чувствуешь, какой он сладкий!
     — Ой, и правда!  Как мед…  Мама,  я люблю свою родину. И клевер люблю!  И тебя… И папу…
     Мария обняла сына за хрупкие плечи и загадочно улыбнулась.



                2.

        Что ни говори, а проводы в армию не только ритуальный, но и торжественный момент в жизни призывника. На дворе стоял теплый майский день двухтысячного года. Подумать только! Юрка Мезенцев родился вскоре после большой московской олимпиады, а сейчас страна уже находилась на стыке веков. Да, быстро, очень быстро бежит календарь. Пришло время стать Юрке солдатом.  И  молодой человек  основательно  подготовился к этому важному  событию.  Занимался спортом, делая   уже первые успехи, имел первый разряд по плаванию. В кармане юноши лежал диплом специалиста по сварочному оборудованию, да и водительские права  к этому времени он тоже успел получить.
     Мария не спала всю ночь и тихо плакала в подушку. Как ее чадо  обойдется теперь без материнской опеки?  О том, кто  сварит  сынишке вкусный и наваристый борщ и  выстирает  солдатские портянки, она не задумывалась.  В армии и накормят, и напоят, а самое главное — научат самостоятельности.  Но кто мудрым словом поддержит сына в трудной ситуации? 
     Так получилось, что мальчишку Мария воспитала  почти  одна. Муж бросил семью,  когда Юрке едва исполнилось всего шесть лет.  Ушел тихо, по-предательски.  Можно сказать,  растворился в тумане. Очевидно, пристал мужик к другому берегу.   С тех пор от него ни привета, ни алиментов…  Юрка первое время сильно скучал по отцу.  Прислушивался к шорохам за дверью,  первым бежал встречать почтальона, долго просиживал у окна.  Но вопросами об отце Марию  не забрасывал.  Что-то случилось с детским сердечком, не по годам повзрослел  Юрка,  замкнулся в себе.  Но, несмотря на отсутствие отцовского воспитания,  мать сын не огорчал.  Учился парнишка весьма средне, хотя старался изо всех сил.  Во всяком случае,  аттестат зрелости он получил всего с двумя тройками, остальные оценки повыше! Одним словом, хорошист. Да и в домашнем хозяйстве на Юрку всегда можно было опереться.


3.


     У дверей  райвоенкомата  в то майское  утро царило оживление. С заведенными двигателями стояли несколько автобусов. Повсюду стоял гвалт. Офицер, формирующий команду призывников,  майор Мухаметшин,  запыхавшись,  бегал с личными делами новобранцев,   отдавал распоряжения, постоянно покрикивая в сторону наседавших на него родственников:
     — Да, не переживайте вы так! Не в Афган парни едут, не в Чечню. Загорать будут  на природе, недалеко от родных мест.  Так что через пару-тройку недель пожалуйте на присягу...
     Раздалась команда  садиться по машинам  и  воздух утонул в разноголосье.  И крики, и плач, и наставления!  Мария обняла сына, одетого в старую замшевую куртку,  прижала его к груди:
     — Как только прибудешь в часть, сразу же мне отпиши, или лучше позвони!
     Покопавшись в сумке, женщина вынула кошелек, выудила оттуда две пятисотенные купюры и  сунула их в нагрудный карман сына.
     — На первое время хватит,  а потом еще пришлю переводом. Главное, сыночек, чтобы ты служил  недалеко от дома!
     Юрка сел в автобус самым последним. Перед тем, как захлопнулась дверь, уже на малом ходу, он успел крикнуть стоящей  чуть в стороне Марии:
     —  Не плачь, мама! Два года пролетят незаметно.  Я  скоро вернусь!
    По  лицу  Марии предательски текли слезы,  она постоянно смахивала их носовым платком.
     Вереница автобусов, пыхтя серым дымом, выехала на трассу и взяла курс на городской сборный пункт...

4.


     19 июня 2000 года. Грозный.

     Июньский день  выдался на редкость жарким и душным. Температура за тридцать. И  хотя  во рту с утра не было даже маковой росинки, есть не хотелось.  Мучила жажда.  Капитан стрелковой роты Афонин придвинул к себе кружку с водой, стоящую на обшарпанном письменном столе,  и  жадно осушил ее до дна. Левая кисть держалась на перевязи,  и офицер ласково нянчил  руку, мягко поглаживая ее правой ладонью.  Да,  бой сегодня был трудным, и не все оказались счастливчиками.  Боевики устроили засаду,  заложив фугас на пути следования колонны федеральных войск.  Машину разведки они предусмотрительно  пропустили, взорвав фугас под первой машиной колонны,  после чего атаковали  их группу на самом выходе из ущелья.  А мальчишки-солдаты совсем еще зеленые, необстрелянные. Успели пройти только  первичный курс подготовки, дали присягу на верность родине,  и вот так,  сразу  в бой.
     — Неправильно все это! — вздохнул Афонин.  Давно  пора отказаться от массового призыва. Пусть  воюют контрактники,  то есть те, кто избрал лямку воина своей профессией. Тогда и жертв  будет  меньше...
     В этом сегодняшнем бою федералы потеряли четырех бойцов.  Шестеро  из их группы, включая и самого командира,  были легко ранены,  а вот троих солдат-новобранцев, или  просто салаг,  обнаружить  не удалось.  Бой продолжался около получаса.  Пришла подмога,  подоспели бойцы из другой роты, и боевики были вынуждены ретироваться.  Только после того, как  все стихло, начались  поиски, но они были недолгими и безуспешными.   Дольше оставаться  за перевалом было опасно, поэтому  группа отправилась к месту постоянного базирования.
     Капитан Афонин вынул из папки несколько листков бумаги и стал писать донесение в штаб.  Еще раз,  просмотрев список  пропавших без вести,  он обратил внимание на фамилию рядового  Мезенцева.  Этого солдата капитан приметил сразу, как только новобранцы поступили в его роту.  Неплохой парень, добрый и очень скромный, а главное, без всякого там гонора и нервных прибабахов. У него, командира, глаз как ватерпас,   точный.  Добрый солдат из рядового Мезенцева  выйдет.  Если, правда, он  нарисуется снова на горизонте...
     Плеснув из графина в кружку еще водички, капитан запалил сигарету.
     Но что написать матери?  От этих мыслей Афонина прямо передернуло. А может,  есть еще надежда? Нет тела, нет и дела. Если боевики  подобрали солдат  живыми, значит,  есть еще надежда на их спасение. Аул — не концлагерь. Быть может, в батраках у кого из аксакалов горбится  Юрка Мезенцев, коз местных пасет.  А это значит, что полоска света во тьме дорогу на свободу  обязательно выбьет. Пожалуй, с письмом матери надо пока подождать.  Ведь всякое может случиться. Зачем зря тревожить родных?
     Жажда продолжала нещадно мучить. Чтобы  окончательно снять с себя нервную дрожь, командир роты  вылил в недопитую кружку  воды  из алюминиевой плоской фляжки остатки вчерашнего спирта, залпом выпил  и закусил, вернее,  занюхал рукавом гимнастерки.
     — Дай-то Бог, чтобы пропавшие парни вернулись в часть...
     Афонин обтер разгоряченное лицо бумажной салфеткой и схватился за телефонную трубку...

                5.

     У Марии рабочий день не задался с самого утра, нет, пожалуй, еще с вечера. Накануне в их  городскую больницу привезли паренька лет тринадцати.   Диагноз:    тяжелое  ранение обеих ног, многочисленные осколочные ранения живота.  До этого несколько  суток колдовали пацанята  над каким-то загадочным и хитрым устройством, которое должно было сработать  фейерверком и обязательно напугать девчонок, да что-то у них не  получилось.  Взорвалась опасная «игрушка», искалечив одного из  мальчишек чуть ли не до смерти, остальные ребята  отделались  испугом да царапинами.  Восемь часов длилась сложная операция,  жизнь пареньку сохранили, но одну из ног пришлось ампутировать.  Мария несколько раз заходила в восстановительную палату, проверяла капельницу, поправляла бинты, с жалостью вглядываясь  в бледное, обескровленное лицо мальчика. Свою профессию медсестры она любила. Холодный ум, точные и отработанные  движения  помогали ей в любой сложной ситуации.  Внимательность и участие  к страданиям больных, умение войти с ними в контакт выделяло ее среди медперсонала,  а также  приносило уважение коллег по работе.   Но сейчас  в этом несчастном парнишке она видела своего Юрку.  Материнское сердце исходило тревогой.   Как у сына проходит служба?  Сыт ли,  здоров ли он?  Писем от него  не было уже давно,    неизвестность пугала женщину.  И надо же, именно сегодня она получила казенное письмо из воинской части, где служил Юрка.  В  письме была и «бомба»,  и надежда. Сухим языком  протокола командование сообщало ей,   что,  принимая участие в одном из локальных боев, рядовой Мезенцев не вернулся в расположение части. Поиски на месте не дали положительных результатов. В конце письма сквозило заверение большого начальника в том, что поиски будут продолжены и ее, солдатскую мать,  обязательно поставят в известность о судьбе сына...
     А тут и вторая беда приключилась. Дочка слегла с высокой температурой. Всю ночь кашляла, а на утро — сильный жар. О какой работе тут может идти речь?
    Оставив больную дочь  на попечение старой свекрови, Мария решилась на отчаянный поступок. Захватив с собой паспорт, свидетельство о приватизации квартиры и другие необходимые документы, она отправилась на вокзал, где купила билет до Москвы. Несколько часов дороги, и вот она — столица родины. Москва  не провинция,  там ей помогут, обязательно помогут!  Женщиной   овладело неистребимое желание любыми путями добыть деньги, много денег, чтобы отправиться на Северный Кавказ, во что бы то ни стало найти сына и вызволить его из беды.  Поэтому, приехав в столицу, она  прямиком направилась в  один из известных частных банков,  рекламу которого  не раз видела по телевизору.
     У Марии еще свежи были воспоминания о том,  как она с семьей из своей деревни  перебралась в районный город. Попыталась  найти свое женское счастье во второй раз,  и оно, вроде бы,  улыбнулось ей. Познакомилась женщина с разведенным строителем, оформила с ним  отношения. Юрке шел уже десятый год, когда народилась дочка. Отчим относился к мальчику ровно, особой любви не проявлял, но и скандалов в доме тоже не было.  Иван, так звали супруга,  был мужиком  работящим,  все у него спорилось, в народе о таких  людях говорят: «золотые руки».  Зарабатывал муж не миллионы, однако на жизнь хватало.  Мария продала свой дом в деревне,  у мужа  была комната в коммуналке. Вот они и «выкроили» себе двухкомнатное гнездо в  лесном  массиве, где, как грибы, были понатыканы «хрущевские» пятиэтажные коробки. В одной из этих коробок женщина и проживала со своими родными — сыном, дочерью и свекровью —  уже довольно пожилой женщиной.  Иван отдал Богу душу  два года назад. Человек, особо не помешанный на алкоголе, однажды выпил со случайными  друзьями. Думал, что пьет водку, а это оказалась какая-то зараза. Из троих собутыльников двое, в том числе и Иван, очутились в морге, третьему повезло — выходили  врачи...
     В московском банке, заполнив  нужные бумаги и  отстояв большую очередь, Мария  предстала перед очами молоденькой девочки-менеджера. Повертев в руках ее документы, девушка вышла из кабинета, а вернувшись, бросила улыбчивый взгляд на свою клиентку.
     — Квартира ваша, милочка, явно находится не в «топовом» месте. Все-таки это не Москва, а районный город.   И жилье ваше не крупный габарит. Самое большое, что я могу  предложить вам в качестве залога, это восемнадцать или в лучшем случае, девятнадцать тысяч долларов, Больше ваша двушка не стоит. Поверьте, я опытный специалист.
     — А еще чуток прибавить  можно?  — Мария умоляюще смотрела на девушку.
     — Ну,   хорошо.  Наш банк согласен пойти вам на уступки.   Двадцатник, и ни цента больше.    Вот вам договор, внимательно его прочитайте и подпишите с обеих сторон.
     Внезапно просительница почувствовала в себе прилив сил.  Блеснул слабый лучик надежды. Теперь она обязательно поедет в эту тьму-таракань и найдет сына, живого или мертвого. Обязательно найдет! Люди добрые есть везде, они помогут, не может быть, чтобы не помогли!  Ни о каком внимательном чтении договора в эту минуту для  Марии  не было и речи, самое главное — это реальное достижение результата. А проблемы… куда от них денешься?  «Буду решать их по мере поступления», — решила женщина и переспросила сотрудницу:
     —  Где я должна поставить свою подпись?
     Как Мария добиралась до своего дома, она плохо помнила.  Голова была как в тумане.  Уже выйдя на своей станции, она пошла знакомым маршрутом, прижимая к себе  холщовую сумку с  пачками стодолларовых купюр. Ни о какой опасности женщина в те минуты  не думала.  Домой «на автомате» ее гнал не разум, а одержимость.  Завтра она оформит в больнице расчет, или же попросит очередной отпуск,   и отправится в далекий путь. Сколько времени продлятся эти искания,  Мария тоже  не зпредставляла.
     Уже дома, перед тем, как улечься спать, солдатская мать тщательно пересчитала полученные деньги, нежно поглаживая каждую купюру. Только в этих  американских бумажках она видела спасение сына, и эта мысль грела ей душу...


6.

     Мария сидела в прокуренном привокзальном кафе  чеченской столицы,   вяло пытаясь отрезать ножом кусок жесткого, остывшего антрекота. Дорога в Грозный оказалась  слишком  утомительной. В поезде, лежа на нижней полке плацкартного вагона,  она несколько дней пути  почти не сомкнула глаз,  поглаживая пристегнутый  на талии пояс с карманом, в котором лежала спасительная  штатовская «зелень».  Перед поездкой женщина предусмотрительно успела разменять  в обменном пункте пяток купюр, за которые получила российские деньги разных достоинств. Эти денежные купюры  она сложила в отдельный узелочек и держала в потайном кармане дорожной сумки.  Сейчас,  сидя за столиком привокзального кафе, Мария мучительно обдумывала свои действия.  Последние суматошные дни,  бессонные ночи,  постоянные тревожные мысли  о сыне  сказались на ее физическом и душевном состоянии.  Спать хотелось невыносимо, женщина то и дело зевала,  озираясь по сторонам, в надежде увидеть  хоть кого-нибудь в российской военной форме. Когда с едой было  покончено,  и солдатская мать уже допивала компот, в помещение забегаловки вразвалку вошел  прапорщик средних лет с помятым и  давно небритым лицом. Мужчина  уселся за столик как раз напротив Марии, хотя  свободных мест в привокзальном кафе  было достаточно. Официанты, свободные  от работы,  о чем-то неторопливо перешептывались, сгруппировавшись за столом у кухонного блока.
     Мария не верила своим глазам. Вот спасение ее сына! Она  немигающим взглядом уставилась на прапорщика,  стараясь привлечь его внимание.  Федерал задумчиво пил пиво, думая о  своем, и не  замечал пристального взгляда женщины.  От мужчины несло легким перегаром,  и было понятно, что в кафе мужчина пришел  «поправить голову».  Мария суетливо  нащупала в сумке конверт с полевой почтой отправителя и обратилась к военному:
     — Не могли бы вы, мил-человек, помочь мне?
     Прапорщик нехотя поднял  на женщину  налитые кровью глаза.
     — Чего тебе, баба?  Говори скорее, некогда мне тут с тобой базарить!
     У Марии от страха все сжалось внутри, к горлу подкатил комок.  Дрожащими руками она протянула военному конверт.
     — Простите, пожалуйста, если  задержу вас.  Я сегодня  приехала из России,  ищу пропавшего сына. В Грозном у меня никого из знакомых нет, поэтому помочь некому...
     Она продолжала говорить, не слыша себя, а ожививший прапорщик уже  заинтересованно тянул руку к конверту. Прочитав номер части,  довольно заерзал на стуле.
     — Я знаю этот полк, он из нашей группировки. Тебе повезло, баба. Я как раз служу там командиром хозяйственного взвода. 
     — Вы мне поможете? —  Мария посветлела лицом.
     — Обещать ничего не могу. Мы люди не такие большие, однако, кое-что можем и умеем.   Правда, если хорошо попросят.
     Прапорщик маслеными бегающими глазами пронзил Марию, казалось, насквозь.
     Женщина мгновенно все поняла. Вот он шанс. Вояка наверняка хронический пропитуха. Может  быть, у него денег нет на опохмел? И она энергично выдохнула:
     — Вы уж мне помогите, любезный, а я в долгу не останусь.
     Развязав узелок, она протянула прапорщику две тысячерублевые бумажки. Деньги, конечно, не такие емкие, как баксы, но и на них можно прилично укушаться...
    Купюры тут же нырнули в нагрудный карман кителя, а прапорщик вынул из стакана бумажную салфетку и корявым почерком написал адрес воинской части, а заодно и номер своего  телефона.
     — Меня Петром кличут, — сказал он, прощаясь. — Позвони мне завтра.  Многого не обещаю, но все, что в моих силах...  Кстати,  а тебя-то как звать-величать?
     — Мария я.  Мезенцева.
     — Ну, прощевай, Мария.  Спасибо, что выручила. 
     Петр с нетерпением махнул официанту,  подзывая его к себе, а  Мария, забрав свои нехитрые пожитки,  вышла из кафе.
     На улице уже смеркалось, в воздухе витала легкая прохлада. Куда идти, где искать ночлег?  Одна в незнакомом городе…  Женщина привычным движением ощупала  прикрепленный к поясу кошель с долларами,  испуганно огляделась по сторонам и двинулась к раскинувшемуся вблизи парку.  Здесь она без труда нашла скамейку, увитую яркой зеленью разросшегося плюща.  «Если что, переночую прямо здесь, — решила Мария. — Скамейку с дороги не видно, авось,  ночь   пройдет спокойно».
     Только она присела на жесткие доски скамьи, как резко накатилась усталость. Глаза предательски слиплись,  бороться с ними  не было ни  сил, ни желания.  Женщина  легла на скамью, подложив под голову куртку,  и задремала.   Ей снились чистые,  привольные луга, усыпанные разноцветным клевером, душистый аромат которого дразнил и  щекотал  ноздри.  Маленький, толстощекий  Юрка пытался поймать пеструю бабочку, промахивался, падал в траву и заливисто смеялся…
     Вдруг, сквозь сон,  Мария услышала посторонние звуки. Открыв глаза, она испуганно встрепенулась. Скрипели колеса детской коляски.  На край  скамейки присела молодая женщина в черном одеянии  и  стала убаюкивать плачущего ребенка, но малыш не успокаивался. Его лицо  покраснело от крика,  ребенок беспокойно  сучил ножками.
     — Мокрый, поди,  —  робко предположила Мария. — Надо бы мальца перепеленать.
     — Дочка у меня,  — улыбнулась чеченка,  —  капризная, жуть!  Ни за что в мокром   белье лежать не будет.
     Мария помогла молодой матери перепеленать ребенка. Та ее поблагодарила,  и хотела было попрощаться, но заметила  тоскливые, запавшие  глаза  своей случайной помощницы.
    Чеченка ласково положила руку на плечо Марии  и участливо спросила:
     — У тебя тревога на лице, сестра. Что-то случилось?  Скажи, не бойся. Может быть, я смогу тебе чем-нибудь  помочь.
     Такой простой и душевной теплоты солдатская мать не ожидала, тем более от местных жителей. Она взглянула на смуглую девушку и, уловив сочувственный взгляд, расплакалась. Как хотелось ей выплеснуть свою материнскую боль  порядочному человеку, который, пусть и не поможет, но поддержит добрым и ласковым словом, искренней улыбкой, наконец!
     — Беда у меня,  милая.  Не просто так я приехала в ваш город.    
     — То, что ты русская,  я уже догадалась. А  то, что у тебя большая беда,  так это  на твоем лице написано.  Пойдем-ка, дорогая, ко мне в дом, я тут неподалеку живу. Мы с Магомедом, моим мужем, будем рады  тебе помочь. Утро  всегда  мудренее вечера!    Давай  познакомимся! Меня Зухрой зовут, а доченьку Аишей.
     Женщины  поднялись со скамейки и пошли по  широкой аллее под скрип колес детской коляски. Бархатный ветерок трепал слегка  выбившиеся из-под легкой косынки волосы Марии, а в ее голове  роились чувства благодарности. Все-таки на земле хороших людей больше, чем плохих!  И эта истина не требует доказательств.


7.
   
     Полковник Черепанов  чувствовал себя в роли ужа на сковородке. Он ерзал в рабочем кресле, постоянно вскакивал, хватался за телефонную трубку,  и попросту не мог найти себе места. Полковнику так хотелось поскорее избавиться  от  назойливой посетительницы — солдатской матери, что в голове  у него  уже   прокручивались варианты уважительных причин, дающих право  убежать подальше от ее молений и просьб.  Хоть бы начальство вызвало на экстренное совещание, что ли!
     — Уважаемая, да поймите же вы,   в конце концов! Как и в Афганистане, боевики в Чечне тщательно планируют засады, места которых выбирают грамотно. Их цель —  уничтожение  боевой техники, захват не только материальных ценностей, перевозимых в транспортных колоннах,  но и захват заложников.  И такие засады в последнее время приобретают наиболее массовый характер!  Каждый день у нас происходят стычки. Да,  иногда  наши люди гибнут,  и  плен  —  это не исключение!  Но ведь у нас  война,  а не черноморский  курорт!
     Мария напряглась, вся превратившись  в слух, когда большой военный начальник упоенно начал рассказывать ей  о том, что  ее сына Юрия Мезенцева  до сих пор ищут,  что он,  возможно,  находится в плену в одном из чеченских кланов.
     — А если мой сынок в плену, возможен ли обмен пленными?  Я слышала, что такое бывает.
     — Да, на условиях межправительственного договора  взаимный обмен пленными возможен, но это больше вопрос политический. Тут от нас мало что зависит,  и все же  командование  постоянно контактирует  с руководством воинствующей стороны, а также  с Красным Крестом.  Необходимо время… Может полгода, а может и год.  Все зависит от обстоятельств.
     Мария не могла сдержать слезы. Они лились и лились, но она их как будто не замечала.
     —  Мамаша, возьмите себя в руки  и попросту ждите!  В любом случае надо надеяться.  Найдем мы вашего сына.  Я  дам  вам номер  телефона своего помощника, держите контакт с ним. Он обязательно будет  информировать вас  обо   всех новостях...
    Уже за дубовой дверью кабинета  полковника до Марии,  наконец,  дошло, что спасение сына теперь только в ее руках. Никто не поможет матери, кроме ее самой. И тогда женщина решилась. Нужно непременно искать ключ к решению проблемы у местных жителей...

8.

     Зухра и ее муж Магомед сыграли в жизни солдатской матери счастливую роль талисмана. Всю неделю Мария прожила в их  теплом и радушном доме. Ведь по чеченским обычаям званый  гость  находится  на одной ступени с Аллахом.  Мария  вначале  очень стеснялась. Да и как тут не стесняться?  Ее приютили совсем  чужие люди, которые  в душу к ней с назойливыми расспросами тактично не лезли,  но как могли,  пытались хоть на время заглушить ее душевную боль. Магомед попросил у Марии фотографию ее сына, долго вглядывался в изображение.  На фотографии Юрка был  в строгом темном костюме, с повязанным поверх рубашки галстуком в модный горошек. Снимок был сделан как раз накануне получения диплома. Джентльмен — ни  дать  ни взять.  На стареньком ксероксе Магомед размножил  фотографии.
     — Я завтра с утра поеду по службе по районам, возможно, что-то и разузнаю!
     Он положил фотку в свой большой кожаный бумажник и многозначительно добавил:
     — Чутье мне подсказывает, что мы на  правильном пути. И Аллах нам здесь союзник...
     Чтобы как-то отвлечься, Мария пыталась загрузить себя домашней работой.  Вместе с Зухрой она  пекла чеченские домашние лепешки «хингалш», возилась с Аишей, гуляла с собакой — крупным и лохматым водолазом Майком.
     Магомед вернулся домой лишь на четвертый вечер. Глаза его светились радостью.     Еще с порога квартиры он громко выдохнул:
     — Вроде  нашел я твоего парня.  Два дня мотался впустую, а вот вчера случайно наткнулся  в Гудермесе на одного знакомого проводника, рассказал ему эту историю. Тот заинтересовался,  проникся твоим несчастьем. Так вот, привел он меня в один дом, там как раз был  закрытый сход полевых командиров. Ты меня не спрашивай о том, каких трудов мне стоило  правильно начать  разговор,  только один из  собравшихся, взяв снимок в руки,    слегка занервничал….
     — Он его узнал?  — с нетерпением перебила Магомеда Мария.
     — Ручаться он не может, но сказал, что очень похож.  Батрачит твой сын сейчас в одном из аулов, ковыряется в навозе.
     — А как точно узнать?  Мне  могут его показать?
     — Не знаю, это навряд ли.  Отпускать солдата тоже никто не собирается.  Мария, вспомни, были ли особые приметы  у твоего Юрки?  У того пленника, командир сказал,  наколка есть на руке:  розочка и какая-то буква или цифра.
     Магомед  продолжал увлеченно  рассказывать о неожиданных событиях  прошедшего дня  и не заметил, что ноги у  Марии подкосились,   она в глубоком обмороке рухнула на ковер. Спасительная татуировка на правой руке сына рассеяла все ее сомнения. Эту наколку Юрка по глупости сделал еще в шестнадцатилетнем возрасте. Вместе с дворовыми мальчишками от безделья они воспользовались услугами одного бывалого зэка, специалиста по таким «художествам».  И не цифра  была на его руке, а буква «М».    Юрка боготворил  свою маму,   эту буковку он вывел в ее честь...


9.               

     У Исы Кучугова, полевого командира группы боевиков,  было скверное настроение.  После вчерашнего чрезмерного возлияния во рту стояла самая настоящая засуха. Ни кружка рассола, выпитая с раннего утра, ни тарелка жирного хаша не помогали. Мужчина  сидел в хате и нервно пересматривал  оперативные сводки  за последнюю  боевую неделю.  В комнату зашел его заместитель,  доложив  о том, что с ним хочет встретиться женщина, приехавшая из России.
     Мария вошла в горницу, дрожа как осиновый лист. У нее был такой  изможденный вид, что жалость  к этой несчастной женщине передалась и командиру. Он усадил гостью в кресло и услужливо предложил ей  воды.  Их разговор  был конструктивным и недолгим.
     — Я солдат, — так начал свою патетическую речь горец. — Чечня — это особая республика. Еще со времен великого Шамиля ее пытались покорить русские. Так вот, чеченский народ можно истребить, но нельзя поставить на колени! 
     Иса почесал пальцами свою пышную с проседью бороду, и продолжил:
     — Чеченский народ не любит диктата, а федералы нам навязывают свою волю.  Этого не будет никогда! Ты не думай, что у меня нет сердца.  Сам воспитываю троих сыновей и одну дочку.   Я прекрасно  тебя понимаю и очень хочу войти в твое положение.  Только и ты пойми...
     Мария устала и от дороги,  и от этого блистательного вступления. Ей захотелось как можно быстрее устранить все разногласия,  поэтому  она  торопливо выложила из сумки две пачки стодолларовых купюр, одна из которых была уже похудевшей.
     — Ты,  женщина,   очевидно,   меня  не так поняла! Я  ведь не барыга рыночный, я солдат! Деньги — дело хорошее, нужное, только для меня они имеют значение второстепенное. Спрячь свои доллары, они   пригодятся тебе на той стороне.  Я тебе предлагаю совсем  другое.    Еще в декабре 1994 года, в самом начале  боевых действий, мы по своей воле  отпускали ваших солдат.  Но потом перестали это делать,  так как  нас об этом никто не просил и ничего не требовал.   Поэтому я ставлю перед тобой свое условие: приведи мне пятерых пленных чеченцев,  и я отпущу столько же пленников-федералов. Баш на баш, как говорится! Не захотят неверные отдавать живых людей, так и быть, опять же пойду тебе навстречу. Привези мне тогда пять мусульманских трупов. Негоже им валяться в  экспертном холодильнике, мы должны их достойно похоронить,  таковы наши  национальные традиции. Полагаю, что федералы  решат твой вопрос положительно, ведь ты — мать солдата! У нас, у чеченцев, особое уважение к  своим матерям.  А сейчас  я  разрешаю тебе короткое свидание с  сыном.
     Кучугов вызвал к себе заместителя, дал тому наставления,  и Мария  в сопровождении боевика вышла из горницы. На хозяйственном дворе, огороженном рядами колючей проволоки, она наткнулась на корягу и ушибла лодыжку. Но боли не  ощутила, глаза Марии с нетерпением оглядывали все вокруг.  Неожиданно из ворот хлева выехала телега, груженная навозом. Ею управлял худой, чумазый  мальчишка. Не сразу Мария признала в нем своего Юрку.  Но эти огромные глаза-озера, они не поблекли даже в плену! Сердце Марии готово было выскочить из груди. Женщина не помнила, как кинулась навстречу сыну. Она очнулась лишь тогда, когда ее Юрка, ее сын оказался  в материнских объятиях. «Есть, есть Бог на свете, — шептал ее внутренний голос. — Он все видит и слышит.  И в  него нужно, обязательно нужно верить...».

                10.

               
     Обратно, в воинскую часть,  Мария неслась на крыльях любви и надежды. Те три часа свидания с сыном, что милостиво разрешил гордый и строгий  чеченский командир, растопили душу женщины.  Материнское сердце  было полно искренней благодарности Исе Кучугову. Вот ведь —  враг, но душу-то имеет,  да и совесть, видимо, тоже.  И понять его как-то можно! Он человек военный и тоже подчиняется приказам сверху...

     С  майором  Савельевым, тем самым офицером, о котором всуе упомянул высокопоставленный полковник из штаба, Мария встретилась не в рабочем кабинете, а в  городском сквере. Она посчитала, что вне казенных стен разговор выйдет  более открытым и искренним. А там, в конторе, и прослушка может быть, да и видеоглаз тоже. Как говорится, береженого  Бог бережет!
     Майор особо долго в проблему не вникал. Коротко выслушав Марию, он запалил вересковую трубку,  выпустив несколько кудрявых колечек дыма, откашлялся и  вымолвил:
     — С обменом пленных, мать, дело «швах», или почти «швах». Государственной программы по освобождению пленных, как таковой, нет.  Не знаю почему, но кто-то  там наверху решил,  что рабочая  группа  по поиску пропавших без вести солдат стране не нужна. Конечно же, комиссия эта на бумаге  существует, но она не работает!  Поэтому  ты должна знать, что такие  непростые дела решаются только на высшем уровне. И в каждом случае все крайне индивидуально.  Слишком большие люди здесь замешаны, а цепочка до них довольно длинная. Ничего тебе обещать не могу, но давай, как говорится,  попробуем. Генерал сидит высоко, поэтому  и прихлебателей много.  Для начала сделаем малую подмазку.
     — Зачем же малую? — воскликнула Мария. — Давайте сделаем сразу такое предложение, от которого будет трудно отказаться!
     — А ты башковитая, мать! Тебе бы в Госдуме сидеть, а не по свету странствовать!  Ну,  кутить, так кутить!  Давай пять штук зеленых и на старт!
     Женщина отсчитала  пять стодолларовых бумажек и вложила в ладонь майору.      На лице офицера обозначилась легкая гримаса. 
     — Да ты, женщина, никак с Луны свалилась! Самого простого не понимаешь! Пять штук — это  пять тысяч!  И не факт, что этим дело ограничится. Ситуация-то уж больно  щекотливая. Не решить ее в одиночку. А при такой цепочке можно и хорошо проколоться. Риск есть риск.
     Мария не дала майору возможности завершить монолог.   
     — Риск не риск, но если будет конечный результат с освобождением сына, то получите еще столько же!
     — Вот это уже другой разговор! Давай, мать, встретимся послезавтра, и я попробую разрулить этот вопрос...

     Но через три дня встреча с майором Савельевым не состоялась,  он отказался от нее, ссылаясь на свою занятость.  Еще через три дня  перенес встречу на следующую неделю.  Все эти долгие дни  Мария мучилась в ожидании ответа, пыталась через Магомеда подключить к проблеме других федеральных военных чиновников, но все  только сочувственно качали головами да разводили руками. И когда при следующем контакте  майор Савельев сообщил, что генерал уехал в срочную командировку в Москву, женщина поняла, что ее просто водят за нос.  С потерей части денег она уже смирилась,  а жаловаться на хапуг и мошенников было некому. Мария прекрасно понимала: «ворон ворону глаз не выклюет». Рука, как говорится,  руку моет, а две руки моют лицо! Сама виновата! Незачем быть такой доверчивой. И все же вернуться  ни с чем к полевому командиру — это собственноручно подписать сыну смертный приговор. Набравшись смелости,  женщина направилась в штаб группировки и   записалась с большим трудом на прием к одному из заместителей генерала.
     И здесь сценарий беседы оказался похожим, только  эта самая беседа носила уже   задушевный характер. Не в пример полковнику Черепанову,  этот старший офицер был весьма улыбчив и услужлив. Не успела Мария усесться в кресло, как хозяин кабинета приказал принести черный кофе с галетами и минеральную воду. Но как только разговор зашел об  обмене пленными, глаза полковника потускнели.
     — Этот вопрос, уважаемая товарищ Мезенцева,  решается не в Грозном, а в самой Москве! Таковы реалии. Мы, конечно, не отказываемся, не отталкиваем от себя эту проблему, но,  к сожалению, нужно вооружиться терпением. Во всяком случае, процесс освобождения  вашего сына весьма длительный, и за несколько дней его не решишь. Спасибо вам за успешные поиски! А что касается трупов чеченских солдат, то и здесь существуют проблемы. Процедура опознания довольно длительная,  без нее выдать тела другой стороне мы не вправе, так как  возврат тел проходит сквозь сито ведомственных инструкций.  Но мы обязательно будем  принимать меры!  Вот что,  уважаемая…  Поезжайте-ка   домой  да  ждите от нас известий. Мы никогда не оставляем наших бойцов в беде!
     Не чувствуя под собой  ватных ног, неустойчивой  походкой Мария вышла из кабинета высокого начальника.  Голова у нее кружилась. Туман, который напустил помощник генерала,  означал для ее сына земной конец.  Пропала последняя искорка надежды. Но что удивительно, слезы больше не выступали из глаз женщины,   их попросту  уже не было.  Мария невольно взглянула на себя в зеркало лифта и ужаснулась: на нее смотрела не сорокапятилетняя цветущая женщина, а седая,  морщинистая и изможденная старуха.  Не отводя  отстраненного взгляда от своего отражения, она  вслепую нащупала кнопку нужного этажа,  и кабина плавно начала движение вниз…

11.
               

     Едва солдатская мать появилась  на пороге крыльца, как  полевой командир  понял все  с полувзгляда.  Глаза Марии были пустыми, в них читалось безумие.  Спрашивать-расспрашивать  женщину  было не о чем. Вздохнув, Иса зажег спичку и поднес язычок огня к сигарете.
     — Значит так, мать, — с горечью сказал горец. — Если ваши федералы не жалеют своих солдат, не отвечают за их молодые судьбы, то и мне думать об этом не с руки. Я и так сделал больше, чем мог. Шакалы, даже трупы наших парней не согласились  отдать!  Но я  — военный человек, женщина! И подчиняюсь я не только Аллаху, но и железной дисциплине. Через пару-тройку дней мы снимаемся с места и меняем место дислокации. Брать пленных с собой   запрещено,  мы не имеем право нарушить этот приказ. Поэтому даю тебе и твоему сыну трое суток для прощания. На это время я прикажу освободить его от всех видов трудовой повинности.
     Чеченец торопливо вышел из комнаты, а  помощник командира повел Марию в горницу с отдельным входом, специально оборудованную для  личных свиданий...

12.


     «Ветры буйные,  ветры вольные, не шумите вы, не тревожьте сон.  Не будите вы сына родного, сына-первенца, пусть и взрослого…  Жестко спать ему на земле чужой,  каждый стебель здесь больно колется. Каждый камень здесь давит на душу…» - мысленно шептала Мария,  сидя у изголовья спящего Юрки.  Бережно гладила его по отросшему,  непослушному вихру,   жадно вглядывалась в  родное, почти детское   лицо,  запоминая каждую его черточку.
     Все три дня последнего свидания с сыном пролетели как одно мгновение. Днем Мария старалась держаться как можно бодрее, давая сыну понять, что еще не все  потеряно, что  его скоро освободят из неволи. В последнюю ночь  мать и сын не сомкнули глаз, они долго разговаривали, вспоминая детские годы мальчика в деревне. Мария прижимала к себе Юрку и с трудом, с большим трудом сдерживала себя, чтобы не сорваться в крик. Невидимо для всех она  мысленно сковывала свое тело  тесным обручем, боясь выдать тревогу внешним волнением. Бедный мальчик, пусть он ни о чем не догадывается...
     Рано утром Марию позвали  к полевому командиру группы боевиков. Иса Кучугов   снял с книжной полки  «Евангелие» карманного формата и протянул  его несчастной матери. Не успела она  раскрыть писание,  как сквозь открытую форточку услышала автоматную очередь, разорвавшую утреннюю тишину. Обезумевшая Мария пробкой выскочила из хаты. В нескольких метрах от крыльца она увидела пять распластавшихся на земле тел.  Ее Юрка еще бился в конвульсиях. Бедная  мать приподняла голову сына и заглянула в его безжизненные глаза. Юрка сделал неглубокий вдох, воздух со свистом вышел из груди, сын вздрогнул и затих. В уголках его губ скопился сгусток пенной крови.  Марии ничего не оставалось, как закрыть сыну глаза...


13.
               
     И Зухра, и Магомед окружили русскую женщину повышенной заботой. Благодаря магомедову блату,  тело Юрки было помещено в холодильник  морга одной из больниц города.  Чеченский штабист наскоро  состряпал акт о смерти пленника. Эта бумажка, хоть и не имела большой юридической силы,   все же  была  каким-никаким  документом для чиновничьей бюрократии. Мария  хотела сделать еще одну  попытку найти  понимание со стороны российских начальников, но  сильная обида подавила это желание. Женщина вспомнила о прапорщике Петре и лихорадочно стала искать  номер его телефона…   
     Они  встретились  в том же привокзальном  кафе,  где  им довелось пообщаться в первый день  приезда Марии в Грозный. Узнав о расстреле ее сына, Петр повел себя странно.
     — Сидела бы ты, баба, у себя дома, щи да каши варила, а не совалась в серьезные мужские дела.  Теперь не узнаешь, почему твой Юрка   оказался у чеченцев.  В плен попал? А ты докажи!  А вдруг он перебежчик, предатель родины, одним словом…    Кто знает, быть может,  он  и мусульманство успел принять…
     От возмущения у Марии перехватило дыхание.  Она пыталась что-то сказать, но слова  гнева застряли где-то глубоко в горле.
     — Теперь у тебя появились проблемы с транспортировкой.  Понимаю.  Закопать бы твоего щенка, как собаку дворовую, но мы же люди.
     Прапор подозвал к себе официанта, заказал  бутылку водки и нехитрую закусь.
     — Давай выпьем,  Мария.  Помянем твоего сына по-нашему, как полагается.
     Мария молча отодвинула от себя налитый доверху стакан.
     — Брезгуешь, значит.  Правда-матка глаза колет. А я выпью. Тем более, повод подходящий.  Да ты морду  в сторону-то  не вороть,  все равно без моей помощи тебе не обойтись.
     Петр одним махом опрокинул в себя водку, подцепил на вилку соленый огурец и продолжил:
     — Слушай сюда. Другого выхода у тебя нет.  Если  все делать  по правилам, тебя задолбают бюрократы.  Сама знаешь, в нашей стране за все надо платить. И много!   Но если заплатишь мне — организую перевозку по высшему классу. И свидетельство о смерти сварганю,  и сумку нестандартную  организую. Да, да! Сумку! Да не падай ты в обморок! Ишь,  как побледнела! Пойми, тут ведь не до цинкового гроба.  Тайно перевезешь своего пацана на родину.  Только не спрашивай у меня,  женщина, как я  упакую тело в ту сумку.   Дело уж больно деликатное….
     Прапорщик обтер вспотевший лоб носовым платком, дыхнул на Марию перегаром.
     — Не дрейфь!  Упакую  так, что ни один запашок не выбьется наружу. Довезешь в поезде без происшествий.  Я сам доставлю  груз к вагону.
     Мария  сидела  ни жива  ни мертва.  Ужас читался в ее глазах, переливался через край,  смывал  выражение лица, делая из него бледно-серое пятно. Как сквозь густую завесу тумана  слушала она пьяную речь  прапора,  но    рука уже   автоматически  лезла в сумку. Вытащив пять зеленых  бумажек, она  протянула их командиру хозяйственного взвода. Петр  задумчиво взял доллары в руки,  поразмышлял секунду-другую, и вернул Марии две сотенных.
     — Пробросаешься, баба.  Не зверь я.  Тебе самой деньги нужны. Дорога, она вон  какая длинная!
     И тут взгляд  женщины преобразился,  стал осмысленнее.  Прикоснувшись ладонью  к плечу  прапорщика, она  тихо попросила,  точнее приказала:
     — Петр,  пожалуйста,  положи  в  ту сумку  немного  зеленой луговой травки.  Мой мальчик  любил  душистый  клевер.  Пусть  в этот страшный путь его сопровождает деревенский запах родины…

14.

               
     До  Москвы Мария добралась без происшествий. К составу подошли  родственники по второму мужу, помогли пересесть в поезд, идущий на север. Заодно позвонили Семену — двоюродному брату Марии. Объяснили обстановку.  Именно он и встречал  Марию на станции в родном городе,  приняв из ее рук жуткий груз.    Без особых проблем пристроили тело Юрки на хранение в большой промышленный холодильник.
     Зеленые «квартирные» бумажки, которых уже оставалось с «гулькин нос»,  и здесь сыграли свою нужную роль. Безо всяких бюрократических проволочек женщина предала тело сына земле, поставив поверх могильного холма алюминиевую пирамидку с пятиконечной звездочкой. Фотография сына утопала в цветах, а на сердце у  Марии царила гнетущая пустота.  Когда она в скорбной толпе родственников и  друзей сына  возвращалась с кладбища  к ожидавшему у бровки дороги автобусу,  ее десятилетняя дочка  буквально повисла на ее руке, прошептав:
     — Мамочка, милая! У тебя еще есть я!  Я так тебя сильно люблю!
     Мария крепко прижала дочь к себе, из ее сухих глаз  наконец-то хлынули слезы.

15.
               
     Второй этап хождения по мукам начался у Марии вскоре после похорон сына. Из частного московского банка пришло письмо о начале взыскания грабительских процентов. Взяв ходатайство от администрации городской больницы об отсрочке выплаты, женщина вновь  поехала в  Москву. Ни менеджер, ни начальник отдела кредитования банка  не захотели с ней разговаривать, ссылаясь на сильную занятость.
     И тогда Мария решила сыграть с судьбой в рулетку. Терять  квартиру было равносильно самоубийству, ведь на ее попечении были дочка и больная свекровь. Не скитаться же им по углам и весям в поисках крова и хлеба!  Набравшись духу,  женщина  записалась на прием к самому владельцу  банка.  Целых пять дней обивала она порог приемной. Наконец секретарша, симпатичная молоденькая девушка с модельной внешностью,  объявила:
     — Иван Константинович ждет вас.  Пожалуйста, поторопитесь.  На изложение просьбы у вас только десять минут.
     Когда Мария вошла в огромный, шикарно обставленный кабинет, его владелец, коротконогий полный мужчина лет шестидесяти пяти  с большими залысинами на голове, хлопотал у огромного аквариума, занимающего одну из стен кабинета.  Переливающаяся подсветка аквариума создавала неповторимую атмосферу.  В изумрудной воде среди  ярко-зеленых водорослей и перламутровых кораллов сновали веселые стайки  разноцветных рыбок. Женщина застыла в удивлении. В таких хоромах с демонстративной роскошью ей  никогда  не приходилось бывать прежде.
     — Нравится? — спросил хозяин кабинета, удовлетворенно заметив  восхищенный женский взгляд.  —  Любимейшее мое увлечение.   Знаете ли,  оно успокаивает…
     Выключив подсветку аквариума, банкир подошел к добротному массивному столу,  явно изготовленному  из   ценных пород  древесины.
     — Что привело вас ко мне? — деловито осведомился он.
     — Я… —  замешкалась было Мария, — пришла по очень деликатному делу, и даже не знаю с чего начать!
     — Начинайте с сути, то есть с самого главного! Да не волнуйтесь вы так!   Присаживайтесь там, где вам  будет удобнее.
     Мария опустилась в одно из уютных, мягких кресел, еще раз обвела глазами стильную и роскошную обстановку кабинета. Все здесь говорило о солидности и состоятельности главы учреждения. Внезапно ее взгляд  остановился на портрете,   стоящем  на журнальном столике.  С портрета весело улыбался паренек лет семнадцати.
     —  Это Данька,  Даниил — внук мой! —  с гордостью  объявил банкир.  — Спортсмен и круглый отличник, в этом году школу  с золотой медалью закончил!  Башковитый парень,  что ни говори.   Большое будущее у него!  Да вот беда,  упрямец,  не знаем, в кого!
     Хозяин кабинета подошел к столику и взял портрет в руки.
     — Хотя нет…  Упрямый он в деда, то есть в меня! — банкир усмехнулся.
     Мария молча слушала пожилого человека, мысленно радуясь отсрочке  своего невеселого рассказа.
     — Представляете, что  удумал этот шельмец?  Ни за что не догадаетесь! После окончания десятилетки Данька решил пойти служить в нашу доблестную армию!  Это в сегодняшнее-то время, когда каждый третий призывник собирает справки, чтобы отмазаться от нее!  В итоге — у дочери истерика,  чуть ли не гипертонический криз,  зять же бессильно разводит руками. А что я могу сделать даже со своими связями?  Внук принял решение поступать в ВУЗ только после службы, и точка!   Сначала, говорит, долг необходимо отдать отечеству, а потом уже все остальное… 
     Банкир бережно поставил портрет внука на место.
     — Ах, да!  Что-то я разболтался. Извините старика.  Я внимательно  вас слушаю!
     И тогда Мария, собрав всю волю в кулак,  поведала  главе  банка  свою грустную историю со всеми подробностями. Следует заметить, что  банкир  ни разу   не перебил ее,  внимал каждому ее слову,  нервно грыз карандаш,  временами хватаясь за пузырек с лекарством.  Судя по  одутловатому лицу, мужчина имел проблемы с сердцем.  А Мария  говорила и говорила, обнажая все, что накопилось в ее душе,   забыв  об отведенном на аудиенцию времени.  А когда она замолчала, плачущим голосом закончив свою исповедь, владелец банка взял со стола принесенный ею Договор кредитования,  мельком пробежал глазами по страницам и разорвал тонкое дело на две части.  Затем,   по очереди взяв в руки и эти две половинки,   разорвал страницы в мелкие клочья,  взмахом ладони отправив бумажный мусор в корзину.
     Лицо его выражало не только сострадание, глаза банкира были наполнены слезами.
     — Извините меня, старика.  Мужчины не должны плакать, но иногда бывают исключения из правил.   
      Поднеся к лицу белоснежный платок, он тихо добавил:
     — Это все, что я мог для вас сделать! Большего не сделает даже Всевышний!
      Мария оцепенела от неожиданности.  О  подобном финале она  и не помышляла. Первым ее желанием  было кинуться к пожилому человеку,  расцеловать его,  однако женщина сдержала этот секундный порыв. На ее  глаза снова набежали слезы,  но на сей раз это были слезы радости.  Единственное, что смогла сделать солдатская мать, это    поклониться  доброму человеку до самого пола.
     Дверь за Марией закрылась, а банкир, подойдя к журнальному столику, снова взял в руки портрет внука.
     — Вот такие дела, Данька.  Самое главное,  всегда и во всем оставаться человеком! Я думаю,  что тебе никогда не будет стыдно за своего деда. 



     P.S. Вот и поставлена последняя жирная точка в этом грустном повествовании. Прошло уже много лет, а передо мной до сих пор стоят бегающие из стороны в сторону глаза рассказчика. Мы с ним стояли  в душном тамбуре скорого экспресса и долго разговаривали о текущей политике России, о давних событиях  в Чехословакии, о долгой и надоевшей войне в Афганистане, о внутрироссийских конфликтах на Северном Кавказе.  И когда  разговор зашел о второй Чеченской кампании 1999 года, мой собеседник заметно  оживился. Чувствовалось,   что  тема тех событий  заметно  всколыхнуло его душу.  Он нервно курил одну сигарету за другой,  туша  окурки о кованый каблук своего ботинка.
     У попутчика  была хорошо поставлена речь,  и  сам  пассажир создавал довольно приличное впечатление.  Только лихорадочный блеск глаз   и легкая дрожь в руках выдавали его волнение.  И сегодня я, вспоминая  его горький  пересказ тех давних  событий, грешным делом подумал,  а не является ли мой случайный собеседник одним из героев  данного  рассказа? Мне бы очень хотелось проследить  дальнейшую жизнь  людей, задействованных  в этой трагической истории.  Однако как тут проследишь?  И,  если по услышанным фактам мне как-то удалось реконструировать, пусть и не в полной степени,  эпизоды той истории, судьбы  гарнизонных офицеров так и остались за кадром.
     В настоящее время я не исключаю вероятности,  что мой случайный  попутчик захотел снять с души  висевший на нем тяжелый груз вины, который  навязчиво сопровождал его все эти годы. Не знаю, мне остается только гадать. И в сегодняшнее трудное время экономических и политических проблем,  когда каждый человек решает для себя задачи выживания и поиска своего места в жизни, мне ничего не остается,  как сомневаться.    Все может быть, все может быть...               



Город Кельн,  июль ,2015 год.