Хотелось бы обозначить третью позицию между «Украины нет» и «Украина це Еуропа». Я, конечно, русский и патриот России, но отказываться от своих корней и фамилии я бы не стал. Кроме того, в нашей семье по отцовской линии всегда были колебания относительно национальной идентичности: кто мы? Русифицированные украинцы или русские с украинскими корнями? Недавние трагические события на Украине позволяют задуматься о том, что же такое Украина и какова ее идея.
Открещусь от крайних позиций. Даже если мы предположим, что Украины нет, а есть Малороссия или «испорченная» полонизированная Россия, то ситуации это не поменяет. Малороссия не Великороссия — здесь нет финского субстрата и болот. Даже если предположить, что украинский язык — это диалект русского языка, то само по себе это отождествление не отменит того факта, что ментальность двух народов и философия двух регионов различаются.
Русские говорят «облако», украинцы говорят «хмара». Облако облекает (одевает) небо. Чистое небо для русского неприлично голо. Русский религиозный философ Феофан Затворник (1815-1894) видел в чистом небе «лазоревую бездну» - обитель падших ангелов. Для украинца «хмара» созвучно с хмуростью. Теперь обратимся к отношению к войне. По-украински война звучит также: вiйна. Однако если на Украине война заканчивается «перемогой» одной из сторон, т. е. одна из сторон пересиливает, перевозмогает другую, то в России война заканчивается «победой». В слове победа нет силы, в ней лишь фиксируется окончание беды. Русские не хотят войны, но они в неё периодически вовлекаются. Война для них как стихийное бедствие, которое приходит и проходит само собой. Русские не начинают и не завершают войн, однако войны их затягивают, как будто посылаемые свыше. Отсюда у них сверхъестественные помощники: то генерал Мороз (гневная ипостась Деда Мороза), то лёд Чудского озера. Позиция украинцев более близка к европейской: война — это игра.
Видимо, украинцы более реалистичны и практически лишены мистики. Верхняя часть их флага — синяя, «блакитная» полоса неба над «жовтой» колосящейся нивой спелого хлеба. В российском флаге тоже есть «блакитная» полоса, однако выше ее белое наднебесье трансцендентного мира, а ниже кроваво-красная полоса юдоли страдания. Русская неделя (цикл) заканчивается мистическим «воскресением». На Украине воскресение — это «недiля», т. е. время отдыха.
Критики Украины замечают, что крещение Руси было, а крещения Украины нет. В этом есть своя правда.
Какое событие обозначает начало России? Пожалуй, «купель Херсонеса» и крещение князя Владимира. Как бы его не изображали на украинских гривнах, «Володимир» не «хохол». Украина претендует на большую древность. Мой дед рассказывал как слышал по радио про «трипiльску культуру» первых неолитических земледельцев на берегах Днепра, которые пришли с Балкан 5 тысяч лет назад. С тех пор приходили и уходили завоеватели, менялись языки, но крытые соломой хаты стояли селами на Украине. Иногда азиатские кочевники загоняли их на Карпаты (в Западную Украину), иногда они возвращались обратно.
Типичный украинец — это селянин. Оттого так искусственна украинская «мова», когда пытается описать явления научного, административного или даже религиозного порядка. Когда Библию попытались впервые перевести на украинский язык (кулiшiвку) в XIX веке, то Израиль превратился в Сруля, а Господь — в Пана. На этой основе даже родился анекдот: «Сруль блюе на Пана», т.е. Израиль надеется на Господа.
У русских нет селян — у них крестьяне. Русский крестьянин не связан с землей. Корнем его имени является «крест». Он крестоносец, рекрут имперской армии, солдат. Он сбывается на войне. Русский не может радоваться простым радостям жизни: ему нужен Третий Рим, Торжество Православия, Космос. Зачем украинцу космос? Тiльки добра жiнка, хата та шматок сала на хлiб. Идеал украинца хутор, хата с краю — восточноевропейский вариант коттеджа. В этом они сродни европейцам. Поэтому их легко купили на Майдане за «безвиз».
Однако Украина не Европа. Украина — страна у края, на границе, на периферии. В Европе свое понимание края. Граница это не точка перехода, не Казачья Сечь, а провинция и колония — отстойник худшего, тогда как лучшее всегда уходит в центр, в метрополию. В европейской культуре есть два образа границы: клоун (clown) и одеколон (eau de cologne) — оба эти слова происходят от слова колония (colonia). Клоун — это нелепый провинциал, который забавляет публику своими выходками, а одеколон — это разбавленный парфюм. Лучше всех периферийность осознали поляки и прибалты. Поэтому они активно участвуют в вестернизации России и Украины, лишь бы снять с себя проклятие переферии. Со временем периферия приобрела новые оттенки: Дикий Запад, где прав тот, кто первым выхватит револьвер, а также типичные страны Третьего Мира.
Украина не просто страна у края. Это и есть сам край. Её раскалывает на две части Днепр, про который Гоголь-Яновский (1809-1852) писал, что «редкая птица долетит» до его середины. Обычно реки объединяют — Дунай, Волга, Миссисипи — но Днепр разделяет Украину на две части западную и восточную. Сакральным регионом западной Украины является «Волынь» — страна воли и будущего, Will-land. Сакральным регионом восточной Украины являтся «Слобожанщина» — страна свободы. В украинском языке «в» и «л» часто меняются местами: колбаса — ковбаса, колпак — ковпак, слобода — свобода. Казалось бы, воля и свобода синонимы. Однако Слобожанщина это не Will-land. Слободами называли пустующие земли, поэтому свобода тождественна пустоте. Слобожанщина это Vacant-land. Воля неотделима от желания. Доброволец — это, по сути, охотник, искатель, потребитель, носитель субъектного начала. Свобода неотделима от простора, незанятого пространства. Поэтому «освобождение» по-русски звучит страшнее, чем по-украински (визволення). Вольной может быть птица, а свободным пустое место. Освободить значит опустошить.
Оппозиция Волыни Слобожанщины обнажает метафизическое неснимаемое противоречие между субъектом и объектом, духом и материей, желанием и пространством. Поистине, Украина метафизическая, но одновременно и трагическая страна.