Заповеди покоя

Леонид Развозжаев
Я всегда считал себя атеистом. Да и теперь, наверное, не могу в полной мере назвать себя верующим. Но все же в моей жизни, как, впрочем, наверное, и в жизни многих людей были случаи малообъяснимые с точки зрения материалиста. Предчувствия и интуиция, цепочки неожиданных случайностей и даже спасение жизни в таких случаях, когда, казалось бы, это было невозможно. Но сейчас я хотел бы рассказать о молитвах, вернее, об обращении к Богу и как все это «работало» в реальности.

До попадания в тюрьму я не только не знал ни одной молитвы наизусть, но, наверное, никогда в жизни даже не читал ее текст, ни одной. Первый мой сокамерник в «Лефортово» был очень набожным человеком. Каждый вечер он читал молитвы, наверное, на старославянском церковном языке. Мне становилось как-то спокойней, часто я просто засыпал под них. Наверное, спокойствие — это было как раз то, что мне нужно. Дмитрий меня буквально заставил записать «Отче наш» и «Иисуса молитву». Сам молитвы в «Лефортово» я практически не читал. А, нет — вру. Начал читать примерно через месяц как раз когда сменился сокамерник. Алексей тоже читал молитвы, хотя делал это как-то более интимно, не вслух. Я тоже читал про себя.

Сидя в «Лефортово», я совершенно был уверен, что мой суд будет 12.12.2012, суд о продлении срока. Конечно, тут молитвы не причем, я думаю, просто вышло интуитивно. И, в результате, как многие знают, это рядовое событие, продление срока, стало судом-сенсацией. Вполне возможно, что именно из-за этой сенсации меня и решили упрятать подальше в Сибирь, увезли в Иркутск. По дороге в «столыпине» и в Челябинском СИЗО я уже каждый день читал «Отче наш». Вполне возможно, в Челябинске все хорошо складывалось только из-за этого. Во всяком случае, я там не терял бодрость духа, перестал пить успокоительные и меня стали посещать добрые люди: местные представители ОНК и Севастьянов — представитель президента по правам человека по Челябинской области. И хоть позже, в праздники, мне почти две недели пришлось сидеть в одиночной камере, вынести это было гораздо легче.

В Иркутске все было сложнее и серьезнее. Издевательства, угрозы, давление, а потом и побои… Пришлось пить в больших количествах успокоительные лекарства, но и это плохо помогало. Да и молитва как-то уж совсем слабо давала надежду. Хотя кто знает, какие ставились ими планы и почему они не реализовывались в полном объеме, может быть и тут помогла молитва. И вот однажды у меня фактически украли мою записную книжку, это большая тетрадь, формата А-4, более 100 страниц, в которой я вел свой дневник. В нем были записаны разные адреса, в том числе родных и близких мне людей, и где были две молитвы. В общем, я остался без них. Меня бросили в подвал, в камеру с умалишенным человеком. Я, конечно, молился как мог, к тому же я читал «Братьев Карамазовых» и многие тексты и диалоги Достоевского были как раз кстати. Отчасти, заботу об умалишенном человеке я для себя воспринял как большую награду за то, что в этих условиях могу сделать хоть что-то, хоть для кого-то полезное.

Искренне уверен, что я не пытался торговаться с Богом — вот, мол, я сейчас сделаю доброе дело, а ты мне помоги. Я просто был счастлив от этого испытания. Награда испытанием. Одна сотрудница СИЗО, однажды, отдавая мне какой-то документ, как мне показалось, искренне прошептала, что совсем дела плохи и что, возможно, мне поможет только молитва. Но правильно молиться я не мог, ни одного текста не осталось. И все же я пытался обращаться к Богу какими-то своими словами, отчаяния и надежды. Честно сказать, как-то интуитивно я чувствовал, что меня отправят из Иркутска в Москву 21 февраля, но, правда, разумом я подсчитал, что должны отправить 10 марта.

Примерно 19 февраля меня бросили в карцер, а 21 числа, после обеда, повели в сборочный пункт на этап, в Москву. В итоге меня даже вывели из СИЗО, усадили в авто, правда, перед этим поместили на профилактическую беседу, в маленькую камеру к «разработчикам». В итоге в этот день меня так никуда и не отправили. Продержав около часа в автозаке. Опять завели в Иркутское СИЗО-1. В этот же «боксик» к уголовникам, но в этот раз меня просто избили. При этом пытаясь от меня добиться каких-то сведений, о каких-то убийствах, каких-то людей многолетней давности. В итоге, еле живого, в первую очередь из-за эмоционального состояния, меня привели в камеру №;656. Фактически единственная камера, где люди с тяжкими статьями разговаривали нормальным человеческим языком. Это были обыкновенные нормальные люди, почто такие же, как и на свободе, но оступившиеся. Я ранее уже был с ними знаком. Поэтому, как только за мной закрылась дверь, я буквально тут же сполз на корточки по стенке и просидел так минут пять, ничего им не говоря и не шевелясь. Они молча стояли и смотрели на меня. Мы не виделись с ними месяц, но они сказали, что за это время я изменился и постарел.

В нормальное состояние я пришел лишь через несколько дней. Ребята в камере всячески способствовали моему возвращению в реальность. У Николая, одного из сокамерников, была Библия, а, вернее сказать, Новый Завет. Я несколько лет назад читал Библию, но эта мне показалась какой-то другой. Слог более адаптирован к современному языку. Я спросил у Николая, он сказал, что возможно это протестантская Библия, так как он из баптистской семьи и сам тоже баптист. В итоге я погрузился в чтение: послание апостолов, деяния апостолов и т. д. В конце концов, Николай посоветовал мне прочесть мне молитвы из Псалтыря. Даже подсказал самые подходящие для меня. С Библией стало спокойнее.

Режим содержания в этой камере был очень строгий. Подъем в шесть утра, заправка кроватей и до десяти вечера на кровать нельзя даже сесть и уж тем более лечь. Нарушение фиксировалось видеонаблюдением, и факт сидения на кровати мог грозить серьезными проблемами, в том числе водворением в карцер. Иногда я в задумчивости приседал на кровать, чтобы почитать или написать стихи, и тут же вездесущий глас возвещал мне, что я нарушаю режим. Но теперь с Библией все стало протекать легче, тем более в Псалтыре я нашел очень много молитв, как будто о себе, о той ситуации, в которой оказался сам. В итоге я решил прочесть весь Псалтырь и загадать — как только я его прочитаю, то сразу же меня увезут из Иркутска. Сейчас как-то странно все это вспоминается, если бы я хотел, то, наверное, смог бы прочесть на много раньше, чем вышло на самом деле. Но факт остается фактом. Как только я прочел Псалтырь, на следующее утро, ближе к обеду, мне велели собираться с вещами, правда, не сказали, куда везут. Сокамерники помогли, чем смогли, собрали в дорогу, а Николай, видя, что я не расстаюсь с Библией, сказал — возьми ее с собой. Я очень обрадовался этому, у меня даже чуть-чуть выступили слезы. Пожав на прощание добрые руки трех арестантов, я под конвоем вышел из СИЗО. Как оказалось — это был этап на Москву, но через Челябинск. Было 9 марта 2013.

До Челябинска ехали муторно и долго. В попутчики мне дали «подсадных» из Иркутска, которые несколько суток рассказывали мне, что в Иркутском СИЗО хорошее начальство, и я должен молчать о том, что там со мной происходило. А в Челябинске меня кинули в подвальную одиночку — место глухое и практически без окон. За весь день я не мог услышать ни единого шороха или шагов, кроме того времени, когда приходили покормить, либо вывести на прогулку. Обычно в тюрьмах ты в течение дня часто слышишь хоть какие-нибудь признаки жизни, там, за дверьми, в коридорах. Наверное, на третьи сутки я уже был в отчаянии. Начал читать вслух полюбившиеся мне псалмы, возможно, что даже и вперемежку со слезами. Длилось это чтение около часа, может, больше, но, по окончании, буквально через минут двадцать ко мне буквально влетели охранники. Велели очень быстро собраться. Чуть не галопом увели меня в камеру, где рядом много соседних помещений. А со мной оказался и вовсе бывший мичман, да к тому же уральский старовер. В общем, мужик не бестолковый, рассудительный и, к тому же, неплохо разбирающийся в христианстве.

Сама камера была намного чище и более приспособлена к жизни, к тому же на дверях у камеры за решеткой большое оргстекло, сквозь которое видно, что происходит как минимум еще в трех камерах. Говорят, это какие-то новшества под евростандарт. Но чудеса на этом не закончились. Через пару часов нас вместе с сокамерником перевели, опять же, очень спешно, в еще лучшую камеру, которая блистала после ремонта. В ней было огромное окно и много дневного света. Тут же пришли сотрудники и осужденные арестанты, работающие в СИЗО, и стали что-то сверлить и монтировать. Как результат, в кратчайшие сроки у нас появились шкафчики и тумбочки, радио, полочки, тряпочки, тазики. Все, что должно быть, но прежде не было. Старовер, хоть и не так много просидевший в тюрьме и попавший сюда первый раз за браконьерство, диву давался, всему, что происходило в нашей камере. К сожалению, я не запомнил имени этого спокойного, мудрого и порядочного человека. Мы много общались на разные темы: о политике, о жизни, но особенно ценные разговоры для меня были о религии. Ведь он старовер и даже правильней сказать из «края староверов», а это особый мир, особая культура, особая философия. Но беседы с ним — эта уже другая история. Возможно, когда-то я напишу и об этом, а сейчас мне хочется просто подметить, что неважно, какая у тебя Библия — протестантов, староверов или православных. Главное, что если ты просишь Бога в своих молитвах искренне и с открытым сердцем, то это обязательно будет услышано им. Я в этом убедился.

Через пару дней меня опять погрузили в поезд и повезли в Москву.

12.05.2012 СИЗО-1 «Матросская тишина». Развозжаев Л.М.

https://svpressa.ru/blogs/article/68642