На фотографии в центре - Римма Иосифовна. Слева - Галя Иус, Саша Осипов. Справа - Петя Савельев и Соня.
Нет ничего на свете сильнее и бессильнее слова.
И.С.Тургенев
Римма...
Вообще-то имя у неё было другое – красивое библейское имя Эсфирь, в честь прекрасной и умной еврейки, которую персидский царь Артаксеркс полюбил так сильно, что сделал царицей Персии. Но детям произносить его было трудно - пришлось заменить.
Римма привезла книги по искусству, открытки о любимом Ленинграде и связку грампластинок с записями классической музыки.
Кроме уроков, организовала Музыкальный лектории. Вместе с детьми Лина тоже оставалась после уроков: слушали музыку Бетховена, Баха, Шопена, Чайковского. И страстные комментарии помогали понять душу великих композиторов. Возможно, не всё из классики было детям доступно.
Как-то Римма Иосифовна в сердцах сказала юным слушателям, посетовавшим, что не поняли: «Чтобы понять эту музыку, надо не один, а 50 раз прослушать её!»
Через занятие, Витя Шадрин признался: «Я уже слушал два раза – осталось 48!»
Её страстью был балет. И вот чудо: «танец маленьких лебедей» поставлен на деревенской сцене. Но это было позже. А пока...
Обладая более слабым характером, Лина нашла в ней опору: и сочувствие, и порицание (если надо), и совет (а он всегда был нужен).
Римма хотела, чтобы жизнь в школе кипела ключом. Но старые учителя, да и директор тоже сопротивлялись новшествам, оберегая свой покой.
Ну, зачем на Новый год, скажите на милость, какие-то инсценировки, классические танцы? Хватило бы баянистов, пары песен, хоровода. Раздать пакетики с подарками – и пусть пляшут под баян, как раньше. А потом разъедутся по своим деревням…
Не нравилось старому педколлективу и то, что Лина сблизилась со старшеклассницами. Подумать только: почти подружками стали, шушукаются, что-то или кого-то обсуждают. Говорят: сюрпризы к Новому году готовят! Как бы не было плохо кому-нибудь от этих непонятных сюрпризов!
А парни молодым учительницам портфели носят, провожают. Вон посмотрите на Михаила! Учится не ахти, грубит… Пора его на педсовет вызвать. И куда только директор смотрит?
А директор не смотрел – он нудно спорил с Риммой Иосифовной, утверждавшей, что школьники – не управляемые куклы, а бойцы одного с ними отряда, и общая цель учителей и учеников – воспитание полноценного развитого гражданина социалистического общества. К счастью, она умела к месту использовать правильные громкие слова, и директору с трудом, но приходилось соглашаться.
Зато отыгрывался он на нестойких характерах и, снова вызвав Лину на разговор наедине, задушевно и приторно улыбался… Понимания не было – тогда он делал строгие внушения. Лина отнекивалась от наличия прецедентов, но он их находил, и всё заканчивалось слезами и обещаниями.
Подруги чаще всего разговаривали по вечерам, когда завуч оставалась в учительской, чтобы проверить журналы или «утрясти расписание». Могли говорить часами, перескакивая с одной темы на другую, не боясь высоких слов, потому что искренне верили им.
Сколько раз Римма успокаивала отчаявшуюся подругу после очередного скандала с непослушными «пятиклашками»: "Тебе хочется, чтобы они сразу изменились? Так не бывает. Терпение, терпение!"
Её действенным методом было не нравоучение, а ирония.
- Постой-ка, - как-то сказала она, - тут у меня поучительные «Советы начинающему учителю», институтское приданое. Почитаем, может, что пригодится, а?
- Читай, - грустно согласилась Лина. Потом не раз вспоминала эти «Советы» - и, представьте, они помогали! Надо бы в каждой школе иметь их на стенде в учительской.
А Римма, строго взглядывая из-под очков на подругу, читала, улыбаясь её комментариям:
- Начинайте воспитывать учеников раньше, чем они начнут воспитывать вас.
- Эх, я уже опоздала...
- Не жалуйтесь ученикам, что они плохо ведут себя.
- Выходит, когда ругаю - жалуюсь?!
- Да, да. Не кричите на учеников с первого дня, иначе перед уходом на пенсию останетесь без голоса.
- Не люблю кричать, но ведь некоторые...
- Даже на некоторых! Задав вопрос ученику, не забывайте выслушать ответ.
- Ох, некоторые ответы тяжко слушать...
- Помните, что ученик такой же человек, как и вы, только маленький.
- Эти маленькие да удаленькие!
- Не забывайте, что вы такой же человек, как и ученик, только большой.
- Ничего себе! Вон в старших классах они все больше меня!
- Учитывай не рост, а возраст. И главное, помните, что и вы когда-то были учениками.
- Ещё не забыла.
- Ну и славно. И не забывай. Тогда и детки тебя понимать будут.
Следовала ли она сама этим советам? Не просто следовала - они были частью её личности, как и любовь к тем, кому она не только несла знания, но щедро отдавала душу и сердце.
– Не убирай! Я перепишу.
- Пиши, пиши. Ну, а как в классе? Что нового с твоими оболтусами?
- Знаешь, мои девочки такие славные. Стали дружнее, переживают за класс, поумнели, – решила похвастать Лина.
– А Мишка?
– Не знаю. Честно скажу только тебе: несмотря на все его выходки, он… нравится мне. Почему – не могу объяснить. Говорю себе: он совсем мальчишка...
– А ты сама намного ли взрослее? Такая умудрённая, взрослая?
– Нет, послушай, – волнуется Лина. – У тебя такое бывает? Говоришь себе: нельзя! Но снова и снова тянешься к огню. А с Мишкой ведь и поговорить-то не о чём, он больше молчит...
– А говорить незачем – целоваться надо, – улыбается насмешливо.
– С ума сошла! Мы ни разу не обнимались даже.
– Шучу. А ведь он не такой уж простой, как может показаться на первый взгляд.
Недавно в десятом дала заполнить знаменитую анкету Карла Маркса. Вот, если хочешь, прочитай ответы твоего протеже. Читай вслух. Нет, лучше я прочитаю.
Римма развернула двойной листок. Подруга слушала внимательно, и не то, чтобы сильно забилось сердце, но было интересно.
– Достоинство, которое вы больше всего цените в людях? Отвечает: «Ум». Хороший ответ, но вообще-то стандартный.
Лина выхватила листок. Читает:
– Ваша отличительная черта? – «Стремление казаться хуже, чем есть». Если это правда…
– Правда, правда!
– Ваше представление о несчастье? – «Когда человеку не доверяют того, что он может сделать». Хороший, умный ответ.
– Недостаток, который вызывает отвращение? – «Ложь!!!» И с тремя восклицательными знаками.
– Любимое занятие? – «Охота».
– Любимый поэт? – «Маяковский». Ишь ты, такой же крупный в размерах.
– Любимый писатель? – «Николай Островский». А вот это прочитай-ка сама лично.
– Любимое имя? – «Ангелина».– У Лины зарделись щёки.
– Ты кому-нибудь показывала?
– Директор, конечно, смотрел. Он всюду свой кавказский нос суёт.
– Ну и как?
– Хмыкнул, скривился.
– Ладно, бог с ним. Что дальше? Любимое изречение: «Рождённый ползать – летать не может». Грустная мысль.
– Страдает мальчишка. Из-за тебя, между прочим.
– Ну, я ни при чём.
– Не кокетничай.
– Да я сама себя понять не могу. А когда за целый день ни разу не увижу – словно не хватает чего-то. Есть в его взгляде что-то непонятное, но удивительно трогательное.
– Скорее всего, это искренность. Он любит в первый раз, и потому не притворяется, не хитрит, всё на виду, даже во вред себе. Любыми средствами хочет привлечь твоё внимание. Любыми!
– Это точно. Такой дурной бывает. И за что мне такое наказание?
– Или счастье.
– Есть ли оно вообще – счастье? Выдумали писатели и поэты кучу благородных слов, позолоченную мишуру…
– Э, да ты совсем в чёрную меланхолию впадаешь.
– А что говорил Пушкин? «На свете счастья нет»...
– Ты уж договаривай: «Но есть покой и воля». Покоя нет – это ясно. А воля у тебя есть?
– Где-то, возможно, прячется. И не улыбайся! Но я всё думаю: как понять, что у Мишки это именно то самое истинное чувство, а не просто каприз, вспышка страсти, химия, как считал Базаров? Что оно не исчезнет через какое-то время?
– То есть настоящая ли это любовь?
– Ну да… Хотя само сочетание «настоящая – ненастоящая» тоже спорно. Иначе – куда исчезает то, что так ярко горело?
– Превращается в пепел, наверное...
Лина задумывается: действительно, как понять?! В глубине души сомнение остаётся. Спросить об Ольге?
Спросила, а Римма, оказывается, знает:
– Я на уроках вижу, как она на него смотрит влюблённо. Страдает. А девочка, между прочим, умная, хорошистка.
– А он?
– А он ноль внимания.
– Но ведь это ужасно!
– Сердцу, милая моя, не прикажешь. И не поможешь ничем. Увы, как ни хотелось бы, не поможешь – только хуже будет, если вмешаться, поверь мне. Третий – лишний! В таких случаях человек должен решить всё сам, вернее решает его сердце.
– Как это?
Римма улыбается:
– А вот как – не знаю. Ты меня замучила. Идём по домам.
Весь следующий день Лина не забывала коварную тему, она занозой оставалась в сердце. Отведя уроки, спряталась в библиотеке, листала, листала... Отложила стопку книжек на столе. Устав, села в раздумье. С чего начать?
Вот: «Влюблённость – одна из форм взаимоотношений между людьми. Важен сознательный ответственный подход к складывающимся отношениям…». Боже, язык сломаешь! В сторону!
А это? Письма Женни Маркс от Карла. Способен ли был этот серьёзнейший человек нежно любить? Та-ак… «Я смотрю на твою фотографию… Ни одно из изображений мадонн так много не целовали, ни на одно из них не смотрели с таким благоговейным умилением. Ни одному так не поклонялись, как этой твоей фотографии, которая…вовсе не отображает твоего милого, очаровательного, сладостного, словно созданного для поцелуев лица…Ты вся передо мной, как живая, я ношу тебя на руках, покрываю тебя поцелуями с головы до ног, падаю перед тобой на колени и вздыхаю: «Я вас люблю, мадам!»
Лина тоже вздыхает – от зависти:
– Как красиво и страстно написано. Вот тебе и Карл Маркс! Эх, написал бы кто-нибудь так красиво для меня! – Тут же себя одёргивает: – Размечталась.
И снова грустный вздох. Стукнула дверь. За стеллажом не видно, кто вошёл, но голос милый, а главное – знакомый:
– Это я, Люба.
– Любочка, как я тебе рада!
Они наперебой вслух читают, ахают, восхищаются, цитируют:
И вдруг, заплакав, прижалась к нему:
– Мой! Не отдам, не отдам никому!
Как я тебя ненавижу!
– Разве можно так, – спрашивает Люба, – любить и ненавидеть одновременно?
– Ещё как можно. Не зря ведь говорят, что от любви до ненависти один шаг. Кстати, твоё имя – Любовь! Это знак судьбы. Ты несёшь в себе это чувство.
Люба тихо склоняет голову, взглядывая искоса, с грустью:
– Только счастья оно не приносит.
– Любаша, у тебя ещё всё будет: и счастье, и любовь – и всё хорошее! Вот послушай Асадова:
Пусть любовь начнётся. Но не с тела,
А с души, вы слышите, с души!
– Верно, а в деревнях часто наоборот случается.
– Это и плохо. Но ведь и здесь бывает по-другому, бывает ведь?
– Ну да...
– Знаешь, есть афоризмы очень остроумные! Вот француз Ларошфуко: «Любовь одна, а подделок под неё тысячи». Он, по-твоему, прав?
– Наверное, – Люба пожимает плечами.
– Почему «наверное»?
– А как отличить подделку от настоящей любви?
От неожиданного вопроса учительский пафос Лины приуменьшился. Она листает книжку:
– Ага, вот Гюго! «Первый симптом любви у юноши – робость, а у девушки – смелость». Ты согласна с ним?
– Не знаю, – вновь сомневается Люба.
– А я согласен, – громкий бас напугал собеседниц.
– Мишка! Подслушивал? Как ты подкрался незаметно!
– Я не подкрадывался, я вошёл. Вы тут… обсуждаете. А я… вот...
Он осторожно кладёт на край стола смолисто-душистую веточку сосны: зелёные иглы задорно топорщатся. Девушки улыбаются. Увалень еле помещается в проходе между стеллажами, смотрит, как обычно, сверху вниз, моргая пушистыми ресницами.
– Спасибо.
– Не за что, – отмахивается Михаил. – Посмотреть можно?
Протягивает руку, и стопка книг от его неловкого движения летит на пол. Все трое, не сговариваясь, бросаются поднимать, почти сталкиваясь лбами. Хохочут.
– Какой медведь! – восклицает Люба укоряюще.
Миша, подобрав какой-то сборник, раскрыл его, читает. Люба с хитрой улыбкой громко произносит над ним новый афоризм:
– «Тот человек, которого ты любишь во мне, конечно, лучше меня. Но ты люби – и я обязательно стану лучше». Пришвин, русский писатель. Как вам это?
И непонятно, кого она спрашивает. Парень молчит, потом поднимает голову. Теперь Лина смущённо и одновременно лукаво смотрит на него сверху вниз, и неуверенная улыбка порхает вокруг её губ.
Жар приливает к его щекам. Увалень неожиданно легко поднимается, кладёт как закладку между страницами принесённую им веточку. Взгляд в глаза...
– Я пойду.
– Иди, – Лина берёт из его рук тоненькую книжку. И лёгкое прикосновение словно ожог.
Михаил ушёл. Захлопнулась с глухим стуком школьная входная дверь. И почему-то стало грустно.
– Пойдём, Любаша, и нам пора. Возьми что-нибудь, дома почитаешь.
– Асадова возьму.
– Хорошо.
За занавеской в хозяйской избе Лина Сергеевна открывает тот сборник, что листал нежданный их гость, открывает там, где лежит колючая ветка.
Николай Асеев:
Я не могу без тебя жить!
Мне и в дождь без тебя – сушь,
мне и в жару без тебя – стыть,
мне без тебя и Москва – глушь.
Мне без тебя каждый час – с год,
если бы время мельчить дробя;
мне даже синий небесный свод
кажется каменным без тебя.
Я ничего не хочу знать –
слабость друзей, силу врагов;
я ничего не хочу ждать,
кроме твоих драгоценных шагов.
Перечитывает ещё раз. Горькое ощущение несправедливости рождается в душе. Но что можно изменить? Ни-че-го!
Жёлтый круг от керосиновой лампы лежит на раскрытой тетрадке, тускло освещая проявляющиеся под пером строки, которые Лина аккуратно переписывает, макая ручку в стеклянную чернильницу:
Я ничего не хочу ждать,
Кроме твоих драгоценных шагов.
Вспоминает слова Риммы: «Он любит в первый раз. Не притворяется, не хитрит…» Ну что мне с тобой делать, Мишка?
Продолжение http://www.proza.ru/2017/07/21/1677