По воле похмельного Бога

 
Авторы: Таэ Серая Птица и Тай Вэрден
Рейтинг: R
Жанры: Слэш, Флафф, Фэнтези, Hurt/comfort, Мифические существа, Занавесочная история
Предупреждения: Насилие, Полиамория, Беременность, Смерть второстепенного персонажа, Элементы гета
_____________________________

1. Очень, очень быстрая свадьба

— Что? — переспросил Арла.
— Богу угоден лишь такой способ примирения, — важно изрек лис-оракул.
Арла растерянно взлохматил волосы, угрюмо глядя на своего недавнего врага, вождя соседнего клана оборотней, с которым издавна велась война. Лес на лес, рог на клык, копыто на коготь. Медведи и единороги схлестывались в смертельных поединках вот уже сорок лет, пока сыновья вождей, начавших свару, не решились пойти к оракулу за советом.
Вот и насоветовал. Поженить наследников обоих кланов.
— Поженить, — иногда Арла был тем еще тугодумом. — Как это — поженить?
— Как обычно женят, — оракул стукнул узловатой ветвью-посохом оземь, показывая, что разговор окончен, и удалился.
— Как же это? — опять растерянно повторил Арла. — У меня ж один наследник…
— У меня тоже не десяток, — фырканье Цетайла было чисто лошадиным. Ну, или единорожьим, если точнее. — И тоже не кобылица.
— Как они детей заведут? — Арла опять заскреб в затылке. — Где они жить будут? Что они жрать будут?
Цетайл гневно топнул ногой, обутой в изукрашенный бисером сапожок. Какие еще дети? Какая еда? Тут впору снова войну объявлять, а не мир заключать. Но оба племени оборотней дошли до того рубежа, когда продолжение войны — гарантированная гибель всем, и медведям, и единорогам.
— И по какому обряду их женить? — продолжал думать вслух Арла. — А ты не фыркай, рогач, а то сам в замирье пойдешь.
— Я женат, — раздул ноздри породистого, горбатого носа единорог.
Был бы в истинном виде — уже и хвостом бы себя по бокам хлестал, и землю копытом рыл. Несмотря на то, что в людской ипостаси единороги казались хрупкими и нежными созданиями, сплошь длиннокосые, волоокие, тронь — переломится тонкой тростиночкой, в истинной они были отличными бойцами, а острейшие копыта и рога не уступали медвежьим когтям и клыкам.
— Да как же, на всех своих кобылицах?
— Не твое дело, мохнатая скотина. Сам-то…
— Вдовец я, уже двадцать лет как, — рыкнул Арла. — Гони своего жеребенка хворостиной скорее.
— Своего рогатиной подгоняй, — огрызнулся Цетайл, вышел из святилища, и вскоре по узкой лесной дороге, скованной первыми заморозками, прозвенели его серебристые копыта.
Арла перекинулся в огромного серого медведя и помчался в свой лес. Медведи почему-то считаются зверями медлительными, но Арла в беге любого оленя обходил. Обоим вожакам предстояло еще как-то донести приказ Бога-Покровителя до наследников.

Среди прочих племен оборотней бытовало мнение, что единороги беспрекословно подчиняются вожаку. Да как бы не так! Молодые самцы то и дело пробуют вожака на слабину, хотя и получают за это крепкую трепку, но только так можно удержать власть в племени. А уж родному сыну, наследнику, полагается быть сильнее всех, проворнее всех, задиристее.
— И не подумаю, — сердито заявил он, еще и зафыркал.
— Я тебя думать не прошу, я тебе приказываю надевать лучший наряд, чтоб через час был готов, — Цетайл приподнял верхнюю губу.
— Ни за что! — снова отчеканил наследник. — Раз уж так нужна свадьба, вон, медведя хватай, сами войну начали, сами и миритесь!
— Не твое дело, кто начал войну. И я сказал — бегом побежал одеваться! — Цетайл с трудом удержал превращение.
Наследник фыркнул и медленно ушел в сторону своей комнаты. Вернее, пошел, на пороге остановился и ехидно спросил:
— А что будете делать, когда мы оба скажем «нет»? Браки против воли не заключаются.
— Не скажете.
На самом деле, Цетайл вовсе не испытывал такой уверенности, как хотел показать. Конечно, брак будет заключен, если хотя бы один из них согласится. Но что, если у медвежонка уже есть зазноба, и отцовского веления он не послушается? Надо было с Арлой этот момент обговорить. Но раз он сам не упомянул ничего такого, может, и нет никого? Ох, вот же задал Покровитель задачку! В том, что сын выполнит приказ, Цетайл почти не сомневался. Как и в том, что перед алтарем скажет «нет». Как ему объяснить, что мир между кланами необходим, что только они на пару с медвежонком могут принести его на эти земли? Между собой они вольны договариваться как угодно, строить ли им семью или искать счастье на стороне. Но браку — быть.
Наследник явился в положенное время, в парадном наряде, хмурый и молчаливый. Точно ведь наотрез откажется. Цетайл кивнул ему:
— Оборачивайся.
Яннари мастью пошел в свою мать, не в него: огненно-рыжий, с черной гривой и кисточкой хвоста, в людской ипостаси он выглядел изысканной бронзовой статуэткой, а темные синие глаза под густыми ресницами казались черными. Красив; в отличие от Цетайла, привыкшего носить серебряные и белые одежды и выглядеть высеченной изо льда скульптурой, ярок и полон огня.
— Мне наплевать, какая у вас там будет семейная жизнь, но чтоб у алтаря сказал «да», — велел Цетайл. — Развяжешь войну своим длинным языком — с кровью клана на руках долго не проживешь.
Яннари нервно передернулся, наморщил нос, но промолчал. Только смотрел исподлобья, словно готов был боднуть собственного отца.
— Идем. Да улыбнись жениху хоть разок.
— Обойдется, — отрезал Яннари.
Он фыркал, раздувал ноздри, нервно скалил крупные белые зубы, но в храм пришлось все же войти. Вернее, он туда влетел с тычка родителя в спину, едва не запнувшись на пороге. Вот позору было бы, если б у алтаря растянулся! У этого самого алтаря стояли Арла с сыном. Наследник пошел статью в отца, крупный, широкоплечий, непривычно чувствующий себя в брачном наряде. Яннари внимательно посмотрел на медвежонка. Хотя какой он медвежонок-то? Почти взрослый медведь, из такого трех Яннари можно вытесать, и лишку останется! Единорога передернуло. Может, он в истинной ипостаси и мог бы потягаться с сыном Арлы, но уж всяко не в людской. Это что же, ему в браке под медведем быть?!
— А вот и вы, — прогудел Арла. — Ну что, знакомьтесь, мой сын, Артес.
Артес повернулся, глянул на единорогов сумрачным взором.
— А жених из них кто? — поинтересовался он. — Я бы серебристого взял, он как-то покрасивее выглядит, да и глаза умные.
Яннари вспыхнул, но промолчал, затаив желание отомстить в глубине души. Единороги все в принципе мстительные и злопамятные, как и обычные лошади. А разумность оборотней делала их еще более мстительными и злопамятными.
— Нет, твой жених чернокосый, вон тот, слева.
Арла отошел от сына, кивком предложил Яннари занять место рядом с Артесом.
— Его зовут Яннари, — негромко сообщил Цетайл. — Что ж, можно начинать.
Стоило отзвучать этим словам, как из-за статуи Бога-Покровителя вышел жрец — старый-престарый лис. Оракул был его близнецом, и оборотни отличали их лишь по запаху.
— Согласны ли вы, наследники двух кланов, наречь стоящего рядом законным супругом?
— Согласен, — степенно кивнул Артес.
Яннари скрипнул зубами, но тоже ответил:
— Согласен.
Взять на себя смерть племени в случае продолжения войны он был не готов.
Видимо, Бог-Покровитель внимательно наблюдал за всем происходившим: на запястьях «новобрачных» вспыхнули огненные обручи, притянув их друг к другу. И растаяли, оставив чуть видимые на коже завитушки неведомых письмен. Когда — и если — брак будет все же подтвержден, они нальются цветом.
— Так возрадуемся же, ибо сегодня народилась новая молодая семья! — провозгласил жрец.
Яннари скептически фыркнул: семья, как же. Просто им двоим накинули на шеи одно ярмо, не дав выбора. Все остальные возрадовались, в меру своих возможностей, конечно, все еще косились друг на друга и медведи, и единороги.
— Идемте, — махнул рукой Арла. — Мы там столы накрыли.
Слухи по лесам разлетались явно на сорочьих хвостах: не успели слова согласия отзвучать, а оба племени уже знали, что ради замирения вожаки пожертвовали наследниками. К накрытым медведями столам шли и единороги, выставляли свои яства. Никто кроме них не умел так готовить хмельное пиво, чтоб наутро не трещала башка, а уж в травных настойках и вовсе равных им не было, да и пироги с зеленью выходили у единорожих такие, что слюнки текли от одного только запаха.
Новобрачных посадили во главе стола, принялись произносить здравицы, старательно пытаясь не ляпнуть про здоровых деток. Впрочем, когда гости довольно укушались и травниками, и хмельными медами, и пивом, зазвучали и эти пожелания, и терпение Яннари лопнуло окончательно. Он со стуком поставил на стол чеканный кубок, из которого все застолье пил лишь ключевую воду, и поднялся.
— Далеко пошел? — спросил Артес, усмехаясь.
— Подальше отсюда, — огрызнулся единорог.
— Сядь, не позорься, — Артес взял его за запястье.
— Это я позорюсь? — раздраженно зашипел Яннари и попытался стряхнуть его руку.
Куда там! Словно в обернутый замшей капкан попал. Потом медведь его еще и потянул обратно. К себе на колени, видать, чтобы сразу не сбежал. Вырываться явно Яннари не мог — тогда бы точно опозорился. Но и терпеть подобное самоуправство медведя не собирался.
— Отпусти, а то укушу, — он наклонился к уху Артеса, улыбка на бледных от гнева губах казалась нарисованной, но кто там видел? Все уже упились.
— Зачем тебе брачные игры прямо за столом затевать? — изумился Артес. — Погоди, сейчас хоть подальше уйдем, в чащу.
— Какие еще игры брачные? — Яннари аж взвизгнул зло. — Я тебя к себе и на перестрел не подпущу!
— А и не подпускай, — легко согласился Артес. — Зачем ты мне нужен, жеребенок, — и спихнул Яннари наземь.
Тот лишь чудом не приземлился на задницу в пыль, извернулся и все же смог выпрямиться. И снова сел на лавку, как можно дальше от нежеланного мужа. Артес на него внимания не обращал, улыбался какой-то медведице, сидевшей рядом с Арлой. Яннари тоже пытался, было, поулыбаться симпатичной единорожке, коих крутилось у столов много, да только нарвался на обидную насмешку и «мужу холку подставляй», сказанное тихо, но отчетливо. От этого стало так обидно и больно: плевать им всем, что не по своей воле, а по Божьей, плевать, что стреножили и лягнуться не дали, так он теперь еще и изгой для них. А что? Вожак еще сына заделает, у него гарем в тридцать кобылиц, хоть одна да родит. Хотя жеребчики у единорогов рождались редко, больше кобылки.
Яннари плюнул на все и сорвался с места так быстро, чтоб муж не успел поймать. Подальше, подальше отсюда. В чащу? Да хоть в болото!
— Лови, — хмыкнул Арла.
— Зачем? — спросил Артес. — Разобьет себе голову иль шею сломит, так сам виноват будет.
Арла сурово глянул на него, так что пришлось Артесу подниматься и идти по следам мужа. Хотя особо он и не торопился. А после того как нашел — и вовсе не стал выбираться из-за густого ежевичника, покрасневшего от заморозков, но не сбросившего еще листву. Яннари явно не переживал о собственной шкурке, продираясь сквозь колючие плети: на ветках трепыхались клочки рыжей шерстки и черной гривы. А сам единорог, подогнув длинные ноги, лежал на поджухшей траве, и только бока судорожно вздымались: в истинном виде единороги не плачут так, как люди, только слезы по морде катятся. Говорят, целебные. Артес подождал, пока жеребенок отревется, выбрался из-за кустов, поддернул рукава наряда.
— Набегался, рогатый?
Яннари взвился на ноги, наставил на него рог. Сейчас, рассмотрев внимательно, Артес видел, что он явно моложе, чем казался в людской ипостаси. Слишком уж жеребячьи-тонкие ноги, да и рог совсем еще небольшой, ладони в две длиной. Много ли таким навоюешь? Он бы единорожка и в таком виде заломал.
— Иди сюда, — поманил Артес. — Шею почешу, колючки из гривы вытащу.
Единорог зло заржал и топнул сразу двумя передними ногами.
— Ну-ну, ты меня еще укуси, — Артес подошел к нему. — Стой смирно, жеребенок.
Крупные белые зубы клацнули в опасной близости от его руки. Яннари ему не верил и не доверял, и подпускать к себе с какими бы то ни было намерениями не собирался. Пожалуй, ежели бы Артесу вспала охота огулять жеребенка, пришлось бы его взнуздать и стреножить, хоть в людской, хоть в истинной ипостаси. Только вот не нужен он был своему мужу. Артес махнул на него рукой.
— А и сиди тут. Как жрать захочешь, сам дорогу обратно найдешь.
Стоило медведю убраться из сомнительного убежища Яннари, тот снова лег. Сердце заполошно колотилось, только уже не от злости, а со страху. Сперва — из-за присутствия мужа, после — уже по иной причине. Скоро опустится ночь, а болото неподалеку совсем, уже сейчас что-то чавкает, словно к берегу подбирается. В эту часть леса не заходили ни медведи, ни единороги, ни прочие племенные, если им случалось приехать к храму Бога-Покровителя за пророчеством оракула. Надо бы отсюда выбираться, пока не стало темно и холодно. Лишь бы обратно дорогу найти. Только вот куда? Домой? Яннари крепко сомневался, что отец его хотя бы на порог пустит. Идти к медведям? И как это будет вообще выглядеть? Да вестимо как! Словно побитая псина, приползет, никуда не денется. Наверное, муж его так и думал, уходя. Может, к людям в город уйти? Страшно, распознают единорога — и прощай, свобода. Люди оборотней не любят, а у пойманных единорогов спиливают рога, держат в зачарованных путах, чтоб не перекинулись. К людям нельзя.
Яннари продрался обратно на тропку, поплелся, опустив голову и хвост, раздумывая по пути, не проще ли в самом деле в болото с головой? А что, наказ Бога выполнен, мужем он медведю стал. По пути пришла Яннари спасительная мысль, он на развилке повернул на утоптанную до твердости камня тропу и к восходу луны уже стоял у храма, слегка подрагивая от холода.


2. Стерпится - слюбится?

Артес, оставив мужа, вернулся сперва к столу, а там ушел и в дом, отданный специально для них. Арла подозревал, что отношения они выяснять будут еще как, потому и решил новобрачных выпроводить подальше, чтобы не смущались в желании лягаться и кусаться. До смерти не убьются — и ладно. Заодно и пригодился новый — гостиный — дом в самой глубине леса, где уже вот-вот и ничейные земли начнутся. Стоял он на берегу лесного озерца, светлый, пахнущий все еще свежим деревом. Артес оглядел его. Надо бы для мужа пристрой поставить, вдруг он, как лошадь, любит стоя поспать или, там, в свежем сене поваляться. Если муж вообще явится. Как только его наследником угораздило стать, видать, совсем у рогачей дела плохи, раз так вождь клана сына воспитал, наследника, себя держать не умеющего.
Солнце закатилось за верхушки леса, похолодало, по земле пополз стылый осенний туман, а единорога все не было и не было. Неужто впрямь не придет? Или в болото сиганул? Вот будет позор, коли так. Артес похмыкал, потом тяжело вздохнул, перекинулся в медведя и потрусил по тропе, искать, где там муж гривой завяз, что даже на поляну к празднующим не торопится. От дальних ежевичников след брать не пришлось, свежее был запах на тропе к храму Бога-Покровителя. И что вдруг мужу там понадобилось? Пошел узнавать, как брак разорвать, что ли? Артес слегка ускорил шаг.
Голоса в храме были слышны, на три голоса шел спор. Артес остановился, прислушиваясь.
— Что значит — желание такое с хмельной головы?! — особенно громко взвизгнул Яннари.
Жрец и оракул забормотали успокаивающе и утешающе.
— Да меня теперь ни одна кобыла к себе не подпустит, это медведю просто — пошел да по согласию с медведицей перепихнулся, а мне что делать?
Ему в ответ снова что-то забормотали. Артес потряс башкой. У кого это хмель был? У Покровителя, что ли?
— Ясно все. Доволен ли Покровитель? Хоть топись я, хоть вешайся, никому до меня дела нет, желание-то исполнено, наследников два клана окрутили.
Артес аж рыкнул досадливо — да что ж за холера такая ему досталася? Вроде наследник, а верещит как девчонка лет девяти. Что-то опять бормотали на два голоса жрец и оракул.
— Хватит, я понял — ничего мне нельзя. Как же я вас всех ненавижу! Где он был, Покровитель наш, когда деды эту бессмысленную войну затеяли? Почему тогда не остановил? Почему за чужие ошибки платить должны мы? Думаете, я этому… Артесу нужен? Да хрена лысого! И он мне так же! Ненавижу! И пьянь эту небесную — ненавижу!
— Замолчи, — веско сказал Артес, появляясь на пороге. — И без твоих воплей понял я, что из тебя не будущего вождя делали, а нежную девочку. Голова уже болит от твоего визгу. Хоть пару минут постарайся мужчиной быть.
— А, муж явился, — ядовито огрызнулся Яннари. — Что ты там понять можешь, медведь? Ты бы хоть потрудился про обычаи нашего клана узнать, спросил бы у кого, что ли. А чтоб голова не болела, не надо было мед хмельной пить на застолье.
— Ступай за мной, надо в доме очаг разжечь, чтобы тебя запомнил.
Единороги плохо видят в темноте. Это медведи и так знали, а Артес еще и убедился, когда через пять шагов на шестой мужа приходилось за руку, а то и за шкирку ловить, чтоб тропу лесную носом своим породистым не вспахал. Но Яннари почему-то на такую бесцеремонность не огрызался, только отдергивался, поправлял одежду и снова старался идти сам, чтоб вскорости опять запнуться за корень. Наконец, Артесу это надоело, он перекинулся.
— Садись.
— Ч-чего? — Яннари от него попятился, перепугавшись до холодного пота. Поди разбери, что там медведь прорычал?
— Садись, говорю, — повторил Артес.
Подходил к нему единорог так, словно приговоренный к яме со змеями. Боялся, запах страха будил в медведе животное желание схватить добычу, а сладкий аромат крови — какая-то ветка хлестнула Яннари по лицу, оставив набухшую крохотными бисеринками крови царапину, — попробовать на вкус.
— И держись крепче, — добавил Артес, совладав с инстинктами.
Надо было успеть разжечь очаг, да и показать дом. Уже по пути к дому Артесу пришла в голову мысль, что ни один медведь раньше на себе единорога не возил. Он немного пофыркал. Забавно звучит это «единорог, оседлавший медведя». Хотя «медведь на единороге» тоже странно.
— Слезай, приехали, — сказал он, останавливаясь. — Вот наш дом.
Поглядел, как бедный муж враскорячку идет к крыльцу. Правда, то ли гордость возобладала, то ли притерпелся, вскоре Яннари выпрямился, пошел ровнее. Артес перекинулся, пошел следом.
— Тут есть все для жизни. Потом еще пристрой сработаю.
Яннари кивнул, поднялся на высокое крыльцо. Дом тоже стоял на высоком подклете: по весне озерцо, бывало, разливалось. Артес отворил перед ним дверь, хорошую, прочную, способную медведя выдержать.
— Проходи.
Внутри дом был поделен на три комнаты: кухню с огромной печью, горницу и гостиную. Строили его с учетом того, что могут явиться гости, потому по потолку были проложены жерди, за которые можно было зацепить занавеси, отделив пару углов гостям, да и чердак был утеплен, чтобы и туда можно было кого спать укладывать. Для кого строили медведи этот дом, Яннари не знал. Ну не для них же в самом деле? Волю Бога-Покровителя отец узнал только вчера, вчера же и свадьбу, если это можно так назвать, справили. А дом, хоть и новехонький, необжитой, но не за день такое строится, а магов среди оборотней нет.
— Огниво давай, да трут или стружки, если есть что.
Артес принес все запрошенное.
— Печь сам затоплю, а ты вон, в спальне очаг зажги.
— Я тебе что, кобылица? — гневно раздул ноздри Яннари. — Или вместе, или никак.
— Да кто тебя знает, без одежды не видел, щупать не щупал, а ведешь себя точно девка при лунных днях.
— На тебя бы полюбовался, если б тебе в самое начало гона рог обломали.
— У меня невеста была! — взрявкнул Артес. — Не тебе чета, красавица да умница! Разводи очаг!
Единорог шарахнулся от него, влетел плечом в стену и замер, слегка дрожа.
— Не буду.
Артес выхватил у него огниво и трут, сам запалил очаг и вышел на кухню, печь протапливать. Вот навязали же лихо на голову. Яннари сполз по стене, уткнулся носом в колени. Не понимал — как так-то? Если у него еще первого гона не было, ладно, в самом деле, отец решил, что непокорного отпрыска не жалко, можно и отдать. Но отчего же вождь медведей согласился, сына приневолил?
Артес затопил печь, проверил запасы продуктов на утро. Ничего, скоро дом прогреется, много дров не понадобится, так, уважение выказать, что, мол, готов жить в доме.
— Можно с тобой поговорить? — рядом замаячил муж, подкинул в огонь несколько тонких веток.
— Можно, — Артес смотрел на пламя.
— Ты ее любишь? Невесту свою?
Артес покачал головой.
— Не успел. Не присмотрелись друг к другу. Теперь возьмет в мужья другого.
— А если не возьмет? Если вдруг тебя она любит?
— Не любит, — усмехнулся Артес. — Другого любит, меня — нет.
Яннари так и сел, где стоял.
— У вас, что же, на кого родитель укажет, с тем и под венец?
— А у вас, что, до старости в девках бегают, пока любовь в голову не стукнет?
— У нас кобылицы сами выбирают. Впрочем, ты видел — мужчин-единорогов почти не осталось, выбирать не из кого. Вот и идут в гаремы к тем, кто есть, кто посильнее, в надежде родить сына.
— У нас мужиков хватает. Только вот вождь решает, кто с кем будет вместе. Видим мы такое, у кого дети самые крепкие будут.
— А ты детей хочешь? — Яннари забавно склонил голову набок.
— А как же их не хотеть? Они ж славные, да и медвежата у меня будут… были бы красивые.
— Тогда год потерпи. Через год можно прийти к храму и разорвать брак, если оба… или хотя бы один из нас останется невинен. Оракул, вроде, видит это.
— А ты что будешь делать? Тебя примут обратно?
— Нет, — не счел возможным скрывать Яннари. — Но я не пропаду. На Западе есть еще одно племя единорогов, отправлюсь туда.
— Ты можешь остаться здесь, у нас, — предложил Артес.
— Не могу. Сам подумай, что я тут делать буду? С медведицами хороводиться? К тому же, я продержусь два, ну, три гона, а потом хоть в омут с головой, и это совсем не шутки и не блажь малолетнего дурака, если ты так думаешь.
— А чем тебе медведицы наши не нравятся? — удивился Артес.
— Тем, что в гон мне с ними ни по полю не проскакать, ни по травам росным не поваляться. Или… ах, да, у вас и понятия, верно, такого нет.
— Почему же, по траве поваляться — милое дело. Идем спать, рогач, скоро луна решит заглянуть.
— Ты не сказал ничего на мое предложение, — напомнил Яннари.
— Посмотрим, как получится, рогач. Если не потребуют подкрепить брак, так и быть, разорвем узы.
— Тогда я тут посплю. Возле печки в истинном виде лягу, — вздохнул единорог, поднялся и обернулся тут же. И слегка обиженно добавил: — У меня имя есть.
— Гриву не спали, Яннари, — хмыкнул Артес и ушел в спальню.
«Как будто тебе есть дело до моей гривы», — мысленно вздохнул единорог и лег, подогнув длинные ноги, привалившись к теплому беленому боку печи.
Пока не спалось, он все думал — как это, когда гон? У него самого первый должен был случиться этой осенью, и он донимал вожака расспросами. А тот ничего и не скрывал, так что впечатление у Яннари сложилось совершенно определенное: гон — это сумасшествие, которое в одиночку пережить практически невозможно. В гоне у единорога существует только одно желание, нет, два: подраться с соперниками, показать, что он — сильнее и лучше, и потрахаться. Подраться с медведем, конечно, можно… А вот насчет траха Яннари было весьма неуютно и тоскливо. Для своего клана он уже все равно что… мерин, да. Будто то, что его обвенчали с медведем, мгновенно лишило его мужской сути. Ни одна кобылица теперь на него и не взглянет. И выход только один — перетерпеть год, а следующей осенью убраться куда подальше. В самом деле на запад, искать племя Черного Эйяра, легендарного вожака.
Сзади раздались шаги, тяжелые, уверенные, потом его накрыло цветное теплое покрывало.
— Дом не утепляли пока. Ночи здесь холодные, — пояснил Артес.
— Спасибо, — пробормотал Яннари. — Правда, я и на снегу спал, было дело.
— На снегу — это одно, а зачем без нужды терпеть лишения?
Яннари не ответил, только положил голову на теплые доски и закрыл глаза. Это, кстати, оказалось не так уж и легко, и по чутко настороженным ушам Артес наверняка догадывался, что он прислушивается, готовый вскочить и дать деру из дома. Сорокалетняя война между кланами не могла вот так сразу бесследно утихнуть, не оставив и следа.
Артес поднялся, проверил, крепко ли заперты все двери и ставни, прислушался к тому, что творилось за стенами. Тишина ночи, только звери вышли на охоту, но к дому не пойдут. Никто из кланов не бдит, делать им нечего, что ли? Хотя должны, по обрядам свадебным — и бдеть, и до утра молодых сторожить, чутко каждый звук ловить — не обидит ли муж жену? Хотя тут у него и не жена вовсе. Артес прошел в спальню, опустился на ложе. Широкое, супружеское. Пожалуй, такое и единорога в истинном виде выдержит. Но каков рогач, а? Годик потерпеть, мол, и разорвать брак. Артес хмыкнул, обдумывая, как бы донести до мужа, что разрывать брак вовсе не обязательно. Да и не выйдет, он же символ мира. А развод будет означать, что разрывают и сам мир. Потом мысли потекли в направлении единорогов: казалось бы, мало мужчин, так зачем отказывать еще одному из оставшихся, тем более, сыну вожака? Да с этими рогачами и воевать не надо, сами вымрут с такими дикими обычаями. А еще надо найти себе медведицу, что согласится родить сына — род продолжать надо, а раз уж брак у него мужской, придется как-то изворачиваться. Не совсем правильно, но что с этим велением Бога-Покровителя вообще правильно? Неужто, правда, с похмела так повелел? Вот еще морока. И надо бы обычаи рогачей изучить получше. Жили рядом, воевали, а друг друга, выходит, вовсе не знали. С этой мыслью Артес и заснул, полный решимости изучить обычаи рогачей завтра с утра. А заодно выяснить, хорошо ли готовит муж.

Ближе к зиме медведи становились теми еще засонями, так что проспал Артес довольно долго, солнце уже встало, хоть и не выкатилось еще к верхушкам леса. В доме было тепло, а на кухне у печи кто-то возился. Кто — он вспомнил почти сразу, как и то, почему спит в незнакомом доме и постели, в которой только его запах, и тот пока еще слабый. Громыхнула заслонка печи, и даже через плотную занавесь, отделяющую горницу от остального дома, донесся аромат сытной ячменной каши с салом.
— Утра тебе доброго, Яннари, — натянув портки, Артес вышел на кухню.
— И тебе, Артес. Каша упрела, будешь? А вода в кадке ледяная, я в казанке согрел маленько.
— Буду, сейчас, только схожу сон смыть.
Яннари с рассвета успел облазить весь дом, кроме горницы, нашел и утиральники, и вышитые рушники, явно медведей работы. В его клане такие узоры не вышивали, да и вообще не вышивали, больше предпочитая тканое узорочье и бисер. Еще в доме было полно посуды, были запасы муки, крупы и соли, стояли горшочки с медом. Надворные постройки тоже вызывали интерес, но Яннари туда заглянуть не успел, надо было готовить еду.
Из животного единороги потребляли только яйца, молоко и все, что из него можно сотворить, да иногда сало, особенно, хорошо засоленное. Насколько он знал, медведи мясным не брезговали, хотя тоже любили и грибы, и ягоды, и какие-то злаки на небольших делянках в своей части леса выращивали. Так что приготовил он что-то среднее, чтоб и муж носом воротить не стал, и сам он есть смог. Тесто на хлеб замесил такое, как пекли в его клане — из трех сортов муки, на опаре, уже и каравай в печь поставил. Медведи, вроде, на свадебном пиру от них не отказывались, только так в топленое и с зеленью смешанное масло обмакивали.
Вернувшийся от родника Артес повел плечами.
— Хорошая вода. Скоро совсем станет ледяной… Ну что, садимся есть?
Яннари кивнул и выставил на стол горшок с кашей, мисы и добротные деревянные, с резными «хвостиками» ложки.
— Хлеб сейчас доспеет, погоди.
— Ты еще и хлеб печь умеешь? — Артес обрадовался.
— Не такой, как пекут у вас. Вы же, вроде, белые пресные лепешки печете?
— Ага, но у вас вкусный хлеб, я пробовал на пиру.
— Видел я, — фыркнул Яннари. — И масло с чесноком и зеленью тебе по душе пришлось.
— Так вкусно же, — удивился Артес. — Чего ж и не прийтись?
— И только? — Яннари снова фыркнул, только теперь как-то удивленно-недоверчиво. — Просто у нас такие яства все больше перед гоном едят.
— И чем вам чеснок помогает?
— А это не совсем чеснок, это засоленные стрелки чесночные. У нас считают, что они даруют жеребцу силу покрыть как можно больше кобыл.
— Ничего такого не почувствовал, — задумчиво сказал Артес. — Просто была хорошая еда. А хлеб тоже что-то такое дарует?
— Хлеб как хлеб, всегда такой печем. Ну, думаю, готов уже.
Яннари полез в печь с хлебной лопатой. Голову он повязал косынкой и гриву свою нынче заплел в тугую косу, как и полагалось тому, кто готовит хлеб и вообще пищу. И только в одном пошел против обычаев: не подал горячий, вытомленный в печи каравай медведю, чтоб тот отломил себе первую краюху, а опустил его на стол, между мисами, бережно обернув рушником.
Артес отломил кусок, протянул его Яннари. Фыркать тот не стал, просто сделал то же самое, левой рукой забирая себе исходящую паром горбушку. Артес с наслаждением впился в хлеб зубами.
— Вкусно-то как.
Яннари согласно угукнул через свой кусок, посыпанный крупной солью, принялся разворачивать стеганую «крышку» с горшка с кашей и накладывать ее, золотистую, ароматную, в мисы. Щедро полил сверху топленым маслом — без чесночных стрелок, просто маслом с мелко порубленной осенней зеленью: поздними петрушкой и укропом, астроликой и мелким диким лучком.
— В этом году ничего посадить уже нельзя, разве что зелень какую заведем в углу в горшке. Но весной огород вспашу, посадим, что получится, — решил Артес.
— Почему ж нельзя? А вы в озимь земляное яблоко не садите, что ли? — удивился Яннари. — Да и травы я кое-какие могу посеять. Только прикрыть надо будет грядки чистым сеном, а там и снегом присыплет.
— Тогда после завтрака и распашем землю, — степенно кивнул Артес.
Поедая кашу, Яннари поймал себя на мысли, что больше почему-то не боится мужа. То есть, оказаться с ним в одной постели по-прежнему страшно и никакого желания нет, но вот так, есть за одним столом, строить планы и собираться садить* земляное яблоко и ранние травы — хорошо. С отцом ему так хорошо не бывало никогда. Наверное, потому, что отец вечно спихивал его на кого-то, занятый своими делами. А после удивлялся, с чего это наследник дичится.
— Потом можно будет в селение сходить, если тебе надо что-то.
— В которое? — Яннари заглянул в горшок с горячей водой, кинул в нее кусок мыльного корня: отмыть посуду, особенно, жирную, проще так, чем в ручье и с золой.
— Смотря, что надо. Можем и к вашим наведаться.
— Не хочу я туда, — подумав, вздохнул единорог. — Но придется. Никто моих вещей не удосужился принести, а в свадебном наряде только в огороде и копаться.
— Ну не станут же в тебя там камни кидать.
— Камни — нет, а вот поржать — поржут с удовольствием.
— И пускай ржут, что тебе с того?
— Обидно же.
Артес хмыкнул.
— А что тебе обидного? Что мужем будущего вождя стал, что свой дом есть, куда никто чужой не явится и где ты сам хозяин?
— Обидно, что для них всех я будто не я сразу, а не кобылица и не жеребец, а то и хуже что. Ну, не понять тебе, нравы в кланах разные.
Артес кивнул — и впрямь не понять. Яннари подумал и не стал ничего объяснять о потере статуса в клане и о том, что каждый единорог втайне мечтает стать вожаком, и жить кланом они стали не так уж и давно, всего-то лет так полтораста назад. А обычно единороги селятся семьями-гаремами, строят себе хутора и не подчиняются кому-то одному.

После завтрака Артес сам взялся перемывать посуду. На что Яннари только кивнул и рассыпал по полу в свободном закутке мешок земляных яблок, принялся ползать на коленках, отбирая те, что перезимуют в земле, чтобы ранней весной, чуть позже, чем цветет дикая вишня, выкинуть первые стрелки и зацвести, а к началу лета уже закучковать вокруг материнского яблока целый выводок новых.
— Ты пахать-то умеешь? — уточнил Артес.
— На медведе, что ли? — рассмеялся Яннари. — Не доводилось. А для того, чтоб самому идти под ярмом, я еще не так силен.
— А чем я от коня отличаюсь? Плуг потащить вполне смогу.
— Вот и хорошо. А у нас и плуг есть? Я в пристройки не заглядывал, только лари да подпол поглядеть успел.
— У нас тут все есть, — закивал Артес. — Чтобы мы в селение часто не наведывались, да и зима придет, тропы торить устанем. Надо всем запастить, чем надо.
— А что вы зимой делаете? — полюбопытствовал Яннари.
— Шьем, вышиваем, сети плетем, в кузнице работаем, на охоту ходим. Спим.
— А что будешь делать ты?
— Я шитью обучен на непогоду, у нас даже вождю не пристало в неге находиться. А так охотой промышляю, песни пою да дома чинил раньше с другими парнями. Тут вот займусь тоже, утеплить надо к зиме, припасов подсобрать, ягод-грибов насушить.
Яннари кивнул, принялся собирать выбранные клубни в плетеную корзину, почти ожидая встречного вопроса и гадая, удивится ли медведь ответу.
— А ты чем займешься зимой, рогатенький?
Единорог укоризненно всхрапнул, но все же ответил:
— А я, мохнатенький, буду тебя вычесывать, шерсть прясть и носки да телогрейки вязать. А если шерсть тонкой окажется, то и сотку, может, на пару порток холста.
— Может, тебе овечьей пряжи запасти? — посмеялся Артес. — А то ведь облысею от твоего усердия.
— И от нее не откажусь. Знаешь ведь, мы раньше с вами торговали таким всем. Никто лучше единорогов тонкую шерсть не прядет и не ткет, да и крапиву тоже.
— Ладно, будет тебе шерсть, наменяю у ваших на лен. Ты скажи лучше, что есть будешь, коль мясная похлебка вам в тягость.
— Сено клеверное, — фыркнул единорог. — Ну, или обычное. Каши или так зерно. Яйца, молоко, творог могу есть. Если у кого-то возьмем парочку курочек и кочета — совсем хорошо будет.
— Понял… Значит, заведем кур и козу, а потом пойду выпрашивать нам и клевера и прочего.
Яннари внимательно глянул на него, сел напротив, не отрывая глаз, словно пытался прочесть по глазам мужа что-то.
— Ты же следующей осенью со мной в храм не пойдешь, так?
— Так, — кивнул Артес.
— Почему?
Артес повторил свои мысли о мире и об их браке, как символе. Яннари как-то разом потух, отвел глаза и уставился в стол.
— Ясно. Идем пахать, что ли.
— Идем. Держи борозду ровнее только.
Много ли мог напахать тонкокостный мальчишка на здоровенном медведе? Но, надо отдать должное, Яннари старался, и даже пару камней потяжелее на рога плуга присобачил, чтоб борозды поглубже были. А уж после пахоты такой, когда Артес обернулся и взялся за его руки, стало ясно: прежде Яннари к плугу ни с какой стороны не допускали. А если и допускали, то не по целинной земле явно.
— Это ничего, пройдет. Я после посадки руки в ручье подержу, и пройдет, — пробормотал единорог, мокрый, как упавшая в ведро мышь. — Лопата нужна, вот что. Или мотыга.
— Сиди уж. Там в доме на полке у печи горшочек есть, с синей лентой, там мазь. Намажь руки.
— Ну нет, ты, что ли, над клубнями заговор читать будешь? Потом намажу.
Артес про себя посмеялся: единороги тоже магами не рождались, зато заговоров на каждый чих понавыдумали.
— Ладно, только ты пальцем показывай, куда и как сажать.
Подкапывать ямки пришлось все же самому медведю, поглядел он, как у муженька губы закушенные побелели, когда тот за лопату ухватился, и отобрал. Потом и закидывать, когда Яннари бережно, «жопками» вверх, посадил в каждую ямку по клубню, беззвучно шепча свой наговор, потом еще принес ведро с выметенной из печи вчерашней золой и кинул поверху по горсточке. Как раз хватило на всю небольшую делянку.
— А теперь идем, надо тебе руки намазать.
— Сперва сполоснемся. Я там воду в печку поставил, сейчас уже горячая, наверное. А корыто с крюка в сенях сам достань, я его ни в каком виде не сниму — дубовое.
Артес корыто снял играючи, принес.
— Баню завтра истоплю. Любишь баню-то?
— Люблю — не люблю, а куда от нее деваться, если большую часть года приходится мыться в ней, чтоб не завшиветь к весне-лету? Жар не сильно люблю, в парилке вообще дышать не могу.
— Ладно, буду первым ходить. А потом ты, чтобы уже и выветрилось все, и жар слабее был. Раздевайся, плюхайся в корыто.
Единорог замялся, ему явно не хотелось обнажать свои жеребячьи мослы. На что там смотреть-то? На длинные, с острыми коленками, ноги, или такие же острые плечи? Или на ребра, на которых пока еще никакое мало-мальски крепкое мяско не наросло?
— Тебе хоть лет-то сколько? Семнадцать-восемнадцать весен?
— Летошний я, — насупился Яннари. — Этим летом восемнадцать было. Первого гона пора.
— Ну и славно, давай, полезай в корыто уже.
Потом-то Артес вспомнил: совершеннолетие у единорогов не по возрасту считается, а как раз по первому гону. Яннари повернулся к нему спиной и принялся неловко распутывать шнуровку сорочки. Руки, небось, болели зверски.
— Помочь тебе?
— Справлюсь, — подумав, все-таки отказался Яннари. Стянул сорочку, являя все же не стиральную доску, а приличную такую юношескую спину, да и руки тоже не казались такими уж тонкими и бессильными. Видно, дело-то было в легкой кости, оно и понятно — единорог же. Под штанами тоже нашлись не одни мослы. Артес внимательно рассмотрел все, облизнулся, но предоставил ему купаться в одиночестве, чтоб не смущать лишний раз. Потом ополоснулся сам, Яннари оставил ему полкотелка горячей воды.
— Как же хорошо, когда ты чистый, — решил он, вытираясь. — Сейчас воду выплесну… И можем идти.
— Надо бы обед сварить…
И это было понятно, идти в деревню клана Медведей Яннари не хотел. Может, боялся, может, еще что.
— Сваришь тогда, пока я в селение наведаюсь?
Единорог закивал.
— Что сварить-то? Похлебку могу, вроде, соленый окорок в подполе висит.
— А сам-то ты ее потом есть будешь?
— Мясо — не буду, а остальное похлебаю, чай, плохо не сделается. И каши с полмиски осталось, доем.
Артес согласился, что это будет неплохо, и ушел.

Возвращаться пришлось с одолженным «до пока надобность отпадет», а, считай, практически подаренным возом, на котором чего только не громоздилось. И куры в ивовых клетках — четыре несушки и молодой петух, воинственно клекотавший и норовивший клюнуть, и спутанная коза — дойная, что было немаловажно, и еще много-много всяких мелочей, о которых в спешке позабыли. Шерсть, лён, прялка и даже маленькие разборные кросна.
— Как руки? Поможешь разобрать все это? — Артес волок все в истинном виде, его и запрягли в воз.
— Сейчас, конечно, помогу.
То ли Яннари крепко подумал над будущим, то ли просто был отходчивым и долго унывать не умел, то ли не до мыслей ему и вовсе было, но глаза его снова блестели, он фыркал и усмешливо скалил зубы, растаскивая такое нужное барахло по местам. Кур и козу тут же определил в загончик, разгороженный плетеной стенкой, оставил возможность мужу заняться устройством яслей и поилки для козы, из клеток принялся мастерить гнезда для несушек и пристраивать на верхнюю жердь.
— Может, к завтрему и яичек хоть парочка будет. Любишь яйца?
— Люблю, что ж не любить-то. А ты рыбу тоже не ешь?
— Не, не ем. Все, что поймаешь или подстрелишь — твое будет. Готовить умею, ты не думай. Ой! Похлебка же! Пойду проверю.
Артес всерьез задумался, как муж умеет готовить рыбу, если ее в племени есть было некому. Потом вспомнил про жреца и оракула: тех и медведи кормили, и все прочие окрестные племена, а два старых лиса на аппетит никогда не жаловались. Значит, дичь и рыбу нести можно смело — сготовят. Вот как с домом и подворьем все сладят, так и на охоту-рыбалку можно подаваться. А пожалуй что поторопиться надо, видел он по пути следы обычных волков да лис, тын какой-никакой надо поставить, пока кур не перетаскали да козу не задрали.
Загородью Артес и занялся, благо, что руки приставлены были нужным концом. Инструменты он привез, топор и пила были тут.
— Артес, есть готово, — не успел он и первый кол вбить, только наметил, куда и как вести тын, позвал Яннари. — Иди, на руки солью.
Он подошел.
— Поставлю потом загородку, чтобы звери не добрались.
— Вместе поставим. У меня до завтра руки заживут совсем, помогу.
— Уверен, что заживут?
— Сам гляди, — Яннари поставил ковш и подсунул ему чуть не под нос ладони. Мозоли на них взялись плотными корками, словно на третий день, а не утром набитые.
— Ого. Тогда ладно. За ночь не сожрут, а утром поставим изгородь поплотнее.
— Ночь я могу с козой переночевать. Волки к единорогам не суются, знаешь? Боятся.
— Ну если тебе там лучше, чем в доме — ночуй.
— Ну-у-у, там печки не будет, будем друг друга с Ягодкой греть. Я ее так назвать решил. А лучше, не лучше… Зато никакие волки к загону не подойдут.
— Хорошо. Принесу тебе одеяло.
— Ага, а в ледяном ручье его после ночевки стирать кто будет? Тоже ты? — фыркнул и замотал головой Яннари. — Не болтай, ешь садись. Или невкусно пахнет?
От горшка с густой крупяной похлебкой несло сытным духом разваренного окорока, трав и кореньев, земляного яблока и гречки.
— Замечательно пахнет, — признал Артес.
— Вот и на вкус попробуй.
Похлебка была густая — крупы Яннари не пожалел. И мясо в миску медведя перекочевало все.
— Растолстею к зиме, — хмыкнул Артес.
Единорог только фыркнул и подлил ему добавки, думая, что надо бы к завтраку еще хлеба испечь: медведь за день умял каравай и только облизнулся. Готовить у единорогов учили всех, не только девочек, да и он по малолетству часто крутился на кухне и выспрашивал у старух, зачем какая травка, да почему столько муки да масла, а не по-другому. И надо потом мужа сгонять в селение еще разок — столько ест, как бы не остаться в лютень-месяц да без припасов. А то и не раз еще, покуда снегом тропы не завалило: обещал клеверного сена, пусть достает. У самого Яннари этой зимой, кажется, будет вдоволь работы. Вот еще бы только гон пережить… Ну, это недолго, три дня, как говорили старшие. На три дня наготовить, а за козой и курами Артес присмотрит, если сам Яннари не сможет.
Он не знал, как лучше поступить — уйти от дома подальше? Дома ли на чердаке закрыться? Что беситься будет, бодаться — точно, гон вообще надо в истинном виде переживать. В лесу страшно — волки там. Дикие медведи. Лисы. Тут еще страшнее — свой медведь, домашний. Который, ко всему, и право имеет. И другого пути нет.
— Ты чего не ешь?
Яннари вздрогнул и чуть не уронил ложку.
— Что такое, рогатенький?
— Сколько до второй осенней луны?
Яннари и сам знал — три ночи, луна скоро станет большой и круглой, как яблоко, и ветер будет горько-сладким, будет звать за собой. Он уже чуял его и чувствовал, как от этого запаха лунного ветра дрожит и сжимается что-то внутри, порождая пока еще легко сбрасываемое желание, стоит только прикусить губу или посильнее сжать кулаки, до боли.
— Три ночи осталось, а что?
— Гон, — не стал скрывать Яннари.
— А в одиночку ты его одолеть не можешь, что ли? — удивился Артес.
— Могу. Ну… постараюсь. Не знаю только, куда деваться на эти три дня.
Артес посмотрел непонимающе.
— А зачем куда-то деваться?
— Потому что единорог в гоне, да еще один — бешеный единорог.
— Ты ж не один, у тебя муж есть.
— И как ты себе это представляешь? — Яннари по дурной привычке, от которой его никто не мог отучить, склонил голову к плечу.
— А тебя никто не учил, как это бывает?
— Меня учили, как это бывает у нормальных жеребцов с нормальными кобылицами!
Артес пожал плечами.
— А между двумя жеребцами?
— Такого никогда не бывало, — Яннари даже головой помотал ради убедительности. — Да и ты не жеребец. Брак богами разумным дан, чтоб в нем детей рожали, а Покровитель просто посмеялся над нами. Правда, за что, не понимаю. Лучше бы тогда меня девкой сделал.
— Зачем ж тебя девкой? Ты и так хорош.
Артес оглядел его и кивнул. Яннари вспыхнул, крепко сжав губы, старался не высказать сразу все нелицеприятные мысли, что так и рвались с языка — не хотелось, чтоб снова назвали малолетним дурнем. А кто бы не был? Стоило только представить возможную картину гона, становилось дурно от страха.
— Как руки? Подживают? Не болят?
— Не болят уже. Ты поел?
— Поел. Спасибо, хорошо готовишь.
Яннари гордо вскинул голову, порождая в Артесе желание легонько щелкнуть по породистому носу.
— Поможешь кросна поставить?
— Помогу, — медведь сдержался и отвешивать щелчок не стал.
Вечер пролетел незаметно за разбором остальных вещей, наведением порядка после оного разбора. И спать к печи уставший Яннари отправился, уже зевая вовсю.
— Ты ж с козой ночевать хотел. Ладно, спи, оставлю пару меток, волки сами не подойдут.
Единорог уже уронил голову на вытянутые передние ноги, прибывающая луна словно собирала из него силы, чтобы через три дня щедро выплеснуть их в его кровь. Артес укрыл его покрывалом, направился оставлять метки. Коза, привычная к запахам оборотней, флегматично что-то жевала. Куры сонно квохтали в гнездах. Что ж, если на завтрак муж добудет пару сырых яичек, это будет хорошо. А уж если молока еще — и вовсе замечательно.
Думать о том, что будет на полную луну, Артесу не хотелось. Но, стоило войти в дом, закрыть двери и ставни, тихо пробраться мимо смутно рыжеющего у печи единорога, мысли проснулись и накинулись, как блохи. Что делать с его гоном? Не подкреплять же брак силой… А ума у единорога в первом его гоне вряд ли будет много. Скорее, вообще не будет. Самому Артесу не случалось видеть первогонных рогачей, но отец рассказывал, что желаний у них только два, судя по поведению: драться и трахаться. Что же делать-то с ним? Подраться, конечно, можно, Артес силу соразмерит. А вот второе… Медведь тяжко вздохнул. Яннари был симпатичен в людской ипостаси, этого не отнять. Но гон он проведет в истинной. Где же ему тут кобылицу найти? Не в селении же просить. Ну и не козу ж подсовывать.
«Завтра пойду в Сизый Дол, поговорю с его отцом».
На этом мысли-блохи упились крови и притихли, позволяя медведю уснуть, уютно свернувшись в постели.


3. Первогонные хлопоты

Утро снова пришло аппетитными запахами каши, меканьем козы и заполошным кудахтаньем кур, потом возопил кочет, приветствуя вышедшего покормить живность Яннари. Артес отправился к роднику, умываться. Надо бы потом еще воды натаскать, чтобы Яннари с ведрами не надрывался. Он, конечно, сильный, но легкий. И от этой легкости все его беды, вся его неуверенность в себе.
— Доброе утро, — поприветствовал мужа Артес, выливая воду из ведер в бочку.
— И тебе доброго утра, — Яннари выбрался из пристройки с крынкой свеженадоеного молока. — Завтрак готов.
— Хорошо. Потом изгородь сладим. А потом в селение наведаюсь.
Яннари хорошо готовил, и Артес второй раз подумал, что на такой кормежке зимой будет тем еще колобком. Но отказаться от пышной каши с маслом, свежего яичка и кружки парного молока? Да ни в жисть!
— Руки покажи, — сказал он после завтрака.
Мозоли с ладоней Яннари сошли совершенно, но оставили после себя совсем тоненькую и нежную кожицу.
— Ты работать-то сможешь?
— Смогу, или ты сомневаешься? — предсказуемо обиделся единорог, опять задрал нос.
— Ну, тебе виднее, сможешь так сможешь, — покладисто согласился Артес.
В конце концов, если у него мозоли сходят за ночь, может, и пусть. Все равно он следил, чтобы Яннари не умахался до одури киянкой, забивая колья для тына.
— Ну вот, теперь волки к нам не явятся, — довольно заметил Артес.
Огородить им удалось пока только двор, до снега нужно было и вспаханное огородить, чтоб дикие свиньи не разрыли. Но не все ж сразу, тем более что у Яннари опять руки были чуть не в крови от набитых и местами сорванных мозолей. И раздеваться ему пришлось помогать, единорог даже не пискнул, видно, понимал, что дурная гордость только помеха. Артес его еще и сам выкупал, не позволяя шевелить руками.
На ощупь муж оказался… странным, наверное. Артес привык к тому, что медведиц и в людской ипостаси покрывает почти невидимый глазу пушок, а единорог был гладким, смуглая мокрая шкурка блестела, как полированная бронза.
— Смешной. Как… доска.
Яннари сумрачно глянул и отшатнулся, расфыркался оскорбленно, но так ничего и не сказал, просто ушел в угол, на лавку, завернувшись в одеяло, сохнуть. Артес выплеснул воду, мысленно коря себя. Не то же хотел сказать, а как за язык кто дернул!
— Пойду в Сизый Дол. Может, кто и согласится тебе с гоном помочь.
— Бесполезная трата времени, — хмуро предрек Яннари.
— Если все так плохо с мужчинами — хоть одна да пойдет.
Яннари неопределенно покачал головой, то ли соглашаясь, то ли сомневаясь. Он знал свой клан, знал его законы и традиции, а еще прекрасно знал, каковы кобылицы. Упертее ослиц, если что-то вбили в голову — не переубедит и вожак. Но внутри все же затеплилась крохотная надежда: может, у медведя получится? Может, не придется сходить с ума в одиночестве?

Артес в племя рогачей отправился прямым ходом, никуда не сворачивая. И прямо к вожаку. На границе леса его встретили два единорога и проводили до самого большого и роскошно украшенного деревянной резьбой дома. Тягаться с ними обоими он бы не рискнул — это были взрослые и весьма крупные единороги. Впрочем, мысль эта была отголоском еще не ушедшей вражды, да и уйдет эта вражда лишь со сменой поколений, когда дети нынешних детей вырастут в мире.
Просьбу Артес излагал недолго, уже подобрал по пути и слова, и выражения.
— Нет, — отказ прозвучал категорично и резко.
— Почему?
— Потому что ни одна из молодых кобылиц не согласится. Для них Яннари хуже, чем мертвый или больной. Он больше не жеребец. Он замужем.
Артес поднялся.
— Добро, рогач. Не забуду, что ты моему мужу в помощи отказал, — и вышел, лишь дверь скрипнула.
В голове не укладывалось: что за чушь? Как вообще так? Отказать в помощи собственному сыну… Сыну, который не понимает, что же ему делать и как быть. А теперь и Артес не понимал. Придется, видно, поспешить к собственному отцу. Арла мудр, он много весен прожил на этом свете и многое знает. Может, что и посоветует?
Арла на просьбу сына похмыкал и изрек:
— Тут подумать надо. И поесть сперва.
— Я дома поем, — подумав, отказался Артес. — Яннари, оказывается, готовит хорошо. Я вчера чуть не объелся.
— Мне поесть надо. А потом дам тебе одну вещицу. Вот только медку наверну…
Артес кивнул и отправился гулять по селению, общаться со старыми друзьями и подругами. Все живо интересовались жизнью с единорогом.
— Какой он в постели?
— Какой он в жизни?
— Да далась вам эта постель! — в конце концов рыкнул Артес. — Мальчишка он еще совсем, первогонный. Какая постель?! А вот готовит так, что и пальцы проглотишь, и руку по локоть. И вообще умница.
Про те мысли, что думались о Яннари два дня тому, уже не вспоминал. Ну, кто угодно в шкуре единорога истерил бы, особенно с такой-то родней.
— А вас навещать можно? — не унималась Ледана, подруга детства.
— Через неделю — можно будет, — подумав, решил Артес. Потом, подумав еще, исправился: — Через десятицу лучше.
— Ладно. Ловлю на слове.
Артес вздохнул: теперь бы мирно прожить эту десятицу, гон пережить. С тем и вернулся к отцу.
Арла закончил выедать мед из горшка.
— Вон, там… Обручье возьми. Не даст обернуться.
— И что? — не понял Артес, отцовским жестом почесал в затылке.
— В человеческом облике вы получше сладите.
— Ладно, в самом деле, в истинном виде он бодаться полезет.
— Так что надень обручье. И перебедуете как-нибудь.
— А откуда у нас такая штука? Людская магия ж?
Арла почесал в затылке.
— Да у нас много всего есть. Наторговали.
Артес в принципе не слишком хотел знать, зачем кому-то из его предков понадобился такой браслет. По сути-то недобрая для оборотня вещь, потому как насильно лишить одной из ипостасей, даже на время, это как в кандалы заковать. Отец снова увлекся сладким медом, перекинувшись, увлеченно чавкал. Больше он ничего не скажет и не посоветует, понял Артес. Умел батя, когда не хотел говорить, прикинуться бессловесным неразумным. Медведь и медведь, лежит себе и наворачивает из горшка еду. Пришлось идти домой, размышляя, как Яннари отреагирует на браслет. Может, вовсе ничего не говорить, просто перед самым гоном нацепить — и все? Артес подумал, почесал в затылке и понял — нет, тогда он поступит так же, как поступил родитель мужа. Яннари ничего не говорил, но Артес же не дурак, и так ясно, что никто рогатенького не уговаривал.

— Рогатик, я пришел!
Яннари в доме не было, но он вовремя учуял свежий след, ведущий в козий загончик. Единорог там и обнаружился, сосредоточенно доил козу, что-то намурлыкивая себе под нос. За воинственным квохтанием недавно потревоженных кур и кочета шагов не расслышал, вздрогнул и чуть не перевернул жбан.
— Ой, я не слыхал тебя.
— Как тут живность, не балуют?
Яннари рассмеялся, только вот любой оборотень понял бы, что смех этот неискренний и невеселый.
— А как там вожак клана Сребророгих?
— Живет себе, что ему сделается.
Говорить и без того очевидное Яннари не стал, поднял крынку и лукошко с пятью крупными яйцами, мотнул головой:
— Идем, я ужин приготовил, а тебя все нет и нет.
— К отцу зашел за советом. А он мед жрал.
— Вот только не говори, что и ты меду нажрался и есть не будешь, — Яннари поставил молоко и яйца на стол и упер руки в бока.
Артесу захотелось рассмеяться, но он пересилил себя.
— Специально ничего не ел, знал, что ты ждешь с ужином.
Яннари моргнул и опустил руки, потом кинулся собирать на стол, почему-то слегка краснея — от ушей, а не от щек, как все нормальные оборотни.
— Отец мне кое-что дал… — после ужина Артес протянул браслет.
Яннари потянулся к массивной безделушке, принюхиваясь, и отпрянул, как от змеи.
— Это… это же… Зачем?
— Если не обернешься, гон переживем легче… С единорогом сложней будет, вдруг в лес побежишь, или еще что.
Он, честно признаться, ожидал очередной истерики от перепуганного единорога. Но Яннари снова удивил, посидел, обхватив себя за плечи руками, чуть покачиваясь и напряженно хмурясь, потом потряс челкой и пофыркал.
— Наверное, ты прав, я бы, в самом деле, рванул в лес, подальше. Но я не знаю, как переживать гон в людском обличье. Как на меня… это… подействует.
— Вот и проверим, мне тоже впервые вот так… Не из своего клана.
Яннари тронул пальцем лежащее на столе обручье, отдернул руку и спросил, снова рдея ушами:
— А ты пробовал… ну… не с медведицей?
— Пробовал. Немного стыдно, немного неловко, немного любопытно. В целом, даже приятно.
— А…
— И так, и так, — усмехнулся Артес. — Не то чтобы прямо стал предпочитать парней, но не шарахаюсь.
Яннари уже и вовсе стал багровым от смущения, прятал глаза и кусал губы. Потом спросил:
— А тебе сколько лет?
— Двадцать вторая зима придет. Я ненамного тебя старше.
— А выглядишь намного.
— Я медведь, мы все крупные, — улыбнулся Артес.
— Угу. И основательные. Ладно, я надену обручье. Вернее, сам наденешь, чтоб я снять не смог. Говорят, такие вещи на кровь заговорены.
Артес кивнул.
— Скажи, когда будешь готов.
— Да что там говорить… Через две ночи, на третью. А еще лучше — с раннего утра, чтоб я успел хоть привыкнуть.
— Ладно. Надеюсь, мы переживем это все.

Следующие два дня прошли, как и предыдущие, в работе по дому, по двору. За первый, уработавшись до нестояния, они таки поставили тын вокруг огородика, основательно проредив ракитовые заросли вокруг озерца, на второй Артес с раннего утра умчался, впрягшись в телегу в истинном виде, в селение медведей и вернулся к обеду, пыхтя и отдуваясь, с оной телегой, нагруженной хорошо просушенными досками. Отобедал и взялся обшивать стены изнутри, проконопачивая самые махонькие щелочки мхом и паклей. Зима была на носу, а дом должен был быть теплым.
— Ну, вроде бы все, — наконец, решил он. — Остальное потом неспешно доделаем, если вдруг где найдется щелочка.
Досок хватило на горницу и почти всю гостиную, Яннари убрал стружки, опилки и прочий мусор, вымыл полы и ткнул в разобранные кросна в углу:
— Ты обещал помочь собрать. Я хоть основу натяну до ночи.
— Давай, — согласился Артес. — Сейчас соберем. Будем готовиться к зиме.
В скарбе, что надарили новобрачным Медведи, были и готовые нитки, и пряжа, так что Яннари до полночи провозился, готовя себе работу на день. Ему не спалось, почти полная луна звала и манила обернуться.
— Готов? Идем, рогатенький, спать пора.
— Я думал, ты уснул уже… А раз нет — надевай, — единорог протянул ему слегка подрагивающую руку. — Сейчас надевай. Только кровью на замок капни.
Артес капнул кровью из прокушенного пальца на замок, защелкнул браслет. Потом пришлось ловить оседающего на пол мужа, часто дышавшего и кусавшего губы.
— Жжется, — чуть слышно пожаловался тот.
— Потерпи немножко, — Артес отнес его на кровать. — Очень больно?
— Терпимо. Только в жилах как огненные мураши копошатся.
Яннари не выдирался из рук, был теплым и легоньким. Скоро притерпелся и задремал, прислонившись щекой к плечу Артеса, затрудненно дыша приоткрытым ртом. Медведь очень надеялся, что к утру это слегка притушится.
Утром он в кои-то веки проснулся раньше мужа. И пару минут лежал, рассматривая его, отмечая то, что не замечал раньше за суетой дел: что у Яннари его горбоносый профиль поизящнее, чем у его родителя, скулы поострее и повыше, а вот глаза чуть приподняты к вискам, отчего лицо выглядит немного непривычно. Что «проточина» на лбу под челкой, у всех единорогов его клана отмечающая место рога, не серебристая, а золотисто-медная, и у гривы медный отлив. Что ноготки на пальцах плотные и тоже словно медянкой выкрашены. Должно быть, и копытца такие же, только он не замечал. Потом Артес погладил его по щеке.
— Просыпайся, Яннари. Утро.
Просыпался единорог медленно и с трудом, глаза были мутными.
— Правда, утро? Ой, сейчас…
Яннари сел, покачиваясь, потер лицо. Надо было вставать скорее, доить Ягодку, готовить завтрак. А его словно пыльным мешком кто ночью побил.
— Как ты себя чувствуешь? Не болит ничего?
— Нет, только в голове тяжело.
Яннари умылся, хотя это не больно то и помогло, принялся за дела. Артес занялся тасканием воды и рубкой дров. Полдня Яннари засыпал за работой, но чем ближе был вечер, тем бодрее он становился. А после ужина эта бодрость стала какой-то нехорошей, лихорадочной. Яннари заметался по дому, не находя себе места.
— Что с тобой? — Артес его поймал в охапку.
Вместо ответа муж забрыкался, замотал головой, разметывая гриву. Глаза стремительно заволакивала пелена животной ярости. Артес стиснул его в объятиях еще крепче, не давая шевельнуться. Уволок в горницу, там можно было уложить мужа на постель и прижать собой, да и в полость меховую завернуть. Яннари вывертывался из рук, как ящерка, почти визжал и пытался лягаться. Артес его поцеловал, потом увернулся от укуса. Несмотря на тонкокостность, единорог в гоне словно не чуял усталости и казался в три раза сильнее обычного. Артес дразнил его поцелуями, пытаясь переплавить ярость в другое чувство. Не скоро, но ему удалось усмирить единорога, но теперь тот бестолково метался и стонал, не понимая, что делать.
— Тише-тише, давай, тебя разденем.
Раздевать тоже пришлось самому, разума в глазах Яннари не было ни на чуть. Потом Артес и сам разделся, снова прижал единорога собой к кровати. Распаленный, желающий, он будил в муже совершенно определённые страсти, но нужно было ещё сделать так, чтобы не только Артесу стало хорошо этой ночью. Медведь постарался применить все свое умение ласкаться, чтобы муж ощутил, что так яро брыкаться больше не стоит. И был вознагражден покорившимся, подчиняющимся его рукам Яннари, выгнувшимся под ним тонкой веткой.
— Все будет хорошо, — шептал Артес, не забывая ласкать его руками.
Если и было Яннари больно от первого проникновения, гон не дал ему остановиться, властно требовал своё: выплеснуть семя, избавиться от туманящего голову желания. Артес надеялся только, что одного раза Яннари хватит хотя б на половину ночи.
Хватило. Единорог притих и уснул беспокойным сном, время от времени вздрагивая и постанывая. Артес обтер его, искупался и лег рядом, обнимая. Мужа было жалко. Но оставалась надежда, что таким сумасшедшим будет только первый гон. Яннари во сне прижался к нему и ненадолго затих.

Утром Артесу пришлось вместо завтрака снова утихомиривать единорога, вздумавшего опять побороться за главенство в постели. Правда, в этот раз хватило лишь прихватить его за загривок зубами, чтобы Яннари покорно выгнулся, подаваясь под жесткие толчки с хриплыми стонами. И только когда сумел кончить, безумие отпустило.
— Легче стало, рогатик? — ласково спросил его Артес позже.
— Угу, — пробормотал Яннари и покраснел, как спелая малина.
— Тогда пойдем, надо завтрак готовить. И в лес сходить, за ягодами.
— Думаешь, там ещё что осталось? — засомневался единорог. — Ну, сходим глянуть.
Завтрак он сготовил быстро, стыдясь своей несдержанности утром.
— А вдруг нам повезет. Может, что и подсоберем, хотя бы кинем в кипяток, взвар сделаем.
Брусница да клюква от заморозков делались слаще, калина тоже. Места, куда мало ходили единороги его клана, Яннари знал. Туда и повёл мужа. Артес прихватил с собой два туеса, рассудив, что чем не дело — вдруг да повезет найти нетронутую поляну. И таки повезло — собрали полнехоньки.
— Пироги поставлю, — радовался Яннари. — Любишь медовые?
— Медок, — Артес аж заурчал.
Яннари рассмеялся и пообещал положить в пироги меду побольше.
— Какой ж медведь не любит мед? — Артес облизнулся. — А ты любишь?
— Я больше чистые ягоды, но медовый взвар в охотку пью.
— Тогда оба сегодня проведем отличный вечер.
— А я совсем диким ночью был? — снова алея, спросил Яннари.
— Ты был прекрасен и неукротим.
— Да-а-а уж, неукротим. А кто меня за холку укусил?
— Я не кусал, — сразу отрекся Артес. — Нет-нет, не я ни разу.
Яннари похлопал на него глазами, беспомощно и растерянно:
— А кто же тогда?
В глазах Артеса запрыгали маленькие кувыркающиеся медвежата.
— Шутишь, да? — Яннари выдохнул. — Не надо так.
— Ты только со мной был. И я не кусал… Может, немножко. На один зуб.
— Да я тебе весь на один зуб, — снова улыбнулся единорог. — В любой ипостаси. Дров принесешь? Я тесто пока поставлю.
— Сейчас притащу, — Артес отправился к дровянице.
Над испугом мужа стоило подумать. Он, похоже, мало что помнил из вчерашнего. Надо повторить, когда он будет в памяти и здравом рассудке. Медленно и неторопливо, чтобы запомнил и прочувствовал. Яннари, он был почти уверен в этом, и в обычное время будет чувственным и отзывчивым любовником.
— Вот, принес, — он сложил дрова. — Так что, баню протапливать?
— Давай, давно отмыться пора, грива как мочало, — Яннари плечом стер со щеки мучной след и тут же строго прикрикнул на мужа: — Куда? Поставь мёд, с пирогами съешь.
— Урррр, — протянул Артес, не в силах расстаться с этим замечательным золотистым лакомством.
— Артес, поставь. Аро! — единорог в уменьшительное и детское по сути имя, которым Артеса не называли уже давно, вложил всю ласковую укоризну, на которую был способен.
Медведь жалобно заворчал и поставил мед обратно, после чего пошел топить баню, от греха, то есть меда, подальше. Яннари был прав, за неделю следовало отмыться, а то корыто корытом, а лучше бани нет ничего. Наносить воды, протопить получше, веник обновить. И заодно саму баню проверить: держит ли тепло, хороша ли в трубе тяга.
Гостевой дом Медведи поставили на совесть, и баньку тоже. Прокаленные речные голыши долго держали жар и аромат масляного настоя шиповника.
— Вот оно и славно, — Артес проверил, насколько силен жар, раз уж Яннари не хочет его пересиживать, придется одному тут париться. А он бы отходил муженька по нежной шкурке, по крепкому, как орех, заду. Может, прогрелся бы, промялся, дурь вся клановая из головы повылетала. Артес был уверен: она, дурь эта, и так вылетит, ужо он постарается. Рогачам, отвернувшимся от сокланника, хотелось изрядно настучать по рогам. Только вот нельзя их трогать пока. Ну да он придумает, чем им ответить еще. И ответ его будет таким, что рогатым шельмам небо с овчинку покажется.
Баня прогрелась, он заглянул в дом, узнать, не надо ли поднести ещё дров, и облизнуться на жбан с медом, а потом ушёл париться. Веником он нахлестался от души, прогрелся, так что все тело аж заурчало. А громче всего — предвкушающий пироги с медом и молоком живот. И правда, с порога чуть не сшибло сытным духом сладких и мясных пирогов.
— Садись, готово все, — усмехнулся Яннари.
— Баня чутка подостыла, кстати.
— Тогда ешь, а я мыться, — обрадовался Яннари.
— Хорошо, — закивал Артес.
— Вот, гляди, под рушником с кочетами пироги с окороком, под мальвами — с зеленью и яйцами, под пчелами — с ягодами и медом.
— Иди-иди, я тут пока пирогам компанию составлю, ух… Как пахнут-то!
Яннари рассмеялся, но говорить, чтоб оставил и ему пирогов, не стал: не дурак же его муж, сам сообразит.

Артес оставил ему треть всех не мясных пирогов и заодно молоко поставил, всегда после бани пить хочется. Печь муж тоже умел, и не только хлеб. Артес уже мысленно сравнивал его со своей несостоявшейся невестой и находил, что ничуть не прогадал. А уж если он еще и кваску наведет… М-м-м… Медового и брусничного, чтоб и сладко, и с кислинкой. Надо сказать, как выйдет из баньки. А что-то он долгонько…
Артес решил проведать мужа. Так, на всякий случай. И очень вовремя: Яннари расслабился, разомлел, и его настиг гон. На мужа он сразу кинулся, стоило тому переступить порог. Артес не сумел увернуться от сильного и болезненного укуса в плечо, но больше не позволил ничего. Правда, чтобы утихомирить взбесившегося единорога, пришлось скрутить ему руки утиральником и загнуть над лавкой. Вместо привычного масла с заживляющими травами он воспользовался тем, что добавлялось к кипятку для вымачивания веников. И принялся мужа обхаживать до звонких шлепков тела об тело. Потом и руки отпустил, чтоб единорог мог ими в лавку упереться. И Яннари упирался, взвизгивал на особенно сильных толчках, когда Артес притягивал его к себе рывком, а после почти отталкивал. Ноги подгибались, и медведь подхватил его под живот, как тряпичную куклу. Яннари ухватился за его руки, выгнулся, застонал отрывисто, чувствуя, как вливается в его тело семя, а вскоре и сам выплеснулся и снова затих, растекся в его объятиях, прикрыв глаза.
Плечо саднило, зубки у единорога оказались острыми. Следы от них веночком украшали кожу, налившись багрецом. Артес искупал его, благо, баня не выстыла, сам облился водой и вернул обоих в дом. Яннари придремал, беспокойно всхрапывая и вздрагивая во сне. Артес укутал его потеплее, чтобы не простудился после бани. Этот раз был горячим во всех смыслах. Яннари, то ли от непристойности позы, то ли от того, что Артес в отместку весьма чувствительно пару раз прихватил его холку, громко стонал и быстро и бурно излился. Артес очень хотел, чтобы муж продолжал оставаться таким вот, нежным, страстным, остро на все реагирующим. Что плохого в телесном наслаждении? По недомолвкам Яннари, по тому, как он нервничал перед гоном, Артес составил мнение, что единороги считали гон неизбежным злом, а соитие лишь для удовольствия — чем-то грязным. Надо будет его отучить от этого глупого убеждения, показать, что жизнь прекрасна, когда между супругами нет разлада в постели. Все это у них впереди, они будут счастливы вместе, даже вопреки желанию вожака клана единорогов. А дети… Может, будут и они, если согласится какая медведица осчастливить. Надо поговорить об этом с мужем, когда он проснется и начнет соображать.
Пока же он покрепче обнял Яннари, осторожно убрал со лба челку, поцеловал в золотистую проточину. Единорог зафыркал, не просыпаясь. От него пахло медом и шиповником, так и хотелось облизать. Артес даже не отказал себе в таком удовольствии. Кожа у Яннари была одновременно и солоноватой и с мимолетным привкусом сладости.
— Мой рогатенький, — Артес, разохотившись, снова покусал его, в этот раз за бедро. И чуть не получил по лбу налившимся и восставшим удом, а Яннари в полусне тихо застонал.
— Вот же ненасытный какой, — медведь принялся облизывать все, до чего дотягивался.
Ему эта ненасытность и отзывчивость, эта дикая жажда нравилась. Ещё бы осталось так и после гона. Яннари почему-то в этот раз не сопротивлялся, сразу раскинул длинные ноги, подался к нему. Артес решил не разбираться, спит он там или не спит, раз уж так настойчиво требует ласки.
Две ночи и утра сделали тело мужа чуть податливее, чуть проще было взять его, втиснуться в обжигающий жар. Артес замер на пару мгновений, прижимаясь губами к доверчиво открытому горлу, оставляя на нем след. Днем ведь наверняка Яннари опять начнет спрашивать, откуда это он взялся. Милый наивный рогач. Он приподнялся, подхватил Яннари под колени и задвигался, упиваясь стонами мужа, его видом. Яннари это нравилось, ведь по всему видно, как он наслаждается, разве пока ничего не просит, но Артес надеялся, что это лишь временно. Завтра гон пойдёт на убыль, вот тогда и посмотрим, каков он будет в постели в полном разуме.
После единорог снова заснул, насытившись любовными играми. Артес устроил его поудобнее, обтер и укутал в меховой полог. На дворе совсем стемнело, а ещё надо было обиходить кур и козу и запереть их. Заодно осмотреть и подворье, не прокралась ли хитрая лиса каким-то образом. Он взял фонарь, налил в светильник масла и отправился делать дела. Ему нравилось жить наособицу, в тишине леса. Хотя смышленую псицу надо будет на подворье взять. И кобеля, на охоту ходить. И котейку завести, мыши, чай, и в новый дом придут, без кошачьего племени в доме никак. А ведь всех их надо кормить. Опять придется запрячься и в селение наведаться. А на тот год всяко поднатужиться и распахать и огородить клок земли побольше, и, может, ещё на весенней ярмарке купить утят — озеро под боком. И Ягодка окотится, если вовремя её случат. Лишь бы Яннари не заскучал тут в компании с мужем. А то привык, наверное, к своему шумному Сизому Долу. Надо будет его хоть к отцу сводить, показать, что Артес мужа не уморил.
Из леса донесся заунывный волчий вой. Колыбельная. Артес усмехнулся: чует серая братия лёгкую добычу, но и метки оборотня тоже чует, вот и воет от досады. Надо бы их обновить, чтобы волки погромче выли, усыпляли его и Яннари. Он закрыл дверь в сарай с курами и козой, проверил тын и ставни, и вернулся в дом.
С Яннари рядом даже спать было приятно, он прижимался, легкий и теплый, усыплял лучше всякой зимы. Артес поклялся себе в полусне, что постарается сделать мужа счастливым. Пусть не пред алтарем Бога-покровителя, но эта клятва все равно была услышана.


4. Не было бы счастья, да опять пьянь вышняя наследила

Утром Яннари попытался было выбраться из постели, но от пригревшегося и принежившегося медведя еще ни один единорог так просто не сбегал. Яннари краснел и замирал, ведь гон уже не туманил его голову так, как ночью. Но от мужниных ласк все равно расслабился и часто задышал.
— Мой рогатик, — ласково рычал Артес, одаривая его ласками настолько бесстыдными, что он пунцовел как мак.
Он старался сдержаться, да только Артес хотел добиться от него стонов в голос, и Яннари было не устоять. Медведя эти стоны только еще больше распаляли, опять зубами цапнул, кожу продавил. На плече у Яннари алым бисером следы налились, он вскрикнул и так сладко сжался, что и мужу голову мигом повело. Артес излился в него, затих, пережидая бродившую по всему телу истому. К медовому аромату Яннари теперь очень явно примешался его запах и тонкая нотка крови. На ум Артесу пришло, что сейчас они свой брак не только подтвердили, но и сделали неразрывным.
— Мой рогатик, — повторил он и лизнул мужа в шею.
— Мой мохнатик, — с некоторым вызовом, смешно выглядевшим в момент, когда Яннари распластался под медведем, заявил тот.
— Когда вычесывать будешь, кстати?
— А хоть и сегодня. Как обернешься, а я гребень найду.
— Обернуться-то мне недолго, — Артес стек на пол, перекинулся, улегшись горой меха, потом положил морду на кровать.
— Ого, мне и зимы не хватит, все вычесать. Ух, какой же ты… мохнатище!
Медведь довольно заворчал, считая это комплиментом. Своей шубой Артес очень гордился, густой, теплой, позволявшей на снегу спать.
— А вычесываться ты любишь? — Яннари шустро выбрался из разворошенной постели и пошлепал в кухню, больше не стесняясь наготы — смысла не видел, греть воду.
— Люблю. Шкура не так зудит.
— Умывайся иди, пироги, небось, вчера все стрескал?
— Нет, конечно, — даже обиделся медведь. — Оставил тебе.
— Правда? Хорошо, значит, поделим на завтрак, и я яиц поджарю с салом. До обеда доживем?
— А то.
Артес ушел плескаться в ручье. Хорошо так, в холодной-то воде. Бодрит очень, особенно ближе к зиме, когда зевать весь день охота. В дом он вернулся свежий и радостный, облапил мужа. В людском облике уже. Вогнал бедного в панику: Яннари замер, не понимая, то ли медведю снова трахаться приспичило, и у кого тогда гон вообще? То ли это просто так, он слышал, что в иных кланах принято обнимать друг друга просто так. Артес, нимало не смущаясь, огладил его по заду, покусал в шею, потом потерся о мужа.
— Доброе утро, медовые уши.
— Ой, нет, — твёрдо сказал Яннари, хотя тело мигом отозвалось. — Я к ручью, а ты накрывай на стол.
— Почему нет? — Артес смотрел на него как… медведь, выпрашивающий мед.
— Потому что надо поесть, иначе мы оба дотрахаемся до изнеможения. И потом, разве это прилично? У меня кончился… почти кончился гон.
— А что неприличного в супружеских утехах? — несказанно изумился Артес.
Яннари не нашёлся с ответом. Просто развернулся и сбежал умываться. Артес его решил не преследовать — пускай привыкает постепенно. Надо было в самом деле накрыть на стол, достать из печи сковороду с аппетитно пахнущей яичницей, согретые пироги. Вернувшийся к столу Яннари посмотрел удивленно.
— Ты накрыл?
— А почему бы и нет? Ты ж не жена, чтобы за мной ухаживать.
— А готовить ты умеешь?
— Плоховато, но похлебку сделать вполне смогу, — Артес почесал в затылке. — Хлеб и пироги вот печь не умею, не дается мне тесто.
— Ладно уж, с пирогами я сам управлюсь. Да и готовить я люблю. У нас всех готовить учат, кто желает учиться. Я с жеребячества при кухне вертелся, как мама… — Яннари сглотнул и отвернулся.
— А она где? Почему ее на свадьбе не было? — вспомнил Артес.
— Её загрызли. Мне и трёх весен не исполнилось, — Яннари судорожно вздохнул и вгрызся в пирожок, явно не желая говорить на эту тему.
Артес погладил его по голове.
— Пойдем сегодня в селение? Покажешься, что живой.
Единорог кивнул, припал к кружке с молоком. Он проголодался за последний день и ночь, так что и пирожки, и яйца смел быстро и почти жадно.
— Пойдём, только с пустыми руками негоже идти. Может, я хоть блинов напеку?
— Напеки. Отец обрадуется, я уверен. И я тоже.
— Я быстро. У вас таких печь не умеют, вроде.
— Я пока еще немного по хозяйству поработаю, надо подворье оглядеть, прикинуть там, что к зиме еще сделать. Точно! — Артес, не жалея себя, двинул по лбу ладонью. — Бочку надо еще одну в сам дом поставить, а то на дворе вода по зиме вся померзнет.
Яннари усмешливо оскалил зубы на этот жест и кивнул, признавая, что о бочке с водой они оба позабыли.
— Иди уж, я блинами займусь, а это дело не терпит никого лишнего под руками.
Бочка в сарае нашлась, хорошая, ведер на сорок. Главное — родник обихаживать, чтобы зимой не перемерз, а так и вода будет. Да можно и снег топить на крайний-то случай. А еще сена натащить надо, мужа кормить. Артес фыркнул. Неужели Яннари и впрямь будет сухую траву жевать? Видимо, муж не зря собирался все же отправиться «к медведям в логово», да еще и с блинами — кушаньем в общем-то непростым, имевшем свое священное значение. Пришлось даже приостановиться, поставив бочку, и подумать, почесать в затылке: что такое муж придумал? Привычное действие, перенятое у отца, явно подгоняло мысли, и Артес таки вспомнил: блин — это ж не только солнечный символ, но и семейный. И преподнесенные родителям блины значили, что все в новой семье хорошо, она — одно целое. А уж если сладкие да медовые… Может, Яннари и покривит маленько душой, за считанные дни полного лада не только семье, но и своей душе он еще не дал, не страшно, тут главное — намерение. А как откушает Арла блинов, можно будет и о делах говорить. Скорее всего, Яннари попросит Арлу выменять у единорогов сушеных и моченых фруктов, да и прочего такого, что у каждой рачительной хозяйки полон подпол. Умный муж попался. Артес хмыкнул, внося бочку в дом. Первое впечатление о юном единороге оказалось обманчиво. Пусть и не все: по оговоркам и намекам Яннари, да и по общему впечатлению от разговора с его отцом, Артес понимал: наследник у вожака единорогов был то ли нежеланным, то ли нелюбимым настолько, что рос, как трава в поле. Чему сам научился, то и в голове.
— Как там блины поживают? Тоненькие, золотистые? С медко-о-ом?
Яннари фыркнул и кивнул на довольно высокую уже стопку на расписном блюде.
— Хочешь?
— Бвррруррр! — отозвался желудок медведя.
— Сначала поешь нормально, — покачал головой единорог. — Я кашу сварил, скоро дойдет. Окорока себе отпластай, сколько съешь.
Ел медведь много, его телу требовалось в преддверии зимы много сил, чтобы себя носить. Да и само тело было немаленьким. Яннари мимолетно покраснел, вспоминая кое-что, но быстро избавился от смущающих мыслей: блины могли пригореть, если за готовкой думать о чем-то другом. А ему нужно было, чтобы в этот раз все прошло идеально: старинные, подсмотренные и подслушанные у женщин клана заговоры требовалось начитывать хотя бы шепотом, чтобы они сработали и у него, отступника от законов клана.
— Не у ветра прошу, не ясному месяцу поклонюсь, не текучей воде мои дары, колом солнечным, огнем чистым заклинаю: как неразрывен круг солнечного пути, как полон жара блин, полным тепла и неразрывным станет мой путь рядом с мужем, — наклоняясь к зеву печи, чтоб поставить в ее жаркое нутро сковороду с очередным блином, шептал Яннари.
Артес прибрал четверть окорока, умял миску каши и сыто облизнулся. На блины уже не тянуло. Хотя, с такой-то его прожорливостью, как бы не пришлось всю зиму лапу сосать да мужнин рог. Или еще кой-чего пониже. Как-то оно дома было попроще, что ли? Или просто дома готовили два мужика, толком это делать не умеющие, и потому жрать что отцовскую, что его собственную стряпню особо не хотелось, а у друзей и подруг всегда можно было перехватить чего-то незаметно? Да и вождю клана часто приносили то ягод, то копченой курочки, то бочонок соленых груздей, так что в подполе не переводились соленья, копченья да варенья, и зиму можно было прожить спокойно. Теперь же им с Яннари придется и заготовки на зиму делать самим, и сажать-растить все для оных самостоятельно. Еще и свадьба эта… несмотря на традиционность — свадьбы в обоих кланах играли осенью, — была поздновато. И не вовремя. Артес слегка приуныл. Как-то внезапно в самостоятельную жизнь вытолкнули. Хоть и впрямь спать ложись на зиму, чтобы муж на запасах как-то протянул.
— Что голову повесил? Невкусно было? — удивился Яннари, закончив и с блинами, и с заговорами.
— Вкусно. Думаю вот… Как жить дальше, ничего на зиму заготовить не успели толком.
— О том позволь мне поговорить с твоим отцом, — подтверждая мысли Артеса, сказал единорог. — За каждое земляное яблоко и окорок я расплачусь, знаю, как и чем.
— Ладно, — медведь повеселел. — Готов в селение идти? Тебя там уже все заждались.
— Это кто же? — насторожился Яннари, заворачивающий блюдо с блинами в рушник и в стеганую «крышку» для горшков, чтоб не принести совсем дубье, а сохранить теплыми.
— Друзья мои. Все переживают, как бы я тебя не уморил.
— А и уморил бы обоих, ежели тебя не осаживать. И в кого ты такой только до утех злой? — смешливо и смущенно расфыркался Яннари.
— Да как же твои уши медовые не нежить?
— Они не медовые, — еще сильнее смутился единорог, искомые уши жарко заполыхали, выглядывая приостренными кончиками из-под гривы — Яннари закончил с готовкой и распустил косу.
Артес не утерпел, сграбастал мужа, принявшись целовать. Может, ушки у него и не были медовыми, а вот губы — не такие мягкие, как у девок, но еще не обретшие твердости по причине сугубой юности Яннари, — точно были. Артес его и облапывать всюду успевал, мял, трогал. Его рукам нравилось то, что они чувствовали. Юношеская угловатость через годик-другой сменится присущей единорогам изящной стройностью, мускулы нальются силой. Хотя Артес был уверен: Яннари все равно останется легким, недаром же в быстроте бега с единорогами не сравнятся даже степные оборотни-волки. Гон вроде как должен был кончиться, но Яннари все равно на ласку отзывался, то ли распробовал, что такое — телесное удовольствие, то ли решил не сопротивляться.
— Артес, блины же… ох… остынут… Аро!
Медведь не послушал в этот раз никаких увещеваний. Просто поднял на руки и унес в горницу, не на кухонном же столе мужа раскладывать. Яннари вовсе стесняться в самой постели бросил, еще и стонал так, что у Артеса аж дух захватывало. Тогда-то медведь и сумел разглядеть, что глаза у его мужа в самом деле не черные, как казалось, а просто очень темного синего цвета. Среди светлокожих и светловолосых единорогов северного племени он выделялся очень уж сильно.
— Единорог-медовые уши, — Артес пригреб его под бок. — Глаза красивые. Как небо зимой.
— Глаза у меня мамины. А почему ты не серый, как Арла, а бурый? — Яннари, у которого пока не было сил встать и немедленно собираться в деревню к медведям, запустил пальцы в буйные кудри мужа, потягивая их, словно расчесывал спутанную кудель.
— Мать была бурая, я в нее пошел.
— Она не из вашего клана была?
— Из нашего, у нас разные есть, все посмешались. И черные есть, и серые есть, и бурые есть, даже северянин один то ли был, то ли есть, нелюдимый он, ушел в лес и пропал, говорят, видели его там. А то ли не его и видели, а кучу белого мха.
— А есть еще более северные кланы? — изумился Яннари, любопытно впился глазами в мужа.
Он-то любил выпросить позволение поехать с отцом на ярмарку, чтобы послушать разговоры, байки и рассказы купцов, возниц и охранников, которыми часто бывали или волки, или барсы.
— Конечно. Далеко на севере, где постоянный снег, живут северные медведи с белыми шкурами. Говорят, там еще живут и другие кланы, но никто не совался туда, а сам я не больно по малолетству дядьку Карима расспрашивал. А его если и расспрашивать, толку немного, побурчит да умолкнет.
Любопытство — совсем детское, чистое и жгучее, — в глазах Яннари немного насмешило. Что ж, вот за зиму обживутся, переживут весеннюю страду, и можно будет попытаться отыскать белого отшельника. Отчего-то Артес не сомневался, что Яннари расшевелит старика и выспросит у него все, что только можно.
— А весной выберемся с тобой на Большую ярмарку всех кланов… Разве что надо кого оставить за хозяйством приглядеть.
— Возьмешь себе жену? — понимающе спросил Яннари.
— Зачем? — удивился Артес. — У меня вон, муж есть, лежит, сопит себе в две дырки.
— Я тебе не рожу детей при всем желании.
— И что ж с того? Найду медведицу, кто подойдет, родит вождю внука. Чтобы кровь передавалась дальше.
— И кто будет заниматься его воспитанием? — Яннари сел и внимательно посмотрел на него.
— Сперва мать, как в возраст лет трех войдет — дед, а как настанет пора учиться охотиться и оборачиваться, — Артес потянулся, — ты.
— Я?! — захлопал глазами Яннари.
— А кто же еще?
— Ты, конечно. И, если мое мнение тебе интересно, — единорог вздернул голову, — то я совсем не против, если ты все же возьмешь жену. Жеребенок… тьфу ты, дитя должно воспитываться отцом и матерью. Я сужу по себе. Родной матери у меня не было, а кобылицам отца не было особо дела до чужого жеребенка, хотя обо мне заботились. Голодным и голым не бегал.
— Ну не знаю, моя матушка как померла, так меня кто только не воспитывал. У нас тут, видишь, самим бы еще зиму протянуть, а куда тут еще медвежонка?
— А кто говорит, что его сразу рожать надо? Все, собираемся! Блины, чай, остыли вовсе, — отрезал Яннари.

Остыть блины не успели, укутал он их на совесть. Масляные, кружевные, тоненькие, они золотисто светились на блюде, слегка подрагивавшем в руках Яннари. Артес запоздало сообразил, встал за его спиной и придержал тяжелое блюдо тоже, одновременно обнимая и мужа.
— Уважили старика, уважили, — Арла принял блюдо. — Ну, садитесь за стол. Артес, неси мед. Да выбирай посвежее.
Под кустистыми бровями светились мудростью глаза медведя. Яннари было слегка неуютно под его взглядом, оценивающим и словно бы забирающимся в самую суть юной единорожьей души. Арла дождался, когда сын выйдет в клеть, кивнул:
— Говори, малыш.
— Нам бы ягод да фруктов сушеных на зиму немного выменять, — Яннари посмотрел, как медведь навернул пару блинов, и слегка подуспокоился.
— Выменять недолго, и клан вам поможет, все понимают, что устроиться в зиму на новом месте сразу трудно. Но потом ведь отдариться придется.
— Я знаю, Арла-керо, — Яннари использовал уважительную приставку, общеупотребимую всеми кланами. — И знаю, чем отдарюсь. Пояса из единорожьей гривы и шерсти, пропитанные слезами, говорят, всем женщинам помогают счастливо выносить и родить дитя. А единорожий рог ценится на вес золота.
— Совсем от счастья умом повредился? — изумился Арла. — Гривой и рогом за ягоды отдариваться!
— Грива — не голова, года через три отрастет краше прежнего, — усмехнулся Яннари. — А рог… мне им в гон не бодаться, а от лютого зверя муж защитит. И толку с того рога и гривы, если зимой я ослабну и весеннего гона не переживу? Спасибо, вам, кстати, за подарок, — Яннари смущенно заалел, покрутил на запястье зачарованный браслет, который Артес так снять и позабыл.
— Да я уж по блинам понял, что подарок пригодился, — усмехнулся вождь. — Сладилось, значит?
— Не трогай рог! — взревело в клети. — Он мне на твоей голове нравится!
— Ушастый какой, — Яннари подавил порыв залезть под стол, только вздрогнул меленько. От стола голову поднять не решился, лицо так и горело, как маков цвет, когда кивнул Арле.
Вернулся Артес, принес горшок золотистого, чуть ли не светящегося меда, сразу перекинулся и запустил туда язык. За что был бит по загривку тяжкой отцовской дланью.
— Вот же неслух! Сядь по-людски за стол, блинков откушай, чай, муж твой пек, старался, не ты.
Медведь заворчал, однако от меда оторвался, перекинулся.
— Подарю твоему мужу длинную ложку да потяжелее, чтобы по лбу тебя бил, — Арла и сам на мед косился.
Яннари первым свернул блин в трубочку, обмакнул в тягучее лакомство и протянул Артесу. Так ели блины в его клане, хотя он знал, что у медведей блинами именовалось то, что единороги называли оладьями. Артес блин сожрал прямо из рук мужа.
— Вкусно-то как.
Арла только хитро щурил глаза, любуясь тем, как Яннари кормит его сына, как прикусывает губу, когда Артес облизывает его пальцы и ладонь. Ну, и блины подъедать не забывал. Со стопкой в ладонь высотой, которую единорог пек часа полтора, управились минут за десять.
— А вот теперь можем и погулять, познакомишься с моими приятелями, — предложил Артес.
— Идите, идите, — закивал и Арла. — Погуляйте, покуда снегом тропы не заметает. Сычами в доме еще насидитесь.
На улице к ним сразу же вразвалку степенно подошла крупная бурая медведица, принялась обнюхивать Яннари.
— Ледана, подружка моя, с детства вместе росли, вон, по соседству живет.
— Доброго дня, Ледана, — вежливо поздоровался Яннари, подавляя дрожь: вокруг внезапно стало много медведей, а у него на запястье болталось зачарованное обручье, и ни одного, пусть и бывшего, сокланника рядом.
Медведица поднялась высокой рослой девушкой, такая грудью любую крепостную стену пробьет.
— Здравствуй, Яннари. Ну, как ты? — она сделала круглые глаза и заговорщически прошептала: — Тебя эта медвежуть ночью не задавила?
Единорог уперся взглядом сначала в ее грудь, как раз между полами вольготно расстегнутой шерстяной свитки с собольей опушкой, как раз туда, где тонкое полотно расшитой цветами сорочки натянулось, обрисовывая тугие холмы грудей. Покраснел снова, всерьез испугавшись лишиться ушей: они уж точно скоро пеплом осыплются от таких-то вопросов!
— Пойдем, поболтаем. Артес пока по селению походит, для дома чего-нибудь добудет, — ее широко расставленные пронзительно зеленые глаза чуть дыру не прожгли в друге детства.
— А чего?.. — заикнулся, было, тот, но Ледана оскалилась на него, и Артес, неловко потрепав мужа по плечу, отступил, пробормотав что-то про то, что пойдет у тетки Дарины кой-чего поглядит.
— А вот теперь рассказывай, — Ледана потянула Яннари за собой в чащу леса.
— Что рассказывать-то? — удивленно уставился на нее единорог, когда его настойчиво усадили на поваленное бревно, укрытое сухим мхом, как ковром.
— Как что? Как вы там живете, не обижает ли тебя Аро, он же такой, и не захочет, а с ног сшибет, повернувшись. А правда, что единороги мясо вообще не едят, а то я бы вам дичи приволокла. А хочешь беличий хвост, поиграться?
Яннари легонько, едва прикоснувшись, прихлопнул ее рот ладонью.
— Не тараторь, ты ж медведица, а не сорока. Хорошо у нас все. Живой я, видишь ведь, и здоровый.
Рука невольно дернулась — почесать почти заживший укус, с которого еще не сошли корочки. Шрамы останутся, да не беда, Артес, вон, тоже следом на плече похвалиться может.
— В лесу насижусь, намолчусь, потом слова — как горох из мешка, — засмеялась Ледана. — Так что, нести вам добычу?
— Неси, и сама в гости приходи, угощать будем. Посмотришь, как живем.
Яннари, преодолев смущение, принялся рассматривать подругу мужа, отмечая, что медведица от кобылиц ее возраста отличалась весьма: и статью, и ростом, и силой. Необычная ее красота была яркой, так и бросалась в глаза, в отличие от привычной ему нежной прелести единорожиц.
— Приду. О… А пойдем ко мне в мастерскую, — загорелась Ледана. — Покажу, чем живу. Это тут, через перелесок, там у меня рабочий дом и стоит.
— А муж твой меня не прибьет, часом? — в шутку спросил Яннари.
— Какой муж? — удивилась та.
— Тот, чье дитя под сердцем уже луну носишь.
— А, — она отмахнулась. — Не прибьет, — и усмехнулась как-то странно. — А коль ты его приманишь, так и на то добро, сразу рога муженьку на сторону сверну. Дух лесной плясать луну назад позвал. Мол, выходи, девица, приходи, красавица. Я в детстве, видишь, в ручей зимой упала, как белье там с полчаса проболталась… — она махнула рукой. — Нас все с Артесом прочили друг другу, а как выяснилось, что отстудила себе все, так и отстали. Вот и пошла я с духом плясать, что ж на такого парня не сманиться-то? И плечист, и речист. А как три ночи на лугу отплясали, так и пропал, носа из кустов не высунет.
— А и выманю, отчего ж нет, — рассмеялся Яннари. — Только не в людской ипостаси, а вот когда Аро с меня браслет зачарованный снимет — муж твой сам выйдет. Любят они единорогов за хвосты подергать, гривы гребнями повычесывать. У нас потому в лес поодиночке не ходят, чтоб не заиграли лешаки.
— Пойдешь на мастерскую смотреть? — Ледана тоже рассмеялась.
Из кустов над их головами высунулась здоровая оленья морда, увенчанная широченными раскидистыми рогами, мрачно прихватила Яннари губами за косу и принялась «жевать». Единорог взвизгнул и подхватился с места, едва не оставив полкосы в ее зубах. Ледана тоже подскочила, двинула оленя меж рогов кулаком так, что бедное животное на несколько мгновений окосело, потом величаво сбежало с поля боя.
— Когда-нибудь я эти рога на стену повешу. Ходит тут… То рубашку зажует, то девок за косы похватает. Не благородный олень, а коза дурная. Полюбовник мой, кстати, и был. Мозги ему отшибает, что ли, при обороте.
Яннари взялся переплетать косу, задумчиво морща нос.
— Слушай, Ледана, а ведь не может этого быть.
— А?
— Не родятся на груше шишки. Даже от лесного духа-олешки… в смысле, не зачал бы он тебе дитя, у лешаков, как и у оборотней, только одна истинная ипостась.
— Так зачал же, — растерялась Ледана. — Сам говоришь.
— Говорю и хоть под присягой подтвердить могу: сроку твоему — луна. Только не бывает детей у медведиц от оленей. Я понял, что пестун-топотун с тобой танцевал, про рога, думал, ты пошутила.
— Оленем из кустов вышел, — растерянно сказала Ледана. — Я его давно заприметила, серебристый весь. То за косу из кустов схватит, то на речке одежду утащит, по кустам раскидает. А тут явился, из дома выманил…
— Идем-ка, Аро отыщем да в храм наведаемся, — Яннари хлопнул по коленям и поднялся с бревна. — Пусть оракул на тебя поглядит, ему многое дано, больше, чем мне.
— Идем, — Ледана погладила себя по животу. — Ну, попадись ты мне, супруг невенчанный.
Кусты подозрительно промолчали.

Артеса нашли быстро, да он и не скрывал, что далеко не уходил, только у старой Дарины побывал, выпросил мешочек речного жемчуга — заместо бисера, для мужа.
— В храм? А зачем? — удивился, но артачиться не стал. — Леда тебе уже успела показать, чем на жизнь зарабатывает? — весело спросил он.
— Не успела, ну так и снег еще не выпал. А чем? Интересно же, — Яннари протянул ему руку. — И сними обручье, я в храм в своей ипостаси войти хочу.
— Мебель она делает, резную, красивую — глаз не отвести.
Артес оцарапал палец о клык, мазнул по обручью, стаскивая.
— Ух ты! Красавец какой! — восхитилась Ледана, рассматривая тут же обернувшегося единорога. — Гнедой, а я-то все думала, чего у тебя грива вороная.
— Идемте, — Артес погладил мужа по шее, потом первым шагнул в храм.
Старый жрец возился у алтаря, оттирал его чистой тряпицей, обернулся на их шаги.
— Что такое? Случилось что-то?
Было и в людской ипостаси жреца что-то лисье, с хитрецой.
— Да вот, я тут дитя понесла, а от кого — теперь и не ведаю, может, вы подскажете, — улыбнулась Ледана. — Олень такой. Серебряный.
Жрец выронил плошку с водой. На шум разлетевшейся глиняными черепками посудины из бокового притвора вышел оракул, повел подслеповатыми глазами по гостям, хмыкнул:
— Поздорову вам, Двоесущные.
— И тебе не хворать, пышнохвостый. Так что скажешь, жрец? — Ледана готова была его потрясти.
Жрец с немым вопросом поглядел на братца, тот пожал плечами:
— Все равно тайной этому не бывать. Ты, девица, носишь дитя от Бога-Покровителя. Мужем тебе он не станет, но приглядывать будет время от времени. Или вы втроем потому и пришли, что хотите тройной союз?
— Еще че…
— Очень даже хотим, — в некоторых вопросах тугодум Артес соображал быстрей иного лиса. — Правда ж, рогатик?
— Я не против, говорил ведь уже. Тем более что ребенку нужен будет нормальный отец, а не пьянь рогатая, — мстительно сверкнул глазами Яннари. Простить Богу высказанное с похмельной головы желание он не мог, пусть даже все у них и сладилось.
— Только с вами жить не стану, — предупредила Ледана. — Года три в селении, а там поглядим.
— Хорошо, — просиял Артес.
На немой вопрос Яннари он после ответит, объяснит, что не прихоти ради мать-медведица дитя три года воспитывает сама, этот инстинкт от предков остался.
— Нельзя отцу видеть… Ну вот нельзя.
— Ладно, но я-то не отец, — упрямо набычился единорог. — К тому же, и мне, дураку малолетнему, видно, что кому-то надо будет рядом с ней быть в родах и после. Я отцу твоему обещал пояса из гривы сплести. Один так точно ей отдам.
Оракул дробненько засмеялся, словно треснутые серебряные колокольцы прозвенели.
— Прав мальчик, не отказывайся, красавица.
— Ладно, не откажусь, — кивнула Ледана. — Ну так что, союз?
Яннари обернулся, кивнул. И первым подставил обе ладони под короткий ритуальный нож над алтарем.
— Я, Яннари, сын клана Единорогов Сизого Дола, клянусь доброй волей и в здравом уме принять женой Ледану-медведицу и нерожденного сына ее.
— Я, Артес из Медвежьего клана Западнолесья, беру женой Ледану из моего клана и сыном ее дитя.
Жрец оставил и на его ладонях порезы, и левой рукой Артес крепко стиснул руку Яннари, вторую тоже вытянул ладонью вверх над алтарем. Ледана завершила обряд, взяла обоих мужей за руки, опасливо глядя на жреца — что произойдет? Огненные круги окольцевали их сплетенные руки и растаяли, оставляя на запястьях каждого уже не по одному, а по два браслета. И если те, первые, у Яннари и Артеса были уже темными, означая брак подтвержденный, то новые — еще едва заметные, светлой вязью по коже. Бог-Покровитель не был против, что и явил.
— Что ж, теперь можете отпраздновать еще одну свадьбу, — улыбнулся жрец.
— Ох… отцу надо было сказать…
— И то правда, — от входа в храм прогудел голос Арлы. — Надо было.
— Да вот не подумали, — повинился Артес.
— Не гадали даже, что так станется, — Яннари улыбнулся. — Но оно и к лучшему, Арла-керо, правда ведь?
— Правда, — согласился Арла. — Ну что, Леда, не жить тебе больше в лесу.
— Эй! Мы же договорились! — возмутилась Ледана. — Через три года поговорим о том, где мне жить.
— В селение переберешься! — рыкнул вождь.
Яннари погладил собиравшуюся тоже отрычаться в ответ медведицу по руке, и она утихла, с удивлением прислушиваясь к себе.
— Ладно, — буркнула. — Но и мастерская со мной переберется.
На это вождь клана только усмехнулся и кивнул. Будто ей в эту зиму до мастерской будет.


5. Не за сено плата

В селении они разделились, Артес пошел разговаривать с отцом, Ледана потащила Яннари в мастерскую, показать свои работы, заодно и в себя немного прийти после церемонии.
— Не было жениха, да вдруг два мужа, — не уставала удивляться она.
— А вашими законами это не запрещено?
Яннари пользовался ее растерянным состоянием, чтобы разговорить, а тем, что ему разрешали держаться за жесткую, крепкую руку — чтобы очень внимательно прислушаться к телу медведицы. Пусть божественное семя и сумело укрепиться в якобы бесплодном лоне, менее больным то от этого не стало. И Яннари понимал, что теперь ему хоть разорвись надвое: и мужа обиходь, и за женой пригляди, упрямо твердящей, что три года будет жить одна. Да как же! Ей рожать через три месяца, а потом дитя кормить, и одной? Не будет этого, или он — не Яннари из Сизого Дола.
— Нет, не запрещено, если Покровитель благословит. А вот и моя мастерская.
Дом казался наряднейшей узорчатой шкатулкой: наличники, крыша, калитка и забор, все было изукрашено филигранной резьбой, кружевно выточено. И Яннари не поскупился на искреннее восхищение и похвалы, трогал резные узоры, рассматривал инструменты, а мысленно уже прикидывал: придется летом ставить еще один дом, для всего Лединого добра, чуть поодаль от их дома. И даже понял, где именно: в двадцати шагах, там как раз проплешинка среди деревьев. А если попросить медведей подсобить, то можно просто осторожно разобрать этот сруб и перенести его на свайное основание.
— Так что колыбельку сама сделаю, — усмехнулась медведица. — Да и прочую мебель для вас сработаю тоже. И на охоте я получше Артеса, он у нас рыбак больше, а смотреть, как он с самострелом управляется — так живот надорвать можно.
— А я готовить буду. Ты не думай, я все умею. А еще я завтра тебе пояс принесу, надень и не снимай до самых родов, даже в баню в нем ходи, ясно?
— Ясно, — закивала Ледана.
Этот маленький единорожек ее одновременно и умилял, и заставлял удивленно присматриваться: как получалось, что она к нему прислушивается, соглашается и не ершится, когда за просьбой угадывается приказ? Наверное, так же и Артес, даже не понимает, что им мягко и непреклонно командуют. Но ведь во благо?
— Медовые уши! Леда! Вы где там окопались, вас скамейками не завалило? — Артес оказался легок на помине.
Яннари нашел в дальнем углу кресло, к которому Ледана из озорства приделала гнутые полозья, как у колыбельки, выволок его на середину, смахнув пыль, и задумчиво угнездился, покачиваясь. Потом изрек, глядя на появившегося в дверях мастерской мужа:
— А это мы заберем домой. Леда, что тебе за него принести? Я даже примерно не представляю, сколько это стоить может.
— Какие счеты между семьей? — удивилась та. — Забирайте. Все равно из наших никто туда не поместится.
Среди единорогов не было провидцев, этот дар Бог-Покровитель без остатка передал лисам, оттого и жрецами и оракулами становились только они. Но Яннари иногда казалось, что туманная завеса над будущим приподнимается или истончается, вот как сейчас, когда ясно представил себя, укачивающего в этом кресле дитя, пока остальные заняты. Он тряхнул гривой и улыбнулся.
— Сейчас, в повозку переложу. Да и нам домой пора, козу доить.
— Может, с нами пойдешь? — предложил единорог Леде. — Кровать широкая, да и я могу на лавке или у печи поспать…
— Да нет, мне надо еще тут дела уладить кое-какие, поработать да мастерскую приготовить к закрытию.
— А мы завтра тебе поможем все сделать, — темные глаза единорога смотрели так просительно, и зачем-то ему нужно было, чтобы она пошла с ними…
— Ладно, идемте, — сдалась Леда. — Коль не стесню.
— Ничуть не стеснишь.
Артес тоже не понимал, отчего именно сегодня, но мужа поддержал, закивав. Погрузил креслице в воз, впрягся в него, обернувшись, и неторопливо потопал по тропе вперед. Яннари и Ледана пошли следом, не оборачиваясь. Медведица то и дело трогала живот, изумленно слушала, что там такое внутри. И как только не заметила? Впрочем, у нее и лунные дни после «купания» в ледяной воде были нерегулярными, то приходили, а то и вовсе нет, вот и не заметила.
— А ты откуда узнал?..
Яннари не нужно было уточнять вопрос, он улыбнулся и ответил:
— Когда тебя коснулся — почувствовал. Вы вот, Аро говорил, можете видеть, у кого с кем детки будут сильные? А я могу увидеть, кто здоров, болен или в тягости. У нас многие так могут.
— А какой будет ребенок, Аро?
Артес что-то проворчал и потопал вперед еще быстрее.
— А? Что он там пробормотал, я не понял? — приподнял брови Яннари.
— Говорит, что будет шебутной, — посмеялась Ледана.
— Это ничего, за ним присмотрим.
Яннари подумал, что сделает все, чтобы у Артеса и Леды были еще дети. Уже свои, не «божественные». Всего-то и нужно — вылечить ее. Травы, единорожьи слезы и… порошок из рога. Немного, если осторожно спилить третью часть рога, он быстро отрастет, года за три, как и грива.
Дома он первым делом занялся печью и ужином, предоставив медведям разложить то, что привез Артес. Узнав о заключенной триаде, клан расщедрился на свадебные дары. Надарили всего — полотна, шерсти, припасов, утвари и постельного. Шкафы понемногу заполнялись привезенным. Особенно медведей радовал мед, а Яннари — мешки с зерном. Хоть и в людской ипостаси он хорошо питался, а природа требовала свое. Уже хотелось обернуться и насытиться вкусным хрустящим овсом, свежим клеверным сеном, может быть, и пару яблок стрескать, морковки. И проскакать вдоль берега озера, радуясь последним более-менее теплым и погожим денькам.
— Я тогда хоть козу подою, — вызвалась Леда.
— Хорошо, спасибо, — обрадовался Яннари. — И там еще курочки, может, снеслись уже, заберешь яйца?
— Хорошо, сейчас все сделаю.
Яннари же, подумав, решил приготовить кашу и творожник с медом и яблоками, по крайней мере, готовится быстро, а с молоком — просто безумно вкусно. К тому же, такое не готовили у медведей точно, и чем не свадебное угощение? Творожник и его племя готовить научилось совсем недавно. Одна из отцовских кобылиц рассказала, что это блюдо придумала его мать. Яннари таким образом призывал ее дух посмотреть на него и порадоваться пусть и странной, но семье сына. Медведи вкусное угощение оценили, заурчали в лад. В нежнейшем, запеченном до золотистой корочки, тесте, был жидкий мед, перемешанный с яблочным соком и мягчайшими кусочками плодов, есть приходилось аккуратно, то и дело облизывая пальцы, по которым норовила утечь начинка.
— Вкусно-то как… — Артес сыто заурчал и облизнулся. — Спасибо, медовые ушки.
— Рад, что вам понравилось. Этот пирог мама моя придумала готовить и единорогов научила. А теперь Леда может пойти и опробовать, хороша ли наша кровать, а от тебя мне нужна еще кое-какая помощь.
— Чем помочь? — сразу встрепенулся Артес.
Медведица ушла на боковую, спать хотелось и от зимы, и от беременности, и от сытости.
— Мне нужен острый нож, желательно, чтоб это был твой личный. Пилка, чтобы легко взяла прочную кость, и пара нарезанных луковиц. Только чтоб нарезал ты их сам. А, еще три куска крепких веревок и кожаный лоскут.
— Ого, ладно, сейчас все раздобудем. А зачем тебе это?
Яннари усмехнулся:
— Хочешь, чтоб Леда была совсем здорова? Она сказала, вам прочили хороших деток, пока она не застудила нутро.
— Ага, — Артес почесал в затылке и пошел добывать все необходимое.
Когда он вернулся, Яннари уже принял истинный вид и нетерпеливо постукивал золотистым копытцем об пол. Длинная, едва ли не до самых бабок, грива полуночной волной струилась по шее, мягко мерцал витой рог.
— Бери нож, Аро, и срезай гриву. Только аккуратно, чтоб прядка к прядке. На полотно сложи, вон.
— Жалко же, роскошная такая, — жалобно протянул медведь.
Яннари топнул ногой и наклонил голову:
— Режь сей же час, кому сказал!
Артес снова завздыхал, но подчинился. Складывать пряди пришлось очень аккуратно, они, в отличие от лошадиных грив, были мягкими и норовили разлететься. И набралось их приличная куча. Яннари мысленно прикинул: пояса на четыре хватит, и это хорошо. Хватило бы ему терпения, этакую кучу слезами пропитать, выпрясть нить и соткать. И притом быстро.
— Сверни полотно и на лавку убери.
Сам единорог нервно передернулся: шея казалась голой. Но грива отрастет, и довольно скоро. Он лег набок, вытянул ноги.
— Теперь вяжи, да покрепче.
Артес спутал его так надежно, как только мог. И только потом спросил:
— Зачем?
— Мне будет больно, чтоб не брыкался лишний раз. Ты сильный, голову удержать сумеешь и сам, зажмешь меж колен. Кожу подстели, чтоб опилки от рога тоже мимо не просыпались. И морду обвяжи веревкой, чтоб не укусил нечаянно. Рог отпилишь на два пальца от основания.
Артес поворчал, но принялся за дело. Силища у него была та еще, рог отлетел за минуту. Яннари только разок приглушенно взвизгнул, когда пилка коснулась рога, вгрызаясь в него. Да, было зверски больно, больнее, чем когда стер руки. И даже больнее, чем в детстве, когда прыгал по камням, уложенным в ручей, поскользнулся и сломал ногу. Но он перетерпел: увидел, что за тканой занавесью стоит, нервничая, разбуженная возней Леда, и не хотел волновать ее еще больше. Артес закончил, поцеловал его в морду, развязал ноги и улегся рядом, перекинувшись в медведя. Яннари тяжело поводил боками, как запаленная лошадь, потом аккуратно передвинул голову, чтоб не разметать драгоценные опилки с кожаного лоскута, опустил ее на медвежью лапу и закрыл глаза, пережидая минуту слабости. Артес принялся лизать его, куда попадал, ласково ворча. Потихоньку единорог успокоился и расслабился, боль отступила, оставив ощущение поднывающей ссадины на лбу. Теперь, пока не начнет нарастать новый рог, так и будет ныть. И смазать ничем нельзя, срез должен оставаться чистым. Если единорог в схватке гона ломал рог, его опиливали так же, на два пальца, где начинается живая часть.
— Жив? — медведь снова лизнул.
— Да. Сейчас встану. Ничего, все отрастет…
— Что-нибудь дать, чтобы не так болело?
— Да оно уже не болит, только ноет. Ты мне лук порежь, мне еще рыдать над шерстью, — Яннари перекинулся, не сходя с места, усмехнулся.
— Сейчас напластаю, — Артес поднялся с пола человеком, пошел за луком.
Потом сидел еще и смотрел, как муж старательно вдыхает запах лука и потом поливает свою гриву слезами, пока тот не прогнал его спать.
— А ты сам-то придешь? Ах да… Леда же.
— Не потому, что она там, — Яннари улыбнулся сквозь слезы. — Просто мне нужно сегодня спрясть шерсть, я лучше отосплюсь завтрашней ночью.
— Ладно. Тебе светильник изладить?
— Давай. Хотя прясть я и вслепую могу, но чтоб ни обо что не спотыкаться и не шуметь — пусть будет.
Артес принес ему масляную лампу, чтоб поярче было, снова поцеловал, нечаянно слизнув горько-соленую слезинку со щеки. То, что сделал Яннари, не хотело укладываться в голове. Нет, во время длившейся войны медведи убитым врагам и гривы резали, и рога срубали, было такое. И ждать, что насильно, как ни крути, выданный замуж единорог пожертвует этими частями себя добровольно, да еще и ради вчерашних врагов… Недаром отец так изумился. Странный он все же, Яннари. Ну да, все отрастет, и рог и грива, лучше прежнего. В человеческом виде муж теперь, когда его не украшала длинная толстая коса, выглядел… взрослее, что ли? Серьезнее. Правда, легкие прядки, неровно обкромсанные охотничьим ножом, торчали во все стороны, топорщились на затылке, как перья задиристого птенца. Надо бы водой пригладить их, что ли. Или так и оставить, забавно же.
— Зачем он… Аро, зачем, а? — прошептала Ледана, и он понял: не спит, переживает.
— Потому что так решил. Не переживай, Леда, обрастет, рог станет крепче, грива пышнее. Спи.
— Он не похож на других, — она повернулась набок, прижалась к нему, хотя никогда раньше не любила делить постель с кем-то.
— Не похож, наверное, — согласился Артес, погладил ее по голове.
Они вместе росли, вместе чудили, доводя родителей Леды и вождя клана до желания всыпать отпрыскам по самое «не балуй» первой попавшейся хворостиной, а потом и чем посерьезнее. Вместе взрослели, переживая пробуждение совсем не детских желаний. И, конечно же, были первыми друг у друга, учились целоваться именно друг на друге, плакались друг другу на неудачи с другими и хвалились удачами. Только вот женой ему хворая резчица по дереву так и не стала. Тогда — не стала, а теперь… Вязь свадебного браслета на запястье в темноте приглушенно мерцала, словно напоминая о необходимости подтвердить брачные обеты. Артес погладил ее по голове еще раз. Нет, не тянет. Укатал его единорожек. Да и время еще есть. Беременность медведиц из клана длится четыре месяца, до конца второго время точно есть.
Ледана пригрелась, заснула, закинув на него руку, сильную, мускулистую. От нее знакомо и приятно пахло, запах был родным, тепло и чужое размеренное дыхание убаюкало, как и протяжная песня волков за стенами дома, жужжание веретена в пальцах Яннари и его едва слышный напевный шепот — единорог снова читал свои заговоры.
Уже под утро сонный медведь приплелся к Яннари, рухнул рядом громадной кучей меха, греть мужа. Яннари стянул домашние сапожки и сунул босые ноги в этот мех, продолжая свое занятие: он почти допрял тонкую нить, не так-то легко это было делать, грива — все же не послушная шерсть, приходилось скручивать волосок к волоску, чтобы вышла крепкая нить. Медведь шумно и сонно дышал, приятно согревал своей густой шерстью, к зиме еще более распушившейся. Яннари решил, что в ближайший же свободный вечер займется его вычесыванием. Артес и в людской ипостаси выглядел слегка косматым, а в медвежьей и вовсе стократ. И пока это не стало неопрятным, стоило заняться приведением шкуры мужа в порядок, как его понимал Яннари.
Он закончил прясть, зевнул, почти убаюканный сопением медведя, у которого уже зима вовсю буйствовала, судя по крепкому сну. Да и Ледана еще спокойно спала, свернувшись калачиком под теплыми одеялами. Ну, оно и к лучшему. Пусть спит, ей понадобится много сил, чтобы выносить и родить. Яннари встряхнулся. А вот ему спать некогда. Болят пальцы, слегка уже отвыкшие от такой работы, но надо подоить Ягодку, почистить стойло, задать корм и ей, и пеструшкам, поставить опару на хлеб, да побольше, ему сегодня кормить не одного медведя, а двух. Копченую курицу вынуть из ларя, каши сварить, яиц на сале поджарить. Настоять лекарственные травки, которые нашлись в подарках медведей, на толченом роге. И все — тихо-тихо, чтоб не разбудить раньше времени. А потом — за кросна, благо, основа натянута, хорошая основа, крапивная.
— Утро? — неразборчиво проворчал Артес, унюхав запах яичницы и явившись на кухню почти еще спящим.
— Утро-утро, — рассмеялся единорог. — Умываться ступай, я Леду разбужу. Ей прежде всего надо травный настой выпить.
Артес ушел падать в ледяной источник, который только и мог его разбудить. Явился обратно, источая холод и вытирая волосы, чтоб не намочить наспех натянутую рубаху.
— Ух, на роднике аж ледок у берега звенит! Бр-р-р!
Подошел, поцеловал мужа в щеку, вдыхая медовый аромат теплой кожи, мигом покрывшейся мурашками. Весело спросил:
— Леду-то разбудил?
Медведица сонно заворчала, но все же выбралась из горницы, пытаясь пригладить спутанные волосы одной ладонью, в другой сжимая кружку с травяным настоем на толченом роге.
— Ну и гадость, Яни, мне обязательно это пить?
— Непременно надо, пей-пей, — уверил Артес.
Яннари на переиначенное имя не огрызнулся, только фыркнул весело и кивнул, расставляя на столе мисы и кружки, раскладывая ложки, вытаскивая из печи горшок с кашей и укутывая его, чтоб не остыло, пока Ледана умоется. Хлеб и потом можно вытащить, а еще на самый край, у устья печи, оставить плошку с топленым маслом, чтоб стало пожиже.
— Там тючок сена привезли, пожуешь? — заботливо предложил Артес.
— Ага, потом. А то, боюсь, усну стоя и с сеном во рту.
— Так вы вроде стоя спите?
— Ну, а я о чем? Только мне спать некогда, надо за три дня все пояса соткать. А еще мы обещали Леде помочь с мастерской.
Яннари наклонился к мужу и шепотом поведал, что хочет эту самую мастерскую перенести сюда.
— И никаких трех лет отдельно. Я понимаю, что у вас так заведено, но… просто поверь, так будет правильнее. Не знаю еще, почему.
— Ладно… Посмотрим, — Артес поскреб лохматый затылок.
Явилась Ледана, умывавшаяся на крыльце — Яннари настрого запретил ей лезть в холодную воду, сунул в руки ковшик с горячей, да еще и настоявшейся на травах. Кивнул:
— Садись, — и полез доставать хлеб.
Завтракали все на славу, медведи наелись, подчистую прибрав всю кашу. Яннари пообещал сварить на обед щей — среди припасов, привезенных вчера, нашелся бочонок с квашеной капустой и добрый шмат свеженины. Ледана решила вернуться в селение, Артес занялся тем, что ставил рядом с козятником сенник. Яннари же сел ткать пояса, украдкой сцеживая зевки в кулак. Потом прервался на готовку, когда щи были почти готовы, погнал Артеса за женой:
— Пусть привыкает с нами за одним столом сидеть и в одной постели спать, так, глядишь, и останется незаметно.
— Может быть… А тебе хотелось бы?
— Чего? — фыркнул единорог. — Семью? Да. А еще больше хотелось бы знать, что наша жена не надрывается, ворочая заготовки, не мерзнет и нормально ест, что я самолично ей питье лечебное настаиваю, и она его пьет.
— В мастерской все равно пропадать будет. Не вытравить.
— Это ничего, если летом все же перенесем мастерскую сюда. От ребенка Леда никуда не денется.
— Сын будет. Шустрый… — вздохнул Артес.
— Расскажи, какой? Что-то же тебе доступно?
— Серебристая шерсть, зеленые глаза, очень веселый и подвижный. Станет хорошим вождем. Сильным будет…
— А что еще ты видишь? Ладно, потом расскажешь, иди уж, а то щи перетомятся.
— Как же ты готовишь, мне аж неловко. Надо будет тоже показать, что умею…
— Покажешь. Мне совсем не в тягость, чтоб ты знал.
Артес сгреб его, облизал поочередно оба уха. Яннари уже не протестовал, только утром тщательно мыл уши. Потом все же отправил мужа, а сам добыл тонкие нитки, иглы и жемчуг, сел расшивать один из поясов обережными знаками — для жены все будет самым лучшим.
Вернулся медведь опять запряженным в повозку, в которую навалены были резная узорчатая скамья со спинкой, мягкая подушка к ней, три табурета и маленькая скамеечка для доения. Рядом грациозно бежала Леда в облике медведицы, порыкивала и игриво хватала Артеса за бок. Яннари про себя подумал, что спать будет в кухне, чтобы Артес смог закрепить их брак. Тем более что спать он будет, как убитый — усталость от бессонной ночи давала себя знать.
— Вот, это тебе. Чтоб прялось лучше, — Леда потянулась. — Там еще шкуры выделанные. На шубу.
— Спасибо, — Яннари улыбнулся, протянул ей чашку с настоем. — Пей сейчас. Руки мойте — и за стол. Потом все поставите.
Леда выпила отвар.
— Горьковато.
— Ладно, в следующий раз медком послащу, — пообещал единорог.
Как-то так вышло, что в Западнолесье Леда в этот день не вернулась, закрутилась по хозяйству, глянув на то, как клюет носом не спавший ночь младший из мужей, а вечером и смысла не было возвращаться. Только постелила Яннари на новой, широкой и удобной лавке, поставленной у теплого бока печи. Уснул тот мгновенно, только голову преклонить успел.
— И ты ложись, — велел Артес. — Я подворье обойду и тоже лягу.
И Ледана не стала возражать, ушла, поправив на единорожке покрывало, в горницу, легла в пахнущую мужьями постель. Ей не стоило труда понять, что оба тут не только спали. Впрочем, чего ж ожидать, браслеты-то на обоих горят подтверждением. Она подняла руку, посмотрела на окольцевавшие запястье символы. Сегодня одна из этих узорных полосок нальется цветом, навеки впаяется в плоть закрепленными обетами. А вторая как же?
Вернулся Артес, пахнущий ледяной водой, улегся рядом. Оба молчали, не зная, в кои веки, что сказать друг другу. Все так быстро закрутилось. Леда вздохнула, разбивая тишину, прыснула, сообразив, что они оба таили дыхание до этого момента. И это словно стало толчком им друг к другу. Они оба пытались не сильно рычать и ворчать, чтобы не разбудить сладко спящего единорога. Словно вернулись лет на пять назад, в ту пору, когда прятались от родителей по кустам и сеновалам, познавая все прелести плотских удовольствий и плату за них: сенную труху в шкуре, искусанные комарами, а то и муравьями задницы, стертые до ссадин от неуемного подросткового желания самые нежные места. Только сейчас у них был относительно теплый, устланный шкурами пол. И брачные браслеты. И заботливо поставленный на приступок у устья печи горшок с теплой водой, чтоб обтереться и лечь в постель, полюбовавшись напоследок потемневшей вязью на коже.
— А вот что же нам с Яннари делать? — шепотом спросила Леда, когда устроились в кровати.
— А что с ним делать? — удивился Артес.
— Брак подтверждать, аль нет?
— Подтвердить бы, но как?
— А что, ему разве девки не по нутру? Не в истинном виде ж явно, но и вы, наверное, тоже не так кувыркались?
— У них в клане все как-то сложно с кобылицами, — Артес поведал жене о злоключениях Яннари.
Ледана аж зарычала тихонько:
— Да как они вообще смеют!.. Он же такой… Да он же чудо ласковое!
— Ну так вот оно все… — вздохнул Артес. — Давай спать, Леда.
Медведица вздохнула, уложила тяжелую голову ему на плечо. А Артесу вдруг остро захотелось, чтоб и на другом плече у него лежала кое-чья бедовая головушка, и чтоб запахи перемешались, навевая самые лучшие сны. А поместятся ли они тут втроем? Твердо решив кровать расширить завтра, он и уснул.


6. Без роду и клана

Уговаривать Ледану и хитрить, чтоб больше не сбегала в селение, не пришлось. Зато Артесу пришлось раза четыре смотаться к ее мастерской за инструментом, который занял весь чердак, утепленный совместными усилиями. А потом делать более надежную и основательную лесенку туда. Полторы десятицы пролетело незаметно.
— Завтра выпадет снег, — заявил Яннари как-то утром, настороженно нюхая воздух. — Надо сегодня в Западнолесье наведаться, я пояса-то закончил, отдать надобно.
— Поедем, — согласился Артес. — А завтра в снегу валяться буду.
— А и вываляешься, я потом шерсть вычешу, — пообещал единорог, собираясь.
Ледана никуда не пошла — пообещала сготовить обед, пока мужья ходить будут.

В клане на них смотрели кто с ехидной насмешкой, кто с жалостью, молодежь на Артеса косилась с недоумением и немного ужасом.
— За что он так его?
— Бедный рогач.
— А так ему и надо, чтоб послушным был.
Яннари гордо задирал голову, на которой челка прикрывала обрезок рога, но все равно чувствовал себя голым без гривы и жался к мужу, не замечая того. Артес шествовал, сурово на всех поглядывая. Потом остановился, облизал мужу морду и шею. Взгляды всех встречных-поперечных сменились на недоуменные, словно по чародейской воле. Даже друзья Артеса, знавшие его не один год, и те допетрить не могли, как понять такое надругательство над единорожком — и такие нежности после?
— Пойдем, поешь сена, — Артес подтолкнул его мордой в сторону дома.
Яннари вздохнул, не зная, то ли помедленнее перебирать ногами, очень стыдно было пред светлы очи Арлы показываться стриженым и комолым, то ли наоборот, побыстрее — уйти из-под чужих взглядов. А ведь знал, что так и будет, и чем думал? Арла отреагировал спокойно, показал, где кормушка с клеверным сеном. Сына отчитал: мог бы уж мужа и не тащить, тем более, после такого, нешто три пояса и шкатулку с кусочком рога сам бы не донес?
— Так он сам пойти захотел…
— А у тебя голова, чтоб в нее есть? Отговорил бы, отвлек. Ладно, теперь сам отвечать будешь, за что бедного мужа примучил. Ступай пока, погуляй по селению, мне подумать надобно.
Артес и пошел. Встречные косились, но пока помалкивали. До момента, как навстречу не попались один за другим два старых приятеля. Малик, жадно косясь и чуть не брызгая слюной, принялся выспрашивать, хорош ли единорог, да послушнее ли стал, как рога лишился, а потом и вовсе предложил за бочонок липового меда дать ему попользоваться мужем.
— Я его не обижу, стреножу и взнуздаю ласково, ни следа не останется.
Артес размахнулся и врезал бывшему приятелю так, что тот пару раз перекувыркнулся. Торас, встреченный через пару минут, сам кинулся на него с кулаками, не размениваясь на слова, засветил в скулу. Артес увернулся, ответил.
— Сдурел?
— Вот уж на кого бы не подумал, что ты над беспомощным рогачом издеваться можешь, — прорычал тот.
— Да он сам! Расплатиться решил за сено. Ума еще нету, хоть наследником был.
Торас отступил, опустил пудовые кулаки.
— Точно?
Артес закатал рукав, предъявил браслет. Торас фыркнул:
— Ничего оно не значит, кроме того, что кто-то кого-то огулял. Ты и сильнее, и старше, и особой добротой не страдаешь.
— Яннари! — гаркнул Артес.
Единорог услышал, доскакал до него за полминутки, даже не заблудившись на улочках Западнолесья.
— Что случилось?
У него к носу прилип сухой, но оставшийся целым листик клевера, и Яннари то и дело шевелил носом, но облизываться не торопился — это же неприлично. Артес снял и скормил ему этот листик.
— Мне тут врезали уже за то, что я тебя силой принудил брак засвидетельствовать.
Яннари обернулся, смерил смущенного Тореса взглядом, которым можно было заморозить родник.
— Никто меня ни к чему не принуждал.
— Ладно-ладно. Извините.
— Прежде чем распускать руки, следовало бы спросить меня, — сердито и с вызовом проговорил единорог, ухватил мужа за запястье — пальцы едва сошлись на нем, потянул за собой: — Идем, красавец, надо тебе к глазу приложить что-то холодное.
— Ага. Идем, поищем на леднике мясо.
Торес проводил их обалделым взглядом: кто еще кого принудил бы в этой паре? Но все же, расплачиваться драгоценным рогом за какое-то сено? Медведь потоптался на месте, хлопнул себя по лбу и кинулся к родителям за советом.
— Что такое? — спросил отец.
Торес без утайки рассказал то, что уже и без того знал весь медвежий клан: новости немалое селение облетели мигом. Повинился и в том, что на товарища, которого, вроде как, с детства знал, с кулаками кинулся.
— Не лезь в чужую семью. Сами разберутся.
На другом конце Западнолесья тоже родич говорил со своим отпрыском, прижимающим к подбитому глазу смоченную в травах тряпицу:
— Ну и дурак же ты, Малик, какой медведь делиться сладким станет? Надо было не спрашивать. Артес не вечно дома сидеть станет, на рыбалку всяко отправится, вот и наведаешься.
— Так он потом на части порвет.
— Коль с умом подойти — не порвет. В травах, запах отбивающих, искупаешься, рогачу на голову сорочку накинешь — никто и не узнает.
— Ладно, так и сделаю.
Спешить не стоило. Вот установится лед, и Артес точно помчится на цельный день на рыбалку, да не на то озерко, что у дома — там, кроме окуней да раков, ничего толком и не поймаешь, а на Блеснинку, на дальние омутки, где во-от такенные щуки да толстогубые лещи ходят. Он же рыбу ловить обожает. Как встанет на ловлю, так и нет его четыре дня. Жаль было, конечно, что Артес, дурак набитый, позволил муженьку обкромсать гриву. Малик бы с превеликой радостью рогача его же косой маленько придушил, чтоб не трепыхался особо. А потом бы потихоньку принес деду — тот ужо знал бы, куда приспособить. Но и так неплохо будет. Теперь только выждать, но дед прав: нельзя спешить, и зря он вообще интерес к рогачу показал. Скоро снег ляжет. А там и до льда недалеко.

Нельзя сказать, что Арла был прижимист. Нет, он был справедлив и не собирался обманывать маленького и несмышленого рогача, тем более, ставшего мужем его сына. Но чего он не ожидал — так это того, что через час на его подворье вырастет гора тюков с самым лучшим сеном, пара бочек с мочеными яблоками, мешок сушеных груш, два мешка репы и моркови: друзья и подруги Артеса решили «маленько помочь», чтоб гордый единорожек в зиму не остался без пищи. Взамен брать ничего не стали, «мы же от всего сердца». Яннари смотрел на все это круглыми глазами и пытался что-то лепетать про «отдарюсь», пока одна из медведиц не заткнула его кусочком сотового меда, сунув лакомство прямо в рот. Яннари пришлось жевать и скромно улыбаться.
— Что ж, пока этого вам хватит, а плату за пояса… я подумаю, чем бы вам отдать, — сказал Арла.
Яннари посмотрел на мужа, Артес кивнул.
— Нам бы еще котейку в дом…
— Найдем. Какого цвета?
— Да любого, лишь бы мышеловкой хорошей была.
— Черно-белую возьмете?
— Отчего ж не взять? — усмехнулся справившийся, наконец, с медом Яннари.
— Ласковая… Мышей только так душит.
Единорогу тут же притащили маленькую кошечку, белую в черные пятна. Полморды было черных, полморды — белых, да глаза разные: зеленый, как молодая трава, и оранжевый, как янтарь. Она сразу же благосклонно замурлыкала Яннари. С тем и возвращаться решили. Чтоб перетащить все, что надарено, Артесу пришлось побегать с возом не раз, до вечери как раз управился, взмок, как будто в ручье искупался. А дома к тому времени ждала бадья с теплой водой, чистый утиральник и накрытый стол.
Артес медведем рухнул к печи. Ему дали маленько отлежаться, велели перекинуться и сесть в бадью. И, пока Ледана доставала из печи кашу да жаркое, Яннари купал мужа, оттирая мочальным клоком его закаменевшие от усталости плечи и спину.
— Вот поешь — и спать, — приговаривал, поливая на голову и растирая настоявшийся, аж густой отвар мыльного корня по спутанным кудрям.
После помывки Артес кое-как проглотил еду, которую скормила ему Леда. Там же, на лавке, и завалился — его не стали тревожить, только Яннари принес стеганое одеяло и заботливо укутал, потоптался растерянно: ему же, выходит, с Ледой нынче спать в одной постели? Все полторы десятицы он укладывался тут, у печи, стесняясь лезть к супругам, хоть Артес кровать и расширил, а Ледана подшила к тюфяку еще часть и набила очесами.
— Пойдем спать? — окликнула его Леда.
Он кивнул, взял настаивавшиеся на роге травы, понес ей. И замер у самого всхода, не в силах отвести глаз от спокойно раздевавшейся медведицы. Заполошно забилось сердце аж в горле, где-то далеко мелькнула удивленная мысль: гон-то кончился давно, что ж его так ведет, аж голову обносит?
— Ты чего? — обернулась Леда, глянула удивленно.
— Ты… ну… красивая, вот, — Яннари совсем сконфузился, чувствуя, как горят уши, а за ними и щеки, и все лицо. И гривы нет — чтоб прикрыться ею.
— Так это же хорошо, разве нет?
— Угу. Пей вот.
Единорог принялся деревянными от волнения пальцами развязывать шнурок на вороте, поглядывая украдкой, как под тонкой льняной сорочкой жены колышутся крупные, упругие груди, каждая — с наливное садовое яблоко. Ледана послушно выпила, поморщилась слегка. С медом было не так горько, зато от этой горечи внутри переставали поднывать застуженные в детстве потроха, не стягивало огненным обручем боли внизу живота при неловких движениях, не кололо и не отдавало в бока. И перестала чувствоваться тяжесть от растущего внутри ребенка. Впрочем, это вообще случилось почти сразу, когда она торжественно, хоть и с легким недоверием, надела на себя широкий, немного колючий черный поясок, расшитый мелким жемчугом, прямо на голое тело, под одежду.
— А теперь идем спать, — она скинула рубаху.
Яннари поспешно отвернулся и окунул в воду тлеющую лучинку из светца. В темноте он ничего рассмотреть не мог, но было не так стыдно за то, что на чужую красоту отзывалось непослушное тело. Он подумал, было, лечь вовсе одетым, натянуть рубаху назад недолго, но за него все решила сама Леда. Подошла, обняла и повлекла к постели, где прижалась всем телом. Яннари с легкой паникой вспомнил, что зачарованное обручье осталось где-то у Артеса, он и не спросил, где именно. Потом разозлился на себя: что же он, вовсе несмышленыш, оборот не удержит? А потом стало не до мыслей, когда медведица прижалась губами к его губам.
Заласкала его Леда так, что перед глазами единорожка серебряные искры заплясали, занежила. Он и сам не понял, когда жаром на миг налилась тонкая вязь свадебного обручья на запястье.
— А вот теперь спи, рогатик.
Не был он опытным, все, что сделать сумел — инстинкт подсказал, уж на это понимания Леды хватило. Но хоть не оставил ее распаленной, и на том спасибо. Она обняла Яннари, устроила его на груди. Как бы там ни было, а он теперь — ее муж. Заботливый, ласковый, немного упрямый и безрассудный, только это с возрастом пройдет. И спит рядом так уютно, легким клубком.
Посреди ночи к ним пришел и Аро, несмотря на размеры, неслышно забрался, вполз под широкий меховой полог, облапил обоих и снова уснул, счастливо вздохнув.

Утром Яннари проснулся в теплых объятиях мужа и жены, сладко спящих. На миг вспыхнувший стыд растаял в этом уютном тепле, он снова прикрыл глаза и позволил себе еще чуть-чуть понежиться, а потом потихоньку выбрался из их рук, оделся и отправился возиться по хозяйству, чтобы разбудить медведей запахами доходящей каши и узвара на яблоках, грушах и ягодах, с медом и травами.
Артес проснулся первым, побрел умываться. Стоило отпереть дверь, как ослепило белизной, тронутой только двумя цепочками следов Яннари к козьему и куриному пристрою.
— Снег! — Артес перекинулся, помчался топтать снег.
Яннари посмеялся, стоя на крыльце. Конечно, и ему хотелось перекинуться и поваляться в чистейшем первом снегу, который, может, уже завтра стает, если случится оттепель, а она может быть — погода в последнюю луну осени еще не установилась.
— Иди сюда! — позвал медведь.
Яннари оглянулся на приоткрытое устье печи, где томилась каша. Потом тряхнул головой и перекинулся, взвился свечой, прыгнул с крыльца, звонко заржал, радуясь тому, что жив, что пережил первый гон и наверняка переживет зиму. Медведь принялся гоняться за ним, весело порыкивая. Разбудили Ледану, она и позвала их уже в дом, завтракать.
И все было бы ничего в этот день, если бы Цетайлу не приспичило именно сейчас проверить, не загрызли ли его наследника медведи втихую. При виде того, как его стриженого и комолого сына тискают медведь и медведица, Цетайл потерял дар речи. Яннари, учуяв его запах и увидев, замер, тихо взвизгнул, не зная, то ли бежать в дом, то ли объясняться тут.
— Ты чего, медовые ушки? — удивился Артес.
Яннари перебрал передними ногами и слегка попятился под его защиту от злобно выдыхающего пар отца. Дар речи Цетайл обрел нескоро, тут же разразился бранью, большая часть которой сводилась к обвинениям Яннари в никчемности и слабости, раз не сумел отстоять свой рог и гриву. Артес набрал побольше воздуха в грудь. От рева медведя Цетайла слегка откинуло. Он тут же выправился, наставил на медведя рог. И кончилось бы все смертоубийством и очередной войной, если бы Яннари не кинулся между ними.
— Хватит! Я по своей воле отдал и рог, и гриву!
— Пошел вон от нашего дома! — взрявкнул Артес.
Ледана перекинулась и обхватила Яннари за шею, осторожно уводя его в сторону. Против боевого единорога Яннари казался тонконогим жеребенком. Да и не стоило ему встревать, пусть старший супруг объясняется.
— Тебя никто не звал в наш медовый месяц! Уходи, рогач!
Цетайл потряс гривой, смачно харкнул под ноги Яннари:
— Восемнадцать лет назад я принял твою шлюху-мать в свой гарем, когда она пришла в Сизый Дол невесть откуда брюхатой, принял родившегося ублюдка своим сыном. Ныне вижу, что яблочко от яблоньки недалеко укатилось. Нет в тебе моей крови и не бывать тебе моим наследником, Яннари без рода и клана.
 — Зачем ему твой вырождающийся клан, однорогая лошадь, коль у него мой клан есть? — рыкнул Артес на Цетайла. — А сейчас убирайся от нашего дома. Иначе не бывать миру!
Единорог развернулся и поскакал прочь, оставляя за спиной разозленного Артеса, растерянную Ледану и совершенно раздавленного сказанным Яннари.
— Чего ты, медовые ушки? — Артес остыл немного. — Иди сюда. Не слушай старого мерина.
— А я-то все гадал, отчего вождь от меня нос воротит, в гон кобылиц своих затрахивает… А ему просто родной сын нужен был, а не чужой ублюдок, — горько вздохнул Яннари.
— Теперь ты полностью наш, — заявила Леда.
— Сегодня же к отцу пойду, пусть при всем народе в клан тебя примет, — добавил Артес.
А Яннари несмело улыбнулся, ткнулся головой мужу в плечо, замер в теплых объятиях. Артес взлохматил ему волосы.
— Выглядишь, как будто тебя медведь лизал.
— А будто бы нет? Откуда мне знать, может, ты меня ночью, как палочку с муравьями, облизываешь.
— Муравьи, — заурчала Леда. — Я б сейчас пооблизывала!
Артес озабоченно почесал в затылке: нету уже муравьев, вернее, они-то есть, но спят уже. Можно, конечно, пойти и разорить муравейник, но за такое лешаки по головке не погладят. Им волей Бога-Покровителя приказано присматривать, чтоб разумные твари неразумных без надобности не истребляли.
— Может, меду с брусницей?
На мед Леда согласилась легко. И вообще, их в доме ждал завтрак, сытный и вкусный, умелыми руками Яннари приготовленный. И оба медведя сочли необходимым выразить похвалы ему, показывая, как ценят и любят.
— Сегодня никуда не пойду, буду по хозяйству работать. С тобой, — сказала Леда.
— А я к отцу, — вздохнул Артес.
Яннари все понимал, был благодарен им, что не дали в обиду. А оскорбления… да ну их, переживет. Он и без того изо всех сил старался соответствовать ожиданиям Цетайла, но никогда не получалось так, как надо. Не хватало в нем чего-то, наверное. Юный единорог «должон переть на рожон», а Яннари, взвешивая все «за» и «против», предпочитал поступить так, как будет разумнее. Да и настоящий наследник сделал бы тут жизнь медведя невыносимой. Наверное, в чем-то Цетайл был прав, он не такой, как надо единорогам. Может, то племя, из которого была мама, жило по каким-то иным законам, и они в его крови сильнее тех, что вдалбливали в него здесь?
— Яни, забудь ты это все, — Леда ласково погладила его по голове. — Ты наш, и мы тебя никому не дадим в обиду.
— Всех на части раздерну, — пообещал Артес.
Яннари мягко погладил его по носу:
— Не надо никого раздергивать, никто на меня не зарится. Но спасибо, я буду знать, что за вами я, как за каменной стеной.

Артес, как и обещал, помчался в селение, узнавать у отца, что делать. Арла долго думал, ходил по избе кругами, потом сказал:
— На Солнцеворот проведем обряд, примем Яннари в клан. Негоже ему безкланным и безродным оставаться. А чьего рода сыном станет, о том спрашивать буду у медведей.
— Хорошо, — закивал Артес. — Но мерин-то этот каков…
— Может, и в самом деле мерин, — усмехнулся Арла. — Мы с ним схлестывались, было дело, и пузо я ему однажды порвал, лет так двадцать тому как раз. Он, конечно, не первогонным тогда уже был, но детей еще не зачал.
— А теперь и подавно не заделает, надеюсь.
Артес был очень зол. Яннари, вроде бы, держался, старался улыбаться, но он-то видел, как мужу больно. Быть выданным замуж в чужой клан не так страшно, как быть изгнанным. Что бы там ни говорил Цетайл, а родился Яннари клановым, не ублюдком от чужачки, а нареченным сыном от венчанной жены.
— Может, потом другой клан рогачей в степи поискать. Или не искать уж, незачем, — гадал он.
— Если мать Яннари оттуда сбежала, то и искать незачем. От хорошей жизни не бегут в тягости.
— Ему будет хорошо с нами, — убежденно сказал Артес.
— Вот и ступай, успокой рогатика. Покажи, что он тебе дорог.
Артес прихватил еще тючок клеверного сена и помчался обратно домой, бухая лапами в снег.


7. Следы войны

Долго первый снег не залежался, но и зима после коротенькой оттепели не задержалась, закружила и завьюжила как-то разом, отрезав на добрую десятицу маленький хутор от Западнолесья.
— Завтра пойду на рыбалку, — радовался Артес с вечера. — Принесу нам рыбки жирненькой.
Вьюга за ночь улеглась, они расчистили подворье, но Яннари тревожно поглядывал на наметенные за калиткой сугробы.
— По такому снегу, Аро?
— По такому, — посмеивался тот, — самое дело поплюхаться.
— Надолго идешь? — единорог принялся собирать ему мешок с собой.
— Дня на три-четыре, приволоку рыбы, пожарим. Или похлебку сварим, тебе ее, нам рыбье мясо.
— Ладно, — Яннари уложил в мешок еще окорок, свежеиспеченный каравай хлеба и с пяток сладких пирожков.
Артес сгреб мужа в охапку, облизал ему уши.
— Не скучайте тут, наваляюсь в снегу и приду.
Скучать им было некогда. Вернее, некогда было скучать единорогу, вечерами он прял шерсть, днем ткал узорчатые и обычные холсты, крутился по хозяйству, запрещая Ледане много двигаться: лечение-то ей помогло, но стоило перестраховаться. Так что медведица садилась у стола на кухне, раскладывала баклушки и резала ложки, украшая хвостики затейливыми узорами.
— Надо к Большой ярмарке побольше сделать, — объясняла она. — Обычно-то я мебель продаю людям и другим кланам, но сейчас только ложки и получаются. Да еще колыбелька.
— Ничего, тебе нельзя перетруждаться, — Яннари садился рядом и гладил ее по ставшему заметным животу. — Будет у нас сыночек, серебряная шкурка, зеленые глазки, будет и дочка потом. Все будет. Почему не вылечили тебя сразу? Тогда война шла, рогов уж точно с десяток набралось бы. Там и надо-то толику малую, треть рога.
— Не знаю, но меня старый травник наш лечил. И не смог вылечить. Да он и не старался, родители ему отказали, когда он меня хотел за своего внука просватать.
Яннари этого не понимал и понимать не хотел. Что за счеты могут быть? Ну, отказали, так мало ли почему? Тем более медведям доступно знание о том, у кого с кем дети здоровее и лучше будут. А коль лечишь — лечи на совесть, забудь все счеты, и воздастся.
— Не думай ты об этом, вылечил ведь.
— Вылечил, теперь мне бы еще не бояться роды принять, — рассмеялся единорог. — Я тебя никому не доверю.
— Не волнуйся, рожаем мы легко. Надо бы еще имя сыну придумать. Обязательно на «А» чтобы.
— А почему? — удивился Яннари.
— Традиция, всем вождям дают такое имя.
— Вот Аро с рыбалки вернется, и сядем думать. Хочешь вкусненького чего-нибудь?
Яннари иногда удивлялся сам себе: вокруг Леданы ему хотелось виться, ластиться, подсовывать лакомые кусочки, трогать ее жесткие, слегка вьющиеся, как и у всех медведей, волосы, заплетать их в косы, просто обнимать жену. Так странно и непривычно было — проявлять столько внимания к женщине. Не видел он такого в клане Сизого Дола никогда. Вернее, так делали только кобылицы меж собой, да девочек ласкали, его сводных сестер.
— Как раз хотела то же самое спросить, — засмеялась Ледана.
Уговорились на моченые яблочки, Яннари полез в подпол. Душа радовалась, глядя на заполненные кадушечками и бочоночками внушительные полки: не поскупился клан Западнолесья, да и Ледина семья тоже изрядно одарила их, особенно, когда узнали, что не за просто так Яннари рог спилил, а чтоб дочь их вылечить.
Леда радостно сгрызла пару моченых яблок.
— Пойду, прогуляюсь окрест малость, воздухом подышу.
— Далеко не уходи. А я творожник испеку на обед, — пообещал единорог. — И кашу на молоке сделаю.
Ледана пообещала вскоре вернуться, перекинулась и побежала в лес. Яннари еще не оставался в доме совсем один, пусть и ненадолго. Отчего-то стало зябко, он нервно передернул плечами и решительно отогнал глупые страхи: не один он, вон, на печи Половинка свою песенку мурлычет, надо на творожник яблоки порезать да с медом смешать, потом Ягодку сдоить, на свежем молоке кашу сварить.
Он выбрался из дома, переделав все, что требовалось, отправился в козятник, прихватив кривую морковку — угостить козу. Пошарился в гнездах у кур, нашел еще горячее, только что снесенное яичко, переполошив, как всегда, несушек и подразнив кочета. Тот злобно клекотал и то и дело кукарекал, прохаживаясь вдоль загородки и косясь на устроившегося на скамеечке Яннари.
Чужих шагов единорог не услышал, только почувствовал, что кто-то за спиной, но обернуться не успел. На голову что-то накинули, дышать стало трудно. Он забрыкался, но тут на шее затянулась какая-то удавка, и по жилам знакомо пробежали огненные муравьи, разом лишая половины сил. Тогда-то Яннари и закричал не своим голосом. С него дернули кожушок, спутывая руки, рванули сорочку, он вслепую лягнулся, попал, откинув напавшего. И тут сзади раздался рык, а потом натуральный визг. Яннари, выпростав руки из рукавов, ощупью подался к стене. Снять удавку-ошейник он не смог, тот, кто ее на него вздел, знал о кровной привязке. А вот вытащить из-под него мешок и стянуть его с головы — сумел, а как стянул — вместе с козой забился в дальний угол сарая, глядя, как огромный, раза в полтора крупнее Артеса, белый медведь заламывает уже и не визжащего бурого. Живая гора желтоватого меха еще раз наподдала противнику, потом перекинулась.
— Снимай ошейник! — рыкнул высоченный широкоплечий северянин. — Не то шкуру живьем сдеру!
Незнакомый Яннари бурый перекинулся в изрядно отмутуженного парня, с трудом шагнувшего к перепуганному насмерть единорогу.
— И без шуточек, — строго предупредил северянин.
Ошейник распался, и Яннари отшвырнул его подальше, одновременно отпрыгивая от насильника поближе к северянину. Сказать он пока ничего не мог — горло болело от того вопля, кажется, голос он сорвал, да и зубы пока еще выбивали дрожь и от холода, и от страха. Северянин же опустил кулак на макушку бурому сородичу, сразу же рухнувшему, и повернулся к единорогу.
— Ну, давай знакомиться, рогач.
— Яннари, — кое-как прохрипел юноша. — А вы — дядька Карим, про вас Артес рассказывал.
— А где ж он сам? Опять за рыбой убежал? — Карим перекинул через плечо оглушенного медведя.
— Ага, на рыбалку.
Во двор, тяжело отдуваясь, влетела Ледана, и только тогда Яннари понял, что все это — и нападение, и его спасение Каримом, — заняло от силы несколько минут.
— Что тут…
— Все в порядке, — Карим усмехнулся. — Притоплю в проруби, и дело с концом.
Яннари вцепился в припорошенную снегом шкуру Леды и помалкивал. Не было в нем сострадания к этому неудавшемуся насильнику. Карим, кивнув им обоим, вышел. Леда повернулась, принялась тыкаться носом в шею Яннари, в щеки.
— Как ты? Он ничего не сделал?
— Не успел, — Яннари успокаивающе гладил ее за ушами и успокаивался сам, хотя его все еще потряхивало. — Но молоко разлил, скотина.
Коза уже вышла из угла, меланхолично жевала сено. Ведерко для молока пришлось отмывать, скамеечку тоже, да и самого Яннари тоже вывозили в грязной соломе. С горем пополам, прибравшись, единорог все же сдоил Ягодку, пошел готовить обед.
— А кто это был вообще? — ставя в печь горшок с молоком на кашу, поинтересовался он у жены, зарекшейся оставлять единорога одного и на малую долю времени.
Ледана хмуро ответила:
— Малик, тот самый, которому родители отказали.
Яннари кивнул, призадумался: если он правильно понял, то у этого бурого есть еще дед. Который — травник Западнолесья, то есть, уважаемый, вроде бы, оборотень. Может, и другие родичи какие тоже есть.
— Ох и несладко же придется его роду теперь, — добавила Ледана. — Вождь перед всем кланом его семью испытает. Кто о задумке Малика знал и вождю не сказал…
— Накажет?
Ледана протянула руку, погладила его по голове.
— Накажет.
Главное, самого Яннари в тот день в селение и близко не пускать. Зимой змеи спят, так что в яму не скинут, но шкуру точно спустят. Причем в буквальном смысле — полосками наживую сдерут, пред тем язык вырезав. Весь род Малик опозорил, а уж если кто еще и способствовал… Ледана догадывалась — кто. Во дворе пахло Каримом, Яннари, Артесом и ею, курами, козой, Половинкой. И травами, в которых по теплу охотники купаются перед тем, как идти на промысел, чтоб запах отбить. Неужто думал, что Ледана травы те не учует? Яннари мог не знать их, вряд ли единороги охотятся. Но Артеса и ее это бы не провело. На что Малик надеялся? Хоть бы Карим его притопил не сразу, по-хорошему, содрал бы шкуру, солью посыпал, потом подождал, когда издохнет. Только соли у него нет при себе… А еще лучше было б, чтоб северянин приволок отступника в Западнолесье, и пусть Арла собирает вече. Но не бежать же за ним теперь? Яннари одного не бросишь.
Дверь грохнула, влетел Артес, взъерошенный, запаленный, сплюнул на пол рыбину.
— Что случилось? Мне крик послышался…
Вот тогда-то Яннари и отпустило совсем, да так, что аж голова закружилась от облегчения. И понимания, что он не один. Ледана принялась рассказывать, обстоятельно и подробно. Артес от ярости распушился в рычащий шар.
— Я в селение!
— Карима найди, пусть Малика туда же тащит. Если уже не потащил.
Артес одним махом облизал Яннари все лицо и выскочил из дома. След старика-северянина он взял от сарая, прибрал и забытый тем ошейник, уликой будет. Вряд ли в каждой семье клана хранится этакая пакость, а отец должен о таком знать. И вряд ли кто-то просто позволил бы Малику взять эту вещь, даже на время.

Повезло, Карим еще не успел подобрать подходящую прорубь, выслушал Артеса и поволок Малика в селение. Тот так и болтался у него на плече: кулак северянина оказался очень уж тяжелым. А может, и пришел в себя, да предпочел вида не казать. Арла сперва удивился, увидев процессию, а потом так взрявкнул, что и стар, и мал побросали все дела, собрались на площади. Родичей Малика приволокли родичи Леданы. Мать и сестры отступника, узнав, что тот вытворил, не сходя с места, отреклись от него.
— Я и знать не знала, — на Мелесу было смотреть больно, так ее подкосила весть, — что он так поступит…
Дед молчал, как камень.
— А ты что скажешь, травник? — пронзительно глянул на него Арла.
— Рогачи убили моего сына, — проскрипел тот. — Твоего отца, Арла-керо. Ваших дедов и отцов убивали, — обвел он взглядом остальной народ на площади. — А откупились никчемным жеребенком. Если б не воля Покровителя, и дальше б убивали, и этот жеребенок подрос бы и пошел убивать. Я Малика туда отправил, я. Не убыло бы от рогача, коль подставил бы дырку еще кому, кроме мужа.
Арла кивнул: сам сознался. Зарыдала дочь травника, но не посмела ничего сказать. Сама с площади ушла и дочерей увела. И за сына просить не стала: коль не сумела воспитать достойно, то и перевоспитать уже не сможет. Наказанием занялся сам Артес. Сперва лишил преступников языков, а чтобы не сразу кровью истекли, влил запирающий кровь отвар в рот обоим. Карим стоял рядом и подсказывал с явным знанием дела, хоть под руку и не совался.
— Не торопись, парень, не спеши, не блох ловишь.
— Первый раз, — скрипел зубами Артес.
— Молись Покровителю, чтоб и последний.
— Помолюсь…
Шкура отходила трудно, Малик хрипел и дергался. Арла вынес мешок соли. Дорогое удовольствие, за полсотни отличных соболей мешок куплен, а после казни остаток никто не тронет, лесным оленям да лосям отдан будет. Накрепко привязанный к позорному столбу травник плевался кровавой пеной, глядя, как убивают внука. Потом взялись за него, тут Артес закончил все побыстрее — не смог долго тянуть.
— Идем, — Карим взял его за шкирку и потянул за собой к ручью, выполаскивать из шкуры кровь, а после — в растопленную Арлой баню.
И до хутора проводить тоже вызвался сам.
— Повезло тебе, что я заглянул узнать, не даст ли мне твой муж кружку молока, что-то горло прихватило, думал молока с медом выпить.
— Яннари и молока даст, и травок целебных заварит, и за стол усадит, — невесело усмехнулся Артес. — Другой он, не то, что сизодольские рогачи. Спасибо, дядька Карим.
— Идем, он там, наверное, совсем уже слезами исходит от переживаний-то.
— Там Леда, не даст ему сильно переживать.
Он оказался прав, Яннари с Леданой не сидели без дела. Хоть и из одной рыбины, но единорог таки сварил похлебку, да как знал — горшок побольше взял. Да погуще трав, кореньев и крупы в нее кинул, а к похлебке пирогов напек с земляным яблоком и салом.
— А я вот гостя привел, — возвестил Артес.
Карим в этот момент как раз закашлялся. Яннари тут же засуетился вокруг него, ладонь ко лбу приложил, послушал и кинулся к резному ларчику с травами, который ему Леда сделала.
— Не суетись, не помру, — усмехнулся Карим.
— Но терпеть и ждать-то зачем? — фыркнул единорог. — К тому ж, ужин готов, а травы надо до еды выпить.
— Ладно, — покладисто согласился северянин. — Выпью.
И, пока он медленно пил горькое, но целебное питье, Яннари умудрился разговорить его.
— А какие еще кланы живут на Севере? А чем промышляют? А с кем торгуют? А где живут? А правда, что там не избы строят, а дома из ледяных глыб?
Артес с Леданой пересмеивались — все, попался белый медведь единорогу. К удивлению Артеса, Карим отвечал, правда, не на все вопросы. Некоторые он будто и вовсе не слышал, и чуткий к другим Яннари не задавал такие дважды. Так и причину того, что Карим оказался так далеко от родных мест и своего клана северянин обошел молчанием, и на перечислении других кланов оборотней споткнулся.
— Давайте ужинать уже, — взмолился Артес. — Потом успеешь дядьку попытать.
Яннари спохватился и принялся накрывать на стол. Отужинали в молчании, слишком уж вкусно было то, что приготовил Яннари. А после ужина единорог, пошептавшись с мужем и женой, предложил гостю никуда на ночь глядя не собираться, мол, все равно утром травок бы еще разок выпить.
— Ты ж и так меня на роге настоем напоил, — мудро усмехнулся Карим. — Много ли там простылому горлу надо?
— Оставайся, дядька Карим, — рассмеялся Артес. — Он еще не про все выспросил.
— Стесню вас.
— Ничуть не стеснишь, места в доме много, в гостиной занавеси повесим, лежанку из двух соберем.
Северянин согласился, немного подумав. В общем, Артес и Леда уговаривали старого Карима больше затем, чтобы сердце на месте оставалось, если доведется уйти и Яннари одного оставить. Малик и его дед — не одни такие, межклановой войной обиженные, клан медведей многочислен, и каждому в голову вождь не заглянет, чтоб быть уверенным: то, что Яннари женат и замужем за клановыми, остановит от попытки ему навредить. Северянин, видимо, в лесу натосковался изрядно, так что остаться согласился довольно легко.
— Только спать буду на улице, жарковато у вас в доме.
— Может, тогда лучше на чердаке?
— Хорошо.
В медведя он не превращался, если Ледана и Артес в доме помещались, то Кариму уже было порой и не развернуться. Яннари вообще не представлял, как он в сараюшке, в общем-то, крохотной умудрился стены не растолкать и двери не вынес. Но вспоминать, чтоб понять, не хотел. Оно ночью само вспомнилось, приснилось, что снова душит зачарованный ошейник. Он забился, потом сверху улеглись две горячие руки крест-накрест, успокаивая. Родной уже, смешавшийся запах, тепло этих рук позволили ему вынырнуть из кошмара, отдышаться и снова уснуть.

Утром вся его медвежья стая сладко спала, убаюканная снегом и свистом ветра. А около дома лежал громадный белый сугроб, почему-то с черным носом и глазами. Яннари, чуть было не решивший, что надо взять лопату и расчистить двор, вовремя проснулся совсем и понял, что Кариму просто стало жарко в доме, чердак-то Артес тоже утеплил. Сугроб и в самом деле поднялся, превращаясь в одетого в меховую безрукавку на голое тело мужчину, фыркнул.
— Утро, Яннари. Сейчас дров наколю.
— Доброе утро, дядька Карим, — поклонился единорог, поскакал делать домашние дела, заваривать травы, ставить опару на хлеб.
Со двора доносились удары топора. Потом из спальни выполз сонный бурый медведь, зевнул во всю пасть. Артес, сходив на ручей, принес воды, долил бочку в сенях. Поднявшаяся после него Леда помогла с готовкой, пока Яннари занимался хлебом.
— А вот сегодня как раз погода заниматься шитьем и пряжей, — решил Артес.
На том и порешили, никто никуда не ушел, Карим, усмехаясь, согласился посидеть и поговорить, пока хозяева будут заниматься делами. И рассказывал, прихлебывая отвар из земляничных листьев с малиной и медом, обо всем, что успел повидать за свою долгую жизнь. Интересно было всем. Старый медведь еще и рассказывал образно и увлекательно, так что всем хотелось увидеть этот Север воочию, бескрайние ледяные поля и торосы, побывать там, где побывал Карим в своих странствиях, посмотреть на сосны на западном побережье, уходящие в небо, заглянуть в черные чащи мрачных лесов, где живут черные же лесные духи.
— А среди снегов и духи — белые. Вы, лесные, зовете своих лешаками, оно и верно. А наших называют ойя-тала, что значит «пастухи снега».
Про родной клан он тоже говорил, но так, что Яннари видел красивых круглолицых, черноглазых мужчин и женщин, видел их наряды, жилища и занятия, но хоть убей не мог представить себе место Карима среди них. Кем он был до того, как стал наемником? Простым оборотнем? Вождем или наследником? Что сделал, что оставаться и жить в родном краю стало невозможно?
Наконец, Карим подустал от рассказов, да и голос стал хрипеть. Яннари пригласил его к столу, пообещал после налить теплого молока. Артес как раз закончил шитье рубахи для Яннари, не ходить же единорожку все время в одном и том же. Сизодольские, сволочи, поскупились, ни одних порток, ни рубахи, ни куртки теплой не передали, от жизни в клане Яннари осталось лишь свадебное одеяние, в остальное время ходил он в том, что Арла по сундукам собрал — в старых, «детских» вещах Артеса. Они и вышиты были детскими же оберегами, но никто не смеялся.
— За зиму всего нашью, — пообещал Артес. — Скоро будет тебе новая шуба. Богатая.
— Да у меня и своя хороша, — смеялся единорог, к зиме в истинном виде слегка запушистившийся. Потихонечку и грива отрастала.
За рубашку Яннари мужа, смущаясь, расцеловал. Артес его сгреб в охапку, потискал. Он вообще любил прикасаться к мужу, обнимать его, целовать. При всех называл «медовые ушки», а наедине — «атласной шкуркой», вылизывая ее и сходя с ума от призрачной сладости и легкого запаха, словно от цветущей липы. Так бы и сожрал, чтоб уж точно больше никто не позарился на «сладкое». К счастью для Яннари, Артес все-таки держал себя в руках и лапах.
Карим смотрел внимательно, черные, с тяжелыми веками, глаза вбирали в себя каждый жест, каждое движение. Давно он не выходил к сородичам, не наблюдал за чужим счастьем. Зря, наверное, а может и не зря: столько лет прошло, а память все еще колет острой занозой, заставляет вспомнить, что свое счастье потерял. Но северянин не двигался с места, только улыбался и смотрел-смотрел, как неспешно несет себя беременная Ледана, гордо, спокойно, зная, что не просто замужем, а и любима. Смотрел-смотрел, как споро вымешивают тесто руки единорожка, как оно под тонкими пальцами превращается в узорчатую решетку и замысловатые украшения на ней поверх ягодной и медовой начинки. Смотрел-любовался тем, как крупные и обманчиво-неуклюжие пальцы Артеса кладут один крохотный стежок за другим, сшивая раскроенную ткань.
— А когда будет пирог? — Артес, в детстве не добравший сладкого, теперь готов был питаться только медом и ягодами.
— Скоро будет, потерпи, — рассмеялся Яннари. — Съешь вот яблочко.
Артес радостно захрустел фруктом. Вообще-то медведи старались не обирать единорога, ему-то фрукты и овощи были гораздо нужнее. Но если сам предлагал — не обижали отказом. Мясо и рыбу он не ел.
— Ну, хоть отвар пьет, уже помощь телу, — говорила Ледана.
А еще Яннари в самом деле в охотку жевал сено, конечно, в истинном виде, наперегонки с Ягодкой. Артеса это всегда умиляло, он сам не мог сказать, почему.

Карим прожил у них несколько дней, пока не вылечилось совсем застуженное горло. Старость — не мед, а он уже был ровесником вождя клана Западнолесья, хотя и выглядел моложе. Северяне стареют медленно, а из-за белой шерсти и волос седина у них незаметна.
— Что ж, спасибо, пойду обратно в свое жилище.
— Приходите еще, дядька Карим, — Яннари белый медведь очень нравился, хотя было в нем что-то гораздо более пугающее, чем даже в Артесе.
— Приду, — закивал тот, потрепал Яннари по волосам и сгинул в метели.


8. Семейные хлопоты перед Солнцеворотом

Время зимой течет, казалось бы, неспешно и размеренно. Но на самом деле зимние дни пролетают быстро, не успеешь за кросна сесть — уже темно, зажигай лучину, чтоб не потерять челночок, не спутать тканый узор. Близился Солнцеворот, Ледана вышивала для мужей праздничные сорочки, для Яннари — еще более нарядную, чем обычно, ведь его должны будут принять в клан. Она то и дело прерывалась, чтобы погладить живот и успокоить ребенка, который очень уж хотел поскорей на свет. Оборотни рожают в истинном виде, это непреложный закон естества. Родов Леда не боялась, опасалась она совсем другого: Артеса. Недаром в каждом селении оборотней-медведей имеется отдельный дом для рожениц, да и после родов мужчин к матери и ребенку стараются не допускать не только в первые дни, но и потом, пока детеныш не подрастет, не сменится его запах. Как бы удержать его подальше от себя и медвежонка? Она ведь не сможет защитить сына. Ледана оскалилась и для порядка рявкнула на Артеса.
Тот прекрасно понимал ее состояние и опасения. И тоже искал выход. Как бы чудовищно это ни звучало, ему придется бросить жену и юного мужа на хуторе почти на весь остаток зимы. Вернее, не так: он будет приходить домой, но спать на сеновале, охраняя их, да и есть там же, не в доме. И днем уходить на охоту-рыбалку. Зато вряд ли кто-то сунется сюда, в таком состоянии Артес запросто раздерет чужака. А, кроме всего прочего, он проследил за дядькой Каримом и понял, что тот живет неподалеку, всего лишь озеро обойти. Вместо обычного сруба — землянка, в которой можно только в людском виде развернуться, а в истинном — только спать. Зато теперь Артес может позвать и старшего на помощь, случись что.
Ледана снова погладила живот, потом перекинулась и так рявкнула на Артеса, что того мигом за порог вынесло. Яннари кинулся ее успокаивать, на его запах и присутствие Леда не реагировала так резко.
— Роды скоро, — проворчала медведица. — Это как у ваших гон — инстинкты верх берут, и хоть ты тресни.
— И что, ему долго нельзя будет видеть сына?
Ледана втянула носом воздух и снова зарычала: Артес наворачивал круги вокруг дома, беспокоился и раздражал ее. Потом заставила себя думать головой и ответить Яннари, а там и вовсе перекинуться в человеческую ипостась: рубахи надо довышить, до праздника три дня.
— Хотя бы полгода. За это время запах медвежонка изменится с младенческого на детский. Но и тогда следить в оба, будет сын, а взрослый медведь не потерпит рядом даже такого крохотного соперника. Вот если бы дочка…
— А как он сам рос, если его мать рано умерла?
— Тогда еще была жива его бабка, первые три года за ним присматривала и моя матушка, и она. Да все медведицы, у нас нет сирот, о которых не позаботились бы другие женщины.
— А мне можно будет видеть медвежонка?
Ледана погладила его по голове, улыбаясь уже почти спокойно:
— Тебе — можно, ты же не медведь.
— Но я единорог, а сорок лет вражды…
— Главное, что я не считаю тебя врагом даже сейчас. Но вот кому другому в тягости тебе показываться, наверное, не стоит.
Яннари закивал, он и сам не особо горел желанием общаться с беременными медведицами.
— У-у-ур? — жалобно проныл Артес, заглядывая в дом с улицы.
— Заходи уж, — благосклонно согласилась Леда. — Яннари, а ты можешь заварить ему те травы, что отбивают запах? Да и мне бы в них искупаться перед сном. Очень, знаете ли, не хватает в постели вас обоих.
— Хорошо, заварю. А они помогут?
— Ненадолго, — признала медведица. — Но на ночь хватит.
Яннари подумал, решил, что ночь втроем — это уже неплохо. В последнее время Артес уходил спать на кухню или на чердак, а то и вовсе на сеновал. И Яннари тоже скучал по его теплу и сильным рукам, которые так ласково обнимали. Конечно, он настоял целый горшок нужных трав, подсказанных Ледой. И обоих медведей в этом отваре искупал, еще и на всякий случай травяную вязанку в изголовье сунул. И за последние дни эта ночь — ничего такого, они просто спали в обнимку! — была самой лучшей. Жаль только, что и во всем селении медведей не наберется нужных трав столько, чтобы каждый день купать в них и Леду, и Аро до весны. Да и весной нужные травки силы еще не наберут. Придется держать их подальше друг от друга. И самому не подходить к Аро близко. А все из-за запаха. Впервые Яннари позавидовал людям, у которых не было подобных проблем и быть не могло.
— Чего фыркаешь, медовые ушки? — облапил его Артес.
— Соскучился, — шепотом признался тот.
И словно молнией прошибло до самого нутра, он потерся о мужа сам — сам! — прося о ласке, пока Леда спит. Артес сразу же принялся его облизывать, довольно урча. Бормотал какие-то глупости, зарываясь носом в темные волоски в паху, отчего Яннари накрепко зажимал себе рот руками, бесстыдно раскинув ноги, выгибался, сгорая от непривычной и темной какой-то жажды, стягивавшей все внутри в один горячий ком. Восемнадцать лет воспитания за одну осень куда-то улетучились, стеснительность из него вытрахали, вылизали, научив не сдерживать свои желания. Да и разве они были не правы? Что худого-то в том, чтобы получить удовольствие, если оно обоюдно, с родным мужем или женой? Что неправильного в том, чтобы отдать свое тело в ласковые руки того, кто тебе — венчанный супруг, сильный и умеющий принести телесную радость?
— Аро! — шепотом в жаркой тишине.
— Рогатик мой, — медведь его в постели не кусал больше, только лизал, как кусок сот.
Метку-то уже поставил, никуда она с плеча Яннари не делась. Сладкий, нежный, атласный — всего бы, от кончиков пальцев ног до макушки вылизал.
— Как же я буду без тебя… Придумал. Браслет мне наденешь. Нюх слабее. Разума больше.
— Тебе? — изумился Яннари. — Ох… Но ведь…
— Он прав, солнышко, — Ледана с неразборчивым ворчанием перевернулась набок, потянулась и лизнула младшего мужа в нос. — А еще в людской ипостаси он меньше пахнет медведем. Может, и устаканится все.
— Но как же ты всю зиму…
— Заодно медвежонка своего увижу.
— Это больно сперва. И неприятно потом, пока не притерпишься, — счел нужным предупредить Яннари.
— Ради вас вытерплю, — повел плечом Артес.
Яннари кивнул, поцеловал обоих и выбрался из постели, все равно уже скоро рассвет, надо подоить козу и готовить завтрак.
Занимаясь привычным делом, он думал: а что было бы, не случись этой воли похмельного Покровителя? Он бы отгулял гон в табуне юных кобылиц и женился на первой же, понесшей от него. Не было бы маленького хутора у озера, только шумный и бестолково суетливый Сизый Дол, вечно недовольный вождь клана, не стесняющийся упрекнуть его в несоответствии своим ожиданиям, капризная жена, требующая все, но не дающая даже дотронуться лишний раз до себя, сумасшествие гона каждые полгода — и медленно копящееся раздражение в его ожидании… Бр-р-р, что-то его совсем не вдохновляло подобное видение, хотя восемнадцать лет он привык видеть именно это.
Подошел муж, утянул кусок окорока, пошел делиться с Ледой. Яннари даже не стал корить его за это, только фыркнул насмешливо: ну никакого терпения, медведь голодный — медведь-воришка.
— Сейчас каша доспеет, вы умылись уже?
— Умылись. Как пахнет-то… — восторженно заявил Артес.
Яннари с заслуженной гордостью кивнул: каша удалась, пышная, в меру посоленная. Да и жаркое для медведей, судя по запаху, должно было быть вкусным. Даже ему нравился запах, он рискнул бы попробовать… А, может, в самом деле, попробовать? Говорят, лошадь с сеном вполне может сожрать зазевавшегося мышонка, и ничего от этого с ней не случится. Он аккуратно отрезал тонкий пласт мяса, пожевал. И… ничего. Небо на землю не рухнуло, он не упал в корчах на пол. Вкусно, необычно, жевать приходится долго. За завтраком он рискнул утащить у Артеса из миски кусочек побольше.
— Это мясо, — предупредил медведь.
Мало ли, мужу гриб поблазнился.
— Ага, я знаю, сам готовил, — рассмеялся тот. — Вот и хочу попробовать, что я там наварил.
— А плохо тебе не станет? — заволновалась и Леда.
— Я немного.
Плохо ему не стало. Ну, немного побурчало в животе, конечно, пришлось побегать в заветную будочку у края огорода, подумать там над своей глупостью, но ничего смертельного. Можно есть. Если хорошо отваривать и понемногу приучаться.
А вечером Артес торжественно выложил на стол то самое обручье. На его запястье оно налезало с трудом, вернее, вообще бы не налезло, если б не было створчатым, с хитрым замочком людской ковки.
— Ну, попробуем его на меня надеть, что ли, — Артес на безделушку поглядывал с сомнением.
Яннари протянул ему руку: клыков у него не было, чтобы прокусить кожу. Муж аккуратно его за руку цапнул, заставив выступить пару капель крови. Браслет, смазанный кровью, неожиданно легко сошелся на широком жилистом запястье медведя, впритык к коже, конечно, едва-едва провернуть можно будет. Артес повел плечами, пошатнулся.
— Неприятно-то как. Но терпимо. Уф-ф-ф, никаких запахов не слышу.
— Рыбаку запахи не сильно-то и нужны, — проворчала Ледана, в свою очередь принюхиваясь к мужу. Но в человеческой ипостаси тот не пах угрозой будущему детенышу, да и был слабее, если что, его и заломать можно. Леда встряхнулась, помотала башкой, выкидывая из нее коротенькие, полуживотные мысли. Чем ближе подходил срок рождения, тем больше в ней становилось от зверя.
— Все равно ж неприятно, — возразил Артес. — Ну, как там медвежонок?
— Пока еще вертится, да скоро перестанет, — Ледана сменила ипостась, придержала руками живот, который уже, что называется, «на нос лез». Оба мужа, забыв обо всем, тут же оказались у ее ног, заставив медведицу рассмеяться.
В последний месяц оборачиваться она будет совсем редко, а две десятицы перед родами и вовсе проведет в истинной ипостаси и полуспящей. И рожать будет так же, наполовину во сне.
— Представляешь, маленький толстопятый медвежонок, — восторгался Артес.
Ледана, видевшая новорожденных, в отличие от мужа, только фыркнула: рождаются медвежата крохотными и больше похожими на голых крыс без хвоста, чем на тех детенышей, что привык видеть Артес. Вот будет ему разочарование-то. Артес так расчувствовался, что поцеловал ее в живот.
— Ну, все, идем-ка, поможешь, — за ухо потянул его Яннари, подозревая, что умиляющийся муж может так еще долго. — Леда, травы я тебе сейчас заварю.
— Хорошо, идем, — Артес и его наградил поцелуем, правда, за ухом. — А скоро твой праздник. Готов?
— Готов.
Ох, обидно было немного — все красивые будут, а он стриженый. Но Яннари напоминал себе, ради чего гриву отрезал, и отпускало.
— Нашли семью, которая тебя примет — главный охотник селения согласен.
— Ого, с чего бы безродному рогачу такая честь?
— Как знать, может, ты ему понравился…
Яннари задумался, а после ужина утащил мужа в гостиную, поговорить, пока челночок мерно скользит меж нитями утка и основы, выплетая узор по воле единорога.
— Расскажи-ка мне, Аро, есть ли у медведей такое, что дети из одной семьи обязаны перенять занятие родителей?
— Да вовсе нет, — слегка удивился Артес. — Ежели нет склонности, что перенимать?
— То есть, охотником мне становиться не обязательно?
— Нет, конечно же. Тебя и заставлять не станут.
— Аро, а что сделали с Маликом?
— Наказали его, медовые ушки.
Яннари посмотрел на него, склонив голову к плечу, понял, что иного ответа не добьется и решил зайти с другого бока.
— Его дед травы хорошо знает, но он, наверное, на меня очень сердит…
— Не сердит, его тоже наказали. Его идея была.
Единорог нахмурился, внимательно рассматривая резной узор на кроснах, вздохнул: очень уж расплывчато говорил Артес. В клане Сизого Дола обоих в самом деле наказали бы очень серьезно, но какие наказания в клане Западного Леса, Яннари не знал. Догадаться, что несостоявшийся насильник поплатится, по меньшей мере, головой, не составило труда. А вот насчет травника Яннари не был уверен. Хотя, если Ледана рассказала родным, что вылечить ее было возможно уже давно…
— А почему ты меня расспрашиваешь, рогатик?
— У клана же есть другой травник, тот, кому доверяют?
— Конечно, травница есть. Что-то попросить хочешь?
— Ну… да. Хочу научиться лечить. Я немного знаю растения, те, что используют единороги.
Артес кивнул, соглашаясь с тем, что узнать про травы всем будет полезно. Вообще, медведи все в какой-то мере знали лекарственные растения, умели их применять. Травник просто занимался этим постоянно, не отвлекаясь ни на что иное. И, конечно же, обучал преемника. Вот у травников это было обычно семейное дело, но не всегда. Малик, насколько знал Артес, больше к охотникам бегал, чем рассказы деда слушал. Потому старик и взял себе ученицу, теперь оставшуюся главной травницей клана. Она не была из его рода, лечила на совесть, хотя и только последние два года, когда старый Матуш счел, что она готова к работе. С ней Артес и собирался познакомить дорогого муженька. Если Яннари это интересно, пусть учится. Кому в травках и разбираться, если не рогатику?
— Вот на празднике вы и встретитесь, — пообещал медведь.
Яннари предполагал, что и с дедом Малика тоже встретится, потому предвкушение праздника было слегка омрачено этим ожиданием.
— В общем-то, ничего тебе особо делать не надо. Просто тебя спросят, согласен ли ты стать сыном Тарена, скажешь «да».
— Хорошо. А какой он, этот Тарен? Расскажи.
— Он… он лучший наш охотник. Немногословен, неласков, но за семью всегда горой встанет.
— Почему он согласился, как думаешь?
— А кто его знает, может, всегда семью большую хотел. У него две дочери и сын.
Яннари подумал, что хотел бы сначала поговорить с этим Тареном, посмотреть, что за оборотень.
— А сына его ты уже видел, — ухмыльнулся Артес, — он мне глаз подбил.
— За то, что ты мне рог отпилил? — засмеялся Яннари.
— Ага. Торас такой, коль видит несправедливость — тут же лезет вперед. Ну, бывает, и получает промеж ушей.
— Но вы ведь помиритесь? — заволновался единорог.
— Помиримся, конечно. Но ты учти, что Торас на правах старшего брата тебя теперь опекать будет.
Яннари слегка опешил. Брат… Еще и старший. Интересно, каково это.
— Мы с ним в один год родились, так что Торасу столько же зим, как и мне. Вместе росли, и за Ледану иногда дрались.
— А то, что она замужем за тобой — не проблема?
— Нет, — усмехнулся Артес. — Помнишь, невеста у меня была? Вообще, ей двое подходили, я и Торас, мы и посватались одновременно. Кана выбрала его, а ее родители — меня. Теперь-то им ничего другого не останется, кроме как разрешить им пожениться.
— Здорово же, — искренне обрадовался Яннари.
— Вот потому я и не переживаю. И с приемным отцом для тебя согласился сразу.
Яннари запарил травы для Леды, понес ей. Медведицу пришлось будить, и то не добудился, поил так, в полусне.
— Чем ближе роды, тем больше сна, — пояснил Артес.
— А рожать-то она как будет?
— А во сне и будет. И вылижет, не просыпаясь, и пуповину перекусит. А уж перевязать пуповину сам сможешь?
— Смогу, наверное, — неуверенно пробормотал Яннари.
— Крови же ты не боишься?
— Нет, конечно, — возмутился единорог.
— Вот и хорошо. Идем спать, а? Потом доткешь.
— Да мне совсем немножко осталось. Смотри, последние рядки узора остались.
— Ладно, давай, — Артес улыбнулся, почесал руку.
Мир вокруг выглядел странно, как-то нечетко, что ли. Раньше, без браслета, даже в людской ипостаси он невольно использовал частичный оборот, усиливая нюх, слух, зрение. А сейчас словно ослеп и оглох. Яннари погладил его по руке:
— Плохо? Потерпи, к этому привыкаешь. Но слишком долго носить будет тяжело.
— Главное, перетерпеть зиму и весну, а там уже привыкну к медвежонку, он ко мне привыкнет.
Яннари обнял его, потерся щекой о плечо.
— Идем спать, в самом деле, я завтра дотку.
Артес подхватил его на плечо, понес в кровать. Ледану сейчас и тревожным колоколом не разбудишь, хоть пляши рядом, хоть пой, хоть любись. Главное — ее не задевать даже пальцем. Хорошо, что кровать большая. А еще можно бросить под ноги пару шкур потолще, уложить Яннари на кровать, а самому встать перед нею на колени, так и вылизывать мужа сподручнее.
Артес словно торопился мужем успеть насытиться, прежде чем Ледана погонит медведя подальше, чтоб запахом не раздражал. Да и вообще, ему нечасто перепадала такая радость, как согласный на все единорожек, тихонько стонущий и царапающий плечи, вплетающий пальцы в волосы, чтобы потянуть вверх с хриплой и неразборчивой просьбой. Потому и не спешил, глядел — и наглядеться не мог, как выгибает Яннари с каждого в нем движения, как мечется по постели, губы кусает. И накрепко сжимал в объятиях, изливаясь в сладко-сладко стиснувшее его тело.
Зацелованный и заласканный Яннари был уложен в тепло меж супругами, укутан потеплее. Сверху прыгнула кошка. Он почесал Половинке горлышко и за ухом и уснул под ее переливчатое мурлыканье. А Артес, время от времени ежась от того, что по жилам пробегали огненные мураши, прогоняя сон, лежал и думал, засыпало ли кровь на площади свежим снегом? Вроде, после казни уже не одна метель пролетела. И как Яннари отреагирует, когда узнает, что случилось с Маликом и его дедом? Может, не спросит? На это надежды было мало. А ведь, если он спросит, ему ответят, кто убил травника и его внука. Рассердится? Испугается? Испытает отвращение? Иногда он понятия не имел, как поступит его муж. Слишком мало еще друг друга знали. Огненные муравьи, наконец, тоже умаялись бегать туда-сюда и задремали, давая возможность отдохнуть и Артесу.


9. На Солнцеворот рожденные

Утро дня Солнцеворота выдалось замечательно-ясным, небо над вершинами старых деревьев было совершенно безоблачным, снег оглушительно скрипел под шагами, мороз щипал за нос и щеки, уши Яннари прятал под теплейшей песцовой шапкой, все остальное — под длинной шубой из волчьего меха.
— Меховой рогатик, — посмеивался Артес.
Единорог только фыркал: называть его рогатиком еще года три несправедливо.
В селении уже все успели собраться к тому моменту, как семейство добралось по заснеженным тропам. На площади уже сложили большой костер, вытащили огромную сковороду размером с тележное колесо, если не побольше, женщины в таком же огромном горшке мешали тесто. Совсем не такое, как готовил Яннари, так и блины будут совсем другими — у медведей они толстые, чем-то похожие на медовые соты — такие же пористые и едятся обычно с медом. Яннари уже успел попробовать их, Леда готовила, ему даже понравилось. Сегодня женщины будут печь такие на все селение. Каждому роду, каждой семье — по блину.
К ним подошел степенный полуседой гигант, кивнул Яннари.
— Идем. Я Тарен.
Единорог оглянулся на мужа, и Артес кивнул ему, чуть подтолкнул к медведю. И Яннари пошел следом, через десяток шагов попав в объятия Тореса, радостно затормошившего будущего брата:
— А вот и ты, рогатик. Ну, как ты? Все хорошо? Никто тебя не обижает?
— Нет-нет, — Яннари даже засмеялся. — Все у меня хорошо, только не тряси меня как медведь грушу.
За время, что они прожили с Артесом и Леданой, он привык к тому, что его тискают, и не пытался вырваться. Хотя оказаться в совсем чужих руках было странно. И немного страшно.
Обряд начался вскоре после того, как всех оделили блинами. Пока они не были разделены на кусочки, Тарен поставил Яннари перед собой и опустил ручищу ему на плечо.
— Яннари без рода, согласен ли ты войти в мой род?
Единорог вспомнил, что говорил ему Артес, сглотнул ком и громко, опасаясь «дать петуха», ответил:
— Да!
Охотник кивнул ему, оторвал кусок блина, что держала его супруга, и продолжил, вручая его Яннари:
— Пред кланом, пред Богом-Покровителем всех Двоесущных, ввожу Яннари, мужа Леданы и Артеса, в свой род и в клан Западнолесья. Нарекаю его сыном мне, братом детям моим, я сказал, Тарен Быстрая Стрела.
— Мы услышали, — даже не особо вразнобой отозвались все семьи.
— Я тоже услышал, — буркнуло сзади. — Пусть будет так. Единорог из клана Медведей, ну надо же. Хотя это и неплохо.
Яннари повернулся. На них смотрел какой-то среброволосый парень, трепетно обнимавший чашу, от которой несло медовухой. Единорог сердито сощурил глаза, оскалился и сморщил нос. Среброволосый ухмыльнулся:
— Все еще мечтаешь оторвать мне что-нибудь и покусать, маленький упрямец?
Яннари слова сдержал при себе. Бог подошел, стянул с него шапку и погладил по голове.
— Отныне ты на Солнцеворот рожденный. Так лучше, — загадочно сказал, хлебнул медовухи и растаял.
А вокруг ахнули, к единорожку подбежали Артес и Ледана.
— Яни, твоя грива!
Тот принялся ощупывать голову.
— А… Моя грива? Грива моя!!!
Полуночно-черная, с медным отблеском в глубине прядей, грива тяжелой волной стекала ему на спину, все такая же длинная, словно никто и не резал ее. Артес добыл где-то ленту, протянул ее мужу.
Праздник получился настоящим, радостным. Яннари позабыл и о травнике, и о том, что он в чужом клане, только-только ставшем родным. Его закармливали медом и сушеными фруктами, знакомили со всеми в клане. Торес оказался жизнерадостным мишкой, его сёстры — младше самого Яннари на два и три года, такими же общительными. Они затеребили единорожка, расспрашивая, что он любит, что он ест, чем занимается, удобно ли с такой гривой. Он сам не заметил, как рассказал им о себе едва ли не больше, чем супругам. Леда с Артесом, впрочем, тоже весьма внимательно прислушивались к тому, что повествует Яннари.
— Бедный мальчик, как же ему простого тепла семейного не хватало, — шепнула Леда.
Артес, было, вскинулся, но она усмехнулась:
— Не телесной любви, дурень.
— А чего?
— Да просто семьи, родичей.
Подумав, он согласился. Сам помнил, как хотелось братьев и сестёр, как завидовал друзьям, когда понял, что их родичи — это не его семья. Пусть теперь Яннари будет счастлив, получив себе еще больше родных не по крови, так хоть по духу оборотней. Единорожек радостно причастился блином новой семьи, а потом разделил и с Артесом и Ледой данный уже им блин. Медведи закусили медом.
— Идем домой?
— Да, домой, — Яннари сиял.
Вроде бы ничего такого особенного не случилось, но у него снова был род и грива. И то, и другое значило очень много.
— Ты не единорог, ты светляк, — уверил Артес.
— Эй, у меня зад не светится!
— Дома проверю.
Яннари фыркнул и слегка покраснел. Ледана отвесила старшему мужу легонькую затрещину.
— Ой, молчу-молчу!
— Да я и не против, — шепотом, потянув Артеса за волосы, чтоб нагнулся, сообщил Яннари. — Только не ори об этом на весь лес.
— Молчу, — Артес облапил его.
— Вот и молчи. Баню затопишь?
— Затоплю, — кивнул Артес. — И тебе ее малость выстужу.
— И ко мне потом придёшь?
— И оближу. Всего-всего.
Леда посмеивалась, прекрасно слыша этот сговор.
— И тебя оближу, мохнатая, — уверил Артес.
— А оближи, — внезапно согласилась медведица.
— Всю-всю, — закивал Артес.
Неудивительно, что до дома он дошёл с немалым трудом, почти вожделенно поглядывая на сугробы у тропы. А дома тут же сгреб обоих и поволок на кровать. И никакие увещевания не услышал бы, Яннари не стал и пытаться. Артес и так-то был до ласк злой и охочий, а под зачарованным браслетом — еще охочее. Не успели они с Ледой и глазом моргнуть, как уже были раздеты и уложены на широкую супружескую кровать. А дальше обоим оставалось только покориться неутомимому напору старшего мужа, успевавшего приласкать обоих чуть не одновременно.
— Круглогодичный гон, — фыркнула после Леда. — Хотя я только рада.
Яннари вообще сказать ничего не мог, лежал, приткнувшись к её боку, и отдыхал.
— Не круглогодичный он у меня. Это все вы, — хмыкнул Артес. — Не удержаться никак.
— Это кто-то до сладенького дорвался, — рассмеялась медведица. — Идите уже… в баню, я спать буду.
Артес поспешил утащить единорожка в баню, чтобы отпарить его там, прогреть, как следует. И не только: удержаться, в самом деле, не было никакой возможности, только не тогда, когда перед тобой такое соблазнительное создание лежит, в чем мать родила.
— Нет, — Яннари толкнул его на лавку, — сядь. Я сам хочу попробовать.
Артес послушно опустился на лавку, вцепился в ее края. Вот тебе и скромный единорожек… Не то, чтобы он не был рад, но неожиданно же! А ещё очень желанно, сам же хотел, чтоб Яннари поскорее отучался стесняться. Тот за дело взялся аккуратно, вдумчиво, припоминая, как его ласкал сам Артес. Медведь тихо взвыл и покрепче вцепился в лавку, чтоб не хвататься за его гриву.
— Все правильно? — наивно уточнил Яннари, на мгновение отвлекшись.
— Да-а-а… Ещё, солнышко…
В начале их семейной жизни Артес мечтал, что услышит, как Яннари просит его продолжать, и вот — просил сам. Единорог продолжил, постепенно увлекаясь. Оказывается, это… возбуждает, когда ты сам так кого-то ласкаешь. А если ещё и частично в обороте… Язык длинный, далеко достаёт. Лавка под пальцами Артеса поскрипывала. А ещё Яннари очень хотел попробовать, как это, когда сверху, затем и плошку с маслом поближе утянул. Пальцы в него окунул и принялся ласкать так же, как Артес его ласкал всегда перед тем как взять. Медведь не протестовал, только ноги раздвинул, чтоб мужу было удобнее. Яннари очень боялся сделать ему больно, потому все делал медленно и осторожно. Не понимай Артес причин, решил бы, что муж издевается.
— Быстрее… Ну же, рогатик.
Единорог оторвался от облизывания его, как медовых сот, поглядел, запоминая, как оно со стороны-то смотрится.
— А больно не будет?
— Не будет, Яни.
Яннари все равно не торопился, хотя Артес и видел: хочется ему, хочется поскорее. В людской ипостаси его уд был не так уж и мал, несмотря на общую стать, ещё и потому он осторожничал. Однако все же преодолел и робость, и легкий страх. Еще и сам Артес как мог его подбадривал. Потом уже связно не получалось, только хриплыми стонами. И добро, что обручье не давало обернуться, а то изодрал бы всю лавку когтями. И как только не помешался, пока хрипел под мужем любимым? Не держи его Яннари до синяков крепко — и себя бы потерял.
Потихоньку пришли в себя оба, искупались. Баня остывала, пришлось возвращаться в дом, сохнуть у печи, пить горячий травник с медом. О том, что сейчас было, оба молчали. Артес слегка косолапил с непривычки, но был доволен. Хорошо, что Яннари решился. И просто так — хорошо. Ещё немного опыта, и будет ещё лучше. А то не дело это — постоянно холку подставлять. Не девка же. А сам он таким не морочился.
Яннари пристроился к его боку, обнял, потом вдруг потянулся и лизнул в щеку.
— Ты чего? — удивился Артес.
— Так, просто. От тебя вкусно пахнет.
— Так помылся же.
— Вообще. Сейчас слабее, из-за людской ипостаси, а без обручья — вку-у-усно. И кожа солёная чуть-чуть. Тебе не больно?
— Нет, медовые ушки, мне хорошо.
Надо было бы приготовить ужин, а то что там было того блина? Но оба сидели, не шевелясь, впитывая тепло друг друга, словно это было важнее всего. Застонала кровать под весом перекинувшейся Леданы, медведица глухо заворчала, не просыпаясь.
— Скоро уже? — шепотом спросил Яннари, хотя можно было и не шептать, Леда спала очень крепко.
— Недельку, наверное. Хотя ребенок не от медведя, все может быть иначе.
Медведица снова глухо взрыкнула, разодрала когтями матрас. Яннари подхватился: чуткий нос учуял что-то неправильное, да и никогда раньше медведица не ворочалась во сне, по крайней мере, не так. Занавеска на всходе в горницу отлетела с его пути едва ли не сама собой. Ледана лежала на боку, тяжело дыша и время от времени жалобно взревывая.
— Артес, она рожает!
У Яннари затряслись руки и ослабели колени. Он осторожно присел рядом, потрогал горячий сухой нос медведицы и нахмурился, отбрасывая все страхи и мысли: что-то было не так. Раньше он никогда не трогал рожениц, не только медведиц, но и кобыл. Но внутри зрело понимание: что-то не так, нехорошо.
— Не рожает, — подтвердил и Артес. — Медвежонок перевернулся.
— Это плохо? Хорошо? Я не понимаю…
— Он не выйдет. Застрял.
— И как помочь?
Хоть Яннари примерно и представлял, как. Слышал однажды, как слуги на кухне рассказывали о трудных родах одной из молоденьких кобылок, которой целительница селения помогала перевернуть неправильно идущего жеребенка, сунув руку прямо в родовой путь. Правда, это не спасло его — слишком промедлили с помощью.
— Перевернуть его надо. Но не знаю, как. Я видеть — вижу, но не больше.
— Значит, будешь смотреть.
Яннари промчался вихрем по дому, отыскивая все, что требовалось. Была в их запасах небольшая пузатая бутыль, привезенная, наверное, с Большой ярмарки: ни медведи, ни единороги не делали такое крепкое зерновое вино, что его можно было поджечь. Этим вином он полил себе на руку, от самого плеча до кончиков пальцев.
— Смотри и говори, что мне делать. Вернее, правильно ли я делаю.
Артес внимательно уставился на Ледану.
— Хорошо. Он не так уж и далеко…
— Не хорошо, придется вернуть его назад, чтобы суметь развернуть…
Казалось бы, не могут родовые пути быть слишком длинными, но Яннари пришлось погрузить руку в лоно, истекающее какой-то влагой, смешанной с кровью, почти по локоть, чтобы очень осторожно развернуть медвежонка не поперек, а вдоль.
— Вот. Теперь все хорошо. Он уже жаждет появиться.
Яннари, обмирая от дикой мешанины чувств, тоже это знал, принимая на ладони крохотного голенького и слепого медвежонка.
— Она должна его облизать.
Ледана и сама потянулась к сыну, лязгнули страшенные клыки, перекусывая пуповину.
— Здравствуй, Арвис, — шепнул единорог.
Имя выбирали вместе, и это значило «Отважный». Медвежонок издал писк, приветствуя мир. Яннари закончил с пуповиной, осторожно опустил кроху к материнскому пузу, помог найти сосок в густой шерсти. Детеныш зачмокал. Его все устраивало в жизни, пока было молоко и теплый живот матери. Медведица еще раз тихо застонала, избавляясь от последа. Яннари собрал испорченную простыню, как можно аккуратнее вытянув ее из-под Леды и медвежонка: ее надо будет сжечь прямо сейчас, чтоб никакая хворь к ребенку и матери не прицепилась. Проверил внимательно, не будет ли у Леды кровотечения. Хвала Покровителю — обошлось.
Артес сидел рядом и смотрел на них. Медвежонок был смешной и нелепый. И даже ничем не пах.
— На самом деле, он пахнет, — тихо проговорил ему на ухо Яннари, догадавшись по движению носа мужа, что тот принюхивается. — Просто из-за обручья ты не чуешь. Нежно так, сладенько.
— Поверю на слово, — так же тихо ответил медведь.
Они вышли во двор, развели костер от уголька из печи, как положено было, сожгли простыню и послед до чистого пепла, и пепел Артес, с трудом выбив ямку в мерзлой земле, прикопал на огороде. Потом вернулись в дом, сготовили ужин и поели, уставшие, но счастливые ото всего разом.
Горница на время, пока подрастает малыш, становилась берлогой только для Леданы, так что Яннари заранее озаботился довольно широким тюфяком на чердаке, рядом с дымоходом печи, который давал хоть немного тепла. Артес, конечно, мужа грел, как мог, прижимая к себе. Но в итоге пришлось все же единорогу принять истинный облик и греть медведя. Пушистая шерсть спасала от холода, а длинная и густая грива укрывала еще одним плащом.
— Не замерзнешь? — волновался Артес.
— А ты? Я говорил тебе, кажется, что могу и на снегу спать.
— А меня ты греешь, медовые ушки, как я могу замерзнуть?
Артес уже уснул давно, а Яннари все лежал и переживал сегодняшний вечер, и внутри екало от понимания: останься Леда одна рожать, и умерли бы и она, и ребенок. Нет, не зря он настоял, где хитростью, где нахрапом, что жена должна жить в одном доме с ними. И никаких отдельных домов, и тут не Западнолесье, но хоть кто-то из них да услышит, коль поднять рев, придет на помощь. А если б Леда оставалась в своем «рабочем» доме, как хотела? Но теперь и она, и медвежонок будут в порядке. Яннари улыбнулся, вспомнив забавное существо, сейчас мирно спящее. Сын. Их сын. И ничуть ему не важно, что его крови в детеныше ни капли, зато божественной — с изрядной дурниной — половина. Родитель не тот, кто зачал, а кто воспитал. А он собирался воспитывать Арвиса со всей доступной строгостью, не переходя, впрочем, границ и не уподобляясь собственному приемному отцу.
Рядом завозился Артес, перевернулся, подставляя греть второй бок. Яннари подышал теплом на его шею, вытянулся так, чтобы лечь вдоль всего длинного, крупного тела мужа. Меховой полог задержит тепло, до утра не замерзнут, если только ворочаться не станут. Бог-Покровитель, кстати, вернув гриву, не отрастил Яннари рог до конца, так что он походил на жеребенка-трехлетку с едва-едва прорезавшимся рожком, на четыре пальца ото лба и совсем еще не острым. Яннари про себя ворчал и посмеивался одновременно: «Бодучему жеребцу Бог рога не дал». Ничего, отрастет. Артес улыбнулся сквозь сон, ощутив тепло. Любимый муж. Взаправду любимый уже.
Вставать обоим пришлось рано утром. Вернее, первым поднялся единорог, как и всегда, плотно укутал в полог Артеса, чтоб тепло не вышло, отправился разжигать наново печь, проверять, как там мать с новорожденным, готовить завтрак. Артес еще немного поспал, пользуясь тем, что дымоход стал теплым, и прижавшись к нему спиной. Ледана тоже спала, шумно дыша. Медвежонок барахтался, сосал ее и пищал, все — чуть ли не разом. Вот уж верно сказал Артес: та еще заноза в заднице будет, шебутной, уже сейчас видать. Ох, глаз да глаз за ним будет нужен. Ничего, справятся.
Яннари очень осторожно подобрался поближе: Леда могла и убить со сна, да и разума сейчас в ней может только на капельку больше, чем у него в гоне. Медведица заворчала, унюхав чужака.
— Прочь!
— Тише, Леда, тише, я уже ухожу. Скоро вернусь, принесу тебе каши с медом.
— Мед? Дай меда. Где детеныш?
— Сосет твой малыш, успокойся. Только не ворочайся, а то придавишь.
Яннари все же решился погладить медведицу по носу, прислушиваясь к ее состоянию. У Леданы все еще малость побаливало внутри. Да и спать ей хотелось весьма. Ничего, он уже наловчился кормить и поить ее полуспящую, справится. В медвежьем облике Леде требовалось мясо, но и все прочее тоже было необходимо, так что он мелко покрошил морковь, яблоки, куски мяса, залил все медом и пошел кормить этой смесью медведицу с рук, пока в печи доходила каша, а Артес, все же проснувшийся на запах еды, умывался.
— Как они? — сразу спросил медведь.
— Хорошо все, покушали, спят оба, — Яннари усмехнулся.
Он умудрился и медвежонка погладить, так что в здоровье сына не сомневался, а Ледана скоро совсем оправится, он ей недаром полную миску воды на своем роге настаивал с самого вечера.
— Он такой маленький. И на медведя не похож. На крота, скорее.
— Ничего, скоро и шерсткой обрастет, и глазки откроются. К тому же, мы не знаем, перешла ли ему многосущность Бога или нет. Вот и посмотрим.
— Надеюсь, нет, — проворчал Артес. — Как и дурость.
Яннари смешливо фыркнул:
— Ты же не разделял мое мнение о Покровителе.
— Так я его не видел до того момента…
— Мы с братьями-лисами общаемся часто, к храму от… — Яннари запнулся, мотнул головой и продолжил: — от Сизого Дола было ближе, чем от Западнолесья, вот жрец иногда и захаживал. А я с ним поговорить любил, они же с братом в юности очень много путешествовали по разным кланам, только не наемниками, как дядька Карим, а просто так. Но, знаешь, что я вынес из рассказов жреца о Покровителе? Вся его дурость и непонятные смертным поступки рано или поздно оказываются единственно верными. — Единорог задумчиво подергал себя за гриву и продолжил: — Я на него зол, конечно, но… если б не его веление, разве у меня появилась бы семья — вот такая, как сейчас?
Он принялся пересказывать Артесу свои мысли о том будущем, что, возможно, ждало его, не стань он мужем медведя. Артес обнял его.
— Что ни делается, медовые ушки, все к лучшему.
— Теперь-то я это понимаю и принимаю, а в день свадьбы было, знаешь, как страшно и обидно?
— Догадываюсь. Но я ведь по сердцу пришелся? — Артес пытливо заглянул ему в глаза.
— По сердцу, — усмехнулся единорог. — Когда рявкать на меня перестал. Ни на кого тебя бы не променял теперь. И Леду тоже.
Артес прижал его к себе так крепко, как только мог.
— Ну, что ты, — смутился Яннари, погладил его по спине. — Все ж хорошо.
— Очень. А вот как еще медвежонок подрастет…
Из горницы послышался писк медвежонка, и Артес весь обратился в слух, напрягся струной. Заурчала Леда. Снова пискнул медвежонок.
— Как же его погладить хочется, — пробормотал Артес.
— Потерпи, — Яннари понимал его, как никто, но ему хотя бы дозволялось прикасаться к детенышу, а Артесу — и того нет. — Вот придет Леда в разум, и позволит тебе сына погладить. Пока еще рано очень, да и кроха он совсем, меньше Половинки нашей.
Кошка, легка на помине, выбралась откуда-то из-за печи с задушенной мышью в зубах, гордо прошлась мимо мужчин, глядите, мол, хороша ли? И отправилась в сени, поедать добычу.
— Это еще с месяц ждать. А потом еще он оборачиваться будет.
— Когда он станет оборачиваться, и Леда тоже, ей ведь его кормить в любой ипостаси надо. А я тебе к вечеру травки настою, искупаешься, запах совсем отобьешь — и посмотришь на них.
— Хорошо, — просиял Артес.
— Яни, — позвала Леда.
Единорог кинулся к ней. Кто знает, что могло случиться? Заранее сердце екало.
— Подержи детеныша, пока встаю. До ветра схожу.
— А Аро можно? Только посмотреть, — Яннари бережно подхватил медвежонка на ладони.
— Только посмотреть!
Ледана сползла с кровати, потянулась и побрела наружу. Они оба знали, что медведица учует запах Артеса на сыне, если нарушить запрет, так что тот не стал подходить слишком близко, зато шею вытянул, как гусак, разглядывая смешной, почти безволосый комочек, пищащий и тыкающийся в ладонь Яннари, пытающийся сосать его палец.
— Какой кроха. И так попискивает.
Вернувшаяся Ледана фыркнула, взяла сына в пасть и унесла. Мужчины занялись обычными домашними хлопотами: накормить живность, убраться в сарае, проверить, не наколоть ли дров, не наносить ли воды. Яннари поставил тесто на хлеб и пироги, вытащил из ледника увесистую рыбину: Артес все же оказался прекрасным рыбаком, удачливым, а вот охотником — не очень, или, вернее было бы сказать, его охотничья удача не разменивалась на зайцев или тетеревов, посылая ему или ничего, или сразу косулю. А тут уж он не подвел, так что мяса на леднике тоже лежало еще изрядно.
— Аро, ты бы дядьке Кариму пирожков и молока отнес, что ли? В гости звать пока нельзя, он и сам понимает.
— Собирай корзинку — отнесу, — согласился Артес.
Ягодка хорошо доилась, хотя Яннари думалось, что неплохо было бы пристроить отдельный курятник, ведь весной он точно прикупит на ярмарке пару наседок, чтоб были цыплята, и еще парочку коз: ребенку будет нужно и молочко, и творог, и ряженка. И от идеи завести гусей он тоже не отказался. Планов у Яннари было великое множество, хоть разорвись. У Артеса их было меньше — огород да запасы ягод и меда. А еще ведь переносить мастерскую, а для этого сил двух оборотней будет мало, но помогут товарищи, поможет названный брат Яни, да и отец в стороне не останется. И надо ребенку игрушки и какие-никакие качели спроворить. Он и дерево присмотрел неподалеку от дома, чтоб с крыльца видать было и бежать недалеко.
Яннари испек пироги и хлеб, бережно завернул пяток рыбных расстегаев и столько же с ягодами, да каравай хлеба, да крынку с молоком, сложил в короб.
— Дядька обрадуется, — закивал Артес. — Принесу от него зайцев.
Яннари поцеловал его напутственно и проводил до калитки, вернувшись к своим делам: еще не вся и даже не половина шерсти спрядена и соткана, он и вязанием еще не занялся толком, а ведь обещал и Леде, и Артесу носков да варежек навязать. Артесу сейчас оно особенно пригодится. Без медвежьей шерсти и запаса жирка.
Старик-северянин очень обрадовался домашней пище, поцокал языком на обручье Артеса, но осуждать не стал — чужая семья, нечего лезть. Нагрузил бурого целым мешком дичины, связкой сушеных грибов и отправил восвояси.
— Рогачу мой поклон передай. Хороший у тебя муж, умница.
Артес рассиялся, закивал и поспешил домой, а Карим стоял у землянки, глядел ему вслед и вспоминал то, чего вспоминать не след было, да разве ж памяти прикажешь?


10. Не все счеты сведены

Дни полетели за днями, вроде бы, обычные, все дела давно и хорошо известны, но с появлением Арвиса что-то изменилось. Словно в доме стало чуть теплее, и печь тут была совсем ни при чем. Артесу еще несколько раз удалось посмотреть на сына. Один раз даже подержать под присмотром Леды. Медвежонок быстро рос, потихонечку превращаясь в маленькое подобие тех детишек, что были привычны взгляду медведя. И это его несказанно радовало. Сказать по чести, Артес в глубине души опасался от Бога-Покровителя какой-нибудь нелепицы, вроде того, что истинный облик малыша останется таким же страшным, как в момент его рождения. Но нет, тот рос, покрываясь серебристо-серым мехом. И обоих отцов бесстрашно обнюхивал и пробовал на зуб и коготь. Надо же было точить крохотные молочные клычки? Яннари щеголял покусанными пальцами, но только усмехался. Артесу приходилось хуже — даже запертые чарами, его инстинкты не спали, так что он пару раз схлопотал от Леды, стоило только в голосе прорваться рычанию.
— Я ж ненарочно!
— Так и я любя, — рычала жена.
Яннари следил, чтоб никто никого «любя» не покалечил, разводя их в стороны, когда рычать слишком громко начинали оба. Как ни странно, маленького по сравнению с ними единорожка беспрекословно слушались все.
Сын шел к Артесу на руки, ничуть не боясь. Сам Артес вспоминал, что первое время, когда «познакомился» с Арлой, очень боялся того, и только годам к шести перестал.
— Он необычный ре… Мой палец!
Яннари, хихикая, осторожно высвободил руку Артеса из острых, как иголки, зубов медвежонка.
— Идем, Арви, мама покормит тебя. Леда, а можно дать ему чищеную морковку, пусть погрызет?
— Дай, — кивнула та. — Вреда не будет. Сплошная польза.
Арвис с радостью принялся мусолить очищенную морковь, играя с нею в уголке кухни на теплых шкурах. Ледана, обернувшись, взялась готовить, Яннари же устроился рядом с сыном, занявши руки вязанием. За вьюжень он навязал носков, рукавиц и безрукавок на всю семью, включая Тарена, его жену и детей, и дядьку Карима.
— Теперь зимой можно и не оборачиваться, — смеялся Артес.
Сам он, рассмотрев, какое полотно Яннари умудрился наткать, нашил ему рубах и штанов, и Леде, и даже себе обновок. Любо-дорого поглядеть было, как сноровисто орудует иглой. Сейчас вот сидел рядом с мужем и шил рубашонку, как на годовалого человеческого детеныша: когда сын начнет оборачиваться, примерно таким он и будет. Да не с новья шил, а свою старую порезал, как и полагается для таких малышей. А вот как подрастет Арвис маленько, так и ему начнут новое шить и оберегами детскими расшивать.
Леда посматривала на них, улыбалась — семья. Дружная и теплая. И даже отец-медведь с сыном ладит сразу же после рождения. Она присматривалась, не станет ли старшему мужу в обручье нестерпимо? Тогда уж проще снять, чем мучить. Но Артес, ежели и было ему неприятно, стойко терпел. Яннари потихоньку добавлял в любое его питье по крохотной щепотке порошка из своего рога, видимо, еще и это спасало. Ну и то, что единорожек охотно помогал скидывать злость, переплавляя ее в страсть. Несколько раз Леда замечала, как Артес слегка косолапит после таких вот «банных походов». Однако она была умна в той мере, чтобы не заострять на этом внимание. Только про себя посмеивалась — объездил единорог медведя.
Честно признать, Ледана боялась, что зимой Яннари будет чахнуть, но нет. Раз в день он точно оборачивался, чтобы размять ноги и поесть зерна и сенца, и в истинном виде лоснился и блестел длинной гривой. Да и в людском обличье из тонкокостного подростка потихонечку перерастал в дивной красоты юношу. Ничего женственного не было в его чертах, несмотря на косу и общую хрупкость. Наоборот, надень вместо привычных ему одежд кожаную броню, убери волосы под черный или синий намет — и только дурак не признает единорога из клана Черного Ветра. Ледана однажды видела такого — пришел на ярмарку с обозом богатого купца, привезшего удивительно тонкие, летящие ткани, серебряные безделушки и баснословно дорогие стеклянные зерцала в резных оправах, чтоб обменять их на пушнину и местную крапивную и льняную ткань, считавшуюся целебной.
— Красавцы вы мои, — усмехнулась она. — Еда готова. Осталось немного, скоро уже и весна наступит, трава появится. Свежая.
Яннари аж ржанул от избытка чувств и предвкушения.
— Скорей бы! Одуванчики! Осот! Мокрица! Крапива! Вкуснотища!
— Скучаешь по зелени? — Артес отложил шитье. — Ничего. Скоро уже. И зверьки проснутся… и птицы, и лягушки.
— Ага. И комары, — фыркнул Яннари. — Но я в самом деле соскучился по зелени. Надо будет у сизодольских выменять семян кое-каких, у вас, вроде, не сеют астролику и заячьи лапки?
— Нет вроде бы. Не припоминаю, — Артес задумался.
— Майла-керо обещала еще много семян дать и рассадой поделиться.
Звать приемную матушку матерью Яннари все же не мог или не хотел, так что говорил о ней и Тарене исключительно так, хотя было видно, что названая семья ему нравится, привязывается он потихоньку и к Торесу, и к его сестричкам, и особенно к Майле.
— Значит, перетащим растения и семена по весне, как огород вскопаем.
Снега зимой было много, Яннари радовался: напившаяся вдоволь талой воды земля будет хорошо родить. Тревожило только то, что по весне озеро могло и разлиться, хотя огород они городили вроде бы повыше возможного разлива. А когда вода уйдет, можно будет землицу еще и илом удобрить.
— Руки окрепли малость? Вспашешь огород на мне? — Артес глянул за окно. — Солнце…
— Вспашу. А не погулять ли малость? Арви укутаем тепло.
Медведи согласились, что прогулка — то, что им сейчас нужно.
В засыпанном снегом лесу гулять было возможно только по протоптанным тропинкам, они даже издали увидели старика-северянина, но тот, поднявшись на задние лапы, потянул носом воздух, махнул лапой и тяжело потрусил подальше, учуяв запах детеныша.
— Когда-нибудь мы их познакомим, — пообещал Артес.
Яннари вздохнул. Карим был очень одинок, и вовсе не в нелюдимости было дело. Что-то заставляло старика жить подальше от прочих сородичей, подальше от каждодневной суеты большого кланового селения.
— Ты чего, медовые ушки? — муж заметил его вздох.
— Я все думаю — почему дядька Карим ушел в наемники? Любопытство, говорят, кошке усы припалило, а у меня из головы нейдет — ты на безрукавке дядьки клановый знак видел? Если б он изгнанником был, его б не носил. Значит, сам ушел.
— А кто его знает, он сам о себе никогда ничего не рассказывал, — пожал плечами Артес.
Яннари сверкнул глазами, прикусил губу, и его муж понял: этот до правды докопается. Только вот потом-то что?
— Не надо, Яни. Есть прошлое, которое не стоит ворошить, а то как полыхнут угли из-под пепла…
Яннари шумно подышал и согласился, что не стоит, наверное, лезть к Кариму. Любопытство в нем было, и было неистребимо. Может быть, внезапно подумалось Артесу, та картинка, что нарисовал себе Яни, несбывшаяся его жизнь в сизодольском клане, была неполна. Вполне вероятно, что Яннари, подыграй ему судьба, не заполучил бы себе на шею хомут раннего супружества, а однажды просто ускакал бы за ветром, в поисках чего-то нового и неизведанного, наслушавшись рассказов лиса-жреца. На ярмарке единорожку наверняка понравится, заболтается со всеми подряд. О том, что муж может вдруг бросить все и умчаться на поиски приключений, Артес думал всю прогулку, хмурился, отвлекаясь, только когда его теребили.
— Так, домой, а то Арви замерзнет, — услышал и выплыл, наконец, из своих тяжких мыслей.
И понял, что дурень набитый — никуда Яннари не ускачет, если только не вместе с ними всеми. И дело-то вовсе не в громадной ответственности за мир между кланами, дело в том, что Яннари, может, и интересен мир за границами их леса, но здесь ему хорошо, а еще в том, что, как бы ни был любопытен единорожек, он твердо стоит на ногах, а не витает в облаках. У него в мечтах посадить сад вокруг дома, научиться травничеству, помогать клану.
— Возьму тебя с собой на клановую ярмарку, — сказал Артес вечером. — На весеннюю. Людей будет немного.
Яннари рассиялся, поцеловал его, наколол губы жесткими волосками — почему-то в людском обличье у Артеса стремительно образовалась кудрявая бородка и усы, и он, подумав, не стал мучиться и сбривать ее. Ему казалось, что с этой растительностью он выглядит более привлекательным. Может, и выглядел, у Яннари он почему-то не спрашивал, у Леды — тем более, жена могла и посмеяться, все же медведи редко настолько долго не меняли облика, чтоб у них росли бороды и усы. Сын по малолетству пока ничего сказать не мог, кроме урчания и писка. Артес примерно представлял, что будет, когда тот начнет оборачиваться: будет тягать его за эту поросль, как кота за усы. Придется беречься от цепких ручек, как получится. Правда, он надеялся к тому времени уже снять обручье. Его все равно придется не позже цветня снять — землю пахать-то. Ребенок уже пропах им и Яннари настолько, что медведь его воспримет как своего детеныша. Да и Яннари говорил, что запах малыша потихоньку меняется — еще молочно-сладкий, но уже не такой нежный, как раньше.
Сам Артес словно непреходящий насморк схватил. Ничего не чуял. Раздражение от этого факта ушло, зато потеря нюха начинала пугать. Медведь, который ничего не чует — обречен. И только разум говорил, что все это вернется, как только Яннари снимет с него обручье. С обручьем Артес свыкся, уже ничего не болело и не ныло. Просто мир был нечетким, ничем не пах, и собственное тело было таким неуклюжим. Забывалось это, только когда ласкался с Яннари, не важно, кто из них был сверху. В такие моменты Артес и вовсе терялся в вихре ощущений, в жарком мареве соития, забывая обо всем.
— Спать ступайте, — хмыкнула Леда. — И мы тоже спать.
Артес осторожно поцеловал ее — уже обернувшуюся — в нос, погладил довольного и сонного медвежонка и ушел наверх, ждать, пока Яннари к нему придет.

Лютень-месяц промчался, как всегда, с бурями, ломающими вековые деревья в чаще, с вьюгами, после которых Артес и Яннари выходили с лопатами, раскапывать двор и пробивать тропинку к роднику и вкруг озера — к берлоге-землянке старика Карима. Яннари очень тревожился, как тот переживает зиму, таскал ему молоко, хлеб, пироги, иногда — горшочек еще горячей каши с мясом и шкварками, травные настои.
— Не переживай, я медведь зимний, — гудел Карим, с наслаждением купаясь в снегу.
Он и в озере купался — была у него там прорубь, Яннари сам видел, как громадный медведь с искренней радостью плюхался в черную ледяную воду, уходил под лед, чтоб вынырнуть и сожрать выловленного карасика, а то и щучку. Яннари холодно было от одного этого вида. А Карим посмеивался и выглядел после таких купаний гораздо живее и веселее.
— Дядька Карим, а почему ты не возвращаешься в свой клан? — однажды таки набрался смелости спросить единорог.
— А делать мне там нечего, — Карим помрачнел сразу же.
Яннари бесстрашно (то, что поджилки при виде нахмурившегося исполина затряслись, знал только он сам) пристроился на обтесанном под лавку бревне рядом с ним, погладил сжавшуюся в пудовый кулачище кисть.
— Тебя же не изгоняли, Карим-керо.
— Не изгоняли, сам ушел, — согласился Карим.
— А почему?
Карим сидел, не шевелясь. Внутри аж дергало от поднявшейся мутью со дна души боли, но прикосновения тонких пальцев единорожка почему-то не давали этой боли прорваться грозным рыком, выместить ее на ни в чем не повинных деревьях, не приведи Покровитель — на самом любопытном мальчишке, так не вовремя взявшемся выпытывать.
— Потому что никто не держал больше. Умерла она.
Яннари поднялся, прижался к нему — только так мог обнять за плечи, погладил белые и от природы, и от седины волосы, перехваченные на лбу узорчатой повязкой — сам ее соткал и подарил, подглядев чужие клановые узоры на одежде старика.
— Прости, Карим-керо.
— За что, единорожек, ты же не виноват в том.
— Разбередил раны, вот и виноват.
Про детей даже спрашивать не стал — должно быть, жена Карима умерла, не успев подарить ему наследника. А то и невеста — не было на запястье северянина посеревшей, как у вдовца Арлы, вязи свадебного обручья.
— Лучше про семью расскажи, как вы там поживаете?
Яннари было неловко хвастать, а рассказывать, как у них все замечательно — значило бы именно это и делать. Но поделиться своим счастьем хотелось, как делился с окружающими своим теплом, ведь разделенная радость — радость приумноженная. Но Карим внимательно слушал, кивал и радовался за них.
— Я тебе меду принес и блинов, — спохватился единорожек. — Простыли поди уже! И травник с калиной.
— Ох, балуешь ты старика, единорожек, балуешь.
— Мне только в радость, дядька Карим. Я корзинку потом заберу, побегу домой, Аро с Ледой, наверное, волнуются, да и темнеет уже.
— Беги-беги, — усмехнулся Карим.
Единорог обернулся, взмахнул гривой и припустил по тропке, впрочем, не слишком быстро — боялся в сумерках споткнуться о присыпанный снегом корень.
— Стой, — послышалось из-за кустов.
Единорог шарахнулся, налетел на сосенку и обрушил себе на спину целый сугроб. Пока отряхивался и пытался проморгаться от снега, на тропу вышла медведица. Запах был знакомым, он, кажется, видел ее несколько раз — крутилась в компании с Торесом, видно, была из охотников.
— Вот ты и один…
Яннари задрожал уже не от холода: против крупной медведицы он пока еще ни силой, ни ростом не вышел, да и рог не отрос, толку с него, тупого и маленького, не будет. Он обернулся, вернулся на тропу.
— Что тебе надо?
— Посмотреть хочу, из-за кого Малик погиб.
— По собственной дурости он сгинул, а не из-за меня, — буркнул Яннари.
Темнело быстро, и он совершенно не хотел заблудиться в трех соснах на ночь глядя.
— Из-за тебя, — рыкнула медведица, приближаясь.
— Не подходи, — Яннари отступил на два шага. — И тебе за ним следом хочется?
— А что, сразу жаловаться помчишься?
— Мне и не придется жаловаться, Артес и Ледана сами все поймут.
— И что? За то, что с тобой поговорили и под хвост не лизнули, побежишь плакаться, чтоб с меня живьем шкуру сняли, как с Малика?
— Ч-что? — Яннари представил себе это и содрогнулся.
— А ты не знал? Отрезали языки ему и его деду, сняли шкуры и засыпали солью. Иди, жалуйся теперь!
— И де… — Яннари сглотнул ставшую горькой и вязкой слюну, закрывая рот ладонью.
Вот почему он травника не видел, а Артес сказал, что и его наказали.
— Я не знал, что так…
— Артес их казнил. Ради чужака, подстилки безрогой.
Это уже было слишком, и Яннари, только представив мужа с ног до головы к крови, согнулся под кустом, расставаясь с недавним ужином. Медведица расхохоталась и сгинула в кустах. Яннари обтер лицо снегом. Руки тряслись, ноги подкашивались, из головы не шли страшные картинки. И ведь понимал прекрасно: Артес был в своем праве. Но все равно было плохо. А еще хуже от того, что всему виной был он сам. Залог мира. Подстилка безрогая — даже для клана Сизого Дола. Он сел на снег, обнимая себя руками. Было плохо, так плохо, что он просто не знал, куда себя деть и что делать. Из-за него умерла мама — защищала от стаи голодных волков без спросу ускакавшего в лес двухлетку. Из-за него убили двух медведей. Из-за него Артес взял на душу эту тяжесть…
Сколько он так просидел, Яннари не знал, а холода не чувствовал — внутри было холоднее. Только услышал скрип снега под тяжелыми шагами и понял, что вокруг уже изрядная темень.
— Яни! — Артес окликал его издалека. — Медовые ушки!
Единорог обернулся, правда, это не помогло — видел он по прежнему плохо, да еще и слезы глаза застилали. Два шага вперед — один назад. Хоть домой не ходи, не хотелось сейчас объясняться, и понимал, что убегать — нельзя, тревожиться о нем станут, искать пойдут. Леде от ребенка никуда, а с Артеса браслет, кроме него, никто не снимет, а след он в людском обличье не возьмет. Еще и Карима поднимет… Куда ни кинь — везде клин.
— Яни, что с тобой? — Артес выбрался на поляну. — Тебе плохо?
Единорог жалобно заржал и шарахнулся, отбив и второй бок за сегодня.
— Ты чего? — удивился Артес, подошел ближе.
— Это я… Это из-за меня…
Единорог попятился, дрожа и всхрапывая: чудилось, что от мужа пахнет кровью.
— Что из-за тебя? — не понял Артес. — Яни, да стой же ты.
— Малик был виноват, но деда-то его зачем?!
— Так это он Малика и надоумил. И травы дал.
— Зачем? — простонал уже и вовсе ничего не понимающий Яннари. — Я-то им что сделал?
— Ничего, Яни, старые обиды, решили за весь клан отыграться.
Он, наконец, добрался до единорога, осторожно погладил по мокрой от слез морде. Яннари шумно принюхался, но от рук Артеса пахло только им, сыном и Ледой. Запах крови ему лишь почудился в расстройстве.
— Пойдем домой, холодать начинает, да и темно уже.
Вести единорога пришлось за гриву, он спотыкался, только сейчас Артес не мог просто взять и отнести его на себе — перекинуться в таком раздрае Яннари явно не мог, а медведю не давали чары обручья.
— Что такое? — встревожилась Леда, завидев их.
— Какая-то сволочь расстроила Яни.
Что больше всего злило Артеса — это его неспособность понять, кто именно. Узнал бы по запаху, так ведь нет.
— Яни, идем, я дам тебе молока с вареньем. И расскажешь, что случилось.
Рассказывать Яннари не хотел, лег у печки и затих, закрыв глаза. Артес уселся рядом, гладить его. Он боялся именно этого — что кто-то сболтнет или специально расскажет единорогу. Ну вот и добоялся. Теперь придется мужа успокаивать, и добро, если он сам отойдет, заспит страх и обиду. Завтра утром можно будет и поговорить, сейчас-то явно бесполезно.


11. Истоки вины и весенний гон

Утром Артес сам пришел будить Яннари.
— Просыпайся, медовые ушки.
Единорог спал беспокойно, то и дело вскидывался, постанывал во сне, раза три поднимался, чтобы попить воды, и раз — чтобы выйти до ветру. И поэтому утром просыпаться отказывался, пряча морду под гривой, спутавшейся и отчего-то сегодня тусклой.
— Яни, ты не заболел? — встревожился Артес.
Проснулась Леда, покормила полусонного сына, после снова свернувшегося в клубочек на согретой матерью постели, поднялась и вышла на кухню.
— Что такое, Аро?
Единорог глубоко вздохнул и вдруг раскашлялся. Сидение на снегу даром не прошло.
— Простыл.
Артес принялся его отпаивать травами и откармливать медом, укутал потеплее. До вечера Яннари поднялся на ноги только раз, опять по надобности. А у самого крыльца споткнулся на ровном месте и завалился в сугроб. Даже в истинной ипостаси он был горячим, как печь. Артес с Ледой отнесли его в дом, снова принялись потчевать травами. К ночи стало ясно: самим единорожка не выходить, нужно звать травницу. Яннари ослабел настолько, что уже не мог и кашлять, только булькало в грудине, да дыхание с хрипом и присвистом выходило из горла. Артес понесся в селение так быстро, насколько позволял облик. Назад вернулся верхом на медведице, которая стряхнула его с себя у калитки и в дом вошла уже человеком.
— Что с ним? — волновался Артес.
Травница шикнула на него и велела принести лампу, поставить горшок с водой в печь, приготовить миску и полотно, и больше не путаться под руками. И занялась своей работой, хоть прежде ей лечить единорогов в истинной ипостаси не приходилось. Ну да отличий немного. Артес недоумевал: как Яннари умудрился так простыть. О том и травницу спросил. Женщина хмуро покосилась на него.
— Простуда его вполне излечима, кроме того, единороги вообще очень легко болеют, если вообще болеют. Оборотень, рог и шерсть которого обладают исцеляющими свойствами, по идее, сам себе целитель. Так что не в простуде тут дело. Кто-то его обидел так, что мальчику и жить тошно.
— Не дядька ж Карим, — оторопел Артес. — И как это: жить тошно? А как же семья, дом? Опять что-то напридумывал…
— Того не знаю. Я только смутно вижу черную тень у него на сердце, да вину в душе. В чем таком рогатик может себя виноватить, то тебе знать положено, ты ж муж.
Артес развел руками. Он в душе не чаял, с чего там муж мается. Хотя…
— Да вбил он в башку себе, что в казни Малика виноват. Видать, у рогачей насильников журят да за гривы треплют.
— Может и так, да сдается мне, насильников у них вообще не водится — бабья много на одного мужика, тут впору рогачам от кобыл самим бегать, — усмехнулась травница.
— И чем я ему помогу? — тяжело вздохнул Артес. — Он не один в лесу жил, с другими кланами общался, да и не ребенок уже, ум свой имеет.
— Значит, не так все просто. Хочешь, чтоб муж на ноги встал — сиди с ним сегодня и говори. Даже если и имеется у Яннари ум, все равно объясни ему, что да почему сделано было.
Артес кивнул. Придется разъяснять, что ж поделать. Надо рогача на ноги ставить.
— А пока я ему больную кровушку маленько пущу, потом еще горицветкой напою. Хоть сил у него и нету, а придержи все ж.
— Держу, — согласился Артес, гладя мужа по морде.
Как травница и велела, после того, как она ушла, он устроил голову единорожка у себя на коленях и принялся чесать пальцами челку, тихо рассказывая о том, почему именно такое наказание выбрал вождь клана для Малика и его деда, да почему дедово стократ горше было. Артес надеялся, что муж слышит и все уразумеет. Видно, слышал-таки: бессильно опущенные ушки потихонечку подрагивали, потом и вовсе поднялись, настороженно развернувшись к медведю. Артес их лизнул, не удержавшись. Потом украдкой отплевывался от шерсти, думая, что в людской ипостаси они явно слаще и приятнее.
— Выздоравливай, мохнатые ушки.
Яннари гулко и все еще хрипло вздохнул, передвинул голову, утыкаясь бархатным храпом в его ладонь.
— Медвежонок без тебя тоже скучает…
— Прости…
— За что? — Артес гладил его морду.
— За дурость.
— Я тебя и таким люблю, рогатик.
Выздоравливал Яннари стремительно, уже к утру жар спал, хрипеть в груди перестало, он смог обернуться и обтереться смоченным горячей водой полотенцем. Видно, травница была совершенно права: болеет единорог только тогда, когда чует за собой вину до того ужасную, что не хочет жить.

Артес принюхивался с крыльца к погоде.
— Весна!
Половинка поддерживала его песней. К ее сожалению, до селения было далековато, чтобы хоть один кот отозвался на ее брачный призыв.
— Отнесем тебя туда, — пообещал Артес.
— И будет у нас потом целый выводок котят. Осьмушками и Четвертинками звать будем? — улыбнулся услышавший это обещание Яннари.
— А почему бы и нет? Да и, может, так перебедует, без кота. А, Половинка?
Кошка припала к обманчивому пятну солнечного света, пока еще не согревающего, на чисто выметенных досках крыльца, отвела в сторону хвост и страдающе закричала, прикрывая глаза и прижимая уши.
— Помнишь меня в гоне? Вот у нее тоже — гон, — Яннари присел, потрепал ее по загривку.
— Понятно, надо искать кота. А потом с котятами возиться.
— Ничего, котята — это неплохо.
Яннари тоже втянул в себя явственно пахнущий весной воздух, сосчитал месяцы с Солнцеворота и пригорюнился: скоро, на вторую весеннюю луну, и его постигнет такая же напасть, как сейчас Половинку.
— Ты чего, медовые ушки?
— Да вот, через три десятицы гон, сижу и гадаю — буду ли я хоть что-то помнить на сей раз?
— А чего бы и нет? Только вот… Что с обручьем делать, как поделим?
— Да как его делить? — усмехнулся единорог. — На меня наденем. А тебе пора привыкать без него ходить.
— Когда снимешь? — поинтересовался Артес.
— Когда Леду предупредим. Но, наверное, десятицы через полторы. Потерпишь еще?
Медведь закивал.
— Конечно, рогатик.
Яннари, казалось, быстро и полностью отошел от того, что случилось. Но так только казалось. Яннари простил Артеса, принимая его точку зрения на преступление Малика и его деда и их казнь. Но не простил себя за смерть своей матери, и это мучило и тянуло, так что однажды вечером он все же решился. Его семья должна знать, что он совсем не идеален.
Артес как раз возился с сыном, пытаясь посмотреть тому в рот и посчитать зубы. Яннари позвал и Леду, глубоко вздохнул и начал рассказ:
— Однажды зимой дурной двухлетка, получив от отца крепкий нагоняй за что-то, решил, что если он сбежит из дома, будет лучше. Выбраться за ограду Сизого Дола не составило труда, дети всегда знают все лазейки. А дальше маленький идиот помчался к лесу. Его беременная мать вовремя заметила, что сына нет, поспешила по следу. И успела как раз до того, как его окружила стая волков, подобравшихся слишком близко к жилью и учуявших беззащитную добычу. Она защищала сына, пока из селения не поспешила подмога, волков отогнали, детеныша и раненую кобылу принесли домой. Ее раны оказались слишком серьезны, наша травница не справилась. Думали, спасут хотя бы жеребенка, но он прожил меньше часа…
— Бедный жеребенок, — посочувствовал Артес. — Наверное, потом его обвинили в смерти матери?
— Никто и слова не сказал. Просто его отец, вождь племени, навсегда запомнил, что у него мог бы быть родной сын, и не родился.
— Так ты свою историю рассказывал? — Леда обняла его. — Бедный.
— Я виноват в ее смерти, понимаете? Я всем вокруг одни несчастья приношу…
— Угу, — Артес подкинул довольно заверещавшего сына. — Увесистые такие, кусучие, крепенькие.
— Ну и глупости, — Леда чмокнула единорога в макушку. — Никаких ты несчастий не приносишь.
Яннари в растерянности позволил себя тискать.
— Сам подумай, в два года какие мозги есть у ребенка? Не обижайся, но твоя мать тоже сглупила: стоило орать во все горло, что дите в опасности, пока бежала по следу, и не соваться одной за ворота.
Артес покосился на нее и фыркнул. Леда слегка покраснела, но вскинула голову и отчеканила:
— А я — умная и согласилась остаться у вас, а не встала в позу и не вернулась в свой дом.
— Умная-умная, — закивал Артес. — Яни, а ты уже начни верить, что мы тебя любим.
— А? Я верю…
— Вот и славно, — кивнул медведь.
— А вы меня, правда, любите? — спросил Яннари через пару минут.
— А ты сомневаешься? — удивилась Леда. — Конечно, любим.
Артес закивал. Через полчаса, вытирая мокрые щеки отрыдавшемуся и переикавшему мужу, Артес понял: наверное, это все скорый гон, мозги у единорога перестают работать правильно. Надо его почаще обнимать, гладить и говорить побольше всякого приятного.

Дни до начала гона и до снятия обручья Артес и Яннари отмечали вместе. Первый — с нетерпеливым предвкушением, второй — с толикой страха. Ждала и тревожилась и Леда. В доме на чердаке зеленела рассада, Артес осмотрел, починил и наточил плуг.
— А завтра уже снимешь обручье, — мечтал Артес, лежа вечером в постели с мужем. — Оближу медвежонка. Только бы в нос не вцепился, как я отцу.
— Ты укусил отца за нос? — Яннари не знал, смеяться или возмущенно фыркать.
— Вцепился и повис, — подтвердил Артес.
— Ну, Арвис уже знает твой запах, хотя в медвежьем облике он и станет немного сильнее и другим. Кроме того, мне кажется, ты сумеешь сдержаться и не рычать на сына. А обручье пойдем снимать подальше от дома, чтоб ты привык и отдышался, — единорог обнял мужа, притерся к нему: гон был все ближе и ближе, и это чувствовалось.
— Обязательно, — Артес сразу же перестал думать про обручье и свой нос.
Горячий, желанный и желающий, Яннари очень быстро начинал занимать все его мысли, особенно когда вот так терся об него и тихонечко постанывал, подставляя губы и горло под поцелуи. Пришлось немного сдерживаться, все-таки теперь их в доме было не двое. Артес представлял себе, что первым делом, обернувшись, сунет нос во все доступные и малодоступные местечки его тела, чтобы надышаться ароматом юного тела и чистого желания. А уж потом возьмет свое. А может, не только возьмет. Интересно, каков будет муж в гоне в качестве берущего? На всякий случай, стоило подготовиться. Ну, по-всякому. В прошлый раз Яннари был не в разуме, но так на то и первый гон. В этот раз все может быть иначе, но все равно на многое рассчитывать не стоит. Пока же Артес снимал приближающийся гон губами и руками.
— Возьмешь меня? — жаркий шепот на ухо обжигал, как и легкие укусы — Яннари нравилось прикусывать его кожу, тянуть губами за волосы.
Артес принялся исполнять просьбу, чувствуя, что у него тоже чуть ли не гон. Хотя у медведей его не было, чтобы до такого уж прям безумия. Чердак они за зиму обжили совсем, Артес знал, куда протянуть руку, чтоб взять горшочек с маслом на заживляющих травках. И он научился закрывать Яннари рот ладонью так, чтобы не тревожить спящих внизу Леду и сына. Самому же оставалось только губы кусать, вбиваясь в извивающееся от страсти желанное тело, целуя и прикусывая, оставляя следы, которые исчезнут до утра, глядя на тот, что уже никогда не исчезнет. Утомленного любовью Яннари он после обтер теплой влажной тряпицей. Им требовалось выспаться, чтоб завтра были силы. Снег с огорода почти сошел, скоро надо пахать. Наверное, у Яннари как раз кончится гон к тому времени. И Артесу понадобится еще с денек после него, чтобы в себя прийти.
Утро разбудило оборотня, словно пинком под толстый мохнатый зад. Проморгавшись, он понял, что снова снился сам себе в медвежьем облике. Ну, ничего, сегодня получит возможность перекинуться. Яннари уже встал, шебуршал на кухне, готовя завтрак.
— Доброе утро, медовые ушки. Как себя чувствуешь?
— Сонным, — Яннари зевнул и едва не вбил яйцо мимо миски с мукой. — Ох… Ты ж понимаешь, что это значит. Сегодня луна в полной силе.
— Понимаю. А что поделать… Голова не кружится?
— Нет, я просто словно мешок с мокрой шерстью — тяжелый и неповоротливый. После того, как позавтракаем, уведи меня подальше в лес, куда-нибудь на поляну, где уже есть трава.
— Хорошо, рогатик. Будет тебе трава.
Наверное, Яннари требовалось тоже восполнить силы, чтоб пережить гон без особого ущерба.
— Ну, что, сегодня? — Ледана, едва проснувшись и принюхавшись, понятливо улыбнулась и взглянула на Яннари очень заинтересованно.
— Все сегодня будет, — посмеялся Артес.
Яннари только привздохнул, он не предвкушал, и так знал, что вряд ли будет особо соображать. Но стоило только представить себя в супружеской постели с обоими, перехватывало дыхание. И он с трудом мог признаться самому себе, что хочет этого.
— Что такое, не хочешь? — удивилась Леда.
— Хочу, — от щек единорога можно было печь разжигать.
— А смутился-то как, — умилился Артес.
Яннари поднял голову, усмехнулся шало и смело, несмотря на очевидное смущение:
— Потому что вас обоих хочу. Одновременно.
— Это как? — слегка растерялся Артес.
Единорог потянул его за волосы, прижался губами к уху и объяснил, как, перемежая слова поцелуями. Медведь задумался, потом кивнул:
— Почему бы нет?
— Арви спать уложим в гостиной, в колыбельке, он уже большой медвежонок, — согласилась и Ледана. — Ну, поели? Ступайте уж.
Артес повлек мужа за собой в лес, разыскивать поляну, чтобы трава была посочнее и позеленее. И они даже отыскали такую, где мелкая зеленая кислица вовсю цвела желтенькими цветочками, отчего у Яннари аж глаза загорелись. Но первым делом он все же уколол палец булавкой и расстегнул браслет на запястье мужа. Артес перекинулся и помчался кататься по траве и обнюхивать лес. Яннари — пока еще в истинном облике — медленно щипал траву и цветы, аккуратно выедая все, что только было зеленого и желтого вокруг. Голоса весеннего леса, его запахи, краски вливались в кровь, словно возбуждающее зелье, но Яннари знал, что раньше восхода луны гон не возьмет над ним полную власть, а до того можно и нужно сдерживаться. К нему подскочил медведь, встряхнулся, расправляя весеннюю лезущую шерсть, лизнул в морду. Он ответил тем же, ухватил крупными зубами за ухо, чуть потянул. Потом принялся обнюхивать, фыркая в клочья шерсти. С осеннего гона Яннари подрос немного, залоснился и потерял жеребячью угловатость.
— Красивый жеребец, — оценил Артес, прислоняясь спиной к березе и с удовольствием почесываясь.
— Я после гона тоже линять буду, — ржанул Яннари. — А тебя напомни вычесать, как вернемся. Как раз до ночи меледа.
— Хорошо, — Артес еще немного почесался, потом потянулся. — Домой?
Единорог прислушался к себе, это забавно выглядело: он растопыривал ноги, наклонял голову чуть набок и шевелил ушами.
— Еще немного, наслаждайся, Аро. Можешь дядьку Карима проведать.
Артес закивал и побрел по тропинке.
— А ты со мной не пойдешь?
— Пощипаю еще кислицу, она мне полезна. Не переживай, все со мной хорошо будет, я с этой поляны никуда не двинусь.
Артес что-то довольно рявкнул и тяжелой трусцой удалился. Старик-северянин обрадовался ему, а еще больше обрадовался тому, что медведь пришел в истинном облике.
— Решил-таки снять?
— Решил. Сына обнюхаю. Оближу. Мой медвежонок.
— Смотри, осторожнее с ним, мелкий он у тебя еще совсем. Сколько ему, четыре луны?
— Ага. Но укусить может.
— Боевитый, это хорошо. А что кусает… пусть кусает, подумаешь, детеныш.
В голосе Карима прозвучала такая бездна тоски по несбывшемуся, что Артес предпочел быстро попрощаться и вернуться к мужу.
— Ты уже наелся, медовые ушки?
Взгляд Яннари уже туманился, он усилием воли собрался и перекинулся, протянул руку:
— Вздевай скорее, а то поздно будет.
Артес надкусил палец, запечатал мужа обручьем. Пришлось ещё переждать, пока он отойдет маленько, продышится. Артес помнил, каково оно, и ждал терпеливо, поглаживая по спине, уговаривая потерпеть.
— Зато что тебя ночью ждет, медоушек. Думай об этом.
Яннари задышал часто, покосился на него укоризненно: и без того не собрать мысли, мышатами из-под веника разбегающиеся. Артес перекинулся.
— Садись, поедем домой.
Вёз единорожка и надышаться его запахом не мог, так соскучился по аромату медовых трав да чистоты. Дома принялся обнюхивать и урчать. Яннари потихоньку отпихнул его:
— Сына иди оближи, рано ещё, вечера дождись.
Артес побрел к медвежонку, который при виде большого сородича сразу полез изучать его. На мать было не похоже. Пахло по-другому, не молоком. Арвис потыкался в отцовское пузо, не нашёл ничего интересного и обиженно заревел. Артес толкнул его носом, потом лизнул.
Яннари вовремя перехватил встревоженную Леду, удержал за загривок:
— Все хорошо, они знакомятся.
Медвежонок попробовал на зуб громадную лапищу, залез на спину отцу, скатился, потом решил, что все в порядке и можно требовать еду у матери. Артес умильно сопел и улыбался во всю пасть. Сын пах совсем не так, как он себе навоображал. Никак не соперником — родным и тёплым существом.
— Ужинать иди, счастливый папаша, — прыснула Леда.
— А можно, я посмотрю, как Арви будет есть? — Артес подобрался к ней и потерся огромной башкой о бедро.
Медвежонок уже вовсю ныл, выпрашивая молоко, поднимался на задние лапки и теребил подол материнской юбки, понуждая ее обратиться и дать ему уже, наконец, поесть.
— Смотри, — Леда обернулась и улеглась на пол, подпустив сына к молоку.
Благодать в доме была настолько ощутима, что Артес на всякий случай прикрыл лапой внезапно повлажневшие глаза. Думал ли он, что счастье его будет таким полным, соглашаясь на навязанный волей Покровителя брак? А ведь осенью считал, что никакой жизни с эти рогачом не будет, совсем чужими станут. Думал, что дома будет появляться, от силы чтоб поспать в тепле, если оно, то тепло, еще будет. А уж о том, как он будет сына заводить, вообще тогда размышлять не хотелось — предчувствовал ссоры. О рогачах он тогда был самого нелестного мнения. Впрочем, оно таким и осталось, а Яннари он теперь считал чудом природы и к единорожьему роду относил постольку-поскольку.
Медвежонок наелся и заснул там же, где кормился, закопавшись в теплую густую шерсть.
Немного погодя Ледана аккуратно взяла его в пасть и унесла в колыбельку, поставленную в огороженном занавесками уголке гостиной. Потом пошла перестилать постель, улыбаясь в предвкушении ночи. Яннари, поев зеленых щей, устроился, было, с бисерной вышивкой у окна с лампой, но гон не давал сосредоточиться на работе, дрожали руки, и не сиделось на месте. Даже под чарами обручья от него пахло медовыми травами и сводящим медведей с ума ароматом желания. А тут еще и Артес подкрался, облапил, принялся облизывать. Ткань выскользнула из разжавшихся рук, добро хоть иглу успел в игольницу воткнуть. Яннари прогнул спину и откровенно потерся о мужа, какой-то частью себя удивляясь тому, что остается в полном сознании. Впрочем, пока и луна не взошла. Артес повлек его на постель.
Ледана проводила их взглядом и пошла вслед, предвкушающе улыбаясь. Ее мужчины не оставили без внимания тоже, найдя в себе силы отвлечься друг от друга. Рассматривать распаленных мужей времени не хватило — ее заключили в объятия и принялись раздевать в четыре руки, трогая, целуя, вылизывая. Особенно в том усердствовал Яннари, которому уже никакая луна не нужна была, чтобы лишиться разума. Он же первый Ледану на кровать и уронил, устроился сверху — легкий, горячий, — бережно и нежно вылизывая от шеи до груди. На сосках выступало молоко, и его он слизывал так, что медведицу тоже повело, словно и у нее случился гон. А уж когда нежный язычок Яни добрался до ее лона, которого никто из мужчин после родов еще не касался, Леда вскрикнула и выгнулась, зашарила по постели руками, ища опору — показалось, сейчас улетит, как легкая пушинка. Опорой послужила рука Артеса, в которую Ледана вцепилась.
Сам Артес пока что больше супругами любовался. Очень ему хотелось продлить удовольствие, чтоб в первый раз было не так бешено-жарко, как всегда с Яннари. Но он подозревал, что это невозможно. Хватило лишь жалобного взгляда и вида прогнувшейся спины и нахально выставленных ягодиц, чтоб сознание поплыло в жарком мареве. То, что они не разбудили своими стонами Арвиса, было самым настоящим чудом, наверное. Втрахивать юного мужа в Ледану было куда приятнее, нежели в постель. Он видел, как горит ее взгляд, видел, как она целует надрывно стонущего Яннари, а потом ловил его за косу и слизывал с губ вкус ее поцелуев. Потом Ледана забилась, застонала в полный голос, не помня себя. Яннари ненадолго отстал, вынудив и Артеса сорваться следом в жаркое наслаждение. И все трое раскатились по широкой кровати, заполошно дыша. И все же понимали, что дело не ограничится этим одним разом. Весенние соки бродили в жилах, гон Яннари зажигал и его супругов.
— Как же хорошо, — пробормотал Артес, придвигаясь поближе к Яннари.
«Выспаться бы еще до утра хоть немного». Но это он вслух говорить не стал. Ничего, три ночи и три дня как-нибудь переживут, после отоспятся. Вскоре единорожек снова принялся приставать к обоим супругам, требуя внимания. Так что рассвет они встречали, изрядно утомленными.
Яннари, вроде как, и понимал что-то, глаза его то прояснялись, то снова заволакивались мутью желания. Леда, пожалев и мужей, и себя, заварила ему маковых донцев в молоке, а Артес отнес уснувшего единорога на чердак.
— Поспи немного, медовые ушки, наберись сил.
Яннари проспал до полудня, поднялся, как чумной, но все же занялся обедом, поставил тесто на пироги.
— Тебе полегчало, Яни? — Артес вернулся, наносив воды.
— Да, Аро, спасибо. Вроде, в этот раз я не лягался?
— Вроде бы нет, медоушек.
— Смутно помню ночь. Не заездил вас?
— Ничего, нам очень понравилось. Ненасытный единорожек.
— Ты же знаешь, что ещё две ночи гона, — смутился Яннари.
— Знаю. И предвкушаю.
Единорог предпочёл перевести тему, ему и так было тяжело отрешиться от тлеющего внутри жара, а слова мужа будоражили кровь. Артес решил его дальше не провоцировать, занялся работой по дому. Вечера медведи ждали с разными чувствами. Леда — с тревогой за младшего мужа, Артес — с предвкушением. Он-то уже знал, что ничего плохого с Яннари не случится.
— Как же он справится? — переживала Ледана. — Двое медведей…
— Да он в восторге будет, — посмеивался старший муж.
Пришлось рассказать ей, что сам узнал от Яни о гоне, что говорил отец, зачем на это время лишают единорожка возможности перекинуться.
— Ого, — удивилась медведица. — Придется удовлетворять…
— Он жадный до ласк всегда, но в эти три ночи — особенно.
Ледана слегка покраснела, затем поспешила уйти к сыну. Прошлая ночь понравилась ей, особенно тем, что после Яннари не было шанса снова затяжелеть. А любиться он ой как умел, щеки так и горели при воспоминании. Узнаваемо, вот что на ум приходило. Должно быть, Артес учил на совесть. Скорей бы уже ночь настала. Но пока надо было погулять с медвежонком. Артес увязался за ними, Яннари собирался допечь пироги и сбегать к дядьке Кариму, отнести тому молока и печева с пылу, с жару.
— Если вдруг опять кого встретишь — не слушай, — напутствовал Артес мужа.
— Не буду, — пообещал тот.
Но встречать ему вообще никого не хотелось, кроме медведя-северянина. Тот внимательно оглядел единорожка, чихнул. Яннари предательски заалел, вручил ему корзинку, забрал ту, что из-под блинов была, и поспешил домой. Карим ничего не сказал, за что единорог был благодарен. До дома он дошёл, уже то и дело встряхивая челкой, чтоб прояснело в голове.
Около дома возился Артес, проверял изгородь.
— Леда с малышом пошли посмотреть на Ягодку.
Яннари кивнул, облизал сохнущие губы.
— Аро, пойдём… Мне… нужно…
— Пойдем, — сразу согласился медведь, подхватывая его на руки.
Утащил он мужа на чердак, там их стараниями уже было вполне уютно.
— Это как жажда, — пытался оправдаться Яннари. — Вроде, терпишь-терпишь, а все больше хочется.
— Все в порядке, — Артес уже раздевал его. — Сейчас утолим твою жажду.
— Я хочу… Тебя, сейчас… — единорог уже не в состоянии был говорить связно, но мысль донести пытался. И мужа раздеть и уложить одновременно.
Артес послушно отдался на волю его рук. И хорошо, что так сделал, иначе ещё не скоро узнал бы, каким может быть муж, не скованный смущением. Передвигаться до вечера придется медленно и аккуратно, но это того вполне стоило, каждая минута. Внутри аж екало и теплело, стоило вспомнить, что вытворял Яннари, дорвавшись до возможности быть сверху в гон. Потом, правда, виновато смотрел. Но глаза все равно сияли. А ради этого стоило потерпеть и укус на холке: тут он сам был виноват, дернулся слишком резко, и Яни сжал зубы от неожиданности крепче, чем надо. И сложности с сидением после: слишком хорошо было в процессе.
— Но ты точно будешь в порядке, Аро?
Медведь кивал. Вот до ночи как раз и придёт в себя, чтоб достойно ответить любимому мужу. А там еще и супруга поможет. Судя по её виду, Леда явно задумывала то ли попробовать что-то новое, то ли не новое, но хорошо забытое старое. Артесу было весьма любопытно, что именно.
Когда сын угомонился и уснул, любопытство было удовлетворено, и мало Артесу не показалось. От обычно нелюдимой охотницы такого Артес не ожидал. Леда словно решила попробовать все, что только могла услышать на ярмарке в палатке, где продавалось всякое для любовных утех. И, что самое главное, Яннари был ничуть не против нового опыта, поддаваясь её направляющим рукам. Он отдавался и брал с такой яростной готовностью, что, кончив, на пару минут потерял сознание.
— Мало нам рогатика, ты решила и сама нас загонять? — посмеивался Артес.
— А может я соскучилась по ласке?
— Ничего, заласкаем.
Ледана прищурилась, но вслух ничего не сказала. И следующей ночью оба её мужа сумели уснуть лишь на рассвете, полностью обессиленные и, можно сказать, выдоенные досуха. Но хотя бы гон у Яннари схлынул. Артес, проспавшись, первым делом снял с него обручье, не было нужды лишний день мучить.
— Вот так, проснешься уже веселым, бодрым и счастливым.
Умученный единорожек спал, раскинувшись на полкровати, тихо посапывал и улыбался. Артес, полюбовавшись на него, решил, что всегда хотел бы видеть мужа таким. В смысле, не затраханным и спящим, а спокойным и счастливым. Интересно, что для этого нужно сделать? Он бы сделал, и не раз, и сверх того. Поверить было трудно, что когда-нибудь он не будет мыслить жизни без двух супругов и сына. А теперь холодной дрожью пробирало, стоило только тени мысли промелькнуть, что их может не быть рядом.
Артес наклонился, поцеловал спящего мужа и пошел вниз. Дел было полно.


12. Ярмарка и нежданная встреча

В Западнолесье они выбрались как раз за неделю перед ярмаркой, чтоб узнать, что стоит купить там, а что — в селении, чтоб не таскаться за тридевять земель.
— А что, припасы можно у нас, вот за украшениями уже на ярмарку, — Арла почесал в затылке. — Как обычно ведь: побаловать себя так на торге.
— Значит, распродадимся и побалуем себя.
— Чего ж не побаловать. Монет подкинуть?
Артес замялся, одалживаться, даже у отца, не хотелось. Арла усмехнулся снова.
— Бери-бери.
— А отдавать чем?
— Клан вам ещё за рог и гриву рогатика должен изрядно.
Это Артеса успокоило, он взял кошель.
Брать с собой Ледану или нет — вопрос даже не стоял. Слишком рано медвежонка показывать кому бы то ни было, даже родне, о чужих и речи не шло. Леда дотошно перечислила все, что нужно было ей привезти с ярмарки, заставила мужей наизусть выучить список инструментов, их особенности и у кого стоит брать.
— Я понял! — клялся Артес. — Наизусть уже знаю. Все купим и привезем.
Яннари посмеивался и кивал. Стоило бы, наверное, записать, но писать было не на чем и нечем. Так что приходилось надеяться на свою память.
— И, Яни, поосторожнее там, не отходи от Аро далеко. Артес, тебе ясно? Приглядывай в оба.
— Глаз с него не спущу, — пообещал медведь.
Особенно много чем торговать у них не было, так, полотно шерстяное да льняное, шкуры беличьи, да пяток соболей, да три волчьих, носки, душегреи, полушалки вязаные из медвежьей и овечьей шерсти пополам, несколько рубах, корзина ложек, хлебные доски, прялки да гребни резные.
— Хоть что-то да сторгуем, — не волновался Артес. — Проживем своим огородом да козой с курами.
Яннари хотел сперва посмотреть на цены на той же ярмарке, а потом сравнить их с тем, что просили за свое добро западнолесские медведи.
— Там повеселишься на славу, рогатик. Если Алая Рина придет с караваном на эту ярмарку, она тебе понарасскажет всякого — ушки медовые устанут слушать. Она где только не шаталась, наемничая.
— А кто она по клану? — Яннари готовился услышать «степная волчица», всем же известно, что эти беспутные души чаще всего уходят в наемники.
— Лесная кошка. Маленькая… Но злобы — на пяток рысей хватает.
— Странно, про них слава домоседов идет, даже поговорка есть про то, что лесную кошку из лесу только на аркане и выволочешь.
— Алая Рина сама кого угодно на аркане проволочет, — засмеялся Артес.
Яннари пожал плечами и укутался в куртку поплотнее. Он хотел вообще идти рядом с медведем, впряженным в повозку с добром, но Артес сказал, что его птичьи косточки вовсе ничего не весят, и посоветовал не сбивать ноги зазря.
— На ярмарке находишься так, что ноги загудят до макушки. А пока сиди. Думай, что хочешь получить? Сладости, одеяло или еще какие вещицы для души.
— Не знаю, — усмехнулся единорожек. — Я давно на ярмарку не выбирался, лет с двенадцати. А тогда, сам понимаешь, желания у меня были то совсем детские, то… еще более детские: стать могучим воином, купить акинак и настоящую кольчугу и податься странствовать по миру.
— Тогда на месте разберемся.
Ярмарка к моменту, когда они прибыли, развернулась лишь наполовину. Караваны разгружались, натягивались полотна шатров. У них ничего такого не было, вернее, можно было, на случай дождя, поднять над телегой сработанный Артесом навес на трех жердях, но он был из провощенной кожи и именно что на случай непогоды брался с собой. Кожаный полог, свернутый и перевязанный веревками, лежал как раз у передка телеги, на нем Яннари и сидел всю дорогу. Вместо прилавка они собирались использовать обрешетку телеги, на нее повесили расправленные рубахи, ткань, шкуры, пристроили прялку и целое ожерелье из резных ложек.
— Ложечку-ложечку мне! Ледкину ложечку! — завопила подлетевшая к ним девица в ярко-алой рубахе и черных штанах.
Яннари развернул перед ней целых пять таких «ожерелий», радуясь почину.
— Саму Ледку куда дели? Или она пошла по ярмарке шляться? — перебирая ложки в поисках самого красивого резного черенка, спросила девица. Яннари и без подсказок мужа догадался, что это и есть та самая Алая Рина. Было в ней что-то кошачье, даже в людской ипостаси.
— С сыном сидит, — хмыкнул Артес.
— Ого… Поздравляю. А рогача где добыл? Малыш, ты не тушуйся, если тебя эта задница мохнатая прижимает, ты мне только моргни.
— Ничего не прижимает, — тут же сердито набычился Яннари, как и тогда, с названным братом. — Мы супруги венчанные, не видишь, что ли? И я не малыш, мне скоро девятнадцать стукнет.
— Какой взрослый! — засмеялась Алая Рина. — Сколько за ложку просишь?
Яннари назвал цену, которую ему говорила держать Леда. Кошка без возражений заплатила, даже накинула сверху медную «мышку», рассмеялась, показывая острые мелкие зубки и внушительные клыки:
— На леденцы тебе, рогатенький.
— Вечерком можешь Яннари про свои приключения рассказать? — спросил медведь.
— А что бы и нет? Найду на закате.
Уже уходя, кошка приостановилась, хлопнула себя по лбу ладонью:
— Забыла совсем. Ты какого клана, рогатенький? Видала я вроде кого-то из ваших, с караваном от Соленого Озера пришел, тоже чернявый и темноглазый.
— Я из лесов… Не их клана.
— Так лесовые все сплошь как в лунное молоко окунутые, — удивилась Рина.
— Так вышло, — буркнул Яннари.
Говорить на эту тему он совершенно не хотел, и кошка это просекла сразу, покровительственно потрепала по плечу — парня на полголовы выше нее, вот как! — и умчалась, хвост трубой.
— Вот это и была милая лесная кисонька, — Артес посмотрел на мужа. — Хочешь пойти к рогачам?
— Нет, — слишком быстро ответил Яннари, чтоб это было правдой.
Будь на ярмарке клан Сизого Дола, он в самом деле бы ни за что не пошел, но эти или этот, про которого говорила Рина, был чужаком.
— А со мной вместе пойдешь?
— А товар на кого оставим? На Покровителя? — съехидничал единорог. — Успокойся, Аро, никуда этот неведомый мне сородич не денется, раз пришел с обозом.
Потом его отвлекли очередные покупатели, подошедшие купить прялку да хлебную доску, украшенные резными журавлями, и, судя по длинным острым носам и долговязым тощим фигурам, а паче того — по клановым узорам на одежде, как раз из клана Поющей Мари они и были, оборотни-журавли, единственный птичий род, зато аж шесть кланов по всем землям Двоесущных. Потом явилась лиса за шубкой. Пришла дородная волчица, купила прялку. Потихоньку у Яннари в привешенном к поясу кошеле позвякивало все больше медных «совок», «мышек», «белок», которые Артес время от времени ходил обменивать на серебро. Пользуясь этими отлучками, искал заинтересовавшего его единорога, сначала стоило самому познакомиться с ним, а то нарвется Яни снова на собрата Цетайла по разуму.
Наконец, попался навстречу и единорог, черный как ночь. То есть, он, видимо, вороным и был в истинной ипостаси, а в людской просто гораздо темнее была кожа. Волосы покрывал синий намёт, украшенный серебряной чеканной бляшкой старшины обозной охраны, поверх кольчуги трепыхался на весеннем ветерке такой же синий короткий плащ, заколотый на плече фибулой с черным камнем. На бедрах в простых ножнах сверкали полированными рукоятями два длинных акинака.
— Иди-тко сюда, — недружелюбно позвал Артес.
Рогач вскинул бровь таким знакомым заломом, что у него зачесались кулаки своротить на сторону породистый горбатый нос. Кем бы ни был этот единорог, он явно был с Яннари одной крови.
— Чего тебе, сын медвежьего клана? — выговор у рогача был слегка тягучий и гортанный, а голос… ну, голос опять же показался знакомым. Должно быть, когда Яни войдет в полную силу и возраст, и у него станет таким же глубоким и бархатным, от которого аж мурашки по телу.
— У вас в клане девка девятнадцать лет назад пропадала? Беременная?
Брови единорога тут же сошлись на переносице, он подобрался, словно и не лошадь рогатая, а хищник:
— Твое какое дело?
— А ну отвечай, лошадь ушастая! — взрявкнул Артес. — Может, у меня семейное дело.
Единорог не вздрогнул даже от его рыка, а вот другие посетители ярмарки заозирались, вокруг них стали собираться зеваки, и вороной, злобно фыркнув, ухватил Артеса повыше запястья и поволок за собой подальше, к границе торговой площади. Причем, едва не в самом деле поволок: пальцы у него были железные, да и сила в худощавом теле чувствовалась немалая, и как бы ни превосходящая даже далеко не слабого медведя. Но на то и воин.
— Пропала у нас одна девушка. Сбежала.
— Беременная — и сбежала? От какой-такой хорошей жизни?
Единорог, имени которого Артес так и не узнал пока, раздул ноздри, но сказал только:
— Это уж точно не твое дело, медведь. Что знаешь о ней? Жива ли? Сестра она мне, двухродная.
— Волки задрали шестнадцать зим как.
С лица единорога сбежали все краски, кожа не побледнела, а посерела, как пепел.
— Канхая умерла? А ребенок?
— А ребенок ее — супруг мой венчанный. И чтоб я тебя с ним рядом не видал, а то мигом нос набок сверну!
Единорог поглядел на него с явной толикой непонимания:
— Почему?
— Потому что я с его семьей уже повстречался разок. Отца его все задрать хочется…
— Отца? — переспросил рогач, знакомо склоняя голову к плечу. Точь-в-точь как Яннари делал.
Артес перекинулся, обнюхал его. И взревел так, что ярмарка притихла:
— Раздер-р-ру, мер-рин ушастый!
Попятившийся от неожиданности единорог усилием воли убрал руки от рукоятей акинаков и перекидываться не стал, только фыркнул:
— За что?
— Чтоб к моему мужу не совался даже, тварь блудливая!
— Я любил Канхаю, медведь неотесанный!
— Так любил, что она беременная сбежала! Не суйся к моему мужу!
— Ты ничего не знаешь, но рвешься судить, — единорог покачал головой. — Никто не гнал ее, глупая девчонка сама решила, что род осудит ее за то, что натворили в угаре первого гона мы вдвоем. Подгадала к Большому Уртагу, нашему степному празднику, и убежала, да так, что ни я, ни ее отец следов сыскать не могли все эти годы.
— Вот и не подходи, — рявкнул Артес и потрусил прочь.
Встревоженный Яннари, прекрасно слышавший его рык, метался у телеги, не зная, что и делать: то ли бросать все и скакать на выручку мужу, то ли ждать. И облегченно выдохнул, увидев не помятого и не раненого мужа, злобно огрызающегося на так и вьющуюся рядом с ним любопытную кошку.
— Мне все равно, что он — отец Яни. Не подпущу, и все!
— Цетайл тут? — сразу же спросил его навостривший ушки Яннари.
— Нет. Твой родитель тут.
Юный единорог так и сел на телегу, хлопая глазами.
— Мой… кто?
Артес пересказал услышанное и выведанное. Яннари потер лоб, пытаясь все это осмыслить и не судить сгоряча, как Артес. Подумалось вдруг, что они словно бы местами поменялись: теперь муж любимый истерикует, как он тогда в храме. Это насмешило, несмотря на тревогу и страх. Он обнял Артеса, уже пришедшего более-менее в себя и вернувшегося в людскую ипостась.
— Послушай, Аро, если он искал меня и маму все эти годы, почему бы нам не встретиться после торга? Под твоим приглядом, разумеется.
— Хорошо, попробуем. Но если он как Цетайл…
— Тогда я забуду о том, что у меня есть какая-то там родня по крови, и буду считать отцом Тарена-керо, а матерью — Майлу-керо.
Алая Рина вздохнула и принялась развлекать Яннари рассказами о дальних землях, замурлыкивая невеселые мысли. Кошка Яннари явно очень нравилась, он не боялся ее, хотя, может, и стоило — бойцом Рина была не из последних, но, как и любая другая кошка, сперва очаровывала нежным мурлыканьем и пушистой шубкой, мягкими подушечками, в которых прятались смертельно-опасные когти. Артес с легким сердцем поручил мужа наемнице. Торг так и кипел.
И единорог черный все же подошел, ложку купить. А подойдя, забыл, зачем, прикипел взглядом к Яннари, разом схватывая и чужие знаки на одежде, и два брачных обручья, темными узорами обнимавшие тонкое запястье юноши, и то, как тот держится. Артес негромко зарычал, обнял мужа. Яннари не отстранился, наоборот, прильнул к его плечу, глядя на сородича с явным вызовом. Тот же только улыбнулся, шагнул ближе:
— Здравствуй, жеребенок. Меня зовут Яннас, а тебя как?
— Яннари, — ровным голосом ответил тот.
Рина грела уши, тихо устроившись на возу, чтоб не прогнали. Любопытная кошка, что с нее взять.
— Я рад, что мы встретились, Яннари. Вижу, у тебя хороший муж, вон как защищает.
— У меня и жена хорошая. И родители новые. И брат и сестры. Не жалуюсь.
— Верю, жеребенок. Приходи с мужем на постоялый двор «Толстый кабан» к вечеру, как торг закончится, познакомимся получше.
Яннари кивнул. Знакомиться не особо хотелось. Но все же родич, может, про маму расскажет. Когда он узнал, что не родной по крови Цетайлу, то иногда думал, каким был родной отец, эти мысли неизбежно тянули за собой попытки понять, от чего сбежала из родного клана мать. А выяснилось, что просто по глупости убежала. А отец его искал. И дед, получается? И что могла бы у него быть совсем иная жизнь… Приходилось обрывать мысли и напоминать себе, что у него теперь есть семья, любимые сын, жена и муж. И сам Покровитель благословил их союз.
— Аро, мы ведь пойдем туда?
— А ты хочешь? — слегка ревниво прижимая его к себе, спросил тот.
— Хочу. Но только с тобой вместе.
— Вместе и пойдем. Я б тебя одного ни за что не отпустил.
Яннари рассмеялся, но ничего не сказал на это. Во-первых, был благодарен за поддержку, во-вторых, и сам опасался соваться к совершенно незнакомому единорогу, будь тот хоть трижды ему отцом.

К вечеру они продали все, что привезли. Что поделать, маловато было товара. Кое-что и купили, чего не могли предложить западнолесские медведи: некоторые семена, пару крепеньких саженцев, монисто для Леды из звонкого чеканного серебра, украшенного крохотными гладенькими зелеными камешками, которые южный гость назвал «слезами зеленых духов». Стоило недорого, видимо, не особенно ценными были эти «слезы». Кое-какие пряности и соль купили у того же купца и за явно более низкую цену, чем обычно, Артес видел мелькавший рядом с торговцем синий намёт и догадывался, что именно в этом обозе Яннас был старшиной охраны.
— А теперь можно и встретиться с единорогом, — решил Артес.
Рина увязалась за ними, якобы, чтоб выпить местного пива, которое расхваливала так, словно ей за это приплачивали. На самом деле гнало ее кошачье любопытство, что понимали все. Как и то, что Рина не отвяжется, хоть ссаным тряпьем ее гони: уж если чего захотела, добьется. Так что на постоялый двор отправились втроем, Артес приткнул плотно накрытую пологом телегу в углу широченного двора, который охраняли местные псы, натасканные именно на то, чтоб отгонять незваных гостей от чужого добра.
Яннас уже ждал, махнул рукой, подзывая к столу. Был он один, и стол, за которым он восседал, не рисковал занимать никто. На кошку единорог только взглянул, кивнул, тоже понимая, что раз пришла в компании медведя и его мужа, то не уберется по своей воле ни за что.
— Ну? — Артес уселся напротив. — Что сказать хотел?
— Познакомиться поближе, — усмехнулся Яннас. — О Канхае рассказать, о клане нашем, если, конечно, это интересно Яннари.
— Интересно, — согласился единорожек. — Рассказывай.
Сперва Яннас щелкнул пальцами, подзывая подавальщицу-лисицу, приказал принести доброго квасу и местного сыру к нему на всех, а потом уже начал рассказ.
— Мы с Канхаей родились в клане Черного Ветра, слыхали о таком? Сам Ветер — наш с ней прапрадед. Клан кочевой, степь большая. Семьи кочуют со своими стадами, не встречаясь друг с другом до праздников, которые обычно случаются перед гоном, весенним и осенним. Кроме нас, волков да степных лис, в степи обитают и людские кочевые племена. Так вышло, что на стойбище моей семьи одно из них и напало. Думали увести в полон, да ни один не сдался. Меня, совсем еще мелкого, только-только в первый раз обернувшегося, мать закрыла собой, люди решили, что мертвы оба. Увезли все, угнали стадо, что не смогли утащить — сожгли. На дымный «палец» и поспешила дружественная нам семья лис. Меня нашли и привезли в клан. Отец Канхаи — родной брат моего отца, — принял меня на воспитание. Мы росли вместе, все делали вместе, только к первому гону стало ясно, что не братские-сестринские чувства были меж нами.
— И вы с ней провели гон вместе, — подытожил Артес.
— Да. Мы не должны были встретиться, старейшины клана следят за этим особо и близких родичей в один табун не допускают. Но Канхая сказала, что никому, кроме меня, не позволит себя догнать и укусить. Мы, пока были при памяти, сбежали из своих табунов, чтобы встретиться на полпути. Ни один из нас не подумал даже, что юная кобылка способна понести с первого же раза, это большая редкость. И когда стало ясно, что у Канхаи будет жеребенок, а ее мать и другие кобылицы ее отца принялись выспрашивать, кто отец, она испугалась. Хотя нас с ней разве что пожурили бы, шаманка-травница прекрасно видела, что жеребенок здоров.
Артес взял мужа за руку, намекая, что он тут, рядом, всегда готов обнимать и поддерживать. Но Яннари только слегка хмурился и молчал, в ответ сжал пальцы и притерся боком чуть потеснее.
— Раз в пять лет в степи на Большой Уртаг собираются все семьи клана. Все мужчины готовятся к празднику, охотятся, собирают дикие травы.
Яннари, услышав про охоту, поперхнулся квасом и очень удивленно взглянул на отца по крови.
— Что такое? А, хотя можешь не говорить, эти лесные неженки не едят мясо, так? — усмехнулся Яннас. — Мы едим.
— Я тоже ем, — буркнул Яннари. — Иногда. Немного.
— Я вижу, ты крепкий и здоровый парень, в отличие от жеребят из Сизого Дола.
— Живу в лесу, хорошо питаюсь, — Яннари еще крепче прижался к мужу.
— И любовью не обделен, — заметил вороной единорог. — От тебя пошли бы хорошие жеребята, Яннари.
Яннари зло и коротко фыркнул. Вороной приподнял бровь:
— Ты не хочешь детей?
— У меня есть сын.
Яннас перевел взгляд на хмурого медведя.
— А ты что скажешь?
— То и скажу. Сын у нас растет. И хватит с нас вашего рогатого племени.
— Чем вас так сизодольские рогачи обидели?
— Да уж сыскали чем, — насупился медведь. — Война у нас была. А замирились, вон, свадьбой.
— Отдали сына пришлой кобылы, чтоб своих не отдавать?
Яннас вряд ли знал, чем живет и дышит чужой клан. Да что там, даже ближние соседи-враги не знали, так что ему было отчасти простительно.
— Наследника отдали, — усмехнулся Артес.
Вороной гневно раздул ноздри, но ничего не сказал. Канхая пыталась выжить, впрочем, своим побегом она показала, что не очень умна, да и он сам в юности был тем еще дураком.
— Что ж, все, что ни делается — к лучшему, как я вижу. И все ж, если вдруг захочется посмотреть мир, увидеть родичей, которые будут рады тебе и твоей семье, какая б она ни была — клан Черного Ветра будет ждать.
Яннари кивнул, промолчав. Родичи… Знать бы, какие они.
— Я бываю здесь каждую весну и осень, — продолжил Яннас. — Подрастет ваш детеныш, авось пожелаете проехаться по землям Двуликих, я провожу вас в клан.
— Мы подумаем, — кивнул Артес.
Весомых причин отказывать он сходу не нашел. Да и Яннари было бы полезно узнать, чем живет и дышит клан его настоящих родителей. Если, конечно, они получше сизодольских сволочей. Однако мужа из рук Артес не выпускал. Пока еще неясно, что тут за родичи. Цетайл тоже выглядел вменяемым, пока отсутствие рога не увидел. Этот же еще не видел, а ну как взовьется? Лучше было бы узнать обо всем сейчас, сразу, чем давать Яннари сначала помечтать о семье, а потом безжалостно эту мечту растоптать. Артес не обольщался: семья Тарена для Яни все равно останется приемной, он привязался к Торасу и мелким, очень уважительно смотрит на старших, но кровь… Кровь — это совсем другое. То-то его черногривое чудо все время настороженно и жадно принюхивается. И с отказом от детей поторопился, а ведь это просто не честно по отношению к нему, ведь Артес сможет продолжить свой род, а Яннари, выходит, этого права лишается, потому как в округе ни одна дура-кобыла с ним не поскачет? Поговорить бы наедине с этим единорогом, разузнать, каков тот в отношении к Яннари будет. Он, конечно, сперва нарычал, но потом, если Яннас окажется вменяемым мужиком, можно будет и извиниться.
Квас как раз наружу попросился, и Артес, шепотом поведав мужу, что отойдет до ветру, взглядом указал вороному на дверь. Тот чуть кивнул и тоже выбрался из-за стола.
— Рина, приглядишь?
— Пригляжу, — заверила кошка.
Артес сперва сделал свои дела, потом уже направился разговаривать с единорогом. Они отошли подальше от крыльца, к телеге, и медведь без обиняков, «в лоб» спросил, как кобылы клана Черного Ветра относятся к тем парням, кого отдали в мужской брак. И с плохо скрываемым удивлением услышал, что в клане Яннаса такие браки не редкость.
— У нас, родич, жеребцов рождается много, порой и кобыл на всех не хватает. Ничего зазорного нет в том, чтобы один другому холку подставил, и браки такие у нас считаются равными, а потом, с течением времени, могут превратиться и в тройственный, если какая кобылка одарит благосклонностью обоих.
— Отрадно слышать, отрадно. Только вот у нас и так союз тройственный. Если какую кобылу Яни огулять согласится, кто ребенка воспитывать будет? Его не отпущу, он вождя будущего муж, дел в клане полно.
— А что, четвертой в вашей семье не место? — приподнял бровь Яннас. — Коль так, я сам воспитаю внука или внучку, бляху с себя сниму, в клане останусь.
— Не место, — отрезал Артес. — Да и Яни еще не согласился.
— Ты ему отказываешь в праве любить кого-то еще? Послушай, медведь, а понимаешь ли ты, почему Яннари беспрекословно принял, а потом, скорее всего, и полюбил твою жену?
— Она не мне одному жена, а обоим нам. А что любви касается — в вашем клане хоть сестер своих любите, хоть по пяток кобыл зараз. А мужа моего не трогайте.
— Собственник, — хмыкнул единорог. — И все ж подумай. Не отказывай ему в праве продолжить свой род, это заложено Покровителем в каждого из нас и рано или поздно проявит себя.
— Я сказал — ты услышал. Полюбит если другую — неволить не стану, конечно, отпущу. Только вот не предаст он меня.
— Тьфу ты! — Яннас тряхнул головой так, что намёт слетел с его головы. — Вовсе не о том толкуешь, мохнатый! Не предаст и не уйдет он никуда, просто ему будет легко принять в вашу семью еще одного, двух, трех! Так устроены единороги, мы способны разделить свою любовь на всех, кто нам дорог, и от этого ее меньше не станет!
— Вы так, мы не так, — рыкнул Артес. — Ему легко, нам с Леданой никакую кобылу и даром не надо. Дом у нас маленький.
— А у тебя и руки отсохли, чтоб расстроиться? За себя решай, медведь, а за других, пока ты не вождь клана, не домысливай. Ты еще жену не спросил, и Яннари еще ничего не решил. Юн он пока еще. Но слова мои запомни, пройдет время — они тебе пригодятся.
— А еще у него рога нет. Спилил.
Вместо ответа вороной обернулся, не сходя с места. Тут-то Артес и понял, что в его облике было неправильным: грива слишком короткая. И рог у него, такого же медно-солнечного цвета, как был у Яннари, тоже был опилен на два пальца, только недавно отрастать начал.
— Добровольно отданный, он врачует почти любые раны и болезни. Это все давным-давно знают, — вороной вернулся в людской облик.
— Ясно. Ну и славно, что Яни не придется расстраиваться.
— Все выспросил? Яннари волнуется, идем.
Артес вернулся к мужу, которого развлекала байками Алая Рина, повествуя про далекий Восток.
— Сладости у нас отменные, надо сказать. А вот люди — мутные, глазки масленые, а уж сколько я там рук посворачивала.
— Ага, и челюстей, — хихикал тот, — а уж сколько рож шрамами поукрашала, я и вовсе не спрашиваю.
— Но сладости там… А притирания… А уж как там танцуют на улицах…
— Хотел бы я посмотреть… Может, когда-нибудь, когда сын подрастет, отправимся мир посмотреть…
Яннари помотал головой, понимая, что это вряд ли. К тому времени, как вырастет Арвис, муж, скорее всего, примет бремя вождя, и ему будет совсем не до путешествий.
— А и отправимся, — согласился Артес. — Вот подрастет немножко сын…
Яннари удивленно посмотрел на него.
— Правда? Все вчетвером?
— Все вчетвером, вот будет Арвису три-четыре зимы. И отправимся.
Он поглядел, как Яннари расцветает в улыбке, мысленно вздохнул: сколько ж противоречий в его муже намешано, страсть. И желание дом и хозяйство свое иметь, и путешествовать. Может, прав Яннас, и его муж просто еще слишком молод, чтобы остановиться на чем-то одном, вот и кипит в его жилах кровь кочевого клана, а привитые воспитанием привычки ей противоречат.
— Идем, Яни, поздно уже, надо спать.
— А завтра побродим еще по ярмарке? Чтоб к вечеру домой поспеть.
— Побродим, — улыбнулся Артес. — И с Алой Риной еще поболтать успеешь.
На постоялом дворе свободных комнат не было, но Артес поднял полог над телегой, принес еще пару охапок сена и накрыл его специально прихваченным из дома одеялом, а вторым они с Яннари укрылись, устроившись в объятиях друг у друга.
— О чем вы с Яннасом говорили так долго? — пробормотал единорог, уткнувшись носом в плечо мужа.
— Да так, он меня убеждал, что ты непременно захочешь приволочь к нам домой какую-то кобылу.
Сказал вроде бы небрежно и затаил дыхание, ожидая ответа. А Яннари медлил, то ли обдумывая, то ли задремал уже.
— Откуда, Аро? Мы ведь об этом уже говорили, из сизодольских ни одна кобылица не согласится.
— Говорит, у него в клане согласится, мол, у них жеребцы друг другу холки подставляют, всем ласки хочется.
Яннари не слишком понял, при чем тут жеребцы к согласию какой-нибудь кобылки побегать с ним в гон, поваляться в росных травах.
— Давай, завтра поговорим, Аро, — засыпающим голосом попросил он.
Медведь обнял его. Завтра так завтра. Было тревожно. А ну, как угадал вороной, волки б его драли? И Яннари прямо не отказывался, да и то понятно: если каждый гон его обручьем замыкать в людском облике, лишая утехи в истинном, рано или поздно это выльется во что-то нехорошее. И зачем чужая кобыла в доме будет нужна? Какая ее тут жизнь ждет, никому не нужную. А если Яннари в самом деле ее полюбит? Артес помотал головой. Да что за ерунда в голове посреди ночи заводится?
Яннари что-то пробормотал, потревоженный его жестом, и Артес приказал себе не дергаться и уснуть. Что бы ни случилось, они справятся. В первую очередь — они вдвоем, ведь не зря же Покровитель их соединил узами нерушимого брака.


13. Осенние гости

Утром примчалась будить их неугомонная Алая Рина, за ночь навспоминавшая еще баек, которыми так и не терпелось поделиться с Яннари.
Яннаса они увидели только на торге, тот был занят своими делами, но подошел поздороваться, улыбнулся сыну.
— Как спалось, Яни?
— Неплохо, — сдержанно ответил тот. — А вам?
— А мне было маленько не до сна, — усмехнулся единорог. — Поймали целую банду воришек, промышлявших на ярмарке.
— Ого. Теперь тут станет безопаснее?
— Ярмарки всегда привлекают отребье в поисках легкой наживы. Но пока — да, пока безопаснее.
— Спасибо, — сказал Яннари.
Вороной протянул руку, погладил его по голове.
— Не за что, сын.
Артес покосился на них. Да уж, везет его единорожку, не успевает от появления родичей отбиваться. Яннари все еще настороженно смотрел, но не отодвигался.
— А ты когда-нибудь приедешь к нам? Увидишь, какой у нас дом, посмотришь, как живем, познакомишься с Ледой и дядькой Каримом.
— Постараюсь, — кивнул Яннас. — Перед осенней ярмаркой будет время.
— Ты же не против, Аро? — теперь Яннари притерся к Артесу, просительно заглянул в его глаза.
— К осени уже можно, — кивнул тот, прикинув все по срокам. — Арвис как раз подрастет.
— Вот и договорились, — улыбнулся вороной.
Еще раз Яннари увидел его как раз перед тем, как собрались домой, закупив все, что хотели. Единорог притащил мешок, вручил его сыну со словами, мол, подарки для них, и жены, и сына.
— Дома откроете.
Артес мешок отправил в телегу — стоило поторапливаться, чтобы добраться до дома вовремя.
— Приезжай осенью, — напомнил он.
— Приеду. Теперь-то знаю, куда, и что ждать будут.
Медведь перекинулся, впрягся в телегу и потрусил по тропе. Сейчас передвигаться было легче, телега была не так нагружена. Яннари все же купил два десятка гусят, еще трех несушек, саженцы какой-то совсем особенной сладкой груши, смородины и малины, бисеру и цветных ниток для вышивания, чего-то там еще для хозяйства. Но все равно это занимало совсем немного места и было полегче.

Дома их встретили Леда и Арвис, сразу понесшийся к отцам, кусать их за пальцы. Он и все остальное обнюхал и попытался попробовать на зуб, вокруг короба с утятами вообще прыгал и верещал, выпрашивая пуховое желтое, попискивающее нечто поиграться, но ему не дали. Вместо утят Арвису вручили игрушку, которую медвежонок утащил в уголок кухни на шкуру и там принялся обстоятельно мусолить.
— Хорошо съездили? — улыбнулась Леда.
— Ты не поверишь! — с жаром воскликнул Яннари и принялся рассказывать.
— Ого, — Леда прижала его к себе. — Повезло тебе, Яни. Как он, понравился тебе?
— Ну… Он — воин, это сразу видно. Совсем не похож на меня, вернее, я на него. Хотелось бы мне узнать его получше.
— Может быть, еще и подвернется случай. Вот приедет в гости…
— Обещался осенью, перед ярмаркой. Как только успеет, он старшина обозной охраны, — вздохнул Яннари.
Отец был… другим. Когда-то Яннари мечтал стать таким же — сильным, независимым, свободным, вольным идти, куда захочет, носить кольчугу и оружие, путешествовать в иные земли. Но он был наследником, а это как привязь — «твое место здесь, только здесь, все, что тебя должно волновать — дела клана». Потом вообще стало все иначе, у него появилась семья. Нет, не привязь уже — убежище, дом, где тепло и хорошо, где любят. А мечта-то осталась, вчера он к ней прикоснулся, или она к нему — краем крылатого синего плаща, жесткой от меча ладонью к волосам. Яннари хватило одного вдоха, чтобы понять, что вот он — отец. Родная кровь. Да, дичился, боялся, не понимал, как вести себя. А хотелось прижаться и спрятать лицо на груди, облитой мелкими звеньями кольчуги, спросить… много чего спросить. Он верил, что искали, до слез жалел, что не нашли, и не жалел тоже. Слишком ценно было то, что у него есть сейчас.
— Уверена, что успеет, — Леда потрепала его по волосам. — Ну что, путешественники, рассказывайте, как сторговались и что видели.
Яннари предоставил право говорить Артесу, сам таскал из телеги подарки и покупки, бережно расправлял веточки саженцам, мысленно прикидывая, где их посадить, чтоб и удобно, и красиво.
— Завтра огород вспашем, — медведь потянулся. — И сажать-сажать.
— Готовься, мохнатенький, голову в ярмо совать, — фыркнула Леда.
Яннари промолчал, только погладил мужа по плечу и устроился на мехах рядом с сыном, играть с ним сшитым из кусочков меха и кожи мячиком, тормошить забавные круглые ушки, уворачиваясь от меленьких пока клыков и когтей.
— Леда, а когда он перекинется?
— Да вот жду, недельку еще — и буду кормить грудью.
Яннари добыл из мешка, отданного отцом, резного единорога — не деревянного, костяного, гладенького и смешного, поставил пока подальше: медвежонку такая игрушка не нужна, а вот когда перекинется — можно и отдать. В замшевом футлярчике нашлось украшение из звонкого, яркого серебра с гранеными травянисто-зелеными камешками: удивительной красоты очелье с тонко позванивающими цепочками и колечками, спускающимися на виски, с шелковой лентой в цвет камней, чтоб крепить его.
— Это тебе, подарок от моего отца.
Леда вздела его на голову, улыбнулась.
— Красота-то какая, хорошие мастера в том клане.
Артесу достался длинный и широкий нож, на лезвии которого странными узорами переплетались серебристые и бурые полосы, а рукоять оплетала змеиная кожа.
— Степной булат…
— Ладная вещь, ладная, — растрогался медведь.
Для Яннари же оставался в мешке один подарок — зато увесистый. Он вынул завернутую в кусок войлока шкатулку, простую, без рисунка и прочего украшательства, похожую на сундучок, открыл ее и придушенно пискнул, рассматривая уложенные в мягкие войлочные гнезда хрустальные и серебряные флакончики. Каждый был подписан, и Яннари поверить не мог, что в самом деле держит в руках такое баснословное сокровище.
— Что он тебе подарил, медовые ушки? — полюбопытствовал Артес.
— Большой целительский набор. Я такое только один раз на ярмарке видел, когда был там в последний раз. Сизодольская травница сторговать пыталась, но всех денег, вырученных в тот раз кланом, не хватило бы. Тот торговец его и привез-то не продавать, а похвалиться, что-де и такая диковина у него есть.
— Что ж, неплохо, стало быть. Это все рога клана туда пошли?
— Рога три точно, — Яннари глянул на просвет флакон с кулак взрослого мужчины величиной, заполненный невесомым золотистым порошком.
— У твоего отца, кстати, тоже рога нет.
— Я знаю. Почувствовал, когда он до меня дотронулся.
— А вы и такое умеете чувствовать? — удивился Артес.
— Если родная кровь — да. Лучше всяких слов доказывает, кто кому родич.
— Идемте обедать, — позвала Леда. — Вернее, вы обедать. И Арвис обедать.
Яннари бережно отставил сундучок с лекарствами повыше, на резную, как кружево, полочку на стене, пошел мыть руки. Артес пошел следом, нужно было поговорить.
— Так что, твой отец сказал, что тебе, дескать, кобылу захочется.
Единорог хмыкнул, плеснул себе воды в лицо, вытерся и выпрямился, глядя на мужа с какими-то непонятными чувствами. Потом спросил:
— Тебя это злит?
— Не знаю. Мне кажется, у нас и так хорошая семья.
— Замечательная семья. Вспомни, что ты чувствовал, вздевая замыкающее обручье, мой хороший.
— Что чувствовал… Что ради тебя готов на такое. Ради Леды. Ради Арвиса. Потому что это небольшая плата за то, чтобы мы были вместе.
— Ради меня? При чем тут я-то? Ради сына ты это сделал! И когда облизывал его впервые?
— Что он такой маленький. И забавный, попискивает так, шевелится.
Яннари тряхнул челкой. Артес совершенно не желал отвечать на вопросы. Ну так и он не будет.
— Вот и я хотел бы когда-нибудь в истинном виде и облизать, и обнюхать, и бегать учить.
Артес глянул на него, мотнул головой.
— Хочешь — будешь.
— Может быть. Если кто-то еще меня выберет, зная, что придется уйти из клана, изменить привычную жизнь, чтобы остаться со мной и моей семьей.
— Почему бы и не выбрать. Ты красивый, медовые ушки.
— Не хочу загадывать. Мой уже руки, я голодный, как волчара, а не единорог, — улыбнулся Яннари.
Артес быстро сполоснул руки и помчался к манящим запахам обеда. Подумать о том, что услышал от Яни, он решил позже. Например, ночью, когда все уснут. Если не уснет сам.
После обеда время ушло на домашние дела вплоть до ужина. Спать улеглись рано, у Артеса все еще плечи немного ныли от телеги, все-таки он был не ездовой лошадью. Но сон не шел к нему, зато шли мысли. Значит, Яннари все-таки хочет своего жеребенка. Интересно, какие они, мелкие единороги? И растет ли рог у них сразу же? До того, как он это сможет узнать, четыре лета точно минет, за это время может многое случиться. Так что смысла забивать себе голову таким сейчас точно не было. А вот о другом подумать стоило: ежели Яннас в самом деле прискачет осенью в гости, где его селить? Это отцовский дом в Западнолесье был хороминой-огроминой, строил его еще прадед, да на большую семью, а осталось от нее двое мужиков. Когда-нибудь они туда переберутся. Когда Арвис вырастет и женится, оставят ему этот дом и хозяйство, вот когда. Отец еще далеко не стар, крепок и силен, как дуб сорокалетний, не скоро еще бремя власти с себя сложит. Не на чердаке ж поселить Яннаса… хотя, почему и нет? Яннаса на чердак, а у них и супружеская спальня есть. А захочет в истинном виде спать — стойло все равно ставить надо, лошадь заводить, а то так и спину сорвать можно, коль телегу да плуг ворочать. Не предназначены медведи быть тягловой силой, как ни крути.
Артес повздыхал еще немного, прикидывая, сколько сена запасать на трех-то лошадей, затем все-таки уснул.

Лето… ну, оно было, только как-то пролетело быстро и совсем незаметно в трудах праведных, радостях и заботах. В означенный срок Арвис перекинулся, научился ходить на двух конечностях, а не на четырех, сказал первое «мама», «папа» и «Яни». Отчего он решил выделить и отличать Яннари, не называя его так же, как Артеса, никто не знал, но подозревали, что из-за запаха. Все-таки единорог пах совсем иначе. Инстинкт, и ничего с этим не поделать. Артес тогда с отчетливой ясностью понял: Яннас наверняка знал, что так оно и будет, что Яннари, даже если и не обидится за такое отличие, то все равно возмечтает о ребенке, что будет и его называть папой.
Принялись и зазеленели посаженные весной саженцы, хоть дожидаться от них цветов и плодов в этом году и вовсе не стоило, смородина все же порадовала парой крохотных кисточек ароматных ягод. Сенокос, работа на огороде, утки, куры, козы — Ягодка окотилась аж двумя козлятами, сбор лекарственных трав — все это шло яркой чресполосицей, дни сливались, и опомнились все трое только когда зажелтели на ракитнике первые листья.
— Осенью пахнет, — решил Артес, принюхиваясь.
Яннари отряхнул руки от земли, сел на пятки и рассмеялся:
— Еще бы. Копай-копай, нам еще полделянки земляного яблока выбрать и на просушку раскидать.
— Я копаю. А у тебя нос в земле.
— У меня все в земле, и нос, и руки.
Яннари не договорил, насторожил уши: с тропы послышался пока ещё отдаленный грохот, словно сюда скакал по меньшей мере десяток лошадей.
— Это еще что? — Артес мигом обернулся. — Будь здесь.
Грохот приблизился, и на взгорок перед их домом вылетели единороги, вороные, рыжие и чалые, гнедые и золотистые. Единорога впереди Яннари признал по едва на ладонь отросшему рогу и короткой гриве.
— Отец!
— Хм, странно. Помнится, мы договаривались, что он погостит у нас. Но целый табун? Это все твои родичи?
— А я откуда знаю? — фыркнул Яннари. — Про других родичей договора не было.
Жеребцы перешли с галопа на рысь, потом и на шаг, завидев медведя. На ходу оборачивались, превращаясь в статных красавцев в синих и белых наметах и плащах. Яннас поднял руку, и они остановились слаженно и мгновенно.
— Единороги клана Чёрного Ветра и Солёного Озера приветствуют вас.
— Клан Западнолесья приветствует вас, — отозвался Артес.
Яннас протянул ему руку в воинском приветствии.
— Удивлены?
— Удивлен. Чем обязаны такому обилию гостей?
— В гости к вам я один. А остальные… — он рассмеялся, сощурился недобро. — Остальные ребятки мои сизодольских неженок в осенний гон погоняют.
— А, ну коль так, проходите. Воды хоть нальем.
Яннас махнул рукой, и единороги, их в самом деле было пятнадцать, вежливо кланяясь хозяевам, вошли во двор. Леда вынесла им воды и хлеба, сколько хватало. Закон гостеприимства обязывал гостей, преломивших с хозяевами хлеб, вести себя мирно и со всем вежеством. И парни помалкивали, любопытно поглядывая вокруг, особенно на юного сородича.
— Это Яннари, мой сын, и Артес, его супруг.
Ледана назвалась сама.
— А это Арвис, — Артес поймал медвежонка пастью за шкирку, придерживая.
Маленький озорник вывернулся и перекинулся, пришлось и Артесу перекидываться и ловить сына, рвущегося изучить новых оборотней.
— Иди к матери, — строго велел он. — Потом с дедушкой познакомишься.
— Деда? Как деда Калим? — уточнил мальчик и недоверчиво обвел взглядом сплошь молодые лица единорогов, посмеивающихся и фыркающих.
— Как дедушка Арла. Давай, иди в дом. Успеешь еще поболтать с родичем.
— У-у-у, нихацу в дом! — упёрся медвежонок. Конечно, на улице было так интересно, столько нового народу, да все такие необычные.
— Тогда тут сиди. Но чтобы тихо. Понял?
— Что, медведь, сын весь в тебя характером? — усмехнулся Яннас.
— Да пока вот думаем, в кого, рогач.
— Что тут думать, все на виду.
Артес усмехнулся, потрепал сына по голове.
— Мешать не станем, благодарствуем за хлеб, лагерь у озёра разобьем, если можно.
— Хорошо, — согласился медведь. — Земля не купленная, размещайтесь.

Три вместительных шатра вскоре выросли на прибрежной полосе ещё не пожухшей травы, которую единороги в истинном виде с явной радостью подъедали. Яннаса пригласили в дом, раз уж ждали его гостем.
— Вот так и живем, свое хозяйство ведем, хоть и небольшое, — рассказывал Артес.
— Хорошо у вас, тепло в доме, — похвалил вороной, имея в виду не только согретый печью воздух.
— Семья, — улыбнулся Артес.
Разговора о том, что семье этой хорошо бы стать ещё больше, Яннас не заводил, за что Артес был ему даже благодарен. А единороги чужих кланов внимательно присматривались к Яннари, старались перекинуться с ним хоть парой слов. И это настораживало. Медведь внимательно поглядывал на них, раздумывая, приживутся ли они вообще в сизодольском клане с его традициями. Потом понял: они не приживаться прискакали, а менять тухлый уклад, заставляющий здешний молодняк киснуть, как в болоте. Что ж, любопытно будет посмотреть, как их здешние кобылы, привыкшие к тому, что они во всем главные, рогами погоняют. Пока что парни не показывались на глаза сизодольских, а вот Яннас нанес визит Цетайлу, и тот учуял соперника. Артесу было до ужаса любопытно, и он проводил тестя до границ клана рогачей, а разъярённый визг вождя слышен был и там. Что ж, скоро состоится бой. Артес всячески был на стороне Яннаса. Лучше уж он в вождях соседнего клана, чем Цетайл.
Пришлые рогачи дружно взялись помогать по хозяйству, вызывая у Яннари лёгкое смущение и толику ревности. Смущало больше их слегка покровительственное отношение, все жеребцы были старше него лет на пять-семь.
— Ой, что будет в Сизом Доле, — посмеивался Артес.
— Порядок будет, — гортанно выговорил рослый, рыжий как огонь жеребец, сумрачно поглядывавший на мир темно-карими глазами. Красивое лицо уродовал шрам через лоб, переносицу и щеку до челюсти.
— Порядок — это хорошо. А еще у них там жеребцов мало, так что кобылы за вас передерутся. С рогами оторвут.
— Ничего, у нас холостых ещё много, — ухмыльнулся тот. — Яснир моё имя.
— У вас тут все на одну букву начинаются, или так совпало?
— Совпадение. Я из Сольозера, другой клан.
— Понятно. Вы тут осядете или как?
— Как старший решит, осядем, коль кого кобылицы выберут, остальные до весны домой отправятся, весной другие счастья пытать явятся.
— Решили Сизый Дол разбавить? Тяжко вам там придется, сразу говорю.
— Не привыкать, — мотнул гривой рыжий.
— Ну не привыкать, так не привыкать, — посмеялся Артес. — Надеюсь, ума там поприбавится.
— Смотря у кого.
Постепенно узнавались имена парней, вечерами горел у озёра костёр, к которому повадился приходить Яннари, слушать байки отца и его парней. Арвис тоже постоянно прибегал, разглядывал незнакомых единорогов, удивлялся тому, что они не похожи на папу Яни. Тот был среди них самым младшим и самым… домашним, что ли? В других чувствовалась грозная сила, словно у оживших бронзовых статуй. Яннари же обладал жестким внутренним стержнем, но этот стержень прятался под незлобивостью, мягкостью. Хотя с незлобивостью — это Артес перегнул. Того же Цетайла муж готов был затоптать, только что огнем из ноздрей не пыхал. До Цетайла у него пока рог не дорос, так что только злобным пыхтением все и ограничивалось. Да и после, когда Яни повзрослел бы и заматерел, вряд ли он отправился бы биться с Цетайлом за место вождя. Оно ему было не нужно.
— А скоро луна снова потянет, как ты себя чувствуешь, медовые ушки? Гон еще не подступает?
— Еще два дня мира в моей душе, — усмехнулся тот.
— Яни, а как же ты переживаешь гон? — хлопнув себя по лбу, спросил Яннас.
— С браслетом, — пояснил единорожек.
Вороной нахмурился и принялся объяснять, отчего это хуже некуда для оборотня, любого оборотня — людские чары, да в самое то время, когда истинная суть берет верх над разумом.
— Иного выбора все равно нет, — пожал плечами Яннари.
Яннас переглянулся со своими парнями, те серьезно покивали, и на этом разговор был закрыт.


14. Перемены

Еще через день единороги стали сниматься в сторону Сизого Дола. Осень подступала все ближе, до гона надо было успеть поселиться среди клана, выбрать кобылиц. Яннари вместе с Артесом проводил их до границ. Дальше не пошли: изгнанному из клана и медведю нечего делать на землях единорогов, как высказались охраняющие границу рогачи. Яннас помрачнел и выдал пару длинных фраз на незнакомом обоим языке, явно не «медовые речи».
— Пойдем, — Артес обнял мужа. — Хочешь покататься на медведе?
— Хочу, — Яннари сразу забрался на его спину, стоило Артесу обернуться, зарылся лицом в шерсть, уже густеющую к зиме, стараясь не слушать изрядно ядовитых предложений, как именно ему стоит покататься на муже.
— Завидно, мерины плешивые? — огрызнулся медведь и припустил прочь по тропе.
Он зарекся водить Яни сюда, пока его отец не приберет власть в клане в свои руки, а что так оно и будет — он даже не сомневался. Несмотря на отсутствие рога, бойцом Яннас был куда более сильным и умелым, чем Цетайл. А того в свое время знатно потрепал Арла, так что бойцовские навыки у Цетайла поубавились — и бок берег, и живот. Нет, в тесте Артес не сомневался, как и в том, что местные кобылицы будут визжать и драться за право подставить холку тем жеребцам, что пришли с ним. Все же не сравнить степных красавцев с лесными неженками.
— Думаю, пришлет вестника или сам явится, когда все закончит, — решил он.
Но раньше окончания гона к дому все равно никто не сунется, а гон уже завтра. От Яннари уже потихоньку начинало пахнуть медовыми травами, у дома он обернулся и ускакал в лес, щипать долго не жухнувшую траву у озера, пить чистую озерную воду и кататься по опадающим листьям. Артес неустанно любовался им. Забавно выглядел катающийся по поляне и взбрыкивающий единорог, который фыркал, всхрапывал и всячески наслаждался осенью. В длиннющей гриве путались листья, веточки, лесной мусор, рыжая шкура лоснилась и шелково облекала крепкие мускулы почти-почти взрослого рогача, уже заметно подросший рог сиял в прорывающихся сквозь редеющие кроны солнечных лучах. Артес был горд и преисполнен радости от того, что это его супруг, такой вот красавец, солнце цвета меди.
— Накатался, медовые ушки?
— Хочешь и ты верхом прокатиться? — лукаво скосил на него глаз Яннари.
— Не выдержишь, рогатик, я крупный и тяжелый.
— Я уже не подросток, и хребет у меня достаточно крепкий. Ну? Один раз предлагаю.
Артес больше приглашения ждать не стал, согласился. Проехаться на единороге — кто ж такое упустит? Без седла и даже без попоны усидеть на нем оказалось нелегко, да только первому, кто предложил бы Яни оседлать, Артес вбил бы в глотку его предложение вместе с зубами. А ход у единорога оказался плавный, не чета обычному коню, он словно плыл, не касаясь точеными копытами лесной тропы. Артес гладил его шею, перебирал гриву.
— Сокровище мое. Чудо.
— Держись крепче, — фыркнуло «чудо».
Лес полетел мимо них, словно кто-то дернул тропу из-под ног. Яннари далеко выбрасывал передние ноги, звонко ржал, радуясь своей силе. Артес старался держаться покрепче и хохотал. Скачка веселила и чуть ли не опьяняла, как брага. Да, когда Яннари проскакал вокруг озера и остановился у калитки их дома, Артес понял, что он имел в виду перед первым своим гоном. И что значили слова Яннаса про «никому не позволю себя догнать, только тебе», когда он рассказывал о матери Яннари. Это ж как надо гоняться за кем-то в гон? Да уж, степной ветер — одно слово.
Наверное, тогда он и понял, или, вернее, принял то, что не станет лишать мужа этого неотъемлемого права проскакать под луной с красивой кобылицей, схватить ее за холку, ощутить жар единения не только души и людской ипостаси, но и истинной. Решение далось нелегко, много пришлось передумать, глядя на своего единорожка в кругу сородичей, относящихся к нему как к равному. Себя переламывать оказалось нелегко. Но если это сделает Яни счастливым… Пускай проскачет. О многом он за эти дни с Яннасом говорил, многое понял о единорожей братии. Это в их природе, в смысле — жеребцов: собрать вокруг себя свой маленький табун, свою семью. И то, что не одна жена может быть — тоже нормально, тем более что сердце у Яннари большое, любви в нем хватит на всех.
— И в тебе должно хватить, — глядя на медведя без проблеска улыбки, говорил Яннас. — И хватит, иначе «мышка» твоей любви цена в базарный день. Он тебя любить меньше не станет, и жену вашу, и сына. Это Цетайл мог, но не Яннари же.
Артес помалкивал. Веками заповедано — не разводить блуда. В храм жену можешь не вести, но чтобы одна в твоем доме хозяйка была. Или муж один. А коли союз тройственный, так все трое в храм сразу же. А тут чужую кобылу любить по традициям чужого клана, впервые встреченную. Пожалуй, стоило бы сходить с этим вопросом именно туда — в Храм Покровителя Двоесущных. Проклятущий Бог с похмела наворотил такого, что без чарки… да какой там! без полуведра браги не разберешься, вот пусть его жрец и советует, а оракул — выспрашивает. Но это попозже, потом, когда у Яннари гон завершится. Вот вместе и сходят, его это тоже касается.

Потом он немного жалел, что хоть тайком не пробрался на заповедный луг, где сходились единороги в гон. Яснир, конечно, прискакал на четвертый после окончания гона день, рассказал, посмеиваясь, как вожак сизодольского неженку уделал.
— И без рога обошелся, и Цетайлу рог сломил, так-то. Теперь Яннас в Сизом Доле вожаком клана будет.
— А ты? — Яннари навел какой-то жутко вонючей мази и подобрался к Ясниру, велел закрыть глаза и принялся намазывать его шрам.
— А я, солнце, на морду не вышел. Ну да не беда, какие мои годы.
— Возвращаешься в степи? — уточнил Артес.
— Да, причем, один из всего отряда, — рассмеялся рыжий, терпеливо снося все действия юного целителя. Мазь, казалось, въедалась в шрам, жгла и щипала.
— А что, в степях тоже кобылицы не жалуют?
— У Черного Ветра девок маловато, а в моем клане уже всем все родичи, так негоже.
— Что ж, странные в Сизом Доле девки. Вроде и жеребцов мало, а носы воротят. Как только гон переживают.
— Ничего, дурь из них старший повыгонит, уверен я. Солнце, жжется, сил нет!
— Терпи, — фыркнул Яннари, — воин. Весной прискачешь обратно — никто не узнает, и кобылицы сами на шею вешаться будут.
— Да мне наши целители помочь пытались…
— У них лесных трав не было. Все, нишкни.
Пришлось Ясниру затихнуть, пережидая, когда перестанет припекать лицо. Яннари недаром его расспрашивал перед гоном, когда он отметину получил, да чем лечили. Убрать шрам целиком не вышло бы, больно давно зажил. А вот сгладить, чтоб не стягивал кожу так, можно было. Правда, не за один раз, но и мази Яннари сделал довольно, чтоб дать ее Ясниру с собой.
— Спасибо, Яннари, — тот разулыбался. — Век должником у тебя буду.
— Не за что еще. Вот весной я жду тебя, погляжу, как помогло. Переночуешь?
Яснир отказался, пояснив, что поспешит на ярмарку, куда должен прийти караван из Сольозера.
— С ними и вернусь. Хорошей тебе зимы, солнце.
— И тебе, Яснир, — попрощались с ним.

— Что, медовые ушки, навестим земли рогачей? Проверим, как там твой отец поживает?
Яннари задумался, не спеша подхватываться и бежать. Все еще рвала сердце обида.
— Позже, Аро. Пусть сначала обживется и каждому свою силу покажет, без этого ему настоящим вождем не стать. Отвлекать не хочу. Думаю, он сам за нами пришлет, когда будет уверен, что никто его слова не оспорит.
— Ох, это надолго, Цетайл будет с ним за каждый чих спорить, поверь. Даже за то, что луна желтая.
Яннари согласно фыркнул, но все ж уговорил повременить с визитом. И не прогадал: на излете осени Яннас сам явился сначала к ним, потом и к Медведям, о чем-то говорил с приемной семьей Яннари. А после при всем честном народе объявил, что юный гнедой единорог — его сын, и он от своей крови не отрекался и не отречется.
— Теперь у тебя полная семья, медовые ушки. И родителей трое.
Яннари улыбался, а глаза блестели от непролитых слез.
— Счастлив? — Артес обнял его за пояс.
— Еще бы. Всегда о таком мечтал.
— Теперь сможешь навещать отца, он расскажет тебе о том, где побывал. Только сильно ушки свои медовые не развешивай, а то будешь не единорог, а заяц.
Яннари рассмеялся, пошевелил ушами.
— Вот-вот, будем их тебе узлом завязывать.

Зима пролетела незаметно. Слишком много было дел, чтобы отвлекаться на подсчет дней, много всего: радости от выходок подрастающего Арви, новостей от Яннаса, домашних забот. Не все было гладко, конечно. Вороному, к примеру, приходилось туго, как Артес и говорил, Цетайл оспаривал каждое слово и приказ нового вождя, пытался строить козни и гадить исподтишка, настраивал молодняк против Яннаса. Только вот единороги почуяли сильного вожака, и Цетайл очень скоро остался в одиночестве. Не считая своих кобылиц, конечно.
— Может, теперь он присмиреет и будет себя вести мирно, — решил Артес.
Потом в Сизый Дол прискакал отряд единорогов под предводительством Яснира, которого можно было узнать только по тоненькой ниточке шрама, пересекающего лицо. Даже улыбался рыжий уже нормально, а не одной половиной рта, как раньше. Налетел, подхватил Яннари, закружил, не дав и рта раскрыть.
— Как радуются-то, — усмехнулась Леда.
— Так есть чему, — отозвался Артес. — Вон, даже морда на лицо похожа стала.
Яснир привез сыну бывшего старшины заказ на такую же мазь. Едва ли не на бочонок ее.
— Не мне одному помогла, — признался рыжий, когда поутихли восторги, а отряд очередных женихов ускакал в Сизый Дол, обживаться и знакомиться перед гоном с невестами.
С Ясниром остался только жеребенок-одногодка Яннари.
— Зарян, мой младший брат. Увязался за нами втихую, пришлось брать с собой.
Зарян, такой же рыжий, только больше в золото, чем в медь, усмехался и невольно потирал зад, по которому брат, не чинясь, всыпал так, что и в истинной ипостаси, и в людской болело одинаково.
— Что, спрятался где-то? — усмехнулся Артес.
— Да нет, по следам шел, на полперегона отставал. А степь весной не то место, где в одиночку молодняку место, мы услышали, что степные волки гонят кого-то, ну, и отбили дурня.
— А чего увязался-то? — поинтересовался медведь.
— Так интересно же. Брат всем в клане уши прожужжал про чудо-лекаря. Это хорошо, что я сестер отговорил, а то бы втроем поскакали бы, — с вызовом заявил парнишка.
— Мало порол, — решил Яснир. — За девок бы вообще так отходил…
— Я ж не дурак. Один бы их защитить не смог.
— Да ты и себя-то не смог! — снова вскипел старший.
— Хватит ругаться. Обошлось, Зарян уже понял все, так? — негромко, но достаточно властно, чтоб все утихли, сказал Яннари.
Юный рыжик опустил голову, буркнул:
— Да понял я, понял.
— Вот и славно, — решила Леда. — Идемте в дом.
— Ты тоже будешь участвовать в весеннем гоне? — поинтересовался Яннаре тем же вечером у Заряна.
— Конечно, — закивал тот. — И меня выберет какая-нибудь красивая кобыла с длиннющей гривой.
— Волос-то у них долог, — проворчал Артес, — да ум короток.
— Так я с ней буду не цены на пшеницу обсуждать, — залился смехом Зарян.
— Это поначалу. А о чем с дурой всю жизнь говорить станешь? Или молчать да трахаться?
— Не совсем же они там глупые, — хмыкнул юноша.
У Артеса на сей счет было свое мнение, но спор снова пресек Яннари, не любивший подобного даже в мелочах. Обоих гостей накормили ужином, постелили им постели на чердаке.
Но спать не ложились этим вечером допоздна, как бы ни устал Яннари, сажая и засевая огород, юношеская жажда нового пересиливала усталость. Зарян, в полном восторге от целого озера пресной воды, ускакал на берег, следом утянулся и Яннари.
— Не надо, не зови их, — остановил Артеса Яснир. — Пусть наболтаются. Они ж ровесники, Яни необходимо общаться с кем-то его возраста помимо тебя и жены.
— Пусть болтают, — согласился медведь. — Все какое ни есть развлечение.
— Я буду рад, если они подружатся, — заметил рыжий, глядя туда, где мелькали в просветы ракитника две гривы: вороная и рыжая.
— Неплохо будет. Яни надо с кем-то носиться, беситься и ржать.
Сам себя он, глядя на молодежь, которая была младше всего лишь на три года, чувствовал таким умудренным опытом взрослым, что впору завыть по-волчьи. Яснир хлопнул его по плечу и вытащил из дорожного мешка флягу. В общем, младшего мужа с новым товарищем Ледана загоняла домой хворостиной от озера, а старшего с великовозрастным бродягой-наемником гоняла ухватом от сенного сарая, когда вздумали петь.
— Повстречались, — ворчала медведица. — Нашли друг друга. У-у-у, задницы мохнатые! А ну быстро все спать расползлись!
Наутро старшие держались за головы, младшие сонно зевали.
— Вот что, — Леда уперла руки в бока и заявила: — Я согласна на еще одну жену для Яни. Одной мне с вами и с хозяйством не справиться.
— Один вечер посидели, — простонал Артес. — Что ж вот так сразу-то?
— А мне десять раз разжевывать не надо, все с первого понимаю. Я девчонку сама всему научу и приручу, не переживай. И Яни хорошо будет, и мне.
— А мне как же?!
— Сам подумай, только на трезвую голову.
Артес даже на трезвую голову ничего не придумал. Разве что Яни будет счастлив, значит, Артесу тоже хорошо будет. Может, Леда именно это и имела в виду, он не допытывался, она не разжевывала.

Вторая весенняя луна пришла, властно позвала за собой, заставляя забыть обо всем, кроме желания любить и быть любимым. Яснира выбрали сразу две кобылицы постарше первогодок, видно, зима с новым вождем мозги кое-какие вправила. Даже Заряну повезло. Жрец не успевал венчать пары и тройки единорогов. А у Яннаса родился сын, и в день, когда он привел жеребенка в Храм в первый раз, Яннари стоял рядом с ними.
— Вы — братья, и эти узы нерушимы, что бы ни случилось, — говорил вождь клана. — Запомни это, передай своим детям. Разные у вас матери, но отец — один, один род.
Жеребенок кивал и таращился на брата огромными темно-синими глазами. Яннари тогда как-то удержался от слез, нежно вылизал мягкие лопухастые ушки брата, взявшего от матери серую шкуру, а от отца — вороную гриву и вороные же чулки на всех четырех тонких ножках. Малыш подумал и с серьезным видом лизнул брата в бок, выше не доставал.

Время… Яннари не замечал, что оно летит с каждым днем все скорее и скорее, словно разгибается со свистом упругий узорный клинок лучшего степного булата, согнутый почти пополам. Некогда ему было замечать: он учился у западнолесской травницы-целительницы, попутно составлял и свои рецепты мазей, отваров, вытяжек. Рядом с домом, верней, рядом с мастерской Леды, на взгорочке, вырос еще один небольшой дом на две комнатки с печью посредине. Там Яннари и возился со своими травами: в доме уже просто не хватало места ни на чердаке, ни на кухне. Уходя в лес, он всегда брал с собой Арвиса и Тамана — брата. Через два года за ним хвостом ходила целая ватага жеребят, в которой Арвис и Таман были старшими и заправляли, но все равно заглядывали в рот Яннари.
Единорог безмерно радовался тому, что детей вокруг много, но старик Карим, не раз показывавший ребятне потаенные полянки с земляникой или летней астроликой, однажды зазвал его поговорить. Северянин прекрасно видел на дне глаз юного единорога отражение собственной тоски по несбывшемуся и совсем не хотел, чтоб она отравляла его душу.
— Жену тебе надо взять, малыш, вот что. Такую, чтобы была верной подругой, в семью вошла накрепко. И чтоб у тебя свой жеребенок был.
— Это надо в Сольозеро на весенний гон отправиться, — Яннари безотчетно разминал в руках веточку мяты, и в теплом летнем воздухе разливался холодный острый аромат, такой непривычный для него. — А как отправишься, коль у нас тут хозяйство?
— Взрослый ты уже. Оставь все на Артеса и Леду. Все равно их с места не стронуть, хоть и говорили как-то, что не против бы поехать мир посмотреть. Медведи такие — домоседы навроде лесных кошек.
Яннари вспомнил Алую Рину и засмеялся.
Не зря смеялся, как оказалось.


15. За невестой

— Ну что, медовые ушки, готов попутешествовать? — встретил его Артес. — За хозяйством приглядеть будет кому.
Приглядеть согласился Торес, недавно женившийся и собиравшийся поставить дом отдельно от родителей.
— Я думаю, рядышком с вами где-то строиться, не прогоните?
— А что прогонять, стройся, — хмыкнул Артес. — Расширим селение.
— Вот и займусь, пока вы путешествовать будете. За домом и живностью присмотрим, огород обиходим.
— Хорошо. Ну что, Яни, навестим единорогов, как ты и хотел?
В путь собирались очень основательно. Ведь с собой Яннари собирался взять большую часть тех снадобий, что создавал сам и с помощью знаний, полученных от наставницы. А еще провизию, вещи… В общем, вышла полная телега, в которую впрягли пару лет назад купленного на ярмарке коня.
— И мы вправду увидим много всего интересного? — глаза у Арвиса горели.
— Еще бы, очень много.
Сопровождать их вызвались Яснир и Зарян, они решили перебраться с женами в степь. Кобылицы, к удивлению Артеса, безропотно повиновались своим супругам, предпочитали помалкивать, сидя в повозках с добром.
— Как это у вас получилось?
Оба рыжих братца только ухмылялись и молчали. Причем, видно же было: на жен они руку не поднимали, не прикрикивали, относились бережно и ласково. Но вот были кобылицы ниже воды, тише травы. Артес пожал плечами и не стал заострять внимание, разобрались — вот и славно. Не лезут девки в их семью — и ладно, не шипят над Яннари — вот и хорошо. А что поглядывают любопытно, так за погляд денег не берут.
Арвис весело бежал рядом с телегой по траве, время от времени перекувыркивался, сидел и удивленно мотал башкой, не понимая, почему его перетягивает куда-то вбок. Среди детей, с которыми играл и учился, он был самым старшим, но все равно еще считался совсем ребенком. К тому же медвежата взрослели медленнее, чем маленькие единорожки. Таман в свои два года уже и говорил бойчее, и выглядел ровесником Арвиса. Вот годам к семи Арви пойдет в рост, а Тами, наоборот, дольше будет казаться ребенком.
Наконец, медвежонок устал, запросился на телегу, где и уснул.

Сперва они направлялись на ярмарку, а там должны были присоединиться к каравану из Соленого Озера.
— Надеюсь, повезет, и Алая Рина с нами увяжется, — Артес усмехнулся.
— Может быть, — согласился Яснир. — Ей в степи, кажется, нравится больше, чем в родных лесах.
— Необычная кошка, что тут еще скажешь.
— Остепенится однажды, наверное. Но я не представляю ее в домашнем платье и с дитем у титьки, — помотал головой рыжий единорог.
— Никогда не остепенится, дом и дети не по ней, ей приключения дороже.
Яннари, как всегда, предпочел промолчать. Однажды они увидят, по душе ли Рине домашний уют, когда пыль дорог и опасность уже осточертели по самые кончики ушей.
До ярмарки добрались быстро. Леда с Арвисом пошли погулять, посмотреть, чем торгуют. Где-то там на них Рина и налетела — ее пронзительный голос с подмяукиванием парни слышали хорошо. Потом и к их небольшому лагерю явились. Кошка тут же накинулась на Яннари, затормошила:
— Какой симпатичный стал, рогатик! Какой видный парень, ух, плечи, руки, ноги какие! Так бы и…
Артес хохотал в голос.
— А я тебе не гожусь?
Кошка задрала голову, оглядела его.
— Я же лопну, лохматик.
— А то под этим жеребцом нет?
Яннари фыркал и краснел.
— А, пожалуй, ты и прав, ежели так подумать, — Рина подмигнула Ясниру.
— Что нового на ярмарке, рассказала бы, а не липла ко всем.
Рина уселась на телегу, болтая ногами в высоких сапожках, принялась рассказывать, мимоходом выпросив себе «знаменитую по всем весям мазь Янички», пожаловалась, мол, прошлой весной схлопотала стрелу в задницу, так теперь половина красоты пропала.
— Ничего, восстановится твоя девичья краса, — посмеялся Артес. — А вон и наш сын возвращается.
Яннари озабоченно велел Рине не шевелиться, задрал ее нарядную и, как всегда, алую рубаху, опустил руку на поясницу, послушал.
— Тебе бы хоть дней пять повязки с мазью понакладывать.
— Сам будешь накладывать? — замурлыкала та. — Я не против, даже с вами проедусь ради такого.
— Поезжай, — хмыкнул Артес.
Кошку он знал, липла та ко всем подряд, но не позволяла себе ничего лишнего. Такая уж натура кошачья, под руку влезть, чтоб погладили, а потом гордо хвост задрать и уйти. Эта хоть спасибо скажет.
— Заодно хоть потешишь рассказами, похвастаешь, где была, куда носило.
— А то, обязательно.
Несмотря на то, что в этот раз никто из них ничем торговать не собирался, народ на ярмарке как-то узнал о том, что сюда приехали оборотни из Западнолесья, потек ручеек наемников из караванной охраны. А когда самого Яннари в лицо признали, не без Рининого вмешательства, так и на полновесное серебро не стали скупиться.
— Заработаешь себе на новую шубу к зиме. На пяток шуб, — смеялся Артес.
— А ты говорил, зачем я все свое сено с собой везу, — слегка ворчал Яннари, перебирая запасы лекарств и трав.
— Ну вот его и поубавится, — согласился медведь.
В самом деле не сильно-то и поубавилось. Яннари прекрасно осознавал, что один только путь в Сольозеро займет две долгие недели, и за это время многое может случиться. Несмотря на то, что едут они с большим караваном, с охраной, и рыжие братцы — бойцы не из последних, и Артес кое-чему обучен, и он сам, не приведи Покровитель, при нужде и за самострел схватится, и за нож. Дорога — штука непредсказуемая.
— Завтра выдвинемся с караваном, торговля была удачной, распродали все раньше срока, — сказал пришедший Яснир.
Известие порадовало: все же деньги — вещь конечная, да и дорога — это не дом, где вышел, молока надоил, яички собрал, хлеб испек. Все покупать приходится. Хотя и с собой они взяли достаточно соленого сала, круп, вяленого с дымком мяса, но ехать долго. Лишний день промедления — лишние траты.
— А оттуда пересечем степь и выйдем к морю, а там — на корабле к островам, — мечтал Артес.
Яннари только головой покачал. Хорошо бы, но вряд ли. Хотелось, очень хотелось увидеть и море, и бескрайние снега родины дядьки Карима. Но они не путешественники и не воины, и не с ребенком отправляться в путь.
— Море подождет, — Леда потрепала мужа по плечу. — Следующим летом вдвоем отправитесь.
— А как же… Как же вы с Арви?
Леда усмехнулась. Боже, какой он все-таки… непонятливый иногда. Одно слово — тугодум. Ну, ничего, скоро дойдет.
— А мы с Арви останемся. И жена Яни останется.
Артес хлопнул себя по лбу: он и призабыл как-то, зачем перед самым гоном в путь отправились, едва только дороги просохли.
— Так что вы попутешествуете, а мы посидим дома.
— Мы недолго, — словно уже отпрашивался у нее, протянул Яннари и рассмеялся. — Чтоб успеть.
К чему успеть, он не сказал, это Артес уже потом понял: если кобылица после гона понесет, Яннари хотел успеть побывать у моря до того, как ей придет время рожать.
— Посмотрим, это все в будущем. Мы пока даже кобыл-то не видели.
— Скоро увидим.

Путь оказался не таким уж и долгим, или его просто здорово скрашивала Рина, без устали намурлыкивавшая свои байки? Ох уж эта Рина! Когда Яннари, уложив ее заголенной задницей кверху на свои колени, принялся наносить свою чудо-мазь, кошка примлела и замурлыкала. А потом, когда свежий шрам припекло, принялась аж подвывать, да только единорог не зря ее так уложил. Придерживать было легче.
— Да мне от стрелы так больно не было! — орала кошка.
— Терпи, хвостатая, красавицей станешь, — посмеивался Яннари, гладил ее по пояснице.
— Еще четыре раза вот так? Погладь еще и еще, да-а-а, вот там.
Яннари и гладил, почесывал там, откуда у Рины в истинном виде хвост начинался, и между лопаток.
— О-о-ох, Яничка, завидую я твоей жене… Меня бы так кто гладил!
— Найдешь еще, — единорог снова почесал ее.
— Да кому я нужна, — буркнула кошка, пряча лицо в сложенные руки. — Ни кола, ни двора, за душой кошель худой, акинак в ножнах да нож засапожный.
— Кому-то и приглянешься, не переживай.
Рина унывать долго просто не умела, так что, стоило Яннари стереть уже не жгущуюся мазь с ее зада, снова сидела на обрешетке телеги и рассказывала походные байки слушающему ее с раскрытым ртом Арвису.
— А что, правда, люди на востоке совсем-совсем черные?
— Ну не совсем.
— А какие?
— Коричневые, как будто долго-долго под солнышком жарились. И еще темнее.
— А что такое море?
— О, море — это когда много-много горькой и соленой воды в одном месте. Больше самого большого озера.
Мальчишка широко распахивал глаза и развешивал уши, слушая ее. А потом задавал тысячу вопросов, пока не начинал зевать. Рина подманивала его к себе под бок, сворачивалась уютным клубком и умурлыкивала медвежонка, чему Леда была только рада.
Расстались они на десятый день пути. Рина осталась в большом погосте, ждать мимопроходящий караван, авось, кто наймет. Пожелала им удачи, похабно подмигивая Яннари.
— Увидимся еще, рогатик, полюбуюсь на твою кобылицу. А то и пару?
Молодой единорог только отмахнулся, чуть краснея: как раз ночью выслушал от кошки много «полезных советов», чуть уши в пепел не сгорели.
Караван покатил дальше и дальше, покидая леса, по утрамбованной в камень дороге, змеей вьющейся меж холмов и перелесков, чтоб вскоре выбраться на равнину, лишь слегка всхолмленную, а дальше и вовсе становящуюся ровной. На благодатном весеннем солнце степные травы вымахали по пояс человеку, расцветая и спеша до жаркого лета одарить нектаром насекомых, завязать семена. Караван катил по, наверное, единственной такой большой дороге в степи, вокруг расстилалось целое море цветов, и все единороги, как только это море началось, почти не перекидывались в людскую ипостась, предпочитая истинную. Яннари теперь очень хорошо понимал, почему Яснир с братом и женами решили сюда вернуться. И еще понимал, почему Яннас не сумел тогда отыскать беглянку-мать: какой нормальный единорог ринется от такого простора в леса? Хотя пусто тут было, никакого укрытия, аж по спине мурашки бежали от этого ровного пространства. Редкие-редкие балки, одна-две на целый дневной переход, отмечали степные родники. Но это для него, он иного не знал и вырос под густыми кронами леса. Кобылицы вон тоже жались к мужьям, зато Яснир и Зарян аж воспрянули.
— Тебе там не плохо, Яни? — позвал мужа Артес.
Яннари самому бы кто объяснил, каково ему. И хорошо, аж сердце щемит, и плохо так, что забился бы в дальний угол повозки. Но вместо этого он рысью бежал рядом с повозкой, вглядываясь в приближающиеся силуэты с развевающимися гривами и хвостами.
— А вот и встречники, — окликнул Яснир. — Все, добрались.
Вокруг закружили единороги, рассматривая их, побежали рядом с повозкой. Один из них — гнедой с проседью, бежал почти бок о бок с Яннари, и тот, потянувшись к нему носом, уловил смутно знакомый запах, а дотронувшись, почувствовал, что единорог уже довольно стар, что у него побаливают колени, и бежать ему трудно.
— Дедушка?
— Яни? — удивился тот, чуть не споткнувшись.
— Яннари, да.
— Мальчик мой, какой же ты красавец… А это твоя семья?
Яннари взбрыкнул, как жеребенок, всеми ногами, принялся знакомить деда — отца Канхаи — со своей семьей, взахлеб рассказывая, как он счастлив. Тот кивал, одобрительно осматривал всех, не упуская случая внука то лизнуть, то прислониться боком.

Сопровождающие разделились, половина отправилась с караваном дальше, в Соленое Озеро, половина — почти сплошь вороные и темно-гнедые единороги — повела Яннари и его семью к основному стану клана Черного Ветра. Это был, наверное, целый маленький город из огромных войлочных шатров, ярких, расшитых лентами и украшенных флажками. Здесь даже кое-где у шатров были разбиты крохотные огородики, хотя клан был кочевым.
— А у них тут уютно, — решил Артес. — Так все надежно обустроено. И вместе с тем собраться можно быстро.
Потом их закружило в хороводе лиц, имен, родственных связей. Оказалось, копни поглубже — и каждый тут, в клане, родич Яннари. И принимали их так, как принимать и должны были давно потерянных, оплаканных и чудом отыскавшихся детей. Даже Артеса и Ледану, даже Арви.
— Счастлив, медовые ушки? Это то, о чем ты мечтал?
Яннари кивал, улыбаясь, кажется, всем собой, излучая ничем не прикрытое счастье.
Добрались они до клана очень вовремя. До второй весенней луны оставалось всего два дня, и если первый был полностью посвящен знакомству и устройству гостей-родичей, то на второй дед увел Яннари к себе, в круг первогодок, которых по долгу вожака просвещал в тонкостях гона. Объясняя, повторяя раз за разом, пока не запомнили накрепко, отвел к приметной балке, где протекал полноводный по весне ручеек, а над ним высилось дерево с раздвоенной сухой вершиной над шапкой кроны.
— Здесь вы все встретитесь со своими невестами и женихами. В этот раз в клане Сольозера много прекрасных кобылиц.
Все запереглядывались, зафыркали. Весна будоражила кровь все сильнее. Юные единорожицы гордо выгибали шеи, переступали точеными копытцами, вскидывали головы, позволяя ветру развевать шелковыми гривами. Но Яннари чувствовал: здесь к нему не подойдет ни одна, слишком уж близким родичем он им приходился. Они даже не заигрывали с ним, только ласково касались носом щеки или плеча, оказывая поддержку. Так что вернулся он с известием, что жену себе тут не сыщет.
— Что же, опять обручье? — Артес силой задавил в себе недостойную радость.
— Не торопись, малыш, — надтреснутый голос деда звучал усмешливо. — Или ты мимо ушек своих красивых пропустил мной сказанное? Будут здесь сольозерские, с ними у тебя близкого родства нет вовсе.
— А когда я их увижу?
— Завтра и увидишь. Перед восходом луны.
— А если я никому не понравлюсь?
— Не может такого статься.
Яннари немного успокоился. Артес мысленно поскрипел зубами и решил не вмешиваться.
Эту ночь Яннари провел с ними, обнимая, грея своим теплом. А на следующее утро ушел из шатра рано-рано, пока они еще спали, вместе с другими единорогами подальше в степь. Пробовать свои силы в пока еще тренировочных поединках, кататься по траве, присматриваться к соперникам. Они ему были, конечно, не соперниками ни разу, он был намного взрослее и крупнее. Первогонные встречались в первую ночь полнолуния, вот во вторую в степи поскачут жеребцы постарше, да и кобылицы там будут тоже постарше, но и попривередливее. Яннари решил, что выберет себе молодую кобылу, пусть она будет на год младше, зато будет спокойная, тихая, красивая. Главное, чтоб согласилась… на все — и отправиться в чужую землю, и на такую семью, как у него. И не раздражала Артеса и Леду. Яннари понимал, как медведям пришлось себя ломать ради него. И ценил это. Главное — не потерять голову. Он достаточно взрослый, чтобы не броситься на первую попавшуюся и поманившую его кобылицу. Теперь уже и не мог понять, может быть, лучше кого постарше? Или все же первогонной кобылице будет легче принять новое и влиться в семью? Принять старшинство остальных? Да, наверное, так будет лучше. Или все же старшую? Они мудрее. Может, у деда спросить?
Он поискал глазами гнедого с проседью жеребца, но старшие оставили молодежь, ушли подальше, чтобы не мешать, не провоцировать потихоньку начинающих подчиняться гону жеребцов. Надо делать выбор самому. А голова уже так затуманена…
Яннари встрепенулся, услышав гул земли под копытами, потянул носом воздух и пошел, ускоряя и ускоряя шаг, туда, откуда донесся безумно притягательный запах юных кобылиц, перешел на рысь, потом на стелющийся галоп, врезаясь грудью в исходящие соком и ароматом травяные волны. А потом он увидел их. Десяток прекраснейших созданий, сияющих лоснящейся шерстью и витыми рогами в лунном свете. Кобылицы настороженно прядали ушами, принюхивались к приближающимся жеребцам. Он тоже принюхался, улавливая и разделяя ароматы. Кобылицы кокетливо вздергивали точеные головы, выгибали шеи и обходили сбившихся в один табунок единорогов, пока кто-то из тех не прыгнул вперед. И время, на несколько мгновений замедлившее свой бег, понеслось вскачь, как и кобылицы, рванувшие в степь. Яннари смешливо ржанул и тоже последовал за всеми, хотя сейчас дурман гона был не так силен, как в его первые разы.
Он выбрал себе светло-золотистую кобылицу, выглядевшую покрупнее прочих. Да и как-то взгляд сразу же зацепился за нее, не желая отпускать. Она тоже заметила преследователя, повернула в сторону от остальных подруг, наддала. Под ее шелковой шкурой так красиво перекатывались мускулы, когда она стелилась в бешеном беге по-над травами, что упустить ее Яннари просто не мог. Он настигал ее, неуклонно и быстро, жадно вбирал ноздрями ее аромат. Выбранная им невеста постепенно сбавляла бег, все чаще оглядываясь. Вокруг них уже не было никого, остальные умчались дальше, а кобылица перешла на шаг, вопросительно ржанула. И… перекинулась, прикрываясь длинными волосами, как плащом.
— А? — Яннари слегка опешил, остановился. — А ты чего?
— Да вот, хотелось сперва познакомиться с тобой, — насмешливо фыркнула девушка, рассматривая его.
— Меня зовут Яннари, — он тоже перекинулся, так было легче удерживать свои желания.
— Элияра. Про тебя я от братьев слышала много хорошего, целитель.
— Вот и познакомились? — робко намекнул Яннари.
— Не терпится? — рассмеялась Элияра, погладила его по плечам, потянулась и вдруг куснула в одно, отпрыгнула и снова перекинулась.
Яннари сменил ипостась, скакнул к ней, коротко заржав. Она вилась рядом, впереди, сбоку, словно язычок огня, пока он не поймал ее за развевающуюся гриву. И тогда покорно замерла, вздрагивая и кося на него влажным карим глазом. Яннари вели инстинкты, древние, как сама природа: покорить кобылицу, сделать ее своей, чтобы это единение позже принесло им жеребенка. Он мало что запомнил и воспринимал мир через призму ощущений и запахов. Горячее сильное тело под ним, их смешавшиеся запахи, тонкий взвизг — и накрывающая с головой жажда, заставляющая сжимать кобылицу передними ногами еще крепче, укусить ее за холку, оставляя свою метину, выплескивая в ее тело семя.
Схлынул гон к рассвету, когда они после краткого отдыха еще три раза соединились, закрепляя союз.
— Придешь еще? — Элияра лежала в смятой траве, от нее остро и пряно пахло ими обоими, травяным соком и утоленным желанием.
— Приду, — пообещал Яннари.
— Брат говорил, у тебя есть уже муж и жена, — она положила голову ему на спину, нежно фыркая в гриву.
— Они будут не против, чтобы ты стала частью нашей семьи.
— Заберешь меня с собой?
Яннари закивал.
— Тебе понравится, там такие поляны, сочная трава, клевер.
— На четвертый день приходи в Сольозеро, я скажу родителям, чтоб готовили обряд. И эти два дня приходи сюда же, я не буду уже со всеми скакать.
— Хорошо. Тогда… Завтра увидимся?
— Увидимся, — она потерлась щекой о его щеку и поднялась. — На восходе луны.


16. И выкупа не нужно

Яннари вернулся к Элияре в указанное время, снова поглощенный гоном, опьяненный запахами степи. Кобылица встретила его радостным ржанием. К семье он не ходил, предпочтя день провести в компании юных жеребцов, а потом и вовсе попастись в степи, неподалеку от того места, где встречался с Элиярой. Днем гон не так туманил разум, так что времени поразмыслить хватило. Кобылица ему нравилась, не зря же его так сразу потянуло к ней. Нравилась и в истинном виде, и в человеческом. Конечно, за краткие минуты отдыха мнения не составишь, но он надеялся, что не разочаруется после гона и не разочарует ее. Пока что ее готовность следовать за избранником даже в чужую землю перевешивала все.
— А завтра придешь? — с надеждой спросила она.
— Конечно. А как у вас сватаются? — Яннари очень нравилось лежать с ней в густых травах бок о бок и вылизывать солоноватую от пота шерстку на шее.
— Надо принести моим родителям мешок зерна и связку рыбы. Как знак того, что ты обещаешь мне сытую жизнь.
Единорог удивленно фыркнул:
— Рыбы? Почему именно ее? И где тут можно наловить рыбы?
— Можно испечь хлеб в виде рыбы — пояснила Элияра. — Это еще из тех времен, когда наши предки жили в лесах, а не кочевали по степи.
— Ага, испечь хлеб я могу.
— Правда?
Яннари весело ржанул.
— Я и готовить умею, правда.
— Я тоже, — похвасталась Элияра. — А твои муж и жена? Они какие?
Яннари принялся рассказывать, вспоминая все свои годы супружеской жизни с самого начала.
— Вот такие они. Я очень люблю их, и Арви, хоть он и не кровный мне сын.
— Я очень хочу с ними познакомиться, мне кажется, у нас будет чудесная семья, — Элияра была в восторге.
— Артес ревнивый, — сразу предупредил ее Яннари. — Но я надеюсь, вы все же сумеете подружиться. А еще для него сложно принять то, что по законам Медведей именуется блудом, хотя глупость же несусветная.
— Мы должны уважать чужие законы, тогда будут в ответ уважать наши. Братья говорят, что со мной очень легко общаться, я надеюсь, что у нас все будет хорошо.
— А крепкая семья в первую очередь на взаимоуважении и строится. И братья твои правы, ты… легкая и теплая. Я очень хочу, чтоб ты подарила мне детей.
Элияра ржанула, лизнула его в шею.
— Я подарю. У нас будут красивые жеребята. Хочу, чтобы они были похожи на тебя.
Яннари мысленно усмехнулся: он бы предпочел, чтобы его дети унаследовали некоторые черты его отца, стали крепкими и сильными единорогами. Пусть не воинами, такой судьбы он им не хотел. Элияра снова лизнула его, отвлекая от мыслей.
— Приходи завтра снова. Поскачем по степи вместе.
— Завтра я хочу привести тебя в стан Черного Ветра, можно?
— Думаю, что можно. Познакомишь меня со своими родичами?
— Обязательно.
Яннари ласково куснул ее за холку, толкнул носом, побуждая встать. Желание снова загоралось в нем, рассыпало искры по кровотоку, запах готовой к соитию кобылицы манил и дурманил. Элияра фыркнула, вскочила и помчалась, кровь разгонялась все сильнее от этой скачки. Дикие инстинкты, оставшиеся главенствовать над ними в гоне, заставляли Яннари догонять, ловить и брать еще не отошедшую от скачки, еще тяжело дышащую кобылицу, снова и снова кусать, оставляя на холке метку.
— Ох, как же это прекрасно и утомительно разом, — простонала Элияра. — Ступай, Яни, придешь за мной завтра.
— Провожу тебя хоть до середины пути, — не согласился единорог. — Степь, как говорил отец, место не самое безопасное.
— Хорошо, идем. Но во время гона никто не осмеливается нападать — вздумай хоть какой-то зверь помешать единорогу… — Элияра рассмеялась.
— Кроме зверей есть еще и люди.
Яннари не зря завел этот разговор. Старшие единороги говорили о том, что видели в степи людей, вроде бы — охотников, но никто бы не поручился, что охотятся те именно на неразумных зверей.
— Люди тоже вряд ли нападут, они в курсе наших обычаев. Но мне приятно, что ты заботишься обо мне.
Яннари промолчал, не стал разуверять ее. Он не понаслышке знал, каково оборотню под зачарованным обручьем, а о вероломстве и коварстве людей много рассказывали отец и Алая Рина. Да и клан Черного Ветра сталкивался с людьми куда чаще, нежели Сольозерские, жившие в хорошо укрепленном против набегов городище на берегу озера.
На половине пути Элияра остановилась.
— Что ж, завтра увидимся. Я буду тебя очень ждать, Яннари.
— Идем дальше, — единорог тревожно всфыркнул, понюхал воздух. — Я провожу тебя до самых ворот. Остальные возвращаются так же поодиночке?
— Кто как, есть пары, есть одиночки, особенно парни.
— Идем. Не дело это…
Он все-таки не был ни воином, ни даже охотником, хотя и умел читать следы на лесных тропах и водопоях. Но здесь, в море травы, следы терялись, а ветер уносил запахи. Они подобрались неслышно, эти люди, охотники за единорожьими рогами и гривами. Когда сверху полетели сети, Элияра успела только испуганно ржануть и попытаться метнуться в сторону. Яннари сбил ее с ног, отшвыривая из-под сети в сторону, резанул запутавшуюся на своем копыте сеть рогом. И со злобным визгом налетел на охотников, не давая им развернуть и бросить еще сети или арканы.
— Элияра, бегом скачи к дому! Быстрее ветра!
Кобылица не стала мешкать, припустила со всех ног, вскоре скрывшись из виду. От взбесившегося жеребца люди разбегались, как тараканы, а он и не думал щадить, достал кого-то рогом, и запах крови пробудил еще более древние инстинкты. Единороги на заре веков были не ласковее хищников, и впавший в боевое безумие рогач способен растоптать врага в кровавое месиво. Ни один человек не способен убежать от единорога в степи. Яннари догнал еще одного, поддел рогом, пропарывая тело, мотнул головой, сбрасывая наземь. Что-то остро ужалило его в плечо и резануло круп, словно на всем скаку проехалась шипастая ветка, вспоров шкуру. Яннари завизжал еще злее и одним прыжком достал сразу двоих, под копытами хрустнуло-чавкнуло. Еще одна злая оса укусила-ударила под ребра, стало больно, но боль лишь больше разъярила его. Трое охотников из всего отряда сумели добежать до привязанных в балке лошадей и ринулись прочь, без жалости нахлестывая их. Яннари осмотрелся, злобно потоптался по еще живому и стонущему человеку с выпущенными кишками. Со стороны стойбища подлетели четверо жеребцов, один остался с Яннари, трое припустили по следам.
— Живой?
Только тогда до Яннари добралась боль в полной мере. Под ребрами засела стрела, вернее, наконечник, древко он как-то умудрился сломать. Еще одна глубоко вошла в плечо, и он, чуть отойдя от кровавого угара, захромал и болезненно ржанул.
— Тихо-тихо, — перекинувшийся единорог похлопал его по шее. — Сейчас достану. Шрамы останутся, славные и боевые. Потерпи, целитель.
— Терплю. Элияра в порядке? — он постарался не двигаться.
— Перепугалась только. Терпи-терпи. А чтобы легче было, сейчас расскажу, как я жеребенком в степи охотился на живность.
Охотник безумолчно трепался о чем-то, забалтывая Яннари, отвлекая от боли, сопровождавшей извлечение стрел. Назад в стан Черного Ветра молодого единорога никто не отпустил, его, вырезав стрелы, заставили перекинуться и забраться верхом, отвезли в Сольозеро, прямо к дому невесты.
— Тут пока отлежишься, сейчас мазь нанесу на раны, — Элияра взялась ухаживать.
Яннари смиренно принял ее заботу, попросив только сообщить своим, что жив и скоро будет в порядке.

Разумеется, Артес тут же помчался к мужу во весь дух. Он даже не ругался, сперва пытался отдышаться, потом знакомился с родителями, аккуратно напоившими медведя отваром успокаивающих трав, потом — с будущей супругой своего непутевого мужа. И только потом его пустили в комнатку, где отлеживался перебинтованный и напоенный кроветворными и болеутоляющими снадобьями Яннари. Там он тоже ругаться не стал, занял медвежьей тушей все пространство у кровати и принялся мужа осматривать и обнюхивать, выясняя, как сильно тот пострадал.
— Все со мной хорошо, — Яннари, поглаживая его по широкому носу, улыбался. Хотя плечом шевелить вообще было больно, а стрела, попавшая между ребер, только чудом не задела ничего жизненно-важного.
— У-у-у, — Артес возложил башку на кровать, шумно вздохнув. — Выслежу людей — на части разорву.
— Не успеешь. Их только трое и осталось, и за ними уже поскакали воины Сольозера, — тихо фыркнул Яннари. — А остальных я сам прикончил. Фу.
— Ты герой, медовые ушки. Отдыхай, тебе стоит отоспаться. Я пойду, побеседую с Эль.
— Эль? — Яннари приподнял брови. Артес был прав, да и травы, наконец, подействовали, нагнали сон.
— Элияра. Все, спи, — его лизнули в лоб.
Яннари закрыл глаза, улыбаясь.
«Эль… Похоже, звезда моя золотая Аро все же пришлась по душе…»

Проснулся он в компании Артеса и Элияры, которая беззастенчиво трепала медвежьи уши, пересчитывала зубы и разглядывала пасть гостя.
— У него такие когти, — восторженно заметила она.
— Ага-а-а, — зевнул Яннари. — И клыки, и все остальное. Вижу, вы друг на друга рычать не станете?
— Я не умею, — Элияра внимательно изучила переднюю лапу Артеса.
— Аро? — Яннари дернул раненым плечом, скривился, но все-таки дотянулся до круглого медвежьего уха, потянул к себе.
— Мы отлично поладили, медовые ушки, — уверил медведь, пытаясь разом повернуть башку к мужу и не вывернуть лапу. Лапу ему отпустили, за второе ухо ласково потрепали.
— Пойду, принесу вам обоим завтрак.
— Это же не по традиции, — вздохнул Яннари. — Я должен был пирогов напечь…
— Яни, мои родители тебе меня и без выкупных пирогов и мешка с зерном отдать согласны. Ты меня защитить сумел. А вот Ольху ее жених — нет, — девушка судорожно вздохнула. — Их наши воины нашли, без грив и рогов.
— Надо бы людям урок преподать, — помрачнел Артес. — Совсем уже потеряли всяческий страх, хуже шакалов в пустыне.
— Их много, и с каждым годом — все больше. Отец говорит, что развязать войну, не собрав все кланы оборотней под чьей-то дланью, будет самоубийственной затеей. А как их соберешь, если оборотни предпочитают селиться подальше один от другого?
— Так и собрать — против общей угрозы все поднимутся.
— И много ли среди оборотней воинов? — встрял очень внимательно слушавший Ринины байки Яннари.
— Так все, почитай, кто не воин, тот охотник, — хмыкнул Артес.
— У людей еще и маги есть.
— У нас тоже найдутся, не совсем маги, конечно, но в лесах и песках порой таится очень многое, медовые ушки.
— Я против войны, — вздохнув, все равно сказал единорог. — Я целитель. Но если придется… И под чьей же рукой собирать кланы?
— Лучшие охотники у Волков, лучшие воины у Рысей. Но посмотрим, может быть, обойдемся и без войны.
Элияра принесла им сытной каши с мясом, овечьего молока. Потом, когда оба поели, взялась перебинтовывать уже почти затянувшиеся раны.
— Так быстро!
— Наверное, дар Бога-Покровителя, — улыбнулся Яннари.
— Надо осмотреть тела людей, — решил Артес. — Может, удастся понять, откуда они, к какому из племен принадлежат.
Яннари не помнил, что сотворил с людьми, да и сольозерские, скорее всего, уже закопали падаль, чтоб заразу не разводить.
— Поговори с моим отцом, это он Яни в Сольозеро привел.
— Поговорю. Яни, отдыхай пока. Из стойбища не выходите.
Яннари как раз собирался вернуться к деду и очень переживал за Леду и малыша Арви, но пришлось покориться мужу и остаться в Сольозере.
Артес вернулся к середине дня.
— Ничего выяснить не удалось. Какие-то наемники, без роду и племени.
— И такое бывает, — подтвердил отец Элияры и Яснира с Заряном, такой же рыжий, как его сыновья, Огнир.
— Что ж, придется быть втройне осторожнее, — подытожил Артес. — Я заберу Яни и Эль как можно скорее.
— Через три дня отведем вас в храм Бога-Покровителя Двоесущных, — кивнул Огнир. — Там и обвенчаем, в его славу.
— Хорошо. И потом мы уедем.
— Не обижай младшую жену, Медведь, — усмехнулся единорог.
— Как же ее обидишь, такую солнечную? — Артес потрепал Элияру по волосам.
Внутреннее сопротивление как-то незаметно сошло на нет, и он уже не вспоминал, как молча бесился от одной только мысли о том, что где-то там, в степном травяном море, его Яни сейчас покрывает какую-то кобылицу. Все такие мысли из головы просто улетучились, стоило только узнать о случившемся, а потом и познакомиться с девушкой, трогательно ухаживавшей за своим раненым героем. Она была такой милой и простой, сразу же полезла щупать медведя, восторгаться шкурой и носом. Леде точно понравится. От нее пахло Яннари, а еще Артесу удалось мельком увидеть, коснувшись ее руки, тонконогого жеребенка, тянущегося точеной мордочкой к длинной черной гриве блаженно прикрывшего глаза Яни. И это, пожалуй, примирило его с Элиярой окончательно.
— К тому же, их там уже двое, — Артес покосился на ее живот.
— А ты умеешь такое видеть? — уставилась на него Элияра.
— Конечно, все вожди должны уметь видеть все, что связано с деторождением, от этого зависит выживание клана.
— У нас получилось? Правда, получилось? — Эль обрадованно погладила свой живот и шмыгнула носом.
— Получилось, там внутри ребенок, — Артес потрепал ее по голове снова, нравилось ощущение пушистых волос.
Золотистая, в самом деле — солнечная девочка. Ну, девушка. Очень-очень юная женщина и будущая мать, вот так было правильнее. К тому же, хорошая хозяйка, как уверял Огнир. Надо будет познакомить ее с Ледой и Арви, они точно друг другу понравятся.
У Элияры была еще и младшая сестренка, слегка дувшаяся теперь на старшую за то, что та первой успела провести гон с Яннари. Надеяре было всего шестнадцать, и ее первый гон пока еще не пришел. Яснир, вернувшись домой после первой неудачи в Сизом Доле, очень много рассказал о сыне своего побратима и старшины, вот девчонки и влюбились в него заочно.
— А я тоже хочу стать его женой, — обиженно ворчала она. — Почему все Элияре достается первой, даже красивые парни?
Мужчины смеялись, но Артес всерьез присмотрелся к девчонке. Очень могло так статься, что однажды она заявится и без спросу в Западнолесье. Хотя, возможно, эта ее блажь и пройдет до первого гона.
— Подрасти, найдешь себе не хуже, — ответил отец.
— Я хочу Яннари или еще лучше!
— Лучше точно не найдешь, — проворчал Артес, но так, чтоб девчонка его не услышала.
Элияра, разумеется, принялась уговаривать сестру, что та непременно разыщет себе парня по сердцу, самого лучшего. Артес, посмеиваясь, сидел на низкой лавочке рядом с домом, наблюдая этот балаган. Из дома вышел, слегка прихрамывая, Яннари, устроился рядом.
— Как Леда и Арви?
— Леда волновалась, но я ее успокоил. Они прибудут к свадьбе. Готов?
— Давно готов, да и к чему тут особо готовиться-то? К явлению самого Покровителя? — усмехнулся единорог. — Пусть его является, гад рогатый, хоть на сына посмотрит.
— Ну не знаю. Свадьба все же… Праздник!
— Угу. А я домой хочу.
— Мы скоро окажемся дома, медовые ушки, — Артес обнял его.
— Не сердишься на меня? — Яннари легонько поцеловал его в уголок губ.
— Нет. Ты сделал то, что должен был… — Артес улыбнулся. — Храбрый маленький единорожек.
— Уже не такой и маленький, — рассмеялся тот, потер ребра: ныло там, где заживали раны, а заднюю… то есть, сейчас просто ногу он, кажется, потянул в прыжке, а ведь не заметил даже. — Вернемся к черноветерским, на себе свою мазь испытаю.
— Будет нелишне. Зато шрамы потом с гордостью станешь сыновьям показывать.
Яннари хмыкнул. Людишки! Не удалось поймать — так застрелить хотели, твари. Не прибавило это ему к ним любви.

В Сольозере они пробыли еще день, потом вернулись в стан Черного Ветра, где уже тоже готовились к свадьбам. Жаль до слез было погибших молодых единорогов, но… это жизнь.
Мазь помогла — плечо и бок перестали болеть. Да и нога понемногу переставала ныть.
— Вот и славно, негоже на свадьбе хромать, — заметил Артес.
Дед озаботился традиционным для степи свадебным нарядом, вернее, нарядами — для всех троих. Таковы были обычаи, единорог не мог привести вторую жену или мужа к алтарю Бога-Покровителя без первых.
— Немного волнуюсь, — призналась Ледана.
— Я тоже. Но мы должны проводить Яни и убедиться, что все прошло так, как полагается.
— Значит, говоришь, сына ему точно зачали?
— Точно, — кивнул Артес.
— И девочка хорошая?
— Замечательнейшее солнышко, — закивал медведь.
Леда успокоено выдохнула. Все-таки боялась, что Артес не примет никакой выбор Яннари, но обошлось, и это радовало. Когда она увидела Элияру, то поняла, почему муж принял этот выбор. Любил он все солнечное и теплое. Да и совсем уж чужой и незнакомой единорожка не была, за три года от ее братьев все они наслушались, какие у них сестрички умницы да красавицы. Что-то, должно быть, запало в душу, что привело Яннари к Элияре и ее к нему.
Элияра медведям обрадовалась, сразу же засияла, потащила их знакомиться со своей семьей. Огнев и Тонара — ее родители — только умиленно кивали. Они уже смирились с тем, что в дом вернулись сыновья с невестками, но уедет старшая дочь.
— Готова к свадьбе-то? — посмеивалась Ледана.
— Готова, — Элияра закивала.
Несмотря на то, что в сватовстве уже не было нужды, Яннари с поклоном преподнес родителям невесты выпеченные в непривычной для него печи и из непривычной муки пироги, правда, не с рыбой, а с мясом, перепелиными яйцами и травами. Пироги были приняты, в ответ ему из рук в руки была передана Элияра. И единороги отправились в выстроенное на берегу соленого озера капище, где всем пришлым на мгновение показалось, что они перенеслись каким-то чудом домой. Внутри храм казался гораздо больше, чем снаружи, алтарь и убранство были совершенно одинаковые. Точно таким же старым и мудрым был седой лис-жрец, словно еще один близнец тех, что остались в храме лесного края.
— Они везде одинаковые? — шепотом уточнила Леда.
Артес, тоже пялившийся на жреца, пожал плечами. Если б из-за каменных колонн, поддерживающих свод храма, сейчас, шаркая, выбрался бы лис-оракул, он, наверное, даже не удивился бы. Может, у Многосущного и вовсе один-разъединственный храм, один жрец и один оракул? Просто входы в них есть в каждой земле, где живут оборотни?
Элияра сильно волновалась, держалась за руку Яннари и все время улыбалась, даже когда кивала, соглашаясь с добровольностью брака. Ледана заметила, что это, должно быть, нервное. Девочка не будет ныть и скулить, переживая все внутри, но от улыбки и нежелания показать, что страшно, больно или еще как, будет сводить скулы. Что ж, придется внимательно наблюдать и присматриваться. От мужчин в подобных делах толку совершенно никакого. Хотя Яннари и старался успокоить, да только и сам, как очевидно, волновался не меньше, уж она-то видела.
— А вы, Ледана и Артес, без принуждения принимаете в свою семью Элияру, дочь клана Соленого Озера?
Они тоже кивнули, выговорили положенные слова.
— Впервые вижу, чтоб медведи согласились на более чем тройной брак, — усмехнулся жрец. — Но, коль так, руки давайте, все четверо.
Кровь пролилась на алтарь, огненные кольца опоясали запястья, скрепляя нерушимость брака. Элияра всхлипнула и попыталась обнять сразу всех троих. Почему-то проявившиеся обручья были сразу темными, будто брак уже закреплен. Однако Ледана подумала, что оно и к лучшему: Артес вряд ли покусился бы на Элияру. Хотя, кто знает, какие мысли там, в мохнатой башке любимого мужа бродят.
— Ахм… а я, однако, не был так уж неправ, придумывая этот союз, — пробормотал чуточку хмельной и очень знакомый Леде голос сзади и сбоку, от колонны. — Отсель и начнется единение кланов, да.
Она украдкой показала кулак в сторону любовника. Тот хохотнул и исчез.
«Единение кланов, значит? Ну попадись мне на узкой тропе — рога отшибу».
Вслух Леда ничего говорить не стала, просто любовалась своей семьей. Счастливый, аж светящийся этим счастьем Яннари, чуть растерянно улыбающийся Артес, всхлипывающая от избытка чувств Элияра. И Арви тут же вертится у ног, дергает ее за подол: «Ты моя вторая мама, да?». Лучшее, что могло случиться в их жизни.
________________________________

Эпилог

      Многие и многие весны пролетели прежде, чем кланы Двоесущных в самом деле объединились. Но не под одной рукой, а под управлением Совета. Правда, не было ничего странного в том, что первыми, кто вошел в этот Совет, стали воины-побратимы, собравшие оборотней для отпора совсем распоясавшимся людям. Их было десять, тех, чья кровь смешалась, одаривая их родством: Арвис Железнолапый, Таман Длинная Стрела, Хешир Острый Коготь, Наримир Целитель, Тэлшен Волк, Кьялла Бешеная, близнецы Чарат и Чани Журавли, Ута Белая и Лана Огнерогая.
      Хешир и Кьялла были детьми Алой Рины, все-таки встретившей свое счастье вскоре после того, как Яннари свел ее шрам, о чем кошка потом не раз зубоскалила.
      Наримир, старший из сыновей единорога-целителя, пошел по его стопам, как говорил он сам, чтоб приглядывать за братьями, родными и двоюродными, теми еще сорвиголовами.
      С остальными их свела судьба случайно, но бывает ли что-то случайное, если за всеми своими детьми внимательно приглядывает Бог-Покровитель? Особенно, если в руках у него при этом — вместительная чаша с медовухой.