Много времени занимала у меня дочь, Ирочка. С учебой у нее проблем не было. Она оказалась старательной девочкой, так что ходила в ударницах. Пообедав и сделав уроки, Ира бежала гулять с подружками во дворе.
Омрачали ей жизнь только мы, родители, вбившие себе в голову, что если у дочки абсолютный музыкальный слух, значит быть ей пианисткой. А ей, бедняжке, просто хотелось петь. И пела она здорово чуть ли не с младенчества, если пела с кем-то дуэтом, вела партию второго голоса.
Ей и танцевать хотелось, но тут мы угадали желание – в пять лет отдали ребенка в балетную студию. Благо, Дворец студентов был под боком, пока мы жили с нашими родителями. Мама моя шила внучке костюмы, и мы любовались своим пластичным, но немножко упитанным ребенком во время концертов.
А потом мы получили квартиру, возить Ирочку на балет стало некому…
В те далекие времена, то бишь во второй половине шестидесятых годов, современные папы и мамы сплошь и рядом терзали своих чад игрой на фортепьяно или скрипке. Нам киевская бабушка подарила пианино, а мы нашли для своей шестилетней дочки чудесного педагога – и мучения начались. Не хотела дочка играть. Зато хотели сильно мы, родители. То хитростью, то лаской, то чуть ли не слезами заманивала я свою лентяйку за инструмент, рассаживая кукол сверху. Одна кукла якобы играла гаммы, и «учительница» Ирина ставила ей оценку, Другая – этюды. Были куклы отличницы, были лентяйки, как моя дочь, которая падала лицом на клавиатуру с горькими слезами:
– Уста-ала, гулять хочу-у!
Учительница музыки, Алла Леонидовна, изумлялась:
– Какой у вас странный ребенок! То она играет прекрасно, совсем по-взрослому, то не может полчаса высидеть за клавиатурой и откровенно халтурит!
Стали мы готовить семилетнюю дочку к поступлению в музыкальную школу при училище. Та считалась элитной, поэтому попасть туда было проблемой из-за огромного конкурса. Всем родителям хотелось видеть своих деток знаменитыми пианистами или скрипачами.
На вступительных экзаменах Ира пела не какую-то простую детскую песенку, а «Форель» Шуберта, чем и покорила жюри. В общем, прошла по конкурсу.
И начался новый этап в жизни бедняжки, когда оценивалась игра уже по баллам, а не просто так. Приходилось стараться. Роль домашнего учителя выполняла, конечно, я. Так что страдали мы обе.
«Уж лучше бы она танцевала», – с жалостью к своему ребенку думала я, когда Ира начинала ныть:
– Я уста-а-ала ! Я спать хочу-у!
Терпение у всех лопнуло, когда Ира перешла в пятый класс. И однажды Витя сказал:
– Так, садись! Бери ручку. Пиши: «Заявление». Пиши, что ты смотришь на меня? Диктую: «Прошу отчислить меня из музыкальной школы по собственному желанию».
Ирина недоверчиво посмотрела на папу и тут же кинулась к телефону –звонить своим подружкам:
– Света, если бы тебе папа разрешил бросить музыкальную школу, ты бы согласилась? Да? Хорошо.
Получив «добро» от трех одноклассниц, моя паршивка схватила ручку – писать заявление. И тут же, счастливая, побежала в музыкальную школу. Та была под боком, на нашей улице. Думаю, дочка осчастливила и свою новую учительницу.
Не люблю подглядывать да подслушивать, но как же хочется заглянуть в щелочку занавеса между прошлым и будущим! И что я вижу? Своего внука, Женю Заморского (сына моей Ирины), высокого красивого парня с зелеными глазами, на сцене концертного зала Днепропетровской консерватории. Он поет «Каватину Алеко» в сопровождении оркестра, и душа рвется наружу! До чего красивый баритон! Не похожий ни на какой другой! Какие волнующие бархатные «низы»! Сколько души вкладывает мой любимый внук в каждое классическое произведение!
Мечтала ли я, что Женя станет академическим певцом? И что я в возрасте семидесяти лет напишу повесть «Дар божий» о трудной судьбе всех талантливых исполнителей классических произведений на примере собственного внука?
Итак, музыкальные гены рода Волковых (да и моей родни) не пропали даром. И не надо Женю заставлять петь. Он поет, как дышит – на русском, украинском, итальянском, испанском, английском языках. У него уникальная память на текст. В его репертуаре произведения не только академического жанра (романсы, арии), но и обычные песни, которые требуют сильного голоса.
Можно убедиться в том, что я, бабушка, не преувеличиваю, стоит только войти в «ютюб» и сделать запрос: « Евгений Заморский».
А пока не наступило это будущее, и наша дочь учится всего лишь в первом классе, жизнь семейная складывается из множества преодолений разных трудностей. Мне не нравится дочкина лень, мужу не нравится мой характер, мне не нравится его безразличие ко многим сторонам нашего общего существования. Он не замечает, как мне физически тяжело справляться с работой и хозяйством, с воспитанием ребенка, у которого характерец тоже – не дай Бог!
– А как же другие женщины?! – искренне удивляется он. – Те, кто пашет шесть часов в день, а потом бегает по магазинам, готовит еду и обстирывает семью?
– Но я делаю все это! И я после школы готовлюсь к урокам! Да тетради проверяю часами! У меня же несколько классов! Знаешь, сколько учительский труд требует нервов, терпения? Сколько умственных усилий! – защищаюсь я и слышу в ответ:
– Ой, какие мы нежные!
Мы совершали классические ошибки молодости: хотели переделать друг друга – под себя. Нам казалось, что это вполне возможно. Ему – что из меня можно сотворить тихую, покладистую женщину, которая будет терпеть несправедливые упреки. А мне хотелось видеть под боком защитника, а не критика. Хотелось не только страсти (ее было навалом!), а и нежности.
Что нас держало рядом? Мы были такими разными в своем представлении о добре и зле! Нам нравились разные люди. Он, эстет, судил о людях исключительно по внешности. У того нос длинный, у той глаза маленькие. Все мои подруги ему казались «с приветом». И тот факт, что мы любили одну и ту же музыку и читали одни и те же книги, казался мне ничего не решающим, просто естественным. Вряд ли я бы потерпела рядом невежду. Быт все-таки разводит людей чаще, чем интеллектуальные несовпадения. Но о разводе не было и речи. Ночь нас мирила.
Сейчас понимаю: с его стороны это было физическое влечение, с моей – любовь. Я не могла даже смотреть без волнения на него, таким он мне казался красивым по-мужски. Современная женщина назвала бы его сексуальным. Пожалуй, так и было.
Итак, жили мы домом и работой. Раз в году уезжали в какое-нибудь село отдохнуть. По заграницам не ездили. Денег хватало только на такой вот скромных отдых – в чужой сельской хате, с курами во дворе, скромным лесочком недалеко от жилища или тихой речкой, где муж ловил мелкую рыбешку, пока я готовила украинский борщ во дворе. Тишина и дивные запахи цветов, сена в стогу, звездное небо , вызывающее восторг моей души, всегда чем-то очарованной, интересные люди, совсем не похожие на горожан, вот что примиряло мня с бытовым убожеством сельского отдыха.
Мне этого хватало надолго, как и мужу. Воспоминание о единственной поездке на Черное море, когда Ирочке исполнилось пять лет, не манило вернуться туда же, в Гагры. Плавать я не умела все равно, лес любила больше, чем море, которое радовало взгляд, пока ты стоишь на берегу, но пугало, едва ты оказывался на качающемся судне. Было такое один раз, катались мы на катере, и эта поездка – с тошнотой и одним желанием вернуться поскорее, мне потом долго снилась.
И так складывалось, что отдых нас сближал, поводов для мелких ссор не находилось. Ведь мы, по сути, бездельничали!
Продолжение
http://www.proza.ru/2017/08/12/709