Назвать Сёму парикмахером у меня язык не поворачивается и рука не поднимается. Ибо он - Художник. Мастер. Творец. Выйди от него когда-нибудь две абсолютно одинаково подстриженные женщины, будь они хоть однояйцевыми близнецами, Сёма бы, наверное, застрелился. Или закололся. Филировочными ножницами. От стыда. Да, вы, конечно, можете увидеть выпорхнувшую от него счастливую, помолодевшую на двадцать лет клиентку и сказать:"О! Хочу точь-в-точь так!" И не мечтайте! Это будет ВАША, и только ваша стрижка!
Впервые попав к нему, я собралась вскакивать уже через четверть часа, вполне удовлетворённая своим отражением в зеркале, но будто приросла к креслу от грозного "Куда?! Мы только с формой закончили!"
И ведь не сказать, что парикмахерское искусство было мечтой всей его жизни, напротив: в отрочестве Сёма мечтал стать химиком-технологом. Формулы, опыты, жажда открытий так и звали, так и манили... Но мама, парикмахер от Б-га, приложила недюжинные усилия, чтобы сына переубедить:
- Сынок, ну что в той химии? Всю жизнь в лабораториях? И чего ты достигнешь? Максимум - должности. А хороший мастер - это верный кусок хлеба, причём всегда.
Его родители вообще предпочитали работать на себя, даже в эпоху махрового развитого социализма, и тому были свои причины.
Началось всё давным-давно, когда в процессе триумфального шествия советской власти весьма обеспеченную, но многодетную семью Шахбазян лишили всего нажитого веками ( это всё включало две фабрики, конезавод, склады, магазины, жилые дома ) и поселили в трёх комнатах огромной тбилисской коммуналки. Особняк, некогда принадлежавший богатому курдскому еврею, иранскому подданному, а теперь превращённый в многоквартирный дом, что и говорить, был шикарным, старинной постройки, да что толку, когда на попечении 21 ребёнок?! Как там в поговорке? В тесноте, да не в обиде? Ну-ну... С другой стороны, и на том спасибо, что не тронули, все живы остались. И соседи славные, интеллигентные, в чужих хоромах таким же образом оказавшиеся. Сам бывший владелец, которому от щедрот новых хозяев жизни досталось две комнаты в собственном доме, решил судьбу не испытывать и почёл за благо убраться восвояси, не дожидаясь новых репрессий. А новые обитатели здания начали в нём обживаться.
Вот отец Сёмы Степан как раз был младшим, двадцать первым ребёнком в большой и дружной семье переселенцев. Нелюбовь к социалистическому строю он впитал если и не с молоком матери, то уж точно с самого раннего детства, потому что твёрдо усвоил: коммунисты только отбирают, все пылкие слова о светлом и совершенно бесплатном будущем - их сказки. Вернувшийся из ссылки дядя, брат отца, укрепил племянника в этих предположениях и окончательно сформировал мировоззрение. Руки у Стёпы росли откуда надо, всё новое он осваивал удивительно быстро, поэтому к 25 годам не было ничего, что он не смог бы сделать сам - от малярно-штукатурных работ до сборки автомобиля. Что же касается живописи и ювелирного дела... Скажу вам по секрету: некоторые счастливые обладатели раритетных яиц Фаберже, сервизов из тончайшего фарфора, расписанных трогательными пасторальными сюжетами, и прочих антикварных чудес до сих пор не подозревают, что вышло всё это из-под умелых рук Степана во второй половине двадцатого столетия. Причём произведения благополучно проходили экспертизу!
Он же и остался, по местным законам, в родительском доме, когда разлетелись старшие братья и сёстры, сюда же привёл жену, здесь вырос Маэстро.
Вообще, коль уж мы углубились в родословную, скажем сразу и без обиняков: Сёма - плод страстной любви. Той самой, вечной, которая никогда не умирает, той, что заставляет человека вновь и вновь отправляться в дальний неизведанный путь, отказываясь от всех иных соблазнов мира и жертвуя тихим домашним мирком - любви своего папы к футболу. И никаких извращений , всё вполне закономерно: Степан был страстным болельщиком тбилисского "Динамо" и, как только подворачивалась возможность, ездил за любимой командой по всему Союзу в качестве группы поддержки. Так было и в тот раз, когда он прилетел со своими кумирами в Волгоград. С гостиницами было сложно, и Степана с радостью принял у себя старинный армейский приятель отца. Они ужинали, когда раздался звонок в дверь.
- Это Ниночка, дочь, с работы пришла, сейчас познакомитесь! - и радушный хозяин кинулся открывать.
В кухню вошла хрупкая девушка. Нет, это кому угодно могло показаться, что в кухню, а Стёпа-то сразу понял, что вошла она сразу, легко и уверенно, в его сердце, душу и во всю жизнь. В Тбилиси фанат большого футбола вернулся уже женихом. Через год в молодой семье родился сын.
Шахбазяны, как уже было сказано, занимали три комнаты, но маленькому Сёмочке даже в голову не могло прийти, что он не имеет права на все остальные, и соседи, обожавшие славного ребёнка, дружно поддерживали его в этом прекрасном заблуждении. Мальчик, впрочем, соседским расположением не злоупотреблял, его как магнитом тянуло только в одну комнату - одинокой пожилой женщины. Во-первых, здесь была масса интересных вещей: антикварные статуэтки, старинные портреты и фотографии, буфет с резными ножками, таящий в себе ещё неисчислимое количество сюрпризов, самыми простыми и ожидаемыми из которых были непременные конфета или пряник. Во-вторых, хозяйка жилища была самой настоящей княгиней. И её неторопливая, исключительно правильная речь, и рассказы о далёком прошлом завораживали Сёму. Хотя половины слов в свои три года он не понимал, звучали они сказочно: Абиссиния, Имеретия, Индия ( именно оттуда вели свою родословную князья Абашидзе). А в-третьих... в-третьих, и это главное, в центре комнаты важно, царственно возвышалось роскошное кресло, обитое алым бархатом, с ручками в форме львиных голов. И не было для малыша большего счастья, чем прокрасться в княжеские чертоги, забраться в это волшебное кресло, вообразить себя каким-нибудь всесильным царём ( чем не трон, в самом-то деле?), да там же и уснуть. Почему прокрасться? Да потому, что не любила этого княгиня Абашидзе. Как только видела своего любимчика карабкающимся на раритетный бархат, лицо её болезненно перекашивалось, губы сжимались в ниточку и голос звучал иначе - устало, бесцветно:
- Не садись в это кресло, биджо, не надо: в нём Берия сидел, когда моего мужа арестовывали...
Чем так страшен какой-то там Берия и что означает красивое слово "арестовывать", Сёма тоже ещё не знал, но веяло от всего этого жутким, беспросветным ужасом.
- Тётя, а где сейчас твой муж? - спрашивал любознательный гость.
- Далеко, малыш. Очень далеко, - глаза княгини наполнялись слезами.
- В Абиссинии?
- Да. Наверное...
- А ты поедешь к нему?
- Поеду. Когда-нибудь обязательно поеду.
Однажды, вернувшись из садика, он обнаружил знакомую дверь запертой и опечатанной. Взрослые сказали, что тётя уехала, далеко и навсегда. И Сёма успокоился: уж он-то знал, где она - в далёкой и прекрасной Абиссинии, с мужем.
Как закончилось детство, он и не заметил. Школьные годы ничем особенным не запомнились, кроме того, что в пятнадцать лет в доме появился остродефицитный томик Булгакова, принесённый мамой, и Сёма погрузился в чтение. Роман "Мастер и Маргарита" его потряс. И более всего... нет-нет, не бал у Сатаны, не Маргарита, летающая на метле, и даже не Бегемот, починяющий примус. Сёма в сотый раз перечитывал сцену на Патриарших, где Воланд убеждает Иванушку в существовании Христа и себя любимого. Он всё пытался понять, что же происходит с сознанием человека, мировоззрение которого рушится в один момент. И всерьёз увлёкся теологией, настолько, что одно время даже подумывал о духовной карьере. Но пообщавшись со священнослужителями, понял две вещи: между истинной верой и религией как средством манипулирования массами - пропасть; знания многих полномочных представителей высшей субстанции на Земле весьма поверхностны. А наш герой зрил в корень, что и породило интерес к естественным наукам. По получении аттестата он решил познакомиться с химией поближе и обратился к соседке, работавшей в соответствующем НИИ.
Дотана оказалась в этом доме так же, как и большинство его обитателей. Кстати, имя её, на слух воспринимающееся как вполне обычное восточное, на самом деле являлось крайне социалистической аббревиатурой и означало "Дочь трудового народа". Это, правда, не спасло высокоидейных родителей от репрессий: отца расстреляли, мать отсидела как член семьи изменника родины, вернулась седой старухой - никому и в голову не приходило глядя на неё, что этой некогда ухоженной породистой красавице нет и 50. Растрёпанная Кети целыми днями сидела на балконе, смолила беломорину за беломориной и пристально наблюдала за спокойно текущей Курой и новой жизнью древнего города. Иногда она подзывала кого-нибудь из мальчишек, скидывала им деньги и просила купить ещё папирос. А вот Дотану не сломили ни раннее сиротство, ни детский дом. Девушка блестяще окончила школу и институт, защитила кандидатскую и к своим 30 годам считалась одним из самых перспективных молодых учёных республики, к тому же нежно заботилась о матери. Сёме она помогла с удовольствием, устроив лаборантом в институт, где трудилась сама, и отрок был твёрдо уверен: отслужит - и в только в химико-технологический!
В армию он пошёл легко и охотно, попал в интендантскую службу. Запах пороха и романтика истинно боевого братства остались где-то в стороне, что немало разочаровало самого молодого бойца и очень обрадовало маму. Ну да ничего, было весело и достаточно спокойно. На базе имелось всё: от валенок до боеголовок. При этом спереть из соседней казармы тапочки, которые пропадали со скоростью света то у одного, то у другого, считалось почти хорошим тоном. Сёма, человек достаточно самолюбивый и чистоплотный, таскать чужую обувь считал делом недостойным. Зато свои тапочки пожертвовал сослуживцу, когда самому привезли новые. Ах, этот сослуживец по прозвищу Монтана - отдельная история!
Да, а почему Монтана? А потому, что работал этот парнишка из глухой азербайджанской деревни, как и наш герой, на вещевом складе. Шик он представлял по-своему и самостоятельно вышил на своём х/б грубыми чёрными нитками надпись MONTANA. Пижонский образ завершал таким же способом явившийся миру то ли ощипанный, то ли не успевший опериться птенец со свёрнутой шеей и обломанными крыльями, видимо, по мнению автора, в точности повторявший символ известного бренда. В результате настоящего имени творческой натуры уже никто и не помнил - все называли добродушного толстячка исключительно Монтаной.
Сёмин подарок он оценил по достоинству, и эти тапочки стали началом крепкой армейской дружбы.
Демобилизовывался Монтана на полгода раньше и в качестве дембельского аккорда намеревался оставить в Ленинской комнате ( было такое обязательное помещение в период развитого социализма абсолютно во всех заведениях, включая воинские части) самолично изготовленные тумбу под бронзовый бюст вождя и книжные полки - под его же полное собрание сочинений. И в один прекрасный день с гордостью сообщил приятелю: " Можешь прийти посмотреть, я почти закончил!"
Увидев тумбу, Сёма застонал: в нём взбунтовался уже опытный хозяйственник, в голове которого никак не укладывалось, как можно извести на это чудо плотницкого искусства три килограмма гвоздей и шурупов. Они шли сплошной чередой - гвоздь-шуруп-гвоздь-шуруп - по периметру неуклюжего, кривого, уродливого, асимметричного сооружения. Полки того же качества тоже были готовы и уже красовались на стене.
- Слушай, зачем плачешь? Красиво, да? - миролюбиво улыбнулся Монтана из угла, где он сидел, обложившись ленинским наследием.
И тут Сёма увидел, чем, собственно говоря, тот был занят. Монтана брал один за другим тома полного собрания сочинений вождя мирового пролетариата и сосредоточенно вырывал из них страницы. Пачками. Никогда не бывший верным ленинцем, Семён тем не менее впал в ступор:
- Монтана, ты что творишь?! Зачем?! Тебя же посадят!
- Слушай, зачем посадят, да? Пятьдесят пять книжка, да, не лезет! Полка маленький - книжка много!
Сёма схватился за голову и вылетел из святая святых социалистического строя. Монтану он, конечно же, не сдал.
После армии состоялся приснопамятный спор на тему "Кем быть?", закончившийся тем, что Нина позвонила своей старинной приятельнице и коллеге, проговорила с той около часа, а на следующее утро торжественно сдала Сёму в обучение. Ему, с пелёнок наблюдавшему за тем, как работает мама, как порхают в её руках ножницы и расчёска, как становятся податливыми и легко укладываются непослушные пряди и упрямые вихры, было легко. Но просыпались отцовские упрямство и любознательность, желание узнать и освоить всё. И потому наблюдательный ученик брал что-то у каждого, с кем ему приходилось работать. Результат был налицо: Семён быстро стал популярен, к нему записывались загодя, ждали в очередях, ну и на чаевые не скупились.
Вскоре в Тбилиси началась стройка века. Приехали немцы и полностью, сами, не допуская коренное население даже на уборку, отгрохали такой салон красоты, что даже легендарная московская "Чародейка" задохнулась. Потому что тбилисское трёхэтажное чудо "Оцнеба" ( по-грузински "мечта"), оснащённое новейшим европейским оборудованием, было поистине мечтой.
И нашего Сёму пригласили туда работать одним из первых. Золотые, скажу я, были времена! Во всех отношениях золотые. Доходы? Ха! Как раз тот самый случай: а что, у вас ещё и зарплату платят? И никакого вымогательства, уверяю! Это особенности национального сознания - Закавказье, знаете ли! Привести себя в порядок в столь престижном месте, где стриглось всё правительство, считалось делом чести. А не отблагодарить мастера хорошими чаевыми... Вай ме! Это же несмываемый позор до седьмого колена! Причём сумма чаевых в тех краях всегда была предметом соревновательным: если Вано дал, скажем, 20 рублей, то Котэ просто обязан положить 25. И всем было тепло, светло и сытно: и руководству, и мастерам, и клиентам. А иные коллеги и приятели умудрялись проживать полноценную жизнь прямо на рабочем месте, как Нодари, к примеру.
Несмотря на молодость, Нодари был высококлассным и весьма востребованным парикмахером. Но вот беда: определение "Дамских дел мастер" подходило ему со всех сторон. Ни возраст, ни внешность клиентки роли не играли (кинозвезду и так мог сделать из любой) - он просто любил женщин. Очень любил. Как самое совершенное творение Господне. И непременно старался доказать это каждой. Процесс охмурения очередной жертвы проходил прямо во время её преображения. Надо сказать, красавцем Нодари вряд ли кто-то назвал бы, но был он натурой настолько пылкой и романтичной, что после стрижки процесс укладки становился чем-то само собой разумеющимся, и Нодари исчезал с рабочего места на неопределённый промежуток времени. Появились недовольные, начались жалобы, и начальство, вынужденное отреагировать, перевело Казанову в детский зал. Он было огорчился, но ненадолго. Решение проблемы было гениально простым, но всё испортил мальчик, которого мама привела стричься и уединилась с Нодари, видимо, чтобы обсудить новую причёску сына. Малыш оказался нетерпеливым и разревелся на весь салон (сбежались даже косметологи и мастера маникюра-педикюра с третьего этажа). Уволить Нодарика не уволили, даже в дамский зал вернули, но на вид поставили. Пришлось ему стать осторожнее. Но разве осторожность - синоним сдержанности?
Грянули лихие 90-е. Уже никого не удивишь рассказами о рэкете, месяцами невыплачиваемых зарплатах, нищете и прочем беспределе, царящем на всей территории постсоветского пространства. Грузия не оказалась исключением в некогда дружной некогда семье социалистических республик. И Сёма понял: надо уезжать, на собаках или на оленях, хоть тушкой, хоть чучелом.
Работы, спасибо папе, он не боялся никакой, но в Израиле очень скоро понял: заводской конвейер - не его, совсем не его. И пришла пора поблагодарить маму за то, что настояла на своём.
Его SCHWARZKOPF внешне мало чем отличается от сотен других салонов, разбросанных по всей обетованной, разве что просторнее, светлее и уютнее многих. К Сёме, как и к тем, кто с ним работает, по-прежнему не попасть без записи, но дождавшись своей очереди, вы получите удовольствие и от своего отражения в зеркале, и от общения с мастером.
Внешне Шимон, как его называют коренные израильтяне, совершенно не соответствует устоявшемуся образу субтильного юноши непонятной ориентации: это вполне крепкий, высокий, спортивный мужчина, глава семьи, обожающий жену, сына и дочь.
Как у всякой творческой натуры, страстей у Сёмы много. Одна из них - велосипеды. По выходным ашдодский цирюльник забывает об основной статье дохода и участвует в велопробегах и поездках с единомышленниками на десятки километров. Кстати, именно с его подачи я купила свой MARIN - не столь навороченный, как у гуру но, доложу вам, вещь!
А пару лет назад Маэстро затосковал. Работал по-прежнему, чётко и отточенно, но в глазах стояла вселенская тоска. Кризис. Возрастной. Бывает, решили мы с ним. Выход Сёма нашёл замечательный: записался на курсы шкиперов и весь растворился в новой привязанности. Недавно он успешно сдал выпускные экзамены и взял напрокат яхту. С удовольствием прокачусь на ней при случае! Правда, очень переживаю, как бы не забросил он теперь парикмахерского дела: найти хорошего мастера не так уж легко!
Послесловие
Возможно, кому-то это покажется беспардонной рекламой. Да ничего подобного! Сёма в рекламе не нуждается. Но знаете... Если вы окажетесь в Ашдоде, особенно в период, когда вам необходимо подстричься, посетите парикмахерскую SCHWARZKOPF, что в Сити. И посмотрите, как работает Маэстро!
На снимке дом номер 13 на улице Горгосали в Тбилиси. Здесь вырос герой моего рассказа. А я указываю на мемориальную доску, гласящую следующее:" В этом доме жила Тина Перадзе-Абашидзе, известный педагог-логопед" - да-да, та самая княгиня...