Накормив и уложив спать набегавшихся внуков и Дашу, оставив дремлющую бабушку с дядей Витей у телевизора, Лариса со Светланой отправились на дальний конец деревни к старой ведунье. Село притихло после прохождения стада, в воздухе еще витала пыль, поднятая копытами животных. Жители, управившись с домашней скотиной, топили бани, готовились ужинать и смотреть телепередачи. Многие собирались на завалинках, обсуждали новости, рассказывали друг другу разные небылицы. Светлану узнавали, здоровались, интересовались семейной жизнью и городскими событиями. Приходилось ненадолго останавливаться, приветствовать людей, отвечая на простые искренние вопросы улыбаться и шутить.
Наконец выбрались на окраину, оставив позади любопытных участливых сельчан. Проходили мимо брошенных домов, заросших лебедой огородов. Вокруг, вплотную приблизившись, стояла тайга, наступая на деревню молодыми кустарниками и низкорослыми пихтовыми побегами. Гнус, мошкара гудели над головой, жаля болезненно и немилосердно. Совсем рядом в лучах заката сияла золоченым крестом нарядная выбеленная церквушка. На фоне безоблачного неба казалась невесомой, воздушной, будто парящей над землей.
Из ограды вышел и направился навстречу молодой высокий инок в черной скуфейке и длинном подряснике. На поясе висела небольшая баклага для воды и холщовая сума для подаяния. Негустая курчавая бородка вилась по скулам, светлые глаза смотрели открыто и радостно. Поравнявшись с женщинами, монах остановился, молвил с поклоном:
– Мир вам, сестры.
– Спаси Господи, – закрестилась Лариса. – Вечер добрый.
– Добрый, матушка, – он осенил себя крестным знамением.
– Благословите, батюшка! – женщина низко склонила голову.
– Бог благословит, – перекрестил размашисто, взглянул на Светлану и, улыбнувшись в усы, зашагал дальше.
Она стояла, с удивлением наблюдая за удаляющимся иноком. Что-то знакомое показалось в его облике, давно забытое и сладостное.
– Не узнала, Света? Это же Мишка, ухажер твой. Лет пятнадцать прошло, как вы с ним на завалинке целовались да обнимались.
– Точно, это же он! Я сразу и не поняла. Как изменился парень, – она с изумлением, еще не веря себе, вспоминала свою первую девичью любовь. Миша был старше ее на три года и казался тогда совсем взрослым мужчиной, красивым и сильным. Лез в драку по любому поводу и всегда побеждал. Был заводилой всяких шалостей, целыми днями и ночами носился на грохочущем мотоцикле. Многие девушки мечтали дружить с ним, но он почему-то выбрал именно ее. Наверно потому, что она была городская. Светлана видела в нем доброго и справедливого героя, влюблена была по уши. Ничего серьезного у них так и не случилось, но целоваться он ее научил. Она забывала про все на свете и уносилась в облака, когда их губы соединялись в жарком касании.
Лето быстро прошло, его призвали служить в армию. Обещал писать ей, но она, ни строчки не дождалась. Уже потом, став старше и повзрослев, вспоминая его, Светлана поняла, что Михаил относился к ней как к маленькой забавной девочке, еще не готовой к глубоким отношениям. И наверняка он не испытывал недостатка в женском внимании. Позже она оценила его великодушную не настойчивость. Но жизнь не стояла на месте, она окончила школу, потом институт, встретила Вадима... Эти яркие летние эпизоды остались в памяти чудесной, немного грустной страницей, как воспоминания об ушедшей навсегда счастливой юности.
– Да, у него судьба непросто сложилась. В нулевые годы в Красноярске рэкетом занимался. Бригада у них была сильно уж криминальная. Там чего только не было. Весь город в страхе держали, коммерсантам житья не давали. Да все друг с другом воевали, между собой. Не знаю, что там у них произошло, а только кого постреляли, кого в тюрьму посадили. Уж сколько они душ загубили, то никому неведомо. Мишка с женой и сыном куда-то за границу уехал. Лет пять ничего не слышали о нем. Потом узнали, что семью его в доме в Испании сожгли, пока он где-то по своим делам ездил. Отомстили братки. Здесь мать померла и бабушка, а о нем ни слуху, ни духу. Одна сестра осталась. Отец их еще в детстве бросил, уехал на заработки, да и пропал. Писал, что встретил какую-то женщину. Сначала деньги присылал, потом перестал. Ну, а как родные умерли, сестра его и дом продала. Уехала в город, там, говорят, жилье купила и замуж вышла. А Мишка все скитался по свету, да вот четыре года назад в монастыре в Красных Сопках объявился. Отрекся от прошлой жизни и всего мирского, послушником стал. Видно грехи замаливает. Люди о нем много хорошего говорят. Сюда частенько приезжает, Паисию церковные службы справлять помогает. И бабкам старым, что одни остались. Мягкий, отзывчивый, его и не узнать теперь, вот как в монастырях люди меняются. Имя взял новое, монашеское: инок Варфоломей. Все, прошлое вычеркнул навсегда.
– Вот значит, какая у него судьба, – Светлана задумчиво шагала по пыльной дорожке. – А только не к добру это.
– Что не к добру? – не поняла Лариса.
– То, что мы священника на пути встретили. Плохая примета, – личные проблемы навалились всей тяжестью, отодвинув размышления о монахе. Мысли о лежащем при смерти Вадиме наполнили душу. В глазах блеснули слезы, крик отчаянья замер в груди, сердце содрогнулось от тягостного чувства. Она едва слышно застонала, вспомнив предсказанную судьбу своего будущего сына.
Избушка Власьевны выходила окнами на небольшой, затянутый ряской и тиной пруд. Старый дом врос в землю покосившимися стенами, бревна рассохлись, почернели от времени, крыша кое-где провалилась, лопнувшая черепица просвечивала рыжими пятнами, из печной трубы тонкими сизыми клубами шел запашистый дым сгорающих поленьев. За едва освещенными оконцами метались странные косматые тени, исчезающие и тут же появляющиеся вновь. Скорее всего, это была игра огня в печи при открытой заслонке, но впечатление создавалось жутковатое.
Солнце давно ушло за горизонт, сумерки сгустились, пряча очертания берега пруда и приближая линию леса. В небе зажглись первые звезды, а в осоке, среди цветущих кувшинок начиналась ночная жизнь. Громкое кваканье раздавалось со всех сторон, сливаясь с писком комаров и назойливым стрекотом сверчков.
Вдруг загремела цепь, крупный лохматый пес преградил дорогу. Вглядывался настороженными глазами, тихо угрожающе рычал. Спутницы остановились, боясь сделать следующий шаг. В это время открылась дверь, и странное скособоченное существо вышло на крыльцо. В руках была полная миска собачьей еды. Раздалось журчащее шипение и гортанный клекот, мужчина звал собаку. Пес, радостно виляя хвостом, кинулся к хозяину. Женщины загомонили, замахали ему и человек обратил на них внимание. Нелепая гримаса исказила лицо, когда он улыбнулся, с утробным мычанием открывая калитку.
– Привет, Василий! – Лариса дружелюбно поздоровалась. – Бабушка дома?
Тот радостно закивал, жестами приглашая гостей. Пока те шли к дому, пес поднял голову и не сводил с них напряженного взгляда. Но хозяин рыкнул, и собака вновь принялась за еду.
Поднялись на крыльцо, отворили заскрипевшую дверь. Сначала увидели лишь зыбкий туман, да ощутили терпкий запах неведомых колдовских трав. Невысокая старуха, иссохшая, будто черствый еловый корень, готовила пахучее варево, непрерывно помешивая в чугунке густую тягучую смесь.
– Здравствуйте, бабушка Власьевна! – Лариса вежливо склонила голову, глядя на необычно одетую ведьму. Ветхая цветистая юбка, вылинявшая кофта и повязанный узлом вверх платок, крупные золотые серьги да перстни на пальцах делали ее похожей на цыганку. Изрезанное морщинами лицо, сухой крючковатый нос, едва заметная полоска губ, пучок волос, торчавший из бородавки на щеке, выглядели отталкивающе и безобразно. Но взгляд синих глаз лучился необъяснимым светом, завораживая и пугая одновременно.
– Проходите, голубицы. За стол садитесь, – она махнула рукой в направлении колченогой дубовой столешницы. – Васька, посуду неси! – громко крикнула. – Да стаканы хрустальные для дорогих гостей.
Тотчас на столе появились тарелки и странной формы бокалы из тонкого резного стекла.
– Откуда у тебя такая красота, бабушка? – Лариса с удивлением и восхищением разглядывала бокалы.
– Вещь старинная, цены немалой, – отозвалась ведунья. – Заговор на них лежит. Кто разобьет и трех дней не проживет.
– Шутите? – Лариса на всякий случай убрала руки. – Может простые стаканы взять?
– Шучу, девонька, – бабка смеялась одними глазами. – Это мне из города женщина привезла лет сорок назад. Все с хворью грудной маялась, хрипело у нее там, булькало что-то. Помогла ей, до сих пор живая.
– А мы по делу к Вам пришли, – Светлана со страхом и надеждой смотрела на Власьевну. Она никогда не встречалась с гадалками и чувствовала себя неуверенно. – Мне помощь нужна, – слезы помимо воли закапали из глаз.
– Да вижу, – бабка недобро сверкнула очами. – На сносях верно?
– Да, но не в этом дело.
– Как же не в этом, когда в этом. Проклятие в чреве носишь.
Светлана громко ахнула, подскочила на табурете. Непонимающим взглядом уставилась на старуху.
– Сядь! Такое никуда не спрячешь, – видно по глазам. Ты не беспокойся, вины там нет твоей. А вот о стремлении чудном, непонятном, расскажи, поведай бабушке тоску свою смертную. Но только после трапезы давайте, у меня Васька голодный сидит.
Мужчина, присевший на низкой скамеечке у порога, замотал головой, достал из-за голенища сапога оловянную ложку. Покрытое редкой растительностью лицо исказилось в уморительной улыбке, морщины разгладились, и стал понятен примерный возраст Василия, около семидесяти лет.
Бабка рогатым ухватом подцепила чугунок, опустила на стол. Несмотря на старость и кажущуюся немощь, на самом деле была крепкой и работоспособной. Достала из шкафа четырехугольную бутылку с затейливой резьбой по бокам. Вытащила притертую стеклянную пробку, разлила по бокалам зеленоватое снадобье.
– Пейте, молодицы. Здоровья, – кротко кивнула и выпила. Василий последовал ее примеру.
Светлана и Лариса с сомнением принюхались, не решаясь сделать глоток. Зелье пахло резко и приятно, со дна поднимались пузырьки. Власьевна с улыбкой наблюдала за ними.
– Опасаетесь, девоньки? Это вино по старинному рецепту. Еще прабабушка готовила, мне завещала. Если раз в неделю его потреблять, до ста лет доживешь в здравии и веселье. А чаще нельзя, лихоманка сгубит быстро.
– А как же?.. – Светлана указала на свой живот.
– На пользу плоду твоему будет. Вы слушайте бабушку… – глаза старухи засверкали, заиграли искрой. Вообще показалось, будто помолодела она, годов тридцать сбросила.
Они посмотрели друг на друга и медленно выпили холодный освежающий напиток, лишь в конце задохнувшись от немалой хмельной крепости.
Бабка черпаком наложила в тарелки каши из чугуна, подала черный рассыпчатый хлеб.
– Ешьте ядрицу ячменную. Никакого мяса не надо. Вот в чем сила, вот где здоровье богатырское. Я ее конопляным маслицем приправила, да медом таежным для сладости.
Каша и впрямь оказалась вкусной и полезной. Легкие мягкие зерна сами собой таяли во рту. Голова чуть кружилась от выпитого вина, томное тепло разливалось по всему телу. За окном совсем стемнело, и Власьевна зажгла керосиновую лампу. Комната осветилась тусклым мерцанием.
– А у вас разве электричества нет? – Лариса с удивлением оглядывала бедную обстановку жилища.
– Было раньше, да отрезали, когда народ разъезжаться начал. Вокруг нас почитай на километр никого не осталось, одни мы тут с Васей. Да мне что надо люди привозят, у меня все есть.
– А правда, что вам сто лет?
– Сто восьмой пошел. Зажилась я на белом свете. А Господь не принимает. Чуда от меня, покаяния ждет.
– Ничего себе! А вы сможете нам помочь?
– Чего вам надобно, девицы-красавицы?
– Найти цветок полуночный. Место указать и проводить до него.
– Ишь чего захотели! – бабка поднялась, поставила на стол старый закопченный чайник. Налила в чашки ароматного чая, настоянного на лесных травах, глянула сердито и строго:
– Пейте. А про эту затею забудьте.
Светлана оцепенела от неожиданно резкого отрицательного ответа. Казалось, рушится последняя надежда, навсегда уходит и так призрачный шанс хоть как-то повлиять на роковую клятую судьбу. Она почувствовала, как замерло сердечное биение, угасающие блики пляшущего огня растворились в кромешной тьме, звуки отдалились и исчезли. Закатив глаза, девушка неуклюже сползла на пол. Лариса едва успела подхватить под руки, и они с Василием посадили ее на лавку, прислонили к стене.
– Ах, немощь ты городская, – Власьевна, зачерпнув ковш воды из ведра, с размаху плеснула в лицо Светлане. – Как барышня-дворянка в обморок свалилась.
– Зачем же так, бабушка? – Лариса шлепала племянницу по бледным щекам. – Разве можно?
– А вы как хотели? Задумали дерзкое, греховное сотворить, а я с вами церемониться должна?
– Да нет у нее другого выхода! Потому сюда и пришли, времени совсем не осталось, – Лариса с отчаянной мольбой глядела на ведунью. – Помоги, Власьевна!
Светлана очнулась, зашевелилась, села прямо, удивленно оглядываясь по сторонам. Она не поняла, что произошло с ней. Но тут память вернулась, и вспомнилось все. Слезы полились ручьем, горькие рыдания сотрясли плечи. Лариса обняла, прижала к себе, зашептала утешительные слова, с укором глядя на Власьевну. Та вскинулась и недовольно прикрикнула:
– Ты на меня глазами-то не сверкай! Рассказывай, что случилось.
И тетка, успокаивая вконец расстроенную племянницу, тщательно подбирая слова, стараясь ничего не забыть и не пропустить, объяснила бабке историю родового проклятья. Светлана тихонько всхлипывала, иногда вставляя уточняющие фразы. Василий притаился в темном углу и оттуда смотрел на взволнованных женщин. Ведунья слушала внимательно, хмурила редкие седые брови и беспокойно крутила головой. Вдруг керосиновая лампа зачадила, замигала, язычок пламени подпрыгнул за стеклом и погас. Раздалось шипение, комнату заволокло едким дымом. Все погрузилось во мрак, лишь окоем заслонки печи тлел малиновым контуром.
– Бесится чертовка. Знать не по нутру ей наша встреча, – пробурчала Власьевна, будто обрадовалась чему-то. Достала толстый свечной огарок и, открыв заслонку, от уголька зажгла фитилек. Стало светло и не страшно.
– Что это было, бабушка? – Светлана немного успокоилась, слезы высохли на щеках.
– Плутовка твоя бедокурит. Не хочет своего решения менять, знак подает.
– Какой знак?
– Какой, какой? Конкретный и очевидный, вот какой. Это для меня сигнал.
Василий кинулся к старухе, стал что-то громко и жалобно мычать, показывая руками на испуганных женщин.
– Сядь, Васька! Сама разберусь. Не твоя забота, – она отвернулась и, склонившись над горящей свечой, отрывисто и жестко стала произносить какие-то странные неведомые слова, с каждой минутой понижая и понижая голос. И вот почти не слышна речь, лишь приглушенное бормотанье да жуткая ломаная тень на потолке и стене. Трясущаяся голова склоняется все ниже и ниже, будто силится увидеть что-то в трепещущем пламени, получить ответ от духа огня, разгадать тайный магический смысл, проникнуть в суть старинного заклятья.
Все это продолжалось довольно долго, казалось, время замерло, а пространство сжалось до размеров этой маленькой ветхой избушки. И не осталось ничего, лишь старая колдунья да мерцающая свеча. Огонек стал сжиматься, быстро угасать, превращаясь в еле заметную тлеющую искру. И вдруг полыхнул гигантским огненным шаром, заполнив собой свободное пространство, но сразу упал, затеплился ровно и сильно. Власьевна с опаленными бровями, розовым помолодевшим лицом резко обернулась к гостям. Куда-то исчезла безобразная бородавка с торчащим пучком черных волос, губы налились, щеки разрумянились. Глаза сверкали яростно и беспокойно.
– Ну что, касатушка? – она открыто и прямо взглянула в лицо Светланы. – Может, и я через тебя спасусь? И Васеньке моему место в небесных чертогах отыщется?
– Бабушка! Неужели поможешь? – она радостно бросилась обнимать старуху, с удивлением чувствуя, что сжимает в объятиях не иссохшую закостенелую мумию, а вполне гибкое и упругое тело.
– Рано радоваться, бойня нешуточная будет. Выдержишь ли, дева невинная? Ведь на погибель идешь. Кого ты встретила сегодня?
– Монаха одного знакомого, – смутилась Светлана. – Ой, а вы откуда…
– Монаха… – пробурчала Власьевна. Ты помни, встречу-то, – добавила загадочно. И тут же, не давая опомниться, заявила:
– Дорого это обойдется. Сто тысяч рублей сейчас, и еще пятьдесят после того, как цветок сорвешь. Знай: ты не можешь ошибиться, есть только один шанс. Я помогу, но все будет зависеть от тебя одной. И моя судьба в твоих руках... – вновь таинственно добавила она.
– А почему так дорого, бабушка? – спросила Лариса. Деньги для деревни были огромными. – Зачем вам столько?
– А это не мне нужно. Я и так свой век доживу, а на похороны у меня давно припасено. Это ей нужно, – она кивнула на Светлану. – И тебе, кстати, – произнесла непонятно. – Плата деньгами это жертва, бескровная жертва, между прочим. Иначе что ты в чародействе на алтарь положить сможешь? Душу свою грешную или плоть никому не нужную? А то, может, чувство сердечное в залог оставишь? Иль агнца-младенца, кровиночку единоутробную? Вот если нет денег, тогда именно так в ведовских делах чего-то для себя добиться можно.
– Я согласна, у меня есть сто тысяч. Мы ведь в Крым собирались, – словно оправдываясь, она достала из сумочки пачку банкнот. – И дома еще тридцать осталось. Не знаю только где остальные взять.
– Найдешь, – твердо заявила Власьевна, пряча деньги куда-то под юбку. – Родственники помогут, – кивнула в сторону Ларисы.
– Поможем, – та виновато опустила глаза. – Лишь бы все получилось.
– Об этом ты у племянницы спрашивай. А сейчас домой иди. Завтра вечером она с Васькой в лес пойдет. На это время здесь останется, на улицу выходить нельзя. Послезавтра, как солнце сядет, сюда беги, заберешь ее.
– А как же Даша? Как она без меня будет? – Светлана никак не ожидала такого поворота.
– Не знаю, – решительно отрезала старуха. – Но никуда тебя не отпущу.
– Да не волнуйся, Света, я найду, что сказать, – Лариса поднялась и подошла, обняла племянницу. – Ты себя береги, про Вадима с ребенком думай. Я приду за тобой.
Светлана вновь заплакала. Казалось, будто что-то последнее родное и близкое уходит из ее жизни. Не остается никого рядом, только старая бабка да немой и скособоченный Василий, наблюдающий за их прощанием. Сможет ли она когда-нибудь увидеть дочь, мужа, родителей? Сможет вернуться домой? Черная тоска, печаль и тревога, нахлынули разом. Она закрыла лицо, тяжело опустилась на стул.
– Ну, все, давай иди уже, – бабка бесцеремонно вытолкала Ларису за дверь. – Васька, собаку привяжи!
Продолжение Глава 9 http://www.proza.ru/2017/07/18/1242