Именем Союза

 

       - Хруп-хруп - хруп, - скрипел под ногами снег, неровная колонна заключенных втягивалась  по заснеженной дороге  в лес.  В окружении конвоя  с  несколькими, на поводках,  овчарками. Позади  лошадь с нахохлившимся ездовым, тащила розвальни, груженые двуручными пилами с топорами.
       Здесь  был участок лесоповала одной из режимных зон далекого Заполярья.
Лишенцы валили в нем  кондовую сосну с елью, а потом раскряжевывали  их на бревна и складывали в штабеля. Давая стране кубометры.
       Дорога вскоре уткнулась в свежую вырубку, с торчащими из снега  пнями, раздалась   команда «стой!», колонна  остановилась.
       Пока зэки, кутаясь в бушлаты, стучали опорками нога о ногу,      часть бойцов, в овчинных полушубках и валенках,  направилась в дальнюю часть вырубки, где  стала втыкать   в  снежный  наст красные флажки -  зону ограничения 
       Заступ осужденных за нее  рассматривался как  побег. Конвой стрелял без предупреждения.
       Далее  ими по периметру был оттоптан снег -  все бойцы остались на площадках, а один - здоровенный  сержант, возвратился назад, где доложил о готовности    начальнику конвоя -  хмурому лейтенанту.
       - Приступай, Щеглов -   кивнул тот головой в   ушанке.
       - Бригадам получить инструмент  и  вперед! -  рявкнул строю сержант.  А оставшийся конвой  предупредительно вскинул  автоматы.
       Через пять минут розвальни опустели, бригады направились к своим местам, откуда вскоре возникли  шарканье пил да  стук  топоров.  Валка леса началась
Затем  послышался  хриплый крик «поберегись»  - с хряском  повалилась первая сосна,  а спустя минуту вторая.
       Из обрубленных с них сучьев и ветвей, на всех площадках, где бдила охрана, зэками были разведены   костры  для обогрева солдат. В лесу хотя и теплее, чем  на открытой местности, но  не меньше двадцати градусов.
       Все это время,  присевший на розвальни лейтенант, дымя папиросой, неспешно оглядывал вырубку, копошащихся под деревьями зэков  и стоявших у огня солдат. Это был  его первый конвой в новом качестве.
       Начав в сорок первом  рядовым и дослужившись до командира взвода автоматчиков, после победы Ребров (так завали лейтенанта)  изъявил желание продолжить службу в системе ГУЛАГ* на Севере. Прельстившись высоким окладом и  надбавками. Хотелось помочь престарелым родителям, бедствовавшим на сожженной немцами Орловщине.
       Взгляд Реброва привлек еще один костер, явно не вписывавшийся в  интерьер. Белых полушубков у него не было, вместо них темнели бушлаты.
       - Непорядок, -  подумал лейтенант,  отщелкнув в сторону окурок, после чего встал с розвальней и пошагал в ту сторону.
       У жарко горящего огня, на подтащенном бревне,  припухала компания.
       Кряжистый, с рысьими глазами зэк средних лет, с намотанным на шее  пуховым шарфом, а с ним  двое  помоложе. Все в добротных валенках.
       -  Встать! -  приказал  Ребров, остановившись напротив  - Почему  сидите?
       Те, что помоложе неохотно поднялись, а кряжистый, оставшись на месте,  скривил губы, - с работы кони дохнут, начальник.
       - Сержант Щеглов, ко мне! - обернулся  назад лейтенант.
       Через минуту, сопя, тот стоял  рядом.
       - Это что за бардак? -   вызверился на Щеглова  лейтенант. - Всех немедленно на  валку леса!
       - Так то ж воры в законе, - наклонившись к нему, тихо сказал  сержант. -  Бесполезно. Они в зоне не работают.
       -  Фамилии! -  уставился  на воров  офицер.
       -  Гуров, - процедил  старший. - Оськин, Балабан, - ухмыльнулись те, что помоложе.
       - А ну давай сюда троих с бойцов, сержант, - приказал Ребров. - Да побыстрее.
       -  Амиров, Бондарев, Полупан!  - махнул рукавицей  в сторону конвоя Щеглов.-  Ко мне, живо!
       От двух  ближайших костров  к ним шустро  заспешили  конвойные. 
       -  Так, всех саботажников вон туда, -  кивнул на ближайший штабель офицер. – Сержант, выполняйте.
       - А ну пошли, - шагнул за костер  Щеглов и потянул за воротник кряжистого.
       - Не нукай, не запрягал, - набычился  пахан и,  вставая, бросил своим, - айда кореша, поглядим,  што у начальника получится.
       У штабеля  сержант  приказал всем троим  остановиться, а бойцы, выстроившиеся  напротив, взяли  ППШ наизготовку.
       Ребров, удовлетворенно хмыкнув, сел на бревно у костра, и раскрыл висевший  через плечо планшет. Затем,  отщелкнув на нем кнопки, извлек чистый лист бумаги, грифельный карандаш и принялся что-то писать, щурясь временами от дыма.
       Окончив, вернул карандаш  на место, защелкнул клапан и перебросил узкий ремень планшета  через плечо.
       Далее встал, поправив  кобуру на поясе, и  проскрипел валенками к штабелю.
       - Слушать всем!  - вытянул перед собой руку с бумагой.
       «Приговор! (обвел делянку глазами). Именем Союза Советских Социалистических республик, заключенные  Гуров Оськин и Балабан, за злостное неповиновение, а также саботаж,  приговариваются к расстрелу! Приговор окончательный и обжалованию не подлежит!»
       После этого лейтенант, аккуратно сложив бумагу, сунул ее в карман и обернулся к конвойным, - заряжай!
       В морозном воздухе звонко щелкнули затворы.
       - Огонь!  - взмахнул офицер рукой, тишину леса  разорвали очереди.
       Когда  они отгремели, воры лежали на снегу, набухавшем алой кровью. Двое неподвижно, а пахан  чуть подергивая ногою.
       - Возобновить работу! -   приказал Ребров, и снова  застучали топоры, заскрипели пилы.
       С наступлением ранних сумерек, колонна  устало двигалась назад. В тылу скрипели розвальни с инструментом и тремя   заиндевевшими  трупами.
       После доклада  начальнику лагпункта, Реброва арестовали, а о происшествии сообщили по команде.
       Из управления тут же нагрянула комиссия, началось следствие, в ходе которого, заключением судебно-медицинской экспертизы, лейтенант был признан невменяемым и от уголовной ответственности освобожден.  Сказалась полученная на фронте тяжелая контузия.
       А тот случай долго вспоминали  на архипелаге ГУЛАГ. Земля, как известно, слухом полнится.