Лили проснулась в девять, приняла душ, сунула диск в стерео и с сигаретой уселась пить кофе. Не каждый день она могла позволить себе такой кайф. Ей, проходившей врачебную специализацию в травматологии "Хадассы", приходилось работать и днём и ночью, так что иногда она теряла ощущение времени. Поскольку она была не замужем, то соглашалась брать субботние и праздничные смены, и эти дни казались ей обыкновенными буднями.
Как раз в День Независимости у Лили должен был быть выходной, но Хана, религиозная стажёрка, попросила её поменяться (ну, пожалуйста, Лили, это единственный день, когда я смогу выбраться из дому с мужем и с детьми. Ты ведь так и так одна, тебе всё равно).
– Ну конечно, – ответила Лили, – раз у меня нет мужа и детей, что уж мне делать в праздник?
И она заменила Хану в День Независимости, а выходной себе взяла накануне.
Была хорошая погода, и Лили решила пройтись по магазинам. Она дошла до торгового центра в Кирьят- Йовеле и села в автобус, идущий в город.
Когда автобус доехал до горы Герцля, было уже пол- одиннадцатого, и весь транспорт стоял в необозримой пробке.
Канун Дня Независимости, – вдруг дошло до неё, – день поминовения! Как я могла забыть!
Тут же у неё пропало желание крутиться по городу. Она уже жалела, что поменялась сменой, но обратно не вернёшь. Двери открылись. Люди стали выходить, и Лили, осознав, что иначе она проторчит в душном автобусе не менее получаса, вышла вместе со всеми. Толпа увлекла её к распахнутым воротам военного кладбища.
У входа стояли ученики старших классов в белых рубашках со значками "изкор", и один из них сунул ей в руки поминальную свечу и букетик гвоздик.
Сирена настигла её перед лестницей, ведущей на церемониальную площадь, она стояла две минуты, глядя в безоблачное небо. С этого же места она услышала кадиш, который сказал главный раввин армии, речь президента, выступление одного из осиротевших родителей и песню "Дружба" в исполнении ансамбля Военно-Воздушных Сил. Церемония закончилась, и толпа рассеялась по кладбищу.
Лили осталась на том же месте, не связанная с происходящим. Она вспомнила, что уже стояла здесь, чувствуя себя не менее отчуждённой, чем сегодня, и было это пятнадцать лет тому назад. На похоронах Ури Бараши.
Декабрь 1982. Первые месяцы ливанской войны. Лили училась тогда в последнем классе гимназии. Ури Бараши был классом старше. Летом он окончил гимназию, в июле был призван, попал в Голанскую дивизию, вместе с ней отправился в Ливан, получил ранение от разорвавшегося на дороге заряда и через несколько часов умер. Он был первым из выпускников школы, погибшим в этой войне, и было решено, что все ученики и учителя пойдут отдать ему последний долг.
Лили была немного знакома с Бараши в основном потому, что его подружка Эсти училась с ней в одном классе. В то время она всего пять лет как приехала в Израиль, и у неё не вызывали особого интереса ни Бараши, ни Эсти, ни жизнь класса и уж, конечно, ни то, что происходило в стране. Вместо этого она по уши погрузилась в учёбу, выбрав реальные дисциплины. (Зачем стараться всем нравиться? Что бы я ни сделала, я всё равно здесь не своя.)
Да и война лично её не коснулась – семья её в Израиле состояла из родителей, бабушки и маленькой сестрёнки, а отца уже по возрасту не брали в армию. И вот, своя не своя, она стояла здесь на военном кладбище вместе с классом и, не отрываясь, смотрела на Эсти.
Эсти, обычно нарядная и улыбающаяся, рыдала у свежей могилы, окружённая родными и подругами. Лили, у которой никогда не было парня, завидовала тому преклонению и поддержке, которыми пользовалась Эсти, её ореолу возлюбленной павшего воина, тому что Эсти узнала любовь, воспоминание о которой навсегда останется с ней, а она, Лили, даже и не попробовала этого.
Она попыталась вообразить себя на месте Эсти и с горечью заключила, что никогда бы не удостоилась подобного отношения со стороны своих одноклассников.
Пронзительный голос хазана, пропевшего "Эль мале рахамим", вернул её к действительности. Она увидела обычно суровую классную руководительницу Бараши с покрасневшими глазами, совершенно ослабевшую его маму, которую держали под руки два его брата, плачущих его одноклассников. Но только когда она услышала задушенный голос старика-отца его, читавшего кадиш по сыну, на глазах её наконец-то выступили слёзы. Это было первое соприкосновение Лили с горем родителей, потерявших детей, первый раз, когда она почувствовала какую-то причастность к стране, которая была ей навязана её родителями-сионистами.
Лили посмотрела на товарищей из взвода Бараши, застывших в почётном карауле у его могилы.
Вдруг до неё дошло, что это ведь только начало – и Бараши один из многих солдат, которые погибли и погибнут в этой войне и в войнах, которые будут после этой. Её ровесники, каждый из них мог бы быть её парнем, её любимым, а со временем – её мужем. Зависть, которую она против своей воли испытывала к Эсти, сменилась глубокой печалью – все эти мальчики были отняты у неё лично!
Сегодня она одна, она здесь.
Лили пошла по дорожкам кладбища. Она миновала участок погибших в Шестидневную аойну, в войну Судного дня, прошла мимо захоронений последних лет, пока не добралась до могил, которые искала – Ливанской войны.
Вот они, родившиеся в шестьдесят третьем, в шестьдесят четвёртом, в шестьдесят пятом – её ровесники. Все они, которые не бродили по свету, не учились, не создали семьи и ещё много-много "не".
Вот могила Бараши, покрытая цветами. Пожилая женщина, наверное, его мама, сидит на белой плите. Да и все плиты вокруг покрыты цветами. В конце участка Лили увидела одинокую могилу, без цветов, без родных.
Она прочла надпись: Эйтан (Тани) Голан, сын Товы и Эфраима, родился в Кирьят Тивоне, 1964-1984.
Кто знает, где они сейчас, Това и Эфраим? – подумала она. – Может быть, умерли, может быть, уехали из страны, а может, они просто уже старые и больные и не в силах приехать из Кирьят Тивона к своему сыну.
Лили наклонилась, поставила на могильную плиту поминальную свечу, которую вручил ей школьник, и зажгла её. Затем она разложила вокруг свечи свои гвоздики, легонько коснулась пальцами нагретого солнцем камня и вышла с кладбища.
В четыре начиналось её дежурство в больнице.
Иерусалим, 1997 г.
Перевод с иврита Е. Иоффе.