Иногда лучшим освещением предстоящего пути
становятся мосты, пылающие сзади.
Дон Хенли (The Eagles)
В выходной день я решила навести порядок в своём письменном столе, особенно в той его части, где хранятся фотографии. Перелистывая страницы альбомов, я смотрела на молодые лица: себя, мужа, сына-ребёнка и сына-подростка, подруг, друзей, коллег. Из какого-то альбома выпала фотография. Я подняла её, вгляделась в знакомые черты.
Наташа!.. Дочь моей бывшей коллеги (вечная ей память!), потом и сама ставшая моей коллегой. И вспомнился мне облик тоненькой, миниатюрной, невысокого роста девушки с ясными голубыми глазами и очень милой. Красавицей Наташа не была, но в ней был какой-то особый шарм, какая-то грация души, и она отличалась этим от других. И ходила она, как неземное существо, – быстро-быстро семенила тоненькими ножками на танкетках или туфлях-лодочках (высокие каблуки она не любила).
Она напоминала мне Дюймовочку из детских книжек шестидесятых годов с яркими картинками. А ещё при взгляде на неё мне приходили на память персонажи кукольных спектаклей, на которые я ходила с маленьким сыном.
Как тебе живётся, девочка-Дюймовочска, ставшая парижанкой? Сколько же лет прошло, как я видела тебя последний раз? Неужели шестнадцать? Как быстро летит время! Значит, сейчас ей уже сорок шесть. Когда она уходила от меня, прощаясь, она, тридцатилетняя, была похожа на девочку из-за детской непосредственности. Тихая, интеллигентная, нежная, дружелюбная девушка…
Да, она не была похожа на своих сверстниц. Возможно, поэтому и обратил на неё тогда внимание француз, гость нашей столицы.
Я знала, что до тридцати у неё никого не было. Наши парни, молодые мужчины её как будто не замечали. А он вот не только заметил, но и увёз в свою прекрасную Францию. А Наташа и сама была какой-то европеизированной, что ли.
И правильно, что именно во Францию уехала моя Натали – эта страна ей подходила по духу. Её облик в моём понимании ассоциировался с утончёнными женщинами этой страны, какими я их представляла по французским фильмам, книгам, песням – что-то было неуловимо французское в её естественном умении подать себя (никакой позы!), в походке (никаких подиумных вихляний!), во взгляде. Я встречала таких настоящих, а не «глянцевых», француженок и в жизни, в том числе в прекрасной столице Франции, в Бордо, в Тулузе, в провинциальных городках. Так вот, всем обликом, манерой поведения и какой-то врождённой элегантностью – и при этом простотой – Наташа была сродни им.
Да-да! Как правильно распорядилось Провидение – именно во Францию!
Я знаю, что она давно гражданка этой страны, работает, кажется, секретарём. Но это не столь важно – она стала настоящей француженкой, но поехала она отнюдь не для того, чтобы, как принято говорить у наших нынешних эмигрантов, «свалить». Нет! Она поехала за любимым, который сказал ей: «Едем со мной, Натали! Я покажу тебе Париж».
История их с Фелисьеном любви чудесна – и одновременно стара, как мир. Вот она.
***
Однажды после уроков ко мне подошла завуч нашей школы и спросила, не знаю ли я Наталью Матюшину.
- Дело в том, что она приходила вчера устраиваться к нам на работу. Но мы с директором пока воздержались. Она показалась нам слишком юной, застенчивой какой-то. Говорит очень тихо. Такая и крикнуть-то на ученика не сможет, когда потребуется. А в нашем деле, сами понимаете, без этого никак.
Я сказала, что знаю Наташу давно, что она порядочный и обязательный человек, а что внешность такая – так это даже и хорошо. Хотя ей 29, выглядит она на 24. А поскольку она собирается работать в начальной школе, так это тоже хорошо: малыши любят молодых, как их мамы, учителей.
- Я честно признаюсь, что о деловых качествах Наташи сказать ничего не могу – с ней рядом не работала, я всегда преподавала в старших классах.
- Хорошо, - ответила завуч, - возьмём мы вашу Наталью.
Я была рада такому повороту нашей беседы.
Иногда в сутолоке будней мы встречались с Наташей в школьном кафе или коридоре, обменивались новостями и репликами на ходу: время в школе рассчитано по минутам, а жизнь – от звонка до звонка.
Прошло два или три месяца, подходил к концу первый семестр. У меня было «окно» и я решила сходить в соседний магазин, чтобы купить подарков к Новому году. Спустившись в фойе, я столкнулась с тем самым завучем, которая как раз выходила из кабинета директора. Мы поравнялись, и она обратилась ко мне:
- Знаете, Валентина Николаевна, а Наталья-то увольняется.
- Как, почему? – не смогла я скрыть своего разочарования.
- Да не пошла у неё работа: детей распустила, родители жалуются. Характер у неё мягкий, не держит дисциплину, хотя учитель она неплохой.
- А что всё-таки важней – умение держать дисциплину, или хорошая подготовленность учителя как специалиста?
Завуч замялась.
- Понимаете, важно и то, и другое. При слабой дисциплине дети не усваивают материал, родители требуют порядка. А ведь в младших классах закладывается фундамент. В классах постарше такое ещё может пройти, и то с оговоркой.
- Так надо помочь ей, - воскликнула я.
- Пробовали, не получается, - последовал ответ. – Понимаете, она не совсем от мира сего. Мечтает, витает где-то в заоблачных высях. А учитель должен быть бдительным и собранным. Только с ней мы работать не можем. Есть кому помогать и помимо Матюшиной.
На этом наш разговор закончился.
На другой день мы с Натальей встретились во дворе школы. К нам подошла и наша немолодая коллега Евгения Осиповна, работавшая долгие годы с Наташиной мамой. Сейчас она уже была на пенсии, но, поскольку жила неподалёку, часто «отсвистывалась» на замену уроков по своей специальности, поэтому от школьной жизни она не оторвалась. Узнав о случившемся, она сказала:
- А ты знаешь, Наташа, я тебе дам совет в виде афоризма; когда вы думаете, что жизнь повернулась к вам задницей, дайте ей пинка! Вот возьми – и дай, Натулечка! И тогда посмотрим, кто кого.
Я улыбнулась: молодец, Евгения, отличный совет. Посмотрим, воспользуется ли им Наталья.
***
Наташа шла по городу в глубоком раздумье. Навстречу ей – подруга Вероника, вместе в музыкальную школу ходили.
- Здравствуй, Натусик! Куда движешься?
- Да и сама не знаю. Не сложилось у меня в школе, Верочка. Вот и увольняюсь.
- Ничего, всё перемелется – мука будет. Выше нос! Давай завернём куда-нибудь, по чашечке, по рюмочке.
Наталья заколебалась, но Вероника проявила настойчивость:
- А пойдём-ка мы в Старушку, в кафе «Домас» посидим. Пять минут ходу.
- А давай! – загорелась Наташа.
И девушки сменили оба своих маршрута на третий.
Они не заметили, как из гостиницы «Рига» на улицу Вальню вышел мужчина, поёжился и, подняв воротник пальто, двинулся по стопам приятельниц, направляясь вглубь Старого города, тоже в сторону Домской площади.
В кафе этом, впрочем, как и всегда за многие десятки лет его существования, было уютно и тепло, звучала знакомая пиятная музыка. Девушки сделали кофейно-алкогольный заказ с десертом, выпили по рюмочке «за упокой педагогической карьеры», а потом «за успех нашего безнадёжного дела».
У соседнего столика тем временем засуетился официант с блокнотом и ручкой в одной руке и картой меню в другой.
- Перед кем это стелется этот халдей? – заинтересовалась Вероника.
Тут на сцену выдвинулся, очевидно, хозяин заведения и начал что-то объяснять по-французски мужчине, сидящему за тем самым столиком.
Вероника, учившаяся когда-то во «французской» школе, стала переводить те обрывки разговора, которые до неё доносились:
- Они говорят о каких-то старых рецептах, каких-то рулетиках, каких сейчас нет, но для избранных повар делает. Моя мама рассказывала, что неподалёку в былые времена находилось кафе «Торнис», и там были какие-то супер-рулетики. Вот о чём-то подобном они и говорят.
И через полчаса официант, действительно, доставил соседу блюдо с каким-то подобием мясных рулетов. Мужчина, выпив стопку чего-то, напоминающего бренди, принялся с аппетитом ужинать – по-видимому, это и было целью его посещения кафе. Иностранец с достоинством и не торопясь завершил это важное дело, закурил (дело, напоминаю, было в 90-е годы прошлого века, когда во всём демократии было больше, чем сейчас, в том числе, и в ресторанах) и только тогда оторвал взгляд от своего столика и осмотрелся.
Первое, что бросилось ему в глаза, - миниатюрная голубоглазая молодая женщина в вязаном оранжевом платье. «Какая грация, - подумал мужчина, - какая тишина, покой во всём её облике! К тому же она похожа на лучших из моих соотечественниц».
Фелисьен Мортье – сорокалетний мужчина невысокого роста, но весьма импозантный, подошёл к столику, за которым сидели две русские латвийки. Он обратился сразу к Наташе с вопросом, говорит ли она по-французски, на что та с перепугу ляпнула: «Нон, месье!» - всё-таки девушка она была начитанная.
- Я говорю немного, - вмешалась Вероника, - могу помочь, если не возражаете.
- Моя потребность весьма банальна, мадемуазель: я хотел бы познакомиться с вашей спутницей, но она не знает французского, как только что призналась, а я не знаю латышского.
- Вам и не надо знать латышский, потому что мы обе русские.
- А, так вы тоже приезжие здесь?
- Отнюдь, месье. Мы обе здешние, а кроме нас тут ещё таких «приезжих» несколько сотен тысяч. Правда, независимо от этого,
местная власть считает, что мы так «приезжими» и останемся до конца дней своих.
- Спросите, пожалуйста, вашу приятельницу: а по-английски она может говорить?
Вероника перевела. Наташа протянула французу свою маленькую ладошку и на хорошем, хотя и не оксфордском, английском произнесла:
- Вы хотите со мной познакомиться? Меня зовут Наталья, можно Натали.
- Очень польщён, мадемуазель? мадам? – ответил француз на гораздо более слабом английском, что и неудивительно для представителей этой гордой нации. – Я Фелисьен.
- Мадемуазель, месье. А лучше мисс, это короче.
Вероника встала и, произнеся несколько надуманных фраз о причине ухода, покинула кафе.
Фелисьен предложил Наташе выпить с ним по бокалу шампанского за знакомство. Он отошёл куда-то в сторону, тут же зазвучала прекрасная песня в исполнении Патрисии Каас, которая как раз тогда была на пике своей популярности. Фелисьен отсутствовал очень недолго и вернулся с неведомо откуда взявшимся букетом цветов, а вслед за ним шествовал официант, торжественно неся ведёрко с торчащим из него горлышком «Мадам Клико» и коробкой рижских конфет.
- Откуда это чудо?
- Вы о шампанском?
- Нет, месье. Ваша «Мадам» уже не такое и чудо для нас. Я – о цветах. Их же здесь не продают.
- О, дорогая Натали, у вас тут очень хороший сервис, не сомневайтесь в этом.
Потом они выпили за знакомство и разговорились. Натали почти сразу почувствовала, что Фелисьен – не обычный ловелас, какого каждой мыслящей женщине нетрудно распознать в представителе любого народа, даже если он ухаживает на неизвестном языке. Как раз наоборот – от месье Фелисьена исходила какая-то светлая аура, и она довольно быстро оказалась во власти его обаяния. А когда, после небольшого обмена фраз о профессии, городах обеих стран и прочего набора для знакомства интеллигентных людей из разных стран, он положил свою руку на её и посмотрел ей прямо в глаза, она впервые в жизни почувствовала влечение.
Что касается Фелисьена, то он возжелал Наташу мгновенно, как только оторвался от ужина и поднял глаза в зал. Он любил подобных женщин – тихих, спокойных, ненавязчивых. Невольно он сравнил её со своей женой, располневшей испанкой, которой было сорок два года, но на вид – все сорок семь. Незаметно для Наташи он коснулся губами кудрявой завитушки на её шее. Наташа, увлечённо рассказывавшая новому знакомому о своей любимой французской писательнице, ничего не почувствовала.
Неожиданно для увлёкшейся Натальи Фелисьен нагнулся к ней и на своём скверном английском тихо сказал:
- Натали, я уезжаю завтра утром домой. Но через месяц я снова буду в Риге, и мы встретимся. Хорошо? Ровно через месяц, только уже в Новом году, я буду ждать вас здесь же, за этим самым столиком.
***
Утром следующего дня Фелисьен улетел во Францию. Он был главным редактором популярного журнала, бесперебойный выход которого приносил хорошие доходы. Этот журнал любили и читали не только французы, но и франкофоны во всём мире.
Фелисьен работал очень много, но в последнее время, когда его личное состояние округлилось, он стал позволять себе такие вот незапланированные мини-путешествия по местам, заново открываемым для себя и читателей, потому что Фелисьен-журналист обязательно выкладывал свои впечатления, облечённые в безупречную художественную форму, на страницах своего журнала, что тоже повышало его тираж (напомним, что это всё происходило в почти доинтернетовскую эпоху). И то, и другое способствовало переключению с работы на пейзажи, ландшафты, быт, кухню, традиции и многое другое, что принято называть страноведением. А как раз в 90-е годы в Европе появилось так много новых государств, одним из которых и была страна, откуда он теперь возвращался. И по приезду в Париж он писал, писал, писал…
Была ещё одна причина, гнавшая его из дома – больная жена. Он женился на ней десять лет тому назад по необходимости: простому, но талантливому сотруднику журнала предложили вакантное место главного редактора, но для того, чтобы сделать такой скачок в карьере, тридцатилетний журналист обязан был выкупить у прежнего шефа-редактора его десятипроцентный пакет акций в издании. Денег у Фелисьена почти не было, и он стал внимательно вглядываться в своё окружение с целью отыскать нужные средства, избегая кредита. Вот тут-то его благосклонный взгляд и остановился на богатой испанской вдове, с которой он был уже знаком какое-то время и даже успел пару раз переспать после застолий в шумных компаниях. У синьоры Долорес, по всей видимости, появилась после этого склонность к бойкому французу, которая разгоралась в нечто большее.
Долорес снимала мягко говоря небедный особняк неподалёку от Люксембургского сада, куда и зачастил с визитами наш Фелисьен: это был шанс, которым он, свободный мужчина, не преминул воспользоваться. Долорес была не только богатой женщиной, но и наследницей старинного аристократического рода из Арагона, имевшего древние корни.
Никаких особых чувств, помимо благодарности, Фелисьен к ней никогда не испытывал. Поначалу это была красивая женщина с ярко выраженными чертами, присущими испанкам. Но Фелисьену не нравилась эта яркость, к тому же в сочетании с крупными формами жены – он предпочитал таких женщин, чтобы косточки трещали, когда обнимешь. Это возбуждало его, и тогда маленькая женщина приобретала особый шарм в его глазах.
Долорес какое-то время скрывала от него и то, что страдает неизлечимой формой психической болезни. До поры, до времени с тяжёлыми, раздирающими душу приступами она справлялась сама или с помощью своей преданной компаньонки, но в последние годы болезнь стала прогрессировать, и скрывать её стало невозможно. При Долорес постоянно находился врач, ставший почти членом семьи. Естественно, что интимные отношения между супругами постепенно сошли на нет. Фелисьен же не был волокитой, не стремился к многочисленным «левым» связям, да и работа не давала ему возможности завести любовницу в своём личном вкусе.
Вот на таком фоне и родилась эта его неожиданная влюблённость вкупе с восхищением и, конечно, вожделением, которую он вчера испытал по отношению к Наташе и которая росла в нём по мере приближения самолёта к аэропорту имени Де Голля. По приезду домой Фелисьен непрестанно думал о своей маленькой латвийке, видел эротические сны, героиней которых была только она.
- Что, Фелисьен, снова влюбился в какой-то уголок земли, или, может быть, в женщину на сей раз? – лукаво спрашивала его Долорес. Она давно не ревновала Фелисьена, хотя он и не давал особого повода к этому – он был её другом, с которым её свела судьба. С ним не было скучно, а внешний его вид радовал глаз. Как мужчина он не был ей больше нужен: она перенесла тяжёлую гинекологическую операцию, после чего вынуждена была принимать сильные гормональные препараты, став пышной, рыхлой, даже бесформенной.
Фелисьен ловеласом не был, но если уж встречал женщину, отвечающую его вкусу, не отпускал её. Он решил завоевать Наташу и привезти её в Париж.
***
Ровно через месяц он снова сидел в кафе «Домас» в самом центре Старой Риги. К этому времени он немного подучил русский язык, поэтому встретил появление любимой (он в этом уже не сомневался) женщины радостным восклицанием по-русски. Каково же было его удивление, когда она ответила по-французски! А Наташа, по известным причинам имевшая больше свободного времени, прошла к моменту встречи экспресс-курсы, в результате чего её французский был сильнее, чем его русский, а склонность к языкам у девушки была необычайной.
Наутро они встретились рядом с ещё закрытым кафе. Он издали увидел её, заметив, как она мелкими шажками семенит ему навстречу со стороны Пороховой башни. «Так ходят японки, - мелькнула мысль, - но она ведь русская!» Потом, заметив его, Наташа вдруг побежала и, добежав до него, уткнулась головкой в его пушистое кашне.
- Я думала о вас! – воскликнула она с присущей ей непосредственностью.
- И только? – О, как нравились ей его прищуренные в лёгкой иронии глаза!
- Нет, не только. Сначала я долго переживала, боясь, что после декабря мы уже не встретимся.
- Ты любишь меня, Натали? – неожиданно спросил он скороговоркой по-французски.
- Oui! – отозвалась она и заплакала.
- Почему ты плачешь, любимая?
- Я не представляю, как сложится наша судьба.
- Зато я представляю. Я увезу свою женщину во Францию и буду любить её всю жизнь! Мы будем много путешествовать, а вначале я покажу тебе Париж. Я уверен, ты полюбишь его – и останешься в нём навсегда.
Наташа слушала его, затаив дыхание. Представляю, как блестели в тот момент её небесные глаза.
***
На этот раз Фелисьен возвращался из поездки не один. Первую ночь в отеле он не тронул её, только держал за руку – как будто боялся, что убежит.
На следующий день он сбегал на работу на пару часов, а потом они отправились на Елисейские поля. Пешком - отель был рядом. Они прошли по магазинам, Фелисьен купил ей пару сувениров, после чего так же пешком вернулись домой, нагуляв аппетит. В ресторане отеля французская кухня ошеломила Наташу своим непривычным для неё разнообразием, но это прошло быстро. Танцуя с ней – а в это дневное ивремя они были единственной парой – Фелисьен понял, что Наташа без пяти минут – его. «Маленькая фарфоровая куколка! Как же я хочу её! Только бы не разбить!» Ощущая её всем телом, он шептал ей на ушко, что покажет весь огромный город: его любимый Люксембургский сад, Лувр, Булонский лес, Триумфальную арку, Версаль, Эйфелеву башню…
- А потом? – спросила Наташа.
- А потом мы будем путешествовать по миру, когда я выйду из журнала и стану писать только книги – для поклонников, для души, для тебя.
Ночью он взял её сразу – без подготовки, очень мягко и нежно. Она вздрогнула и вскрикнула, обняв его при этом за шею. Он всё понял – как он сразу не догадался, что она могла и не быть с мужчиной до него! Это же можно было понять по её широко раскрытым глазам, так удивлённо и влюблённо смотрящим на него и на мир.
Впоследствии Фелисьен обнаружит в Наташе очень пылкую и страстную женщину, способную в любви на многое. Он сделает её настоящей парижанкой.
Поездки по миру они станут совершать через два года. Они будут проезжать на поездах под огромными мостами, сквозь бесконечные туннели – и в это время наслаждаться друг другом. А секс под стук колёс в кромешной тьме так захватывает!
Но впереди их путь будут освещать всё новые мосты.
«Сжигая старое, мы познаём новое», - как-то скажет месьё Фелисьен Мортье своей жене мадам Натали Мортье.