Лето. Солнечный, знойный день. Жара.
Раскаленная земля у дороги обжигает босые пятки, кругом серая, удушливая пыль, клубами поднимающаяся из-под колес проезжающей мимо двуколки, копыт лошадей и топота сотен ног прохожих. Хочется прохладной тени, холодных напитков и… дождя.
По улице, усеянной лавочками и трактирами, шагает, еле переставляя ноги и с трудом в них не путаясь, пьяный невысокий человек. Облачен он во фрак, такой же черный, как его волосы, белую суконную рубашку и темные брюки. Фрак был помят и запылен, местами порван, рубашка испачкана, а на брюках ниже колен красовались большие пятна грязи. Он прислонился к столбу и некоторое время молча, налитыми кровью глазами смотрел на улицу и снующих по ней людей. Прищурившись и остановив свой взгляд на противоположной стороне улицы, он вдруг захохотал: «Ха-ха-ха, ха-ха-ха»
Прохожие обернулись и удивленно посмотрели на пьяницу. Некоторые из них, окатив повесу презрительным взглядом, фыркнули, бросили «Нарезался, окаянный!», и продолжили свой путь.
«Окаянный» ничего не заметил, покачнулся, подался туловищем вперед, так же плавно назад, и, ступая переплетающимися ногами, зашагал на противоположную сторону улицы.
На другой стороне улице сидел, припекаемый солнцем и изнывающий от зноя, весь в лохмотьях, нищий.
Перед ним на земле лежала дырявая, изношенная широкополая шляпа, дном вверх. На дне ее была всякая мелочевка: гроши да копеечки. В руках он держал старую, но еще надежную скрипку и играл странный, ничем не примечательный, но щемящий за душу и навевающий грустные мысли мотив. Прохожие оглядывались, слушали и бросали в растрепанную шляпу деньги, кто чем мог.
Пьяный повеса, шатаясь, подошел к скрипачу.
- Что ты все играешь, собака? – обратился он к нему, немного послушав его игру. – Сыграй что-нибудь веселое. Можешь? Не можешь что - ли? А ну, дай сюда! – сказал он и выхватил из рук старика скрипку.
Старик – скрипач тотчас не вставая протянул к нему руки и умоляющим голосом сказал:
- Отдайте, прошу вас! Это мое! Прошу вас, господин! Отдайте! – голос его охрип.
Пьяница злобно усмехнулся и осклабился.
- Если сыграешь мне что-нибудь веселое, то, может быть, и отдам – сказал он с наглой, издевательской усмешкой.
Губы старика задрожали.
- Но, но… я знаю один лишь этот мотив. Прошу вас, отдайте! Пожалуйста, отдайте!
Руки, протянутые к скрипке, застыли в воздухе и задрожали.
- Не можешь?! – пронзительным голосом вскричал пьяный, гневно выпучив глаза, - ну, собака, ты сам виноват, – сказал он и, быстро размахнувшись, со всей силой ударил скрипку оземь. Раздался звук треснувшего дерева и рвущихся струн. Скрипка треснула и сломалась пополам. Старик вскрикнул. Руки его бессильно повисли, он весь задрожал. По небритому, грязному лицу его покатились слезы. Он протянул руки к скрипке и горько заплакал, словно потерял не скрипку, играя на которой в течение многих лет зарабатывал себе на пропитание, а лучшего друга, который только что погиб на его глазах.
Пьяница отступил назад и удивился. Он растерянно переводил глаза со скрипки на старика и со старика на скрипку. Лицо его побледнело и приобрело осмысленный вид, он неловко зашатался на месте.
- Да ладно тебе, бродяга! Полноте! Вот держи! – смущенно пробормотал он и вытащил из кармана брюк смятые купюры. – Новую купишь! Даже лучше! Слышишь?
Голос его осип, он кашлянул и положил у ног старика презренные ассигнации. Казалось, весь хмель выветрился из головы. Остановившиеся прохожие смотрели на него с презрением и недовольством, женщины, хмурясь и посматривая на него, шептались.
Отрезвленный собственной жестокостью, повеса еще раз оглянулся вокруг себя, на прохожих, на тихо плачущего старика и вдруг ему стало так стыдно за свой поступок, за разбитую старую скрипку, за ту жестокость, которую он проявил к этому нищему, за те жалкие бумажки, которые он положил у его ног – за все, что он сделал за прошедшие четверть часа, что он готов был провалиться на месте. Он потупился, сконфуженно что-то пробормотал и, все еще не твердыми ногами, поплелся поскорее домой.
На другой день никто не видел старика – скрипача. Оставленные его вещи, а именно: шляпа с мелочью на дне, поломанная надвое скрипка, все это растаскали рано утром дворовые мальчишки.
В полдень один неизвестный молодой человек, в чистом белье и костюме, с блестящим скрипичным футляром, остановился на улице и беспокойно огляделся. Он подошел к старой запыленной стене здания, у которого всегда сидел старик – скрипач. Лицо его нахмурилось, он вспомнил события прошедшего дня. Он прошелся из угла в угол, осмотрелся по сторонам, не идет ли кто? Но никого не увидел и продолжал ждать. Прождав полтора часа и убедившись, что никто так и не придет, он пошел домой. На следующий день он опять пришел.
Он просидел у этой стены неделю, по два часа в день, но так и не встретил несчастного старика. Это был тот самый пьяный повеса.