Жжёнка

Александр Крутеев
     Корнет Потоцкий упивался своей щегольской новенькой формой. Если бы дорога до места службы не была столь длинной, он прошёл бы её пешком, чтобы все, а особенно молодые барышни, успели рассмотреть его, а он бы снисходительно улыбался им в ответ. Гордостью его были не доломан и ментик с белым мехом, а потёртый синий кушак, подарок отца, боевого офицера, служившего в том же полку, куда ехал корнет. Хотелось покрасоваться, но и не терпелось прибыть в полк не менее, чем на первое свидание.

     А дальше всё было, как в тумане: представление полковнику, заботливая опека ротмистра при поселении, шумные рукопожатия. Лица, погоны, имена… у Потоцкого закружилась от всего этого голова. Он и не заметил, как оказался за столом в офицерском собрании.
     Шёл горячий спор между поручиком Гордеевым и ротмистром Пряхиным за право варить жжёнку. Корнет, хоть и не понимал, ради чего идёт спор, наблюдал за ним с горящим интересом.
     А интерес был у спорящих. Среди традиций офицерства полка было судейство приготовленной жжёнки. За это или следовала награда, или наказание. Награда была вполне приятной: первенство на балу у губернатора, а вот наказание следовало быть куда более суровым. Но поручику с ротмистром наказание не грозило, так как они были признанными мастерами, зато между ними шла война за сердце юной княжны Вишневецкой. Расчистить себе ангажемент на предстоящем балу и удалить соперника было, хоть и не делом чести, но точно делом принципа для каждого.

     Ничего не подозревавший о сём Потоцкий вдруг вскочил и выпалил:
     - А дайте, я сварю!
     Мгновенно установилась тишина. Такая тишина и так внезапно, что лёгкий ветерок за окном гремел раскатисто и тревожно. 
     Офицеры переглянулись и уставились на Пряхина как на старшего по званию.
Тот поднял руку, хотя без того все молчали.
     - Не в наших правилах отказывать молодому офицеру проявить себя…
     - Но он должен ознакомиться с правилами, - заметил кто-то из присутствующих.
     Однако Потоцкий услышал только то, что его предложение приняли, и потому восторженно воскликнул:
     - Господа, я в училище был лучшим!
     Пряхин прервал его:
     - И всё-таки у нас существуют правила, все офицеры, - он обвёл руками комнату, - выносят вердикт, понравилась им жжёнка или нет. А за сим следует приговор…
     - Надеюсь, это не расстрел, - рассмеялся Потоцкий. – Я готов!
     - Но…
     - Не продолжайте, вы убедитесь, что я прав, - самонадеянно заявил Потоцкий и обвёл присутствующих взглядом.
     Он чувствовал необыкновенный прилив сил, ведь он мог сразу проявить себя и стать накоротке с бывалыми офицерами, пусть жженка и не оружие, но без неё не обходится гусарская жизнь.

     Некоторые офицеры отводили глаза, будто были ко всему этому равнодушны, некоторые с любопытством глядели на Потоцкого.
     Похоже, кто-то даже заключал пари. В скучную полковую жизнь закатилось развлечение, и, видимо, никто против этого не возражал.
     Пряхин развел руки.
     - Что ж, прошу.
     - Только я бы хотел..., - смущённо сказал Потоцкий.
     - Не беспокойтесь, вам никто не помешает, да и не подглядит, для этого  у нас отгорожен «будуар», - Пряхин улыбнулся.
     Гордеев недовольно скривился и даже зло посмотрел на Потоцкого.
     Пряхин, заметив это, покачал головой. И хотя в суде участвовали все офицеры, если ими будет принято решение не в пользу Потоцкого, Гордеев сможет выплеснуть своё зло.

     Горячая жжёнка разливалась по кружкам. Помещение наполнилось сладким ароматом шампанского, рома и ананаса.
     Пока все держали кружки в руках, можно было ожидать похвалы, на которую непременно надеялся Потоцкий, и дружеских похлопываний. Но почему-то никто ничего не говорил. Только причмокивание и бульканье сопровождали распитие пунша. Кружки мало-по-малу начали выставляться на стол. И некоторые из них располагались вверх дном. Потоцкий был удивлён.  «Нужно было узнать про правила», - подумал он. Запоздалая мысль.
     Кружки прибавлялись на столе.
     - Всё? – спросил Пряхин и принялся считать, для убедительности двигая их в разные стороны.
     - Поровну, - констатировал он и повернулся к Потоцкому, - вам…
     Гордеев подал голос, не дав Пряхину договорить:
     - Не всё!
     Он подошёл к Пряхину, который уже испепеляюще смотрел на него. Но Гордеев, не глядя на него, со стуком опрокинул кружку на стол.
     Негромкий гул наполнил комнату.
     Пряхин переминался, тянул время, а Гордеев, ничего и ничем не выражая, вернулся на своё место в углу комнаты.
     Потоцкий переводил взгляд с Пряхина на офицеров и начал понимать, что что-то случилось не так, как он ожидал. «Нужно было узнать про правила», - стучала всё та же запоздалая мысль.
     - Ну, что ж, - наконец, выдавил Пряхин. – Вердикт вынесен. Как говорится, первый блин… Может… раз, первый…, - обернулся он к офицерам.
     - Такого правила нет, - сказал кто-то.
     Пряхин повернулся к Потоцкому.
     - Вам предстоит высушить ведро до дна.
     Потоцкий посмотрел на ведро, пусть и серебряное, и вздохнул.
     - Но это не всё, - продолжил Пряхин. – Любой из присутствующих может забрать как трофей часть вашего мундира.
     Потоцкий побледнел. Как! Его новенький мундир кто-то заграбастает себе!
Он шёл к котелку, как на плаху.
     «Его не приняли! – Стучало у него в голове. – Они посчитали меня выскочкой. Но почему? Тут была какая-то игра, а я влез в неё. Так тебе и надо! Но зря они думают, что я с этим не справлюсь. Назло поручику!
     Жжёнка, и правда, показалась ему чересчур резкой и обжигающей. Потом он перестал чувствовать её вкус, потому что разгорячился сам.

     «Какой молодой офицер, а уже так пьёт!» - услышал Потоцкий женский голос.
Потоцкому было крайне неуютно. «Откуда тут женщина? Где вообще я?».
     Тело ломило. По лицу что-то елозило. Открывать глаза было равносильно самоубийству.
     «А почему мы его не знаем?» - раздался другой женский голос, только гораздо моложе первого.
     Первый голос продолжил: «Видимо, новенький. Я не раз говорила Муравьеву, что его офицеры ведут себя неприлично. Вот, что они сделали с юношей!»
     Как ему ни было противно, Потоцкий открыл глаза. Реальность проступила не сразу, а когда «туман» рассеялся, ему захотелось закрыть глаза и больше не просыпаться. Если бы не одно – прелестная девушка, которая смотрела на него с любопытством, в котором можно было углядеть и жалость, и насмешливость. Ему же было и горько, и приятно. Хотелось, чтобы она не смотрела на него, но ему страсть как хотелось смотреть на неё.
     Она наклонилась, и в его лицо полетели брызги воды. Оказывается, он полулёжа располагался у стены грота городского парка, рядом с которым был фонтан. Из него девушка и брызнула в него водой. Рядом с ней стояла дама аристократического вида.
     - Пойдём, милая, - сказала она девушке. – Ты смущаешь его. Думаю, вы ещё познакомитесь». И она погрозила Потоцкому пальцем.
     Когда они скрылись из виду, Потоцкий поднялся на ноги. Оглядев себя, он ужаснулся: новый мундир был измят и весь в пыли, а кушака на нём не было вовсе.
     «Значит, такие у вас правила, господа офицеры!» И перед глазами возникла спина Гордеева, уходящего прочь от поставленной вверх дном кружки. «Я принимаю вызов!».