«Головешка» бодро уминал кашу, как и было велено, но больше глазел по сторонам. Ариана флегматично наблюдала за его изменчивой мимикой, острым, настороженным интересом, прихлёбывая горьковатый цикорный напиток. Тётка в вопросах веры фанатична до мелочей, даже сахара не дала – пост и точка! До десяти вечера… Тоска. Эдайца взбаламутила: в потёмках с одной свечкой на каравае, в торжественном молчании, в чёрной, траурной одеже… У парня глаза как блюдца, словно в пещеру к варанам* попал. Опасается, что его к жертвоприношению откормить решили? Девушка неслышно усмехнулась, пряча за кромкой чашки неуместное веселье, но пленный незнамо как его уловил, растеряно замер, заглядывая лейтенанту в лицо, ожидая то ли команды, то ли пояснений. Ариана еле заметно качнула головой и прикрыла глаза: « Расслабься парень, этот пост не по твою душу…» Возле открытой форточки неторопливо курил Дамир, разглядывая тяжёлые тучи на горизонте, подслеповато щурился, в полголоса гудел про слякоть, нового сельского главу, ветхую крышу в курятнике... и, в чём девушка ни секунды не сомневалась, беззастенчиво палил их молчаливый диалог. Старый вояка… глаз у тебя намётан и до маразма далеко. Так неужели не видишь, под носом, у себя в доме? Или не хочешь замечать?
- Через пару часов в храме служба начнётся, - с укоризной поглядывая на разошедшегося мужа, вздохнула Кора. – Арьюшка, тебе платье надо и голову покрыть… нельзя так, - кивнула она на тёмно-серый с разводами, полевой комбинезон гостьи, единственную вещь из её гардероба более-менее подходящую по цвету к поминальной тризне. – Пойдём, из моего что-нибудь подберём…
- А мне как? – торопливо спохватился эдаец, видимо, опасаясь, что все сейчас разбредутся, оставив его разбираться с делами на свой страх и риск.
- Свозишь нас в храм, ладно? – участливо попросил дядька, щелчком отправляя окурок в форточку. – Голова что-то на погоду совсем чумная… Уж лучше ты за руль…
Парень понятливо кивнул:
- Что ещё на сегодня? Лоза осталась, корзины на три хватит, а машину, если не срочно, я ближе к вечеру посмотрю, там по мелочи…
- Что ты, что ты! – испуганно замахала руками Кора. – Нельзя сегодня работать, грех!
- Ему можно, у эдайцев свои обычаи, - не удержавшись, вставила лейтенант, кисло поглядывая на раскрытый сундук с пережитками тёткиной молодости. – У них же Единого нет. Они род чтут, предков…
- А бог? Апостолы-заступники, хранители крылатые? Как же без них то? – Кора даже замерла с матерчатым кульком в руках, сердито и недоверчиво оглядывая присутствующих.
- Ну, нет у них такого, - пожал плечами дядька, тихонько посмеиваясь над ошарашенным видом супруги. – Коли ты не займёшься, так и помрут в неведении.
- Верховный бог… Эджес-Вух, вездесущий, всевидящий, всезнающий… и ещё чего-то… как-то там, - собирая на руку платья для примерки, нехотя заметила Ариана. Вникнуть в суть религии противника ей всё было как-то не досуг, но то, что гортанно хрипели умирающие, не запомнить было сложно.
«Головешка», по видимому, в пояснения вдаваться не собирался и чётко отыгрывал одну из давно отлаженных схем: «моя твоя не понимать», ну, или «это меня не касается».
Доел, сполоснул за собой посуду и даже направился к двери, чтобы успеть заправить машину и переодеться, но на последних словах гостьи замедлил шаг и словно в нерешительности остановился:
- Эджес-Вух – не бог… Гхорма атэ… вадж аз дерт ма…
То, что громкость вибрирующего от напряжения голоса постепенно сошла на нет, лейтенанта даже не удивило. Похоже, так бывало, если парень волновался или считал, что выдаёт нечто недозволенное. Интересно, Вардан запретил говорить по-эдайски? Вряд ли… Никакого практического смысла в этом нет. Тем не менее, старики растерялись, удивлённо поглядывая на девушку, словно родную речь от горца услышали впервые. Наступило молчание, коего так безуспешно Кора добивалась с самого утра. Вот только тётка, похоже, была уже и сама не рада.
- Единое начало… корень… род… Эджес-Вух – не бог, а… корень рода, первый предок, - поморщившись, со скрипом перевела Ариана. За всю войну в голове осели только общие фразы. – Так, нет? – окрикнула лейтенант, проверяя саму себя.
- Так, - не оборачиваясь и уже справившись с эмоциями, подтвердил пленный.
- Вон оно как… - задумчиво вздохнула Кора, перекладывая к одной стороне сундука аккуратно свёрнутую одежду. - Тяжко вам сердешным… Без бога живёте… - секундная заминка и тяжёлая крышка была решительно захлопнута. - Ну, ничего, сынок… Вернёмся, я тебе святое писание дам и молится научу! – воодушевлённо запричитала тётка. – Можем, вместе вечером по главке читать, а не понятно, что будет – объясню, или вот хоть к святому отцу сегодня зайди, он лучше меня всё обскажет…
Дядька возвёл глаза к потолку и шутливо выругался. Примеряя наряды в соседней комнате, хохотнула Ариана, а «головешка», наскоро собравшись, отпросился в гараж.
Дальнейшее развитие событий предугадать было несложно. Зная тёткину тягу к миссионерству, гостья не сомневалась: «заблудшую душу» ждёт заботливый и чуткий пресс, ну, скажем так, в течение первых двух недель - точно. Даже странно, что до религии у них разговоры до сих пор не доходили.
Справедливости ради надо признать, что Кора всегда была к другим культурам вполне лояльна: бог-то один, пусть и называется у каждого народа по-своему. Но чтоб вместо творца и создателя какие-то там духи и предки… Не серьезно.
Просветительская деятельность началась ещё в машине, но, слава вседержителям, дорога закончилась быстрее, чем самый первый абзац священного писания. Храм в центре села, езды от силы минут пятнадцать. Даже дядька со своей спиной за час, не торопясь, доходил. По его рассуждениям, оно так и правильнее и чище, но небеса сегодня уж больно жалобились – до нитки прольёт.
На центральной площади перед храмом стояла всего пара легковушек и один тентованный грузовик. Уже припарковавшись и проводив взглядом до ступенек благочинное семейство, Тимур с интересом принялся считать покидающий кузов народ. Двадцать шесть человек, в основном старики и калеки – вряд ли родня, скорее прихожане с окраин, кому ногами не дойти. Высокая дверь местного святилища на первых парах вообще не закрывалась: всё время кто-то подходил, подбегал, а некоторых и под руки доводили. В мутных, текущих по лобовому стеклу потоках особо-то и не рассмотреть, но одёжка у всех почти одинаковая: чёрная, длинная, многослойная. Точно такая, как тётка с утра от домашних требовала.
Горец непроизвольно поёжился: могильный цвет, страшный. Уж ему ли не знать… Он и сейчас отчётливо помнил тот острый запах по-весеннему ещё сырой земли, замешанный на загустевшей крови. Помнил, как очнулся в свалке окоченевших, разорванных снарядами тел. Как в болезненно-тупом оцепенении был и сам не лучше трупа. А в голове продолжали звучать приказы и мат командира, обрывочные и неразборчивые, сквозь вой и взрывы чужой артиллерии. Тело отвечало на них судорогой и рвотными спазмами. Где он? В воронке? В окопе? В сумбурной темноте плыли сложенные из пушечного мяса баррикады, щетинящиеся стволами чердаки и окна домов. Контузия и дезориентация… Сумел понять, дошло… Тимур оглох, а на какое-то время показалось, что и ослеп, но хлёсткие проклятия на обоих языках, словно отпечатались в подкорке и, он мог поклясться, что слышит их сквозь сжатые, неподвижные губы мертвецов как и тихое, всхлипывающее бормотание знакомого ещё по учебке парнишки… Помнится, Тимур успел подумать, что это всё, конец. И… сверху полетели комья земли. Это не окоп, это могила! Общая могила, в которой его хоронят заживо! Вот тут затрясло по-настоящему. А ведь он думал, что сильный, думал, что готов… Но, нет! Не так!.. Только не так!
Орал матом, срывая горло, и не слыша собственного крика, не зная, слышат ли его те, наверху. Нарывался, чтоб уж точно добили, чтоб пули не пожалели дебошира заткнуть, а когда в яму кто-то спрыгнул и, подобравшись ближе, навис над его непослушным телом, горец просто, без мыслей, запрокинул голову, считая тягучие мгновенья. Пусть режут, в конечном счёте, тоже неплохо…
Улица опустела, в последний раз хлопнула дверь храма, пропуская внутрь запоздавшего, мокрого как птенец мальчишку и сквозь незаметные оконца под самой крышей к Единому полетели сливающиеся в унисон тягучие, выводящие неведомую песнь голоса.
Пленный не мог разобрать ни слова, поэтому и вслушиваться не пытался. Потянувшись, без фанатизма, размял спину и плечи, чуть откинул назад спинку сиденья, чтоб поваляться и подремать. Два часа в кабине, чем ещё заняться? При Вардане, конечно, он бы поостерёгся. Попасть не под то настроение…чревато. А лейтенант может и с рук спустит, по крайней мере, при стариках промолчит.
Под монотонный шум капель Тимур, и правда, задремал. Проснулся от того, что кто-то резко дёрнул запертую дверцу с его стороны, и тут же рука с чёрной кружевной манжетой выбила о стекло торопливую дробь. Парень сонно потёр глаза. У Дамира вторые ключи есть, в храме служба не кончена… Кому чего ещё от него надо?
Горец придвинулся к окну, разумно решив не открывать, кому попало. Дождь, к большой его радости, кончился, а возле машины стояла… прихожанка. Молоденькая совсем, во всём безликом, чёрном и траурном с головы до пят, как и положено, но из-под платка золотая прядка выбилась, будто огонёк блеснул, и ещё она улыбалась… и не просто так, насмешливо, как обычно усмехалась «стриженная», а с интересом, именно ему.
- Дверку-то приоткрой, - приветливо махнула рукой златовласка, завладев его вниманием. – Хоть и в храме все, а кричать всё ж не с руки.
Тимур не стал спорить. Чего ж не открыть, не послушать? Приказа сидеть в машине не было. Разблокировав дверцу, на всякий, даже самому не понятно какой, случай осмотрел пустую площадь и легко соскочил с подножки. Девчушка поначалу робко пискнула и отступила на шаг, но не убежала. Восторженно глянула на расправившего плечи эдайца и тут же смутилась, торопясь начать разговор.
- Вона ты какой… А я Лирга! Виделись с тобой на сенокосе. Помнишь? И возле лужи Милкиной…
Парень растерянно слушал суетливую гостью, честно пытаясь припомнить её лицо, а заодно и угадать, к чему это она всё. Лет девятнадцать, невысокая, ладная, глазки озорные… Да мало ли девчонок по селу бегает? Стайками в основном с подружками, сёстрами, соседками… И его уж точно стороной обегают. Чтоб там дядька не говорил, какие бы законы наверху не принимались, а для местных он в первую очередь враг. Врагом и останется, пока матери сыновей-солдат своих убитых помнят. Но эта… прям чудо-чудное. Где живёт, рассказала, и как пройти быстрее, и что в хозяйстве… А теперь про него выпытывать принялась?! Тимур как-то по инерции про имя ответил, про ферму, про шофёрские обязанности… Вопрос о свободном времени и вовсе застал врасплох.
- А тебе зачем? – приседать перед каждым встречным вояки от него не требовали, только не хамить и не дерзить, так что с девчонкой можно было поставить себя на равных.
- Ну… - запнувшись, пожала плечами Лирга. – Вдруг тебе заняться нечем… Так, можем когда и погулять…
Её смущение выглядело очень милым. Потупилась, рукав затеребила… Пленный на мгновение даже проникся: настоящая девушка! Застенчивая, тихая, сразу видно, что поперёк мужа вперёд не полезет. То, что подошла сама, конечно, не в пример. Порядочную дочь семья сама представит. Но ведь это на родине, по обычаю предков… А для местных нравов, очень даже неплохо.
- Родители-то в храме небось. Не попадёт за такое? – ещё ничего не решив, усмехнулся Тимур. – Узнают, шею намылят за то, что к эдайцу бегала. Не страшно тебе?
- А некому узнавать. Брат один, - серьёзно и одновременно просто призналась златовласка. – Да и чего… с нами ведь живёшь, говоришь по- нашему, значит, не дикий, - резонно заключила она.
Ситуация для горца была в новинку. Сельские им брезговали, сторонились, а он… Он предпочитал их не замечать. Но, не смотря на лёгкий раздрай и удивление, отметить, что служба закончилась, парень успел. Значит, личное время тоже вышло, сейчас из храма повалит народ и… Тимур повернулся к девушке, на ходу подбирая слова. Шугать или грубить и в самом деле не хотелось, а ведь, если не уйдёт, то шею намылят уже ему… Но златовласка то ли что-то такое поняла, то ли имела свои опасения:
- Пора мне… А ты тогда, если что… Ну, понял, да? – с надеждой заглянула она в глаза, готовая вот-вот сорваться с места.
- Понял, - эдаец ускорил путанное прощание, и девушка поспешила к храму, чтобы как раз на ступеньках слиться с траурным шествием.