Морок

 
- Ну, почему ты куришь каждые пять минут, Андрей?! – придерживая ворот пальто, повысив голос, то ли ветер перекричать, то ли доходчивости прибавить, крикнула в ухо Семенову жена.

Какой идиотский вопрос. Потому что час ночи. Конец января. Холодно и метель.

Потому что сейчас сяду с тобой в поезд и повезу тебя в Москву. Там доктора тебе попробуют починить сердечко. Судя по твоим синим подглазникам, прозрачному лицу с заострившимся носом и постоянному невезению последних месяцев, я очень сильно рискую вернуться в одиночестве. 

И тогда уж наступит вовсе безнадега. На неделю с трудом согласилась дочку приютить тетка, пока на операцию поехали. Если что – пиши пропало. Не управиться с ребенком. Самому оборванцем ходить.

Поперхнулся дымом, завернуло ветром обратно в нос. Себя жалею, подумал. А пожалеть бы супругу. Молодая еще, жить нужно. Кого винить, что заболела?

 Генетику паршивую, от которой моторчик слабенький достался. Или себя, слез и переживаний ей добавившего. Да ведь не больше всех прочих обижал, не сказать, чтобы шибко гулял и вино пил. Ладно, теперь что уж.

Мысли не правильные, гнать их, гнать. Местные эскулапы сказали – починят в столице. За государственный счет операцию сделают, только лучше собрать денег, найти знакомых, отблагодарить накануне колдовского священнодейства исполнителей, членов закрытого сообщества коронарных хирургов.

А не то встанут к столу молодые дарования, которым тоже ведь – нужно учиться, так или иначе. В самом деле, на собаках и тренажерах рука набита, надо ж и людей лечить начинать…

Поезд подали на дальний самый путь. Как заведено у железнодорожников, вагоны прицеплены наоборот. Пока доковыляли до третьего плацкартного в конец состава, запыхалась совсем Дашенька.

- По-о-стой, Андрей, не беги, - сжала ладонь тонкими пальцами в перчатке, - Холодный ветер, дышать трудно. Ты не кури так много, пожалуйста. Олюшку тебе надо растить, не забывай. На меня теперь какой расчет…

В поездах все время пахнет нагретой резиной и пластиком. Как и в метро. Хорошо, теперь туалеты новые и не несет из них гнилой рыбой, как в старые-то, добрые времена.

- У вас почему форма красная? – запихавши жену в вагон, осведомился Семенов у необъятной проводницы. Как же она сейчас залезет в свое узенькое купе, интересно? 
- Такую же хочется? – скосивши глаза, буркнула женщина, - Поезд фирменный. И не красная, а малиновая. Идите на место. Отправляемся.
 
- Курить в тамбуре можно? Поездка тяжелая, понимаете…
- Нельзя, - отрезала, однако, секунду помедлив, - Сувенир бы лучше купил в дорожку. Подаришь потом кому в столице. Всего пятьсот рублей. А все улягутся, кто станет за тобой следить? Особенно между вагонами.
- Понял, - Семенов обрадованно подал сиреневую бумажку, вздохнул успокоенно. Итак с собой спиртного не взял, ресторан закрыт ночью. Еще бы без курева – совсем дело плохо… - Народу немного, вроде?
- Кроме вас одна женщина. Ну, забирайся. Поехали…

- Тепло вроде, - Даша скинула пальто, зябко повела худыми плечами,  шептала вполголоса, - Я спать буду, Андрюша. Устала что-то. Хорошо, вагон пустой. В соседнем купе только женщина едет. Не спит еще.

Вокзальные фонари белым неживым светом выхватывали из полумрака  лицо супруги и свои собственные кисти казались Семенову мраморными, бескровными. Тронулся поезд, пошел все быстрее, внаклонку отмечая повороты лязгающим скрипом колесных пар.

Железная дорога – старинный священный механизм. Время идет, а в вагонах этих - по-прежнему ребра железных поручней, узкие проходы, окошки за полотняными занавесочками. Там, снаружи – другой мир. Сейчас вот – пролетающие мимо промзоны в окружении снежных полей. Пустые полустанки с одноглазыми одинокими фонарями и вокруг – все тьма и тьма. Уже полтора века тянут поезда коробчатые туловища, наполненные человеческими судьбами, глотая пространство, пожирая время.

Женщина в соседнем купе улыбнулась ему из полумрака. Большеглазое лицо с высокой прической темных волос чуть наклонено, в руках поблескивают вязальные спицы и на коленях белый нитяной комок. Проходя мимо, плечом подпирая качающуюся стену вагона, Семенов лишнюю секунду задержался напротив соседки. Пришлось рассеянно кивнуть головой, изображая нечаянное приветствие случайной попутчице.

- Как-то странно получается, - подумал, проходя в начало вагона,
 – В темноте вяжет человек. Ну, женщины всяко умеют. Наверное.

- Чего шатаешься, - не поворачиваясь, буркнула из-за плеча толстуха проводница. Она колдовала что-то у водяного титана, уверенно удерживая равновесие с помощью коротких крепких ног в вязаных рейтузах. На спине малиновый пиджак натянулся, словно бурая человечья кожа на ритуальном барабане.

- А чаю нельзя? – с надеждой спросил Семенов, - помочь, может, чего? Не спится все равно.
- Наливай вон, сам, - проводница разогнулась. Багровое от натуги лицо, однако, скорее миролюбиво, - за пакетик двадцать пять рублей. Шел бы лучше спать. Ехать девять часов, остановка одна всего.
- У вас там девушка в темноте вяжет, - Семенов осторожно набулькал  кипятка в стакан, еще минутку хотелось поболтать с живым человеком, 
- Ночники что ли не работают?
- Нашел девушку, - хохотнула проводница, - Все у нас работает. Вас тут много странных ездит. Курить пошел? Иди тогда себе.

Вот с тех пор, как начал ездить поездами, то есть с детства, Семенов всякий раз опасался, что между вагонами, над самой сцепкой, проскочит в щель между железными ребристыми пластинами нога и перекусят нежные кости изогнувшиеся на повороте стальные челюсти вагонного тамбура. Так и свалится стопа в ботинке прямо вниз, на сверкающие рельсы. Ледяной ветер свистит из-под пола, прохватывая сквозь тонкий свитер до самых легких. Полсигареты и назад...

Вагонное нутро встретило разогретым воздухом и гамом.

- Я же говорю вам, она меня за руку взяла!!! – захлебывается слезами Даша, прижимается к проводнице, - Я спала уже, и вдруг!..
- Да погодите, женщина, - толстуха недоуменно пытается освободиться из дрожащих объятий жены Семенова, - Что вы обнимаете меня, честное слово? Стоит на минуту в туалет отойти, прости Господи, уже у них неладно.. Толком скажите!

Супруга приметила Семенова, ринулась к нему по качающемуся полу. Лицо заплаканное, глаза круглые, дикие.
- Андрей, я спала, понимаешь? Чувствую, холодно руке стало… Глаза открыла, вижу – она стоит рядом и за пальцы меня держит. Молчит. И улыбается. Страшно!!...
 
Семенову стало неудобно перед толстой проводницей. И очень жалко Дашу. Бедная, бедная. Везут ее в Москву. Операция будет. Жить хочется, страшно дня грядущего. Кошмары видятся в этом ночном, почти пустом, поезде.

- Дарьюшка, морок тебе приснился просто, - обнял супругу крепко, гладил по взмокшей голове, - тут нет никого, смотри. Видишь, девушка спит уже…

Соседка действительно спала. Во всяком случае, лежала поверх простыни, не сняв черного длинного платья. Голова в короне темных, разбросанных по подушке волос, повернута белым лицом к стенке.

- Девушка?! – Даша выдернула у него свою руку, взглянула снизу вверх, отпрянула возмущенно, - Говорю тебе, Андрей, она приходила ко мне… только что. Как ты можешь не верить?!
- Тебе отдохнуть надо, милая, - У Семенова запульсировало в левом виске. Он мягко обнял жену за острые плечи, подталкивая слегка, повел в свое купе.

Как же ей трудно, наверное. Позади, в тесном коридоре, проводница, ругаясь вполголоса, остервенело брякнула дверцей своего любимого блестящего титана.

Даша похудела сильно где-то с полгода назад. Стало трудно ей после работы забегать в магазин, потом готовить, потом уроки помогать Оле делать. Уже девятый класс у дочки, переходный, трудный. Раньше, Семенов помнил, придет малышка с начальной школы с заданиями, сделают главное с женой вместе, а потом полночи Дашка рисует ей картинки для изобразительного, или аппликации клеит.

Забеспокоился сам, когда супруга перестала пилить за частые вечерние отлучки, только просила:
- Ты, Андрюша, если можешь, не буди меня по ночам. Устала что-то…

Побросал своих случайных подруг, затосковал, издерганный предчувствием плохого, повел жену по докторам. Нашли-таки эскулапы причину – врожденный порок сердца к сорока годам обернулся раной, мешал моторчику работать, не стало хватать крови Дашиному исхудавшему телу. Корил себя и судьбу проклятую, да что проку?!
 
Где-то посередине заснеженной пустыни промчался мимо, злобно рассекая тьму желтым лучом бугеля, черный товарный состав. Предостерегающе крикнул при сближении сиплым басом, качнул пассажирские вагоны потоком морозного ветра и умчался прочь.

Жена уснула. Холодные ладони держала на его руке. Андрей погладил супругу по голове, осторожно вышел в коридор. Попутчица, случайно подвернувшийся предмет кошмара, спала в неизменном положении. Семенову захотелось подойти и заглянуть ей в лицо, где на фарфоровой белой коже будто чернотой провалов зияли сомкнутые веки. Спит, неужели не слышала криков? Он покачал головой, тихо побрел в тамбур.
 
- Угомонилась твоя? – проводница хлебала чай в своем закутке, - Болеет, что ли?
- Есть немного, - рассеянно проговорил Семенов, потер виски, - У вас таблетки от головы нет, случайно?
- С прохода уйди, - крякнув, проводница залезла в шкафчик, - Коньяку будешь? И я с тобой каплю выпью.

Андрей с благодарностью проглотил плещущийся на дне стакана горький «Командирский». Начальница вагона выпила тоже залпом, задумчиво понюхала карамель через фантик, вздохнула.

- Плохо, когда бабы болеют. Бабам болеть – нельзя. Детям куда деваться, например? Ну, а кобели сразу вообще сбегают…

- Я же не сбежал, - заметил Семенов, - Зря вы так думаете…
- А чего тут думать, - толстая махнула рукой, рассупонила пиджак над исполинско й грудью. – Все вы одинаковые, парень. Чего твоей приснилось такое?
- Вы же слышали, - Андрей пожал плечами, - Кошмар какой-то. Будто ее девушка эта за руку во сне взяла.
- Ты всех, что ли, девушками величаешь?! – проводница хмыкнула, плеснула ему в стакан еще на донышко коньяка, себе не стала, с сожалением убрала бутылку. – Ну, ладно – скоро соседка ваша сойдет. Станция через полчаса. Будить ее не нужно. С самой посадки не спит.
- Вроде дремала, - отметил Семенов, - Глаза закрыты, кажется.
- Ты что, разглядывал ее? – удивилась проводница, - Странные вы все, честное слово… Чай будешь?

Крик раздался такой резкий, что даже перестук колес, казалось, на мгновение замер. Семенов подпрыгнул на месте и крепко приложился теменем о дверной проем. Круглая проводница в испуге смела рукавом на пол стаканы, вскакивая, хрястнула тугими коленками о жалобно брякнувший столик.
 
В первый миг Андрей не понял вовсе, что кричала супруга. Во всяком случае, ему не приходилось еще слышать ее голос, исполненный такого страха. Пара секунд понадобилась, чтобы выскочить в коридор и в полумраке дежурного бледного света, он успел заметить мелькнувшую черную тень, будто непроглядный вихрь залетевшую в купе.

Даша сидела на полке с остановившимися глазами, полными не слез теперь – непередаваемого ужаса. Перекошенный, с белыми губами рот издавал тонкий монотонный вопль. Правая кисть, будто переломанная, чужая, свешивалась с покрывала вниз, наливалась синевой.

- Да что опять тут?! – проводница, колыхая телесами, подпирала Семенова сзади. Он оттолкнул ее, одним махом заскочил в соседнее купе. Женщина сидела на полке, свесив вниз ноги, обтянутые длинным черным платьем. Волосы снова были уложены в высокую прическу и глаза, темные выпуклые камни, поблескивали, когда на них попадал из окна свет проносящихся мимо фонарей. Она улыбалась. Под тонкими губами белела жемчужная полоска зубов.

Семенова с малолетства научили никогда не лупить женщин. Беспомощно сжимая кулаки, заорал на незнакомку диким ревом:
- Какого черта вам нужно?! Кто вы такая, наконец?

Женщина сидела спиной к окну, за которым мелькали ночные, однако ярко освещенные фонарями пригороды крупного города. Сначала Андрею показалось, что лицо ее тонет в тени именно из-за слепящих уличных люстр, пробегающих снаружи вагонных окон у нее за спиной. Только вглядевшись, отступил на шаг в коридор, попятившись от безмолвной улыбки, сообразил – лампы из прохода освещают белое лицо, только вот их свет тонет в черных глазах, не отражаясь, пропадая в их глубине вовсе…

- Ну, ты что ж, такой здоровущий, в обморок хлопнулся, - пыхтела проводница, мокрой тряпкой с запахом гудрона, протирая Семенову лоб. Даша сидела рядом, молча держала его за руку. – Навозилась я с вами сегодня, сил нет. Щас-то хоть поспите, сошла соседка ваша. Отправляемся скоро. Москва через пять часов будет.
 
Семёнов мягко освободился от объятий супруги. Голова гудела, как пустое ведро. У жены отсутствующий, растерянный и немного виноватый взгляд. Молчит, смотрит в пол.

- Даша, вышла она говорят. Пусти, покурить пойду. Мы просто устали очень.
- Андрей, не уходи, пожалуйста, - супруга залилась слезами, скулила еле слышно, - она увести меня хотела с собой. Звала, за руку тянула… мне страшно очень. .. Не уходи!!

Поезд тронулся бесшумно. Заскользил плавно, оставляя позади безлюдный заснеженный перрон. Семёнов глядел на станцию, откинув занавеску.

- Вон она, твоя девушка. Слава богу, вышла раньше. Я с вами, уж думала, чокнусь, - пробурчала проводница, - Чего встал в проходе? Курить идёшь, так шагай. Туда или сюда.

Сутулая древняя старуха стояла у самого края платформы, там, куда уже с трудом пробивались желтые лучи фонарей. Чёрный платок сполз ей на плечи, открывая копну всклокоченных седых волос. Она медленно провожала взглядом ползущие вагоны, поводя хищным носатым профилем из стороны в сторону.

Небо заволокло тучами. Над землёй собиралась метель. Бесстрастный локомотив увлекал вагоны с напуганными человеческими душами в предутреннюю тьму, утверждая  своим ускоряющимся бегом - время линейно. Возврата нет.