Утро облегчения не принесло. Солнце слишком ярко высвечивало пень с кругами годовых колец, и слишком уж несносно золотилась крона поверженного гиганта. Юлиана избегала смотреть в сторону пня, чтобы чего доброго не разрыдаться. А королю в голову закралась вероломная мысль о том, что на пне при желании вполне можно было бы организовать танц-площадку или разбить палатку с угощениями. Эту мысль он сразу же отмёл. Разве можно отпускать шуточки, когда вокруг такое горе! Дерево ведь тоже человек. Неужели его не воскресить?
Вопросы мучили не только короля. Чтобы лучше думалось, Пелагея встала на голову, прижавшись спиной к исполинскому пню. И сразу же выдала идею.
- Знаете что, Клён наверняка собирался перевоплотиться, когда пришел этот... Чтоб его клопы покусали!
- Нас всуе поминаешь? – поинтересовался Пирог.
- Какие мы тебе клопы?! – возмущенно тявкнул Кекс.
Пелагея помахала щенкам, чтобы помолчали.
- Клён ведь не пускает под крону негодяев, - раздумчиво сказала она. – А тут вдруг пустил. Наверное, он сосредоточился на превращении и не заметил, что вокруг шастают проходимцы.
- Проходимец был всего один! – подал голос поэт. – Но очень сильный. Похоже, по кленовую душу пожаловал сам укротитель чудищ!
Король подобрался и уставился на поэта.
- Что еще за укротитель чудищ? Разве такие бывают?
- Понимаете, - объяснил поэт, – я слышал рев и гул, а еще голодные завывания. И когда чудище принялось кромсать ствол своими зубищами, мне стало совсем худо.
Юлиана с сожалением вытряхнула в стакан последние капли валерьянки и залила родниковой водой.
- А наш рифмоплёт с воображением! – мрачно заметила она. – В мире, где я когда-то жила, это обычное поведение электрических пил. Наверное, братья Мадэн изобрели электропилу и подарили ее Арчи. Да я на сто процентов уверена, что моё дерево спилил Арчи!
Она всхлипнула, уронила слезу и вновь взяла себя в руки.
- Рано бросаться обвинениями, - глубокомысленно заметил король. – Улики нужны, факты. Мы с поэтом навестим братьев Мадэн и выясним, действительно ли среди их изобретений числится пила.
- А я могу проникнуть в дом к Арчи! – предложила Пелагея и вернулась из стойки в исходную позицию.
- Ну уж нет! Я тебя к этому извергу не пущу! – воспротивилась Юлиана. – Лучше сама пойду. Он ведь того и добивался!
Она решительно поднялась с кресла-качалки, но тут вмешалась Эсфирь.
- Никуда вы обе не пойдете! Собирайте вещи! Временно поселитесь у меня.
- А как же конь? – удивилась Пелагея.
- Коня мы выпустим в чисто поле, - сказала Эсфирь. – Если Арчи действительно такой злодей, как убеждена Юлиана, всякому зверю от него лучше держаться подальше.
Лошади в чистом поле понравилось. Она оценила широкий жест Эсфири, заржала, забила копытом и ускакала в синие дали. Пелагея кружилась в танце, который только что сама придумала, умудряясь удерживать на голове перевернутый вверх дном белый цилиндр с извечным букетом васильков внутри. А Юлиана ходила, как во сне, с вытянутыми по швам руками и ничего не чувствовала. Вернее, не хотела чувствовать. Эсфирь была уверена, что это скоро пройдет.
- Вот отведаешь моей стряпни, и моментом полегчает, - говорила она за обедом, разливая по тарелкам густой гороховый суп.
Пелагея выразила крайнее удивление, когда обнаружила, что ложка в супе стоит и не падает.
- Шедеврально! – объявила она.
Юлиана понуро ковыряла ложкой свою порцию и едва осилила ее третью часть. Зато Кекс с Пирогом, и Мягколапа в том числе, набросились на еду, будто до сих пор их морили голодом.
Спустя некоторое время они снова не поладили и принялись колошматить друг дружку так, что только держись. Сцепились – не разнять – и покатились колесом по трапезному залу.
- Разбушевался наш зверинец, - усмехнулась Эсфирь и отработанным пинком выпроводила мохнатое колесо за дверь.
После обеда Юлиане и правда полегчало. Но только самую малость. Она нашла в себе силы, чтобы отреагировать на предложение Эсфири решительным отказом. Струнный концерт в оперном театре? Да ни за какие коврижки! У Юлианы траур. Юлиана и с места не сдвинется.
Юлиану чуть ли не толчками запихнули в ложу бельэтажа и усадили в потертое красное кресло. Слева в такое же потертое кресло уселась Пелагея, а справа, точно строгий надзиратель, расположилась Эсфирь.
Огни начали гаснуть один за другим, пока театр не затопило отборным мраком. Когда на сцене зажегся одинокий прожектор, мрак немного рассеялся. Но в последнем ряду ложи всё равно было хоть глаз выколи. Стройные дамы с лорнетами, низенькие пухлые дамы в замысловатых шляпках и джентльмены, в подавляющем большинстве долговязые, высились на передних сидениях, заслоняя обзор. Так или иначе, Юлиана ничего обозревать не собиралась.
Когда струнный оркестр затянул тоскливую мелодию, зрители затаили дыхание. Они были из тех редкостных героев, кто способен неподвижно просидеть два, а то и три часа, какую бы какофонию на сцене ни исполняли. Пелагея тоже затаила дыхание, но надолго ее не хватило. Спустя десяток тактов она не удержалась, достала из-под сидения мешок с нитками и застучала спицами. Она вбила себе в голову, что непременно должна довязать второй чулок до полной луны. То есть к следующей ночи.
- Кому нужны твои чулки! – ворчала Юлиана.
- Как кому? Клёну, - миролюбиво отвечала Пелагея. – И не смотри так на меня. В полнолуние всё решится.
О том, что конкретно решится в полнолуние, она не распространяться не стала. И Юлиана задумалась. Она представила себе, как король с поэтом арестовывают братьев-изобретателей за содействие в преступлении, как бравая королевская дружина гонится за Арчи, сбивает его с ног и заключает под стражу. Потом отлавливают еще нескольких подозрительных личностей с туманным прошлым. Сажают под замок и тщательно выпытывают, что они делали ночью такого-то числа. Находят виновника и созывают суд присяжных. Король не рубит головы из принципа. Поэтому злодея пожизненно заточают в башне. Всё. Конец. А Юлиане от этого легче? Вот ни капельки!
Виолончель томно пела скрипке о чистой и прекрасной любви. Скрипка в ответ плакалась, что чистая и прекрасная любовь не для нее, что сердце у нее слишком чёрствое и сострадания нет ни на грамм. Юлиану душили слёзы. Ей было до боли жалко себя, и она этого стыдилась.
«Будь спокойна. Меня не потеряешь», - вспомнились ей слова Киприана. И слёзы прорвались наружу полынной горечью.
«Поплачь сейчас, пока никто не видит, - шепнул ей внутренний голос. – Так хотя бы репутация не пострадает. Хотя какая уж тут репутация, когда собственный дом не уберегла...»
А Пелагея всё вязала и вязала, сосредоточенно поджав губы. И как она только умудрялась видеть во тьме?!
На следующее утро Юлиана обнаружила, что похудела до невозможности. Теперь она могла бы запросто влезть в любую из своих юбок. И даже в любую юбку Эсфири, которая была на пару размеров тоньше и на несколько сантиметров ниже.
- С таким успехом от тебя скоро останутся кожа да кости, - заявила Эсфирь и без лишних слов заставила ее съесть две внушительные порции мясного плова. – От того, что ты будешь тут страдать, ничего не изменится, вот поверь, - добавила она, сурово помешивая стряпню на сковороде.
Новости не заставили себя ждать. Когда король подключил к поискам злодея лучших следопытов, первым делом за решетку загремел Арчи. Но при допросе он свалил всю вину на бывшего Агента Катастроф. И того, конечно же, повязали.
На работе Юлиане дали отгул, поэтому новости в «Городском Вестнике» за нее написал кто-то другой – скверным языком и с фотографиями, при взгляде на которые кололо в груди. На фотографиях в разных ракурсах был изображен поваленный Вековечный Клён. А вычурный заголовок статьи немилосердно гласил о зверском преступлении и разбитых сердцах. Эсфирь решила не показывать газету Юлиане, чтобы не бередить открытую рану. Рассказала вкратце, что да как. И Юлиана поняла, что пора принимать меры.
- Придется дать показания, - сказала она и проскрежетала зубами. - На сей раз Арчи не отделается. Он у меня попляшет. Вишь, чего удумал! Если я не вмешаюсь, Ранэлю из-за него нормальной жизни не видать!
- Но что, если они были заодно? – предположила Эсфирь.
- А если нет? – встряла Пелагея. – Если эта несчастная пила валялась у братьев Мадэн где-нибудь в чулане, а Арчи ее просто умыкнул?
Юлиане надоели пустые разговоры. Она сорвала со спинки кресла летний плащ, сдернула с вешалки шарфик и пулей вылетела из комнаты. Когда хлопнула входная дверь, Эсфирь с Пелагеей изумленно переглянулись.
- Куда это она? - поинтересовался Пирог.
- Неужели показания давать? – Вылез из-под дивана Кекс.
- В ее-то нынешнем состоянии! – Всплеснула руками Эсфирь и отправилась на кухню заваривать травы, которые усмиряют сердечную боль.
«Колодцы, дупла, темницы, - думала Юлиана на ходу. – Похоже, это моя судьба». До башни, куда заточают всяких негодяев, она добралась, даже не успев взмокнуть.
- Где тут у вас бывший Агент Катастроф? – осведомилась она у стражи.
- Да вон, в третьей камере справа, - лениво указал обрюзгший охранник. – На всё про всё десять минут!
Дверь отсыревшей камеры подалась неохотно и заскрежетала, будто ее отпирали всего раз, и то лишь затем, чтобы бросить в застенки незадачливого пленника.
Юлиана ворвалась туда, как свежий ветер.
- Ты как?
- Я не виновен! Не виновен! – Вскочил с лежанки бывший Агент Катастроф. – Меня оклеветали.
- Знаю, ты здесь не при чем, - успокоила его Юлиана. – Потерпи еще немного, мы тебя вытащим.
- Да уж, будьте добры. Условия как в конуре собачьей. Ни поспать нормально, ни помыться. Сменную одежду не выдают. Что за отношение к людям?!
Юлиана пообещала, что принесет сменной одежды, спешно покинула камеру и побежала давать показания.
- Мой серый дизайнерский костюм не забудь! – прокричал Ранэль ей вслед, просовывая руки сквозь решетку. – Он там, на спинке стула! Спроси у брата!
Отыскать главного следователя не составило труда. Он со скучающим видом сидел у себя в кабинете и разбирал стопки каких-то бумаг.
- Доказательства сфабрикованы! – вздыхал он. – Улики поддельные! Враньё на каждом шагу.
- Вот про враньё верно подмечено, - сказала Юлиана, без стука просочившись в кабинет. – Вы в курсе, что Арчи вам наврал? Бывшего Агента Катастроф надо сейчас же освободить.
Следователь ошеломленно вскинул брови, и бумаги посыпались у него из рук.
- А вы тут с чьего позволения?
- Я – пострадавшая, - отчеканила Юлиана. – И только я знаю, как всё было на самом деле. Арчи размахивал топором перед моим носом. А потом украл пилу.
- Но где доказательства? Где улики? Да хотя бы отпечатки пальцев?
- Будут, - уверенно произнесла Юлиана. – Ну как, отпустите Ранэля?
Следователь забормотал под нос, что дел у него по горло и что ему некогда. Юлиана пригрозила написать о нем скандальную статью. Следователь спохватился.
- Я позабочусь об этом, - сказал он и нетерпеливо вытолкал посетительницу за дверь. Вероятнее всего, чтобы отделаться.
«Надо было посулить ему денег, - подумала Юлиана с досадой. – Или торт размером с письменный стол. Может, тогда он бы охотнее откликнулся на мою просьбу...»
Когда она шла назад по стылому коридору с камерами, ее окликнули. Голос был резкий и неприятный, как будто его владелец подхватил нешуточную простуду. Так оно и оказалось. Арчи не вынес тюремной сырости и слёг с ангиной. Он лежал на ветхой подстилке головой к решетке и трясся под одеялом.
Юлиана остановилась перед его камерой, уперев руки в бока.
- Ну, как тебе здесь живется? Вижу, не очень. А лекарства хоть дают?
- Лекарства? Хе-хе! – попытался рассмеяться тот. Но вышло у него скорее не «хе-хе», а «кхе-кхе». – Какие заключенным могут быть поблажки?!
- Попрошу Эсфирь, чтобы приготовила свой чудодейственный сироп, - сказала Юлиана. – Держись, не хворай.
Арчи закатил глаза в ее сторону, и на его изможденном лице отобразилось отчаянье, смешанное с удивлением.
- Что, даже не злишься на меня?! Я ведь такого наворотил...
- Вчера злилась. Сегодня меньше, - ответила Юлиана. – Да и какой в злости прок? Только себе хуже.
- Слыхал, высших существ, вроде Клёна, не так-то легко убить, - просипел Арчи и раскашлялся.
- Утешил! – воскликнула Юлиана. – А хоть немного раскаиваешься?
- Еще бы не раскаиваться, - вздохнул тот и с горькой усмешкой добавил: – Лучше б я не поэта, а сам себя связал! Опасная штука ревность.