Интересно, он сначала сел на пол, или стоя резанул по руке, а уж потом сел на пол? Было больно, но будто не ему, а кому-то другому. C удивлением смотрел на тонкую красную полоску с маленькими капельками крови на внутренней стороне руки. Почему ее так мало? И он, с силой прижимая нож к руке, снова резко провел им слева направо. Кажется, не попал в прежний разрез, потому что в миллиметре от прежнего появился новый. Такой же тонкий и не кровоточащий.
Её раздраженный, пронизанный ненавистью, голос слышался где-то на кухне среди позвякивания посуды, и он удивился этому. Ну, просто потому, что как-то не совмещалось: ненависть и обыденные дела на кухне.
Он снова перевел взгляд на руку и удивился - оба разреза теперь широко раскрылись и из них обильно текла густая темно-красная кровь. Капала прямо ему на брюки. Казалось бы, ну какое ему теперь дело до того, что брюки будут испорчены? Но ему была неприятна кровь на одежде и он выпустил нож из пальцев и попытался зажать правой рукой рану. Кровь потекла сквозь пальцы, и тогда он просто отвел порезанную руку в сторону, подальше от брюк.
Успел подумать, что хорошо, что малыш, её сын от первого брака, которого он давно считал своим, сейчас в школе, что не перепугается.
Комната стала сжиматься вокруг него. Он почувствовал, что ему не хватает в ней воздуха, почему-то испугался, что умрет именно здесь, и стены раздавят его тело. Встал на колени, пачкая обои кровью, оперся на стенку и поднялся на ноги. Нужно было немедленно выйти, ну хотя бы распахнуть дверь на лестничную площадку.
Наверное она услышала щелчок замка на двери, потому что показалась из кухонной двери, держа в руках кучу вилок. Увидела кровь и ее глаза расширились. Выронив вилки, подскочила к нему:
- Ты что? Опять? Тебе прошлого раза не хватило?
Резко захлопнула дверь:
- Хоть перед соседями не позорься! - подхватила его под руки, увидев, что он медленно оседает на пол, помогла сесть на полочку для обуви.
- Ты же сама сказала «чтоб ты сдох!»
- Господи, ну какой ты дурак. Я же люблю тебя! Это я так, не подумавши, ляпнула.
Он даже забыл, что уже весь в крови и попытался обнять её, ожидая, что она отшатнется, как несколько минут назад, и выкрикнет: “Отвали от меня! Ненавижу! Видеть тебя не могу!” - Но она не отпрянула:
- Конечно, люблю! Сиди.
Кинулась куда-то, притащила бинты, пластырь, аптечку. Принялась обмывать руку, перебинтовывать её, периодически целуя, бормоча вперемежку слова любви с укорами, ругательствами и причитаниями.
Клаустрофобия отступила, и он теперь улыбался. Хм, наверное он и не собирался кончать жизнь самоубийством. Возможно, он добивался именно этого, чтобы вновь услышать слова любви, чтобы понять, любит ли она его вообще.
Чуть позже у них был припадок сумасшедшей любви. Казалось, что они вознамерились убить друг друга любовью, отдать всего себя и одновременно впитать в себя друг друга.
***
- Ну и какого ты хрена сюда вернулся? Шел бы вон к мамочке, тем более первый этаж ближе, чем четвертый.
- Ты же знаешь, что у нас концерт, а сегодня была генеральная репетиция. И у нас еще не все отлажено.
- Что, не отлажено кто кого трахает?
- При чем тут трахает? – Он заметил, что прихожая сужается, стены придвигаются все ближе, а воздух будто испаряется, как вода из выкипающего чайника. Даже стал слышен свист воздуха вырывающегося в приоткрытую дверь. – Ты же сто раз была на наших репетициях, сама видела, чем мы занимаемся.
- Ага, видела. Эти дешевки даже переодеваются прямо при вас. Хоть бы выходили куда-нибудь.
- Ну, они же не догола раздеваются. Да и куда им выходить? В туалет что ли? Так там даже зеркала нет. И они друг друга закрывают от нас простыней. И вообще, мне никто кроме тебя не нужен и не интересен! – Он потянулся поцеловать ее, но она выскользнула из под руки и скрылась в спальне. Слышно было как щелкнула щеколда.
- Иди спать к своей мамочке, или вон на диване дрочи! И ко мне больше даже не подходи! Трахай своих певичек.
Он боком продвинулся мимо сузившихся стен в кухню. Перед глазами все плыло, видно было лишь то, что будто лучом фонаря высвечивалось в густом тумане. На пустом столе лежал нож. Скорее всего, она оставила его там случайно, но... Почему-то казалось, что его сердце зажато в тисках, и его надо выпустить, а иначе оно будет раздавлено. Мысль эта крутилась в голове будто заевшая пластинка. Она повторялась и повторялась. И вдруг...
Тиски разжались, но не до конца. И тогда он надавил сильнее. Вспыхнула яркая вспышка и теперь будто в обратной киносъемке стены вдруг побежали в стороны от него, дальше и дальше... Наконец они совсем исчезли из виду, а в мозгу, будто на экране, вспыхнула надпись: «Теперь мне не будет больно».
Но он ошибался. Больно было.
Испугавшись тишины, она вышла из спальни и не обнаружила его. Сначала подумала, что он ушел, и уж было снова вернулась в спальню, но вдруг увидела его ноги. Муж лежал на животе, положив голову на руку, будто спал. Но почему на животе, и почему на полу? Осторожно подошла к нему, наклонилась, подергала его за плечо:
- Эй, ты чего?
Он тихо застонал.
- Что? Почему ты тут разлегся? А ну, вставай сейчас же!
Он не ответил. Присела на корточки, хотела его перевернуть на спину. Подсунула под него руку – ой, горячо. И мокро! Выдернула руку, глянула – она вся в крови. Закричала:
- Идиот! Что ты наделал? Я же не специально. Господи, я же не специально! Миленький, родной, пожалуйста, не умирай!
Бросилась к телефону, позвонила 03. В истерике кричала: «Приезжайте, скорее. Мой муж убил себя»
А потом ехала с ним в скорой, держала за руку, пока её не отогнали. Мешала. Ему дали веселящий газ*. Он очнулся. Никак не мог понять, почему его разбирает смех, почему дом (он думал, что он дома) качается, почему она сидит рядом и воет?
Приходили из милиции. Допрашивали её прямо в больнице. А на следующий день, когда его перевели из реанимации в общую палату, всех больных выгнали и милиционер-девушка, в халате поверх формы, допрашивала его. Он сказал, что был пьян, что баловался с ножом, а потом нечаянно споткнулся и упал на него.
***
- Ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу! Пошел нахрен со своим подарком. Подари его своей гребаной мамочке! – Она швырнула его подарок к Восьмому марта в снег.
Он сам не знал, как его рука замахнулась и отпустила сильнейшую пощечину. Настолько сильную, что она пошатнулась и чуть не упала. Потом выскочила на дорогу и проголосовала проезжавшему такси. Машина остановилась, и она села. Дверь захлопнулась, пыхнул выхлопной дымок, и такси умчалось.
Вернулся в здание его НИИ, где сегодня они должны были отыграть концерт. Ребята и девчонки ждали его. Увидев своего руководителя, радостно зашумели, но одна из них увидела выражение его лица, бледное, с расширившимися глазами, что-то шепнула и все испуганно притихли.
- Чего уставились? – взревел он, - Быстро на сцену! Начинаем.
Он накинул ремень гитары и пошел к клавишным. Сегодня он играл и на гитаре и на электрооргане. Занавес раскрылся. Перед ним был полный зал. Взгляды обратились на них, и они начали. Зазвучали первые аккорды, но...
Все лица слились в одно, снова разъединились, потом все глаза зрителей будто объединились в один вопрошающий взгляд: «Как ты мог ударить жену? Как ты мог ударить женщину?» Потолок накренился и, как бомбардировщик в пике, пошел на него. «Как ты мог-мог-мог-мог?» Зрительный зал вдруг начал прижимать сцену, угрожающе раскачиваясь, и будто накаляясь в гуле-крике «Как ты мо-о-о-о-о-г? Жен-щи-ну-у-у-у!»
В ужасе он сорвал с себя гитару и швырнул ее на пол. Повернулся и бросился вон со сцены. Надо было немедленно вернуться к ней, просить, умолять о прощении... Как и на чем он приехал домой – не помнил.
Скандал сжигал и выдавливал воздух из их квартиры на четвертом этаже. Он задыхался. Клаустрофобия выдавила его на балкон. Очнулся на перилах балкона, где он стоял, держась рукой за натянутые веревки для белья, а перед ним открывалась широчайшая панорама города. Рабочий поселок с черепичными крышами, река, за которой начинались многоэтажки центрального района города, вдали трубы и дымы заводов, голубые терриконы...
Клаустрофобия отступила, но сзади из темноты балконной двери ее злой, раздраженный голос толкал его, будто в спину кто-то бил чем-то толстым и твёрдым:
- Да ты же не сделаешь этого! Ты трус. Ты и прошлые разы не делал всё до конца. Лишь бы попугать меня, лишь бы сделать так, будто это я винова...
Ее голос улетел в темную жуть клаустрофобии, которая уменьшилась до точки, осталась далеко-далеко, где-то в вышине, распахнувшейся весенним небом.
* веселящий газ - это соединение с химической формулой N2O. В анастезиологии называется «веселящим газом» из-за производимого им опьяняющего эффекта.