Слушай свою жизнь,
Она показывает всё,
Что тебе необходимо знать о том,
Кем ты можешь быть
- А какие-нибудь интересные случаи в Вашей практике были? – не унимался молодой журналист.
Врач нахмурился, терзаемый дилеммой. Нарушить врачебную этику, чтобы статья о его больнице появилась в газете, и, возможно, принесла ему популярность в научных кругах, либо же оставить тайну пациента при нем. Немного помявшись, врач решил сделать ход конем, чтобы и его душа была спокойна, и мир получил новую порцию сенсаций.
- Да через одного, - отозвался доктор. Вас какие-то определенные заболевания интересуют?
- Да, в общем-то, нет, я не знаком глубоко с отклонениями. Соглашусь на любую, предоставленную Вами историю болезни.
- Хорошо. Давайте договоримся так. Я не буду сейчас Вам рассказывать о диагнозе пациента. Вы его интервьюируете, потом приходите ко мне, делитесь впечатлениями, предоставляете записи, и уже после этого я Вам, как врач, расскажу с кем Вы имели дело. Поясню, что такой сложный подход требуется для того, чтобы Вы не относились к пациенту предвзято. Не навешивали на него ярлыки, вызванные его диагнозом.
- Да, мне это подходит. Надеюсь, он не буйный, кушать меня не будет? – попытался пошутить журналист.
- Не переживайте, к помешанным я Вас не подпущу. Мне проблемы не нужны.
Они вышли из кабинета, и доктор повел мужчину по длинному больничному коридору. Журналист с интересом заглядывал во все палаты, пытаясь понять, что же объединяет всех этих пациентов, но каких-то взаимосвязей он не увидел.
Доктор остановился перед закрытой белой дверью, на которой висел красный номерок с цифрой 7, замазанный по бокам белой краской. Под номерком в специальную ячейку была вставлена табличка, на которой от руки было выведено «Данилов И.Д.; DID».
Врач распахнул увесистую дверь, и вошел в палату.
- Игорь Дмитриевич? – неуверенно спросил врач.
- Да, - раздался равнодушный голос.
- Как Ваше самочувствие?
- Да вроде ничего, - отозвался пациент.
- С Вами хочет побеседовать журналист местной газеты. Игорь Дмитриевич, Вы не возражаете?
- Пусть беседует, - равнодушно отозвался больной, продолжая смотреть в окно, так и не удосужив гостей своим взглядом, - до дневной прогулки у меня еще есть время.
- Вот и чудненько.
Врач повернулся к журналисту: «Прогулка у них начинается в 12 часов, прошу Вас примерно к этому времени закончить. Если Игорь Дмитриевич попросит Вас закончить беседу раньше, настоятельно прошу Вас, внять его просьбе. Я буду находиться в своем кабинете, после беседы пожалуйте ко мне».
Выходя, врач обеспокоенно посмотрел на пациента. В глубине души он все еще не был уверен, позволено ли ему поощрять подобного рода эксперименты. Но, как и всегда, он отогнал от себя неугодные мысли.
- Я присяду? – неуверенно начал журналист.
- Конечно, в ногах, как говориться, правды нет, садись на любую койку, кроме той, заправленной, что у двери. Мария не любит, когда кто-то посягает на ее пространство, и трогает ее вещи.
Журналист насчитал в палате 8 коек, и выбрал ту, которая находится напротив пациента. Заглотнув побольше воздуха, мужчина начал привычное знакомство:
- Меня зовут Иванов Максим, я журналист газеты «Правда мира»…
- Меня это мало волнует. У меня очень мало времени, так что, Максим Иванов, пожалуйста, поторапливайся, - рявкнул пациент.
Журналист не был готов к такому развитию событий. Обычно, если ему приходилось писать статью на медицинскую тематику, он подробно изучал историю болезни, врачи охотно рассказывали о диагнозах, делились впечатлениями от больного, и уже на основании этого Максим делал наброски вопросов. В условии неопределенности он решил избрать в диалоге проверенную тактику – правду и жалость мудрого человека к начинающему специалисту.
- Это может показаться неуважительным, но, к сожалению, врач не показал мне Вашу историю болезни, поэтому я даже не могу себе представить с каких вопросов мне начать. Вы для меня, Игорь Дмитриевич, табула раса.
Пациент впервые отвернулся от окна, и внимательно посмотрел в глаза журналисту. Перед ним сидел высокий, статный мужчина, одетый в тенниску, твидовый пиджак и джинсы. Виски его уже тронула седина, а в уголках глаз были заметны «гусиные лапки». Для себя пациент решил, что человек, сидящий перед ним, произвел на него хорошее впечатление, и, в целом, его образ располагает к общению. Там более, утром пациент диагностировал у себя «философско-размышлятельное» настроение, что должно было хорошо отразиться на предстоящей беседе.
Взору журналиста открылась поистине удивительная картина. Если бы он встретил пациента на улице в хорошей одежде, а не в халате, то точно подумал бы, что перед ним предстал хорошо оплачиваемый коуч, например, по личностному росту. Люди этой профессии имели именно такой пронизывающий до глубины души взгляд. Журналисту показалось, что пациент видит его насквозь, и его уловка может быть легко раскрыта. Он поёжился. Пациент же взял право по ведению диалога на себя.
- Максим, тогда давай знакомиться. О чем ты обычно беседуешь с незнакомым человеком при первой встрече?
- Признаться честно, не в рамках своей профессии, я уже давно не знакомился с новыми людьми. Можно я начну с банального. Просто расскажите о себе и о своей жизни то, что посчитаете нужным.
- С твоей стороны не хорошо перекладывать ответственность за выполнение работы на меня. Ну да ладно, я готов повольнодумничать.
Пациент поднял глаза вверх, как будто в его голове прокручивалась кинопленка его жизни, и он выбирал из нее нужные кадры.
- Я родился здесь в Тверской области в селе Бушаево 27 лет тому назад. Моей ныне покойной матери приходилось работать на 2 работах, чтобы хоть как-то меня обеспечить, поэтому до 2 лет моим воспитанием занималась бабушка – мать отца. Отца я никогда не знал. Узнав о беременности матери, он сказал, что поедет в столицу на заработки, но так и не вернулся. Мою мать приютила у себя Агрипина Ивановна, так как ей сложно было в столько почтенном возрасте справляться одной с хозяйством. После смерти бабушки мать через суд добилась, чтобы ее дом по наследству перешел нам. Там и проходила почти вся моя жизнь. Из села я не уезжал. Матери некогда было со мной возиться, поэтому после двух лет меня воспитывали многочисленные отчимы.
На этом моменте пациент сморщился, явно, что этот эпизод истории ему было неприятно вспоминать.
- Отчимы у меня были разные. И представление о том, как воспитывать во мне мужчину – тоже было разным. Да и само понятие «мужчина» сильно разнилось в представлении каждого. Кто-то бил, кто-то не обращал внимания, но был один, которого я по праву могу считать своим отцом. Аркадий появился в нашей семье внезапно, но тут же вплотную взялся и за меня, и за мать. Подлатал дом, заменил то, что требовало замены, и починил то, что можно было спасти. В 5 лет он научил меня читать и считать так, что я без труда смог в дальнейшем учиться в школе. Он привил мне тягу к знаниям. Поэтому, когда его не стало, я уже никому не доставлял хлопот, умея самостоятельно о себе позаботиться, а главное – умел себя занять. Как правило, это была очередная книга из сельской библиотеки.
Журналист заметил на лице Игоря Дмитриевича еле уловимую улыбку.
- В школе я учился довольно посредственно, больше увлекался естественными науками. Получив диагноз гуманитария, я все чаще задумывался о том, чтобы связать свою жизнь с литературой.
- У Вас очень красивый слог, - заметил Максим, - Вам бы в журналисты.
- Нет, желтая пресса, сенсации, высосанные из пальца новости – все это мне не интересно. Газеты не люблю читать.
- Так журналистика бывает разной.
- Уважаемый, с моей болезнью подобная профессия мне может только навредить. И что уж загадывать о будущем, когда здесь я прописан пожизненно. Ладно, мы не об этом, опустим неинтересные демагогии. Подходящий ВУЗ я смог найти только в Твери, поэтому на дни учебы приходилось уезжать от матери и от родного дома, живя в общежитии. Поступил я на филфак, и начал постигать все премудрости профессии, надеясь, что после выпуска стану преподавателем, и смогу работать в своей же школе, прививая ученикам любовь к языку. Но, к сожалению, этому не дано было случиться. Впервые я попал в стены этого заведения в возрасте 22 лет, сразу после окончания ВУЗа. Пробыл я здесь недолго, но с белым билетом дорога в школу мне уже была заказана. Подрабатывал грузчиком, иногда писал книжные обзоры, в общем, как мог, помогал матери обустроить ее быт. Когда мне было 25 лет очередной мамкин отчим, в приступе белой горячки, ее прикончил. Ты не подумай, матушка была очень религиозна, и довольно строгих нравов. Просто в деревне чаще всего встречается только один тип мужчин. От скуки и отсутствия работы они спивались, и уходили из жизни матери и моей один за другим. А, так как ребенок без отца жить не может, появлялся новый с той же прискорбной участью. После ее смерти я стал жить один, предоставленный сам себе, но приступы случались все чаще, поэтому здесь в стенах клиники я стал постоянным клиентом. В моменты ремиссий живу в материном доме, совсем недалеко отсюда, но, как только чувствую ухудшение, прихожу сюда за новой порцией лечения. Вот как-то так и бреду по жизни.
Пациент замолчал, погруженный в свои мысли. Журналист же обдумывал, что такого необычного нашел в пациенте врач, и почему этот вполне адекватный человек лежит в психиатрической больнице? Чем он вдруг стал так неугоден обществу?
- У тебя, случайно, сигаретки не будет? – с надеждой спросил пациент.
- Да, конечно, угощайтесь. Журналист протянул пачку.
- Здесь вообще-то нельзя курить, но что-то я расчувствовался. Думаю, сильно ругаться никто не будет.
Пациент прикурил сигарету, глубоко затянулся, и с наслаждением выдохнул струйку дыма.
- Ты, наверно, терзаешься вопросом о том, что же во мне такого интересного, и почему главврач привел тебя именно в мою палату?
- Признаться честно, да, - удивился журналист проницательности Игоря Дмитриевича.
- Я, если честно, тоже не совсем понимаю, почему доктор привел тебя именно ко мне. Среди всех пациентов этой палаты я самый заурядный. У меня биполярное аффективное расстройство. То депрессия, то разные мании. В моменты обострений случается так, что я могу испытывать сразу несколько взаимоисключающих состояний, например, тоску со взвинченностью, беспокойством, либо эйфорию с заторможенностью. Сейчас у меня интерфаза – это когда в болезни появляется светлое окно, и я становлюсь самим собой, поэтому спокойно сижу, наблюдаю за миром. Хочешь, я тебе лучше про своих сокамерников расскажу?
- Да, пожалуй, - журналисту ничего не оставалось делать, так как он совсем не разбирался в психических заболеваниях, а спрашивать подробней про то, что такое биполярное расстройство он не решался, так как боялся показаться несведущим.
- Ну, вот, например, Мария. Страдает она обсессивно-компульсивным расстройством. Из всех ее одержимостей самым страшным является боязнь микробов. Она убирает палату по 5-6 раз в день. Хлоркой воняет на всю больницу, поэтому все стараются в это время оказаться на улице, чтобы хоть как-то отделаться от этого зловонья. Нянечку к уборке она не допускает. Вы заметили, что кровать ее заправлена так, как будто она будет участвовать в выставке геометрических фигур? Настолько все ровно. А причиной этого является опять-таки бытовая банальщина. Когда-то в детстве на ее глазах отчим до полусмерти избил мать за то, что, по его словам, она была грязной женщиной, поэтому бедняжке не оставалось ничего другого, как начать неистово драить полы, чтобы смыть эту грязь. С себя, с матери и с их дома. Здесь она бы не появлялась, если бы страх микробов так не мешал ее жизни, она же на улицу без перчаток по локоть, и маски на лице выйти не может. Даже на улице она пытается добиться стерильности вещей, к которым собирается прикоснуться. Все боится заразиться чем-то.
- Часто она здесь бывает?
- Нет, это самый редкий гость палаты. Чаще всего здесь бывает Борис Глебович с нейролептическим дефектом. Переел когда-то трифтазина, теперь страдает. Кстати, в этой палате нас 8, и новых пациентов здесь давно не бывает. Палата наполнялась не сразу, Борис Глебович стал последним, кто занял здесь койку. Лежит себе спокойно, тугодумничает, медленно говорит, еще медленней мыслит. В общем, такая мясная картофелина. А врачи все пытаются его расшевелить. Иногда получается, и он покидает палату. Он не так интересен, как Семён. Вот занятней его сложно найти.
Пациент улыбнулся, и как бы подскочил на месте, попутно хлопнув себя ладонями по коленям, предвкушая начало интересной истории, которая точно найдет отклик у слушателя.
- Он у нас страдает деперсонализационным расстройством. Он мнит, что его тело живет отдельной жизнью, а его разум заключен в черепную коробку, и просто наблюдает за всем происходящим, не имея возможности отдавать хоть какие-то указания телу. Он часто любит повторять, что «весь мир – театр, а люди в нем актеры». И, Максим, ты не подумай, он не ярый ценитель Шекспира, просто он так живет. Рассказывает докторам о том, что вся жизнь проносится перед ним как кино или театр, а он сидит в зрительном зале, и с интересном наблюдает как жизнь проходит мимо него. Потом съест клоназепама, и начинает о религии рассуждать, говорит, что если бы не вера в бога, то давно бы жизнь самоубийством закончил. А так, вроде, даже смысл появляется. Даже в той жизни, где реальность ото сна сложно отличить.
- Как у Вас все тут необычно и интересно. Как же так получилось, что он подхватил эту необычную болезнь?
- В болезни этой нет ничего необычного. Здесь это привычное дело. И, Максим, - Игорь Дмитриевич наклонился к собеседнику, и жестом попросил его сделать то же самое, как будто решил открыть какой-то большой секрет.
Журналист наклонился. Пациент прошептал ему на ухо: «Психические болезни не заразны, хоть и существует генетическая предрасположенность к некоторым из них. Так что можешь не опасаться, что, выйдя из стен палаты, ты обязательно сделаешься буйно-помешанным».
- Я это прекрасно знаю, понимаю, - отпрянул Максим, - может быть, я неправильно выразился, прошу прощения.
- Полно. И так, болезнь у Семена появилась вследствие частых побоев в детстве. Неокрепшей психике ребенка ничего другого не оставалось, как превратить весь фарс в сцену, и поверить, что все, что он видит происходит не с ним, он просто наблюдает. Ты, Максим, любишь триллеры?
Журналист кивнул.
- Представь себе любую сцену с дракой, где главным героем выступает отец, а жертвой становится любой близкий тебе человек, ну и ты. Просто с твоей точки зрения камера как бы снимает от первого лица.
- Сложно такое представить.
- Согласен. А вот Семен живет с этим с самого детства.
Игорь Дмитриевич вздохнул, и уставился в одну точку, как будто переживая внутри образы из рассказанной истории. Просидел в такой позе он несколько минут, после чего встрепенулся, как будто отгоняя от себя негативные мысли.
- Продолжим. На второй койке от двери лечится Ярик от психической анестезии. Попробуй догадаться, что это за расстройство?
- Хм, интересная задача. Наверно, он не испытывает эмоций?
- В точку!
- Но, постойте, Игорь Дмитриевич, я не совсем понимаю, что в этой болезни такого? Сейчас половина населения планеты скудна на эмоции. Что же теперь всем в психичку ложиться?
- На счет половины я бы не был столь категоричен. То, что ты описал – это лишь вершина айсберга. Понимаешь, человек вообще не испытывает эмоций. Никаких. Вообще. Никогда. Ему просто все равно. Хотя нет, постой, он испытывает одно чувство.
Игорь Дмитриевич немного помолчал, выдерживая театральную паузу, и радостно сообщил:
- Это чувство бесчувственности, - пациент громко расхохотался над собственной шуткой, но быстро снова стал серьезным. На его глазах зарезали мать. И даже это его не расшевелило. Читал «Постороннего» Камю? Вот этот из той же серии. А еще Ярик иногда испытывает телесную анестезию, когда он перестает чувствовать то руку, то ногу, то вообще голову. Это, Максим, очень удобно, когда тебя бьют. Отключаешься, и не реагируешь. Потом только больно, когда анестезия проходит. Но сам криз удается пережить не издав ни единого звука.
- А все у вас тут со сложными судьбами? У всех расстройство послужило некой защитной реакцией?
- Да, практически все. Исключением, наверно, является только Рома. Мы вообще про его жизнь ничего не знаем, потому что он не может связно об этом рассказать. У бедняги мозги потекли, и он заработал себе шизофазию, это когда структура речи формально не нарушена, грамматических ошибок нет, но предложения не несут абсолютно никакого смысла.
- Не понимаю, как это?
- Сейчас попробую что-нибудь из его шедевров воспроизвести.
Пациент взял с подоконника блокнот, открыл его посередине, и начал искать нужный фрагмет.
- Всё отсутственно-понятийно-блистательно-событийно-улыбательно. А я навсегда, пожалуй, уйду в саунд-трек собственной вселенной, заключенной в сознании бытия неизвестного пространства и, скорее всего, точно такого же саунд-трека. Бесконечная вложенность и фрактальность пространств и сознаний друг в друге и в основополагающем базисе бытия, является следствием беспричинности коврика для мыши.
Максим опешил.
- Простите, а Вы могли бы повторить? Я ничего не понял.
- Я же и говорю, что смысла в этом нет. Я всегда прошу Романа записывать его мысли, чтобы потом их легче было воспроизвести. Так, для себя, чисто поржать. Хочешь еще?
- Конечно!
- Я ставлю точку на бумаге, и для меня это имеет такое же вселенское значение, как и термоядерный синтез в недрах седьмого галактического солнца слева от моей собственной мысли. С другой стороны, я в полной мере осознаю абсурдность своих неадекватных попыток записать что-то, что совершенно неважно в реалиях персонального сумасшествия, обусловленного формой тетради, застывшей в атмосфере нашей потенциально мертвой планеты. Солнце когда-нибудь погаснет, и об этом нельзя забывать.
- Знаете, смахивает на какое-то почти гениальное заявление. Если задуматься.
- Максим, прошу тебя, не думай, и не анализируй. Не совершай ошибку большинства. В этих словах нет смысла. А начнешь искать, то можешь заблудиться в смыслах, и получить классическое: «И если я ношу кандибобер на голове, это не значит, что я женщина или балерина». Давай лучше я последнюю помпезную фразу выдам, и мы сделаем перекур.
- Согласен.
- Я сейчас - это я какой? По-моему никакой, но кто я, чтобы говорить себе об этом? Ты, кстати, не знаешь, кто я такой? Ах, ну да, ты же и есть я. Это ты подумал или я решил? И кто из нас стал все это знать? Да, трудно решить, кто в данный момент все это думает. Ты думаешь - что я, я думаю - что ты, а на самом деле - солнечный свет вприпрыжку с самим собой и лазерным принтером.
Максим залился смехом, достал из кармана сигареты, прикурил сначала пациенту, потом себе.
- Игорь Дмитриевич, можно вопрос?
- Валяй.
- Откуда Вы знаете столько подробностей из жизни, как Вы выразились, Ваших сокамерников, и так лихо оперируете медицинскими терминами?
- Максим, плохо ты меня слушаешь. Кстати, ничего, что я на «ты», - не дождавшись ответа, пациент продолжил. Я же говорю, я здесь уже 5 лет кукую. Развлечений мало, вот я, как человек интересующийся, и придумал для себя такой способ времяпрепровождения. Изучаю клиническую литературу, общаюсь с врачами, ну и так далее. Тем более, всегда приятно знать кто именно тебя окружает.
- Кстати, а где все постояльцы палаты? Они сегодня еще придут? Вещи, вроде, есть у каждой койки, значит, их не выписали. Например, с Ромой мне бы очень хотелось пообщаться.
- Не знаю, всякое может случиться. Вещи мы тут постоянно храним, чтобы не таскать их с собой. Палата наша, и она практически всегда не пустует. Со временем все реже и реже получается так, что здесь никого нет. Борис Глебович, например, лежит в палате месяцев по 10 в году. Остальные меньше, и чаще набегами.
- Понятно. Будем надеяться и ждать. Интересно, вследствие чего у Ромы возникла эта патология?
- Это, к сожалению, науке не известно. Здесь он уже таким появился.
- Вы рассказали про шестерых, осталось еще 2 пациента. Расскажите про них.
- Хорошо. По Инге можно просто писать учебник. Классическая клиническая депрессия, или, как ее еще называют, большое депрессивное расстройство. Инга в целом ипохондрик по жизни, ходила по врачам, искала причины своего подавленного настроения, и дошла-таки до психиатра. Вообще, говорят, что это болезнь больших городов, а Инга сама из деревни. Где она столько стрессов здесь набрала – непонятно. Но, тем не менее, клиника полностью ясна. Лежит, страдает, уверенности в себе нет, повышенная утомляемость, постоянное самоуничижения, мрачная картина будущего, бессонница, снижение веса на фоне нарушенного аппетита и полное отсутствие тяги к мужчинам. Лежит и ноет, чаще скулит. И жизнь-то у нее в целом для деревни была нормальной. Школа, институт, работа. Замуж выйти, правда, еще не успела. А как мать потеряла, тут же с этой болезнью и слегла. А главное, недурная такая девка-то, только чепухой мается. Еще рассказывает, что отец всегда пацана хотел, а родилась она. Вот он ее и считал недочеловеком. В свой адрес вместо похвалы она получала придирки, побои, скандалы, ну и все то, что здесь является совсем не редкостью. Очень жалко девку.
Игорь Дмитриевич заметно погрустнел.
- Ну а последний случай самый страшный. Всей палатой за Анечку переживаем. У нее диссоциативное расстройство идентичности, это когда в человеке несколько личностей живут. По факту перед нами Андрей Павлович, а на деле трехлетняя Анечка. Андрея в трехлетнем возрасте изнасиловал отчим, после этого и появилась Аня. Она не растет. Ей всегда 3 года. Видите вон там детские платья, сшитые на взрослого человека? Это ее. Она очень любит наряжаться, за день может сменить несколько платьев. Когда личность Андрея Павловича берет верх, он очень сильно удивляется, почему на нем платье, колготки в полоску и женские туфли 43 размера. Анечка ходит только в платьях, потому что, как она говорит, именно платье делает девочку девочкой, она любит всех мужчин, и старается им угодить. По ее словам: «Быть угодной для мужчины - это быть красивой, послушной, и не кричать». Андрей Павлович и Анечка стали появляться здесь все реже, и мы за них переживаем. Кто еще живет в Андрее Павловиче, он мне не рассказывает, доктор тоже умалчивает. В общем, интересно, страшно и непонятно.
Пациент помолчал некоторое время, ожидая от журналиста хоть какого-нибудь отклика. Но тот молчал. Максим настолько был поражен всем услышанным, что просто не находил слов.
- Как тебе мой краткий экскурс в психические расстройства?
- Игорь Дмитриевич, поразительно! У меня просто нет слов. Я готов Вас слушать днями и ночами напролет.
- Ладно, предлагаю на этом закончить, чтобы не портить общее впечатление. Максим Иванов, прошу Вас покинуть мою палату.
- Но…
- Никаких но! Ты же помнишь предписание главврача о необходимости прекращения разговора по первому моему требованию.
- Игорь Дмитриевич, а можно…
- Да уйди же ты!
На глазах пациента проступили слезы, голос стал высоким, как будто у него вот-вот уже должна начаться истерика. Испугавшись возможного приступа, журналист попрощался, и вышел из палаты.
Он вышел на улицу, чтобы прийти в себя. Его охватывала дрожь. Он не мог до конца поверить, что все, что он сейчас услышал и записал, является правдой, а не выдумкой какого-нибудь фантаста. Некоторое время он собирался с мыслями, после чего решил вернулся в кабинет главврача. Проходя мимо палаты номер 7, которая таила в себе больше вопросов, чем ответов, Максим почувствовал отвратительный запах хлорки.
- Вы уже закончили? – врач посмотрел на дверь, чтобы идентифицировать того, кто в нее вошел, после чего снова отвернулся к окну, чтобы продолжить свое наблюдение.
- Да, 20 минут назад. Игорь Дмитриевич попросил закончить разговор досрочно.
- И какое же он произвел на Вас впечатление?
- Вы знаете, но он невероятен! Я вообще не понимаю, что он делает в стенах психбольницы. Он не буйный, абсолютно адекватный, очень эруди…
Врач прервал журналиста на полуслове.
- Вы, правда, не догадались почему он здесь?
- Нет. Он, конечно, что-то говорил про.., - журналист посмотрел в записи, - биполярное расстройство, но сейчас у него улучшение, и это никак не проявляется.
- Идите сюда, подойдите к окну. Уже двенадцать, и Игорь Дмитриевич вышел на прогулку. Смотрите.
Журналист увидел своего собеседника, который протирал салфеткой лавочку. На нем было женское платье, длинные по локоть перчатки и маска на лице. Мужчина, как будто почувствовав на себе чужой взгляд, повернулся в его сторону, и посмотрел в окно кабинета главврача, прямо в глаза Максиму. Журналист видел знакомые глаза, которые он уже смог хорошо изучить, но пронзительного взгляда хорошо оплачиваемого коуча в них не было.
- О, Мария, - воскликнул доктор, - пойдемте, я Вас познакомлю.
*Диссоциативное расстройство идентичности (англ. dissociative identity disorder, DID).