Поэтическая судьба Ларисы Никольской начиналась стремительно. Участие в стихотворных состязаниях конца 1950-х гг. и дружба с Иосифом Бродским, Элидой Дубровиной, Тамарой Никитиной, Сергеем Довлатовым, Леонидом Агеевым, Вячеславом Кузнецовым и другими молодыми литераторами... Лестные отзывы тогдашних мэтров и рекомендация в Литературный институт после первой же публикации. Не случайно свой первый поэтический сборник, изданный в 1964 году, она назвала «Зарницы». Все было первым, ярким, многообещающим. Ей оставалась ровно половина жизни.
27 октября 1992 года ленинградская поэтесса Лариса Никольская умерла после нескольких месяцев тяжелой болезни.
Многим читателям еще предстоит открыть ее поэзию. Открыть и понять, почему тихая женственная лирика не затерялась среди шумных дебютов хрущевской оттепели. Почему ее услышали и полюбили. И почему, несмотря на это, таким трудным оказался поэтический и жизненный путь Ларисы Никольской. Мы не умеем ценить чудо, пока оно рядом, пока есть уверенность, что оно никуда не исчезнет — такое гордое, беззащитное, которое можно ударить, свысока презреть или, привыкнув, не замечать.
Лариса Антоновна Никольская родилась в Ленинграде 27 февраля 1935 года. Мать Евгения Владимировна (1914 — 1940) закончила сельскохозяйственный техникум и работала зоотехником в совхозе под Новгородом (тогда он относился к Ленинградской области). Отец Антон Антонович Клусс, по национальности сету, был коммунистом и занимал пост директора совхоза. В конце 1930-х годов его репрессировали. По непроверенным сведениям, он отбывал срок в лагере, а в годы Великой Отечественной войны воевал в штрафбате и погиб.
Вскоре девочка лишилась и матери. Евгения Владимировна была больна туберкулезом. Как вспоминали родственники, своевременной операции помешала начавшаяся советско-финская война: весь Ленинград оказался в режиме затемнений, что нарушило работу больниц. В 1940 году, за несколько месяцев до смерти, Евгения заключила брак с Алексеем Степановичем Триббо. Насколько можно судить по сохранившимся письмам, он глубоко и искренне любил ее, хорошо относился и к девочке. Тем не менее, он не решился стать ей отцом. Некоторое время «дядя Леня» продолжал интересоваться жизнью Лары, переписывался с ней. Когда она была уже подростком, письма прекратились. Бабушка посоветовала внучке не настаивать на общении, предположив, что причина молчания — новый брак Алексея.
Заботу о девочке взяла бабушка. Лидия Петровна (1894 — 1979) была дочерью Петра Викторовича Алякрицкого, дьякона Троицкой церкви в Шебале Галичского уезда Костромской губернии, и Екатерины Павловны. Она проучилась в гимназии шесть лет, но затем отец забрал ее: надо было в первую очередь дать образование сыновьям, а денег в многодетной семье не хватало. Лидия Петровна рассказывала, как, забравшись в укромный уголок, она горько плакала, страстно желая учиться. Она всю жизнь много читала, особенно любила Достоевского, Пушкина, Островского, Гоголя, поэтов-народников, Есенина. Очень горевала, когда в преклонном возрасте из-за ухудшения зрения не смогла читать. Совсем молоденькой ее выдали замуж за писаря земской управы Владимира Леонидовича Никольского, сына священника с. Трифон, но брак был недолгим: Лидия вскоре овдовела. В 1916 — 1922 гг. она служила учительницей в школах Галичского уезда Костромской губернии, а позднее переучилась на медсестру. В конце 1920-х годов Лидия Петровна вместе с дочерью Евгенией перебралась из Костромской губернии в Ленинград. Брак со столяром-краснодеревщиком Дмитрием Фроловичем Фроловым, как и первый, не принес личного счастья (Лидия Петровна вскоре вторично овдовела), но помог поселиться в крохотной комнатке большой коммунальной квартиры в Демидовом переулке (с 1952 года — переулок А.И. Гривцова). Здесь Никольские прожили до начала 1960-х годов. После смерти единственной дочери Лидия Петровна вырастила внучку, а позднее заботилась и о правнучках.
Жили бедно и трудно. Как-то, по моей просьбе, мама перечислила свои детские игрушки: старая кукла, заяц без ушей, паровозик, ведро. Нищета, потери родных и близких, казалось, преследовали Лидию Петровну. Она привыкла переносить все сурово и стойко, без жалоб и надежд на чью-то помощь. Всю блокаду она провела в Ленинграде, работала в госпитале, имела награды... Дочь и невестка священнослужителей, теща репрессированного коммуниста, она жила в страхе перед любой властью. Тем не менее, когда в годы «оттепели» кто-то посоветовал маме обратиться за льготами, которые полагались семьям репрессированных, бабушка твердо ответила: «мне иудины деньги не нужны». Уже в старости бабушка как-то призналась правнучкам, что на протяжении всей жизни завидовала только тем, кто много путешествовал. И еще – умеющим играть на музыкальных инструментах.
В начале Великой Отечественной войны Лара была эвакуирована с детским садом в село Бикбарда Пермской области. Прощаясь с бабушкой, 6-летняя девочка обещала только набрать грибов и сразу вернуться. Что ж, тогда даже многие из взрослых не сознавали, какой кровавой и затяжной будет война.
Детский дом — это не только жизнь вне семьи. Помимо учебы в школе, ребята трудились на колхозных полях, навещали раненых в госпитале, собирали посылки на фронт... Когда им выдавали в столовой конфеты, никто, даже малыши, не смел их есть — все откладывали для посылок фронтовикам. Радостью детдомовцев было «в субботу в госпитале петь», как писала Лариса Антоновна в стихотворении «Песни войны». Все горячо стремились хоть как-то приблизить Победу. Каждый надеялся когда-нибудь вернуться домой, увидеть родных...
В Бикбарде Лара начала записывать свои первые стихи. Два из них сохранились и приводятся в приложении. В особую тетрадку она записывала те, что считала лучшими. Занятия литературой продолжились и после возвращения в Ленинград к бабушке в голодные послевоенные годы. В юности, по окончании школы, она работала воспитательницей в детском доме. Особо запомнился ей мальчик Юра, «Юрка-немец», как дразнили его все, подвергая немыслимой травле. Его мать была изнасилована немцем и без сожалений оставила ребенка в роддоме. Лето 1953 года Лара работала вожатой в пионерском лагере. Однажды к ней примчались ребятишки с возбужденными криками: «Берию арестовали! Берия шпион!». Девушка прислонилась к дереву и истерично рассмеялась — настолько ее потрясла весть об аресте человека, который сам сажал людей тысячами.
У Ларисы Никольской были основания мечтать о славе. Богато и разносторонне одаренная, она добивалась успеха во всем, за что ни бралась: в поисках призвания несколько раз легко выдерживала экзамены в престижные вузы, включая Литературный институт им. Горького и биологический факультет Ленинградского университета. Будучи в Астрахани, «из интереса» пошла на конкурс и поступила во вспомогательную труппу местного театра с перспективой перевода в основной состав...
Она превосходно знала русскую поэзию, классическую и современную, помнила наизусть сотни стихов, в том числе и таких поэтов, которые в ее время в СССР уже не печатались — например, Николая Гумилева. С его творчеством девушку познакомил сосед по квартире — молодой человек, тоже писавший стихи и в 1950-е годы освободившийся из заключения. Ранее он был осужден за создание молодежной литературной группы — по неопытности ребята не ограничились встречами и чтением стихов, а сочинили письменный устав. Это позволило чекистам, когда документ каким-то образом попал в их руки, обвинить участников в подпольной антисоветской деятельности.
В литературе судьбоносными стали не самые заметные стихи Ларисы Никольской — посвящение подруге, уезжавшей на целину. Стихи прозвучали по радио, были опубликованы в газете, после чего девушка получила рекомендацию в Литературный институт.
Это было начало «оттепели», время массового интереса к поэзии. В 1956 году в институте учились многие будущие «звезды» литературы — Роберт Рождественский, Белла Ахмадуллина, Юнна Мориц... Первое, что увидела Лара, войдя в здание на Тверском бульваре, было объявление о выговоре Евгению Евтушенко за неявку на сессию.
Но из всех ее рассказов о Литературном институте мне запомнились две криминальные истории. Один из студентов в годы войны служил оккупантам, а позже каким-то образом избежал наказания. Сгубило его тщеславие. Видимо, посчитав, что давно забыт, он принял приглашение выступить на литературном вечере, который транслировался по телевидению на всю страну. Однако, земляки его не забыли... Другой литератор, будучи на отдыхе в деревне, изнасиловал и зверски убил 15-летнюю девочку. И, совсем как герой романа «Убийце — Гонкуровская премия», подробно описал в дневнике детали своего преступления. В деревне, где все знали друг друга, приезжий москвич сразу оказался на подозрении. При обыске нашли дневник...
К сожалению, Лариса не доучилась в Литературном институте. Этому помешало не только рождение дочери Евгении 2 января 1957 года (молодая мать могла завершить образование заочно, как это делали многие ее сверстницы). Она так и не получила высшего образования, лишь на факультете журналистики ЛГУ дотянув до 4-го курса. Легко добиваясь успехов на подъеме вдохновения, она терялась там, где требовались терпение, настойчивость, а порой и мудрый совет. Сказались ее сиротство, отсутствие умного заинтересованного наставника, кто бы помог девушке выбрать правильный путь в жизни. Бабушка любила внучку, но она не очень понимала ее занятий поэзией и предпочла бы для нее более «земную» профессию.
Лариса вернулась из Москвы в Ленинград, продолжала писать стихи, с успехом выступала на многочисленных литературных вечерах. В этот период одним из ее близких товарищей стал Иосиф Бродский. Однажды он зашел к ней домой, но не застал. Бабушке не понравился этот ярко-рыжий, лохматый, богемного вида, в потертой кожанке парень, и позже она отчитала внучку, что к ней «шпана ходит». Однажды я спросила маму, почему прервалась ее дружба с Бродским. «Понимаешь, — ответила она — когда он прославился [имелась в виду шумиха вокруг суда — Т.Н.], за ним стало бегать столько визжащих от восторга девочек, что мне не хотелось с ними смешиваться. Мы называли его по-простому — Осей, а теперь его стали называть на польский манер — Йозефом. И ему это очень нравилось». Тем не менее, Лариса Антоновна всегда с уважением и симпатией отзывалась о Бродском и долго хранила подаренную им подборку стихов, пока какой-то знакомый не «зажилил» ее, взяв «почитать на время».
В 1964 году в «кассете» с другими молодыми поэтами вышла первая книга стихов Ларисы Никольской — «Зарницы». Сборник был замечен читателями и критиками. В последующие годы ее стихи публиковались в ленинградских и центральных газетах, журналах и альманахах «Молодой Ленинград», «День поэзии» и др. Одновременно Лариса Антоновна работала корреспондентом в многотиражных изданиях: на фарфоровом заводе им. М.В. Ломоносова, на радио завода имени Козицкого и, наконец, в газете Кировского завода «Кировец», куда ее пригласил бывший редактор многотиражки «ломоносовского» завода Константин Востоков. Кстати, на Кировском заводе в 1959 — 1962 гг. работал выдающийся русский поэт Николай Рубцов. Лариса Никольская хорошо знала его по общению в кругу молодых поэтов, когда Николай Михайлович жил в Ленинграде, высоко ценила его творчество и сожалела о ранней гибели.
В «Кировце» сложился дружный коллектив, в который она отлично вписалась: Раиса Аликина, Татьяна Артемова, Степан Шурко, Владимир Побединский, Галина Бузинова, Владимир Коструб, Елена Долгопятова, Анатолий Прохоров, Ольга Брунова, Эдуард Слепак. Именно журналисты-кировцы оказались самыми верными друзьями, поддерживая Ларису Антоновну и после ее ухода из редакции. Параллельно она сотрудничала с Ленинградским радио и городскими газетами.
2 февраля 1962 года у Ларисы Антоновны родилась вторая дочь — Татьяна. В начале 1970-х гг. поэтесса начала готовить к изданию свой следующий сборник, который назвала «Искренность». Это слово очень подходило для ее творчества. Если в журналистике она еще могла подчиниться «законам жанра», то в поэзии была предельно открыта и искренна.
В наши дни стало модно объяснять все превратности судеб советских писателей их подлинной или мнимой оппозиционностью. Но Лариса Антоновна не была антисоветчицей, хотя мы задолго до Перестройки прочитали и Солженицына, и «Доктора Жеваго», и некоторые материалы самиздата. Ей не нравилось, когда в ее присутствии ругали Советский Союз. Она воспринимала это как ругань в адрес России. С юмором и симпатией рассказывала она ходившую среди писателей байку о своем приятеле Сергее Довлатове. Эмигрировав из СССР, он был высажен из самолета раньше времени за учиненный скандал. Кто-то из пассажиров негативно заговорил об СССР, и Довлатов раскричался на весь самолет: «Империалисты проклятые! Да что вы понимаете в советских людях!..». Правда, несмотря на доброе отношение, в литературе она ценила его только как превосходного рассказчика забавных житейских баек. Из ленинградских прозаиков она с большим уважением относилась к Федору Абрамову.
Вполне разделяя советскую идеологию, Лариса Антоновна чуждалась любых идеологических штампов, вообще любой показной идейности. У нее есть стихи о Родине, о войне, но она никогда не сочиняла т. н. «паровозов», не умела и не хотела фальшивить душой. Будучи знакомой практически со всеми видными поэтами своего времени, она ни у кого не просила протекции. Между тем, издать книгу в СССР было непросто, «очередь» из авторов порой растягивалась на 10-15 лет. Если к этому добавить бытовую суету и проблемы со здоровьем (сначала травма из-за несчастного случая, потом открывшееся онкологическое заболевание), то становится понятным, почему сборник «Искренность» вышел только в 1981 году. Причем, в ходе подготовки рукописи к печати из нее были убраны некоторые из лучших стихов — например, «Я устала казаться сильной». После издания второй книги Лариса Антоновна вступила в Союз Писателей СССР. Третий и последний прижизненный сборник - «Золотая пора» - вышел в свет в 1989 году.
Членство в Союзе писателей давало в то время определенные привилегии. В межсезонье Лариса Антоновна отдыхала в домах творчества, особенно полюбив Коктебель, а каждое лето жила на «писательской» даче в поселке Карташевская Гатчинского р-на, где нянчила внучку Сашеньку, ходила в лес по грибы и ягоды и, конечно, писала. Когда из-за болезни она не смогла работать и уволилась из «Кировца», финансовым подспорьем стали оплачиваемые больничные и 15-рублевые выступления в домах культуры, библиотеках, на предприятиях и в колхозах.
Лариса Антоновна писала и прозу. Некоторые ее рассказы были опубликованы, а с рассказом «Ночью шел снег» познакомились читатели в Польше. Стремясь к профессиональному росту, она уже в зрелом возрасте, будучи известной, состоявшейся поэтессой, стала посещать литературное объединение для прозаиков во дворце культуры им. Горького — единственное в городе (во всех других лито занимались стихами). К сожалению, написав ряд хороших рассказов, она не успела достигнуть в прозе столь же высокого уровня, что и в поэзии. Ряд ее замыслов остался невоплощенным. Среди них — интересно задуманный детектив, где действие происходило в доме творчества писателей (основой сюжета стала упомянутая история разоблачения военного преступника).
Поэтесса много и увлеченно занималась переводами. Причем это было для нее не халтурой, а творчеством. В переводы стихов коми поэта Альберта Ванеева, украинцев Юрия Сердюка, Леонида Горлача, Галины Гордасевич она сумела, сохранив самобытность авторов, вложить часть собственной души, собственного поэтического видения. Особенно она любила Украину, переводила стихи без подстрочников, хотя и сверяясь с большим толстым словарем (он и теперь стоит у нас на книжной полке). Дважды Лариса Антоновна ездила на Шевченсковские торжества в Киев.
В последние года жизни Лариса Никольская мало публиковалась. Далекая от политики, не желавшая прибиваться ни к какой стае, она искренне недоумевала: почему писатели стали делиться по отношению к демократии, к монархии, к евреям, когда все так просто — есть стихи и не стихи. Она не присоединилась ни к кому, хотя знала, чем это для нее обернется. Ведь каждая из группировок, поделивших литературные издания, печатала только «своих», ревностно отгоняя чужаков. Ларисе Никольской одной из первых довелось понять, что даже в эпоху невиданной свободы за подлинную независимость надо платить. Она платила.
Она считала себя счастливой, потому что любила свою журналистскую работу и литературное творчество, любила дочерей и маленькую внучку Сашеньку, эрдельтерьера Джоню, суетливые домашние хлопоты и ночи за письменным столом, любила Ленинград, его капризную погоду и ливни, прислушиваясь к которым так приятно читать хорошие умные книги...
Она все это имела и была благодарна судьбе. Уже в больнице, в страшные месяцы умирания, она вспоминала все хорошее, промелькнувшее перед ней так быстро, а в мыслях наперекор болезни и смерти складывались новые стихи. Много раз я просила продиктовать их. Мама отказывалась: «Потом, когда закончу...».
Она их не закончила. Их уже никто не прочтет, они остались горькой удивительной тайной. Но мы должны быть благодарны, что есть другие стихи — в книгах, в публикациях, в черновиках. Осталась ее проза — почти совсем неизвестная читателю. На гражданскую панихиду в дом писателей на улице Войнова пришли ее родные, друзья, коллеги-журналисты... Запомнилось теплое выступление Ильи Фонякова. Из писателей присутствовали Тамара Никитина, давняя, с юности, подруга, Игорь Логинов...
Мама любила и как-то по-особенному чувствовала снег. Особенно – первый. И вот 2 ноября 1992 года, в день ее похорон, когда перед вырытой на Северном кладбище могилой открыли для прощания гроб, вдруг повалил огромными хлопьями первый в ту осень снег…
Мне осталось сказать немногое. В последующие два года появились еще несколько публикаций стихов Ларисы Никольской. Потом был провал длиною в двадцать лет. Да и всей стране стало не до литературы. А потом ее поэзия вдруг сама собой стала воскресать — в стихийных интернет-публикациях, в звучании песен на ее слова, в воспоминаниях людей, ее не забывших... В 2014 году «Баллада погибшего сына» была опубликована в сборнике «Я не мыслю себя без России...», изданном по итогам поэтического конкурса имени Игоря Григорьева. Через несколько месяцев подборка стихов Ларисы Никольской появилась в альманахе «Свежий взгляд», посвященном 70-летию Победы. Готовятся и другие публикации. Искренний интерес и добрые отзывы читателей, да и другие обстоятельства побудили нас подготовить эту книгу, куда вошли стихи и проза Ларисы Никольской, а также воспоминания о ней.
Нам еще дано счастье войти в ее мир и, как в давнем пророческом стихотворении, почувствовать грустную и дорогую близость навсегда ушедшего человека:
«Я стану звездой над полночной тропою,
Водой, что горящие губы остудит...
Да мало ли чем я останусь с тобою,
Когда меня рядом с тобою не будет!..».
Опубликовано в качестве предисловия в книге: Лариса Никольская. Первый снег - последний снег. - Спб.: Каламос, 2017. - 250 с., ил.