Садовая дорожка
Новелла
Семья начинается с детей
А. Герцен
Вечерело. И Дмитрий вновь сменил место своего нахождения. В течение дня он постепенно перемещался по маршруту: спальня, гостиная, веранда, беседка на лестничной площадке, гамак у маленького бассейна в саду. Лёжа в гамаке и борясь с дремотой, читал „Short stories“, написанные Ruth Rendell. Криминальное чтиво с элементами жути не было его пристрастием. Но хорошо практикует в языке. Совершенствование знания английского языка для него стало вдруг остро необходимым. Последние три месяца в корне изменили его судьбу. Очередная медкомиссия, а потом и госпитальные врачи поставили точку в карьере летуна. Двадцать с лишним лет карьеры лётчика военно-морских сил закончились. И в 43 года он стал гражданским и без профессии. Служить в наземном обеспечении полётов Дмитрий отказался категорически. Нет неба, значит, нет, а рядом быть не хотел. Да и на гражданке работу пока не искал. В маленьком курортном городке на кавказском юге достался ему в наследство дом родителей. Дом, в котором прошли его детство и юность, был очень ему дорог. Поэтому он его не стал продавать после ухода из жизни последнего из родителей и сделал всё, чтобы он становился всё лучше и лучше, рассчитывая жить в нём на пенсии по возрасту. Но жизнь распорядилась по-своему, вернув сюда значительно раньше намеченного времени. За время его отсутствия в нём хозяйничали различные квартиросъёмщики. И хотя он несколько раз, приезжая в эти места в отпуск и останавливаясь у своего школьного друга, делал в своём доме кое-какой текущий ремонт, оказалось, что дом и сад при нём благодаря временщикам пришли в значительное запустение. Поэтому первые несколько месяцев он всецело посвятил всё своё время капитальному ремонту: что-то делал сам, что-то делали наёмные рабочие. Средств хватало, так семьи не завёл, пагубных страстей не приобрёл, родственников, которым надо было помогать не было. Всех родных со стороны отца и матери забрала окаянная ленинградская блокада. Теперь практически все проблемы по своему жилищу им были решены. И пора бы подумать о своём будущем серьёзно. Но всё как-то откладывал эти заботы на потом, хорошо понимая, что рано или поздно всё придётся «выйти в люди». А пока благоденствовал. Готовил себе незамысловатую еду, читал, смотрел телевизор, много работал в саду. Десять соток требовали ухода: деревья, ягодные кустарники и клумбы, бассейн, изгороди, сбор урожая. Несколько раз варил варенье, принялся заготавливать сухофрукты и делать пастилу. Всё, что раньше делали отец и мать, ему удивительным образом вспомнилось. И теперь, залезая по лестнице на крышу веранды и раскладывая там
фанерные листы с разложенными на них яблоками, грушами, абрикосами и сливами, припоминал то время, когда подростком делал то же самое, а мама стояла внизу, умоляя быть осторожным там, на покатой крыше. Иногда делал длительные вылазки в город и его окрестности, в близлежащие курортные местечки. Отважился как-то раз взобраться на вершину Бештау. Подумывал съездить на несколько дней в предгорье Эльбруса. Но мысль о Рексе остановила. Кто покормит этого старика-красавца, немецкую овчарку, верно служившего этому дому уже пятнадцать лет? Соседи? Он их не знал. Все они стали новыми за время его длительного отсутствия. Да и псина никого бы к себе не допустила бы. Нельзя сказать, что у него не было никаких идей насчёт своего будущего. Скажем, его непосредственный начальник написал представление на имя военкома города, куда он отбывал на постоянное место жительство, насчёт работы в военкомате. Но это было последнее, чем хотел воспользоваться Дмитрий. Была мысль пойти работать военруком в школу. Но страх перед современными школьниками останавливал, ведь он их жизнь совершенно не знал. А то, что читал об этом в газетах и интернете, только его усиливал. Но одна идея всё же вселяла надежду. Весьма прилично владея английским и немецким языками, он как-то подумал, а не предложить ли свои услуги переводчика различным курортным и туристическим службам. Ведь Северный Кавказ посещает большое количество иностранцев, и знания языков могут быть востребованы. К тому же за год-другой он смог бы овладеть ещё одним языком, например, итальянским. Ему он давно был интересен.
Вот почему эти жуткие рассказы оказались в его руках. Однако дремота всё же превозмогла упорство в чтении, и он оказался в лёгких объятиях Морфея. Но вдруг неожиданность, столь частая гостья книжных криминальных сюжетов, вдруг стала явью его жизненного пространства.
Входная калитка звякнула щеколдой. И тут же послышались чьи-то шаги по садовой дорожке, что вела от ворот с калиткой в глубь его двора. Вынырнув из сонного забытья и буркнув: «Вот дьявол, опять забыл навесить штырёк», - он едва успел ухватить Рекса за ошейники и удержать его от стремительного броска в сторону незваных нарушителей покоя. Что, однако, не помешало собаке издать оглушительный лай, полный злобы и ненависти. Скоро посадив взъерошенного пса на короткую цепь, Дмитрий выбрался из гамака навстречу незваным визитёрам. Они встретились на углу дома, под абрикосовым деревом, там, где дорожка сворачивала по направлению к лестнице, ведущей на площадку перед верандой. Он несколько недоумённо остановился перед любопытной парой. Моложавая статная женщина и девчоночка лет пяти замерли в нерешительности и некотором испуге. Молчание явно затягивалось. Наконец старшая несколько пришла в себе и достаточно агрессивно заявила:
- Мы не вломились. Я долго стучала. Потом толкнула калитку, она открылась, как бы приглашая войти. И вообще, надо на ворота повесить табличку, предупреждающую, что за ними свирепая зверина. Вы нас с дочкой до смерти перепугали. О, это просто безответственность полная!
И тут девочка, остановив мамин натиск, дёрнула её за руку, с восторгом воскликнув:
- Мам, смотри - живые абрикосы!
- Даша, абрикосы не бывают живыми. Они не прыгают, не разговаривают и не задают глупых вопросов.
- Ну, не скажите, вступился Дмитрий за кроху, - они рождаются, растут, краснеют и становятся очень вкусными. Они очень живые, как вон те груши, яблоки, черешни и вишни. А абрикосы живее всех живых. Вот попробуй сорвать сама, а потом съесть, да и маме не забудь сорвать. И срывай те, что поярче, пооранжевее.
Он подхватил ребёнка и поднял его высоко вверх, к прямо ветвям абрикосового дерева, на которых зрели эти ароматные плоды. Когда же опустил девочку на землю, то она тут же надкусила солнечный бок одного из них. Сок тотчас брызнул и потёк по её подбородку, а затем украсил платье замысловатом ярким пятном.
- Ты что не могла подождать?! Дала бы мне, а я тебя кусочками кормила, и ты бы не испачкалась. Как мы теперь с тобой пойдём обратно. Вечно ты вляпаешься в чёрт знает что.
- Да, ладно вам. Вы же дома, то есть у меня дома. Снимайте платьице, сейчас я его застираю в тёплой воде, потом вон там на солнышке повесим, через полчаса погладим, и можно будет его испытывать на прочность и стойкость в новых приключениях. Детская одежда для того и существует, чтобы с ней что-либо происходило: рвалось, трескалось, мазалось, тёрлось и пачкалось. И когда всё это, в конце концов, добьёт платье, наступит радость – появится новое, лучше прежнего.
Сказав это, он с удовольствием заметил восторг в глазах маленького человечка. Но большой человек смотрел на него с явным недоверием к моей умственной полноценности. Опять возникла неуклюжая пауза. И он счёл за благо прервать её, спросив:
- А вы, собственно, зачем ко мне пришли? Ведь мы, как мне кажется, не знакомы. Не так ли?
- Нет, мы ранее не встречались, - медленно проговорила приятного вида мама, чуть растягивая слова. Видно, не зная, как себя вести. Дать ли некую отповедь его словам, несколько уронившим её авторитет в глазах дочери, или сделать вид, что она их не услышала? К удовольствию Дмитрия она выбрала последнее.
- Дело в том, я что привезла Дашку в ваш город на лечение. Особенно ей нужны радоновые ванны. Мне посоветовала сюда приехать одна моя хорошая подруга: она тут лечилась и отдыхала сама прошлым летом. Она же дала мне адрес вашей улицы, Мясницкой, сказав, что на ней многие сдают комнаты для курортников. Мы прошли сегодня с десятка два домов - и ни одной свободной комнаты. Ваш сосед через пару домов сказал мне, указывая вниз по улице:
- Вон там, в доме, перед которым растёт большой каштан и стоит большая зелёная скамейка, живёт отставник. Он обитает один в том большом доме. Правда, ранее он комнаты не сдавал. Но может быть вам, женщине с ребёнком, не откажет.
- Вот так мы тут и оказались, а потом всё это произошло, - уже несколько виновато посмотрев на него, закончила она своё пространное объяснение.
- А что, собственно, произошло? Ничего, кроме того, что мы почти познакомились. Так что продолжим знакомство. Дмитрий Андреевич, подполковник в отставке.
- А я - Фаина Алексеевна, преподаватель музыкальной школы и мама этого чуда ненаглядного, ясноглазого и вездесущего. Так что насчёт нашей проблемы? Сдадите нам угол? Приютите двух девушек без крова над головой? - закончила она несколько игриво.
- Давайте решать проблемы по мере их поступления. Пойдём в дом, займёмся платьем этой крохи, потом поставим самовар. А затем будем чаёвничать со свежими моими вареньями и яблочной шарлоткой, обсуждая вашу проблему и всё другое, что придёт нам в голову.
Дальнейшее развивалось в начале более или менее в предполагаемых обстоятельствах: платьице висело на сушильной стойке возле бассейна, стол на веранде готов быть натурщиком для художника, практикующегося в создании живописных натюрмортов духе Виллем Клас Хеда: импозантный приземистый самовар, подстать ему антикварная майоликовая ваза с тремя белыми лилиями, изящная трёхъярусная фруктовница с садовыми дарами и немецкий чайный сервиз с чашечками, блюдцами и розетками для варенья, на которых было изображено бесконечное количество незабудок. Два серебряных подсвечника довершали изысканность стола. Правда Даша тут же внесла определённые изменения в сервировку нашего стола. Она попросила поставить подсвечники так, чтобы она сидела между ними. «Мне так красившеее», - заявила эта любительница прекрасного. Мать хотела тут же исправить эту языковую вольность. Но он остановил её, заметив с улыбкой: «И как я раньше не увидел, что так действительно красившеее!» Ребёнок, попробовав все виды варенье и съев кусочек шарлотки, вдруг скис и стал капризничать.
- Она хочет спать. Давайте определитесь, сдаёте вы комнату, а если нет, то мы пойдём, возьмём вещи в камере хранения, затем найдём гостиницу, переночуем, а завтра отправимся вновь искать съёмную квартиру. Хотя ещё не знаю где.
- Вы меня удивляете, неужели можно куда-нибудь тащить такую сонную кроху? Это просто издевательство, смею вам заметить. Хотя извините, вам виднее, как поступать с дочерью.
- Спасибо, что разрешили, товарищ подполковник. И что вы предлагаете? Взять её на руки, сесть на вашу лавочку перед домом и ждать, когда она выспится? Так что ли?
Не найдя, что сказать этой гневной даме, Дмитрий со словами: «Продолжайте пить чай и не беспокойтесь. Ей лучше поспать у меня в спальне на кровати. Я мигом это устрою»», - взял полусонную девчушку на руки , прижал к своей груди и понёс в спальню. Всё то время, которое он нёс её, его не покидало чувство какого-то дежавю: он не в первый раз прижимает к себе этого ребёнка и чувствует его тепло и ровное дыхание. Но никогда раньше он не возился с маленькими детьми, и тем более, не носил на руках. Положив и укрыв лёгким покрывалом, несколько минут глядел на это милое спящее создание. И принял решение.
Вернувшись, сказал вопросительно глядящей на него женщине:
- Спит. Всё в порядке. Насчёт комнаты. Я согласен. Платить будете столько же, сколько платила ваша подруга. Проснётся Даша, и я вас отвезу на вокзал за вашими пожитками, а затем вернёмся домой. Ночевать будете здесь. Ужином сегодня угощу тоже. Теперь посмотрите комнату и, если она вас устроит, скажите, что вам ещё надо для обустройства. Моей кухонной посудой любого назначения пользуйтесь по своему усмотрению, как и всеми удобствами. Ванны нет. Есть только душевая. Но для Дашки, для её купания, я принесу снизу большущий таз. В нём замачивали огурцы для солки. А теперь будете замачивать свою принцесску.
- Вы даже не спросили, на какое время мне нужна комната?
- А какая разница. Насколько надо – настолько и рассчитывайте.
- Как у вас всё легко. Раз-два, и всё решено. Никаких сомнений.
- Жизнь военная научила. Для сомнений в нашем деле нет времени. Решения принимаются быстро и выверено, на этом держится авиация.
- А почему вы согласились? Вас ведь и раньше спрашивали о сдаче комнаты, но получали отказ.
- Даша уговорила.
- Как она могла уговорить, ведь вы её понесли почти уснувшей.
- Молча. А если серьёзно, не хотел, чтобы вы её таскали за собой по улицам в поисках квартиры. Сейчас сезон, и найти что-либо весьма проблематично. К тому же подзаработаю, я ведь безработный. Нельзя упускать копейку, которая идёт в дом, не так ли?
- Ну вот, всё испортили. И зачем признаваться в своей меркантильности. Она вам явно не к лицу. А я уж чуть не была покорена вашей заботой о моей Дашке. Но всё же спасибо. И простите меня за мою резкость: уж больно всё мне казалось безысходным
- Что было, то было. Забудем и, Фаина, можно я буду так обращаться к вам, продолжим пить чай, пока она спит.
Последующий час прошёл за разговорами достаточно быстро. Её интересовало, где он служил, почему был уволен со службы, его планы на будущее. Из её ответов, он узнал, что она замужем, у неё трое детей, интересная работа. Всё достаточно обычно и заурядно, хотя живёт в одном из уральских мегаполисов. Правда, ему показалось, что она несколько удивилась, узнав, что у него нет никаких знакомых в этом городе. Или это ему только показалось. Затем в дверях появилась Даша и прямиком направилась к нему.
- Дима, потри мне вот эту мою руку. Она у меня отлежалась.
- Даша. Он тебе Дмитрий Андреевич. И давай я тебе помогу с ручкой.
- Вот ещё. Не строжьтесь. Я готов быть для тебя, юное создание, Димой. И я лучший поглаживатель отлежавшихся ручек у маленьких девочек.
Он растирал детскую ручонку, а Даша смотрела на него своими раскрытыми глазами. И это взгляд будил в нём что-то тревожное, забытое. Дмитрий выпустил её руку, резко встал, прогоняя какие-то смутные видения. Предложил всем быстро собраться. И вскоре они уже ехали по улицам города, а его не покидала мысль, что своим решением принять в свой дом эту парочку он сделал шаг в некую пугающую его неопределённость. Такого состояния у него давно не было. После ухода из авиации, при всей неясность перспектив жизни на гражданке, он всегда был спокоен и уверен в том, всё образуется должным для него образом: он контролирую ход событий. Но сейчас эта уверенность его покидала. Ощущение, что нечто готово вмешаться в судьбу и как-то изменить её совершенно неожиданным образом, нарастало в нём.
Однако последующие десяток дней полностью развеяли его опасения. Жизнь, как это обычно часто бывает, быстро вошла в размеренное состояние. Утром курортницы завтракали и отправлялись по всем свои назначениям и развлечениям. Обедали они иногда в кафе, но чаще всего дома. Фаина, поглядев на его достаточно однообразное меню на обед и ужин, заявила, что она, как женщина, видеть такое не может, и пока они живут здесь, будет готовить на всех. Ей это не составит никакого труда: кормить двух или трёх - нет никакой разницы. На что он ответил, что в таком случае отказывается от оплаты за постой. На что она заявила безаппеляционно:
- Я сама решу, что вам я буду должна. И это не обсуждается. В ваших акциях благотворительности я не участвую.
Противостоять этому натиску Дмитрий не решился. Вечерами они часто с Дашей отправлялись на близ находящуюся возвышенность под названием Гора-пост. Ранее, в начале XIX века, здесь был сторожевой казачий пикет,
а в наше время находилась водокачка для снабжения округи питьевой водой. Вершина холма, достаточно плоская и покрытая чудными травянистыми полянами, была чудным местом для отдыха. Да и вид отсюда был удивительный. Недаром он так взволновал Лермонтова. До сих пор он помнит цитату из его романа. Нина Петровна, учительница литературы, просто изводила своих учеников всеми этими заучиваниями наизусть. Многое так о и сталось в его памяти:
Вид с трёх сторон у меня чудесный. На запад пятиглавый Бешту синеет, как «последняя туча рассеянной бури»; на север поднимается Машук, как мохнатая персидская шапка, и закрывает всю эту часть небосклона; на восток смотреть веселее: внизу передо мною пестреет …городок, …а там, дальше, амфитеатром громоздятся горы все синее и туманнее, а на краю горизонта тянется серебряная цепь снеговых вершин, начинаясь Казбеком и оканчиваясь двуглавым Эльборусом.
Примерно такой же вид открывался тогда и перед ними, если поворачиваться на четыре стороны света, а не на три, как у поэта. На юге, им неописанном, они видели Красную слободу с её далеко уходящими улицами-линиями вплоть до горы Пикет, на которой когда-то тоже был сторожевой пост. Его Мясницкая улица одним своим концом заканчивалась на подступах к вершине холмы. Поэтому через пятнадцать минут они оказывались на облюбованной ранее лужайке. Дашка, сбросив платьице, в трусишках и маячке носилась за бабочками с сачком, который он сделал из подручных материалов, а марлю к нему покрасил йодом, разведённом в воде. Поэтому он был весьма своеобразного цвета. Ему пришлось заняться этим рукотворчеством, так как оказалось, что теперь сачками не торгуют. Но он прекрасно помнил своё детство и то удовольствие, которое получал тогда от азартной охоты за разноцветными красавицами. И поэтому решил, что Дашутка обязательно должна разделить с ним ту давнюю радость. Вскоре ребёнок знал название всех местных бабочек и стрекоз. Радость и удовольствие она, конечно, получила не уступающие его. Но именно отсюда началась череда событий, которых он интуитивно ранее опасался. Однако надо вернуться к событию, которое произошло за неделю до того, о чём было начался рассказ. Как-то Фаина вернулась несколько позднее и явно чем-то расстроена. На его вопрос о причинах такого состояния она ответила тоже вопросом:
- У тебя, Дима, есть знакомые на железной дороге?
- Не знаю, но скорее нет. Ты ведь знаешь, что я долго не жил в городе. А что такое? Есть проблема?
- Есть и ещё какая. Я сегодня пришла к кассам на вокзале, чтобы заказать билеты на обратный путь. Недалёко начало учебного года, и у меня кончается отпуск. Но мне было сказано, что никаких билетов нет, Сезон такой: все возвращаются домой.
- А самолётом? Ты была в агентстве?
- И там такой же ответ. Я просто не знаю, что делать. Неужели ты не сможешь как-то помочь? Ну, подумай, сделай что-нибудь, мне больше не к кому обратиться здесь.
Дмитрий пообещал подумать. На следующее утро он произвёл настоящий фурор, выйдя к завтраку в полной парадной военно-морской форме: с погонами подполковника, с солидной наградной орденской колодкой на груди и Звездой Героя Россия над ней. Сверх того, для пущей убедительности, даже подвесил на пояс кортик в позолоченных ножнах. Позолотой также сверкали и его перевязь, и аксельбанты на правой стороне белоснежного кителя, и нарукавные нашивки и шевроны.
После длительного восторженного молчания Фая воскликнула:
- Такой красавец и до сих пор один. Куда девки смотрят. Они что безглазые. И ты тоже хорош: сидишь дома со своим садом, вареньем и шарлоткой. И этим страшилищем, со своим ненаглядным Рексом. Пройди вечером пару раз по проспекту Кирова от вокзала до Академички, и очередь невест к тебе будет длиннее этого проспекта. Завтра мы с Дашей выведем тебя, затворника, в люди. Такое добро пропадает. Сама бы за тобой побежала, если бы не этот хвост, - махнула она в сторону дочери.
- И никакой я не хвост. Я сама по себе. Вот Оля и Зоя, твои дочери, они и есть хвост, с неким неожиданным вызовом вдруг заявила Даша.
Фаина прикусила губу и неожиданно миролюбиво заявила:
- Хорошо, никто не хвост. Извини, это я не подумала. Не обращай внимания, милая. Никто не хвост. Уяснила. И к чему весь этот парад? - обратилась она ко мне, видимо, желая сменить не очень приятную тему разговора.
- Ты что не видишь, что у него праздник. А у нас нет подарка, и даже цветов мы не купили. Дим, а почему ты вчера не сказал, я бы нарвала на горе цветы и тебе подарила сегодня, - огорчился сердобольный ребёнок.
- Нет меня сегодня никакого праздника. Не переживай, славная ты моя девчушка. Это мой главный аргумент.
- Аргумент? А где он у тебя? Почему я его не вижу? – спросила Дашка, успев к этому времени подойти ко мне и заинтересоваться моим кортиком.
- Извини, это я не ясно выразился. Когда уходил со службы в авиации ВМФ, то мой командир сказал мне:
- Знай. Если тебе что-нибудь понадобится на гражданке, надевай парадную форму, вешай все свои регалии, не забудь и про кортик - и двигай. Против такого аргумента ни один штатский не устоит. Помяни мои слова.
- Так вот. Мы завтракаем, едем на вокзал. Затем я иду к его начальнику и на бреющем полёте наношу сокрушительный удар из всех калибров. Он не устоит, и билеты будут в ваших руках, милые девушки.
Прав был его начальник. Это был ещё тот аргумент. Тут же нашлась военная бронь на желаемые направление и дату: отдельное купе в вагоне бизнес-класса. И они отметили эту удачу роскошным пиром в ресторане «Машук». Вовремя этого застолья Фаине очень хотелось узнать о его службе побольше. Пришлось ей рассказать, что он служил в палубной авиации. Что летал в основном на Су-23, великолепном отечественном самолёте, который может выполнять боевые различные задачи. Что Звезду получил за выполнение ответственного задания, о котором не может рассказывать по известным соображениям. Но может добавить, что их главнокомандующий отметил в своём выступлении тогда, что это награда за действия несовместимые с жизнью человека. И это выходит за грань его понимания о человеческих возможностях. И вот что Дмитрий ответил журналисту , процитировавшему эти слова:
- Я и моя команда просто делали свою работу. Нас так учили, и у нас так получилось. Было ли страшно? Нет, не было времени на страх. В воздухе решают всё не секунды, а отрезки значительно меньшие. Переживания приходят потом. И у каждого по-разному. Мне, например, хотелось спать и спать. Но если не спать, то сесть на берегу моря и смотреть, смотреть в безбрежную морскую даль. Даль эта была очень далека, а кровать – она всегда рядом. А через неделю очередное задание с новыми трудностями и неожиданностями.
Потом её заинтересовала почему-то тема его отпусков. Особенно вопрос, отдыхал ли он в них на Чёрном море. И бывал ли на побережье под Анапой. Она слышала, что там хорошие песчаные пляжи, и они очень полезны детям. Так ли это? Ей надо знать, так как планирует свозить туда как-нибудь своих девочек. На что он ответил, что несколько раз бывал в тех краях, но за давностью лет не помнит названия мест, где находился. Но Фаина не хотела менять направление своих расспросов и уточнила:
- А ты не бывал в местечке Джемете? Мне рассказывали, что там хорошие песчаные отмели и дно плоское, и вода неглубокая.
Тут он заставил себя призадуматься, и кое-что ему пришло на ум.
- Верно, я был там. Но это место мне запомнилось не качеством пляжа, а той жутью, что в буквальном смысле свалилось на всем там на голову. Мириады красноватых тварей, очень похожих на маленьких тараканов, взялись невесть откуда, облепили всё, что можно, в местах близких к морю. Даже дышать было не возможно: риск наглотаться этой нечисти был велик. Вот почему на следующее утро я, не раздумывая и ни с кем не прощаясь, присоединился к соседу по коттеджу, который решил просто сбежать куда-нибудь в другое место на побережье, благо у него был личный транспорт. Но мне другого места на взморье не было нужно. Я добрался до Анапы, а оттуда махнул сюда, в родное пятигорье.
Тут ей вздумалось расширить экскурс в моё отпускное прошлое:
- Не думаю, что не только этими жуткими, с твоих слов, таракашками, запомнились тебе твои черноморские бдения. Ведь были, вероятно, там у тебя и романтические истории. Мужик ты тогда был видный, да и при деньгах. Дамы, наверно, так и млели. И теперь тебе есть, что вспомнить. И, конечно, мог тогда найти себе спутницу жизни. И не был бы сейчас один в ухоженной усадьбе. Ты так не считаешь?
И тут подполковник взбеленился.
- Что было, то было. И своими прошлыми романтическими историями ни себя и никого другого не тещу. И давай оставим это. Вон Дашка совсем заморочилась с нами. Мороженое, я вижу, ты победила, а посему давай ребёнок двинем в парк Кирова: помотаемся на каруселях, а потом я покатаю вас на лодке там же на озере. Давненько я в руки вёсла не брал. Обещаю, вам девочки понравится, я хоть и лётчик, но, и имейте ввиду, морской лётчик всё же.
Справедливости ради надо сказать, что тогда ему вспомнилась одна история, произошедшая именно в Джемете. На танцах он познакомился с одной девушкой, лет двадцати. Она не из отдыхающих, а то ли местная, то ли приезжая, работающая по найму в обслуге этого пансионата. Дмитрий сразу понял, что это она его выбрала, и особенно не возражал. Два или три раза она переночевала у него коттедже. Вспомнил, чтов последний раз она попросила у него взаймы достаточно большую сумму: ей надо было срочно что-то купить, При этом она божилась, что в зарплату отдаст. Она, вероятно, бы и отдала. Но тараканы, внезапная возможность удрать от них. А мысль о деньгах, отданных в долг он отогнал аргументом:
- Бог с ними. Всё равно бы прогулял, а девчушке в радость.
С тем и улизнул от этих тварь. Жуть как их не перевариваю.
И с необходимо заметить что ни в тот вечер, ни в другие вытащитьДмитрия на демонстрацию его достоинств на центральной аллее города Фаине так и не удалось. Его стойкости могли бы позавидовать скальные утёсы пятиглавого Бештау.
Прошло несколько дней, и наступило то неожиданное, о чём здесь уже начиналось говориться. Их компания: Даша, он и Рекс – вновь расположились на холме. Дашутка сидела на коврике и вязала венок из трав и желтоцвета, предназначенный для собаки. К этому времени он перешёл под полное её влияние. При этом он решил, видимо, для себя, что он единственный ее рыцарь: охраняющий её и терпящий все её выходки, проявляя при этом чудеса выдержки. Смотреть на всё это было и забавно, и трогательно: огромный, свирепый с виду пёс и миниатюрная девчушка, помыкающая им. Уже в который раз возвращался Рекс с прогулок на холм, неся на голове венок, лежащий наискосок с торчащим одним собачьим ухом посредине, совершенно не пытаясь его скинуть. При этом его на поводке вела малышка, чуть ниже устремлённой вперёд крупной собачеьй башки. Для прохожих это было ещё то явление. Плетя вновь венок, она вдруг приостановила движение рук, посмотрела на Дмитрия, подумала, видно, не решаясь спросить, но, преодолев то ли сомнение, то ли боязнь, всё же спросила:
- Ты купил два билета нам домой? И на меня тоже?
- Верно. Именно два. И как же твоя мама уедет без тебя. А почему ты спрашиваешь? Мне твой вопрос кажется каким-то глупым, тебе не кажется?
- Не кажется, - буркнула его маленькая собеседница и продолжила своё рукоделие. Помолчав изрядно, она вновь заговорила, рассматривая что-то вдали, на горизонте.
- Я Фаю спросила, можно ли мне здесь остаться, с дядей Димой?
- И что она тебе ответила?
- Она сказала: «Посмотрим».
- Вот так и сказала? И больше ничего?
- Так и сказала. И больше ничего, - ответило это создание, а потом добавило:
- Раз купили два билета – значит нельзя, и я тоже уезжаю.
При этом он заметил, что девочка с трудом сдерживается, чтобы не пустить слезу, и старательно отворачивается от него. Преданный Рекс тоже почувствовал минорное настроение своей госпожи. Бросив уютную ложбинку в густой траве, он, поскуливая, подошёл к ней. Стал тыкаться носом ей в руки и в плечи. Потом, припав на передние лапы и положив голову на траву, стал лаем звать её побегать на поляне. Но Даша не обращала никакого внимания на все его старания отвлечь её грустных мыслей. Пришлось Дмитрию его усмирить, предложив лечь и быть спокойным. Выученный пёс с неохотой выполнил его команды. Через некоторое время девочка, вроде, успокоилась и даже стала связывать концы венка. Но что-то недосказанное ею его беспокоило. Поразмыслив, он понял, что его волнует причина, по которой она захотела остаться унего, ещё недавно совсем не знакомого мужчины. Если это не детская блажь, так что это? Он не удержался и спросил:
- А почему ты не хочешь возвращаться с мамой домой, к папе, к сёстрам? Ведь там все соскучились по тебе.
Последующие её ответы, их воздействия на Дмитрия, можно сравнить с молниеносной серией неожиданных сокрушительных ударов, нанесённых слабым игроком на ринге более сильному:
- Я не живу с ними в доме. И дядя Сергей не мой отец, а Оля и Зоя не мои сёстры. И Фая – не моя мама. Разве она тебе не сказала?
- Нет, не сказала. Но она тебя так любит. Я же видел…
- Ты не понимаешь, она меня любит, потому что об этом просила моя настоящая мама, когда умирала. Мне Фая сама это рассказывала. Ещё она сказала, что она всё, что у меня есть. Когда я была маленькая, я ничего не понимала и называла Фаю мамой. Я и теперь её так иногда называю. Но Оле и Зое это не нравится, я знаю. Они мне так говорили.
- Ну и дела, - только и смог он выдохнуть. – И где ты тогда живёшь? Ты можешь мне сказать?
- А чего скрывать? Я живу в детском доме номер три. Вот туда я не хочу возвращаться.
- Но почему? Ты ведь там, наверно, давно живёшь?
Её ответ был оглушительным по своей невероятности:
- Я не хочу, чтобы мне писю проткнули карандашом. Это очень больно, и течёт много крови.
Сказать, что он чуть не задохнулся, пытаясь вздохнуть, это, значит, ничего не сказать. С трудом восстановив дыхание, Дмитрий едва нашёл силы, чтобы продолжить, пытаясь найти нужные слова:
- Ты это о чём, милая? Если можешь, расскажи, если нет, пойдём к Фае и с ней поговорим.
- Нет, не надо Фаю. Лучше здесь. И можно я повернусь к тебе спиной? Мне так легче будет, как будто я рассказываю Рексу, а не тебе.
- Садись, как ты хочешь. И девочка стала рассказывать каким-то отрешённым и бесцветным голосом. И не приведи Бог кому-либо услышать такое:
- Мы спим в разных спальнях: мальчики и девочки. У нас в спальне двенадцать человек. И к нам стали ночью приходить старшие мальчики. Они заставляли нас снимать трусики, а потом делали, что хотели с нашими писями. Они их трогали, мяли, давили, плевали на них, засовывали туда пальцы. Наташке они засунули туда карандаш. Она стала кричать, и у неё пошла кровь. Было много крови. Она закричала. Пацаны испугались, и убежали, а их старший, Ничтяк, вытащил вилку из кармана и сказал, что если кто из нас расскажет воспитательнице или кому-нибудь другому, то он или другие пацаны проткнут нам писки вилками. У нас все старшие пацаны ходят с вилками в кармане. А ещё они заставляли нас сосать их писи. Это было очень противно. Но они вынимали вилки, и мы это делали.
Затем она быстро повернулась ко мне и стала горячо меня умолять:
- Только не говори об этом Фае, она пойдёт к старшему воспитателю и тогда все узнают, что это я рассказала, мне тогда вилкой…
- Прекрати, ради Бога, остановись, пожалуйста, никто никуда не пойдёт. Мы вот что сейчас сделаем. Ты постарайся успокоиться. Давай я тебя возьму на руки, ты вон вся дрожишь, полежишь у меня на руках, а тебя покачаю потихоньку, согрею, спою колыбельную. Её мне пела моя мама. Она грустная, но мне почему-то очень нравилась, и я часто просил маму спеть её мне.
Там вдали за рекой
Раздаётся порой:
«Ку-ку, ку-ку, ку-ку!»
Это птичка кричит
У зелёных ракит:
«Ку-ку, ку-ку, ку-ку!»
Потеряла детей,
Грустно бедненькой ей:
«Ку-ку, ку-ку, ку-ку!»
Деток ищет, зовёт
И тоскливо поёт:
«Ку-ку, ку-ку, ку-ку!
/Плещеев/
Вскоре девочка и правда задремала, а он смотрел на неё и думал, сколько уже выпало ей страданий за ещё столь короткую жизнь. И при этом остаться таким светлым и приветливым маленьким человечком, какой он её наблюдал все эти дни общения с ней. Горечь и сострадание так овладели им, что дал тогда себе слово, что сделает всё, чтоб защитить Дашу, так доверчиво во сне прильнувшей к моей груди. Дмитрий бережно держал кроху на руках, боясь лишний раз пошевелиться, чтобы не потревожить её дремоту. Прошло не более получаса, и она открыла глаза, тут же заявив, что хочет кушать. От былого волнения не осталось и следа. Они тут собрались. Водрузили Рексу на голову очередной венок. (Его будка в саду была уже изрядно ими украшена.) И через полчаса уже были дома, где их уже ждал приготовленный Фаиной обед. За столом он ни словом не обмолвился с Фаей о том, что узнал от её воспитанницы. Дашке кушала молча, лишь изредка бросая на него любопытствующий взгляд из-под длинных кудрявых ресниц. Её так называемая мама молча наблюдала за всем этим. Потом не выдержала и спросила:
- Вы что-то от меня скрываете? Что у вас там случилось на вашем холме? Может быть, всё же расскажите. На что Дмитрий ответил со всей серьёзностью:
- У людей могут быть свои тайны. И не надо их пытать. Мы имеем право на тайну.
- На что Файка фыркнула:
- Ну и пожалуйста. И у меня есть тайна. И не одна. Я тоже не расскажу. И коль вы уже поели, то я пойду к своим тайнам. А вы оставайтесь со своей, таинственные мои, - и удалилась с видом оскорблённого достоинства.
Они с Дашкой только вздохнули, а когда дверь за Фаей закрылась, он тихо сказал:
- Я помню, что ты мне там рассказала. И поверь, мне очень тебя жалко. И обещаю, что я сделаю всё, чтобы тебе не было страшно возвращаться. Сейчас Фаина отправится на свои ванны, а мы с тобой пойдём в сад, и я продолжу тебе и Рексу читать «Королевство кривых зеркал».
Весь вечер Дашка куксилась и капризничала. И совсем рано попросила Фаю уложить её спать и посидеть с ней. Минут через сорок Фая вернулась, сказав, что девочка её тревожит.
- Что-то с ней не то, и я теряюсь в догадках по этому поводу. Ты ничего не можешь сказать? Только, пожалуйста, без этих твоих шуточек про тайны. И что-то эти шуточки стали меня напрягать в последнее время. Я, конечно, благодарна тебе за то, что ты выручаешь меня с Дашей. И проводишь много времени с ней. Но тебе не стоит становиться между матерью и дочерью. Таким дешёвым способом авторитет у ребёнка не заработаешь, товарищ гвардии подполковник. Пора бы знать.
Дмитрий ничем не ответил на эту её неожиданную эскападу. Хватит с него сегодня неожиданностей. Да и надо было приступать к тому, что он задумал. Поэтому миролюбиво с ней согласился, извинился за невольные обиды со своей стороны и пообещал в оставшееся до отъезда время помнить о сказанных сейчас ею словах. Потом поставил самовар, заварил чай, достал и нарезал остатки вчерашней его неизменной шарлотки. И сказал, что приглашаю её не только к чаю, но и к разговору, попросив при этом быть предельно искренней, чем не только удивил, но вызвал плохо скрываемую настороженность. Предложив не перебивать, он в точности, в Дашиных выражениях и словах, пересказал всё, что ему сообщил её ребёнок. Фаина слушала его, поставив локти на стол и спрятав лицо в ладонях. И за время повествования она ни разу не подняла головы и не посмотрела на него. При этом ему казалось, что она всё сильнее и сильнее вдавливала голову в ладони, так что локти ей побелели. И когда он закончил, она так и осталось сидеть в этой напряжённой позе. Дмитрий налил в стакан чай, встал, взяв подстаканник за ручку, и подошёл к открытой двери, откуда открывался вид на вечерний сад, освещаемый фонарём у бассейна. Луны не было, лишь несколько звёзд просматривались сквозь купы деревьев. Всё было тихо, лишь Рекс своими движениями выдавал своё присутствие, да дуновение ветра доносило сладковатый запах ночного табака, растущего на близлежащей к дому клумбе. Прошлого несколько минут их молчания, пока она не заговорила. Её голос был чуть надсадным, и чувствовалось, что слова давались ей с трудом:
- То, что ты рассказал мне сейчас, представляется мне совершенно невероятным. Хотя я Дашу видела два-три раза в месяц, но и этого было достаточно, чтобы заметить, что с ней что-то не так. И я не вижу своей вины в том, что я не знаю. Пойми, я не оправдываюсь. Но всё не так просто. Да, она не моя дочь. Она дочь моей подруги, которая умерла от лейкемии, когда Дашутке было чуть менее трёх лет. У её матери не было родственников, она сама была воспитанницей детского дома. И перед смертью просила позаботиться о дочурке. Я обещала, и как могла заботилась. Но взять к себе не имела возможности. У меня муж, спасатель, пострадавший на Чернобыльской станции. Инвалид. Нуждается в уходе. Поэтому он получил для нас трёхкомнатную квартиру. Но комнаты маленькие, и взять третьего ребенка в семью я не могу. А в последнее время Сергей стал очень раздражительным, у него постоянно болит голова. И я перестала брать Дашу на субботу и воскресенье, да и на праздники тоже. Иногда, в свободное от своих и её уроков время, я заезжаю за ней , и мы ходим в кафе, в парк, в кино или магазины, если ей что надо. Она у меня ни в чём не нуждается: ни в одежде, ни в школьных принадлежностях, всё, что ей надо, у неё есть. Её пенсию я не трачу, коплю для времени, когда она станет постарше. Квартира, две комнаты, что осталась после её мамы, я приватизировала и сдаю внаём. Деньги, полученные за это, также кладу на Дашин счёт и ни копейки оттуда не беру. Вот и сюда приехала с ней за свой счёт, так как детдомовский врач сказал, что Даша стала нервная, плохо спит, и она жалуется на головные боли, и поэтому ей надо поехать на воды и полечиться радоновыми ваннами, и не мешало бы также пройти курс ингаляций. Вот почему я здесь. После твоего рассказа мне стала ясно, почему доктору она показалась нервной. Но как могло произойти то, о чём она рассказала. И вы отрезали мне путь общения с ней на эту тему, пообещав мне не рассказывать. Но почему она мне ничего не рассказала? Я бы перевела её в другое место. И что мне теперь со всем этим делать.
Во время рассказа о денежных обстоятельствах, видимо, придя в себя, тоже встала и подошла к двери, у которой он стоял, и прислонилась к противоположному косяку. В такой позе она и закончила своё то ли пространное объяснение, то ли оправдание. Однако он тогда не вдавалась в такие тонкости. Он просто взорвался, услышав, что она могла решить проблему переводом Даши в другое детское учреждение:
- Ты могла бы перевести её в другое место, оставив на все эти издевательства других девочек? И жила бы спокойно, зная, что твоя избавлена от этих уродов, тебе так наплевать на судьбы других детей?
- Но что я могла бы сделать? Ведь ты сам говоришь, что Дашка просила никому не говорить. А без её свидетельства вряд ли что получилось.
- Ладно. Нет никакой пользы судить если бы, да кабы…Но сейчас я не оставлю это. Я уничтожу это логово зла: малолетние мерзавцы будут наказаны по закону, а воспитатели и их руководители вплоть до директора будут уволены за ненадлежайшее исполнение своих служебных обязанностей. Слово офицера.
- И как ты это сделаешь? Поедешь туда, и что скажешь, и что предъявишь? Дашуту в суд потянешь? Ты в своём уме.
- Никуда не поеду. И девочку никуда не потяну. Сейчас мы с тобой напишем письма в соответствующие инстанции, с просьбой сохранить инкогнито Дарьи, но со всеми подробностями, которые она мне сообщила. Я завтра надеваю свой «главный аргумент» и иду к горвоенкому. Я знаю, он мужик стоящий. Из наших, из летунов, правда, вертолётчик в прошлом.
На следующий день, утром, Дмимтрий с папкой в руках, в которой лежало пять писем в разные инстанции города, откуда приехали его постояльцы, входил в здание горвоенкомата своего города. Молоденький дежурный офицер, увидев подполковника при всех регалиях и внушительности парадного мундира, совершенно ошалел. Подскочив и выкрикнув неизвестно кому команду «Смирно», он выскочил из-за стойки, вытянулся и стал отдавать ему честь, вытаращив на него глаза. Он поспешил сказать несколько не по уставу:
- Вольно, сынок. Я по личному делу. И никакой не начальник. Расслабься и уведомь военкома, что я хотел бы, чтобы он меня принял. Вот мои документы, если нужно.
Но «сынок», не глянув на его документы, мигом исчез в глубине коридора. Вернувшись, он провёл Дмитрия в приёмную, где другой офицер попросил некоторое время обождать: полковник, Николая Егорович, проводит утренний разбор со своими сотрудниками. Его сидение на диване в приёмной было непродолжительным. Открылась дверь, и с десяток военных деловито покинули кабинет своего начальника. И тут же он сам встал в проёме, взглядом нашёл его на диване и кивком головы пригласил следовать за ним. Войдя в кабинет и, сделав несколько шагов к своему столу, резко повернулся ко нему. И резко спросил:
- За кого будете просить? Кто на сей раз хочет увильнуть от призыва? Меня этим парадом не проймёшь. Были чины и покруче и с формой похлеще. И извольте представиться, если вы служивый офицер. А нет, так здравствуйте. Присаживайтесь. И давайте покороче, что вас там?
Дмитрий поздоровался, сел за офисный стол и протянул рекомендательное письмо от своего бывшего командира. Полковник сразу посмотрел на подпись и печать в конце письма. И на лице военкома появилось плохо скрываемое удивление: посетитель пришёл не с просьбой, а с письмом министерства обороны за подписью генерал-лейтенанта. Потом стал медленно читать письмо, при этом смешно шевелил губами и густыми бровями. Сам он стал похож почему-то на пасечника, не хватало только соломенной шляпы и крестьянской цветастой рубахи, но никак на кадрового служаку. Прочитав и ещё раз и посмотрев на подпись, он сложил письмо, затем положил в его конверт и протянул со словами:
- Хороший у вас командир, нашёл для вас хорошие и добрые слова. Честь ему и уважение. Он просит изыскать возможность принято вас одним из начальников отдела в моём ведомстве и при этом налегает на ваши несомненные командирские, деловые и человеческие качества. У меня через полгода идёт в отставку по возрасту один замов, Если вы согласны ждать, то перенесём наш разговор на более поздний сок. Вас об этом известят, только оставьте у дежурного офицера свои адресные данные. Правда, есть ещё один немаловажный вопрос: вы сами-то хотите такой новый для вас вид службы?
- Николай Егорович, позвольте к вам так обратиться поштатски. И сразу извиниться. Ситуация с письмом это был, так сказать, отвлекающий манёвр, вроде «управляемой бочки» с большим радиусом вращения при максимальной перегрузке.
- Смотри, летун, как бы я тебя своей вертолётной ракетой не зацепил бы где-нибудь на твоей траектории. С моей «Иглой-В» лучше тебе не связываться. Однако оставим эти развлекушки. Давай докладывай, с чем пришёл. У меня времени в обрез.
- С одной маленькой девочкой произошла беда. И я хотел бы вашего содействия в её судьбе.
- Это плохо, что маленькие дети страдают. Но не кажется ли тебе, подполковник, что пришёл не по адресу. Я не возглавляю комитет по защите прав детей. И не представляю, чем могу помочь ребёнку, командуя тремя десятками офицеров.
- Позвольте мне изложить некоторые подробности и в заключении предложить вам несколько писем, ходу которых вы действительно могли бы посодействовать.
- Ну, хорошо. – Он нажал кнопку пульта на столе и сказал, обращаясь к дежурному в приёмной: «Николай, меня не беспокоить полчаса. Никому. Я занят. Всё».
Он слушал не перебивая, но только всё больше хмурился и багровел лицом. К концу чтения казалось, что он готов взорваться. Но самообладание старого солдата возобладало. Когда Дмитрий замолк, он встал, подошёл к шкафу, открыл дверцу и достал бутылку коньяка, два стакана и яблоко. Разлил по четвертушке и нарезал на блюдце яблоко на дольки.
- Давай выпьем и чуть придём в себя. Если хочешь, наливай ещё, не стесняйся. А я почитаю письма. Чувствую, ты втягиваешь меня в серьёзное дело.
Прочитав, он подошёл к окну, что выходило во внутренний двор с гаражами. Постоял, облокотясь руками на подоконник. Потом повернулся к Дмитрию:
Этот гадюшник нужно уничтожить. Ты прав, твоя дамочка ничего там сама не добьётся. Значит так. Я лично свяжусь с военкомом того города, разъясню суть проблемы и попрошу лично связаться с прокурорскими и судебными надзорными органами, в адрес которых по нашим каналам мы отправим твои письма. И попрошу о результатах расследования и принятых мера сообщать лично мне в письменном виде. И предупрежу его, если кто-то попытается замять это дело, то я выйду на генпрокуратуру России через главного военного прокурора в Москве: у него аппарате служит мой сокурсник по академии. Думаю, через пару недель твои постояльцы смогут спокойно вернуться домой. А как насчёт службы у меня? Ты так и не ответил?
- Я склоняюсь к принятию вашего предложения. Но с ваших слов я понял, что у меня есть ещё время подумать. Не так ли? И спасибо, что не отказались содействовать мне в этом деле со столь чудовищными обстоятельствами.
- Да, ладно тебе. Какие могут благодарности. Я всё же дед двух очаровашек. И кстати, в воскресенье будь дома часа в три. За тобой и твоей компанией заедет мой водитель. Я приглашаю вас всех к себе на дачу. Хочу с Дашенькой познакомиться, ведь она мне теперь как бы ни чужая. А пока извини. Меня ждут.
В конце второй недели после его визита в военкомат оттуда к нему домой приехал посыльный и привёз пакет с краткой сопроводительной запиской от Николая Егоровича. В ней он сообщал, что отправил емукопии документов по интересующему делу, которые получил из известного ему города. Чтение этих документов Дмитрия скорее успокоило, чем обрадовало. Всё сложилось так, как они с военкомом предполагали. Факты, на которые они ссылались, комплексной комиссией были подтверждены. Поганцы- подростки отправлены в детские исправительные учреждения закрытого типа. Воспитатели и двое руководителей интерната за ненадлежащие исполнение служебных обязанностей уволены и против них возбуждены уголовные дела. К воспитанницам интерната направлены психологи. Инициирована проверка всех детских воспитательных учреждений области на предмет охраны жизни и здоровья подопечных. Так что его жильцы могли безбоязненно возвращаться домой. О чём он им и рассказал, когда они вечером вернулись со своих процедур. И тут Фаина его озадачила, спросив:
- У нас осталось пять дней до отъезда. Но я ещё не смогла выполнить один пункт из своей программы нахождения в этих краях. У меня в Невинномысске живёт двоюродная сестра. Я её никогда не видела. И хотела бы её навестить. Но Дашку туда за собой не хочу тянуть, так как не знаю, какие там условия. Вот почему я с большой надеждой тебя, Дмитрий, спрашиваю, не смог ли ты с этим созданием побыть, пока я обернусь на два-три дня? Ведь я вижу, как вам бывает вдвоём интересно.
- Ну не вдвоём, а втроём. Рекса обижать не надо. Давай попробую. Если что пойдёт не так, позвоню тебе, и ты вернёшься. Тут ехать всего час – полтора.
На том и порешили. Дмитрий сам себе удивлялся, как всё ладно у него получается: кормить, гулять и забавлять, купать и спать укладывать. Правда, многое проходило под её руководством, особенно купание, тут у неё был целый церемониал. Но он с ним справился. Ещё никогда за время е проживания здесь после отставки его жизнь не была наполнена столь важным смыслом. Оказывается, если в центре егог вселенной находится такая девчушка, как Дашка, то его жизнь становится полнокровной и счастливой. И это открытие для него было весьма неожиданным откровением. Такого он раньше за собой не наблюдал. Мир детства знакомых ему чад проходил мимо него никак не волнуя. А тут Дмитрий вдруг стал жить в полном умиротворении, определяющим фактором которого была эта ясноглазая кроха. Но на второй день этой идиллии пришёл конец. Это лето на своём августовском исходе решило в последний раз устроить ему ещё одно потрясение. С утра почтальон принёс извещение, что на почте на его имя что-то поступило до востребования. К этому времени они уже позавтракали. Поэтому, посадив Дашутку рядом собой на переднем сидении и прочно пристегнув ремнями, он отправился на почту. Ему почему-то показалась, что это должен быть пакет из его части, в котором ему что-то предлагают по службе. Вскрыв конверт, он обнаружил там письмо от Фаины, что ему показалось странным: ещё два дня не прошло со времени её отъезда, а ей вдруг понадобилось написать письмо. Что такое важное она не успела ему поведать за столь долгое проживание в его доме? И понимая, что только серьезные обстоятельства подвинули её написать Дмитрию столь неожиданное письмо, он решил не читать его на ходу, а прочесть вечером, когда уложит свою воспитанницу спать. И это время наступило, хотя ребёнок многими способами старался отодвинуть свою встречу с Морфеем. Наконец усталость и его мягкая настойчивость сделали свою дело: сладкий сон её стал хранить. В саду стояла прохлада и тишина. Где-то в сумраке слышались пробежки Рекса по дорожкам меж деревьев и клумб, да у соседей в саду лениво переругивались коты. Налил большую кружку чая, отрезал приличный кусок своей очередной шарлотки и приступил к чтению, умиротворённый и прекраснодушный. И вся эта благость мигом исчезла, когда он прочитал начальную часть письма. Дмитрий раньше не понимал строчку из поэмы Маяковского:
Потолок на нас пошёл снижаться вороном.
Тогда он не находил ответы на вопросы: «Что это за действие: пойти снижаться? И как надо снижаться, чтобы быть похожим на ворона?» Но теперь он узнал ответы. Новость, преподнесённая ему в этом роковом письме, обрушила на его голову потолок, который всей тяжестью перешёл в пике не только как грузный ворон, но и как тяжёлый бомбардировщик ТУ-160, сбросивший на неё весь свой многотонный бомбовый запас. Некоторое время он просто не соображал, но потом вернул себе присутствие духа и дочитал её послание. Нет необходимости приводить здесь весь текст письма, но некоторые выдержки из него с целью оправдания предшествующих строк нужны.
Уважаемый, Дмитрий Андреевич
Обращаюсь столь официально потому, что тема этого моего письма к Вам очень серьёзная и неожиданная для Вас. Более того, она потребует от Вас принятия весьма ответственного решения. Дело в том, что Даша приходится Вам родной дочерью, о существовании которой вы не знали. И мой приезд-приход в ваш дом не был случайным. Я всё это спланировала заранее. Несколько слов о том, как я дошла до такой жизни: хитрить, лукавить, присматриваться, расспрашивать, искать доказательства и подтверждения. Я готова сейчас принести Вам какие хотите извинения, но по другому я себя вести не могла. Постарайтесь понять меня и не судить очень строго.
Вы уже знаете, что Дашина мама скоропостижно скончалась, когда девочке не было и трёх лет. Надя была значительно младше меня. Но это не мешало нам быть близкими подругами. До рождения ребёнка была в постоянном поиске: меняла места работы, хотя не владела никакой профессией. Да и в личной жизни всё как-то было не устроена. Весьма приятной наружности, она привлекала внимание мужчин. Но её романы с ними были всегда непродолжительными. И каждое расставание для неё не было драматичным: она уже жила в предвкушении нового любовного приключения. Но не всегда эти приключения заканчивались благополучно: её дважды пришлось делать аборт. И когда однажды она, вернувшись с черноморского побережья, вновь обнаружила, что опять забеременела, то ей пришлось рожать. Врач-гинеколог заявил, что после третьего аборта она никогда не сможет иметь ребёнка. Такой участи для себя Надежда не хотела, и через некоторое время родила прелестную девочку, которую назвала Дашенькой. На мои вопросы, кто отец, отвечала, что она мало знает о нём. А всё что ей известно, так это несколько фактов: он не женат, служит где-то военным лётчиком и что он добрый: занял ей приличную сумму денег: одна из отдыхающих в санатории, где она работала раздатчицей в столовой, продавала очень милый импортный костюм. Но лётчик внезапно уехал, и она не смогла вернуть ему долг. Именно это её больше всего беспокоило, а не расставание с ним. Когда я ей сказала, что меня это как-то удивляет, она сказала, что не она, не её любовник особых чувств не испытывали. Им было приятно быть вдвоём, и их тела нашли дорогу друг другу. После этой связи у неё никого не было, так что она уверена, что именно этот летун отец её ребёнка. Но искать и сообщать ему об этом не будет. «С чего это он должен ей верить, что он сделал ей ребёнка», - намеренно резко ответила она мой вопрос, как бы стараясь не допустить продолжения разговора на эту тему. И я к этой теме больше не возвращалась. Но девочка подрастала, и я всё больше стала понимать, что ей нужна семья, а не детдомовская круговерть. В свою семью я взять не могла по причинам Вам, Дмитрий Андреевич, уже известным. И тогда я решила найти Вас. Как это мне удалось это сделать, не так уж важно. И когда я узнала, что Вы живёте один в своём доме и в таком благодатном месте, мысль о том, как Дашуте было бы хорошо у Вас, преследовала меня не один месяц. И решилась. План был такой: напроситься на постой, приглядеться к Вам как человеку и окончательно убедиться в том, что Вы отец Даши. И я его выполнила. И все ответы получила: условия отличные, человек Вы надёжный и весьма порядочный, и Вы её отец. Первым двум моим выводам можете мне поверить на слово, а третий вывод подтверждается документом. Я собрала Ваш необходимый биологический материал для генетической экспертизы. Её сделали в вашем городе достаточно быстро. Показатель вашего родства составляет 99, 64 процента.
Это заключение, заверенное всеми необходимыми печатями, я приложила к своему письму.
Вот почему я так внезапно уехала. Я решила дать Вам возможность один на один с собой решить эту дилемму: быть или не быть с Дашей, взяв всю ответственность за её судьбу. Что до меня, то я считаю, что она заслужила счастья быть Вашей дочерью. Ведь посмотрите, как она к Вам тянется. Но не хочу больше давить на Вас. Примите решение и позвоните мне, я должна знать, что мне дальше делать.
Фаина.
P.S. И ещё раз извините за всё, что вольно и невольно Я причинила Вам. И рассчитываю на Ваше понимание и благородство.
Зима в год долго была не в своей тарелке. Затяжные хладные дожди, мерзопакостная слякоть и жёсткий в своих продолжительных налетах ветер терзали всё живое. В предновогодние дни, да и в сам Новый год ничего не изменилось, хотя все ждали снега и мороза. Но тщетно. Лишь под крещенье небеса сжалились: с субботнего вечера и до начала следующей недели шёл и шёл снег. И когда утром в понедельник народ поспешил по всем своим повседневным будничным делам, их встречало белое царство:
Под голубыми небесами
Великолепными коврами,
Блестя на солнце, снег лежал.
Прохожие, что пробирались по узкой дорожке, протоптанной между сугробами, могли с улыбкой наблюдать в то утро зимнюю сценку. От ворот дома, что на Мясницкой улице, отъезжали санки, в которой сидела маленькая девочка в изящной белой шубке с капюшоном, подвязанном синим шарфом. В руках она держала что-то вроде вожжей, чтобы управлять большой собакой, впряжённой в упряжку. Немецкая овчарка бодро тянула за собой санки с юной сиделицей, лишь изредка оглядываясь, видимо, на своего хозяина, статного военного, одетого в офицерскую шинель общевоенного образца.