Народный любимец

Гурам Сванидзе
Мой приятель Леван Г. стал членом парламента за три месяца до истечения созыва. Будучи  95-м в списке от правящей партии, он сменил депутата, c которого сняли полномочия в связи с переходом на другую работу (назначили министром). Леван бурчал, что не может претендовать на льготную пенсию. Для этого надо было побыть избранником народа шесть месяцев.

Служба у него была вроде престижная. Но случались ситуации, когда он помалкивал о ней. Однажды в городском транспорте во время политических прений один из пассажиров заявил: «Депутаты – вот кто главные вредители!» Того с энтузиазмом поддержали остальные, даже шофёр бросил что-то уничижительное в адрес слуг народа. Леван ещё не успел засветиться на экранах ТВ. Его не узнали. К тому же, пассажиры не могли предположить, что вместе с ними в салоне общественного транспорта находится депутат. Леван так и не удостоился персонального авто. Не успел.
Он как-то пожаловался мне:
- Я хорошо знал, что быть избранником народа ещё не значит быть его любимцем. Я не предполагал, что дело обстоит так плохо.
- Страшно далеки вы от народа, - перефразировав Ленина, ответил я.
- По простоте души у людей такое отношение, - сказал он задумчиво.

Я помогал ему с подготовкой речей. Подсказывал словечки. Потом ждал у экрана ТВ, когда он их произнесёт. Но триумфа не получалось. Моего приятеля попросту не замечали. Вообще нас сдружил интерес к экологии. Я познакомил его с бывшим тбилисцем, а тогда аспирантом МГУ Сашей Чепарухиным. Тот писал диссертацию, в которой проводил мысль о том, что любовь к природе должна быть элементом экологического сознания. Мой приятель с готовностью подхватил эту идею. Сам её автор свою диссертацию успешно забросил и стал музыкальным импресарио. У Левана не хватило теоретической подготовки самостоятельно развивать эту тему. Я с уверенностью могу сказать, что природу он любил по-настоящему, наверное, побольше Чепарухина.

Сегодня Леван зашёл ко мне в кабинет в разбитых чувствах. На проходе его обругала Додо Цхведадзе. Правдоискатель-шизофреник! Некоторое время мой приятель сидел молча, а потом сказал:
- А ведь есть что вспомнить!
Я с любопытством посмотрел на него.
 - В прошлом году я с семьёй отдыхал в Манглиси. В самый лютый июльский зной мы ходили в небольшую рощицу. С самого того момента, как вступали в неё, дети замолкали, прислушивались. Не слышно было собственных шагов, по земле стлался мягкий ковёр опавших игл. Тишину прорезало пение птиц. Дети присматривались. В чистом воздухе всё было так ясно и выпукло. Какое открытие – кора сосен розоватого цвета! Принюхивались – в самый зной сосны испускали аромат, удабривая свежий прохладный воздух. На детских щеках тут же проступал румянец.
- Красиво живописуешь! – вставил я.
- Мы устраивались на окраине рощи. Натягивали гамак, расстилали одеяло. Раскладывали на нём детские игрушки, фрукты. Дети играли, возились с гамаком. Жена и я, осоловелые от покоя, одурманенные чистым воздухом, подрёмывали. Иногда, лёжа на боку, я оборачивался спиной к сосновому бору. Чуть дальше рощи был обрыв. С его высоты виднелось пшеничное поле, золотое, завороженное зноем. Ни один колосок не колыхался. И над всем этим миром  девственно голубело небо. Я терял ощущение собственных границ. Когда меня окликали, казалось, что моё «я» возвращается откуда-то издалека, со стороны поля. При этом я вздрагивал, как от неожиданности.
- Это называется созерцать, - вставил я реплику. Мой приятель возобновил рассказ:
- Леван, посмотри на это безобразие! – сказала жена, - люди сорят повсюду.
- Непорядок, - согласился я, поворачиваясь к ней. То там то сям валялись целлофановые пакеты, остатки пищи, бумага... Не много, но моя душа взбунтовалась. «Такую Аркадию поганят!»
На следующий день перед тем, как пойти гулять в рощу, я приготовил большой целлофановый мешок, приладил к палке крючок, спросил у хозяйки, у которой мы снимали комнату, грабли. На её вопрос зачем, ответил: «Природу чистить!»
- Кстати, сколько с вас брали за постой в том сезоне? – спросил я и посетовал после его ответа. Мол, цены высокие. Собеседник продолжил:
- Не доходя до рощи я поддел крючком обёрточную бумагу от мороженого, валявшуюся на тропе, и направил её в целлофан. Домашние подивились моей сноровке. Они обустраивали местечко, а я начал работать граблями, увеличивая диаметр расчищаемой площадки. Увлёкся...
Первой моё радение отметила одна дама в тёмных очках. Расположившись в тени куста фундука, она играла с внучкой в куклы и вроде как заголосила от неподдельного восторга:
- Молодой человек! Вы подаёте прекрасный пример!
Потом с горящими просветленными глазами обернулась к моей супруге и долго говорила комплименты в мой адрес.
Мимо проходил невысокого роста крепкого телосложения мужчина с двумя мальчиками-подростками. Он остановился и начал меня хвалить. Говорил будто тост произносил. Потом взял у меня грабли и начал «чистить природу». Мальчики всё это время стояли в сторонке и нетерпеливо переминались с ноги на ногу. Хорошее воспитание удерживало их от усмешек. Потом мужчина передал мне грабли, ещё раз поблагодарил меня и удалился с мальчиками.
- Вот это пиар! - воскликнул я. Леван осклабился и продолжил:
- Пока работал, я обратил внимание на шумное армянское семейство, расположившееся чуть поодаль на пикник. Скорее, это были родственники. Как обычно, матушки покрикивали на шаловливых детей. Мужчины, те что повзрослее, сидя на траве, вели разговоры, а те что помоложе, стояли и с нетерпением искоса поглядывали на разложенное застолье. Две бабушки готовили пиршество, с серьёзными лицами, как священнодействовали. Вот они подали команду... Вдруг всё семейство смолкло. Взрослые и малые ели, аж за ушами трещало. Аппетит в роще ещё тот! Только бабушки ничего не ели и довольные смотрели на своих. Тут я перехватил взгляд одного молодого человека. Он вовсю жевал какой-то бутерброд. Всё его существо было поглощено этим действием. Только глаза выказывали одобрение моему делу. Трудно ему было смотреть, но парню хотелось отметить глазами мой поступок. Позже, когда мы уходили, семейство снова зашумело. Мужчины уже вкусили вина. Все они вдруг замолкли и с умилением посмотрели в нашу сторону.
Весь тот день я тоже был чуточку пьян, хотя к вину не прикасался. Народное признание так действует.

- Жаль, Додо Цхведадзе про это не знает, - хихикнул я.

Тут в здании парламента раздался звонок. Как в кинотеатре. Леван встал, поправил галстук и направился на сессию.