Глава восемнадцатая
Сон в осенний вечер
Без свиданий с Олей дни освободились, или опустели, что по сути одно и то же. Стас маялся, не знал, куда их деть, и тратил время и самого себя по большому счету на один лишь алкоголь. Не напивался до поросячьего визга, но какое-то количество пива ежедневно попадало в его организм и сообщало приятность чувствам, от мыслей же, занятых Олей, если не избавляло, то укрывало неким плотным занавесом.
Пил Стас дома и в одиночестве: репутация учителя, сеющего разумное, доброе, вечное, вынуждала стыдливо таиться, прятать от человечества свои слабости, ибо кто доверит ребенка пьющему. Только продавщица в магазине поблизости от его дома, где он отоваривался, о досуге Стаса не могла не догадываться. Однако беспокоиться, что она расскажет об этом кому-либо еще, не следовало: с тех пор, как муж ушел от нее к другой женщине, она, обиженная на всю вселенную, ни с кем без лишней надобности не разговаривала. Той женщиной-разлучницей оказалась ни кто иная, как жена Павла Васильевича Котова, школьного учителя трудов. Еще продавщица была примечательна тем, что никто не мог вспомнить, как ее зовут, пока взгляд не падал на табличку с именем: "Екатерина", что была прикреплена к ее униформе в районе сердца.
По дороге от Ковалевых Стас заглянул в магазин и купил у молчаливой работницы прилавка двухлитровую баклажку пива и дома, собственно, все ее содержимое с удовольствием употребил – то ли на обед, то ли на ужин, то ли вместо обеда и ужина. Приятно отягощенный выпитым, уснул прямо в кресле, благо к урокам на завтра готовиться не было нужды: как раз сегодня отшумел последний день четверти и пустились в пляс осенние каникулы.
Стас никогда не мог понять людей, которые придают большое или хотя бы маломальское значение снам. Сам он свои сны никогда не запоминал. Ко всякого же рода сонникам и толкователям сновидений, что безоговорочно заявляют, будто дерьмо снится к деньгам, а покойники к перемене погоды, относился с насмешкой. Реальность, думал он, слишком тяжеловесна, чтобы как-то соотноситься с чем-либо извне – со сновидениями, например. Не стал бы Стас брать в расчет и то, что ему привиделось после пива в тот вечер – а на город уже спустились сумерки, когда он задремал. Но уж очень необычным оказался его сон.
Будто бы спит он сладко и крепко в кресле и в то же время чувствует в комнате чье-то присутствие. Естественно, незримое – потому что это слово всегда просится в таких случаях и потому, конечно, что вежды Стаса были сомкнуты. Однако стоило ему – тому, кто видится во сне, а не тому, кто видит сон, – открыть глаза, как незримое стало зримым. Напротив окна обозначился в сумерках чей-то окутанный легкой дымкой силуэт. А ведь Стас твердо знал, что дверь в дом заперта и никакой силуэт попасть сюда не может. В животе похолодело; превозмогая волнение и страх, Стас протянул руку к выключателю и зажег свет. Но свет не заставил таинственную фигуру исчезнуть, как рассчитывал Стас, а только придал ей уверенности существования в его восприятии. Фигура действительно была! Она, вся в белом, стояла к нему спиной, и было очевидно, что это существо женского пола. Касательно того, что это более чем существо – человек, скажем, – Стас сомневался: сон не исключал возможности привидений, ангелов и прочего.
– Кто ты? – чуть слышно, даже для самого себя, спросил он.
Вместо ответа фигура обернулась. Стас узнал в ней… Таню Ковалеву. «Ужель та самая Татьяна?» – некстати пришла в голову, несмотря на волнение, цитата из Пушкина. Та самая, которую убили, которой больше нет?!
– Таня? – прошептал он. – Так ты жива?
– Ну что вы, Станислав Викторович! – рассмеялась она. – Вы же сами видели, как меня закапывали.
Ее доброжелательный тон успокоил его, придал храбрости. Он приблизился – такое ощущение, что не вставая с кресла, – и прикоснулся к ее руке. И удивился, что ощутил Танину теплоту, свойственную живым.
– Но твоя рука… Она теплая…
– Ну, конечно! В раю же лето!
– Но сейчас же осень!
– В раю всегда лето.
– А, ну да…
Они помолчали. Потом Стас спросил:
– А как там тебе вообще?
– Замечательно! – ответила Таня. – По крайней мере, лучше, чем тут: никто не насилует, не убивает.
Стас потупил взор: стыдно все же быть человеком, собратом насилующих и убивающих.
– Да и уроки учить не надо. Лето же: вечные каникулы! – Таня, видя смущение собеседника, перевела все в шутку. Стас благодарно улыбнулся.
А она меж тем произнесла:
– Вы, вероятно, понимаете, что просто так, в гости, я бы к вам не явилась. У меня к вам дело.
– Интересно, какое.
– Мой убийца… Тяжелое сочетание слов, не находите: "мой" и "убийца"?.. В общем, я бы хотела, чтобы вы его нашли!
– Я? – переспросил Стас. – Но зачем?
Таня посмотрела на него в изумлении. Таниного лица за дымкой, не исчезавшей и при электрическом свете, не было видно, но он отчего-то знал, что сейчас взгляд ее именно изумленный.
– Как это зачем?! Зло должно быть наказано! Разве не так?
– Это, Таня, само собой; я не так выразился. Я хотел сказать не зачем, а почему: почему я? Ведь есть же милиция, органы разные…
– Есть, кто спорит! Но надежды на них у меня никакой: что они сделали за неделю? А вы – вы вроде бы человек умный, у вас получится.
– А может быть, ты скажешь, кто он?
Таня покачала головой.
– Какой вы хитрый! Во-первых, так неинтересно, а во-вторых, нам нельзя сообщать такую информацию.
– Ну, хотя бы знаю я его или нет?
– В нашем городке все друг друга знают, – промолвила Таня.
– Одни загадки! – воскликнул Стас.
Таня улыбнулась.
– Так на то я и привидение, чтобы быть загадочной.
– Значит, ты привидение, а не ангел?
– Это вопрос терминологии. – Она поглядела на часы, висевшие на стене комнаты. – Ого: мне пора! Так и быть, мой вам совет на прощание: подсказку ищите в моих тетрадях.
– Человек в оранжевом плаще! – тотчас осенило Стаса.
– Будут спрашивать, я вам этого не говорила! – весело произнесла Таня.
Дымка превратилась в густой непроглядный туман, в одну секунду заполнивший все пространство, а в следующий миг он рассеялся. Вместе с ним испарилась и гостья из загробного мира.
Стасу не оставалось ничего, кроме как проснуться. Мысль, что когда-то лишь мелькнула в его голове и улетела незаслуженно незамеченной, теперь обрела четкость: Танин убийца и Танин же человек в оранжевом плаще – это одно лицо. Именно эта мысль, усугубленная сегодняшним посещением Ковалевых, как рассудил Стас, и вызвала нынешний диковинный сон – решила привлечь к себе внимание таким вот мистическим способом. Удручало, правда, то, что она дремала так долго и понадобился внешний раздражитель в виде визита к семье убитой, чтобы разбудить ее – разбудить посредством сна, такой вот парадокс.
Конечно, предположение относительно Оранжевого плаща выглядело слегка сомнительным. Однако других версий у Стаса не было.
Отсутствовали они, как справедливо заметила в сновидении убиенная, и у правоохранительных органов. Тело Татьяны на следующее после преступления утро нашли трое молодых любителей выпить. Мужчины частенько использовали заброшенный дом в качестве блаженного уголка отдохновения от жен и остального мира, где никто их не потревожит. Тем утром зашли они туда с бутылочкой – и тут же выскочили, до чертиков напуганные увиденным – распластанным на полу мертвым телом. Подозрение поначалу пало на них. Но сразу же и отпало: выяснилось, что ночь убийства троица провела в вытрезвителе; вышли они оттуда как раз утром и направились в заброшенный дом, чтобы опохмелиться.
И начались долгие поиски преступника… Проверили всех, кто хоть как-то знал жертву при жизни, всех, кто когда-либо отбывал наказание в местах лишения свободы – даже древнего деда Гошу, сидевшего еще в сталинские времена за прогулы на работе (приписали тогда ему саботаж). Но все безрезультатно: установить подозреваемых не удалось и следствие, как судачили жители, зашло в тупик, хотя официально заявлялось, что работа ведется, необходимые мероприятия осуществляются и вот-вот приведут к успеху.
Так что Стас, взвесив бессонной ночью, последовавшей за пробуждением, все за и против, решился начать собственное, с позволения сказать, расследование. Расследование по просьбе мертвой девочки.