Dark Mountain Project
13 июня, 2017
Хрупкость нашей жизни –вставленной в доктрину ‘жить моментом’ – представляется еще более эфемерной, если учесть поразительную неспособность человеческих особей понять и реагировать на экзистенциальные угрозы. Разрушение среды токсическими выбросами, уничтожение среды обитания животных и парадигма ‘роста во что бы то ни стало’ продолжаются в то время, как правительства занимаются “бизнесом-как-всегда”.
С самого раннего возраста (практически с рождения), наше образование направлено на то, чтобы убрать ненужные вопросы в отношении порядка вещей; информация вкладывается исключительно с целью сделать нас пригодными к выполняемой работе. Идея, согласно которой люди могут жить и развиваться в совершенно другом типе общества, даже не обсуждается, за исключением прошлых культур, которые характеризуются как ‘примитивные’. И хотя мозг ребенка, как губка, впитывает все, что ему говорят; к тому времени, когда немногие, обладающие достаточным воображением, будут готовы поставить под сомнение сообщаемую им мудрость, им предложат один цвет.
Ребенком я попал в Лондонский музей естественной истории, и, как большинство детей, был очарован громадными скелетами динозавров – их зубами и челюстями, я смотрел на них широкими от удивления глазами; но в школе нам говорили, что они слабые и быстро вымерли, в то время, как люди очень успешны, изобрели инструменты, выращивали еду, а главное ‘цивилизованны’. Я верил всему этому. В действительности, время существования современных людей насчитывает всего несколько десятков тысяч лет (причем за последние 200 лет разрушение окружающей среды достигло такого размаха, что будущее существование людей стоит под вопросом), в то время, как динозавры, эти "слабые неприспособленные существа", существовали не менее 160 миллионов лет! На мой взгляд, они были очень даже успешными.
Стоящие в музее огромные проявления прошлой жизни, и наше теперешнее представление истории человечества, вызвали у меня желание заниматься творчеством. Человечество стоит перед лицом исчезновения на планете, ресурсы которой расхищены, растрачены и отравлены. Было бы легко обвинить в этом отдельных людей; но факт остается фактом – все современное общество организовано ради роста и профита – а окружающая среда, жизнь на планете и мы сами, играем вторичную роль. Большинство людей считают, что невозможно организовать общество на фундаментально других основаниях – нам говорят, что люди ‘от природы’ эгоистичны, что таков прогресс и мы просто ‘должны двигаться дальше’. Почему мы должны этому верить? Интересно, что для перехода от палеолитического общества охотников-собирателей к неолитическому, аграрному, обществу, не потребовались тысячи лет – переход завершился через несколько поколений. Переход к обществу, в которой мы наконец поймем, что значит быть человеком и как надо жить рядом с другими особями, взаимовыгодным и счастливым образом, вполне реален; людям просто надо понять, что данное общество порочно и не может далее продолжаться. Я повторяю – дело не в людях, а в модели, которую мы выбрали.
В момент, когда я пишу, по радио сообщают короткую информацию о том, что по данным ученых две трети кораллов австралийского Большого Барьерного рифа разрушены – они обесцветились и погибли из-за роста температуры. За этим быстро идут спортивные новости, после чего, вероятно, эту новость о рифе быстро забудут. Как только чудеса этого мира окажутся забытыми, может быть они перестанут для нас что-либо значить? Я никогда не видел кораллового рифа, но очень хочу, чтобы он оставался живым; хочу также, чтобы оставался луг с дикими цветами, слоны, пчелы, бабочки и многие, многие формы жизни, которым угрожает вымирание.
Представьте на минуту палеолитического охотника; он голоден, его чувства обострены до предела, он смотрит на ландшафт, нетронутый человеческой деятельностью: реки кишат рыбой, вокруг невероятное число птиц и животных, воздух чист и наполнен запахом цветов – для него это нормальное окружение. Переживает ли он по поводу прошлого или будущего? Не думаю. Наша реальность другая, но у меня вопрос; если бы мы никогда не слышали коростеля, не видели стаи чибисов, сожалели бы мы об их исчезновении? Будут ли молодые люди, прикованные к экранам компьютеров, социальным массмедиа и занятые своей личностью, переживать о коралловых рифах или исчезновении бабочек? Нужны ли они им? То, что они испытывают, для них нормально. Но я расстроен, очень расстроен тем, что наши чувства атрофируются и красота жизни отступает и; в конце концов, уйдет за горизонт, и мы не сможем ее возродить.
Мне очень повезло, я смог проводить много времени в отдаленных местах, преимущественно в Арктике. Я жил рядом с инуитами, – в некотором отношении с культурой охотников-собирателей – и благодаря им ощутил важность связи с землей и животными; более того (и это приходит только после длительного периода), я понял, что люди просто щепочки на фоне огромного нетронутого пространства истинной дикости.
Длительные странствия через дикие места позволяют человеку испытать другой уровень сознания, который в ‘нормальной’ жизни, не достигается. Несколько лет назад я осуществил 400-мильный поход через громадный гренландский ледник. Я тянул за собой нагруженные едой, палаткой и топливом, санки, но ничего для развлечения. Я шел с товарищем.
После 40 дней тяжелого перехода через бесконечные ледовые поля, горы и провалы, я увидел фьорды и горы западного побережья; к этому времени у нас уже не осталось еды и я познал чувство голода. Когда лед закончился и мы вступили на каменистую арктическую почву, там, где ледовый покров встречается с ‘землей’, я почувствовал сильное притяжение и чувство ‘единства’ с неприветливым окружением, в котором оказался – каким-то образом оно было связано с моим внутренним я; я чувствовал, что привязан к ландшафту, освобожден, вижу свое окружение глазами дикого животного. Это было замечательное чувство, которое, к сожалению, испарилось, как только мы достигли маленького городка на западном побережье.
Позже я почувствовал, что эта сильная связь с природой, окружением и ландшафтом должна быть естественной для ранних культур охотников-собирателей, и они не особенно задумывались об этом. Современное состояние человечества, особенно в западном мире, не дает такой возможности и практически не допускает близкое общение с природой и природным окружением. Тот факт, что красота, восхищение, счастье и понимание своей глубокой человечности могут быть доступны без какой-либо «платы», просто путем сближения с миром, не сочетается с рыночными силами или компаниями, пытающимися продать нам счастье через потребление.
Наше общество достигло той точки, которую ученые описывают как начало новой эры - антропоцена. Геологическая страта в настоящее время находится под воздействием пластмасс, бетона и радионуклидов. Прибавьте к этому рост производства углерода, и вы поймете, что человеческие существа успешно и безжалостно уничтожают сегодня свою питательную среду. Общество достигло такого состояния, когда большинство людей, не по своей воле, оборвали связи с природой и окружающей средой. Почему мы не видим массовые протесты по всему миру против общества, ведущего нас за руку, к опасному и безвозвратно погубленному существованию?
Меня, как скульптора, эти вопросы и страхи постоянно бомбардируют, подсознательно или даже сознательно ведут моим резцом и глиной. Мои предпочтительные материалы– камень, металл и глина– строительные материалы– огонь и молоток – также, кажется, добавляют нечто от земли. Мне повезло, и я ощутил интимный контакт с красотой этого мира, но иногда мне кажется, что я кричу людям об опасности через звуконепроницаемое стекло. Я занимаюсь скульптурой, потому что радуюсь трехмерному измерению, но и потому, что таким образом лучше всего выражаю свои внутренние чувства и опасения по поводу людей, занятых собой и не видящих невосполнимый урон, который они наносят окружению.
Мои самые последние работы направлены на то, чтобы лучше понять и исследовать наше прошлое, наше отношение с самим временем. Меня интересует, насколько ошибочно мы представляем себя как неуничтожимые особи. Три фигуры, созданные под общим названием ‘Anthropocene’, формируют более общую серию работ, предназначенную не для просмотра, а для ландшафта, или даже как ‘невидимые’. Они собираются и устанавливаются в отдаленных, часто горных массивах или прериях, и там остаются. Мне все равно, увидят их или нет; если их увидят, то лучше смотреть на них издали. Хотя фигуры в три раза больше человека, и вблизи кажутся монументальными, они быстро становятся незначительными, даже невидимыми, как только отойти на приличное расстояние.
Я пытался воплотить в фигуру чувство силы, грусти или меланхолию. Я хотел, чтобы они отражали темную индустрию, а также исключительную уязвимость человека.
В своей последней книге Великое помешательство (The Great Derangement), Амитав Гхош исследует неспособность литературы и политики понять всю чудовищность ожидающей нас катастрофы, и вопросы, с которыми будущие поколения могут к нам обратиться. Я чувствую, что художники должны работать с невыразимым, используя свои внутренние средства, которыми обладает лишь искусство. Климатические перемены, война, загрязнение, голод и искажение лица планеты – это все симптом того, как организовано общество; пока люди не поймут, что система, основанная на росте и профите, и в конечном счете саморазрушительна, у нас будет продолжаться ‘business as usual’.
—