Мир Игоря-Северянина

«Миррэлия - светлое царство,
Край ландышей и лебедей,
Где нет ни больных, ни лекарства,
Где люди не вроде людей.»
И. Северянин. Увертюра


                ПОЭТ

Лучше чем Марина Цветаева об Игоре-Северянине  (так сам поэт писал свое имя-псевдоним) не скажешь. Называла его Соловьем и величала ПОЭТ большими буквами. «Среди стольких призраков, сплошных привидений - Вы один были жизнь...» Это она написала в 1931 году после его  выступления в Париже. 
Написала, но письмо почему-то не отправила…  Жаль! До конца жизни поэта оставалось 10 лет, а он так жаждал признания своих исключительных способностей проникновенно чувствовать природу, людей, выражать свои чувства в стихах и доносить их в своих поэзо-концертах до слабо мерцающего сознания измученных прозой жизни слушателей…
Хочется сразу сказать, что это не исследование творчества Игоря-Северянина. Это - признание в любви.  Он признан как великий поэт.  Правда, почти все делают это с оговорками, а я этих оговорок принять не могу,  потому что их цель принизить гениев и рассадить  их на свой лад по ступенькам… Иногда сквозь эти оговорки просматривается  бесчувственность, зависть, жестокость и даже озлобление критиков… Если верблюд начнет  описывать лошадь, он обязательно представит ее горбатой...
Валерий Брюсов: «Игорь Северянин - поэт, в прекрасном, в лучшем смысле слова… Это – лирик, тонко воспринимающий природу и весь мир и умеющий несколькими характерными чертами заставить видеть то, что он рисует. Это - истинный поэт, глубоко переживающий жизнь и своими ритмами заставляющий читателя страдать и радоваться вместе с собой. Это – ироник, остро подмечающий вокруг себя смешное и низкое и клеймящий это в меткой сатире. Это - художник, которому открылась тайна стиха и который сознательно стремится усовершенствовать свой инструмент, «свою лиру». Дальше начинаются оговорки…
Н. Гумилев начинает с уничтожающих оговорок , но потом признает: «Но  зато его стих свободен и крылат, его образы подлинно, а иногда и радующе, неожиданны, у него есть уже свой поэтический облик. Игорь-Северянин- действительно поэт и к тому же поэт новый. Что он поэт - доказывает богатство его ритмов, обилие образов, устойчивость композиции, свои и остро-пережитые темы. Нов он тем, что первый из всех поэтов настоял на праве поэта быть искренним до вульгарности.»
Для меня ключевые слова в этих оценках «истинный поэт», «соловей», «искренний» («Я не лгал никогда никому...»),  «жизнь». Оценки собратьев и корифеев очень важны, но все они скупы и слишком сдержанны, одно слово - собратья. Собратьям по перу и современникам очень трудно быть объективными. Если Северянин - гений, а я тогда -   кто? Его значение и талант очевидно, иногда сознательно и стыдливо, иногда злобно преуменьшались и замалчивались... Но совершенно очевидно за семь предреволюционных лет он после выхода в 1913 году и семикратного переиздания книги  «Громокипящий кубок» пережил фантастический, беспрецедентный успех,  необъяснимый для собратьев по перу. 
В этом секрет его поэзии: поэт проницательно видел суть происходящего вокруг него в этот роковой для России период, но старался отстраниться от политики, от ее грязи, не затрагивал тем и веяний времени, он был как играющий словами, звуками и интонациями ребенок среди одуревших от политики и обличений деятелей культуры и интеллигенции своего времени. И он открыто презирал их разрушительную серьезность, пришедшая к нему слава   и радовала и угнетала … «Я так устал от льстивой свиты И от мучительных похвал… Мне скучен королевский титул, Которым Бог меня венчал.» - так он чувствовал себя и отвечал В. Брюсову в 1912 году на подъеме своей славы.
Его стихи, особенно в авторском исполнении, трогали какие-то сокровенные струны душ современников и непостижимым образом притягивали к нему толпы поклонниц и поклонников. И он умел играть на этих струнах..  Он чувствовал себя гением, композитором и королем и был избран им, в то время, когда ниспровергалось и уничтожалось все, вплоть до устоев старого мира…  Выступление в Политехническом музее в Москве - это было его прощание с Россией.  В это время он понял, что в наступившем казавшихся беспросветными хаосе и ужасе его музе и ему самому не выжить и спрятался от них «на даче» на берегу Балтики среди лесов, полей, озер и рек «возникшей из пепла»  Эстонской республики. После этого начался другой сокровенный период его жизни, который большинство критиков называют забвением, но который был на самом деле возрождением...
Среди пишущих о поэте я нашел одного  искренне любившего его человека. Только любовь открывает нам сердца людей, позволяет заглянуть им в душу и принять целиком… Георгий Шенгели - признанный и очень тонкий знаток русской поэзии в частном отзыве о Северянине сообщал: «Люблю его как человека, люблю его стихи, – совершенно неоцененные по достоинству... Игорь обладал самым демоническим умом, какой я только встречал. Игорь каждого видел насквозь, непостижимым чутьем, толстовской хваткой проникал в душу, и всегда чувствовал себя умнее собеседника, – но это ощущение неуклонно сопрягалось в нем с чувством презрения. Кажется, лишь меня, сумевшего понять некоторые глубоко таимые его мысли, он удостаивал искренней беседой». Здесь можно было бы добавить, что Северянин, наблюдая за деяниями и жизнью людей, не любил их и имел смелость говорить об этом. Нужно сказать, не один Г. Шенгели отмечал наличие сверхчувственных способностей у Северянина. Это и в глазах у него есть...
  После прочтения многих статей об Игоре-Северянине у меня тоже возникло такое же чувство, постепенно переросшее в уверенность: поэт недопонят и не оценен по достоинству… Важнейшие  черты его личности - это стремление к полной свободе самовыражения, стойкость и изворотливость, с которыми поэт пытался остаться самим собой и оградить свой уникальный талант и свою душу от постороннего влияния и зависимости… Всегда, а в то время особенно, это было невозможно трудным делом, граничащим с подвигом.  На мой взгляд - это главный результат его жизнедеятельности. Большинство его собратьев шли на сделку.
Только в самом конце жизни после присоединения в 1940 году прибалтийских республик к СССР власти его загнали в угол: душевные и физические силы уже тогда оставляли его, он начал каяться, по совету Шенгели написал письмо Сталину и несколько хвалебных стихотворений…

             Нет, я не беженец, и я не эмигрант,-
Тебе, родительница, русский мой талант,
И вся душа моя, вся мысль моя верна
Тебе, на жизнь меня обрекшая страна!..

Мне не в чем каяться, Россия пред тобой:
Не предавал тебя ни мыслью, ни душой,
А если в чуждый край физически ушел,
Давно уж понял я, как то нехорошо…

Об этих стихах Е. Евтушенко позднее скажет: «Непонятно, чего в них больше надежды или страха.» Но в одном Игорь-Северянин безусловно прав: Россию не предал… Но и здесь судьба позаботилась о нем и защитила его от унижения и пошлости: в 1941 году поэт тяжело заболел, в новую Россию он вернуться не смог, и в декабре уже после оккупации Эстонии немцами умер… Перед смертью в бреду вспоминал свою мать и обращался за помощью к Александру Сергеевичу Пушкину… Во время он ушел, потому что предчувствовал приближение очередной катастрофы - нашествия немецких фашистов на Россию. Я думаю, что этой народной трагедии, этого торжества насилия он сам и его сердце, находясь в оккупированной немцами Эстонии,  не выдержали бы…

Все мы жаждем понимания, сочувствия, признания и безоговорочной любви. Желал  этого, мечтал об этом и Северянин. Держа постоянно под рукой и перечитывая его стихи, я - безвестный - не смог не принять его в свою жизнь и в свой дом:
 
Венок цветов - стихов наивный том -
Дарю тому безвестному, кто любит
Меня всего, кто злобой не огрубит
Их нежности и примет их в свой дом.

Иосиф Бродский в одном из своих интервью назвал поэзию «уникальным инструментом познания»: «Поэзия не развлечение и даже не форма искусства, но, скорее, наша видовая цель. Если то, что отличает нас от остального животного царства, - речь, то поэзия - высшая форма речи, наше, так сказать, генетическое отличие от зверей. Отказываясь от нее, мы обрекаем себя на низшие формы общения, будь то политика, торговля и т. п. В общем, единственный способ застраховаться от чужой - если не от своей собственной - пошлости. К тому же поэзия - это колоссальный ускоритель сознания, и для пишущего, и для читающего. Вы обнаруживаете связи или зависимости, о существовании которых вы и не подозревали: данные в языке, речи. Это уникальный инструмент познания». Это очень глубокая и важная для понимания сущности поэзии мысль...
Попробуем в этой работе воспользоваться этим инструментом при нашем путешествии в мир Игоря-Северянина...
Тойла.  Я бывал в тех местах, также проникся их красотой, чистотой и тишиной, и тоже полюбил их... В этой эстонской рыбацкой деревне-курорте на берегу Финского залива прожил значительную и, может быть, самую важную и осознанную часть своей жизни Король поэтов, проповедник «вселенского эгоизма» - Игорь-Северянин (Игорь Васильевич Лотарёв) - один из поэтов Серебряного века и ярчайший представитель  русской Богемы - эстет и аристократ духа.  Любил он природу северо-востока России, реки и озера этого края, где в имении дяди в Сойволе недалеко от Череповца провел свое детство, поэтому и псевдоним себе такой взял –  Игорь-Северянин. С водой и рыбами у него была какая-то мистическая связь. Потом мне стало понятно, что это была за связь… Под влиянием планеты Венера - покровительницы богемы проходила его жизнь и творчество...
Пока ни в России, ни в Эстонии нет памятника этому поэту, но он обязательно будет. Хотелось бы, чтобы он там был изображен с удочкой на плече, шагающим на рыбалку. Именно таким - длинноногим, красивым  с удочкой мюнхенского производства чаще всего его видели жители  поселка. Много времени проводил в лодке на воде. Запоминающиеся там места, недаром их выбрали петербургские дачники: над морем высокий обрывистый берег-глинт, морские дали, заливы с сотнями лебедей. Бывал я там, видел все это, и сейчас снова с необъяснимой силой туда тянет…

ЭСТ-ТОЙЛА
За двести верст от Петрограда,
От станции в семи верстах,
Тебе душа поэта рада,
Селенье в еловых лесах!

Там блекнут северные зори,
Чьи тоны близки к жемчугам,
И ласково подходит море
К головокружным берегам.

Как обольстительное пойло, -
Колдуйный нектар морефей, -
Влечет к себе меня Эст-Тойла
Волнами моря и ветвей.

Привет вам, шпроты и лососи,
И ракушки, и голоса,
Звучащие мне на откосе, -
Вы, милые мои леса!

Давно я местность эту знаю.
Ее я вижу часто в снах...
О сердце! к солнцу! к морю! к маю!
К Эст-Тойле в ёловых лесах.  7 января 1918

Действительно - проверил на себе - проникает в душу и очаровывает все, что он здесь перечислил: жемчужная цветовая гамма окружающего, атмосфера весны, свежий ветер с запахом моря, обрывистый берег с чарующими морскими далями, хвойные леса, морская и речная живность… Теперь там курортное место европейского уровня. 
Игорь Северянин за время своей жизни с Фелиссой Круут в Тойла стал органичной и мистической частью этого поселка и был так сильно  связан с этим местом и окружавшей его водной стихией со всей ее живностью, что после его расставания с женой и отъезда там перестала ловиться рыба...

Интересно было проследить как складывалась жизнь этого талантливого человека с  мировоззрением вселенского эгоиста. И я сделал это в критическом эссе, но потом, снова и снова перечитывая стихи Северянина, понял, что был неправ и захотелось освободиться от стереотипов, заглянуть в душу этого удивительного поэта, совершить путешествие в мир его чувств, понять их, не пытаясь делать  оценок его творчества, жизни и личности поэта. Тем более, что сам поэт предоставляет нам такую возможность: А. Блок называл Игоря-Северянина поэтом с открытой душой и тот принимал его откровение… Попробуем заглянуть туда, стихов поэт оставил немало, воспользуемся ими как инструментом для познания его внутреннего мира и России в переломный момент ее истории. В судьбах и творчестве великих людей очень хорошо отражается история страны и народа, на почве которого их талант был взращен.
Не хочется в этом эссе погружаться во внешнюю сторону жизни и творчества И. Северянина, хотя это довольно трудно сделать. Очень полный и спокойный биографический очерк о жизни поэта написал Шаповалов М.А. «Король поэтов: Игорь Северянин. Страницы жизни и творчества (1887-1941)» – М. : Глобус, 1997. Очерк построен на фактах биографии, но в выводах автор соглашается с оценками  данными Игорю Северянину в известной и всеми цитируемой статье В. Брюсова. Внимательно и доброжелательно он прошелся по всей жизни поэта и удержался от каких-либо негативных оценок его творчества и событий жизни поэта.
Только его расставание в декабре 1935 года с ангелом-хранителем Фелиссой Круут счел трагичным для его судьбы. Более 50 стихотворений (по данным М. Петрова - 56) посвятил  Игорь Северянин любимой женщине… Сам он до конца жизни не раз рыдал по этому поводу, много лет писал ей покаянные письма и перед смертью признал это трагической ошибкой… Признать это было несложно, потому что и внешняя материальная сторона его жизни сразу пришла в упадок и иссякли родники, питавшие его творчество: перестали приходить стихи, а те, которые приходили, он не записывал.  Нельзя плевать в колодцы, из которых пьешь, даже - гениям...
Я тоже сильно страдаю в этом месте его биографии: какая-то  вопиющая несправедливость и несуразность связана с этой историей: сколько русских талантов до срока сгубили и губят по сей день неуемные страсти! А так хотелось узнать о счастливом конце его жизни, но судьба распорядилась по-своему...



                Слившийся с природой рано ...

Очень богато одарен был Игорь Васильевич Лотарев. В основе его таланта - способность тонкого, поэтического восприятия окружающего,  пронзительного видения людей, бесцельности  их деяний и проникновенного чувствования природы, как Божьего творения… Для талантливых поэтов  это мучительный дар. И если открывавшееся ему в людях отталкивало его и даже вызывало отвращение, то с природой он был способен слиться в одно целое, чувствуя себя ее частью. Но и среди людей он был способен выделить и выделял близких ему по духу избранников, встречи с которыми озаряли его жизнь. Это были встречи, которые примиряли и соединяли его с человеческим сообществом. Такие судьбоносные встречи он всегда отмечал стихами или поэзами.
Правда, были еще и его особые отношения с женщинами, которые всегда привлекали его, но это совсем другая история… Они компенсировали дефицит любви в окружающей действительности, поддерживали и питали его талант,  стимулировали   вдохновение, без которого не могут жить художники и артисты..
Дар стихосложения, как особой высшей формы речи, с тонким чувством русского языка, его фонетики, ритмов и музыкальности и редкая способность  словотворчества. Со словами он обращается как фокусник, с легкостью жонглируя ими, они с доверчиво спускаются к нему с неба и ложатся на свои места в строфы, недостающие он с такой же легкостью и изяществом вынимает из рукава. Его неологизмы поражают своей гармоничностью и естественностью: ни один из них не царапает слух. Из многих его поэтических писем видно, что он обо всем мог легко говорить стихами. Правда, когда он был вдохновлен, у него сами шевелились на голове волосы и бежал холодок по спине...
Надо думать, что развитию этого  врожденного дара очень способствовала природа Севера  России и способность глубоко чувствовать и переживать ее.  По себе знаю, что несколько лет общения с природой в юном возрасте могут украсить и преобразить жизнь человека… Прекрасный баритон и замечательная музыкальная память.  Это уникальный, живой, мыслящий, чувствующий красоту, самонастраивающийся, сочиняющий стихи и музыку музыкальный инструмент - орган, настроенный на ритмы и гармонию космоса. «Всегда в лазори, всегда в мечтах, Слагаю молитвы, Я - Композитор: в моих стихах - Чаруйные ритмы!» Интонации его голоса - то в чем проявляется душа человека - были проникновенны, чисты и глубоки. Наверное, с таким данными вполне можно было петь в хоре ангелов и может быть даже солировать на оперной сцене... 
Зачем-то Небо направляет на землю таких людей. Надо верить их словам-стихам-поэзам: ведь они являют нам многочисленные чудеса-откровения.  Ведь мы же только через чудеса принимаем посланников небес. Надо постараться услышать их и понять с какой вестью они пришли к нам… Если бы к душам таких младенцев на небе  прикрепляли  записочки, скольких можно было бы избежать ошибок, сколько талантливых людей выполнили свою миссию на Земле… Но может быть еще и найдется такой же тонко чувствующий композитор - поэт - музыкант - певец - артист, который попытается воспроизвести и донести до нас интонации, «чаруйные ритмы» и чарующий голос Игоря-Северянина, обращенный непосредственно к душе человека! Может быть и какой-то другой душевно продвинутый человек окажется способным на такое. Скорее всего это будет женщина...

PRELUDE II
Мои стихи - туманный сон.
Он оставляет впечатление…
Пусть даже мне неясен он, -
Он пробуждает вдохновение…

О люди, дети мелких смут,
Ваш Бог - действительность угрюмая.
Пусть сна поэта не поймут, -
Его почувствуют, не думая…   1909 год

Вот поэтому тонко чувствующие женщины так любят поэтов, а мужчины, погрязшие в мелких смутах, мыкаются со своим интеллектом и пытаются понять, о чем все-таки написал поэт? В одном из писем  Г. Шенгели он писал, что лирика все труднее находит дорогу к слушателю: «,,,На вечера ходят, как в кунсткамеру. Так надо думать: тиража книг нет. Аплодируют не содержанию, не совершенной стилистике, – голосу: его пламени, его негодованию, его нежности беспредельной, всему тому, чего сами не имеют, перед чем подсознательно трепещут, чего боятся...» Голос-орган  был одним из мистических талантов поэта, действовавшим напрямую на души людей. И в этом была его тайна воздействия на публику: он всегда овладевал залом и очаровывал слушателей… О  волшебстве  голоса и стихов Игоря-Северянина писал и К. Паустовский, побывав на его концерте: «...В этом была своя магия, в этом пении стихов, где мелодия извлекалась из слов, не имевших смысла. Язык существовал только как музыка. Больше от него ничего не требовалось.» При чтении стихов мы все это теряем, здесь требуется самостоятельная душевная работа.

Вот еще одна черта важная для понимания одаренности поэта и поднимающая Северянина на уровень поэтов-Пророков…

                Игорь-Северянин «Гроза в Герцеговине»

Осенью 1930 года Северянин с женой собрались поехать на юг, в Югославию. Там король Александр очень хорошо относился к русским писателям и сердечно принимал их. Ехали через Ригу и пробыли там два дня.
- Не хотите ли зайти к Финку? - осведомился у меня знакомый доктор.
- Как хорошо, что Вы мне напомнили об этом: я уже давным-давно хотел с ним соприкоснуться. Я верю в него, его не зная: интуицией.
На наш звонок дверь открыл сам ясновидящий.
- В настроении ли Вы сегодня побеседовать с моим знакомым? - спросил доктор, указывая на меня и не называя меня по моей просьбе.
- Что нужно ему от меня? — с каким-то недружелюбием в лице и в голосе воскликнул прорицатель: - Он сам не хуже меня может предсказывать людям их судьбу.
- Затем он стал отплевываться:
- Фу, какими мерзкими людьми окружены Вы! Гоните их прочь от себя скорее...Впрочем, раздевайтесь и входите, — гораздо уже любезнее сказал он.
- Прежде всего меня интересует, знаете ли Вы, кто я? — спросил я у него, прямо смотря ему в глаза.
- Во всяком случае, человек искусства. Может быть, художник, композитор, артист.
- Куда мы едем? — задал я ему второй вопрос.
- Вы едете на юг. К южному теплому морю. Апельсины, пальмы...
- Благоприятна ли будет наша поездка?
- О, да! Да! Много успеха, денег, славы! Постойте, постойте... О! Я вижу крушение поезда... Стоны, кровь... Трупы...
Он нервно, очень возбужденный, прикрыл рукою глаза. И вдруг он просветлел весь:
- Нет, Вас это не коснулось. Вы - живы. Даже не пострадали. Ясно вижу. Я вижу еще большой дом. Замок как будто. Тоже на юге. Вы вернетесь оттуда и снова туда поедете. В какой красивой местности находится этот замок! Горы, цветы, вода.
Он заметно входил в транс. Я почувствовал прилив вдохновения: волоса шевельнулись на голове, по спине пробежал знакомый холодок. У нас создавался редкостный контакт…
Все предсказанное Финком сбылось. При крушении поезда в горах Герцоговины они с Фелиссой чудом остались живы…
Во время этой поездки в Дубровицах на вилле «Флора мира» они познакомились с В.В. Шульгиным, который потом описал свои впечатления об этой встрече в своих дневниках.. Я потом вернусь к этим воспоминаниям.
Игоря-Северянина невозможно представить без воды, без лодки и удочек… Они были такими же неотъемлемыми атрибутами его жизни, как и перо, и стихи… Когда в 1940 году поэт уже был близок к смерти и тосковал по местам и рекам своего детства, он почти в один день написал  два стихотворения-признания в любви и прощания с Родиной. Хочется привести их здесь:

Россонь - река совсем особая,
Чудотворящая река:
Лишь воду я ее испробую —
Любая даль не далека.
И грезы ломкие и хрусткие
Влекут к волнующему сну:
Я снова вижу реки русские —
Нелазу, Суду и Шексну.
О реки, плывшие по юности,
Вы облюбованы, как юнь.
Я знал вас в солнечности, в лунности
Гляделся в вашу полынью.
Всю жизнь по жизни влек вас волоком
Легчайшим, как лебяжий пух,
Течений ваших слышал колокол…     8 сентября 1940

СИЯЕТ ДАЛЬ
Сияет даль, и там, в ее сиянье,
Порожиста, быстра и голуба,
Родная Суда в ласковом влиянье
На зрелые прибрежные хлеба.

Ее притоки - Андога и Кумба,
Нелаза, Кемза, Шулома и Колпь, -
Открытья восьмилетнего Колумба,
Я вижу вас из-за несметных толп.

Ведь с вами, реки, связано такое,
Незабываемое никогда,
Пропахнувшее свежестью левкоя
И говорящее сплошное «Да».

В вас столько в детстве выужено рыбы,
По вам скользила лодочка моя:
Воспламененное мое спасибо
Вам, староновгородские края!


Шексна моя, и Ягорба, и Суда,
Где просияла первая любовь,
Где стать поэтом, в силу самосуда,
Взбурленная мне предрешила кровь.

Вас повидать опять - мое желанье,
Непобеждаемое, как весна...
Сияет даль, и там, в ее сиянье,
Моих слиянных рек голубизна.       5 сентября 1940

* * *
На реке форелевой, в северной губернии,
В лодке, сизым вечером, уток не расстреливай:
Благостны осенние отблески вечерние
В северной губернии, на реке форелевой.
На реке форелевой в трепетной осиновке
Хорошо мечтается над крутыми веслами.
Вечереет, холодно. Зябко спят малиновки.
Скачет лодка скользкая камышами рослыми.
На отложье берега лен расцвел мимозами,
А форели шустрятся в речке грациозами.       Август 1911

Признания в любви к природе можно найти во многих стихах поэта. В основе этого чувства великая и редкая способность человека с развитыми чувствами поддаваться магии красоты мира:  «Люблю все шорохи, все писки Весенних лесовых полян … Люблю зеленые просторы, Дающие  мне молоко.» Я тоже к парному молоку и его нежности всегда был не равнодушен. «Нежность парного молока, шорохи сосен - удел наш. Во всем надо находить очарование, – ибо оно повсюду. Жить же не очаровываясь (хотя бы иллюзиями) поэт не может, человеку не рекомендуется» - так писал Северянин в одном из писем. Это одна из сокровенных способностей человека приспосабливаться к жизни, и находить в ней радость и импульсы для творчества. Очарованный человек - это художник…
Все в человеке проявляется и закладывается с детства и счастлив тот, кто растет на природе и кто может с ее помощью взлелеять и сохранить ростки своего таланта. Вот страничка из детства поэта:

В ту пору я жил в новгородских дебрях.
Мне было около десяти.
Я ловил рыбу, учился гребле,
Мечтал Америку посетить.
И часто, плавая в душегубке
И ловко вылавливая тарабар,
Размышлял о каком-нибудь там поступке,
Который прославила бы труба…
Я писал стихи, читал Майн Рида,
При встречах с девочками краснел,
И одна из сверстниц была мой идол,
Хотя я и не знал, что мне делать с ней…
Дружил с рабочими нашего завода,
Но любил все-таки – больше людей –
В преддверьи своего одиннадцатого года,
Всех наших четырнадцать лошадей!
В катанье на масленице, в день третий
Когда доставляла тройка меня
В город, в котором учились дети,
По главной улице ее гонял.
И разогревшись, дав Тимофею
На чай прикопленных три рубля,
Говорил: «Понимаешь? Чтобы всех быстрее!»
И кучер гиком ее распалял.
Десятки саней оставались сзади,
Саней уважаемых горожан,
И, к общей зависти и досаде,
Мальчишка взрослых опережал!
А кончилось тем, что и сам стал взрослым
И даже довольно известным стал,
И этого достичь было очень просто,
Потому что истина всегда проста       1929 год

И реки эти он любил вспоминать и перечислять: Россонь, Нелаза, Суда, Шексна, Андога, Кумба, Кемза, Шулома, Колпь, Ягорба. Вот истоки русских талантов и гениев! Сильные, красивые и здоровые люди в этих местах рождались и вырастали...
Сейчас в школьных учебниках детям растолковывают, что такое Родина. Городским детям это особенно трудно понять и усвоить, потому что они живут в отдалении от природы, редко дышат чистым воздухом, их редко обдувает свежий ветер, редко ходят полевыми дорогами и тропинками, им незнаком уют и тишина бревенчатых деревенских домов (об усадьбах говорить уже не приходится), чистота удаленных от городов рек и озер, им неведомы радость и усталость физического труда на земле. То, что дети теряют  при этом, написано на их обесточенных и утомленных гаджетами лицах. .. Только там в этих виртуальных мирках они могут найти почву для своих фантазий, окружающий мир их перестает интересовать.
У человека, выросшего на природе или тесно связанного с деревенской жизнью, Родина во всех его клеточках и закоулках души. Только там в России может родиться и взрасти истинный талант. Игорь-Северянин считал себя с природой одним целым.  И тайну его связи с природой и с водой еще предстоит разгадать...

              Загадка русской души.  Вот подождите - Россия воспрянет...

Почти всегда, когда заговаривают о Северянине, ананасы в шампанском вспоминают или «вонзайте штопор в упругость пробки...». Хорошо они на примитивное сознание ложатся…
Посмеиваются над его признаниями: «Я, гений  Игорь-Северянин...» ...Какая, неприятная для обывателя, самоуверенность и смелость.  Наверное, он говорил это с иронией, ведь так нехорошо заниматься самовосхвалением… Хотя он когда-то сказал об этих стихах: «Я это для дураков написал...» А если - поверить и попытаться услышать и расшифровать этот Голос? Или, действительно, наша злая доля - не понимать друг друга?… И мы достойны презрения Гения?
Так можно затрепать и засалить любой талант, и почему-то критикам, да и широкой публике эти ананасы и пробка со штопором  очень нравятся, ни одна статья или исследование его жизни и творчества без них не обходятся...  А у поэта и другие темы и образы есть, более глубокие и впечатляющие…  Попробуем  подняться над собственной пошлостью.
Самым главным в мироощущении русского поэта является чувство Родины. У всех присутствует эта тема. Всякий талантливый, тонкий и благодарный человек чувствует и понимает эту благодатную и мучительную связь, а поэты переживают ее особенно остро и всю свою творческую жизнь, иногда со смертельной тоской, иногда со все объемлющей радостью. Но темя эта святая  и обязательная для русского поэта, У Игоря-Северянина во второй половине жизни она стала главной:

О России петь – что стремиться в храм
По лесным горам, полевым коврам…

О России петь – что весну встречать,
Что невесту ждать, что утешить мать…

О России петь – что тоску забыть,
Что Любовь любить, что бессмертным быть!   1925 год

Но Родина-Россия это не только природа, это и  народ с его верованиями,  многовековой историей, материальной и духовной  культурой, это и несовершенное государственное устройство страны и жизни людей. Очень емкое и многоплановое  это понятие и разными своими гранями оно отражается в сознании людей в зависимости от их судьбы, эпохи, времени и происходящих в стране событий, особенно в сознании тонко чувствующих и ищущих свободы самовыражения творческих личностей...
Поиск и обретение национальной идентичности присущи всякому духовно развитому человеку.  Каждый человек переживает и идет к этому по-своему, иногда всю жизнь, пытается разобраться  в своей судьбе, судьбе своей Родины, понять, что связывает тебя с этой страной и народом. Поэты Богом данной им проницательностью и даром предвидения пытаются помочь нам в этом.  Вот, например, как двадцатилетний Игорь  выразил в 1908 году свое отношение к либеральной интеллигенции и дворянству, упорно направлявшим Россию к гибели:

О люди жалкие, бессильные,
Интеллигенции отброс,
Как ваши речи злы могильные,
Как пуст ваш ноющий вопрос!
Не виновата в том крестьянская
Многострадальная среда,
Что в вас сочится кровь дворянская,
Как перегнившая вода.
Что вы, порывами томимые,
Для жизни слепы и слабы,
Что вы, собой боготворимые,
Для всех пигмеи и рабы.
Как вы смешны с тоской и мукою
И как несносны иногда...
Поменьше грез, рожденных скукою,
Побольше дела и труда!

Как не снять шляпу перед проницательным юношей, написавшем такие строки? Это не из книг он узнал о гнилой крови дворянства: он это чувствовал в окружавших его слепых для жизни людях и презирал их… «Для жизни слепы и слабы...» - это не поэтический образ, это откровение Пророка! Из-за этой слепоты много русских людей потом попадало в пропасть…  Не будем забывать и о его даре проникновения в души и ясновидения… Такой крест у него был.  Презирал он не только отравленное крепостничеством дворянство, но вообще рядовых людей, людей улицы. Он предчувствовал, что эти дворяне и  «грядущий Хам» могут сделать с его Родиной….  Это чувство проходит у него через все его творчество и через всю его жизнь. Об этом демоническом презрении и говорил Г. Шенгели. Такая гордыня, такая смелость и такая искренность дорого стоила репутации поэта. Такой искренностью он еще не раз будет шокировать читателей. Такие признания и глубокие философские оценки мало, кто мог себе позволить, тем более в  юные годы:

РЯДОВЫЕ ЛЮДИ
Я презираю спокойно, грустно, светло и строго
Людей бездарных: отсталых, плоских, темно-упрямых.
Моя дорога - не их дорога.
Мои кумиры - не в людных храмах.

Я не желаю ни зла, ни горя всем этим людям, -
Я равнодушен; порой прощаю, порой жалею.
Моя дорога лежит безлюдьем.
Моя пустыня - дворца светлее.

За что любить их, таких мне чуждых? за что убить их?!
Они так жалки, так примитивны и так бесцветны.
Идите мимо в своих событьях, -
Я безвопросен: вы безответны.

Не знаю скверных, не знаю подлых; все люди правы;
Не понимают они друг друга, - их доля злая.
Мои услады - для них отравы.
Я презираю, благословляя…   1911 год

Очень трудно дается обретение национального самосознания русским, очень много препятствий встречают они на этом пути: чувства и интеллект здесь борются, сердечной привязанности к Родине, неприятия  стоящих у власти и  борющихся с ней  людей с их страстью самоуничтожения и ужаса от  непостижимой трагичности нашей истории... 
У Игоря-Северянина есть рубеж, когда чувство Родины сильно обострилось, стало главной темой его творчества. Этот рубеж обозначила Февральская  революция 1917 года и его переезд из революционной России «на дачу» на эстонское побережье Финского залива.. Но похоже все-таки, что это был не переезд, а бегство в девственные места от безумия слепо ищущих свободу людей… После нескольких лет крестной муки, переживания за пределами России её судьбы и возрождения он стал как личность гораздо более человечным и интересным, нашел там главные темы своего творчества... Много поэт там написал  невозможных в то время на Родине  «стихов из души, как природа, свободных и смелых», И именно об этом периоде жизни мне интересно и хочется говорить.
Идиличности восприятия России поэтам  всегда мешало государство, общественные отношения, необходимость соблюдения нравственных норм,  окружавшая их грубая действительность,, и слабое понимание причин трагических явлений, происходивших в общественной жизни Российской империи. Как грустно и больно сейчас читать о детских восторгах либеральных интеллигентов в начале 1917 года. «Свобода! Свобода! Свобода! Свобода везде и во всем! Свобода во благо народа! Да радуемся! Да живем! Мы русские республиканцы, - Отсталым народам пример!»  «Какое в жизни возрожденье! Я плачу! Я свободой пьян!» - так Северянин встретил отречение от престола Николая II  и последовавшие за этим события.  Там -  Пророк, а здесь — ребенок...

Действие инстинктивного стремления к свободе, присущее русским либералам и разрушившее в конце концов российскую государственность, очень хорошо видно на поведении некоторых маленьких детей школьного возраста, которым родители предоставляют свободу выбора занятий. Могу об этом судить, поскольку занимаюсь по школьной программе с одним из таких маленьких либералов. Интеллектуальная работа одна из самых тяжелых, и дети в отсутствии дисциплины и хотя бы мягкого принуждения делают все возможное, чтобы от этого бремени освободиться… Их инстинктивное стремление к свободе при отсутствии в сознании  представлений о необходимости и ответственности становится крайне деструктивным и разрушительным в отношении окружающей их среды и их личности.
Возможно эта аналогия и последствия русского либерализма проистекают из отмечаемого многими философами стихийного характера русской души. Сущность хаотического мироощущения русских, которую отмечал и Р. Штайнер прекрасно выразил и  Игорь-Северянин:
Я – русский сам, и что я знаю?
 Я падаю. Я в небо рвусь.
 Я сам себя не понимаю,
 А сам я – вылитая Русь!

Русский человек рвется в небо, не понимая, что он должен сделать, каким он должен стать, чтобы попасть в духовный мир и во благо использовать его дары. 
  При этом у нас  чем выше интеллектуальный уровень искателей либеральной свободы, тем агрессивнее они становятся, и   тем разрушительней последствия от их деятельности. И Северянин это тоже отмечал:
Я наблюдал - давно, давно!
За страстным тяготеньем к хамству,
Как те, кому судьбой дано
Уменье мыслить, льнут к бедламству.

Одна из загадок русской души, которую, как мне кажется, нам с помощью Рудольфа Штайнера,  Игоря-Северянина, Иосифа Бродского удалось отгадать ...
Кстати, какое глубокое замечание поэта о том, что уменье мыслить дается судьбой. В России, по-моему, судьба таким образом мало кому улыбается. Философами наша страна не отмечена, писатели и поэты  миссию мыслителей-пророков были вынуждены на себя взять, пользуясь своими инструментами познания.

                Суть феномена «народа Христа»

Суть этого феномена Р. Штайнер раскрывал в целом ряде лекций, но особенно значительная мысль высказана им в лекции от 5 октября 1917 г.: «Это было судьбой Европы, оттеснить назад спиритуальные представления, отогнать их назад и там запрудить». Внешне это выразилось в разделении церквей на восточную и западную.   Спиритуальные представления были отодвинуты в Россию и там запружены, начиная с VIII, IX столетий и так это остается до настоящего времени, что выступает во многих симптомах русской жизни. «Это имеет очень большое значение, -  продолжает  Р. Штайнер. -  Хотя бы раз это нужно себе хорошо уяснить. Люди ныне обычно не желают рассматривать вещи во взаимосвязи. Так, например, кое-кому представляется, что такое событие как русская революция, является чем-то таким, что возникло пару месяцев тому назад, - мне известно на каком основании это себе представляют, - тогда как в действительности на заднем плане всего этого главную роль играет то обстоятельство, что в ходе столетий на этот Восток мало-помалу отодвигалась и запруживалась становящаяся невидимой и непостижимой спиритуальная жизнь. Она там запруживалась, а теперь совершенно непостижимым и хаотичным образом приходит в действие так, что люди, стоящие внутри происходящего на Востоке, столь мало действительно живут во всем этом, сколь мало человек, плавающий в море, имеет в себе – если он не захлебывается – морской воды: эта вода находится вне его. Но то, что на Востоке в спиритуальных импульсах работает на поверхности, коренится еще и в духе. Люди плавают в этом, но мало предчувствуют – что же теснится на поверхность из того, что в IX в. было отодвинуто на Восток, дабы там сохраняться до будущих времен, где оно начнет развиваться. Населению, возникшему на Востоке из переселения народов и т.п. отношений, этому населению людям Востока, в души был вдвинут спиритуальный импульс, в котором Западу, Южной и Средней Европе сначала не следовало иметь нужды…
Востоку, без того, чтобы он действительно знал об этом, надлежало строго стоять на евангельском принципе: «Мое царство не от мира сего». Поэтому все относящееся к физическому плану там постоянно примыкало к спиритуальному, вышнему миру. Западу же было указано на принцип прямо противоположный: сделать Царство Христа царством этого мира, и поэтому видим мы, что судьбой Европы стало исходя из Рима Царство Христа конституировать как империю внешне, на физическом плане». 
Мысль Р. Штайнера  о различии в судьбах Западной и Восточной Европы очень хорошо иллюстрируется и проясняется историей Священного города, папства и Византии… Я попытался сделать это  в очерке «Народ Христа».

С такой же детской непосредственностью это стремление чувствовал и воспринимал и Игорь-Северянин. Правда, напрямую революционные  события он переживал недолго: то-ли страх, то-ли интуиция, то-ли обстоятельства, а возможно то и другое заставили его вовремя покинуть  уже голодавший Петроград. Многое он тогда увидел на улицах Петрограда… Я думаю, что он был напуган выражением лица (морды-хари) Джина - вооруженных солдат-крестьян-рабочих, которого все они тогда выпустили из бутылки… Об этом выражении потом хорошо напишет В.В. Шульгин - один из деятелей и страдальцев того времени...
В январе 1918 года с больной матерью и со своей гражданской женой  приезжает в Эстонию.  Обосновавшись на даче на берегу Финского залива в рыбацком поселке Тойла, в феврале он ненадолго возвращается в Москву и безоговорочно принимает там в Политехническом музее титул Короля поэтов, который с гордостью носит всю оставшуюся жизнь: на всех афишах его поэзо-концертов во всех странах, где он выступал, этот титул присутствует  Его коллеги по поэтическому цеху и критики посмеивались над этим, указывая на некие несоответствия. Но по-моему напрасно, он себя всегда им чувствовал и он действительно им был… Да и кто  сейчас, говоря о ПОЭТЕ, забудет об этом сказать….
С понятной тревогой, тоской и надеждой взирали на происходящее  в Советской России покинувшие страну писатели и поэты. Надеюсь, что хотя бы  некоторые из них и чувство вины при этом испытывали. С напряженным вниманием взирает на происходящее с берега Финского залива  Игорь-Северянин, Россия и притягивает, и пугает его.  В  1924 году  им было написано стихотворение «Моя Россия»:

И вязнут спицы расписные
В расхлябанные колеи...
 Ал. Блок

Моя безбожная Россия,
Священная моя страна!
Ее равнины снеговые,
Ее цыгане кочевые, –
Ах, им ли радость не дана?
Ее порывы огневые,
Ее мечты передовые,
Ее писатели живые,
Постигшие ее до дна!
Ее разбойники святые,
Ее полеты голубые
И наше солнце и луна!
И эти земли неземные,
И эти бунты удалые,
И вся их, вся их глубина!
И соловьи ее ночные,
И ночи пламно-ледяные,
И браги древние хмельные,
И кубки, полные вина!
И тройки бешено-степные,
И эти спицы расписные,
И эти сбруи золотые,
И крыльчатые пристяжные,
Их шей лебяжья крутизна!
И наши бабы избяные,
И сарафаны их цветные,
И голоса девиц грудные,
Такие русские, родные
И молодые, как весна,
И разливные, как волна,
И песни, песни разрывные,
Какими наша грудь полна,
И вся она, и вся она –
Моя ползучая Россия, –
Крылатая моя страна!

В 1929 году он возвращается к этой теме. Чувство еще более обостряется:
               

Бывают дни: я ненавижу
Свою отчизну – мать свою.
Бывают дни: ее нет ближе,
Всем существом ее пою.
Все, все в ней противоречиво,
Двулико, двоедушно в ней,
И, дева, верящая в диво
Надземное, – всего земней...
Как снег – миндаль.
Миндальны зимы.
 Гармошка – и колокола.
 Дни дымчаты. Прозрачны дымы.
 И вороны – и сокола.
 Слом Иверской часовни. Китеж.
 И ругань – мать, и ласка – мать...
 А вы-то тщитесь, вы хотите
 Ширококрайную объять!
Я – русский сам, и что я знаю?
 Я падаю. Я в небо рвусь.
 Я сам себя не понимаю,
 А сам я – вылитая Русь!

Здесь еще одно высказывание, стоящее целого философского трактата: «Надземное, - всего земней...»  Это указание России и русским их Пути.  Интересно, что чувству Родины у русских сопутствует осознание уникальности русской земли, ее отчужденности, холодности и враждебности  западного мира. У этого ощущения очень глубокие и не тривиальные корни, но многим русским эта граница «там» и «здесь» дается в ощущениях.  Вот и Игорь-Северянин об этом писал, находясь в Париже («Здесь» - это Париж, «Там» - Россия):

Здесь вихри и рокоты слова и славы,
 Но душами правит летучая мышь.
Там в пряном цветеньи болотные травы,
Безбрежное поле, бездонная тишь.

 ...Здесь вежливо холодны к Бесу и Богу,
 И путь по земным направляют звездам.
 Молю тебя, Вышний, построй мне дорогу,
 Чтоб быть мне хоть мертвым в желаемом Там.

В этих стихах Игоря-Северянина выражено распространенное в те времена  отношение славянофилов к Западу и западной культуре,  подчеркивавших мессианский характер судьбы русского народа. И как завещание звучит последняя строка: может быть когда-то прах поэта перенесут из Таллина на любимую реку его детства - на Суду.

  Суть духовного феномена. трагическим образом повлиявшего на Россию в конце XIX - начале XX веков. раскрыл основатель антропософии австрийский философ Р. Штайнер в своих лекциях, прочитанных в 1917-1918  годах. В этих лекциях он называет русских народом Христа, который вместе с германским народом призваны сыграть ведущую роль в Славяно-германской исторической эпохе. Эта эпоха начнется в 3573 году и продлится до 5733 года. Вот такие масштабы и периоды просматривают духовидцы-пророки и учителя человечества!  Не буду здесь вдаваться в подробности, скажу только, что наш народ является заложником этой великой идеи и все наши страдания связаны с нашей неготовностью и нетерпеливым ожиданием начала этого периода…
Ждать осталось недолго: чуть более пятнадцати веков! Но при краткости человеческой жизни можно понять нетерпение наших соотечественников, неоднократно пытавшихся всеми возможными способами и невзирая на великие жертвы приблизить наступление этого события…Напомню, что сейчас мы живем в Европейской или англо-саксонской исторической эпохе, начавшейся в 1413 году, где правят бал англичане с  европейцами  и американцы (Европейской эпохе предшествовала - греко-латинская, начавшаяся 747 году до н.э.)… Но нам и нашим потомкам все-таки нужно набраться терпения, иначе мы пропадем, не дождавшись своего времени...

Вера в будущее России… В 1921 году  он, присоединяясь  к скифскому настроению А. Блока, пишет узнав о его смерти:
...
Пусть смотрит с презреньем в лорнет
На русскую душу: глубок
Страданья очищенный взлет,
Какого у Запада нет.
Вселенную знайте спасет
Наш варварский русский Восток!

Где бы мы были без этой веры? И Северянин верил в ее будущее и жил этой верой:
Вот подождите - Россия воспрянет,
Снова воспрянет и на ноги встанет.
Впредь ее Запад уже не обманет
Цивилизацией дутой своей.

Встанет Россия, да, встанет Россия,
Очи раскроет свои голубые,
Речи начнет говорить огневые, -
Мир преклонится тогда перед ней!

Встанет Россия - все споры рассудит:
Встанет Россия - народности сгрудит:
И уж у  Запада больше не будет
Брать от негодной культуры росток.

А вдохновенно и религиозно,
Пламенно веря и мысля серьезно,
В недрах своих непреложностью грозной
Станет выращивать новый цветок.

Время настанет - Россия воспрянет,
Правда воспрянет, неправда отстанет,
Мир ей восторженно славу возгрянет, -
Родина Солнца -  Восток!     1923 год.

Действительно, гениальные поэты - Пророки и провидцы! Только у Запада нам все-таки нужно брать все, что подходит для нас, приспосабливая это к нашей действительности со всеми ее особенностями.
Слава Богу, что поэт, предвещая светлое будущее нашей стране,  понимает, что во всех наших трагедиях виноват ни кто-либо, ни Николай II, ни Ленин, ни Сталин,а мы сами - весь русский народ, и что для спасения нам всем в этом нужно покаяться:
НАРОДНЫЙ СУД
Я чувствую, близится судное время:
Бездушье мы духом своим победим,
И в сердце России пред странами всеми
Народом народ будет грозно судим.
И спросят избранники, русские люди,
У всех обвиняемых русских людей,
За что умертвили они в самосуде
Цвет яркой культуры отчизны своей
Зачем православные Бога забыли,
Зачем шли на брата, рубя и разя...
И скажут они: «Мы обмануты были,
Мы верили в то, во что верить нельзя...»
И судьи: умолкнут с печалью любовной,
Проверив себя в неизбежный черед.
И спросят: «Но кто же зачинщик виновный?
И будет ответ: Виноват весь народ.
Он думал о счастье отчизны родимой,
Он шел на жестокость во имя Любви...»
И судьи воскликнут: «Народ подсудимый!
Ты нам не подсуден: мы – братья твои!
Мы – часть твоя, плоть твоя, кровь твоя, грешный,
Наивный, стремящийся вечно вперед,
Взыскующий Бога в Европе кромешной,
Счастливый в несчастьи, великий народ».           1925 год

Хочется привести еще одно место из его стихов «Слова Солнца» (спасибо  М.А. Шаповалову за подборку):

Знайте, верьте: он близок, наш солнечный день,
И не так он уже за горами –
Огласится простор нам родных деревень
Православными колоколами!
И раскается темный, но вещий народ
В прегрешеньях своих перед Богом.
Остановится прежде, чем в церковь войдет,
Нерешительно перед порогом...
И в восторге метнув в воздух луч, как копье
Золотое, слова всеблагие
Скажет солнце с небес:
«В воскресенье свое
Всех виновных прощает Россия!            1925 год

Во многих стихах о Родине у Северянина звучат  отголоски нескончаемой борьбы западников и славянофилов. Трудно было в этой борьбе встать посередине. Из многих известных русских интеллигентов только философу Владимиру Соловьеву это удалось. Остальные разделились по враждующим и спорящим лагерям. Трудно поверить, что все эти откровения и пророчества написал эго-футурист (правда, когда я прочитал написанную им программу Эго-футуризма, меня в ней ничего не покоробило и не смутило, Если бы я был поэтом, я бы мог под ней подписаться. Больше всего мне в ней понравился пункт 3. Поиски нового без отверганья старого.).
Но не только чистота и тишина так на поэта подействовали, но и крестное страдание за происходившее на Родине, которое он пережил там, а потом в Эстонии в 1917-1918 годах:

ВОЗРОЖДЕНИЕ
Величье мира - в самом малом.
Величье песни - в простоте.
Душа того не понимала,
Не распятая на кресте.

Теперь же после муки крестной,
Очищенная возродясь,
Она с мелодией небесной
Вдруг обрела живую связь.

Освободясь от исхищрений
Когтистой моды, ожил стих -
Питомец чистых вдохновений
И вешних радостей живых.

И вот потек он ручейково,
Он бьет струей поверх запруд.
И нет нигде такой оковы
Зальдить ручей - мой вольный труд!               1918 год

Редким по нашим временам словом назвал поэт это стихотворение. По Владимиру Далю (Толковый словарь) возрождение возможно только духом, «возрождение человека  совершается покорением чувственности и преобладанием духа». Но, похоже, чувственность и стала препятствием к окончательному возрождению Северянина и привела его в конце жизни к метаниям и трагическому исходу.  Обычный конец для русских искателей духа и деятелей: «Я падаю. Я в небо рвусь, Я сам себя не понимаю...»

Поэтические образы и представления о России конечно являются духовными объектами, рождавшимися в «крестных муках» спасительными откровениями, результатом мифотворчества русских мыслителей, писателей, поэтов и художников.

Такого рода творчество - это удивительный феномен, присутствующий в истории многих  народов. Исследователь мифологии Джозеф Кэмпбелл в своей книге «Мифы, в которых нам жить» пишет:  «Человеческое существование, как хорошо понимали Ибсен и Ницше, настоятельно требует жизнеутверждающих иллюзий, иначе у людей не остается ничего верного и надежного, никаких моральных устоев. Нам уже известно, что происходит, например, с «отсталыми» народами после вторжения цивилизованного белого человека: как только гибнут давние табу, первобытные общества тут же разваливаются, заражаются пороками и вымирают».
Но это «иллюзии» только с точки зрения материалистического взгляда на историю. С точки зрения духовной науки - подобные представления о России - реальные духовные объекты духовной эволюции нашего народа. Таким образом и Игорь-Северянин пытался внести и внес свой вклад в спасение России в чрезвычайно трудное для ее истории время…Это объекты той самой духовной реальности, о которой писал В.В. Розанав в своем очерке «Психология русского раскола» и называл Святой Русью. В материальном образе Святой Руси мы каждодневно живем и мучаемся. Раньше это была Российская империя, потом - СССР, теперь - Российская Федерация.

Крестная мука - это каждодневная реальность российской действительности, с которой сталкивался поэт. Она была грубее, бессмысленнее и ужаснее. Она мучила, оскорбляла и унижала, она могла и просто уничтожить человека, оказавшегося не в том месте в неудобное время... В реальности Россия - это   Николай II с противоборствующей и игнорирующей его либеральной элитой, потом растерянное Временное правительство, с «мыльным пузырем» идеалистом Керенским, большевики со своими жаждущими крови лидерами и безумствующие толпы вооруженных людей, выкрикивающих лозунги и проклятия… 
В «Письме из Эстонии» Северянин определяет эту реальность и состояние погруженных в нее людей как «хаосный ужас». Это еще одно очень точное определение поэтом ощущения живших в то время русских интеллигентов: постоянное противостояние властям, а потом ощущение полной неожиданности, бессмысленности и трагичности происходящего. Поражало то, что великая революция, которой все так ждали, произошла абсолютно стихийно, что трехсотлетняя история династии Романовых закончилась так нелепо и в одночасье.  Поэтический образ «хаосный ужас» дает ключ к пониманию произошедшей в России катастрофы.
Ждали-звали революцию и торопили ее, но оказалось, что джин, выпущенный из бутылки был страшен и готов был пожрать всех искателей либеральных свобод, а попутно и многих других. И пожрал - таки… И лицо у него было: «гнусно-животно-тупое или гнусно-дьявольски-злобное…» Речь здесь идет о лицах восставших солдат, ворвавшихся в феврале 1918 года в Таврический дворец - здание царской Государственной Думы и оставшихся там по просьбе Керенского….  Это слова В. В. Шульгина, одного из участников февральских событий из книги его воспоминаний об этом времени. Мы еще к нему вернемся, Северянин и Фелисса в 1931 году встретятся с ним в Югославии…
И не так легко было  перечувствовать и переосмыслить все это безумие и  переплавить  его в свое новое мироощущение в виде таких жизнеутверждающих поэтических откровений, о которых поэт пишет в стихах, посвященных России и в «Возрождении».

Пример с поэтическим образом «хаосный ужас» очень хорошо раскрывает и иллюстрирует мысль И. Бродского о глубине и выразительности поэтической речи. Показывает, как работает этот уникальный инструмент познания и как он помогает развитию сознания как поэта, так и соавтора-читателя. Два слова дают импульс для постижения сущности грандиозных и загадочных событий в переломный момент истории нашей страны.

Почти все окружавшее поэта в России - государство, правительство, общество, нравственные нормы - противодействует талантливому поэту, и он хочет наивно освободиться от этих пут. Это - крест русской интеллигенции… На стороне поэта только поклонники его таланта и природа.

ПОЭЗА ПРАВИТЕЛЬСТВУ
Правительство, когда не чтит поэта
Великого, не чтит себя само.
И на себя накладывает veto
 К признанию и срамное клеймо.

Правительство, влекущее в строй армий
Художника под пушку и ружье,
Напоминает повесть о жандарме,
Предавшем палачу дитя свое.

Правительство, лишившее субсидий
Писателя попавшего в нужду,
Себя являет в непристойном виде
И вызывает в нем к себе вражду.

Правительство, грозящее цензурой
Мыслителю должно позорно пасть.
Так, отчеканив яркий нимб цензурой
Я хлестко отчеканиваю власть.

А общество, смотрящее спокойно
На притесненье гениев своих,
Вандального правительства достойно,
                И не мечтать ему о днях иных…              1919 год

Вот так великие поэты припечатывали власти и общество… Эта поэза написана Северяниным уже за пределами Родины в память о своей краткой службе в царской армии и материальных трудностях своей «свободной» жизни в революционном Петрограде. Во все времена русские интеллигенты жили с таким настроением, не желая сотрудничать ни с какими властями...   Не признавали они ни каких уз и обязанностей, и бежали от них куда глаза глядят.

ПОЭЗА «EGO” МОЕГО
Из меня хотели сделать торгаша,
Но торгашеству противилась душа.

Смыслу здравому учили с детских дней,
Но в безразумность влюбился соловей.

Под законы все стремились подвести, -
Беззаконью удалось закон смести.

И общественное мненье я призрел,
В предрассудки выпускал десятки стрел.

В этом мире только я, - иного нет,
Излучаю сквозь себя огни планет.

Что мне мир, раз в этом мире нет меня?
Мир мне нужен, если миру нужен я.

Игорь-Северянин в своем стремлении к свободе продвинулся очень далеко: в детстве не позволил родителям выучить себя ненужным ему алгебре и геометрии, но рыбаком стал заядлым, однажды с двоюродным братом жеребенка за три рубля купили и затащили его на второй этаж дядиного дома, принадлежал только искусству и даже в самые трудные времена не помышлял ни о какой службе («Я лучше в нищете умру, чем пожертвую свободой...»), и обладал достаточно редкой способностью свойственной многим гениальным  русским,   полностью растворяться в природе…  О его раннем интересе и любви к женщинам я не говорю - это большая и отдельная тема.

У Игоря-Северянина в силу его положения «дачника» («Ты светлое пятно на фоне хаосных ужасов» - так он пишет в то время о своем местоположении), и возможности смотреть на все происходящее со стороны были лучшие условия для анализа происходившего, чем, у его коллег, находившихся в самой гуще событий.  Но на то и философы, писатели и поэты, чтобы объяснять происходящее вокруг себе,  простым людям и обывателям… Реальность в чистом виде не удобоварима.
В Поэзе моих наблюдений в 1919 году поэт пишет:

...
Я наблюдал, как человек
Весь стервенеет без закона,
Как ловит слабых и калек
Пасть легендарного дракона.

Я наблюдал, во всем, везде, -
Восторги перед силой грубой,
И как воскрылие к звезде
Задерживалось тяжкой шубой.

Я наблюдал, как вечный зверь
Младенца грыз, прокравшись в ясли…
Зверели люди и теперь
В их душах светочи погасли…

Что ж ты ждешь, пророк Илья?
Греми из всех своих орудий!
Не  люди — люди, или я -
Не человек, раз люди — люди!

Пережив страшные испытания Первой мировой войны, революции и гражданской бойни автор этих строк окончательно отделяет себя от заблудившегося человечества и убивающих друг друга презираемых им людей, и от созданной  человечеством цивилизации. Но где от всего этого можно спрятаться? Среди природы, в лодке на реке с удочкой? Как пройти через все эти испытания поэту, кого призвать на помощь для избавления России и русских от бесконечных бед? … И поэт пророчески понимая, что люди игрушка в руках своих судеб и Неба мечтает о несбыточном:

Я мечтаю о том, чего нет
И чего я, быть может, не знаю…
Я мечтаю, как истый поэт, -
Да, как истый поэт, я мечтаю.
Я мечтаю, что в зареве лет
Ад земной уподобится раю.
Я мечтаю, вселенский поэт, -
Как вселенский поэт, я мечтаю.
Я мечтаю, что Небо от бед
Избавленье даст русскому краю.
Оттого, что я - русский поэт,
Оттого я по-русски мечтаю!       1922 год

У А.Н. Островского в одной из его пьес есть такая фраза. Я ее немного перефразирую: Нас куда-то ведут, мы куда-то идем, а куда нас ведут и куда мы идем  мы не знаем. Эту фразу мудро со свойственной ему мягкой  улыбкой любит повторять художественный руководитель Малого театра Ю.М. Соломин. Северянин тоже со свойственной ему искренностью признается, что он мечтает о том, чего нет, и о том, что Небо  когда-нибудь «избавленье даст русскому краю.» Только на Небо надеется поэт… Люди не способны спасти свою страну от гибели. И в своей Поэзе отчаянья он признается в своем ужасе и отчаянии перед силами, куда-то ведущими нас.

ПОЭЗА ОТЧАЯНЬЯ
Я ничего не знаю, я ни во что не верю,
 Больше не вижу в жизни светлых ее сторон.
 Я подхожу сторожко к ближнему, точно к зверю.
 Мне ничего не нужно. Скучно. Я утомлен.

Кто-то кого-то режет, кто-то кого-то душит.
Всюду одна нажива, жульничество и ложь.
Ах, не смотрели б очи! Ах, не слыхали б уши!
Лермонтов, ты ль не был прав: 'Чем этот мир хорош?

 Мысль, даже мысль продажна. Даже любовь корыстна
 Нет воплотимой грезы. Все мишура, все прах.
В жизни не вижу счастья, в жизни не вижу смысла
Я ощущаю ужас. Я постигаю страх.

Безумные политики всех времен и народов делают вид, что знают, куда ведут свои народы. В результате их деятельности и управления в древности, в средние века и в современности Земля впитала реки крови. Если бы не живительная небесная влага, все моря были бы от нее красными. Посвященные дают нам понять, что во всем этом бесконечном кровопролитии есть какой-то скрытый от смертных смысл, который нам откроют в свое время.
Мудрецы-философы после очередной катастрофы задним числом пытаются  понять и объяснить, что происходит на нашей грешной Земле и какие причины привели нас к последней и предыдущим катастрофам. Но политики и философы не способны и не имеют права быть искренними, они должны нас куда-то вести… Такая у них задача и роль. Тем более, что есть светлое будущее, в котором у нас когда-нибудь все обязательно образуется. Надо только потерпеть еще немножко. Поэты, особенно гениальные, могут себе позволить такую роскошь, как искренность… Благо, что немногие сегодня отваживаются вникать и вчитываться в их откровения…
И разве не понятно, почему поэт всегда пытался убежать в Мечту от ужасавшей его реальности и создать свой параллельный воображаемый мир - царство Миррэлия?


                Миррэлия - светлое царство

Сейчас мы живем в бесчувственном мире. Чувственное восприятие мира  перед натиском информационных технологий и гаджетов отходит на второй план и все более атрофируются. Эти ворота, через которые мир входит в человека, делаются все уже, и уже и большинство людей становится оттисками кем-то придуманных штампов, гипертрофированно развивается интеллект, представления о мире становятся сухими, жесткими и безжизненными…Живое лицо, особенно в городах становится практически невозможно увидеть: только грубые, усталые маски. И негде спрятаться от этих безжизненных лиц-масок…. Только маленькие дети до поры хранят и несут отпечатки того мира, откуда они пришли...
Живая музыка оркестра, поющие струны, живые открытые лица артистов… Недавно на концерте артистов Малого театра поразился уже забытой красоте чарующего женского облика в длинных концертных платьях, красоте женщин под красивую музыку поющих красивые стихи...  Таких женщин сейчас в жизни невозможно встретить,  увидеть и услышать… Хотя здесь я скорее всего неправ: искать надо...
Северянин, находясь в эстонской глуши с тоскующей нежностью вспоминал о хрупкости женских душ «того» времени. Поклонницы составляли в то время постоянный животрепещущий венок, постоянно окружавший поэта. Для них он был «светозарным», они чувствовали и принимали его своими сердцами…  Но женщины с их тонкостью и хрупкостью для поэта стояли несколько в стороне от пораженных политическим безумием деятелей сильной половины русского общества тех роковых лет. Многие художники и поэты пытались найти в женской половине свое утешение и спасение. Художник Борисов-Мусатов был таким, тоже хотел спрятаться в свой нарисованный населенный исключительно женщинами мир...
Человек отмеченный глубиной чувств и поэтическим талантом был обречен на мученическую жизнь в таком обществе, ему трудно, а иногда и невозможно переносить реалии окружающей его жизни, обычных рядовых людей. Нам бесчувственным трудно представить страдания таких гениев, обреченных на жизнь с неподобными себе.
Еще до революции поэт стал искать место более устроенное и более комфортное для его души, чем окружавшая его действительность со всеми населявшими ее людьми и людишками. На Земле такое место не находилось и Северянину пришлось его придумать и описать в своих стихах, чтобы будущие люди могли его когда-нибудь найти или построить. Может быть это чувство и этот поиск были подспудной, но главной темой в его жизни и творчестве. Наконец, мы дошли до главного: Игорь-Северянин не хотел жить на этой земле с этими людьми. Многое его здесь тяготило, многое не нравилось, многое вызывало страх и отвращение и он придумал для себя такое место, где он мог бы чувствовать себя Соловьем и петь для населяющих его жителей. Этот Рай, это место он назвал Миррэлией.

УВЕРТЮРА
Миррэлия - светлое царство,
Край ландышей и лебедей,
Где нет ни больных, ни лекарства,
Где люди не вроде людей.

Миррэлия - царство царицы
Прекрасной, премудрой, святой,
Чье имя в веках загорится
Для мира искомой Мечтой!

Миррэлия - вечная Пасха,
Где губы влекутся к губам.
Миррэлия — дивная сказка,
Рассказанная мною вам.

Миррэлия - греза о юге
Сквозь северный мой кабинет.
Миррэлия - может быть в Луге,
Но Луги в Миррэлии нет!..


Качает там лебедя слива,
Как символ восторгов любви…
Миррэлия! Как ты счастлива
В небывшем своем бытии!  Август 1916

БАЛЛАДА I
… Миррэлия - подобье сада,
А я - миррэльский соловей.

Ну что же вот тебе награда:
Даю тебе край светлых фей.
Кто - ты, читатель, знать не надо,
А я - миррэльский соловей.

БАЛЛАДА IX
О ты, Миррэлия моя! -
Полустрана, полувиденье!
В тебе лишь ощущаю я
Земли небесное волненье…
Тобою грезить упоенье:
Ты - лучший сон из снов земли,
И ты эмблема наслажденья, -
Не оттого ль, что ты вдали?

Благословенные края,
Где неизживные мгновенья,
Где цветны трели соловья,
Где соловейчаты растенья!
Земли эдемские селенья,
К вам окрыляю корабли!
Но это страстное влеченье -
Не оттого ль, что ты вдали?

Да, не любить тебя нельзя,
Как жизнь, как май, как вдохновенье!
К тебе по лилиям стезя,
В тебе от зла и смут забвенье;
В тебе от будней исцеленье, -
Внемли мечте моей, внемли!
Я верю — примешь ты моленье, -
Не оттого ль, что ты вдали?

Уже конец стихотворенью,
А строфы только расцвели.
И веет от стихов сиренью -
Не оттого ль, что ты вдали?!  Февраль 1917

Надо сказать, и здесь я могу свидетельствовать как человек бывавший там, что Эстийский край местами очень похож на страну придуманную поэтом. И думается, что здесь он, будучи влюбленным в Северо-восток Эстонии, использовал его как прообраз края ландышей и лебедей. Видел  своими глазами там такие места с аистами на пустынных дорогах и морскими заливами с лебедями. И прекрасная царица Фелисса-счастье, премудрая и чистая была ему послана. И судя по его стихам («Я живу в красоте...») он долгое время себя там прекрасно чувствовал со своей Фелиссой-счастьем и рыбами… То, что просил он и о чем мечтал, Господь ему послал, исполнил его желание.
А дальше выполз из своего логова змей-искуситель в обличье Веры Коренди, и слабый духом поэт-мечтатель не смог устоять и выбрал путь нескончаемого наслажденья и был изгнан из Рая. И Фелисса-солнце тоже скоро погасла...

                Эстийский край  и  Фелисса-солнце

                И есть любовь, но жертвы нет.
                Фелисса Круут

После  хорошо известных событий 1917-1918 г.г. его второй Родиной до конца жизни становится Эстонская Республика, которая обрела свою независимость и государственность, использовав бедственное положение России в 1917-1918 годах. «Как феникс, возникший из пепла, Возникла из пепла страна» - пишет об этом  историческом моменте Северянин. В своих стихах поэт часто любовно называет приютившую его страну Эсти… 

         Как феникс, возникший из пепла,
Возникла из пепла страна.
И если еще не окрепла,
Я верю окрепнет она;
Такая она трудолюбка,
Что сможет остаться собой.
Она - голубая голубка
И возду  х она голубой.

Помнил и полюбил Северянин эстонскую чистоту, тишину и красоту, у родителей там родственники были и Игорь с 1912 года на отдых и рыбалку  туда ездил. Приятные там были для него места. Помня это, в январе 1918 года уехал  из голодного Петрограда в Тойла с тяжело больной матерью, няней и  гражданской женой. Первая жена быстро устала от уединенной сельской жизни и ее сменила другая: без женщин поэт не мог… Писали, что будто бы была дача у него в этих местах: нет дачи не было, приехал на пустое место. В Тойла снимал у местного плотника половину очень скромного домика.  Здесь он познакомился с юной Фелиссой Круут.
Но уже в феврале, чтобы выполнить свои обязательства перед антрепренером, вернулся в Москву для участия в соревновании поэтов. Звание Короля он завоевал в конце февраля 1918 года  в Москве. К званию Короля прилагался значительный денежный гонорар, который оказался очень кстати. Вскоре после этого события он должен был вернуться в Тойлу, где осталась его старая и больная мать. По Брестскому миру Эстония была оккупирована Германией. Коронованный поэт, возвращавшийся в марте  в Тойлу попал через карантин в Нарве и фильтрационный лагерь в Таллине, после чего эстонские границы для него закрылись и России он больше не увидел. Но немцы пробыли там недолго: теперь уже в Германии революция началась и войска вернулись домой, а  Эстония объявила о своей независимости. С немцами в Эстонии поэт начал, с ними там и закончил свою жизнь.

До этого никогда в истории Эстония своей государственности не имела. Эстляндской губернией России были эти территории в царские времена… Россия приобрела эти земли в 1721 году  на законных основаниях в результате Северной войны со Швецией. 30 августа 1721 г. шведы заключают в городке Ништадт (Уусикаупунки, Финляндия) мирный договор с русскими. По Ништадтскому миру Швеция навечно уступала в собственность России Лифляндию, Эстляндию, Ингрию и часть Карелии с Выборгом. За это Петр I возвращал шведам Финляндию и выплачивал за полученные территории 2 млн. рублей. Вот так великие державы в те времена, да и сейчас обращаются с малыми народами и их землями...

Поэту не хотелось, чтобы новорожденное государство, не желавшее и тогда присутствия большого количества русских на своей территории, вторгалось в его частную жизнь. И он через свою поэзию пытался показать, что он «свой парень». В 1918 году воспевал бывшую Эстляндскую губернию Российской империи, сбросившую царскую тиранию. Воспевал надо сказать в то время, когда Эстония с одной стороны, а Красная армия - с другой уничтожали попавшую в тиски белогвардейскую Северо-западную армию во главе с генералом Юденичем - страшная страница нашей совместной истории. Эстонцы не хотели пропускать такое количество русских на свою территорию, а красные выдавливали белогвардейцев из России. Много русских тогда было расстреляно пулеметами с двух берегов Нарвы и погибло при переправе - красная была вода от русской крови - и в эстонских лагерях от голода и тифа… Много после этого осталось там братских могил. Наверняка Северянин знал об этой трагедии…
В 1921 году умерла мать поэта, были прожиты деньги, привезенные из России. Северянин в это время очень сильно пил, но самый главный роман его жизни раскручивался очень быстро. Роман романом, но и влюбленные бывают прагматиками, хотя и прячут свой прагматизм в глубине души.  Очень были нужны ему в то время кров и опора, а она понимала, что эта связь и это замужество украсят ее жизнь и сделают знаменитой, хотя бы и после смерти…  Есть поэзия, а есть проза жизни!  В декабре этого же года в тартуском  Успенском соборе Игорь Северянин обвенчался с дочерью плотника-домовладельца Фелиссой Круут. В это время она уже была в положении и ждала малыша. 1 августа 1922 года у них родился сын, которого крестили и назвали Вакх. Пишут, что Фелисса спасла мужа от алкоголизма. Строгая лицом и красивая была его избранница. Чтобы вступить в этот брак Фелисса перешла из лютеранства в православие и на 16 лет взяла на себя заботы о поэте и не раз в прямом смысле спасала его.

Пленительность эстонки:
Глубины, что без дна;
И чувства, что так тонки;
И долгая весна.
Блажен ваш друг, Фелисса!
У "хладных финских скал"
Он солнце отыскал.
Мечты, мечты?.. Сбылися!

  «Ее звали Фелисса, что значит счастливая. Не знаю, можно ли было назвать их союз счастливым. Для него она, действительно, была солнцем. Но он казался ли ей звездой? Может быть, когда то раньше. Теперь миндальный цвет опадал и гаснул».
«Да, она была поэтесса; изысканна в чувствах и совершенно не "мещанка". Но все же у нее был какой-то маленький домик, где-то там, на Балтийском море; и была она, хоть и писала русские стихи, телом и душой эстонка. Это значит, что в ней были какие то твердые основы; какой то компас; какая-то северная звезда указывала ей некий путь. А Игорь Васильевич? Он был совершенно непутевый; 100%-ая богема; и на чисто русском рассоле.»
Этот стих,  эти рассуждения об их встрече в январе 1931 года в югославских Дубровниках и эту оценку Фелиссе дал в своем дневнике известный дореволюционный деятель, монархист, активный участник февральского переворота Василий Витальевич Шульгин, член царской Государственной Думы, а потом контрреволюционер.  Он там тоже гостил в то время на вилле «Флора мира», принадлежавшей успешному и гостеприимному царскому полковнику Генерального штаба  А.В. Сливинскому.  Полковник с женой пригласили Игоря-Северянина с Фелиссой, приехавших  в Югославию, остановиться и погостить в их доме. После этой встречи Шульгин и Северянин подружились и обменивались письмами и стихами. Умный и проницательный был человек: очень точно он определил значение эстонки в жизни русского поэта. С большой симпатией написаны эти стихи.  Оценил он ее тонкость, глубину, чистоту и свежесть, сочувствовал он Фелиссе, понимая какую ношу она на себя взвалила...
В своих дневниках В.В. Шульгин приоткрыл одну туманную страницу взаимоотношений супругов Лотаревых, связанную с их сыном Вакхом. Во время этого разговора мальчику было 9 лет.  В это время родители много гастролировали, оставляя сына на попечение бабушки…Похоже и в другое время им недосуг было с ним заниматься...  Известно только, что Вакх Игоревич в 1944 году, когда ему было 22 года, уехал в Швецию и там прожил всю оставшуюся жизнь, где и умер в 1991 году… Я нашел  только одну его фотографию мальчиком 3-4 лет. В поэтическом наследии поэта  присутствие сына мне обнаружить не удалось.

Хотел в дальнейшем изложении разделить прелесть и очарование эстийской природы и Фелиссы Круут и их влияние на поэта, но это оказалось трудным делом… Но мы должны быть благодарны Эстонии, ее девственной природе и  Фелиссе-солнцу за то, что  они в бурные времена дали кров, обогрели и сохранили нам этого великого поэта-рыболова. Там он написал и опубликовал самый значительный свой поэтический сборник «Классические розы» и еще 12 книг. В России того времени он едва ли выжил. В черные списки он там сразу попал… От политических страстей русской иммигрантской среды Западной Европы он  оказался в отдалении: и там его не жаловали, считали «розовым». У иммигрантов были с ним свои счеты: о Керенском он плохо отзывался, называл его «мыльным пузырем», хвалил Ленина за Брестский мир...
Вот как сам Северянин писал об этих местах : «Эстийская природа очаровательна: головокружный скалистый берег моря, лиственные деревья – Крым в миниатюре. Сосновые леса, 76 озер в них, трудолюбиво и умело возделанные поля. Речки с форелями. Да, здесь прелестно. У меня своя лодка («Ингрид»), я постоянно на воде, ужу рыбу. В 1921 г. женился на эстонке. Ее зовут Фелиссой, ей 25 лет теперь, у нас пятилетний мальчик – Вакх. Она пишет стихи и по-эстонски, и по-русски, целодневно читает, выискивая полные собрания каждого писателя. Она универсально начитана, у нее громадный вкус. Мы живем замкнуто, почти никого не видим, да и некого видеть здесь: отбросы эмиграции и рыбаки, далекие от искусства. За эти годы выпустил 13 книг.»
Невозможно точные слова находят поэты для выражения своего мироощущения и своих чувств (опять нужно вспомнить слова И. Бродского об уникальной возможности поэтического общения): лейтмотив души Эстонии - «край святого примитива» -  красота, чистота и тишина этих мест, успокоительно действующие на мятущиеся и амбициозные русские души. 
Поэт познакомился с Тойла в 1912 году. В следующем - он навестил снимавшего здесь дачу Федора Сологуба. В военные годы летом он уже подолгу жил в Тойла, отдыхая от турне по российским городам и плодотворно работая над стихами. Нужно, впрочем, сказать, что Эстония, как часть России, воспринималась им из Тойла поначалу как дача. Северянин хорошо описывает  чувства, которые вызывает у него Эстония: «оазис в житейской пустыне», в котором он живет «как в норке крот». Очень точные и близкие мне образы.  Что-то подобное и я сегодня испытываю приезжая в  те места.
Особое отношение и трепетная благодарность к этому краю за то, что он спас его и близких в период революционного разгула и смертоубийства пришла потом. В «Письме из Эстонии» он говорит:
 
Ты, край святого примитива,
 Благословенная страна.
 Пусть варварские времена
 Тебя минуют. Лейтмотива
 Твоей души не заглушит
 Бедлам всемирных какофоний.
 Ты светлое пятно на фоне
 Хаосных ужасов.
…………….
 И путь держав великих
 С политикою вепрей диких
 Тебе отвратен, дик и чужд:
 Ведь ты исполнен скромных нужд…

Тойла в то время была удивительным местом: зимой - глухая заваленная снегом деревня, летом - превращалась в курорт и культурную столицу Эстонии. Много там знаменитых и творческих людей собиралось: эстонские поэты и писатели, русские дачники. Парк Ору в Тойла и побережье Финского залива были для них излюбленными местами прогулок с попутными беседами и разговорами. Этот парк, там в то время была еще и вилла - произведение одного из загадочных и талантливых людей - русского купца-миллионщика Григория Елисеева всем известного по своим роскошным Елисеевским магазинам. С ним тоже связана удивительная и трагическая история... Этот русский финансовый гений как и Северянин не смог   справиться со своей чувственностью и похоронил под ней свою жену и финансовую империю купцов Елисеевых. Очень много похожего в судьбах этих двух совершенно разных, но талантливых русских людей.

                Парк Ору

Парк был разбит в 1897-1901 годах эстонским садовым мастером Георгом Куфальдтом.  Узнал, что эти земли в низовье реки Пюхяйыги для строительства своего поместья в конце XIX века купил и создал на них парк с виллой известный русский купец Г. Г. Елисеев. Вилла была спроектирована его придворным архитектором и родственником Гаврилой Васильевичем Барановским, руководившим также отделкой и оформлением его магазинов в Москве и Петербурге. Отделанная мрамором вилла в итальянском стиле строилась два года и была готова в 1899 году.  Сначала у меня никаких ассоциаций эта информация не вызвала, насторожило только то, что он практически не пользовался этим роскошным поместьем и совсем забросил его после самоубийства  жены Марии Андреевны в 1914 году на 30 году совместной жизни. После венчания с молодой женой он уехал с ней во Францию  и начал выращивать кувшинки в своей вилле в живописном предместье Парижа, и закончил там  в 1949 году свою бурную и достаточно длинную жизнь…
Его дом в Тойла опустел и начал ветшать без хозяев, а в красивом заброшенном парке стали гулять дачники и с благодарностью вспоминать этот широкий жест русского купца. И Федор Сологуб там гулял и Северянин… В 1934 году эстонские промышленники выкупили поместье у Елисеева и оно ненадолго стало летней резиденцией первого президента Эстонии Константина Пятса.  В конце  Второй мировой войны  дворец был разрушен, а парк живет уже своей жизнью, привлекая своей оригинальной красотой приезжающих в Тойла гостей, дачников и туристов и дополняя возможности построенного рядом современного спа-отеля.
 
Это ощущение северо-восточной части Эстонии как родной местности - приюта души  подарила русскому поэту его единственная законная жена. Памятный камень около дома плотника в Тойла стоит до сих пор, и русские туристы часто приносят к нему цветы, а на могильном камне Фелиссы,   пережившей мужа на 16 лет и умершей в 1957 году, когда ей было всего 55 лет, написано «Жена Игоря- Северянина». Похоронена на кладбище в Тойла.
Мне кажется преданных жен гениев очень сильно недооценивают, а их надо было бы ставить в один ряд с ними, особенно эту женщину.  Бесценный подарок судьбы! Послал  ему ее Бог во спасение, и будучи его противоположностью, она была призвана охладить  неуемно страстную натуру русского поэта трезвым умом, своей балтийской сдержанностью и рассудительностью.  И она очень надеялась, что после венчания поэт успокоится, а его поклонницы оставят его. Но этого не случилось, кровь поэта все время кипела… Требовала, просила она у него этой жертвы, писала-взывала: «Любви без жертвы нет!» Но муж-поэт не смог справиться со своей чувственностью… Результаты и внешние проявления таких отношений после 10-ти лет брака почувствовал и описал в своем дневнике В.В. Шульгин: «…  миндальный цвет опадал и гаснул...»

ЛЮБОВЬ-ЖЕРТВА
                И есть любовь, но жертвы нет.
                Фелисса Круут

Слова без песен есть, и песни
Без слов, но вот что улови:
Любви без жертвы нет, и если
Нет жертвы, значит - нет любви.
Любовь и жертва, вы - синоним,
И тождественны вы во всем:
Когда любовь мы окороним,
Мы Богу жертву принесем.
Любовь светла и жертва тоже:
Ведь жертвы вынужденной нет.
И-а всем, что с принужденьем схоже,
Лежит клеймо, позор, запрет.
Любви без жертвы не бывает.
Неизменимо, вновь и вновь,
Упорно сердце повторяет:
Любовь без жертвы — не любовь!
Tartu (Dorpat)

Но сколько за это время было пережито ими прекрасных и мучительных мгновений, часов, дней и месяцев их совместной жизни! Она была прекрасным партнером поэта в его контактах с природой: и ходила далеко, и рыбачила, и на санках каталась… Фелисса-моряна сама была порождением и частью эстонской флоры и фауны. Вы почувствуете это по его стихотворным признаниям и откровениям. Много стихов в это время посвящено поэтом эстонской природе и жене Фелиссе - это наверное самый романтический и спокойный - по его меркам - период  жизни.
 
МОЯ ЖЕНА
Моя жена всех женщин мне дороже
Величественною своей душой.
Всю мощь, всю власть изведать ей дай Боже
Моей любви воистину большой!
Дороже всех – и чувства вновь крылаты,
И на устах опять счастливый смех…
Дороже всех: дороже первой Златы!
Моя жена душе дороже всех!
Моя жена мудрей всех философий,–
Завидная ей участь суждена,
И облегчить мне муки на Голгофе
Придет в тоске одна моя жена!    1928 год


В альбом Б.В. Правдину
Я грущу по лесному уюту,
Взятый городом в плен на два дня.
Что ты делаешь в эту минуту
Там, у моря теперь, без меня?
В неоглядное вышла ли поле
В золотистых сентябрьских тонах?
И тогда – сколько радости воли
В ненаглядных любимых глазах!
Или, может быть, легкой походкой
Ты проходишь по пляжу сейчас?
И тогда – море с дальнею лодкой
В зеркалах обожаемых глаз…
Или в парк по любимой тропинке
Мчишься с грацией дикой козы?
И тогда – ветрятся паутинки
Женской – демонстративной – косы…
Не раскрыт ли тобою Шпильгаген?
Книга!– вот где призванье твое!
И тогда – моя ревность к бумаге:
Ты руками коснулась ее…
Неизвестность таит в себе смуту…
Знаю только – и это не ложь!–
Что вот в самую эту минуту
Ты такой же вопрос задаешь…
Юрьев, 17 сент. 1926

ОТЛИЧНОЙ ОТ ДРУГИХ

Ты совсем не похожа на женщин других:
У тебя в меру длинные платья,
У тебя выразительный, сдержанный смех
И выскальзыванье из объятья.
Ты не красишь лица, не сгущаешь бровей
И волос не стрижешь в жертву моде.
Для тебя есть Смирнов, но и есть соловей,
Кто его заменяет в природе.
Ты способна и в сахаре выискать «соль»,
Фразу – в только намекнутом слове…
Ты в Ахматовой ценишь бессменную боль,
Стилистический шарм в Гумилеве.
Для тебя, для гурманки стиха, острота
Сологубовского триолета,
И, что Блока не поцеловала в уста,
Ты шестое печалишься лето.
А в глазах оздоравливающих твоих –
Ветер с моря и поле ржаное.
Ты совсем не похожа на женщин других,
Почему мне и стала женою.   1927 год

Она, никем не заменимая,
Она, никем не превзойденная,
Так неразлюбчиво-любимая,
Так неразборчиво влюбленная,
Она, вся свежесть призаливная,
Она, моряна с далей севера,
Как диво истинное, дивная,
Меня избрав, в меня поверила.
И обязала необязанно
Своею верою восторженной,
Чтоб все душой ей было сказано,
Отторгнувшею и отторженной.
И оттого лишь к ней коронная
Во мне любовь неопалимая,
К ней, кто никем не превзойденная,
К ней, кто никем не заменимая!      1929 год

Благодатная страна для душ, пытающихся скрыться от «хаосных ужасов», особенно, когда рядом любящая и как природа нежная женщина:

НА ЗЕМЛЕ В КРАСОТЕ
Восемь лет я живу в красоте
На величественной высоте.
Из окна виден синий залив.
В нем — луны золотой перелив.

И - цветущей волной деревень
Заливает нас в мае сирень,
И тогда дачки все и дома —
Сплошь сиреневая кутерьма!

Оттого так душисты мечты —
Не сиреневые ли цветы?
Оттого в упоеньи душа,
Постоянно сиренью дыша...

А зимой - на полгода - снега,
Лыжи, валенки, санки, пурга.
Жарко топлена русская печь.
Книг классических четкая речь.

Нет здесь скуки, сводящей с ума:
Ведь со мною природа сама.
А сумевшие сблизиться с ней
Глубже делаются и ясней.

Нет, не тянет меня в города,
Где царит «золотая орда».
Ум бездушный, безумье души
Мне виднее из Божьей глуши.

Я со всеми в деревне знаком:
И с сапожником, и с рыбаком.
И кого не влекут кабаки,
Те к поэту идут рыбаки.

Скучно жить без газет мужичку:
Покурить мне дадут табачку,
Если нет у меня самого.
Если есть — я даю своего.

Без коня да и без колеса
Мы идем на озера в леса
Рыболовить, взяв хлеба в суму,
Возвращаясь в глубокую тьму.

И со мной постоянно она,
Кто ко мне, как природа, нежна,
Чей единственно-истинный ум
Шуму дрязг предпочел синий шум.

Я природой живу и дышу,
Вдохновенно и просто пишу.
Растворяясь душой в простоте,
Я живу на земле в красоте        1925 год

ХВАЛА ПОЛЯМ
Поля мои, волнистые поля:
Кирпичные мониста щавеля
И вереск, и ромашка, и лопух.
Как много слышит глаз и видит слух!
Я прохожу по берегу реки.
Сапфирами лучатся васильки,
В оправе золотой хлебов склонясь,
Я слышу, как в реке плеснулся язь,
И музыкой звучит мне этот плеск.
А моря синий штиль? а солнца блеск?
А небные барашки-облака?
Жизнь простотой своею глубока.
Пока я ощущать могу ее,
Да славится дыхание Твое!
А там землею станет пусть земля…
Поля! Животворящие поля!      1921 год

НА САЛАЗКАХ
А ну-ка, ну-ка, на салазках
Махнем вот с той горы крутой,
Из кедров заросли густой,
Что млеют в предвесенних ласках...
Не торопись, дитя, постой,-
Садись удобней и покрепче,
Я сяду сзади, и айда!
И лес восторженно зашепчет,
Стряхнув с макушек снежный чепчик,
Когда натянем повода
Салазок и начнем зигзаги
Пути проделывать, в овраге
Рискуя размозжить мозги...
Ночеет. Холодно. Ни зги.
Теперь домой. Там ждет нас ужин,
Наливка, фрукты, самовар.
Я городов двенадцать дюжин
Отдам за этот скромный дар,
Преподнесенный мне судьбою:
За снежный лес, катанье с гор,
За ужин в хижине с тобою
И наш немудрый разговор.

ВОДА ПРИМИРЯЮЩАЯ
Сам от себя – в былые дни позера,
Любившего услад душевных хмель–
Я ухожу раз в месяц на озера,
Туда, туда – за тридевять земель…

Почти непроходимое болото.
Гнилая гать. И вдруг – гористый бор,
Где сосны – мачты будущего флота–
Одеты в несменяемый убор.

А впереди, направо, влево, сзади,
Куда ни взглянешь, ни шагнешь куда,
Трав водяных взлохмаченные пряди
И все вода, вода, вода, вода…
Как я люблю ее, всегда сырую,
И нежную, и емкую, как сон…
Хрустальные благословляю струи:
Я, ими углубленный, вознесен.

Люблю сидеть над озером часами,
Следя за ворожащим поплавком,
За опрокинутыми вглубь лесами
И кувыркающимся ветерком…

Как солнышко, сверкает красноперка,
Уловлена на острие крючка.
Трепещущая серебрится горка
Плотвы на ветхом днище челнока.

Под хлюпанье играющей лещихи,
Что плещется, кусая корни трав,
Мои мечты благочестиво тихи,
Из городских изъятые оправ…       1926. Сентябрь

Вот и разгадка магической связи поэта с водой… Северянин сам открывает нам эту тайну.: вода и все, что с ней связано примиряли поэта с окружающим миром, смягчала остроту его восприятия окружающего. Она была посредником между реальным городским миром и миром грезы, в котором он все время стремился скрыться. А как она населена трепещущей рыбной красотой, приносящей себя в жертву поэту-рыболову! Еще раз спасибо за откровение Бродского: нужно только читать, только слышать близкого, отрешаясь от себя внимать поэту, чтобы проникнуть в мир чувств поэта и нырнуть в морские глубины  его речи, его образов.. Поэт признается: «Хрустальные благославляю струи. Я ими углубленный вознесен...» Но как трудно, оказывается, услышать другого !… А как он о себе прошлом говорит:  «...В былые дни позера, Любившего услад душевных хмель...» !  Трудно здесь в очередной раз воздержаться от восклицания о гениальности автора этих строк!
Не только мистические, но чисто прагматические и гастрономические были связи у Северянина с водой. Он был великий рыболов в трудные дни и месяцы безденежья регулярно поставлял рыбу к  домашнему столу. И даже зарабатывал в Тойла, предлагая после рыбалки свежую рыбу кухаркам богатых домов поселка.  Места там в то время были рыбные и изобильные особенно весной во время нереста лосося. Даже бывая на гастролях за границей,   всегда к этому времени старался вернуться домой… И часто, возвращаясь с рыбалки и неся на прутике выловленную рыбу, думал о предстоящем рыбацком удовольствии за домашним вечерним столом с Фелиссой:: рюмке водки со свежей икрой… Здесь я тоже его очень хорошо понимаю и с радостью сочувствую ему...

В ЗАБЫТЬИ
В белой лодке с синими бортами,
В забытьи чарующих озер,
Я весь день наедине с мечтами,
Неуловленной строфой пронзен.
Поплавок, готовый кануть в воду,
Надо мной часами ворожит.
Ах, чего бы только я не отдал,
Чтобы так текла и дальше жизнь!
Чтобы загорались вновь и гасли
Краски в небе, строфы – в голове…
Говоря по совести, я счастлив,
Как изверившийся человек.
Я постиг тщету за эти годы.
Что осталось, знать желаешь ты?
Поплавок, готовый кануть в воду,
И стихи –  в бездонность пустоты…
Ничего здесь никому не нужно,
Потому что ничего и нет
В жизни, перед смертью безоружной,
Протекающей как бы во сне… 1926 год


Эта удочка мюнхенского производства,
Неизменная спутница жизни моей,
Отвлекает умело меня от уродства
Исторических – и истерических! – дней.
Эта палочка тоненькая, как тростинка,
Невесомая, гибкая, точно мечта,
Точно девушка, – уж непременно блондинка, –
Восхитительные мне открыла места.
Нежно взяв ее в руки и мягко лаская,
Как возлюбленную, я иду с ней в леса,
Где не встретится нам эта нечисть людская,
Где в озерах поблескивают небеса.
Мы идем с нею долго – с утра до заката –
По тропинкам, что трудный соткали узор.
Нам встречается лишь лесниковая хата,
Но зато нам встречается много озер!
И на каждом из них, в мелочах нам знакомом,
Мы безмолвный устраивать любим привал.
Каждый куст служит нам упоительным домом,
Что блаженство бездомному мне даровал.
Наклонясь над водой и любуясь собою
В отразивших небес бирюзу зеркалах,
Смотрит долго подруга моя в голубое,
Любопытство в тигровых будя окунях.
И маня их своим грустно-хрупким нагибом,
Привлекает на скрытый червями крючок,
Чисто женским коварством доверчивым рыбам
Дав лукавый,–  что делать: смертельный, – урок.
Уловив окунька, выпрямляется тотчас
И, свой стан изогнув, легкий свист торжества
Издавая, бросает, довольная очень,
Мне добычу, лицо мне обрызгав едва…
Так подруга моя мне дает пропитанье,
Увлекает в природу, дарует мечты.
Оттого-то и любы мне с нею скитанья –
С деревянной служительницей Красоты.  1927 год

Это малая часть стихов об эстонском Рае. Очень легко проникнуться  этими настроениями поэта - бесценные и чистейшие мгновения нашей жизни на Земле, особенно, если они украшены еще присутствием любимого и любящего человека...  Казалось бы, идиллия - Эдем - рай земной… Каждый из нас это испытывал: как бы не было хорошо в одном месте когда-то душа начинает тосковать и начинает тянуть в другие края.
…
Я Север люблю, я сроднился с тоскою
Его миловидных полей и озер.
Но что-то творится со мною такое,
Но что-то такое завидел мой взор.

Что нет мне покоя, что нет мне забвенья
На родине тихой, и тянет меня
Мое пробудившееся вдохновенье
К сиянью иного — нездешнего — дня!


И все время маячит где-то и постоянно беспокоят образы оставленной России:

ТИШЬ ДВОЯКАЯ
Высокая стоит луна.
Высокие стоят морозы.
Далекие скрипят обозы.
И, кажется, что нам слышна
Архангельская тишина.

Она слышна, - она видна:
В ней всхлипы клюквенной трясины,
В ней хрусты снежной парусины,
В ней тихих крыльев белизна -
Архангельская тишина…   1929 год

Но противоречивы, беспокойны и честолюбивы тонкие художественные натуры: красоты природы и самоотверженной любви одной преданной душевно близкой женщины мало,  широкого признания, средств для жизни, славы и почести в лесах, в полях, на озерах и реках не найдешь. Все это там в далеких, нелюбимых и гнетущих городах  Близких по духу людей надо долго искать - рядом только Фелисса и в Тарту (Юрьев) - Б.В. Правдин.  Окружающие поэта  обыватели далеки от искусства: «Поэтов и мыслителей, художников  - не ведают, Боятся, презирают их и трутнями зовут...». Поневоле станешь отшельником.

И эти то, на паре ног,
Так называемые люди
«Живут себе»… И имя Блок
Для них, погрязших в мерзком блуде,-
Бессмысленный нелепый слог…

Как же трудно живут люди на этой земле!  В 1927 году он пишет о своей жизни в Эстийском крае, об удушающем равнодушии к его поэзии со стороны разно окрашенных собратьев,  о просветленной душе, очищенной эстонскими лишениями и страданиями:
 
ДЕСЯТЬ ЛЕТ
Десять лет - грустных лет!- как заброшен в приморскую глушь я.
Труп за трупом духовно родных. Да и сам полутруп.
Десять лет - страшных лет!- удушающего равнодушья
Белой, красной - и розовой - русских общественных групп.
Десять лет! - тяжких лет!- обескрыливающих лишений,
Унижений щемящей и мозг шеломящей нужды.
Десять лет - грозных лет!- сатирических строф по мишени,
Человеческой бесчеловечной и вечной вражды.
Десять лет - странных лет!- отреченья от многих привычек,
На теперешний взгляд - мудро-трезвый,- ненужно дурных...
Но зато столько ж лет рыб, озер, перелесков и птичек.
И встречанья у моря ни с чем не сравнимой весны!
Но зато столько ж лет, лет невинных, как яблоней белых
Неземные цветы, вырастающие на земле,
И стихов из души, как природа свободных и смелых,
И прощенья в глазах, что в слезах, и - любви на челе!

Как все это понятно и близко! Как будто-то бы был рядом с ним все эти годы. И как открыто и честно поэт рассказывает о себе, открывая нам свою душу! И какая это роскошная способность сочувствовать близкому человеку, как она сближает людей! Он пишет здесь о смерти духовно близких ему людей, скрашивавших его одиночество и отшельничество. И как мало их было, с кем он хотел бы общаться и беседовать, делиться своими переживаниями и мыслями: они как искры, как вспышки появлялись и гасли в его жизни. Я попробую потом их перечислить...
Была слава, которая как вал накрыла его, огромные тиражи книг (Сборник «Громокипящий кубок» за два года переиздавался семь раз, чего никогда не было в печатной истории поэзии), были толпы поклонниц и поклонников. Тревожит память, триумф пережитый в Москве в начале 1918 года:

Иду, и с каждым шагом рьяней
Верста к версте - к звену звено.
Кто я? Я - Игорь Северянин,
Чьё имя смело, как вино!

И в горле спазмы упоенья,
И волоса на голове
Приходят в дивное движенье,
Как было некогда в Москве...

Там были церкви златоглавы
И души хрупотней стекла.
Там жизнь моя в расцвете славы,
В расцвете славы жизнь текла.

Вспенённая и золотая!
Он горек, мутный твой отстой.
И сам себе себя читая,
Версту глотаю за верстой!


                Пюхтицкая обитель
 
Пюхтицкий Успенский женский монастырь недалеко от Йыхви в сторону Чудского озера. Рядом с эстонской деревней Куремяэ есть святой холм, а на нем дуб, которому уже больше тысячи лет. В этом месте двум пастухам в XVI веке было видение Святой Богородицы. На месте этого явления потом нашли икону Успения Пресвятой Богородицы. Здесь и построили эту обитель, духовным пастырем которой был Иоанн Кронштадский, а помогал строительству князь Сергей Владимирович Шаховской с супругой Елизаветой Дмитриевной Шаховской. В то время князь был губернатором Эстландской губернии. Первый храм на Богородицкой горе был их стараниями построен в 1885 году.  Иоанн Кронштадский пророчествовал, что многие храмы на Руси будут разрушены, а этот монастырь останется. Так и случилось. Вот так Эстония сохранила русские святыни. И Псково-Печерский монастырь сохранила…

Северянин был не только великий рыболов, но и пешеход тоже. Узнав от Ф. Сологуба о женском  монастыре Северянин  потом часто туда в походы ходил, Для него в те времена с его длинными ногами это было легкой прогулкой. Один ходил, и с Фелиссой, и гостей своих водил. 60 километров - туда и обратно с преодолением на припрятанных лодках всех попутных водных преград и рыбалкой. Выловленную по дороге рыбу всегда монастырским сестрам оставлял. Прежде чем войти в обитель, он сворачивал к животворящему источнику. Сняв одежду, перекрестясь, вступал в обжигающую стужу родника. Выходил бодрый, чувствуя неожиданное тепло, растекающееся по телу... Монастырский двор встречал его покоем, идеальной чистотой, цветами, аккуратно уложенной поленницей.

 Монашенки бесшумны и черны.
 Прозрачны взоры. Восковые лики.
 Куда земные дели вы сердца?
 Обету – в скорби данному – верны,
 Как вы в крови смирили клики?
 Куда соблазн убрали из лица?
 
Волновали его уединение и отрешенность монастырской жизни, притягивали   монашки, но и место это само по себе необычайно притягательное. Северянина как необычайно чувственного человека мучила мысль о реальности и возможности иной, безгрешной жизни, где чистота души и ее стремление к Богу охраняется верой, где возрождение человека  совершается путем покорения чувственности.
При Пюхтицком монастыре в летней резиденции губернатора С.В. Шаховского в то время жила его вдова Елизавета Дмитриевна, урожденная графиня Милютина.
Эта, наделенная долголетием, женщина удивительной судьбы охотно принимала поэта. Она любила литературу. Ей было о чем вспомнить и рассказать. Ее отец, военный историк, консультировал Толстого в работе над романом «Война и мир». Она слышала авторские чтения А.К. Толстого и А.Н. Островского. Встречалась с Фетом. Изо всех писателей, которых ей довелось видеть и слышать, она особо выделяла Достоевского. По просьбе Северянина  читала пушкинского «Пророка» так, как читал его Достоевский. Там он, я думаю, испытывал редкое упоение от  живительных бесед с этой выдающейся женщиной. Воспоминания Шаховской о великом романисте дали Северянину импульс к написанию стихотворения, по-христиански прочувствованного им.

МОЛИТВА
                Достоевскому
 Благочестивого монастыря
 Гостеприимство радостно вкушая,
 Я говорю: «Жизнь прожита большая,
 Неповторяемая на земле!»
 Всё находимое порастерял,
 И вот слезами взоры орошая,
 Я говорю: «Жизнь прожита большая...»
 Проговорил – и сердцем обомлел:
 Большая жизнь, но сколького не знал!
 Мелькают страны, возникают лица
 Тех, о которых некому молиться,
 Кто без молитвы жил и постарел...
Чем дольше жизнь, тем явственней сигнал...
 С кем из безвестных суждено мне слиться?
 О всех, о ком здесь некому молиться,
Я помолюсь теперь в монастыре...  1927 год

Эта русская княгиня, тогда уже довольно старая женщина (1844-1939, ей посвящен документальный фильм Э. Аграновской «Эстонская миссия русской княгини») -  драгоценное украшение русской, а потом  и эстонской земли - была одним из светочей жизни Игоря-Северянина.
Такие встречи-сигналы посылаются нам судьбой для озарения жизни светом истины и требуют к себе особого внимания и осмысления… Много таких людей встречал Игорь Васильевич и многих он отметил в своей поэзии. Здесь и его мама Наталья Степановна, и его первая любовь Злата, и ярчайшая поэтесса Мирра Лохвицкая - Северянин считал себя ее учеником и приемником, поэты К. Фофанов, Ф. Сологуб и В. Брюсов, тартуский языковед Б.В. Правдин и многие другие. Особое место среди них занимает Фелисса Михайловна Круут.

Озеро Ульясте. Было еще одно место в северо-восточной Эстонии, где любил бывать и рыбачить Северянин и где также можно было побыть в забытьи - озеро Ульясте…  Бывали они там и вместе с Фелиссой.  Я тоже не раз с Клавдией бывал в этих заповедных местах: когда уставали от ветреного морского беспокойства, искали тишины и купались в его тишайших бронзовых водах, окруженных изумрудными лесами..
А во времена Северянина там была полная глухомань: «Извилистая тропинка вокруг прозрачного озера приводит Вас к янтарной бухте, на берегах которой так много морошки, клюквы и белых грибов. Мачтовые сосны оранжевеют при закате. Озеро зеркально, тишь невозмутима, безлюдье истовое. Вы видите, как у самого берега бродят в прозрачной влаге окуни, осторожно опускаете леску без удилища в воду перед самым носом рыбы, и она доверчиво клюет, и Вы вытягиваете ее, несколько озадаченную и смущенную. Лягушки, плавая, нежатся на спинках, смотря своими выкаченными глазами прямо на Вас, человека, не сознавая ужаса этой человечности, им чуждой: они так мало людей видят здесь. Стада диких гусей и уток проносятся над озером, разом падая на его влажную сталь. Все это озеро и его берега, и весь колорит природы напоминают мне в миниатюре Байкал».

В Везенбергском уезде, между станцией Сонда.
Между Сондой и Каппель, около полотна,
Там, где в западном ветре – попури из Рэймонда,
Ульи Ульясте – то есть влага, лес и луна.
Ульи Ульясте… Впрочем, что же это такое?
И зачем это «что» здесь? почему бы не «кто»?
Ах, под именем этим озеро успокоенное,
Что луна разодела в золотое манто…
На воде мачт не видно, потому что все мачты
Еще в эре беспарусной: на берегах
Корабельные сосны, и меж соснами скачут
Вакхоцветные векши с жемчугами в губах…
В златоштильные полдни, если ясени тихи
И в лесу набухают ледовые грибы,
Зеркало разбивают, бронзовые лещихи,
Окуни надозерят тигровые горбы.
За искусственной рыбкой северный аллигатор, –
Как назвать я желаю крокодильчатых щук, –
Учиняет погоню; вставши к лодке в кильватер,
Я его подгадаю и глазами ищу.
Как стрекозы, трепещут желто-красные травы,
На песке розоватом раззмеились угри,
В опрозраченной глуби стадят рыбок оравы –
От зари до зари. Ах, от зари до зари!
Ненюфары пионят шелко-белые звезды,
Над водою морошка наклоняет янтарь,
Гоноболь отражает фиолетово гроздья.
Храм, и запад закатный – в этом храме алтарь.
Озеро Uljaste   1923 г.од

“На песке розоватом раззмеились угри...» - в этом месте прихожу в необычайное волнение.  Угри - это одна из самых загадочных и самых вкусных рыб… Александр Македонский очень любил этот деликатес и он часто присутствовал на его столе. Аристотель утверждал, что у этих рыб нет пола и их рождают морские глубины… До сих пор угри окружены легендами и загадками, хотя много ученых-ихтиологов и пытались их разгадать... Это - одна из великих тайн Бермудского треугольника и его самого гиблого места - Саргассова моря… Зигмунд Фрейд пытался разгадать тайну угрей, искал у них органы размножения... Сколько он их бедных располосовал, сколько съел в процессе исследования, диссертацию написал по результатам  своих опытов, где пришел к выводу, что зря потратил время… и решил, что гораздо проще будет заняться исследованием   себе подобных и стал основателем психоанализа. Может быть и съеденные им угри каким-то образом способствовали его последующим открытиям и славе…В них много фосфора… Александр Македонский тоже прославился своими завоеваниями и продвижением культуры эллинов на восток. Аристотель тоже, я думаю, не только размышлял об этих загадочных рыбах-змеях...
Пробовали и мы копченых угрей выловленных в эстонской части Чудского озера. Украсили они наш стол в первый наш вечер приезда в поселок Азери на берегу Финского залива. Тоже знаменательное достойное отдельного рассказа место в получасе езды от Тойла. Северянину посчастливилось увидеть угрей живыми лежащими на песке  полюбившегося и мне волшебного озера Ульясте.
Дети Саргассова моря

Главная загадка угрей заключается в том, что живут они в пресных водоемах Европы и Малой Азии, а размножаются в Саргассовом море в Атлантике около берегов Северной Америки. Размножаются один раз в жизни, после чего погибают. Живут они спокойно в реках и озерах Европы, по ночам, когда есть такая возможность, выползают  на берег к ближайшим огородам полакомиться зеленым горошком и другими бобовыми… Но в какой-то момент своей спокойной пресной жизни они откуда-то получают сигнал, что им пора собираться в дорогу. И начинают набирать жир, меняют форму глаз и тела, и где бы они не находились начинают двигаться, в том числе и преодолевая по ночам участки суши, в юго-западном направлении, стараясь попасть в реки впадающие в моря. И двигаются так до тех пор пока не оказываются в северо-восточной части Атлантического океана. Попробуйте себе вообразить этих путешественников и опасности, которые подстерегают их на их пути!
Оттуда они на большой глубине по наитию или указанию неведомых нам сил начинают плыть в сторону своей земли обетованной - Саргассова моря. В дороге они ничем не питаются и к месту назначения приплывают в полном истощении: у них выпадают зубы, деминерализуется скелет, тело покрывается язвами… Но самки на глубине около 200 метров мечут икру и погибают, закончив на этом вместе самцами свою великую миссию. В теплых водорослях Саргассова моря мальки, абсолютно ничем не напоминающие родителей и похожие на прозрачные листья ивы подрастают и  в свое время подхватываются Гольфстримом. Гольфстрим в своих теплых нежных струях несет их обратно через северную Атлантику к берегам Европы. Там они из северных морей и Средиземного моря попадают в устья европейских рек и рек Малой Азии, где снова начинается их спокойная жизнь, которая продолжается до следующего сигнала неведомых нам сил. Не знаю как вас, но меня эта история с угрями страшно волнует и приводит в полное замешательство, как и ученых ихтиологом, которые много лет пытаются разгадать их тайну.
Одну из гипотез по разгадке тайны угрей связывают с существованием в стародавние времена Атлантиды где-то в районе Саргассова моря. В реках этого легендарного и затонувшего материка и жили угри. Поэтому они временами и пытаются вернуться на нерест на родину. А поскольку ее в известном им  месте  не оказывается, они довольствуются водорослями, которые плавают в Саргассовом море на месте утонувшей Атлантиды. Мне вся эта история и эта гипотеза нравится, потому что она очень похожа на  жизнь людей в нашем прекраснейшем из миров.. Нас куда-то ведут, мы куда-то идем, а куда нас ведут и зачем мы не знаем...

(Письмо Б. В. Правдину)
От омнибуса и фиакра
Я возвратился в нашу глушь
Свершать в искусстве Via Sacra
Для избранных, немногих душ.
Мир так жесток, мир так оклавден,
Мир – пронероненный злодей,
И разве я не прав, о Правдин,
Чуждаясь издавна людей?
Я, уподобленный монаху,
Вхожу в лесной зеленый храм.
Не оттого ли альманаху
Названье захотелось Вам
Дать "Via Sacra", чтоб отметить
Мою священную судьбу?…
Теперь поговорим о лете.
Я летом взять хочу избу
В трех с четвертью верстах от Сондо,
На диком озере в лесу,
Где можно запросто лису
И лося встретить. Горизонты
Для рыбной ловли широки
На Uljaste: мне старики -
Аборигены говорили,
Что там встречаются угри,
Лещи и окуни по три -
И больше! – фунта. Правда, три ли,
Увидим сами, но грибов
И янтареющей морошки
Сбирал я полные лукошки
В тени озерных берегов,
Быв прошлым летом только на день.
Итак, весной, взяв нож свой складень,
Удилища, стихи, табак,
До поздней осени мы будем
С женой, на удивленье людям,
Предпочитающим кабак,
Ловить лешей. А как мы удим,
О6 этом знает каждый: с трех
Утра до самого заката,
На утлом челноке, у ската,
Нос челнока в прибрежный мох
Уткнув, и, в зеркале озерном
Отражены, без лишних слов,
На протяжении часов,
Забыв о всем культурно-вздорном,
С удилищем в руке застыв,
За колебаньем поплавковым
Следить и трезвым и здоровым
Умом постичь, что вот ты жив
В бесспорном – солнечном – значенье
Понятья этого. Влеченье
К природе и слиянье с ней
Мне лучезарней и ясней,
Чем все иные увлеченья   1923 год

ОТ ДЭНДИ К ДИКАРЮ
Покинь развращенные улицы,
Где купля, продажа и сифилис,
И, с Божьею помощью, выселясь
Из мерзости, в дом мой приди.
К пресветлому озеру Ульястэ
С его берегами гористыми
И с западными аметистами,
Смолу ощущая в груди.
Излечит эстийское озеро,
Глубокое озеро Ульястэ,
Тебя от столичной сутулости,
Твой выпрямив сгорбленный стан.
Вздохнешь ты, измученный, грезово,
Ты станешь опять человечнее,
Мечтательней, мягче, сердечнее,
Забыв окаянный шантан.
Привыкший к чиновничьей стулости,
Гуляющий только аршинами,
Считающий крыши вершинами
И женщинами "этих" дам,
К просторному озеру Ульястэ
Приди без цилиндра и смокинга
И в том не усматривай шокинга,
Что жив в человеке Адам…
Озеро Uljaste  1923 год

ЖИВЫЕ МОНЕТКИ
Приколов к блузке звончатый ландыш,
Что на грудь аромат свой лиет,
Ты со смехом за ландышем ландыш
Мне бросаешь с плота в галиот…
Я с улыбкой ловлю серебрушки,
Как монетки живые, – снетки
И, любуясь, смотрю на веснушки,
На каштановые завитки…
Ты, из хитрости, взоров не видя,
Продолжаешь метать в галиот,
Уподобленная Немезиде,
Эти рыбки. А ландыш – лиет…
– "Вкусен чай в разрисованной кружке
И зеленые рыбьи битки!" -
Ты кричишь, сыпля мне серебрушки,
Как монетки живые, – снетки…
Попадает за ландышем ландыш
Мне в глаза, в переносье и в рот…
Наконец, невзначай, и свой ландыш
Целишь в сердце мое, бросив плот…
И летишь, исчезая в оплете,
Лукоморьем, срывая цветки,
Ах, твои ноготки в позолоте -
Эти розовые ноготки!
Я догнал бы тебя в галиоте,
Но его погружают… снетки!..
Озеро Uljaste 1923 г.

А в России в это время стучат топоры, вонзаются в землю кирки и лопаты, скрипят колеса тачек: идет восстановление хозяйства разрушенного гражданской войной, строительство нового социалистического общества, людей впрягают, призывают и мобилизуют, используя все известные методы насилия… Поэты, писатели тоже без дела не сидят, Маяковский гремит и прославляет: все понимают, что от них требуется, непонятливых наказывают. Пугающие новости приходят из Новой России… На месте разрушенной царской России рождается чужая страшная страна.

БЕЗ НАС
От гордого чувства, чуть странного,
Бывает так горько подчас
Россия построена заново
Не нами другими , без нас…

Уж ладно ли, худо ль построена,
Однако построена все ж,
Сильна ты без нашего воина,
Не наши ты песни поешь!

И вот мы остались без Родины
И вид наш и жалок и пуст,
Как будто бы белой смородины
                Обглодан раскидистый куст.  Март 1936 год

Поэт чувствует, что теряет свою Родину… Вдобавок он теперь живет в городе, а города он очень не любил. Это чувство усиливается драматически-трагическим разрывом с Фелиссой. Вместе с ней проходит и упоение красотой Эстонии. Да и стареет поэт, больное сердце начинает мучить его.  Суда - река его детства все чаще приходит на память:
ЗДЕСЬ - НЕ ЗДЕСЬ
Я здесь, но с удочкой моя рука,
Где льет просолнеченная река
Коричневатую свою волну
По гофрированному ею дну.
Я - здесь, но разум мой… он вдалеке -
На обожаемою моей реке,
Мне заменяющей и все и вся,
Глаза признательные орося…
Я - здесь, не думая и не дыша…
А испускающая дух душа
На ней, не сравниваемой ни с чем,
Реке, покинутой… зачем? Зачем? 
Таллинн 14 октября 1935

У этой идиллии, кроме платонической любви к России и связанных с ней страданий, есть и еще одна сторона.  На фоне этих красивых бесстрастных природных картин, где люди пытаются жить в гармонии с природой начинают сначала тихо, а потом все сильнее бушевать человеческие страсти. Рядовые люди, просто талантливые и даже гении   никак не могут определиться с ниспосланной им Богом свободой выбора. Разыгрываются маленькие, большие и грандиозные драмы и трагедии, от враждующих уходит Любовь, льется кровь стонут и умирают люди… Вселенские эгоисты понимают ее вообще как свободу от всего, что ограничивает их Эго... В монастыри для укрощения бушующих страстей и  плоти уходят немногие...И эту солнечную картину начинает затягивать все сгущающийся мрак.
Любвеобилие и  чувственность Северянина не знали пределов… Он все время испытывал любовь и терпение своей жены постоянно изменяя ей…  С одной только хозяйкой лавочки в Тойла связь продолжалась около пяти лет. Страстная и загадочно-притягательная, по словам самого поэта, была особа… Причем эта дама - представьте себе - почти ежедневно приходила в их дом и вела себя крайне любезно. Были и другие женщины.
Меня поразила одна старая фотография того времени, В углу огороженного участка, видимо, участка Фелиссы, на скамейке сидит Игорь Васильевич, обнимая одной рукой  одну из сестер-соседок, рядом стоит вторая сестра, а в некотором отдалении под лиственницей, прислонившись к стволу дерева  -  Феллисса в отчужденной позе. Исследователи связей Северянина и составители его дон-жуанского списка пишут, что с обеим сестрами у поэта были романы…
При заграничных поездках с женой по Европе с женой Северянин тоже не обходил женщин стороной. Потом появилась и стала преследовать его молодая поэтесса и учительница гимназии Вера Коренди, называвшая себя музой поэта. Попробуйте представить себе чувства его законной жены этого очень талантливого мужчины.  Эта пытка продолжалась около 15-ти лет… Чем она закончилась мы теперь знаем.
Обо всем этом с удовольствием и интересом пишут все его биографы и критики. Эти романы и связи были родной стихией поэта. Он понимал последствия, но ничего не мог с собой поделать. Вот как он пишет об этом, обращаясь к горячо любимой жене (здесь нет иронии, на одной из подаренных ей своих фотографий он написал: «Наилюбимейшей». Этот эпитет многое объясняет… ):

         ТАК ВОЗНИКАЮТ СТИХИ
За утренним сидим мы чаем,
Идем ли к морю на песок,
Друг друга часто огорчаем
И горько серебрим висок.

Хотя любовь цветет сиренью
И крепче выдержанных вин,
Ты предаешься подозренью,
В моих поступках ищешь вин...

Напрасно! Если я с тобою,
Не все ли, друг, тебе равно.
Исполнен ли я Голубою
Иль с Розовой живу давно?..

К чему же вечно уверенья?
Но грустно мне, что, может быть,
Чтоб жизнь вдохнуть в стихотворенье,
Я должен что-то умертвить…  1928 год

ИСКРЕННИЙ РОМАНС
Оправдаешь ли ты - мне других оправданий не надо! -
Заблужденья мои и мечтанья во имя Мечты?
В непробужденном сне напоенного розами сада,
Прижимаясь ко мне, при луне, оправдаешь ли ты?

Оправдаешь ли ты за убитые женские душ,
Расцветавшие мне под покровом ночной темноты?
Ах, за все, что я в жизни руками своими разрушил,
Осмеял, оскорбил и отверг, оправдаешь ли ты?

Оправдаешь ли ты, что опять, столько раз разуверясь,
Я тебе протянул, может статься, с отравой цветы,
Что, быть может, и ты через день, через год или через
Десять лет станешь чуждой, как все, оправдаешь ли ты?    11 июля 1933 года
 
Жена долго это терпела, понимая какой крест она на себя взвалила, став супругой знаменитого поэта: она наблюдала его жизнь в Тойла с тринадцати лет… Но, когда появилась Вера Коренди и стала настойчиво преследовать ее мужа, требуя свиданий и грозя самоубийством, произошел скандал и она выгнала его из дома. На этом совместная жизнь их закончилась, но переписка и отношения продолжались до конца жизни поэта: В. Коренди он называл «женой по совести», а Фелиссу Михайловну «женой перед Богом». Брак они так и не расторгли...
Фелиссса осталась в Тойла, а Северянин был вынужден покинуть ее дом и переехать к своей новой пассии.
 
ЗАБЫТЫЕ ДУШИ
Она, с кем четверть странствия земного
Так ли, иначе протекла,
Она меня оставила без крова
И на бездомность обрекла.
В совместно нами выстроенном доме,
В его прохладной теплоте,
Уже никто не обитает, кроме
Двух душ, забытых в пустоте…
Таллинн  14 октября 1935

Поэт после расставания с женой жил очень скудно. Когда в это время с ним встречался молодой Павел Антокольский, то он был крайне удивлен, когда поэт в ресторане заказал для себя огурец и штоф водки.
Это начало трагедии, т.к. жена забирает с собой и очарование своей страны и сразу тускнеет все вокруг поэта, хотя он и пытается еще поэтизировать свое новое положение и состояние, называя его гармонией контрастов:

Летишь в экспрессе - жди крушенья!
Ткань доткана - что ж, в клочья рви!
Нет творчества без разрушенья -
Без ненависти нет любви.

Познал восторг - познай страданье.
Раз я меняюсь - я живу.
Застыть пристойно изваянью,
А не живому существу!

Но здесь он и его чувственность переступили какую-то роковую черту. Дальше будет становиться все хуже и хуже. Много покаянных писем и писем с признанием в любви написал он в это время Фелиссе и пытался  несколько раз вернуться в потерянный рай, но дверь туда больше не открылась… Фелисса все унесла с собой, обаяние Эстийского края пропало, «стала жизнь совсем на смерть похожа», только водная стихия по-прежнему рядом с теперь уже навсегда одиноким поэтом:

В ТУМАННЫЙ ДЕНЬ
Дождь летит, студеный и ливучий,
Скрыв в туман глубокую Россонь.
Слышен лязг невидимых уключин
Сквозь промозглую над нею сонь.

Стала жизнь совсем на смерть похожа:
Все тщета, все тусклость, все обман.
Я спускаюсь к лодке, зябко ежась,
Чтобы кануть вместе с ней в туман.

И плывя извивами речными, -
Затуманенными, наугад, -
Вспоминать, так и не вспомнив, имя,
Светом чьим когда-то был объят.

Был зажжен, восторгом осиянный,
И обманным образом сожжен,
Чтоб теперь, вот в этот день туманный
В лодке плыть, посмертный видя сон…    26 октября 1938
 
Дело идет к концу, занавес скоро опустится и их отношения станут прошлым… Фелисса не простила поэта, точнее простила, но условно с выгодой для себя... Однако прагматичная эстонка понимала, что благодаря мужу она вошла в историю: заботясь о своей репутации,  аккуратно собирала все его письма и передала их потом в тартуский литературный музей, где они до сих пор и хранятся…
Правда, и без этих скорбных писем поэт воздал ей за пережитое и воспел ее в своих  поэзах. Любил он свою Фелиссу-счастье и цеплялся за нее как за соломину, хотя в это время проза жизни уже полностью захлестнула их обоих… «Стала жизнь совсем на смерть похожа...» Прав был рижский ясновидящий Финк, когда не советовал им расходиться, сказав, что везет им, пока они вместе. Совместная жизнь у них трудная, но  после расставания счастье отвернется от каждого из них....

Живительная беседа с Гением

Одна из бесспорно духовных потребностей человека - это потребность в общении…  с себе подобными.  Одно из моих юношеских стихотворений начиналось: «Человеку нужен собеседник Умный, понимающий с душой...» Я уже не помню по какому случаю эти стихи были сложены, но очевидно, что уже тогда такая потребность осознавалась мною, но, наверное, она и тогда не была полностью удовлетворена. «Наверное» можно отбросить - она точно не была удовлетворена, да ее и невозможно удовлетворить...
Очень много уровней удовлетворения этой потребности у различных людей: от бла-бла до уровня, который Гете называл «живительной беседой» - это общение духовно близких людей. Живительная беседа дает людям ощущение полного слияния душ беседующих и понимающих друг друга людей. Это чувство иногда удается сымитировать в дружеском общении с помощью алкоголя. Наверное многие из нас приближались к этому божественному чувству единения близких людей. Счастливые мгновения! Именно в таких случаях, я думаю, можно говорить о роскоши человеческого общения, о редких, но счастливых моментах нашей жизни… Одно из подобных переживаний у меня связано  с Игорем-Северяниным...
Более полувека разделяет меня с героем очерка «Мир Игоря-Северянина», он давно уже на том, а я еще на этом свете, но после длительного общения с поэтом возникло представление о моем Игоре-Северянине,  и он вошел в мою жизнь как живой и близкий человек, от постоянного присутствия которого, я теперь, наверное, уже не смогу освободиться, как невозможно освободиться от памяти о друге или о чем-то важном, произошедшим в твоей жизни  … Это правда, что внимательный читатель становится соавтором поэта: пропуская полюбившиеся стихи через душу: у меня действительно появлялось такое чувство.
И когда это представление возникло, Игорь Васильевич и Фелисса Михайловна Лотаревы ожили в моем сознании, появилась потребность и возможность  постоянного диалога с этими любившими друг друга  людьми. При этом мне очень нравятся декорации, на фоне которых разворачиваются события - это ландшафты северо-востока Эстонии. На первом плане в этих беседах  стоит Северянин, а его жена - в некотором отдалении. Она была очень немногословным человеком и поэтому чаще всего помалкивает. Фелисса Круут тоже была поэтессой и знала цену настоящим людям и настоящим чувствам: «Любви без жертвы нет...» Правда стихи свои никогда не публиковала, а потом и уничтожила их. 
Недавно видел их домик в Тойла - домик местного плотника, где они скрывались от жизненных невзгод. Сейчас он кажется сараем на фоне окружающих его коттеджей теперь уже курортного, а не рыбацкого поселка.. Спасибо теперешним его владельцам, сохранившим его для нас: свой дом они построили рядом… Рядом с домом памятный камень на русском и эстонском языка «Здесь жил и работал 1918-1936 г.г. русский поэт ИГОРЬ СЕВЕРЯНИН»
Каждый день беру в руки какой-либо из сборников его стихов, читаю и перечитываю. Масштаб личности Игоря-Северянина огромен, наверное, он бесконечно велик, поэтому после каждого прочтения нового стихотворения или постижения уже известного возникает потребность вернуться к сложившемуся мозаичному образу поэта и что-то изменить или добавить в нем. Такое чувство, что он что-то рассказывает о себе, о России или Эстонии, или своем времени, а я в меру своих способностей пытаюсь понять его и отразить это в своем представлении о нем  и на его портрете. Нескончаемый диалог с Гением… Где вы найдете такого гения, который бы хотел постоянно с вами беседовать?
Трудная, но увлекательная работа: нескончаемая живительная беседа с талантливым человеком и великим поэтом. Мы вдвоем, никто не вмешивается и не прерывает. При этом поэт хорошо знает себе цену, а мне нужно каждый раз стараться быть на уровне и соответствовать. Это очень непросто, но меня никто не торопит… Беседа - неспешная. По ходу нашего общения в паузах я могу заполнять пробелы в своем образовании, а их довольно много. Мы можем расходиться, потом встречаться вновь, когда мне покажется, что я понял собеседника. Вот такое увлекательное занятие я придумал для нас с Игорем Васильевичем. Надеюсь, что там, где сейчас находится, он мой интерес и симпатию чувствует и оттуда мне помогает…
Иосиф Бродский тоже с большим интересом наблюдает за нами. Всё-таки с его подачи я взял в руки этот уникальный инструмент познания и начал учиться им пользоваться. Похоже все, о чем он рассказывал в своем интервью, упомянутом в начале очерка, присутствует в поэзии. Нужно только найти в себе силы и подняться над чужой и собственной пошлостью, а также выдержать те вибрации, в которых жили и живут гении...