В июне 89-го я узнал, что мочка – это не часть уха, а существительное от глагола «мочить». И то, что я всё ещё жив – чистое недоразумение. Моя жена этого не хотела. Она так и сказала: «Ну, прости, я этого не хотела».
Но, всё это было позже. А вначале был негр - в журнале, в трусах. Налитой торс, налитые ягодицы…
Ткнув негру в налитое, жена сказала:
- Хочу, чтобы у тебя было, как у него.
И я обомлел.
«Как?! Он же сплошь эбонит. А я что - эбонит?.. Ну, разве что – ночью». А это было ясное, незабываемо жуткое утро.
Но, когда моя жена чего-то хочет - она это получает, даже, если в итоге получаю я. Поэтому, схватив меня за руку, она решительно произнесла:
- Сейчас я всё сделаю. Только мне нужна стерильность.
И произнеся это, потащила меня на кухню.
От сочетания стерильности с кухней, я сразу весь съёжился, отчего стал походить на негра ещё меньше.
- Ты собираешься делать мне аборт?! – пискляво выкрикнул я.
- Нет, я собираюсь делать тебя красивым.
- Но как?!
- Быстро. Чик - и всё. Ты и глазом не моргнёшь.
- Никогда?!! – всполошился я.
– Успокойся, - выдвинув шкафчики стола, зазвенела она ножами. - Сейчас проткнём, и будешь красавцем.
- Что проткнём?!!!
- Мочку.
- Но как?!!
- Насквозь. Только не дёргайся!
Когда вам говорят: «насквозь» и «не дёргайся» - надо бежать. Но, к моей жене даже тараканы под тапок идут сами.
В итоге, я опустился на табурет, а она открыла конфорку и завозилась над плитой, приговаривая:
- Сейчас прокалю, и проколю.
«Меня проколют дважды! – понял я. - Второй контрольный!»
- Больно не будет, – обернулась ко мне жена с раскалённым добела сапожным шилом. - В мочке нет нервных окончаний.
Для подтверждения своих слов она так ущипнула меня за ухо, что я взвыл.
- Видишь, теперь там уже точно нет нервных окончаний.
- А если они всё ещё есть?! – всхлипнул я.
- Тогда я их обойду.
И, обойдя меня сзади, всадила в ухо шило.
***
- Шедевр!! – первое, что услышал я, когда очнулся. – Посмотри, это же настоящий шедевр!
Из зеркальца на меня укоризненно глянула мочка. Искрясь бабушкиной серьгой, она стекала на плечо говяжьим антрекотом в лучших традициях Сальвадора Дали.
- Ну? Что скажешь?
И я сказал…
Если бы шило всадили негру, он бы наверняка заговорил на идиш. Но я, всё, что думал, прокричал по-русски – и о мочке, и об иголочке, и особенно об нервном об кончании.
После чего мы сразу заторопились.
- В больницу?! – спросил я с надеждой.
- В люди! – последовал ответ.
Жене не терпелось меня вывести. Из себя она меня уже вывела, теперь оставалось в город.
Итак, мы пошли выгуливать наше ухо. А поскольку, в театре ему было темно, а в парке зябко, то направились мы с ним в ресторан «Звёздный».
По дороге прохожие на меня пялились, собаки облизывались. Жена была счастлива.
- Сядем, чтобы нас все видели, – сказала она, и расположила нас с ухом в центре зала.
Ухо по-прежнему лежало на моем плече, оттеняя гангренозным окрасом зелёночно-йодовые разводы.
- Тебе оно так идёт! – ежесекундно восхищалась супруга.
И, действительно, ухо мне шло.
Людям шло не в то горло, настолько оно мне шло.
- На нас все смотрят, – не могла нарадоваться супруга. – Видишь, вон тех
ребят? Они не сводят с нас глаз.
Глаз квадратные ребята, и правду, не сводили – проделать это им мешали перебитые, расплющенные носы. А их бритые черепа на чугунных шеях намекнули мне, что пора уходить.
- Пора уходить, - шепнул я благоверной. – Сдаётся мне, это зелёный патруль. Ну те, санитары леса, что добивают раненых...
На что услышал:
- Как уходить? Куда? Я же не доела!
На неприятности у меня нюх. А эти – квадратные, пахли, ну как минимум, реанимацией. И это ещё на расстоянии. Когда же они к нам приблизились, от них отчётливо повеяло моргом.
- Снимай цацку! – обратился ко мне самый кубический.
«Избавитель!» – подумал я. И хотел было уже упасть перед спасителем на колени, как жена, вдруг, оторвавшись от еды, горячо возмутилась.
Я всегда знал, что она любит мясо с кровью, но не подозревал, что настолько. Поэтому, когда кубический достал из-за пазухи кастет, я стал так неистово, и так с мясом рвать из уха серьгу, перебирая в уме негра, бабушку и их общую мать, что квадратные в ужасе отступили.
Они никогда не видели столько крови, а я всё рвал и рвал. Уже весь ресторан рвал, а я всё рвал!..
А потом, обескровленный, протянул жене серёжку с прилипшей к ней мочкой, и та, приняв кровавое подношение, спросила:
- Ты жив?!!!
И уловив мой слабый кивок, добавила:
- Ну, прости, я этого не хотела.