Котёнок
Я зря пригрел тебя, напрасно
от близкой смерти уберёг,
кисёнок мой, комок атласный,
беззлобной жизни огонек,
того не ведавший подавно,
всё тельце жалкое ко мне
протягивая благодарно,
оживший, чуя в полусне
тепло, покой, какого сроду
не знал, такую благодать...
Обратно в грязь, в гнильё и воду
тебя швырнули умирать.
Чего хотел ты, угасая?
Побыть в тепле, поспать, поесть?
А их заботит спесь чужая,
в них, задевая ту же спесь.
Гордятся вычурой сорочек
или фасоном башмака.
Но что им жизнь твоя, комочек,
два боязливых озерка?
И что тебе немые слёзы,
в моей кипящие груди,
о мой кисёныш остроносый?
Ведь я не спас тебя, прости.
Прости, что всё на этом свете
так безразличия полно.
Прости меня, когда мы, встретясь
с тобой, сваляемся в одно.
Когда я также, также сгину,
и бессердечие миров
меня вмешает в ту же глину,
в такую ж грязь перемолов.
______________________________
(По поводу котёнка, возвращённого автором к жизни и потом выброшенного его начальством.)
Лесной прелюд.
Предзакатный, поредевший,
тишиной процветший весь,
лес, гряди, куда грядеши,
только в душу мне не лезь.
Всей армадой в этот воздух
ты вплываешь, как в барак,
словно затхлостью тифозной,
прелью осени набряк.
Не бросай лучей раскосых
в глубину и свысока,
не следи зрачком берёзы
сквозь туманность сосняка.
Не стели свой сумрак сонный,
под стволами расслоив
вдаль крадущиеся сонмы
папоротников своих.
Старомодны, неуместны
сумрак, готика, резьба.
От романтики немецкой
проходящего избавь.
От немецкой, от германской
чертовщины вековой.
Сбрось трагические маски
мхов, лишайников и хвой.
Не грози мне театрально
исподлобья валуна.
Бесполезные старанья.
Ты ошибся, старина.
Отзвенели, отрыдали
струны рун, баллад и саг.
Обмелел родник преданий,
ключ их высох и иссяк.
И, пожалуй, я,
приехав
в кузове грузовика,
не столкуюсь с дряхлым эхом,
одичавшим за века.