Универсальный ключ успеха. Текст

УНИВЕРСАЛЬНЫЙ КЛЮЧ УСПЕХА

Роман

Тема: вариант возрождения российской промышленности с элементами мистики и чувственных приключений


Содержание

Предисловие
Глава 1. Стратегический резерв
Глава 2. Десерт сибарита
Глава 3. Дополнительные сведения об элементёрах
Глава 4. Дом для чувственного счастья
Глава 5. Боевая пуля в травматическом пистолете
Глава 6. Собаки, которых не могут убить
Глава 7. Экспертиза ценностей
Глава 8. Поездка в зоопарк
Глава 9. Сдвиг по фазе
Глава 10. Как украсть миллион
Глава 11. Морячка
Глава 12. Канатная дорога между безднами
Глава 13. Муж просит о верности
Глава 14. Подземный дозор
Глава 15. Праздник Ивана Купала
Глава 16. Тайна сафьяновой папки





Предисловие

В стенах некогда могучего предприятия, полуразрушенного непродуманными реформами, разворачивается работа по его возрождению. В условиях ограниченности и во времени и ресурсах, как никогда важен человеческий фактор. Этот источник дополнительной силы становится сказочным колодцем с живой водой, где основные составляющие — неординарная любовь и… помощь извне.
Как известно, знания для некоторых также материальны, как солнечный свет для всех. Чтобы попасть в число некоторых, чтобы обрести способность переносить информацию с одного информационного поля на другой, чем обеспечить прорыв в решении застарелых проблем и новых задач, оказывается, следует пройти ряд приключений на грани фола.
 Как раз такие испытания уготованы смелым участникам проекта: нестареющему сибариту, он же всезнающий инженер и тонкий менеджер, и архивариусу, она же пленительная девушка, успевшая выскочить замуж. Как они справятся, кто и что ведёт их как по тросу над бушующим огнём хаоса и скуки обыденной жизни в незабвенный край нирваны, гармонии, да и попросту в добрый миропорядок,  — об этом роман «Универсальный ключ успеха». 


Глава 1. Стратегический резерв пылится

Тонкие пальцы девушки на мгновение разжались, и пухлая папка грохнулась на пол, острым краем шмякнув по пальцам ноги. Полина, вскрикнув от прошившей насквозь боли, захромала к обшарпанному офисному креслу. Два физических метра стали двадцатью мучительными шагами босиком по битому стеклу. На сидение плюхнулась в страшной досаде на себя и на эту странную папку, выскользнувшую из рук.
Крупные слезинки покатились по пригожему личику, размывая тушь на ресницах. Быстро глянув в зеркало, висевшее на стене у входа в помещение, Полина дала волю слезам: в полированном стекле отображалась не модная девушка, а полная дура. Такой никогда не суметь найти мостик между фантазиями и реальностью, между мечтой и действительностью.
Только на минуту представив, так и будет отныне, Полина готова разрыдаться, как на похоронах любимого. Флёр пригожести вмиг окончательно слетел с облика двадцативосьмилетней девушки. Личико исхудалое, бледное, с тонкими полосками бескровных губ.
Искорка пригожести осталась в дивных глазах. Глаза, что сразу обращают внимание редкой пленяющей роскошью, природным таинством смешения цвета, линий и спокойного отблеска красивых фантазий.
Как знать, не эти ли сокровенные картины оставались опорой для самодостаточности, иначе — твердой уверенности в себе. В придачу к магическим очам дан природой тонкий стан, легкий развал бедер, длинные стройные ноги, волосы цвета спелой пшеницы — казалось бы, сейчас её выход на подиум…
Но выход может быть лишь в служебный коридор с множеством рабочих комнат, где корпят инженеры, специалисты всех мастей, квалификационных категорий, разных уровней знаний, навыков и компетенций. Они периодически заходят к ней, потому что Полина — архивариус, а комната, где плачет от досады, — технический архив.

Полина турнула ногой вредную папку. Угол стеллажа оборвал её полет, корешок папки треснул (или приоткрылся?), откуда как серпантин взвились крохотные открытки в виде сдвоенных сердечек. Валентинки! Что за наваждение?! В прошлый раз вылетело приглашение на вечер; принять его не решилась. Эх, раздобыть бы ключики, да открыть эту непонятную папку.
Боль чуть унялась. Полина смогла встать. Первые шаги невольно приблизили к папке. С опаской взяв её в руки, короткими шажками вернулась к столу. Положила точно посредине. Не отрывая глаз от присмиревшей папки, медленно опустилась на стул. Внезапную дрожь прошла по телу. Перочинный нож блеснул в девичьей руке. Разгоралось желание раскромсать вдоль и поперек странное канцелярское изделие. Полина взметнула руку, в сжатом кулаке сверкнуло острие, обращенное вниз. Ещё минута и стальное жало войдет в кожаную плоть… Вдруг посинели пальца, словно кто-то накрепко сжал запястье. Кулачок разжался; упавший нож разломился на две половины.
«Ничего не понимаю — прошептала девушка, уставившись на папку. — Кто сжал мою ладонь? Ведь кроме меня здесь нет никого. В этой комнатушке в двадцать квадратных метров, сплошь заставленной стеллажами с архивными документами, нет никого… кроме меня и этой папки, не так ли?»
Красивая ладонь легла на папку. Отшлифованный ноготок подцепил в прорези корешка выглянувший листок. Тотчас вскрик ударил в потолок. Полина, отдернув ладонь, поднесла её к губам. Капля крови повисла на пальце. Неужели кожа столь тонка, что поранилась листком бумаги?
Дрогнул свет в люминесцентной лампе. В изменившемся спектре искусственного освещения папка не поменяла цвет. Кожа обложки так эластична, что казалась живой. Если бы не цвет, похожий на элитный шоколад. Наверное, размышляла Полина, такая кожа называется сафьян.
Углы сафьяновой папки обрамлены медными пластинами, покрытыми тонким слоем бесцветного лака, местами стёртого. На пластинах гравировка: вязь неведомых символов, замысловатых линий. А посредине лицевой стороны на заклепках установлен овал из той же медной пластины, но гораздо толще. Края завалены, всё отшлифовано до блеска. Поле овала занимают четыре латинских буквы в готическом стиле. Толщиной папка сантиметров в десять; сбоку две металлические застёжки и замочек между ними. Были бы ключики, Полина уж точно отважится проверить содержимое таинственной папки.
Но ключики увезла прежняя хозяйка архива, зачем-то оставив папку. Как и многое другое. Что поразительно, если потрясти папку, из специально сделанной щели вылетают листочки, как ответы на вопросы, непосильные для мозгов, как подсказки, толчки фантазии.
Только что выуженный из папки листок плотной бумаги снова оказался открыткой-валентинкой. Один к одному по форме похожей на валентинку, выпавшую при падении папки. Полина подняла с полу близняшку второй открытки. На стол легли два алых сердечка. Сюжеты картинок разные: пухлые полураскрытые губы, зовущие и манящие, алое сердечко в обрамлении таких же алых букв, утверждающих «Only you in my heart!», в другом картонном сердечке — дары, которые оно несёт возлюбленным.
 
Однако, дары ли несет любовь? В книгах, фильмах, на сцене — что ни любовь, то трагедия, драма, горечь и боль. А в будничной жизни — скукотища!
Невольно вспомнилась первая любовь, до сих пор не нашедшая равнозначной замены... Как будто это было вчера. Так долго ожидаемая страсть соблазнила сладко-мечтательным ароматом — и оборвалась с обидой. Потом они обходили друг друга стороной. Если случайно сталкивались — ни единого слова не молвили, глаза в сторону, сердечко щетинилось. Вскоре он женился, она   вышла замуж. Закрепилось шрамом ощущение растоптанного начала в прекрасное. Что не хватило им? Осталось неразрешимой загадкой, и при слове любовь — дурь и блажь вставали рядом. Начало большой любви пришлось разменять на нечто практичное спокойное понятное…

Затрезвонил телефон внутренней связи. Полина схватила трубку. Нежного уха коснулся вежливый и строгий голос шефа: «Полина, вы что-то долго ищете проект ТХМ ХХ. Найдите немедленно и принесите мне». В последней фразе звучали нотки раздражения и недовольства.
Аббревиатура проекта подсказывала, что разработан головным отраслевым институтом. Значит место хранения, всё-таки, на стеллаже № 8. Полина снова подошла к этому стеллажу. Только-только обшарила вдоль и поперёк полку за полкой, папку за папкой, посмела взять сафьяновую папку.
Смотрела с опаской: вдруг да снова что-то причинит ей боль. Что за скрытая неразбериха в этих с виду аккуратно расставленных архивных папок? Неужели, опять перерыть стеллаж № 8? Затем с первого стеллажа по восьмой. Одно завораживало: вдруг найдёт ключики от таинственной папки?! Попутно убедится, что действительно проекта нет. Он исчез!


***


Прошло одиннадцать месяцев, как Полина устроилась архивариусом в технический отдел когда-то известного машиностроительного завода. Устроилась с трудом, и только потому, что  окончила соответствующий колледж по специальности «архивоведение». Производство еле держалось на плаву, но работы с документацией не убавилось.
С должностью, считала, повезло. Само название на латинский манер — архивариус — приятно звучало.  Опыт работы по специальности мизерный. По существу, кроме квалификационного удостоверения государственного образца, никаких полезных производству навыков. Причем, обивала пороги работодателей после декретного отпуска, что предполагало бесконечную череду больничных листов по уходу за ребенком, трехлетней дочкой Дашей, с превеликим трудом пристроенной в муниципальный детский садик.

Взрослая жизнь у Полины долгое время не складывалась. Окончила общеобразовательную школу с хорошими отметками и растерянностью: она вправе начать самостоятельную взрослую жизнь, но каким образом? Крепким здоровьем не отличалась. К восемнадцатилетнему возрасту имела пару хронических заболеваний с мудреными названиями; по-простому говоря, девушка худосочная, мало приспособленная к суровой взрослой жизни.
Пять-шесть лет учёбы в институте представлялись непреодолимым барьером, невыносимым напрягом умственных и телесных сил. Это не под силу хилому здоровью. Поэтому мама и папа Полины подтолкнули дочку в колледж на курс архивоведение. А после успешного окончания спасительного трехгодичного курса устроили хрупкое чадо в заранее обговорённое теплое местечко — архивариус строительно-монтажного предприятия.
Помнится, отсутствие перспектив витало в воздухе. Двадцатилетняя девушка осваивала профессию без энтузиазма под постоянным гнётом быть уволенной в целях сокращения затрат. Сама поглядывала по сторонам, находясь в объятиях фантазий о любви. И вдруг туман сексуальных грёз всколыхнул симпатичный паренёк, с которым в рабочий перерыв случайно столкнулась в бесконечных коридорах административного здания.
Извечная ситуация: она сказала: «Это он!» Затем пошла череда долгих месяцев, когда примеривались друг к другу. Идеальное соотносилось с реальным. Первый поцелуй насторожил. Руки, тронувшие грудь, отозвались мурашками, словно царапнувшие тело. Казалось, он говорил не те слова, что хотелось услышать. Сказал, что любит — не ощутила этого. Как-то сорвалось свидание. В душу упала едкая капля обиды, которая разрасталась и дурманила с той же силой, что буянила в сердце, томила и сушила страсть к реальной любви. Однажды вырвались резкие слова, как полоснула по живому холодная сталь клинка: первая любовь так и не состоялась.
Полина разом сникла, по ночам душили слёзы, глаза воспалились, лицо припухло, измученное сердце каменело. Болезни, спавшие доселе, обострились. Боль в животе не отпускала ни на минуту: то жгла, то ныла, колотила с ударами слабеющего сердца. Полина стала ходить по врачам: обследования, консультации, уточнение диагноза.
Пришлось частенько прибегать к услугам такси. Купила дисконтную карту таксопарка; утонченные пальцы набирали один и тот же номер. Через какое-то время  приметила, что и водитель тот же, что был вчера и позавчера. Эдакий более чем самоуверенный крепыш с гладко причёсанными назад, словно напомаженными чёрными волосами, разговорчивый как большинство таксистов, и не обременённый особыми знаниями. Искренний до удивления; выкладывающий без утайки, как реальные впечатления, так и планы на будущее.
Полина слушала краем уха, но постепенно приходила мысль: парень-то вроде бы ничего, простой и свойский. Он, казалось, мог бесконечно говорить об автомобилях, и, видимо, это его главная страсть. В легкую поведал пассажирке о мечте: он  за рулём новенькой иномарки с двухлитровым двигателем, рядом на сидении моднячая жена-симпатяга (он выразительно взглянул на Полину), деньжат в кармане, что семечек в стакане. Остальное — приложится.
Однако, достойных денег никто не платил, оттого крепыш был чуть злой, и приходилось крутиться-вертеться на двух работах. Таксовать — вторая работа, первая — электромонтер на заводе, куда впоследствии перебралась Полина.
Прошло какое-то время, и Полина, сама того не заметив, стала женой крепыша. Через год родила дочку, три года просидела в декретном отпуске. Строительно-монтажное предприятие, где раньше работала, разделили на части: какая-то часть была продана, другая ликвидирована, что-то ушло за долги кредиторам. До трудоустройства Полины никому никакого дела. Выручил муж: разузнав о вакансии архивариуса на заводе, в штате которого числился сам, упросил администрацию принять Полину. И резон хороший подобрал: трудовые династии повышают вовлечённость работников в стратегию предприятия. Иногда клюют на высокие слова.


Итак, работа найдена, осталось напрячься, быстрее вникнуть, как правильно и грамотно исполнять обязанности. Но желание лучшего употребления сил вновь обрывалось при плотном контакте с реальностью.
Рабочее место далеко от оптимального. Оно представляло собой комнату длиной метров семь и шириной — четыре. От стены подобно зубьям расчёски громоздились металлические шкафы-стеллажи. У входной двери, в углу, притулился письменный стол со списанным компьютером. Окон нет, как нет и вентиляции. Похоже, что раньше здесь размещалось редкопосещаемое складское помещение, которое наскоро переоборудовано под архив. О том, как будут работать здесь без лучика естественного освещения в затхлом застоявшемся воздухе, администрацию не заботило.
Рассказывают, что когда-то с плановой проверкой заявлялся инспектор по труду. Архивариусу быстро оборудовали рабочее место непосредственно в помещении производственно-технического отдела (сокращенно — техотдел), а в архив она, якобы всего лишь захаживает за папками с документами. После инспекторской проверки стол в техотделе остался, но захаживать архивариусу приходилось как раз наоборот: из архива в техотдел, чтобы утром показаться и доложиться начальнику, в перерывы — для чая.
Чай в техотделе любили: дообеденный чай и послеобеденный, в два часа пополудни организовывался основной чайный перерыв, когда текла беседа, слышался смех, оживлённый говор.
После чаепития в просторной комнате техотдела Полина, стряхивая капли воды с вымытой кружки, уходила в тесную душную комнату без окон с массивной стальной дверью, заставленной стеллажами. И каждый раз мнилось, что кто-то идёт вслед. Странные метки и знаки предшественницы Полины, оставленные на стеллажах, в журналах усиливали заползавшую догадку, что здесь произошла необыкновенная драма, где решались вопросы жизни и смерти. По крайней мере, чем-то чрезвычайно неординарным разбавляли скуку рабочих будней.
При взгляде на сафьяновую папку холодок бежал по спине. Почему архивариус, чьё место она заняла, неожиданно и спешно уволилась? Из послеобеденных чайных перерывов Полина составляла облик загадочной предшественницы. Зовут Нина. Она примерно её возраста, якобы круглая сирота, устроенная на работу по какой-то федеральной социальной программе. Проработала ровно три года, точно берегла это место для неё.
Таким образом, воображение Полины занимали две основные загадки: что за история приключилась с Ниной, и как быстро находить архивные документы, затребованные высоколобыми инженерами.
 


***


Послеобеденный чайный перерыв в техотделе начинался в точно установленное время. Это полувековая традиция. Добрый устоявшийся обычай. Сотрудники отодвигали в сторону инструкции, чертежи, схемы, над которыми работали, водружали на освобождённое место из недр письменного стола кружки, конфеты, печенье и тому подобное. Каждый угощался сам. Общим был кипяток, приготавливаемый в пузатом металлическом электрочайнике. И общими будут темы для разговора.
Валерий Борисович, начальник техотдела, в недалёком прошлом инженер-конструктор, а в очень далёком — преподаватель черчения, всё чаще подумывал о трости с броским шикарным набалдашником. (В древние времена трость считалась атрибутом Богом избранных) Ноги состарились раньше головы, говаривал он. Тело давненько перешагнуло пенсионный возраст, но голова полна интеллектуального заряда.
Монументальный двухтумбовый стол Валерия Борисовича стоял по диагонали напротив входной двери; линию другой диагонали, как крылья некоей творческой птицы, образовали спаренные компьютерные столы. За столами, друг напротив друга трудились четыре инженера: Светлана Ивановна и Светлана Петровна, Любовь Васильевна и Любовь Николаевна — хорошо и со вкусом одетые пожилые дамы. У входа столик для Полины вплотную с двухуровневым столом, заставленным оргтехникой: ксерокс и принтер формата А3, сканер с автоподачей, плоттер для распечатки чертежей.

 Ровно в два часа пополудни забурлила вода в чайнике. В рабочей комнате  установилась вымороченная тишь. Сотрудники поглядывали друг на друга, пробуя уяснить: отчего не клеится разговор.
Разорвала тишину Любовь Николаевна:
— Почему-то нет Полины? Видел кто-нибудь её сегодня? — Собственная рассеянность раздражала Любовь Николаевну, как капающая вода из крана. Она считалась правой рукой начальника техотдела, исполняя его обязанности на период отсутствия. Поэтому нельзя терять лица.
 — Только что Валерий Борисович самолично к ней ходил! — сказала Светлана Ивановна, словно подзадоривая и бросая тему для разговора: каким образом молоденькие сотрудницы бодрят пожилых начальников.
Все многозначительно переглянулись, а зачинщица очередного витка кривотолков зашлась в астматическом кашле.
— Девушка наша проект ТМХ ХХ не может найти. Третий день ищет. Заявила мне, что проекта нет, обыскалась. Я ей сделал устный выговор. Ведь по графику подошло время запускать проект. Разрабатывать под него планы, ведомости и так далее, — прихлёбывая чай, проронил Валерий Борисович. Речь его слегка невнятна: следствие перенесённого микроинсульта. Любое волнение усиливало невнятность. — В нынешней ситуации отсутствие проекта означает срыв мероприятий стратегического плана по импортозамещению! Без грамотной технической документации ничего путного сделать нельзя.
— Помочь бы Полине, — оправившись от кашля, сказала Светлана Ивановна. — Я-то не могу: пылища невозможная в архиве и воздух затхлый. Задохнусь тут же. Полине, между прочим, не мешало бы периодически протирать пыль со стеллажей. Пропылесосить папки, полки.
— Полина не уборщица! — вспылила Любовь Васильевна. Глаза за толстыми линзами блеснули гневом. Она с детства боролось за справедливость, будь то голодающие дети стран третьего мира, вырубка лесов в Сибири, Южной Америке или списки на работников на премию, в первых рядах которых значились одни и те же лица.
— Трудно представить, как уборщица будет протирать стеллажи. Наверное, все-таки, это Полина должна делать, — заметила Любовь Николаевна жестким тоном начальника. — Кто-то из нас должен реально помочь Полине. 
— Помимо того, что там пыльно, темнотища невероятная! — с угасающим гневом парировала Любовь Васильевна. Сощурив близорукие глаза, чтобы прочитать этикетку на йогурте, припасенным на полдник, добавила: — Я не вижу надписей и на папках, и на этикетках. Как жаль, лупа разбилась… Пожалуй, одна  Светлана Петровна способна помочь нашей девочке.
— Вау! Я не могу тем более, потому что и ходить теперь трудно: разболелись ноги, по погоде что ли, коленки прямо выворачивает. Сегодня пойду в аптеку. Возьму витазол в таблетках, — отнекивалась Светлана Петровна, стройная дама с крашеными хной волосами. — Эти папки со стремянки только и достать, ступеньки на которой очень крутые и такие узкие.
— Моего веса стремянка вообще не выдержит! — подхватила Любовь Николаевна, более чем пышная дама с волосами цвета беж. — Какой проект? Валерий Борисович, пожалуйста, еще раз озвучьте.
— ТХМ ХХ.
— Кстати, если две буквы Т и М отбросить, оставшиеся три соединить вместе,  добавить точка ру, то в поисковой строке можно найти много проектов, — сообщила Светлана Петровна, хихикая.
— Не до шуток, — оборвал Валерий Борисович.
— Я как будто его видела. Не у вас ли на столе, Валерий Борисович?  — спросила Светлана Ивановна.
— Верно, он был у меня на столе, эдак год-два назад, — ответствовал начальник. На всякий случай украдкой проверил содержимое ящиков стола.
— Год-два назад?! — вскричала Светлана Ивановна. — Как быстро летит время! Я как сейчас помню, как вы недели три кряду корпели над этим проектом. 
— Вам бы вспомнить, куда он запропастился. В чем рабочем столе он пылится, если нет в архиве? Сколько говорено: выдали документ — запишите, не ленитесь. Главное в архиве — учёт, упорядоченность, строгая система классификации документов.
— Полина старается. Еще и года не работает. Вы хотите, чтобы в одночасье порядок появился, — выпалила Любовь Васильевна дрогнувшем от обиды голосом. — Сдаётся мне, что напортачить с проектом могла и Нина. Последние полгода какой сказочный и сумасшедший роман у неё был с Игорем Васильевичем! Нашим любезным Васильичем из планового отдела! А вообще, вы не видите какую-то странность, некий рок, что наши отделы время от времени постоянно перекрещиваются в сумасшедших историях, словно сюда мы ходим не работать, а решать буквально все проблемы!
Тему тут же подхватили, расширили домыслами, толкованиями. Нина — странная двадцатишестилетняя девушка, четыре года назад пришла в техотдел по чьей-то протекции. В архивном деле поначалу ни в зуб ногой. Между тем, внимательная к замечаниям-наставлениям. Игорь Васильевич, пятидесятилетний джентльмен, руководил отделом плановиков, управляющим снабжением и сбытом. Как и каким образом у них возникла всепоглощающая страсть, неуёмная жажда близости? — это оставалось интригующей тайной для сотрудников, сладкой и манящей перспективой испытать самим нечто нереальное, высшее. События, схожие с великими драмами любви развертывались прямо на глазах обескураженных сотрудников. Это закончилось тем, что…
Красный телефон прямой связи с директором предприятия взвыл как пожарная сирена, прервав беседу уже о превратностях любви. Валерий Борисович суетливо отставил недоеденный пирог с кружкой чая и, стараясь сохранять спокойствие, дрогнувшей рукой взялся за трубку. В мгновение в комнате установилась мертвая тишина.
Разговор вышел короткий: Валерий Борисович с некоторыми промежутками сказал два раза «нет» и один раз «хорошо», вскочил, словно ужаленный. Входная дверь хлопнула, едва не угодив по пяткам исчезнувшего начальника. Через десять минут он вернулся взволнованный, с трясущимися руками, которым не мог найти место: выдвигал и задвигал ящики стола, стопу документов переложил с левого края стола на правый, потом снова на левый. Две Светланы и две Любови в молчании допивали чай, мельком поглядывая то на крайне взволнованного начальника, то друг на друга.
— Разнес нас в пух, — наконец, признался Валерий Борисович.
— Что же мы такое натворили? Мы! — почти что носители стратегических знаний и редкого опыта, заметьте, — воскликнула Любовь Николаевна. Остальные закивали в поддержку. Они весомая часть стратегического резерва.
— В том и дело, что почти! Если в целом — низкая результативность. В частности — отсутствие у нас проекта ТХМ ХХ, что в настоящее время срывает сроки освоения новой продукции. Нам в некотором роде повезло: требуется доработка проекта. Пока проект будет где-то дорабатываться, где-то корректироваться, необходимо сформировать техзадания на изготовление некоторых комплектующих деталей. За те годы, в которые проект из-за отсутствия финансирования пылился в архиве, многое изменилось. Следует поменять тип технологического оборудования с ориентацией на отечественного производителя. Переработать технологическую часть: выбор и планировки оборудования. Архитектурно-строительная часть в целом остается без изменений. Возможно, сумеем воспользоваться результатами проведенной экспертизой промбезопасности  проектной документации. Но где сам проект?! Где?!! Нам предстоит проработать к тому же первоначальный проект, шестидесятилетней давности, на основе которого выстроено наше административно-производственное здание. Собрать воедино этот старющий проект, раз по новому проекту так ничего и не сделано. Придется покопаться в центральном архиве, запросить отчёт об обследовании здания и так далее. Иначе это здание следует сравнять с землей, как не отвечающее ни требованием промышленной безопасности, ни современным технологическим решениям. Вообще ничему! Нас прогнать взашей!
— Нас взашей?! — Губы Любовь Васильевны искривились. Очки съехали на кончик носа. Глаза вытаращились, концентрируя негодование. — Так не лучше погибнуть здесь под обломками здания, когда оно рухнет от природного катаклизма, от попустительства властей? По крайней мере, выплатят компенсацию нашим семьям.
— Скажи еще, поставят памятник с надписью: «Здесь шестьдесят лет кряду работал техотдел, который был нужен в эпоху сталинской индустриализации, во время Второй мировой войны, в хрущёвскую дебильную оттепель и брежневский пьяный застой. Но в горбачевскую весну получил такую затрещину, усиленную пинками и ударами под дых сворой гайдаровских младореформаторов, выдрессированных дядей Сэмом, что героически погиб полным составом».
— Слишком длинна эпитафия, — возразила Любовь Николаевна.
Две Любови загорячились. Экспромт Васильевны понравился: суть отражал верно, но концовка для умалишенных. Валерий Борисович подытожил:
— Сами видите, возобновление работы над проектом — это вопрос жизни и смерти. Иначе точно взашей выпрут. Будем жить на пенсию, которой не хватит даже на хорошие сапоги. Никто не будет разбираться: стратегический резерв мы или стратегический балласт! Наша задача — не дать резерву уйти в балласт.
Женщины восхитились метафорой начальника. Не зря он тридцать лет хранил традиции славного техотдела, как вотчины для избранных технических интеллектуалов. Здесь никогда не было пришлых. В кресло начальника садились только проверенные люди.
— Причём, эта внеплановая работа не отменяет всего того, над чем мы сейчас работаем. — Продолжал начальник. — Как нам успеть сделать плановые и внеплановые работы? Думайте, предлагайте!
— Проектом займется, разумеется, Полина, — сказала Светлана Николаевна. — В помощь ей из группы подготовки производства пусть дадут человека. Они съездят в центральный архив, сделают запросы… Помнится, и в прошлый раз так было. Не впервой теряли и восстанавливали проекты!
— За нашим архивом мы присмотрим сами, в смысле перейдём на самообслуживание, — предложила Светлана Петровна.
— Кто конкретно этим займётся? Кто временно заменит Полину? — уточнял Валерий Борисович. — И чтобы я не слышал: в архиве темно, воздух спертый, неудобные стремянки. Предлагаю понедельно в дополнение основным обязанностям выполнять работу архивариуса… Возражений нет! Ну, и великолепно! Необходимые распоряжения я незамедлительно сделаю. 



***


Тем временем Полина, иссушив внезапные слёзы от телефонного наезда начальника, с облегчённым сердцем решила глянуть на себя в зеркальце. Рука, выудившая из сумочки косметичку, снова дрогнула, зеркальце выпало. К счастью, не разбилось. Это хороший знак, но такую страшную личину, мелькнувшую в серебре стекла, явно приготовили для узловой сцены фильма ужаса.
Тушь на ресницах потекла, черными стрелами разорвав глазницы. Помада размазана кровавыми пятнами. Посиневший нос разбух, вот-вот исторгнет фонтан крови. Прикрыв лицо руками, Полина крадучись побежала в туалет. Встала к умывальнику. Не глядя в зеркало, крутанула краны. Брызги легли пятнами на белую футболку и темные джинсы в обтяжку. Она вздрогнула, как от десятка вонзившихся иголок. Отрегулировав напор, тщательно вымыла обезображенное лицо сначала теплой, потом холодной водой. Прошмыгнула в архив. Дверь с размаха захлопнулась. Она снова одна среди стен и стеллажей.
Полина с волнительным трепетом взялась прихорашивать поблёкшее лицо. Раскрытая косметичка содержала полный набор цветных порошков, жидкостей, гелей для преображения себя… Легкие пассы бархатной кисточки по линям губ, вокруг порозовевшего носика, легчайшие прикосновения к векам и бровям наполняли свежестью и благостью. В висках уже не стучит кровь, а растекается ровным теплом  по молодому телу. Красный цвет помады стремительно выстроил в голове целый ряд смутных призраков-образов: алые губы с открытки-валентинки, затвердевшее алое окончание фаллоса, продолжительный минет с каких-то снимков, со всплывшего в памяти эпизода из взрослого видео, тайно подсмотренного девочками-подростками. Собственный опыт эротических игр… Как просто можно получать бесконечные удовольствия, скрытые в собственном теле! Неожиданно снова гулко застучало сердце, томление пульсирующей волной, спустилось вниз по телу в средоточие ног. Вдруг закралось сладкое предчувствие, ноги, словно онемели. От внезапной истомы перехватило дыхание — такое бывало редко. Что ж, деваться некуда, она попалась, она словно зомби в тумане ожидаемой сладости. Рука Полины скользнула вниз, под тонкую материю трусиков. Пальцы как бы невзначай тронули ту тайную точку, где особенно приятно и это особенно оказалось настолько сильным, что совладать с искушением, остановиться никак нельзя.
Девушка оглянулась: массивная дверь вошла влитую со стенами. Изящные пальчики выхватили из сумочки упаковку презервативов, купленные дня два-три назад, которыми так и не воспользовалась, попросту забыв про них за ненадобностью.  Муж все эти два-три дня таксовал в ночную смену. До выходных далеко, когда можно утешиться мужской лаской, значит ещё столько же ночей коротать одной.
Целлофан упаковки полетел в корзину. Два пальчика облачились в резиновую оболочку с тонким слоем силикона. Спинка кресла под нажимом гибкого стана откинуто назад, джинсы расстегнуты, глаза прикрыты — переместиться в мир фантазий для Полины легче легкого. Гибкий псевдо-фаллос отнюдь не имитировал фрикции — он мастерски управлял нарастающим возбуждением. Сладчайшая фантазия становилась реальностью, дыхание перешло в сдерживаемый стон блаженства… вдруг сознание прошила вспышка.. Словно лопнула капсула с накопленным дурманом, рухнула плотина — и тело, оборвав щупальца реальности, воспарило в край грёз, став одной из них. Несколько минут, которым нет счёта, Полина не могла и пошевелиться. Даже скрипнувшая дверь не вывела её из этого ступора: она лишь незаметно сунула в обшлаг сапога использованное резиновое изделие. Выпрямив спину, оправила джинсы.
Приятный мужской голос раздался за спиной:
—  Тук-тук-тук! Не помешал, надеюсь… Вам плохо?
— Не совсем. — Полина замялась, не зная как ответить: видел ли вошедший, чем занималась? догадывается ли, что испытала? Она повернула кресло к нежданному гостю.
Вместо двери в проёме, как в рамке картины, красовался импозантный  седовласый мужчина неопределенного возраста. В модном светлом костюме, без единой морщинки облегающем пропорциональную фигуру, тренированную физической работой. Она как будто его знала. Это инженер из отдела плановиков.
— Не совсем это в смысле нездоровится? — с обаятельной улыбкой выспрашивал инженер, годящейся в отцы.
Полина согласилась:
— Да мне нездоровится. Я думаю это давление: оно то поднимется, то упадёт. Я бы пошла на больничный, но у меня срочная работа. Если не выполню её, меня сотрут в порошок. Ну, или уволят. Тогда мне придется повеситься или застрелиться.
— Ужасная перспектива!
Она кивнула.
— Случайно, не заключается ли эта работа в том, чтобы возродить проект ТХМ ХХ?
— Верно! В этом и заключается. Но не возродить — разыскать.
— Наши боссы только что решили, проект в большей части утерян. Да и нужен проект для доработки. Возможно, чтобы на основе его сделать новый. Это бы значительно ускорило проектирование. Теперь необходимо определиться, что осталось от проекта. Есть ли копии? Копия, поставленная у нас на инвентарный учёт, была на правах подлинника?
Полина, пожимая плечами, посетовала:
— Вы задали много вопросов.
— Вопросов гораздо больше. Если на эти вопросы ответ будет отрицательным, придется заново собирать материалы, то есть поднять проект старее, тот по которому с полвека назад все построено, в том числе и это здание, где с вами находимся. Вы в курсе, что оперативным решением дирекции создана аж целая группа? Мы с вами в одном звене. Мне поручено курировать вашу работу. Вам не сообщили?
— Нет. Меня лишь поругал мой начальник на повышенном тоне. Вы не могли бы мне принести стакан холодной воды?
— С удовольствием! Кстати, меня зовут Евгений Борисович.
— Я Полина, к счастью не Борисовна.
— К счастью — это значит, что вы ни чья-то дочка? Местных борисовичей, ухватившихся за руль власти.
— Пожалуй так.
— Видите, мы с вами находим общий язык! — Евгений Борисович вышел. Полина между тем быстро вытащила из сапога склизкую резинку, шустрые пальчики запаковали резиновый компромат в бумагу. Девушка швырнула его в мусорное ведро, как бросала обертку от съеденного шоколада. Снова расслабилась в кресле, соображая о неожиданном повороте в служебных обязанностях.
Взяла косметичку: успеть бы подправить помаду на губах и расправить ресницы. Опрометчивое желание совместить два процесса: соображения  о новом служебном статусе и прихорашивание у зеркальца вновь ввело Полину в ступор. Зеркальце вновь выпало из рук, вслед полетела помада. Взгляд испуганной девушки метнулся вдогонку. Зеркальце с помадой брякнулись в стенку вентиляционного воздуховода. Девушка ахнула: любимое зеркальце  рикошетом угодило в расщелину между полом и воздуховодом. Встав ребром, провалилось в расположенный под архивом бывший Красный уголок, превращенный кладовую. Воздуховод отозвался пикирующим звуком. Этот странный звук оборвал скрип ржавых петель открываемой двери.
Полина с негодованием обратила глаза на вошедшего седовласого инженера.
— Что-то не так? — поинтересовался Евгений Борисович.
— И да и нет, — ответила Полина, принимая со смущением стакан кристально чистой воды.
— Вполне женский ответ! Не думайте о плохом, когда будете пить воду.
— Вы экстрасенс?
— Я человек с большим жизненным опытом, что раскрывает глаза на многие и многие вещи.
— Обалдеть! Сегодня сумасшедший день. Но вам я благодарна.
— Это обыкновенная любезность, — Евгений Борисович кивнул на стакан, — Попробуйте. Пейте не спеша.
Полина поднесла стакан к губам и, не отрывая глаз от приятного на вид мужчины, маленькими глотками опустошила.
— Как вкусно! Неужели такая вода бежит по нашим трубам? Может быть, я начинаю слетать с катушек?
— И да и нет, — ответил Евгений Борисович. Оба прыснули со смеху.
В проёме двери показался Валерий Борисович. Полина враз надула губы. Обида до сих пор не унялась.
— На некоторое время оперативным регулированием вашей работы будет заниматься Евгений Борисович, — указал старикан-начальник. Полина кивнула. Она в курсе. — Докладывать о проделанной работе будешь мне.
Полина пожала плечами:   
— Докладывать или закладывать? Что значит оперативное регулирование?
Валерий Борисович скрипнул зубами.
— Позвольте, я вмешаюсь, — сказал Евгений Борисович. — Предлагаю организовать совместные еженедельные планёрки, скажем по средам, где обстоятельно будем анализировать сделанное и насколько приблизились к намеченному.
— Неплохая идея. Принимается, — буркнул Валерий Борисович.
— Тогда, Полина, пройдёмте ко мне в кабинет. Обсудим детали нашей совместной работы. — Полина с очевидным удовольствием с обратной стороны захлопнула дверь душного архива. Сейчас кабинет Евгения Борисовича представился раем… или хотя бы тем местом, где мысли, чувства и физические действия обретают некое радостное единство. Интересно, какое оно на вкус?   




Глава 2. Десерт сибарита

Рабочий кабинет Евгения Борисовича по занимаемой площади равнялся помещению архива. Для одного инженера это многовато. Однако, если учесть, что Евгений Борисович вёл целое направление: пласт функций по обеспечению производства — вольготность рабочего пространства представлялась несоизмеримо меньше объёма выполняемой работы. Когда-то здесь сидели три инженера, а в соседней комнате еще два, и делали то, что сейчас делает один Евгений Борисович.
Правда, с тех времен объёмы производства в разы упали. И что немаловажно, взамен печатных машинок, матричных ксероксов появилась быстродействующая оргтехника, новые средства коммуникаций. Это интернет, электронный торги, IP-телефония.
Компьютерные программы содержали бездну возможностей для ускорения работы. Электронные формы документов, электронный документооборот, электронные формы планирования, отчетности — в итоге ряд должностей сошел на нет. Появилось нечто вроде электронных роботов.
Из живых существ в кабинете осталось деревце лимона. Его возраст, похоже, равнялся трудовому стажу Евгения Борисовича. Благодаря грамотному уходу деревце выглядело коренастым, высотой чуть больше метра, с крепкими ветвями, ярко зелеными листьями с ладонь. Ежегодно лимон плодоносил: три-четыре увесистых фрукта вызревало в канун Нового года. Ярко-желтые, запашистые, сочные. Хороший десерт к чаю. Плоды зачинались и зрели как ребенок в материнском чреве — ровно девять месяцев.
Чаепитие традиционно подытоживало год, приготовившийся в декабрьскую темень сгинуть в небытие. По количеству вызревших плодов чаепитие разбивалось. С кем-то за чашкой эксклюзивного чая (мистического!) строились планы на будущее, а с кем-то — на грамотное расставание.
С юношеских времен Евгений Борисович вел тетрадь, куда аккуратно заносил поразившие мысли, фразы, идеи. Некоторые становились девизом жизни. Как следующее послание Саади: «… И ещё скажу: на каждую весну нужно выбирать и новую любовь, — друг, прошлогодний календарь не годится сегодня!»

Лимон готов вот-вот раскрыть бутоны. Это  значит, грядет настоящая весна с обилием тепла и солнечного света. И должен быть зачат плод, как на деревце лимона, так и в сердце Евгения Борисовича. В нынешнюю весну кандидатур для романа любви почему-то не проглядывалось.
Почему? Старею?! Сердце не готово для нового чувственного приключения?
Похоже, что навалившаяся работа задвинула в темный угол эту важную составляющую его жизни. Разве что Полина может чем-то помочь. Но чем? Девушка заторможена какими-то грезами, какими-то несбыточными мечтами. В реальной школе любви она не прошла и подготовительного класса, хотя вроде бы и замужем.
Евгений Борисович распахнул окно. Зябкий ветер тряхнул бутоны лимона, ударил по двери, вырвавшись в коридор. С растрепанными волосами показалась Полина. Легка на помине.
— Вы проветриваете кабинет? — спросила девушка, от мурашек передергивая хрупкими плечиками.
— Подготавливаю кабинет для нашей беседы. Сегодня явный недостаток свежего воздуха.
— Это точно! Одна Лена какой сутолоки навела!
— Нынче вроде бы и молодые, а насквозь больные.
— Интересно, сколько вам лет?
— Возраст имеет косвенное значение. И на самом деле ни о чём не говорит. Вот сейчас мне столько же лет, сколько и вам.
— Двадцать восемь?!
— Когда люди общаются на положительной волне, они отожествляются.
— Мы с вами на положительной волне?
— Разумеется. В вашем лице нет ни тени отрицательных эмоций, или я не прав?
— Отрицательных эмоций нет, но нет и положительных!
— Это поправимо. Присаживайтесь.
Расстановка мебели в кабинете сделана так, чтобы исключить лишние движения. В работе всё делать кратчайшим путём. Даже посетитель невольно подвигался к одному из столов, где так и подмывало ощутить опору мягкого офисного кресла, обозреть удивительный кабинет, где всё в недоступном для понимания единстве.
— У вас уютно, — сказала Полина, присаживаясь за столик, рядом с которым, также на специальном столике расположилось деревце лимона в соседстве с деревцем граната. — Зеленый уголок релакса. Это что, настоящий лимон?
— Он не только настоящий. Этот лимон адаптирован к нашему суровому климату с недостатком солнца. Через неделю лимон начнет цвести. А может быть и раньше; это деревце способно улавливать позитивный настрой. И в знак благодарности чем-то радовать: цветением, ароматом, зеленой листвой как лакмусовой бумажке здоровья, и в итоге — плодами. 
— У меня не получается подавлять негатив. У меня негатив уходит со слезами.
— Как раз в этом и заключается возрастная разница. У вас буря эмоций производит разбалансировку сил. У меня все эмоции могут тут же трансформироваться в созидательную силу.
— Как и отрицательные и положительные??! Не верится, как такое может быть. Допустим, за стеной сосед ближе к ночи начнет стучать молотком. Ребенок не может заснуть. Как тут настроиться на позитив?
— Очень просто! Берете молоток и стучите в дверь соседа.
— Молотком?
— Нет, зачем же. Козонками пальчиков, если нет звонка.
— Тогда зачем молоток? Чтобы треснуть им по башке соседа, ну или пригрозить?!
— Опять же, нет. Чтобы помочь ему побыстрее сделать работу, а быть может на завтра договориться помочь. Тогда, уверяю вас, в большинстве случаев сосед проникается пониманием, что он не один, и что рядом хорошие люди. А кто захочет вредить хорошим людям?
Полина рассмеялась, в первый раз за этот день. 
— А с вами интересно!
— Вы уже сказали уютно, теперь — интересно. Знаете, детскую игру в «тепло-холодно», когда ищут что-то заветное и хорошо припрятанное?
— Вроде бы знаю.
— Зачастую эта игра идет целую жизнь. И многим так и не удаётся найти то заветное, ради чего, быть может, и родились.
— Ужас! Где же тот паршивец, кто всё хорошее припрятал?
— Посмотрите в зеркало. Вы его там увидите.
Полина посмотрела. Для этого надо было всего лишь обернуться и привстать: зеркало висело рядом с дверью. Девушка вдруг ахнула, закрыв лицо руками. Пальца задрожали как листья от порыва ветра. Алые ногти раскаленными углями впились в нежное личико. 
— Что такое, Полина? — Евгений Борисович обхватил её острое плечико широкой ладонью.
— Там в зеркале или в открывшейся двери глядит что-то чудовищно-страшное.
— Вот уж точно, у страха глаза велики! — Евгений Борисович в два шага оказался у зеркала. Оно потемнело, словно за окном разыгралась гроза. И всплывший мрак того и гляди разразится молниями. И точно, словно вспышка ухнула в зеркале. Бледное лицо с распоротой щекой на миг разорвало мрак. Евгений Борисович прижал правую ладонь к середине груди. Он знает это лицо! Но как, тридцать лет спустя он появился здесь? Вскрик Полины, обмякшей в кресле заставил вернуться к столу. Руки выхватили со стола пластиковый конверт, которым тут же стал обмахивать лицо Полины.
Ладони её опустились; под свежим веянием лицо разгладилось. Длинные ресницы колыхались вслед за движением плотного листа, уподобившемуся вееру. Чистая нежная кожа зарумянилась, тонко очерченный нос ловил незнакомый аромат; уголки губ колыхнулись улыбкой.
— Он ушел? ¬— прошептала Полина.
— Кто? Здесь никого кроме нас, деревца лимона.
— Нет, кто-то заглядывал в кабинет. — Упрямилась гостья.
— На ваш вопрос, где же тот паршивец,  подразумевался ответ, что это мы сами.
— Вы так больше не предполагайте. Из ваших предположений вырастают страшилища.
— Страшилища вырастают из наших комплексов. Возможно, на мгновение показался гротеск на себя в глазах других.
— Неужели, я такая страшная?!
— В моих глазах — нет.
— Тогда, что же было? Вы верите в телекинез?
— В российской стороне телекинез скорее невозможен.
Полина развела руками: как же так, везде есть; у нас невозможен.
— Вспомните русский эпос, народные сказки. Чтобы телекинез состоялся нужна говорящая щука или золотая рыбка. У нас встретить можно лишь говорящего попугая-сквернослова.
Полина рассмеялась.
— С вами весело!
— Смотрите, вы сказали: с вами уютно, интересно, весело, чуть прежде было — страшно! О чём это говорит?
Полина пожала плечами.
— Мы подбираемся к телекинезу в нашем российском варианте. Мы будем двигать предметы материального мира руками других, а приводной механизм — это наши желания, внушенные им путём подстроенных ситуаций.
— Но пока я пришла, выполняя указания начальника. То есть мы пешки в их руках.
— Это не совсем так. Мы выполняем их указания, потому что это и в наших интересах. Вы же хотите, чтобы наш завод встряхнулся добрым начинанием, чтобы закипела работа, созданы новые рабочие места. Без производства, без умения что-то продуктивно делать — каюк любой стране. Наше начальство так и не перестроилось с той эпохальной перестройкой, которая случилась ещё до вашего рождения, Полина. Они управляют персоналом через страх, через низменную основу человека, а надо через высшие мотивации. Поэтому умные люди лишь позволяют им управлять, а наше сердце, наши помысла на другом уровне.
— У меня такое ощущение, что вы меня сильно мотивировали, и что поучите телекинезу в российском варианте. А может быть, мне перебраться к вам в кабинет?
— Вы уже перебрались мысленно, в своих желаниях. Делать это официально пока не стоит. Приходите, как возникнет необходимость в чем-либо.
— В чем?
— Да хоть в чем! Нужна техническая консультация? — пожалуйста. Хотите чаю с лимоном? — добро пожаловать на чай. Нужна душевная консультация? — и в этом не будет отказа… Сейчас мне, всё-таки, нужен состав проекта ТХМ ХХ. Хотя бы разобраться по учетным карточкам: что было, что есть и куда уплыло, чего нет. Поройтесь в картотеке, в любом случае надо начать с этого. Где-то должен быть след. Уж не похитил ли кто эту интеллектуальную ценность?
Полина передернула плечиками. Просторный кабинет с новенькой мебелью и зеленым уголком из тропических дерев ни в какое сравнение не шел с душным и пыльным помещением архива. Да и сам хозяин кабинета выказался интересным человеком. Бывают ли мужчины, которые не стареют? Старый мужчина — этот тот, у кого пуза отвисло, морщины как у печеного яблока, ходит с отдышкой, голос скрипуч, потухли глаза...

— Вы о чем-то задумались? — спросил Евгений Борисович.
— Отгадайте, о чём? Раз уж мы говорили о телекинезе.
— Вы думали, есть ли мужчины, которые не стареют. 
— Почти в яблочко!
— Но это не телекинез, а психология. Иногда лица говорят больше, чем слова.
— Я подозреваю, этот лимон вовсе не лимон, а замаскированное деревце с молодильными яблочками.
— На этот раз вы угадали. Яблочки, как всякий мистический плод, срывают в определенное время. Например, папоротник цветёт в начале лета, всего одну ночь. С этого деревца плоды поочередно срываю в декабре.
— Хотела бы попробовать.
Евгений Борисович приблизил лицо к глазам Полины:
— Заказ принят. Пока могу сказать одно: редко, кто с первых взрослых шагов понимает, какой нам предоставлен дар жизни. И чем раньше придёт понимание, тем лучше. Тем больше шансов найти вариант своего неувядания. Вот мы сколько времени толчемся вокруг да около, но не о проекте. Думаете, почему?
Полина пожала плечами.
— На Руси был такой хороший обычай: прежде чем нанять работника, его садят за стол и кормят. Внимательно смотрят. Потому что как он ест, говорит о многом. Наш разговор — это не собеседование при найме на работу. Это поиск общих точек, скажем так, чтобы соединить усилия. Нам удалось. Теперь о главном: о проекте...
 
Из кабинета Полина вышла посвежевшая. Невнятное задание начальника обрело четкую форму плана конкретных действий. Ни о чем не надо тревожиться, никаких смутных страхов. Даже, если что-то пойдет не так, есть грамотный коллега; он поправит без смешков и всякого рода уничижения. Этот Евгений Борисович, оказался компанейским… парнем. Как будто чуть взрослее, намного умнее, но не старше. Так и не сказал, сколько ему лет. 40? 50? 60? Точно не тридцать. Это мужу тридцать с небольшим. Если их представить вместе, то муж кажется неряшливым сгустком энергии.
Евгений Борисович как будто всё знает, всё  умеет, всё у него под контролем, даже грозным начальникам он позволяет руководить собой! Завидный мужчина. Крепкие руки, широкие плечи, легкая походка, зубы ослепительно-белые. Глаза живые и теплые, как лучики света. Как он сказал красиво: «Наша проблема вырастает в перспективу, в личный рост!»
Вау!
Полина плюхнулась в потертое офисное кресло. Отполированный ноготок густого сиреневого цвета утопил кнопку пуска компьютера. В старой электронной машине что-то заскрипело, заурчало, словно проснулся старый ворчун, недовольный, что потревожили. Пока компьютер грузился, шальная мысль уколола сердце. Она попробовала представить какая у Евгения Борисовича женщина. Элегантная стерва с огненной гривой волос? Или наподобие наших инженеров, ну типа Светланы Ивановны, Петровны, Васильевны, Николаевны? Может, что-то среднее.
Когда мужчина приятно выглядит и приятно напрягает тебя, подтянут и быстр в движениях, это значит, что у него есть строгий контролер. В виде собственного придирчивого взгляда, либо хорошая женщина, чьим расположением он дорожит…
Компьютер загрузился; образ Евгения Борисовича стерся на долгие мгновения. На мониторе, вспыхнувшим неровным светом, появилась картинка рабочего стола. Прежняя хозяйка архива уж точно обладала навыками очень опытного пользователя. Например, каталог она сделала точной копией деревянного шкафа с выдвижными ящичками, в которых плотным рядом расположились учетный карточки документов. Есть система поиска, но Полина никак не могла уразуметь алгоритм её работы. Тыкалась по кнопкам и значкам: когда-то удавалась попасть в нужное место, чаще у компа съезжали мозги — протестовал зависанием. А Полина просто-напросто выдергивала шнур из розетки, посылая ко всем чертям отупевший комп.
Сегодня манипуляции с компьютерной мышкой, наконец, дали желанный результат: виртуальный шкаф с документами, следуя велению реального архивариуса, без проволочек и зависаний открывался и закрывался. Списки документов, учетные карточки являлись взору как россыпь драгоценностей в ходе археологических раскопок. Уже не раз Полина от радости хлопнула в ладоши. Сколько раз она тщилась уразуметь алгоритм работы электронного архива — впустую! А сегодня пальчики летают по клавиатуре, мышка снуёт туда-сюда, подобно челноку швейной машинки. И раскрываются недоступные прежде электронные копии документов. Радуясь успеху, благодарила Нину за ценный труд.
Получается, Нина за короткое время сумела отсканировать бездну документов: инструкции, стандарты, методические указания, пояснительные записки, чертежи. Габаритные документы сканировала по частям, сшивала электронной вёрсткой в один приятно оформленный файл.
На одном ящичке рука задержалась, мелькнуло смутное подозрение: странно, почему он словно обит кожей, причём дорогой сафьяновой. Сафьяновой?!
Словно с головой бросаясь в омут, ткнула в алую кнопочку, напоминающую обнаженное сердечко. Экран вспыхнул алым заревом — и погас. Черный-пречерный монитор, предвестник грянувшей беды, черная метка компу. От страха Полина закрыла ладонями глаза. Опять эта сафьяновая папка. Она и здесь, в виртуале нашла тайное пристанище.
Сквозь пальцы брызнул золотистый свет. Медленно опуская ладони, увидела: монитор лучится рассеянными солнечными бликами. Плывут три серых облачка; на каждом знак вопроса. Внизу на крохотном клочке зеленой лужайки выпрямилась лилия с тремя соцветиями.
«Ответь на три вопроса, и, быть может, сафьяновый ларчик откроется» — прошелестел в голове вкрадчивый шепот.
Облачко выплыло на середину; закорючка вопросительного знака рухнула вниз, рассыпавшись на буковки, которые тут же выстроились в слова, а слова в предложение:   
«Ты хочешь узнать больше о любви?» — Первый вопрос показался пустяковым. Полина передернула плечиками, естественно, нажав кнопочку «да».
Первый бутон лилии распустился.
«Готова отдать самое ценное, чтобы любовь вошла в сердце?» — Полина заколебалась. Что для неё самое ценное: дочь? муж? работа?
На дисплее выскочил хронометр, пошел отсчет. Секундная стрелка рваным ходом плыла к финишу. Полина поднесла кончики пальцев к вискам — так делал папа, когда возникала трудная задача. От бархатных прикосновений умерился стук взволнованного сердца. Внимая благостному успокоению, томная девушка прикрыла глаза.
Что за дурацкий вопрос! Рука потянулась отключить программку-розыгрыш. В это же мгновение стрелка достигла финиша. Пальцы отдернулись от клавиатуры как от раскаленной жаровни. Натуральная волна ударила в грудь, повалила на спинку кресла. Из динамиков монитора вырвался устрашающий рев.
Полина кусала губы. Голова отказывалась понимать суть игру, в которую затянуло любопытство. Не ответила на второй вопрос, ну и пусть! Эта сафьяновая папка заразила смертоносным вирусом всепоглощающей любви электронные мозги слабенького компа.
У Полины пошли мозги набекрень. Она схватила клавиатуру обеими руками, дрожащими от ярости. В мгновение доска с кнопками стала грозной палицей. Со всего размаха треснула трансформированным оружием по компу.
Он устоял. Лучащийся свет монитора превратился в трехгранный клинок. И этот клинок схлестнулся с увесистой тороидной палицей. Девушка вскочила, бросилась наносить удар за ударом по компу, ставшему ненавистным. Но нечто вроде светового щита отводило удары. Щит и меч ослепляли глаза, но не умерили гнёв.
Видя, что с монитором не совладать, разъяренный пользователь ПЭВМ опустилась на колени. Но совсем не для того, чтобы признать поражение. Бульдожьей хваткой руки уцепились за системный блок. Прилагая титанические усилия вырвала блок из отсека стола. Вырвала с кишками и жилами, в виде всех этих шлейфов и проводков. Присев на корточки, тужась, словно штангист, выполняющий жим, с воплем взяла вес. Системник взлетел на выпрямленных руках.
Ни секунды не колеблясь, Полина швырнула импровизированную булыгу в клинок монитора. Прежде чем навек погаснуть, на зеленой лужайке раскрылся второй цветок лилии, воспарили слова: «Ты почти правильно ответила на второй вопрос. И это почти оставило тебя без моих подсказок раскрыть третий вопрос»…
«Что я наделала?» — Пронеслось отрезвляющим ветром. Но поздно. Системник смачно припечатал дисплей к стене. Вспышка света озарила комнату архива. И наступила темень. Явилась та первозданная Тьма, из которой вышел страшный Атум — первый Бог Вселенной.
Сейчас Атум, как и прежде, воспарит над бездной, произнесет магическое заклинание, приступит к творению мира, и прежде оплодотворит себя, чем сотворит подобное себе. Тот древний египетский миф выбрал место нового творения в полуразрушенных корпусах прежде могучего завода. Словно вокруг незыблемая водная гладь, первозданная темнота и распростертая в беспамятстве девушка, которой лишь два хрупких цветка лилии, вошедшие в память, не дают сгинуть в первозданное небытие…    



***


Евгений Борисович в приятной рассеянности шагал в кабинете взад-вперед от окон до двери. Лакированные листья лимона колыхались вслед; из тугих бутонов прорывался долгожданный аромат. Или это витал оставшийся запах Полины. Аромат молодого тела, якобы модных духов, запах архивных документов. У девушки редкое имя.
В отличие от прожженного ловеласа, развязного бабника, Евгений Борисович всего лишь подмечал, говоря техническим языком, «изюминку» женской натуры, зерно, не давшее всходы. И затем вместе они либо взращивали плод, либо искореняли, как сорную траву в цветнике души; изгоняли как наносное поветрие. Предваряя вхождение в интимный мир, развитым чутьём проводился молниеносный экспресс-анализ, тест на годность к подпольному приключению.
Подпольному, потому что первые всходы в цветнике души должны быть невидимы никому, кроме их двоих: умудренному мужскому началу и внимающему женскому. Хотя может быть и наоборот: умудренный женский и внимающий мужской. Из прочих категорий людских характеров не терпел сплетников и сплетниц — тех, которые судили и рядили, промывали косточки, вникали, обсуждали выведанные интимные подробности. С этими только вежливое «здрасте» и чисто деловое общение. Суды-пересуды губят подобно проказе.
В техотделе издавна велась дурная традиция перемывать косточки другим. Две Светланы и две Любови — закоренелые сплетницы. Чаепитие у них, как пир вампиров, выпивающих душевные соки обозначенной (ых) в жертву. Как известно, чтобы стать вампиром недостаточно быть укушенной этим бесом бессмертия. Нужно самой вкусить кровь замаскированного монстра. То есть в данном случае посплетничать о сплетнице. Потому в техотделе не прекращаются интриги.
Принимала участия Полина в интригах и сплетнях? Похоже, нет. По первым признакам её не считают полноценным членом техотдела: какой-то архивариус, которая вечно теряет документы. Вечно заспанная молчунья, которая никак не может пробудиться от сна явного, от сна грёз и фантазий.
Есть надежда, что эта производственная проказа не тронула девушку.
А значит, девушка становится ближе.
Евгений Борисович приостановился у книжного шкафа. На одной полке стояли инструкции, стандарты, методические указания, регламенты — всё это временами использовалось для справки. На полке выше разместились технические книги, содержавшие базовые знания по профилю работы. Книги эти читаны-перечитаны, обращался к ним изредка. Тончайший налет пыли покрыл корешки белесой мутью, лёг на полированную полоску полки, где обосновался ряд сувениров: фигурки из гжели, полудрагоценных камней, бронзовая статуэтка, мельхиоровая рамка для фотографий, резные изделия из липы…
Никто не знал, не догадывался, что памятные сувениры либо вручены, либо куплены в знак состоявшейся любви. Когда удавалось, каждую весну встречать по-новому, с новыми ощущениями и новым субъектом интимного внимания — на этой полочке появлялся новый памятный знак. Самое дорогое — ощущения порой всплывали в сердце как сияние граней бриллианта. Память — капризная барышня; кнопочки управления ею порою недоступны. Явно выраженной рассеянностью, как начальной формой старческого склероза не страдал. Технические знания свежи в голове, как и прежде.
Что касается памяти ощущений, памяти пережитого, то алгоритм активации, считал Евгений Борисович, никогда не будет до конца уяснён. Только такими козьими тропами, как взыгравшее сияние в небесах, как обрывок мелодии, как памятный знак в виде сувенира возвращал дивные ощущения. Возвращал, чтобы подтолкнуть к новым.
Евгений Борисович салфеткой смахивал пыль, ставя плотнее друг к другу памятные знаки успешных и безопасных интимных приключений, важных личный свершений. Если завяжутся отношения с Полиной, каков будет сувенир? Места, в самом деле, найдется для новых памятных регалий, но всё-таки возраст, близкий к официальному пенсионному что-то нудит, что-то шепчет на ухо, как вредный старикашка-ворчун. Возраст — плохой советчик. Все друзья-ровесники состарились. И он знает, почему…

С металлическим скрежетом распахнулась дверь. Ворвавшийся ветер пронесся по фигуркам, сдувая пылинки; прошелся по серебру волос Евгения Борисовича, словно лакируя серебро всё еще пышной шевелюры. Он обернулся на свежее веяние, интуитивно предполагая, кто бы это мог быть.
Разлохмаченная Полина с округлившимися глазами, надкусанной губой, на которой алели бусинки крови, казалось, рухнет в изнеможении. К груди прижимает ворох каких-то деталюшек, опутанных тьмой разноцветных проводов. Вздымается девичья грудь в такт колотившегося сердечка. Глаза бледной красавицы мокрые от слез.
Евгений Борисович в доли секунды оказался рядом с гостьей. Придерживая за локоть и талию, довёл до компьютерного кресла. Руки Полины разомкнулись. Все деталюшки рухнули в мягкое седалище. Мигом к ослабевшей девушке пододвинулся стул. Она также ухнула в его мягкую длань.
— Говорить можете? — спросил Евгений Борисович.
Она кивнула. Указывая на металлические изделия и проводки, сказала:
— Где-то здесь ваш злосчастный проект.
— В смысле?
Губы старшего коллеги разъехались в улыбке. Таким же образом разъезжались мысли в голове.
— Это всё, что осталось от компа… Я не понимаю, что случилось, не понимаю абсолютно. Комп сбрендил!
— Это как же? Поподробнее, пожалуйста.
— Не поверите, на монитор выскочила программка, и стала задавать вопросы. Я её и тыкала, и сворачивала — ни в какую. Пришлось отвечать на вопросы. От этих вопросов толи у меня задымилась голова, толи у компа. Он заскрежетал, как мясорубка, в которую попала кость. И даже мне показалось, покрылся синим пламенем. Чтобы не спалить архив, я его схватила и решила выбросить в коридор. За что-то он зацепился, выпал из рук. И превратился в груду деталей. Я взяла эти комплектующие и бегом к вам.   
— А зачем бегом?
Полина, уставившись на детали, сказала:
— Где-то здесь жесткий диск, карта памяти. Надо скорее вставить в ваш комп, чтобы не потерять данные. Я ведь нашла в нём электронный архив с бездной отсканированных документов.
— Не беспокойтесь, в этом случае скорость ничего не решает. Это же вам не донорское сердце, которое может жить всего шесть часов.
Хлопнула оконная рама, и в качнувшихся шторах пробежала вереница зеленых огоньков. Полина задрожала; слова вылетали из одеревеневших губ, как дробь барабана.
— Вы видели, видели?
— Что? и где?
— Там возле штор зеленое свечение. Такое же было и вокруг моего компа.
Евгений Борисович подошел к окну, взялся за шторы. Полина ахнула, закрыв лицо руками. Мрак застил глаза. Так было, когда пропала надежда на возможность реальной первой любви. Мрак и холод, распухшее от слез лицо; утро, приносящее еще большую боль.
Вдруг теплая рука коснулась голова, приятным баритоном окружили слова.
— Полина, вы напрасно пугаетесь. В моем кабинете никогда ничего не бывает, что может досадить, вызвать негатив. Успокойтесь. Все под контролем.
— Это у вас, у меня — нет.
Она отняла руки: зеленое свечение исчезло. Уголки губ дрогнули в слабой улыбке.
— И вправду ушло!
— Присаживайтесь. Я стульчик придвину к моему зеленому оазису. Видите, сколько тут зелени, и без всякого свечения.

Взвыли псы за окном. Лай, переходящий в заунывный вой возвращал к предощущениям больших неприятностей.

— В этом году необычно много бездомных собак, — сказал Евгений Борисович. — За зиму собралась целая стая; где-то неподалёку обосновалась.
— Откуда они взялись?
— Очередная волна кризиса. Некоторым становится трудным прокормить себя, не говоря уж о собаке. Доллар скачет как припадочный: то вверх, то вниз.
— А почему из-за какого-то доллара столько неприятностей?
— Никто пока не может предложить замены. Что-то должно быть мерилом, общепринятым эквивалентом стоимости нашего труда, продуктов, услуг. Вы наверное знаете, что была «холодная война двух сверхдержав». Победила Америка. Но проиграла не Россия — проиграл весь мир. Теперь по праву сильнейшего идёт подчинение всего и вся в глобальном масштабе. Подчинение через доллар, через военную мощь, через междоусобные войны, через ложь и лицемерие. Но решать судьбы мира, думать за всех может только Бог, который где-то далеко и одновременно растворен во всем. Кто берёт на себя его функции, явно рискует. Причём, не собой — рискуют сотни миллионов (если не миллиарды) стать обездоленными. 
— Где же наверняка больше присутствует Бог: в церкви? мечети?
— Церковь и мечеть — это самый короткий путь к Богу. Я бы сказал путь для лентяев. Ведь нет ничего проще, поставить свечку, помолится. Хоть и не случится вымаливаемое в полной мере, но часть хорошего и доброго всё равно произойдет.
— А в церкви можно помолиться, чтобы было много денег? Я, все-таки, думаю, будь в достатке деньги, решатся многие проблемы. Хотя бы муж не будет работать на двух работах, больше времени будет дома, мы каждый год могли бы отдыхать на берегу самого теплого моря. В нашем уральском краю мне катастрофически не хватает солнца. 
— О достатке молятся, но не конкретно, чтобы приплыли в карман много долларов. Зачем вам доллар? Пусть будет рубль. 
— Зачем рубль, если он зависит от доллара?
— Ага! Вы хотите только оригинал, только лучшее, первичное.
Она кивнула, чуть подумав, добавила:
— Ну, или чтобы доллара не было вообще.
— В этом кабинете долларом точно не пахнет.
Полина хохотнула. Евгений Борисович откинулся на спинку кресла, краешком глаз любуясь простодушной девушкой. Это царственное простодушие. Внешне Полина близка к идеалу телесной формы. Стройная, гибкая, с тонкой талией. Некоторые даже не подозревают, какое сокровище заключают в себе. Внешние данные Евгений Борисович ставил на первое место. Психологически подготовить красотку можно гораздо быстрее и проще, чем неуклюжей дурехе творить имидж.
Он и сам тщательно следил за внешним видом. Всегда подтянутый, бодрый, с приятным ощущением мускульной силы, которую поддерживает занятиями в элитном фитнес-клубе. Собственные физические данные под строгим контролем: вес, осанка, завидный мускульный потенциал (отчасти занимался бодибилдингом), отсутствие болезней. Раз в год по собственному почину проходил медицинское обследование, совмещенное с профилактическим пролечиванием: массаж, ванны, прочее.


Как-то взял за правило, пред тем как поехать в санаторий (предпочитал российские на берегу Черного моря) посещать косметический салон, где смягчали кожу лица, красили волосы, убирая седину, делали педикюр. Он пропитывался молодежным сленгом, одевал бейсболку, козырьком назад. Для пробы на пару с племянником шли на дискотеку. Восхищенные взгляды девчонок, их восторженный шепот, говорил, что попали в тему. На пару с племянником снимали девчонок, как два генерала выбирают помощниц перед строем замерших контрактников женского пола.
Однажды ощутил себя настолько молодым, что по приезду в санаторий с ходу познакомился с двумя девчонками двадцатилетнего возраста, или около того, выдавая себя за тридцатилетнего (или около того). Три ночи они провели вместе. Девчонки потом признались, что у них впервые секс втроем; и такой он оказывается классный. Великовозрастному бой-френду стало стыдно, что переусердствовал в обольщении. Быть первым, уж точно не хотел. Благо, что всего на неделю прилетели подружки.

Евгений Борисович задумался, глядя на притихшую Полину, на её тонкие пальцы, бархатную кожу почти детской руки. Девушка явно неопытна, но гонор молодости страхует от самоуничижения. Это и хорошо и плохо. Может наделать ошибок, потратить уйму времени и сил на их исправление.
— Хотите, чайку, Полина. В это время у вас в техотделе чаепитие идет полным ходом.
— Хочу, если у вас найдётся чашка и ложка.
— Найдется и чашка и ложка, и всё, что вам угодно.
— Всё-всё?
Брови Евгения Борисовича взметнулись вверх; быстрый взгляд мгновенно оценил ситуацию. Растерянная девушка, сломанный компьютер, трудное производственное задание. Чтобы выбраться из такой ситуации, она пожирает его глазами, уже готовая выполнять указания.
— Сказать: есть все и ничего не надо — значит сказать, что жизнь остановилась. Новое перестало входить в неё. А это, — он пожал плечами, — это допустить к себе скуку. Это хуже тех собак, что воют за окном.   
— У вас, наверное, и чай особенный?
— Безусловно! Он особенный. Отчасти увлекаюсь фитотерапией. Сам составляю сборы трав. Вы знаете, иногда не хватает одного сильного ощущения, чтобы всё остальное встало на свои места.
Полина вздрогнула, мотнула головой:
— Как это?
Евгений Борисович, выдерживая паузу, залили кипяток в заварочный чайник, накрыл остроконечную крышку тканым полотенцем, расшитым красочными узорами. Присел напротив Полины, ожидающей ответа.
— Если про чай, то так. Через пять минут в кружке заплещется янтарный напиток. В нём букет ароматов. Первый глоток — и воспринимаете сразу все. Но потом определяете доминирующий аромат, и наслаждаетесь им.
— Никогда так чай не пила. Но вы намекнули на универсальность. Тогда, если не про чай, то как?
— Так же. С небольшими оговорками.
— И что, много этих оговорок?
— Это зависит от правильности действий. Вот смотрите, сколько можно себе нагрести неурядиц только вследствие рассеянности, невнимательности. Вы, скорее всего, по рассеянности ткнули в активную кнопочку вашего компа. И что? (Полина пожала плечами). Выскочила программка, от которой задымили ваши мозги и комп съехал с катушек. В наших поисках проекта мы отброшены назад. Путь наш удлинился; впереди, как в сказке, непроходимый лес, населенный чудовищами. 
— Ой, не пугайте меня, а то снова по рассеянности напортачу.
— Что же вы такая пугливая? — В словах звучала теплота, нежели упрек.
— Мне в техотделе всегда дают понять, что не дотягиваю до нужного. До грамотного архивариуса. Не говоря об инженере.
— Вы хотите быть инженером, аттестованным специалистом?
— А что? Глядя на инженерш техотдела, думается, и я смогла бы так картину гнать. Ну конечно, кое-что надо уметь. Например, быстро печатать, знать офисные и чертёжные программы. Совсем не обязательно самой что-то творить, или, говоря иначе, делать совершенно новую работу. Наши инженерши прежде чем за что-то взяться, ищут пример, образец, чтобы содрать. Так и я могу работать. Правда, нет у меня диплома — это проблема решается в легкую, когда есть деньги. Трехгодичный ускоренный курс без отрыва от производства. Да ещё по направлению от завода — вышка у тебя в кармане.
— В кармане «вышка», то есть диплом о высшем образовании. А в голове копилка, куда складывается увиденное, услышанное, усвоенное?
Полина кивнула. На щеках заалел румянец, как будто уличили в постыдном. Она сказала:
— Мне бы научиться отсеивать лишнее: взять от наших инженеров крупицы лучшего, отсеять их склоки, подкалывание, суды-пересуды о других.
— Некоторые вещи либо принимаешь целиком, либо проехали.
— Но вы только что говорили, что есть умение из общего аромата выделять доминирующий, или нужный. Затем усвоить только его.
Евгений Борисович улыбнулся. Слегка коснувшись ладони взволнованной девушки, сказал:   
— Вы не заметили, что перефразировали мои слова? При внешней схожести фразы, вложили иной смысл. Этот приём свойственен инженерам техотдела.
— А вдруг они сначала делают себе подобной, и лишь после раскрывают настоящие ценные секреты.
— Если они есть, — заметил с усмешкой Евгений Борисович; подумав, поправился: — Кой-какие ценные знания можно извлечь, но слишком много апломба у ваших инженеров.
— Да, согласна! Этим они меня отталкивают. Меня держат за дуру, о которую можно потесать языки, когда больше не о ком.
— Представляете, как мы утрем нос им, раздобыв и реанимировав проект, по которому в наш захиревший завод вдохнут продуктивную жизнь!
— Я представляю! Но реально некоторые части проекта необходимо создавать заново. Нашим инженершам не суметь.
— Среди моих знакомых есть крепкие пенсионеры, бывшие конструкторы, которые по временному найму с радостью возьмутся за предложенную работу.
— Разогнать бы вообще этот техотдел, — вырвалось у Полины.
— Полина, так о коллегах не следует выражаться. Пусть обновление идёт своим чередом; кто не может, тот сам уйдёт.
— Почему вы не начальник? Вы такой умный! Мне кажется, что за двадцать минут общения с вами поумнела на несколько лет.
— Вы мне льстите.
— Нет!
— Я бы сказал так: потому и не начальник!
Полина хохотнула. Закинув ногу с ногу, с обожанием взглянула на старшего коллегу. Взгляд Евгения Борисовича метнулся к ногам красавицы, пусть хоть они скрыты джинсами, и сама обладательница красоты и молодости пропиталась пылью архива. Затем взгляд переместился на полку, словно бронируя место для следующего сувенира, что станет символом этой девушки.
С некоторой приятной грустью Евгений Борисович сказал:
— Есть, ещё причины, что не дадут в полной мере снова стать начальником. 
— Я знаю какие!
— И какие же?
— Вы добрый.
— В чем-то вы правы. Тщеславие и доброта — вещи несовместимые! Мы совсем забыли про чай.
— Да и про доминирующий аромат!
— Но примете к сведению главное — работа.
— И минута отдыха! ¬ ¬— добавила Полины, готовая от распирающей благодарности расцеловать коллегу, подумав: не все плохо, что плохо начинается.
 
 

 
 
Глава 3. Дополнительные сведения об элементёрах
(элементёры ¬— останки человеческих душ)
 
Радиоприёмник, закрепленный на стене у книжного шкафа, передал сигналы точного времени. Голос диктора едва слышен; пусть ничто не отвлекает от навалившейся работы. Взгляд Евгения Борисовича переместился к наручным часам. Девять часов вечера. За окном разлиты чернила наступающих сумерек, на письменном столе чернила текста сливаются в кромешную тьму. Да уж засиделся! Более чем на три часа продлил себе рабочую смену.
Мало того, что нужно двигать работу с проектом, никто не отменял текущих обязанностей. Это разработка технических заданий на закупки материалов и услуг. Чтобы быть правильно понятым беспристрастной электронной системой, чтобы закупочная процедура прошла без сучка и задоринки важно соблюсти обоюдно принятые правила. Жизнь по правилам, оказалось, имеет изысканный вкус.
В домашнем архиве до сих пор хранится виниловый диск “Play’N’game” от Nazareth, выпущенный в 1975 году, и в том же году диск обосновался в коллекции юноши Евгения. Более сорока лет этот диск, как и десятки других сохраняет изначальный свойства: без помех воспроизводится на HI-FI аппаратуре, передавая ощущения рокерской юности.
Жизнь, считал Евгений, это игра по жестким правилам. Возможные сценарии можно пересчитать по пальцам. Так было и будет. В его жизни сыграны несколько сценариев, где он главный герой. В каждый сценарий внесены строго дозированные импровизации — это нечто вроде романтической дури здравомыслящего господина.
Замысел нового сценария пока не ясен; вступать в игру придётся вслепую. Но может быть и такое: этого сценария он просто не знает и некому объяснить.
Некому?
Раздался басистый лай бездомных собак, как будто совсем рядом, под окном. Евгений Борисович, вздрогнув, встряхнул оцепенение. Чушь! Пусть даже с каждым разом сложность выбранной роли возрастает, правила есть. Значит, будет и решение проблемы с восстановлением проекта в новой роли искателя утраченных ценностей.
Однако, пора домой. Ужин отменяется, сразу по приезду, переодеваюсь в спортивный костюм и легкой трусцой по стадиону освою километров семь.
Евгений Борисович облачился в стильное кожаное полупальто, погасил свет в кабинете, закрыл его на замок. Редкие фонари аварийного освещения вырвали из мрака длинный коридор. Слева и справа поблескивали лакированные ручки запертых кабинетов, таблички под золотое тиснение с фамилиями специалистов и руководителей. Все цивильно в офисном корпусе, вопреки производству, дышащему на ладан.

Чеканя шаг, Евгений Борисович прошествовал по коридору. Прежде чем взяться за рычаг кодового замка выходной двери, оглянулся. Из щелей дверного проёма комнаты архива изливался свет. Неужели Полина задержалась, как он? Нет, она бы сообщила, и кроме того, у неё ребенок, которого нужно вовремя забрать из детского сада. Есть муж, которому надо приготовить ужин.
Что-то тут не ладно.
Он постучался в дверь архива. Стук возвратился слабым эхом. Чуть тронул дверь — как будто заперто изнутри. Дернул сильнее — звякнул засов замка.
— Полина, это ты в комнате?
— Нет, это я, — проскрежетал сдавленный голос, как будто старческий.
— Валерий Борисович?
— Валерий Борисович, — послышалось из-за двери.
Что за чертовщина?! Кто-то глумится? Голос странный. Как будто знаком, но звучит как из могилы заживо погребенных.

Зданию скоро восемьдесят лет. В его стенах за эти годы трудились, пожалуй, несколько тысяч человек. Несколько тысяч судеб, так или иначе, соприкоснулись со стенами здания. Пора появиться привидениям, как в старинных замках, как в любом доме, прослужившим не одно поколение.
   
— Вы работаете, Валерий Борисович?
Что-то тяжелое грохнулось на пол. Алая струйка выбежала из-под двери. Евгений Борисович едва успел отскочить, пристально вглядываясь на расползающееся красное пятно. Боже мой, вдруг у него случился очередной инсульт. Евгений Борисович, что есть силы рванул дверь на себя. На это раз дверь легко поддалась. Он едва сам не упал от резкого рывка.
В комнате никого не оказалось. Мерцала настольная лампа; несколько архивных папок аккуратной стопкой обосновались на краю стола. Одна папка раскрыта и лежит точно посередине стола. Алая струйка вытекала из лежащей на полу пластиковой бутылки. Евгений Борисович наклонился, чтобы вернуть ей вертикально положение, но не удержался и сам грохнулся на пол. Качнулся стеллаж с кипой архивных документов. Евгений Борисович вскочил, точно ужаленный, придержал стеллаж. Сердце ухнуло от странного ощущения: от металлических полок исходило противодействие, словно их поддерживали с обратной стороны. Чертыхнувшись, щелкнул выключателем. Поскорее отсюда уйти, игры с невидимками не в его правилах.
В этом техотделе вечно что-то происходит. Он знал его репутацию, сам начинал в нём работать. А суть такова: кто хоть год проработал в техотделе, сотворит необычную судьбу. Это факт, это проклятие, это благо.
Без полоски света у порога вход в архив зиял черной дырой. Шагни в неё — и сгинешь навеки. Внезапно захолонуло сердце; он словно на минуту отключился от реальной обстановки. Вдруг обдало жаром. Евгений Борисович носовым платком промокнул капельки пота со лба. С усмешкой подумал, бросает в жар, как женщин при климаксе?! Не приведи, Господи! Какой климакс?! Это всего лишь аура техотдела, точно ядовитый смог.
Уже на улице Евгении Борисович, не удержавшись, оглянулся. В единственном окне отдушине архива горел свет, который он выключил! Возвращаться не буду. Кто-то из работников техотдела решил поиграть в прятки. Эта игра, точно, не для меня.



***


Старлей с удобством расположился в кресле, в метре от которого только что барахтался Борисович, поскользнувшийся на ровном месте. Напротив кресла размещено зеркало. В нём ощутим облик Полины. Она, сомневаясь в достойном внешнем виде, на дню не раз и не два прихорашивается. А Старлею всегда хочется помочь: откинуть упрямую прядь девичьих волос, провести иссохшей рукой по шелковистым прядям.
Так бы он гладил дочь.
И в этот раз он не сумел сбросить бремя условностей, выйти из-за стеллажей, побрататься с Евгением. Что-то Евгений ощутил фибрами сердца, быть может, в смутных ощущениях уловил облик ночного гостя. На какие вещи раскрыть Евгению глаза? Как подтолкнуть его к пониманию, что вслед за призраками приходит нечто реальное, чего нет в его жизни, и без чего жизнь не может считаться состоявшейся.

С десяток лет назад Старлей приметил бездомных собак, в зимнюю стужу пробирающихся к зданию. Свора одичавших псов плутала по лютому холоду в поисках главаря и теплого убежища.
Он схватил самого здоровенного пса, одной рукой взялся за крестец, другой за складку загривка. Легко оторвал от пола на два метра, тряханул псину так, что лязгнули клыки. Остальные псы притихли, поджав уши.
Оставалось накормить псов, чтобы стать их главарем. Старлей повел свору в тайную комнату, где приготовлена миска с тушеным мясом. Псы с урчанием набросились на сытную еду. Наевшись до отвала, улеглись у ног Старлея, помахивая хвостом и ловя его сумрачный взгляд.
Теперь он господин стаи бездомных псов. Теперь он может разорвать любую из них; никакая псина не окажет сопротивление. С притворной яростью вожака трепал какую-нибудь собачину, замечая, что в эти минуты руки покрываются шерстью псины. Шерстью покрывается всё тело. Щетина на лице разрастается до глаз; передние зубы становятся зловещим комплектом заточенных резцов и резко выпирающих устрашающих клыков…
Старлей раскрыл окно. Зловещий вой вырвался наружу, словно распалял ярость у одних, страх у других.   


Евгений Борисович ускорил шаги. Навстречу неслась галопом свора диких собак. В призрачном свете Луны и мутного сияния уличных фонарей псы выглядели осатаневшей стаей невесть откуда выбравшихся фантастических существ. Клыкастых, ощерившихся в безумной ярости.
Евгений Борисович приостановился. Приостановились и псы. Для бездомных собак эти псы слишком упитаны. Мощная грудь с крепкой шеей, увенчанной раскрытой пастью, с белыми, как бивни слона, клыками. Толстые лапы и густая шерсть. В окрасе преобладают желтые песочные тона.
Невольные стражи опустевшей заводской улицы с глухим рычанием взирали на одинокого путника. В это время суток заводская территория превращалась в их вотчину. Любой прохожий — враг. Казалось, если страх завладеет сердцем, вдруг кинется бежать, выкажет агрессию — исход предрешён. Его тут же разорвут на части, обглодают до костей. Белых, как их клыки. Но прохожий с невольным восхищением любовался дикой мощью когда-то домашних послушных собачек.
Сделал шаг вперед. Псы сгрудились плотнее на его пути. Не пропускают, провоцирую на трусость и агрессию. Вот они взяли в круг. Несколько псин, присев на передние лапы, точно приготовились к смертоносному прыжку, способного повалить с ног любого. Другие бегали кругами, временами с лаем подскакивая к ногам. Похоже на классическую облаву.
Сорвал шапку, швырнул в сторону. Псы, на лету схватив, разорвали в клочья. В мгновение вернулись на исходную, готовые также разорвать бесстрашного путника. Вдруг до ушей донесся истошный вопль, чудовищный по силе и зловещий по тону. Псы мгновенно, словно опомнившись, обмякли, враз слетела агрессия. Толстые лапы скачками понесли мощные мохнатые тела в сторону, откуда исходили жуткие звуки.
С непокрытой головой и поднятым меховым воротником модного кожаного полупальто заспешил к заводской проходной, где поджидал безотказный автомобиль с включенным автозапуском мотором и, наверняка, согретым салоном. Ранней весной ночи холодные, а кружившаяся поземка говорила о грянувшем похолодании.


***


Старлей стоял у входа в здание, где светилось лишь окно комнаты архива. Комбинезон цвета хаки, кожаные сапоги, начищенные до блеска — он выглядел франтоватым военным. Офицерская фуражка с кокардой советских времен сметала всякие сомнения — это служивый командир, закаленный в боях и лишениях, способный в засаде ждать сигнала активных действий.
Правда, засада длится тридцать лет. Он порой сомневается, человек ли он, и живы ли те идеалы, за который не жалели жизни. Седые волосы связаны в пучок, во всё лицо щетина, в самом деле похожая на собачью шерсть — с таким видом на военный смотр не пойдешь.
Старлей, чудом выживший в групповом несчастном случае со смертельным исходом, пообещал отомстить. Истинный виновник смертельной драмы — господин N до сих здравствует, купается, гад, в роскоши. Перед кем будет держать ответ господин N?

Ещё тогда, в день групповой смерти, Старлей, уходя из жизни с мертвыми друзьями, понимал, что этот смертельный случай совсем не случайность. В игре в жизнь появилась новая роль: поборника и ревнителя гонимых ценностей. И что самое трудное в этой роли —  суметь отомстить виртуозно.
Вслед за аварией, унесшей из жизни тех, кто реально определял судьбы завода, началась приватизация. Чтобы не допустить прихватизацию всех сокровищ завода, Старлей изъял из архива часть документации. Той, что на правах подлинника без права на копирование хранилась в специальном шкафу.
А заключала в себе документация ценнейшие сведения о дислокации на территории завода секретной базы Z — подземное хранилище неприкосновенного запаса продовольствия, провианта (амуниции), арсенал сверхсекретных технических новинок для выживания в ядерном аду.
Официально, это место на территории обозначено как бомбоубежище. Толщина бетонных стен такова, что выдерживают прямое попадание ядерного боезаряда. Одна из подземных стен выполнена таким образом, что могла раскрыть галерею в следующее подземное сооружение. Это целый комплекс строительных и технических устройств, позволяющих автономно жить не менее 50 лет избранному составу завода, куда входили лучшие из лучших управленцы, специалисты, рабочие, жены и дети.
Самая продвинутая версия Ноева ковчега перешла в полное владение Старлея. На одних продуктов можно сколотить огромное состояние. Если же продать все секреты технического устройства подземного города, можно стать баснословно богатым человеком.
Господин N и К° не знали об истинных богатствах завода. Они купили, что наверху, снаружи. Внутреннее богатство осталось им недоступным.
Правда, есть одна закавыка, связанная с предполагаемой реконструкцией завода по проекту ТХМ ХХ. Некоторые корпуса должны встать прямо над подземным городом. Это значит, при строительстве могут наткнуться на некоторые технические сооружения, что  могут раскрыть так долго хранимую в секрете и неведении обитель автономной жизни.

Порыв ледяного ветра трепал седые волосы Старлея. Подбежавшая свора якобы диких собак прервала мысли о будущем завода, о Евгении, которого чуть было не посвятил в свою тайну.
Псы хороши и на вид. Львиного песочного окраса. Широкогрудые, коренастые, с мощными лапами и скуластыми мордами, вследствие хорошо развитых челюстей. В профиль напоминают немецкую овчарку, но с укороченной мордой стаффордширского терьера. Эти две породы послужили основой для собственной. Развитый интеллект немецкой овчарки и пробивная мощь стаффордширских терьеров — отличный сплав для охранной собаки, способной без колебания разорвать  кого и что угодно по команде Старлея.
В племенной стае три кобеля и две сучки. Клички подобраны в армейском духе. Самый крупный кобель Прапор. В отсутствие Старлея Прапор становился вожаком. В перемещениях по территории завода он бежал чуть впереди. По правую сторону пристраивался Сержант, по левую — Ефрейтор. Это два молодых кобелька, трех лет от роду. Особи женского пола держались позади. Две разновозрастные сучки ростом меньше и на вид не столь агрессивны. Имена у них гражданские: Рая и Долли.
Первым подбегал к Старлею Прапор. Широким лбом тыкался в ноги хозяина. Чуткие руки, поглаживая, трепали загривок. Вслед за вожаком за порцией ласки подбегали Сержант на пару с Ефрейтором. Сучки могли ластиться часами, лизали руки, поскуливая от радости.
В минуты братания с четвероногими друзьями Старлея ощущал радостную теплоту. И, между тем, держал строгий самоконтроль. Четвероногая братва могла запросто взбунтоваться, отступи Старлей от образа лидера. Конечно, преданность собак останется. Но двуногий друг станет ведомым звеном стаи. И будет четко исполнять волю вожака в страхе быть покусанным.
Обряд приветствия закончен. Старлей засобирался домой: ледяной ветер не располагал к ночной прогулке, и псы, похоже, набегались вволю. В его доме сухо, тепло и сытно. Под полутораметровой толщиной бетонных стен создается впечатление абсолютной тишины, где разверзаются глубины потрясающих возможностей.

Проектный вход в подземный дом (через бомбоубежище) Старлей заблокировал разборкой основного механизма. Ныне бетонные плиты вросли друг в друга. Посторонний физически не сможет попасть в его подземные владения. За десятилетие добровольного заточения сделал несколько коммуникационных соединений с внешним миром. Одно через вентиляционный короб, но здесь 83 метра пробираться ползком. Это аварийный выход, на крайний случай.
Второе — через проходной канал теплотрассы.
(По федеральным нормам безопасности каналы тепловых сетей бывают проходные в полтора метра высоты и непроходные. Проходные каналы устраивают в местах, затрудненных для ремонта и облуживания. Вблизи автотрасс, на входе в здания. Прим. автора).
Изначально проектом предусматривалось автономное теплоэлектроснабжение с подключением к силовому кабелю сверхсекретной подземной электрической сети, соединяющей подобные сооружения Z с главным командным пунктом, где-то в глубине России, и с несколькими генерирующими источниками электроэнергии, рассредоточенными по Сибири.

Если массированный ядерный удар сметет российскую страну, если на внешнем фронте враг восторжествует, будет существовать другая Россия — подземная, которая через поколение снова выйдет наверх. 

За все тридцать лет сверхсекретный кабель ни разу не обесточивался. На всякий случай Старлей выполнил резервирование электроснабжения от используемых на заводе сетей электро и теплоснабжения. Сделал так, что никто не сможет обнаружить.
 Много тепла и не требовалось. Круглый год естественная температура  в подземной обители составляла 5 градусов по Цельсию. Тепло требовалось для бытовых помещений: комнаты для отдыха и комнат для работы. Персонал хранителей секретной базы Z состоял собственно из Старлей, Порфирия, пяти псов. Да и Порфирий на самом деле кот с измененной психикой.



***


Порфирий под стать собакам: внушительных размеров и свирепого нрава. Окрас тигровый, черные полосы перемешаны с песочно-желтыми, со лба на грудь опускался белый галстук.
— Как дела, Порфирий? Чем обеспокоен? — сказал Старлей, зайдя в служебную комнате базы Z.
— Мурр, — ответил кот. Вскочил со стула, ткнулся широким лбом в голень хозяина. Спина дугой, хвост трубой.
Коту восемь лет. Его слепым двухнедельным котенком принесли за шкирку собаки, как игрушку щенкам. Котенок прозрел в темноте подземелья. Когда началось половое созревания Порфирия, Старлей оскопил его. Развитие кота пошло по другим направлениям.
Порфирий обнюхивал пасти утомившихся ночными прогулками собак, обалдевая от незнакомых запахов. Ластился к хозяину, как изнывающая от скуки леди. Поминутно настораживал уши, подрагивая усами и кончиком носа.
— Опять что-то ломит наши стены? — У кота вздыбилась шерсть. — Придется сделать обход.
Обычно обход уникального комплекса подземного жизнеобеспечения производился по графику. В последние месяцы внеочередные проверки шли одна за другой. И тому была весомая причина.

Луч фонаря медленно полз по стыкам бетонного панциря. Взгляд Старлея следовал за пятном сфокусированного света, выискивая следы протечек, трещины, выкрашивания, отслоений, следов плесени.
Всё в хорошем состоянии, кроме шлюзовой камеры.
Продовольственные запасы хранятся в помещение площадью 700 квадратных метров на стеллажах трехметровой высоты. Между стеллажами метровый проход. Имелся центральный проезд шириной 2 метра. Пол отшлифован до зеркального блеска, чтобы электрический погрузчик мог развернуться практически вокруг оси, заблокировав ведомые колеса.
Казалось бы, только вино может храниться столетиями, отчего его вкус лишь улучшается. Однако, не только вино — из года в год убеждался Старлей. Как бы не хулили диетологи консервированные продукты, но при научном подходе к консервированию
(а в Советском Союзе даже организация труда была научная; не заостренная на бережливость, поиск издержек и прочего, а именно научная, то есть с умом и здравым смыслом)
обработанные по особым технологиям продукты, могли обеспечить полноценное сбалансированное питание в течение пятидесяти лет. И пользовался этим богатством один Старлей, да его верные четвероногие друзья.
 Технология производства продуктов питания разрабатывалась для супердлительного космического базирования и перелётов. Срок хранения продуктов по существу исчислялся временем сохранности упаковки.
Упаковка суперская! Такую не увидишь в обычных продуктовых магазинах. Металлические контейнеры с разносторонним напылением: с внутренней стороны нейтральны к хранимым пищевым продуктам, с наружной — способного противостоять даже кислотному дождю. Есть продукты и в стеклянной таре, крышки запаяны. Есть брикеты в упаковке из высококачественной аустенитной стали, той стали, что вообще не берет никакая ржа.
Линии стеллажей обозначены по типу продукта:
Молоко
Телятина
Индейка
Зерновые
Мука
Сахар
Чай и кофе (сублимированные)
Кусковой шоколад с 90-% содержанием какао
Сухое вино разных оттенков
Топленое масло
Обезвоженные овощи (картофель, капуста, морковь и свёкла)
Растительная приправа
Сухари, печенье
Комплексы витаминных и минеральных добавок,
Лекарства (таковых немного: йод, сухой марганец, перевязочный материал, двадцатилитровые бутыли с ректифицированным пищевым спиртом как антисептик).
Основное лекарство — здоровый образ жизни со специальным комплексом целебных медитаций. Для этого сооружен компактный спортзал, комната для чтения и прослушивание музыки.
Именно здесь понял Старлей, какие книги нужно обязательно прочесть, чтобы правильно развить ум, сердце, сохранить на долгие годы психическое и физическое здоровье. Эти книги составили личную библиотеку, как и строго избранная подборка музыки.
Если Евгений Борисович входил в поборники секса, то Старлей — в противники. Секс не нужен, это пустая трата энергии. Сексуальная энергия трансформируется в энергию высшего порядка. 

— Без нас ты подходил к шлюзовой камере? — спросил Старлей.
Порфирий кивнул.
— Что тебя тревожит?
Кот оскалился.
— Ты сам понимаешь, мы не просто узники этого никем не знаемого подземного дома. Мы пробиваем ход в другой мир, где обретается бессмертие. Там, наверху, создали много школ, как прожить жизнь не впустую, как узреть воочию параллельные миры. Самый короткий путь — психотропные порошки и таблетки, алкоголь. Билет в параллельное, купленный таким образом, слишком дорог, расплачиваться приходится не восполняемым ресурсом: здоровьем. По пьяни и по дури легко ошибиться и открыть не ту дверь.
Кот смотрел не мигая. Мимика отсутствовала, мысли изливались из голов.      
— Давая поговорим через наше устройство, через наш электронный переводчик. Не возражаешь? — Усы кота дрогнули, словно мысли обрели вибрацию на особой волне.
Старлея установил на голову Порфирия искусно сделанную корону из двойного ряда трезубцев, обращенных вверх и вниз. Царственный атрибут сделает слепых зрячими, глухих слышащими. Через беспроводной интерфейс корона связывалась с ноутбуком/планшетом. Сигналы от головы специально разработанной программой переводились в слова. И таким образом шел диалог.
— Старлей, сукин сын, задолбал меня экспериментами, — говорили динамики ноута.
— Не ругайся Порфирий!
— Это я так, беззлобно.
— Так, всё-таки, кто приходил в шлюз? Мыши меня не интересуют.
— Меня как раз интересуют мыши. Но видел и кое-что другое. Ты сядь, хозяин, а то брякнешься услышав такое.
— Ты думаешь, меня еще можно чем-то удивить? Я предполагаю, что бы это могло быть. — Старлей сел в кресло, любуясь короной. Царь! В каждом ряду короны по восемь трезубцев. Кольцо из восьми трезубцев смыкалось на рассекающем и воссоединяющем клине. Нижняя часть клина рассекала лоб, спускаясь к переносице; верхняя взметнулась антенной.

За основу короны взят эзотерический круг из девяти вершин, с удивительными пропорциями, ассоциативно связанных с высшими сферами бытия. Начиналось как раз из желания сделать материальный слепок знания. А получилась вполне работоспособная модель магического устройства.
На остриё каждого трезубца вмонтированы четыре светодиода разного цвета. Иногда комп не мог перевести в слова биотоки Порфирия. И буйство таковых фиксировали светодиоды, причем цвет закреплен за определенным спектром эмоций.
Красный — раздражен, готов порвать, шмякнуть когтистой лапой, вонзить клыки в сочную плоть.
Желтый — позитивный.
Голубой ¬— фантазии.
Розовый — созерцательность.
Сияние четырех светодиодов смешивалось в сочную палитру.

— Сам знаешь, предполагаешь одно, видишь другое, — сказал Порфирий голосом ноута.
— Я вот, что думаю: ты начал говорить лишь с помощью нашей короны — технического устройства, позволяющего растолковывать твои биотоки. Каким же образом мне протереть глаза, надеть какие-то специальные очки, чтобы уметь видеть, как ты. А то, понимаешь ли, пытаю тебя расспросами каждый раз! Вдруг ты лукавишь, рассказываешь басни, как сказочный кот Баюн?   
— Не знаю про такого кота. Я знаю лишь что вокруг.
— Ах да, возможно, в этом несовершенство моего переводчика тебя. Сигналы родовой памяти оно не может распознать.
— Нуу, ты там сам решай, что совершенно, а что нет. Мне порой хочется сорвать корону, чтобы не мучить тебя моими, эээ… ощущениями, впечатлениями, короче — интимной жизнью.
— Ха! Интимной жизнью?! Удачное слово! Твои ощущения человечны, мне не надо входить в твой образ, как пишут книги, где животные говорят человеческими голосами.
— Мы животные, всегда говорим. У вас это называется телекинез, телепатия, ясновидение и прочая хрень. Ты, впрочем, близок к этому.   
— К чему? К умопомешательству?
— Ты не живешь обычной человеческой жизнью, как те, что наверху. Твоя необычная жизнь, открывает чудесную жилку в тебе.
— Ты знаешь, чем отличается человек от животного?
— Догадываюсь, но ээээ…. Не могу подобрать человеческого слова.
— Я тебе скажу: у меня есть цель!
— Мурр! А у меня сметана из твоего сухого молока.
— Вот до чего договорились: мне всегда нужно то, чего у меня нет. Ты довольствуешься существующим.
— Потому что всё уже давно есть. На любой цвет и вкус. Научись это видеть.
— Тебе ли учить меня, Порфирий?!
— Я и не учу. Тебя научит, кто ломиться в шлюзовую камеру.
— Говори скорее, кто или что это?
— Нуу, скоро только сказка сказывается. Оно бесформенно. Оно даже не оно — это они.
— Кто они?
— Понимаешь ли хозяин, Оно сделано… как бы тебе понятнее сказать… оно сделано из остатков вашей жизни. Всегда были люди, которые после смерти своего тела, не могут найти другой форму, перескочить на другой уровень. Ведь многие не верят, что жизнь, мой друг, бесконечна, бессмертна что ли. И как ты знаешь, эти многие не понимают бесценного дара жизни и все делают с тонностью наоборот. Вместо добра — зло, вместо любви — распри, интриги… ну и так далее. И когда они умирают, их души, как тлеющие огоньки, как мерцающие сгустки скованной энергии. Как цветные магнитики, не знающие к чему прицепиться. Когда-то, в какие-то времена их становится так много, что они цепляются друг за друга. Представляешь, их притягивает не Бог, как ты частенько называешь единосущное начало. Они притягиваются к подобному, то есть к себе подобным. Эта масса хилых огоньков нарастает, сплачивается, между ними возникают какие-то связи, которые делают это существо сильнее, способность к новой жизни возрастает. Так рождаются чудовища. Им вообще на небеса вход закрыт. Тогда Оно ищет новую форму здесь. Входит в реально живущих, через страх и ужас, через мечты и фантазии о сверхвозможностях, о суперменстве.
Порфирий замолчал. Светодиоды излучали густой красный свет. Цвет свежепролитой крови. 
— Так вот, им стало нужен наш подземный дом. Это чудовище разрослось до таких размеров, что начинает отвоевывать куски реального пространства. И, похоже, начнет с нашего полуреального мира. Его не столько интересует наши запасы еды (оно пополняет энергию другим способом: за счет творимых бед, ужасом и страхом выбивает из привычной колеи). Ему нужен дом.
Старлей, усмехнувшись, проронил:
— Подземная обитель зла. Есть такой фильм «Обитель зла».
— И что? Я ваши фильмы не смотрю, или очень редко. У меня свои фильмы. Это ты как раздобыл себе ноут, так и часами глазами приклеиваешься к нему.
— Многие художественные вещи построены исключительно на реальном. И весь художественный задел (некоторые говорят вымысел) — это дополнительный свет в комнате, что позволяет заглянуть во все углы.
— Хозяин, слушая тебя, выискивал в башке способ защиты, или не в башке, а как ты говоришь — в родовой памяти. Ведь если Оно пролезет через шлюз в экспедицию, нам кранты: ты никогда не сможешь выбраться наружу. Я  ещё могу выбраться по воздуховоду. Но ты останешься здесь, а наши псы — снаружи без кола и двора.
Старлей, закинув ногу за ногу и откинувшись на спинку кресла, длинными  пальцами потирал побледневшее исхудалое лицо. Как-то вдруг всё ускорилось и все направлено против. Реанимируется проект по запуску нового типа оборудования. Новые корпуса зайдут на территорию подземных складов. Соответственно, при земляных работах наткнутся на бетонные плиты. Примут их за старый фундамент (это территория почти сотню лет используется как производственная площадка) начнут долбить сдуру и отверзнется россыпь богатств, копи царя Соломона.
Допустим, он сможет притормозить реализацию проекта, изъяв их архива всю проектную документацию. Но как дать отпор незваным гостям? Как собрать остатки Торса. Увести его отсюда. Кому перепоручить Порфирия, собак? Не бросать же их на произвол судьбы? Тем более, что лик её ломится в дверь. Оно готово смести, поглотить. И всего лишь станем одной из клеток разрастающегося чудища. Второй вариант судьбы — Борисович. Только с его помощью можно получить недостающий импульс, чтобы обрести Торсу предсмертную цельность, а мне состояние невесомости, именуемой здесь смертью. Есть и другой вариант…

Старлей с Порфирием двинулись к шлюзу — пограничной зоне, где призраки реальны.
Шлюз одновременно соединял пространство, что под куполом неба, что глубоко под слоем плодородного гумуса с сетями подземных коммуникаций, с которых запитано хозяйство Старлея.
Сбросной водовод диаметром около полутора метров когда-то использовался для отвода отработанной промышленной воды. В прошлом веке здесь кипела масштабная производственная жизнь. Для химических производств требовался немалый объём охлаждающей воды. В качестве которой использовали природную прудовую воду. Сбросные водоводы (рукотворное русло подземной реки) — подземные каналы, проложенные с уклоном в сторону водохранилища.
Во времена перестройки, «лихих девяностых» происходила масштабная остановка производств. Корпуса химического сектора завода остановили. Что было наверху металлического, демонтировано и сдано в переплавку. Но разветвленная сеть коммуникаций осталась. Осталась в заброшенном состоянии. О ней просто забыли.
Главный проход подземного склада плавно входил в тоннель Через сто двадцать метров тоннель заканчивался массивной металлической перегородкой с двухстворчатыми воротами. Это так называемая транспортная экспедиция. Верху разверзалось полусфера. Открывалась вертикальная шахта, куда подъёмниками перемещали сначала стройматериалы, затем оборудования, провиант. После чего вход закрыли бетонными плитами, завалили грунтом.
О шахте, шлюзовой камере не знает никто. Кроме Старлея, Порфирия, охранно-розыскной бригады псов и нового подземного сверхсущества, многорукого и многоликого.             


***


Гулким эхом раздался лай. Порфирий насторожил уши. Чудовище научилось маскироваться. Да так искусно, что лишь Порфирий мог уловить фальшивые отголоски в радостном лае. По стенам тоннеля электрические лампы, заключенные в металлические светильники, мерцали двумя путеводными нитями. В руках Старлея поблескивала сталь офицерского кортика.
Оба передвигались бесшумно: Порфирий, едва касаясь бетонного пола, вытянув шею и топорща усы. Старлей под стать коронованному спутнику. В молодости увлекался охотой, где научился ходить тише зверя. Тогда верной помощницей была шустрая лайка. Теперь проводником выступает Порфирий. Похоже, подкрасться к чудищу у них получится. А как насчет сразиться?
Тоннель уперся в металлические ворота, упрочнённые бронированной сталью с двойной изоляцией. Открыть их под силу лишь троим, одновременно воздействующим на массивные запоры. Для одиноких стражей предназначена вмонтированная  дверь с маховиком посредине.
Старлей взялся за штурвал запора. Исхудалая рука уверено вращала чугунное колесо в сторону открытия, приводя в движение запорный и уплотняющий механизм двери. Со скрежетом дверь выходила из прочного зацепления с железобетонной рамой. Свежий ветерок ворвался в подземелье.
Порфирий чихнул раз, другой, третий: новые запахи раздирали ноздри. Наверное, потому кошки не любят собак, что воняют отвратительно. Против запаха псины бунтовала развитая кошачья натура. Так и хочется запустить отточенные когти в макушку носа дурачины пса. Запах крови умасливает салат из грубых запахов. Но эти собаки — друзья. А значит, многое прощается, многие несовершенства не берутся в расчет.
Курьёзный вид чихающего Порфирия ободрил Старлей. Маховик запорного устройства двери завращался быстрее. Вскоре дверь плавно повернулась. В шлюзовой камере повизгивали от радости четыре здоровых псины. Они волнами радости окружили Старлея. Каждого пса погладил, каждому заглянул в глаза, на мгновение сжимая в ладонях умильную мордашку. Это в его ладонях мордашки умильные. Там наверху, псы являют лик беспощадного зверя.      
Запустив собак в подземелье, Старлей захлопнул дверь. Быстрыми движениями проворных рук штурвал закрутился как колёса стартующего автокара. Засовы с жутким скрежетом зашли в упрочненные гнёзда рамы.
В тоннеле соблюдали меры предосторожности: никакого визга, никаких отвлечений. Выстроились в линию. Впереди рысцой бежали собаки, следом шел Старлей. Замыкал крепкий отряд хранителей подземелья Порфирий. Он то и дело настораживался, оглядываясь назад. Только он слышал пульсирующий напор на основные ворота. Это сросшийся глубок элементёров. Что-то ему пока не хватает, чтобы проломить ворота. Одним махом снести с пути. Это чудище, похоже, боится собак.
Собаки — живое орудия силы. Они, не задумываясь, погибнут, исполняя волю хозяина. Брызнет кровь. Элементеры боятся жертвенной крови? Надо растолковать хозяину. В далекие времена не было ни городов, ни заводов. А был очаг на костре, такая же пещера вместо дома. Люди приносили кровавую жертву. В теплой крови что-то есть такое, отчего веками живут вампиры и чего боятся элементёры. Боится любая нечисть.
Собак пятеро. Если поочередно они будут жертвовать собой, дойдет очередь и до него, Порфирия. Кот присел, лапой почесав за ухом. Чего-то умирать не хочется.
— Порфирий, не время выискивать блох, — сказал хозяин.
— Знал бы ты, какие блохи сгребут мне башку. — От гулких ударов шерсть у кота встала дыбом. Зарычали собаки. В их глазах вспыхнул кровавый огонь. 
— Это гидромолотом неподалёку роют котлован, — сказал хозяин насторожившимся псам
— Какой, нахрен, котлован. Это рвутся к нам, чтобы похоронить заживо. На этот раз навсегда, — буркнул Порфирий.
— А какой сегодня супец вам приготовил с утра. Выварил натуральные кости, которые вы в прошлый раз приволокли в шкуре двух зайцев. Заправил овощами, которые в мясном бульоне стали лучше свежих; и на каждого две банки тушенки.
— Откармливай, откармливай, чтобы крови в каждой псине было больше.   
— Ты чего, Порфирий, в хвосте плетешься? И тебе пшенная кашка на молоке  с витаминами сварена.
— Кашка?! Тьфу! Я вот пойду наверх и мышей наемся. Вот это благость, шик. Пока ловлю, душевно отдохну. Потом эту мягкую мышку с хрустящими косточками и розовой потешной мордашкой чуть придушу. И начну поедать заживо. Сначала выгрызу хребет. И выпью всю кровь. До капельки высосу. Мышка трепыхнется в последний раз — а я скорее сомкну клыки точь-в-точь по ушкам. Раскушу надвое головку и втяну в себя сладкие мозги. Правда, мало, их у мышки. А потом съем всю! Останутся лапки, да хвостик… Точно также нас будет поедать чудовище.
— Не паникуй! — Старлей выключил планшет.
   
На кухне Старлей вынул пять одинаковых по размеры чашек, но разного цвета. За каждой собакой закреплена чашка определенного цвета. Бытуют мнение, что собаки не различают цветов. Живут в черно-белом мире. Однако, ни одна из его собак никогда не путала чашки. А, быть может, это очередное упражнение по развитию сверхспособностей, каких в арсенале Старлея немало.
Псы по команде «сидеть» замерли в одной линии. Кот фыркал от смеха. Ему никто не скомандует «сидеть», «стоять», «фу», «фас» и т.д. Никто не управляет им. Разве что звуки параллельных миров. Шерсть до сих топорщится от напора клубка элементёров. Шлюзовая камера пропитывается ужасом. Стены впитывают боль и страдание, страх от немощи реализовать задуманное переходит в ярость. Там в шлюзовой камере дрожат стены, рождая новую реальность, готовую поглотить, растерзать, размазать по стенам кровавым пятном… Эти же чудики, псы, ждут команды «кушать»!
Порфирий, подрагивая кончиком хвоста, обходил чашки. Прямо вслед за Старлеем, чья рука с половником разливала ароматную похлебку по чашкам. Принюхивался, окуная усы в чашки. Псы обалдевали от всёдозволенности кота. Когда хозяин до краёв заполнит посудины, Порфирию главное — отскочить прежде, чем прозвучит команда «кушать». Иначе псы сметут его как былинку в поле, а то и сожрут, не заметив.
Команда Старлея прозвучала как выстрел стартового пистолета. Псы ринулись к чашкам. Клыкастые пасти с громким чавканьем поглощали похлебку. Старлей уселся поодаль, наблюдая за трапезой. Улыбка блуждала по лицу, разглаживая морщинки, прогоняя нелегкие мысли. Так мать не нарадуется аппетиту малыша. Любовью и надеждой полнится сердце.
Вдруг кот с рёвом вспрыгнул на стол, словно пол превратился в раскаленную сковороду. Глаза Порфирия расширились от ужаса; хвост расшеперился, волосы по хребту встали гребнем. Мощный гул толчками прошел по стенам, ударил в пол. Миски с похлебкой заходили ходуном. Собаки оторопели. Присев на задние лапы, бесстрашные псы уставились на Старлея. Они ждали команды, готовые по одному слову хозяина разорвать любого. Старлей, не выказывая в лице минутного замешательства, метнулся в диспетчерский пункт. Следом кинулись собаки.
Эта комната напичкана средствами контроля и связи. Здесь стояла военно-полевая радиостанция, кстати, способная выдать сигнал в космос, также и принять сигнал, пульт управления охранной системой, в основном состоящей из акустических датчиков. Имелись незадействованные видеокамеры, два канала с датчиками ночного видения.
На дисплее, показывающем спектр частот, улавливаемых акустическими датчиками, полоса нижних частот зашкаливала. Причем, низкочастотные колебания уходили за предел слышимых частот. Это тот звук, что сводит с ума, что является предвестником аварий, катастроф. Этот звук лишь ощущается клеточками тела, приводя в смятение разум на подсознательном уровне.
Так сдвигается земная твердь в начале мощного землетрясения.
Так съезжают с  опор громадные агрегаты, зачиная техногенные катастрофы.
Так является нечто ужасное, чему пока нет названия. Ведь как утверждают классики слова, только счастливы одинаково, беда приходит каждый раз под новым ликом.
На дисплее обозначилась зона с крайне высоким уровнем гула, быть может, и сам источник. Это шлюзовая камера. Датчики, установленные в ней, казалось вот-вот выйдут из строя, судя по хаотичному провалу сигнала.
Старлей, сжав кулаки, двинулся к источнику сигнала. Псы бросились вслед. Порфирий шел по пятам Старлея, временами лапой ударяя по голенищу сапог. Хозяин приостановился. Обычно насмешливое выражение Порфирия сменила маска отчаяния и боли.  Воспользовавшись этой паузой, он рысцой двинулся в другую сторону. Кот с воплем ринулся в обратную сторону, поминутно оглядываясь. Старлей понял: его направляют в оружейную комнату.
Устроители подземного склада предусмотрели вооруженную охрану. В окрестностях завода располагалась воинская часть внутренних войск. В случае ядерного конфликта элитный спецвзвод перемещается в подземное защитное сооружение. Разумеется, где военные, там и оружие. Оружейную комнату замаскировали под одну из секций склада. Старлей подобрал ключи к мощному замку. На всякий случай держал оружейную комнату запертой.
За первой, обычной на вид, двери располагалась подвижная решетка из металлических прутьев толщиной в двадцать миллиметров. Решетка опиралась на ролики. Как только рука Старлея разомкнула запорное устройство, решетка от легкого толчка скользнула по направляющим. Вспыхнул свет и глазам предстал арсенал, устрашающей мощи. В пирамидах поблескивала вороненая сталь автоматов АК-74, ручных гранатометов… На отдельном щите — пять снайперских винтовок. Штык-ножи поблескивали зубьями акульего оскала. Ящики с патронами аккуратно сложены штабелями.
Старлей, не раздумывая, выхватил два автомата, взвалил на плечо сумку с патронами. Вновь повернул к шлюзовой камере.
По мере приближения к точке, связывающей пространство (и миры), видимая дрожь пробегала по ногам. Но не от страха — от бьющегося взаперти чудовища.
Тоннель, соединяющий подземную базу с выходом наружу, составлял 115 метров. Это 250 шагов. И это 250 мгновения отборного ужаса. Шаг за шагом, мгновение за мгновением приближались к первому охранному рубежу. Усилился поток воздуха.
Старлей не включил освещение тоннеля: пусть ничто не искажает и не сглаживает. Пусть это Оно явится в первозданном виде, когда только Тьма властвовала над миром, когда из затопившей твердь воды вздыбился первый  Бог Атум…
Воздух казался ионизированным, точно шел разряд оголенного электрического кабеля. Старлей приостановился. Псы замерли, наклонив головы. Ноздри подрагивали, по полу разливался смертельный яд. С каждым мгновением инородного газа становится больше.
Не стоять, — читалось в свирепых мордах.
Бежать навстречу! Рвать, кромсать, размазывать по стенам.
(как равно тридцать лет назад размазался по стене кровавый силуэт Торса)
Старлей передернул затвор автомата. В камере полнится нечисть. Звуки сверхнизкой частоты — это набат нечисти. Так идёт призыв её к сбору. Так оглашается окрест началом шабаша. С каждым мгновением их становится больше.  Удары — это вливание новых сил. Черти, ведьмы, упыри сплачивается в единого кроваво монстра. Когда их станет так много, рухнет преграда. Бетонная стена, способная противостоять ударной волне ядерного взрыва, превратится в песок от наплыва нечисти. Видимо, наверху дела обстоят еще хуже, чем в тот памятный день, ровно тридцать лет назад. 
Единственная защита — разъединить. Мгновенно в голове обрисовался план. Пуля калибра 7,62 вошла в патронник. Последние метры растворила ярость. Псы, чувствуя настрой хозяина, с каждым мгновением словно теряли телесную форму. Псы словно превращались в ударную волну отмщения.
У массивных ворот шлюзовой камеры воздух до предела насыщен озоном. По ту сторону ворот уже начался распад реальности. Эта страшная реакция — один из сценариев загадочных смертей, нового оружия ликвидации очагов сопротивления. Вместе со всем: с людьми, животными, сооружениями. Тот благостный воздух, без которого любая жизнь остановится через четыре минуты, стал сырьем для отравляющего заряда. Двухсоставные молекулы кислорода под воздействием непонятной энергии распадались на атомарные. На озон, которые тут же вступая в соединение с азотом, образовал смертельный туман из паров азотной кислоты, закиси и окиси азота, не менее опасных. Контур двери светился желтой линией — это прорывался яд сквозь герметичное уплотнение. Само уплотнение разрушалось.
Вот как их хотят уничтожить?! Это чудище бьёт как шаман в барабаны. От буйства ударов воздух стал ядом. Старлей повернул рубильник мощных вентиляторов, предусмотренными проектировщиками, как раз на случай выхода в среду с чрезвычайно опасной концентрацией распыленного яда.
Загудели двигатели вентиляторов. Желтый контур двери растаял, как иней.
Во входной двери имелось смотровой окно, через которое мог пролезть лишь Порфирий. Это окно также уплотнялось винтовым зажимом. Старлей крутанул штурвал зажима. Окошко вышло из рамы, плавно повернулось на шарнирах. Черный квадрат отобразил блики громадного фиолетового осьминога. Так вот каков облик чудовища! Старлей сбросил с плеч  ранец с патронами два автомата АК, взял наперевес ручной пулемет, расправил ленту с патронами.
Получай же, гад, порцию горячего! — вороненое дуло вошло в окошко. Щелкнул предохранитель. И палец Старлея до упора надавил на гашетку. В шлюзовую камеру ворвался вихрь огня. Огня нашего, рукотворного, отлитого  в пули.
Прошил Фиолетового Могильца сверху вниз, слева направо, по диагонали. Снова сверху вниз, слева направо, по диагонали… Пули рикошетом дважды, трижды прошивали чудище. Бетонный пол собирал обильный урожай пустых гильз. Вскоре лента пулемета кончилась. Старлей отбросил в сторону разгоряченный ствол, воткнул в окошко два дула автомата. Один ствол взяв правой рукой, другой левой. Пальцами на обеих руках одновременно надавил на спусковые крючки.
Автоматная очередь дуплетом полетела в шлюз. Гул стихнул. Наступила привычная абсолютная тишина, если не считать мощные раскаты двух автоматных стволов.
Отвел душу. Давно так не стрелял, разве что в Афганистане в 1984 году. Автоматные очереди расчленили Могильца на сотни клочков. Отработав по пять рожков с патронами, Старлей швырнул на пол дымящиеся автоматы.
Вслед за тишиной наступила тьма. В черном квадрате окошка на полу шлюзовой камере словно тлели угли от пожарища, разнесенного другим ураганным огнём.
Но эти крохотные сгустки разорванного чудовища вдруг обрели подвижность. Из каждого огонька вырастала нечто такое, от чего зашевелились волосы. Черный квадрат стал экраном, и картина, развернувшаяся в нём, потрясла. Перед глазами с феноменальным ускорением развивалась эволюция живой жизни. Из зарева пожара вылетели искры. Они словно намагничены. Они притягивали частица окружающего. Они превратились в младенца, на котором различим гребень дракона, затем в крупноголового ящера, где гребень уже простирался от головы до хвоста. Вдруг тысячи ящеров взлетели, ударились в стену и рухнули вниз.  Но это не смерть — это начало укрепление зла.
Рухнувшие ящеры обрели четыре лапы и багровую шерсть. Гребень драконы вырос в пылающей пасти. Четвероногое воинство вновь кинулось грызть бетон стен. С умопомрачительным остервенением выбивали щербины в монолите бетона. Отгорев яростью, сползали на пол. И следующая волна — нашествие огненных обезьян, где драконье клеймо вылилось в устрашающие клыки и перепончатые крылья. Они с визгом, разрывающим слух, облепили стены, потолок.
Старлей отшатнулся, подхватил остывший пулемет. Вороненое дуло вновь выглянуло из смотрового окна, как из бойницы дзота. Палец уверенно лег на курок.
Вытаращенный зрачок пулемета возымел действие. Огненное отродье ухнуло на пол, словно дьявольский котел принял новую порцию плоти. Взметнулся огонь. Какие-то мгновения котел бурлил, метая огненные блики. Лицо Старлея побагровело. Он выпустил из рук пулемет, схватившись руками за лицо. Острая боль прошила тело. Казалось, кожа на лице обгорела. Теперь он и есть Красная Маска Смерти Эдгара По, перешедшая в другой мир.
Тревожась, что это действительно так. Действительно, на лице обгорела кожа, оголив пропитанные кровью мускулы лица, Старлей опустил руки, отвернулся от окна, поднял веки. Короткий вздох вырвался из коченеющей груди: глаза не лопнули. Он видит! Псы, точно по команде, сидели в линию, как второй рубеж охраны. У Порфирия зрачки мерцали тем же огнем, что бушевал в камере. Взгляд гипнотизировал. Старлей впился в эти зрачки. Вдруг багровые оттенки пропали, осталось обычное сияние кошачьих глаз. Бледно-голубое сияние звездного неба.
Старлей повернулся к окну. В бледно-голубом сиянии копошились фигурки. Маленькие человечки с огромными головами. Вдруг они разом повернули головы. Старлей в ужасе отпрянул. Эти лица искажены смертельной агонией. С выражением отчаяния, злости, жаждой мщения многие уходят из жизни.
Старлею довелось лицезреть на ужасающие минуты смерти. Мало кто умирает с любовью к прожитой жизни с надеждой на трансформацию этой любви, словно она и есть то русло, что вынесет душу в райские кущи благостной вечной жизни.

Умирают со злостью, с надрывом, со скрежетом зубов. Кто-то в беспамятстве, захлебываясь рвотной массой, кто-то с пеной в глотке, закатив глаза. Их не ждут в благостной вечной жизни. Их держит реальный мир. Держит богатством, роскошью, высшим набором физических наслаждений. Держит незавершенными делами по ликвидации конкурентов и врагов, вознамерившихся вырвать лакомый кусок жизни. Они не могут уйти — они поселяются рядом как призрак грядущей беды.

Шлюзовой камеры им мало. Им нужен подземная база, чтобы вооружиться, дабы совершить групповой акт насилия.
Такого отвратительного сосредоточия фигур, захлебывающихся в злости, Старлей не видал. Безумные взгляды, лязгающие челюсти, искаженные лица... Ба! Да тут полно знакомцев. В реальной жизни они были отъявленными негодяями, первостатейной сволочью, хладнокровными убийцами, гадкими лицемерами. И сколько еще не менее отвратительных морд, пусть не знакомых, но схожих по обуреваемой злости, безумной страсти крушить остатки доброго. Словно это доброе — причина безвременной кончины.
Старлей захлопнул окно. Голос дрогнул:
— Что получилось еще хуже, страшнее, опаснее. Если они проникнут сюда, нам точно копец.
Псы окружили Старлея. Кот прыгнул на руки. И припадая к груди хозяина, обхватил лапами шею. Влажный нос уткнулся в человеческую кожу.
Они вместе. Но этого мало.      
 
 
          

Глава 4. Дом для чувственного счастья

Стоит погожий майский день. Небо блестит яркой синевой; нежным пухом зеленеет травка на газоне, у которого стоит Полина, рассеянно внимающая весеннему теплу. Сегодня она обулась в новые туфли на высоченном каблуке, и с некоторым колебанием сменила привычные темные джинсы на модную юбку, наполовину обнажающую стройные ножки. Вот бы ещё курточку с получки сменить и тогда… тогда обалдевший муж исцелует её всю и сумеет довести до классной чувственной развязки.
Полина поджидала Евгения Борисовича, совершенно не думая о нём. Так поджидают запропастившийся служебный автобус, чтобы поехать в центральный архив. Редкий эффект расширения внимания открывал прежде неведомое разнообразие оживающей природы. Бронзовый жук и юркая ящерица, прошмыгнувшая по бордюрному камню, птичий щебет, стрекотание, воркование. Всё это создано для неё, стройной дивчины в модных обновках.
Сложный запах веет отовсюду. Полина никак не могла определить, что навеивал этот запах, и пыталась уловить в нём знакомые оттенки. Вот тонкие ноздри трепетно вдохнули флюиды мягкого сладковатого букета мужского одеколона, уже знакомого. Она повернулась; улыбка тронула губы; элегантный джентльмен спешил к ней.
— Я вышел вовремя и даже чуть раньше, — произнёс Евгений Борисович в оправдание. Непроизвольно мужской оценивающий взгляд пронесся по силуэту Полины. Вспыхнувшее в глазах восхищение, словно сбросило пелену навалившихся проблем. Он сумел уловить изначальный настрой молодой женщины: быть обласканной мужским вниманием. А в том, как она это делает, видел ряд оплошностей. Его, конечно же, не берут в расчет: в обыденном понимании он должен нянчить внучат; не распускать слюни на молодых дивчин.
Полина неожиданно ощутила: весенней разноголосицы прибыло с появлением старшего коллеги, считавшегося экспертом. Может быть, экспертом не только в деловых бумагах, каких-то там закупочно-финансовых процедур? Спинка её стала прямее, улыбка шире, тон дружелюбней. 
— О, напротив! Я вышла подышать.
— После зимы не хватает кислороду. Что ж, пойдём потихоньку, не спеша, так сказать, плавно переместимся в пространстве, чтобы одновременно побольше вдохнуть свежего воздуха, ощутить весеннее тепло и не нарушить унылым и скучным диссонансом все эти весенние мотивы. В это время спешить не стоит, и вообще  как говорят мудрые люди: «кто понял жизнь, тот не спешит».
— Вы поняли?
— Почти, и в достаточной мере, чтобы уметь наслаждаться простыми вещами. Простыми на первый взгляд...

Так обволакивая девушку приятными легко льющимися словами, в которых как бы между прочим, много любопытной информации, интересного смысла, пикантных подробностей, оригинального взгляда на обычные вещи, они дошли до автомобиля Евгения Борисовича. Это был Ситроен класса С последней модели золотистого цвета.
— У мужа подержанная иномарка с правым рулём. Мне необычно садиться там, где в нашей машине место водителя, — сказала Полина, усаживаясь на переднее сидение. – У вас комфортнее. Наверное, дорогая машина? Мощная? Куча разных опций?
— Не дешевая, — ответил Евгений Борисович. – Двигатель здесь две тысячи семьсот кубиков. Диаметр цилиндров 81 миллиметр, ход поршня — 88, степень сжатия — 17, до ста километров за 8 секунд; учитывая габариты и передний привод, это эффектный разгон… Вам понятно, о чём я говорю?
— Не то, чтобы понятно, скорее привычно: у мужа говорить о машинах — любимая тема. Я его слушаю, поддакиваю даже, потому что ему приятно говорить о хороших машинах. А мне на самом деле приятнее ездить на хороших машинах. — Она звонко засмеялась (Евгений Борисович улыбнулся, метнув взгляд на ожившую девушку).
Полина продолжала рассуждать;
— Так вот она какая иномарка с шестицилиндровым двигателем! Зачем так много горшков?
Евгений Борисович знал, что тертые автолюбители называю горшками цилиндры. Не выказывая удивления, пояснил:
— Я привык жить с запасом. Приступая к любому делу я держу в уме и руках несколько вариантов, которые упакованы в объёмистые горшки, образно говоря. Если дело пойдет не так, не по плану, не по разумению, распаковываю горшок за горшком.
— Любопытно. А мы наоборот: в кредит. Наберём кучу кредитов, а потом крутимся-вертимся, чтобы расплатиться.
— Типичная ситуация для нынешнего времени: всё и сразу.
— Как-то можно по-другому?
— Можно и нужно. Допустим, я что вижу, оглядываясь назад?
Полина рассмеялась неожиданному повороту в разговоре.
— Обычно говорят, оглядываясь назад, вижу гору выпитых бутылок и толпу разбитых сердец!
— Ну и ухарь, ваш такой герой! Я мыслю по-другому. Я вижу солнечную поляну, где я создал (содействовал, помогал, сопутствовал) эксклюзивный цветник. Каждый год добавляет в цветник (как говорят поэты: сад моей души) минимум по одному чудесному растению.
— Как красиво сказано! — Полина с обострённым интересом вытаращила глаза на собеседника. В самом собеседнике выказался завидный мужчина. Всё у него организовано по-умному: ход мыслей, ориентация впечатлений; аккуратный внешний вид; одет со вкусом, но не броско; нет и намека на дряхлость, свойственной солидному возрасту, как-то: отечное лицо, отдышка, свисающий горбом живот, шаркающая походка — ффу!   
— Скажите вы всегда ездили на таких хороших машинах?
— Я всегда ездил на новых машинах. Покупаю машину, откатываю на ней в среднем лет семь, продаю, покупаю новую. Только чуть лучше, чуть дороже.
— Такие как мы докатываем эти машины.
— Ну и что! Вас это напрягает? Своё первое авто, к слову, я купил в тридцать лет. Тогда для меня это было великим событием. А вам наверняка и тридцати нет?
—  Мне скоро двадцать девять.
— А мне тридцать один.
— Я не ослышалась: тридцать один? Вы меня старше всего на два года?
— Я хотел сказать этим, что просто вас старше… не важно на сколько. Вы же не можете определить сколько мне лет.
— Ну почему?! Я бы сказала лет пятьдесят пять… нет вы гораздо моложе.  Сорок пять! А быть может и сорок.
— А, может быть, тридцать пять или тридцать один?
— Не исключено. — Запуталась Полина. 
— Знаете, Полина, для меня календарный срок потерял значение. Возраст — это окаменевшее время, времени же я не замечаю, значит, не замечаю и возраста, Для меня всегда было и есть важно – поставить правильно цель, и выполнить. Сам процесс от постановки задачи до путей её решение, не поверите, может приносить огромнейшее удовольствие.  Вы начинаете расти в собственных глазах. Вот смотрите: грозный начальник явил больше чем недовольство, он даже вскользь заметил, намекнул, что вообще сомневается в вашей компетентности, значимости и нужности. Вы, не сбиваясь на грубость, на то возмущение, что идёт от нелицеприятных оценок, сосредотачиваетесь, мобилизуете силы и волю. Начинаете работать увлеченно, включая всё новые и новые ресурсы. Вы доказываете во-первых себе: вы не пустое место, вы — величина, к которой прибавляются с каждым новым делом  ваша значимость. Такая перспектива вас привлекает?
— Привлекать-то привлекает, но как это сделать?
— Есть целая методика, процедура, порядок действий, механизм осуществления — назовите, как вам больше нравиться. Суть не в названии. В придачу разработан и отлажен механизм, я бы сказал, безопасной передачи опыта, выработки и укрепления личных способностей или как сейчас говорят потенций. К чему я это говорю?
— Я знаю! — Перебила Полина. — Вы умный, я  дура.
— Да нет же! Запомните: вам я не судья, не арбитр, не экзаменатор, я отнюдь не собираюсь составлять резюме о вас. Наша задача, моя и ваша, (уже в рифму!) превратить монотонную и нудную работу в некий созидательный процесс, наполненный положительными эмоциями.
— Наверное, это очень трудная задача, но я целиком полагаюсь на вас.
— И это правильное решение! — сказал Евгений Борисович тоном ведущего ток-шоу. — Скоро мы подъедем к центральному архиву. В настоящее время там собрана документация, что осталась после раздела огромного советского предприятия. Нам сначала придётся разобраться по каким параметрам построен у них учет, как классифицируются документы: по номерам зданий, по году проекта, по инвентарным номерам.
— Если вообще никак не классифицируются! Обычно свалены в кучу.
— И такое может быть. Тогда мы увязнем надолго. Что, упали духом?
— Только после вас! — ответила Полина, откинувшись на спинку сидения. Пусть элегантный автомобиль мчит хоть на край земли. С таким многоопытным напарником не пропадешь. В боковом окне смазывались силуэты реальности, прямо по курсу размечена полоса для квалифицированного движения. Индикация на панели управления вселяла уверенность, что всё под контролем загадочного мужчины.


***


Некогда архив занимал треть этажа четырехэтажного административного здания, по площади это приближалось к  четыремстам квадратных метров. Здесь хранилось десятки тысяч единиц архивных документов как некое незыблемое основание технической поддержки гигантского предприятия. Когда же предприятие было раздроблено, архив целиком достался проходимцу как довесок сухожилий к филейному куску парного мяса. Новый владелец тут же распорядился вывезти архив на складскую базу; освобожденную площадь сдал в аренду.
 Для персонала архива наступили чёрные дни. Сначала техническую документацию, на основании которой построены и не раз реконструированы все здания и сооружения предприятия, складировали как макулатуру, чтобы при удобном случае сдать в утиль. Через короткое время в их адрес посыпались настойчивые запросы на дубликаты или копии тех или иных технических документов.
И тут же пришло как манна небесная понимание, что оказанием подобного рода услуг можно зарабатывать деньги, причём стоимость услуг определили фантастически высокую. К техническому архиву присоединили архив отдела кадров. Вылезла идея о создании компактной фирмы по управлению интеллектуальной собственностью некогда гигантского предприятия, где в былые легендарные годы работало 20 тысяч человек, не считая ряд смежных предприятий.

Евгений Борисович и Полина подъехали к новому месту базирования архива: длинному одноэтажному зданию с множеством подъездов-ответлений. Раньше здесь размещалась швейная фабрика, почившая в трудное перестроечное время. Фасад здания отремонтирован смуглыми гастробайтерами в модном стиле «евро», принятым за образец респектабельности. И дополнен пристройками в виде легких крылечек-подъездов из пластмассы и металлопроката. На каждом подъезде вывеска: агентство недвижимости, турагентство, авиакасса, салон сотовой связи, массажный кабинет, оптика, аптека, алкоголь-маркет и многое другое. Архив именовался «Копир-центром».
Менеджер Кирилл, как явствовало из лейбла, в белейшей рубашке в черных брюках и вишнёвом галстуке с тренированной любезностью встретил сухопарого джентльмена и стройную спутницу. Новенький Ситроен красовался у самого подъезда.
— Нам нужно воспользоваться архивом завода N. Надеюсь, попали по адресу? — сказал Евгений Борисович. Полина, морщась, приготовилась услышать: архив есть, придется вам поискать самим, предварительно одев респираторы и черную-черную робу (халат из плотной ткани). 
— Почти. В настоящее время мы расширили спектр типографских услуг, и обслуживания архива завода N, как и РМЗ, МПЗ, и прочие ремэушки и эмпэзушки, уже не является базовой составляющей нашей работы.
— Но архив-то у вас есть?
— Архив есть. Но нет Марьи Ивановны, в чьём ведении он находится. Она в коротком отпуске. Знаете ли сейчас сезон весенней работы на дачном участке. Вторая сотрудница по горящей турпутевке в Турции.
— Кроме как Марья Ивановна и второй сотрудницы никто с архивом не работает?
— Точно так! Тут нужны специфические знания. Куча коробок, куча папок, кучи пожелтевших бумаг. Марья Ивановна одна умеет быстро находить, что у нас запрашивают.
— Печально, как же нам быть? Дело наше не терпит отлагательства. Далеко ли дача? Не съездить ли нам за Марьей Ивановной? На пару часов нельзя ли оторвать специфического работника от земледельческих дел?
— Знаете ли, Марья Ивановна очень суровая дама, может и сказать пару ласковых.
— Я полагаю, мы сумеем найти подход. Вы только адресочек дайте.
Вишневый галстук у менеджера Кирилла съехал на бок; показная любезность съезжает на обочину в ситуации, требующей искреннего участия. В первую очередь ему Марья Ивановна скажет пару ласковых. Скажет за разглашение служебной информации. Ведь на самом деле, Марья Ивановна должна сидеть на рабочем месте и структурировать развалы архива.
— Что же вы мнетесь? Смелее, Кирилл, — сказал Евгений Борисович, словно схватил менеджера за грудки. — Звоните при нас и скажите, что приехал давний знакомый, хочет повидаться, одновременно решить производственную и личную проблему.
Кирилл и Полина переглянулись: ого! старики-разбойники! В руках Кирилла полыхнул телефон.
— Марья Ивановна, к вам приехал давний знакомый, — выкрикнул в трубку Кирилл. Марья Ивановна молодца! Мобильник не вынимает из кармана. Прикрыв ладонью динамик телефона, Кирилл спросил: — Спрашивает как зовут.
— Скажите, хочет сделать сюрприз. Позитивные эмоции гарантируются.
Кирилл повторил услышанное в трубку. Выхватил ручку из кармана, под диктовку записал адрес. Листочек с координатами перекочевал в руки Евгения Борисовича.

— Вы в самом деле, знаете эту Марью Ивановну? ¬— спросила Полина уже в машине.
— Возможно знаю, возможно — нет. Мир тесен. Все мы как-то, где-то и когда-то пересекались. И вообще с большинством нормальных людей можно установить какие угодно отношения (дружеские, приятельские, партнерские), исходя из поставленных задач, — сказал Евгений Борисович, нажав клавишу старта автомобиля.
— Что значит нормальными?
— Например, мы нормальные.
— То есть мы — эталон нормального.
— Не обязательно быть эталоном. Потому что его нет! Нормальность проявляется в направленности действий.
— Ничего не поняла из того, что сказали.
— И это нормально!
Они рассмеялись. Полина откинула с лица непослушную прядь волос.
— Давайте заменим слово-термин «нормальные» на «адекватные»
Полина с шумом выпустила воздух из груди:
— Ну и заковыристое слово.
— Напротив, это слово означает, наши желания всегда сочетаются с желаниями других. А когда наши хотелки не подкреплены нашими ресурсами, сделаться лучше можно лишь при плотном взаимодействии с другими. Причем позитивном тесном взаимодействие.
— Плотном или тесном? — Лукавая улыбка расцвела на губах Полины.
— Это по ситуации. Так интереснее?
— Вполне… Кстати, а что вы скажите Марье Ивановне? Наверное, нам надо помолчать, чтобы тщательно обдумать ложь, с которой приедем.
— Зачем молчать? Давайте её обдумывать вслух. Только не ложь. А как умилостивить Марью Ивановну. Мы же не жулики, у нас взаимодействие взаимовыгодное.
— У меня такое ощущение, что мы говорим на разных языках. Вы на каком-то старославянском наречии, я на усеченном российском.
— Я еще могу говорить на китайском.
— Да ну!
— Когда все в школах изучали один из европейских языков, я записался в группу, где изучали китайский.
— Почему? —  с жаром экзаменовала Полина, предполагая, что Евгений Борисович вот-вот объявит Китай будущей сверхдержавой, правда при плотно-тесном сотрудничестве с Россией, что подвинет к краху евро-американскую цивилизацию.
¬— В нашем родовом генеалогическом древе, проще говоря, кто-то из наших предков происходил из стран Востока. Только я не могу дознаться, достроить это древо, кто этот предок. Из Персии, Китая, Индии? Все эти культуры мне ближе и понятнее… Китайский, как и персидский мне дался легко… мне еще потому приятно с вами общаться, что глаза у вас восточной принцессы.
Полина хлопнула ресницами, чуть слышно проронила: 
— Спасибо за комплимент. На Востоке у женщин незавидная доля. Многоженство, гаремы и прочее унижающее женщину.
— Это осталось в прошлом. Между прочим, в гаремах красавицы жили в роскоши, наслаждаясь каждым мгновением. Восточный владыка метался между законной супругой, которая непременно была суперкрасавицей, способной затмить вообще весь гарем, и разнообразием женских натур, собранных в некое подобие заповедника чувств, эмоций, наслаждений. Поэтому бывало, одна восточная принцесса воплощала в себе все многообразие гарема. Представляете, какой тонкий подход…
Подобными правдивыми байками водитель услаждал слух и будил воображения красавицы Полины вплоть до ворот дачного товарищества. С остановкой двигателя автомобиля радио «Романтика ЕХЕ», где ди-джеем выступил седовласый коллега неопределенного возраста, прекратило вещание. Сияние глаз Полины тронула мечтательная дымка.

Территория дачного поселения простиралась по склону горы. Когда-то здесь проходила широкая просека, так называемая лесозащитная полоса, что естественным разрывом сберегала лес от пожара. Просеку расширили, размежевали на участки, ставшие частным владением. Добавили по пятнадцать метров до кромки леса по обе стороны от дачного массива во исполнение федеральных пожарных правил. Получился частный клин в заповедном лесе с вековыми хвойными и лиственными деревьями. По одной пятнадцатиметровой полосе проложили автодорогу, протянули линию электропередачи — цивилизация пришла в дачное сообщество, ставшее продуманным средоточием индивидуальных кемпингов для агротуризма, притягательной моделью активного отдыха с плодородными дарами.
Солнце сияло в зените. В чистом небе разливались рулады невидимых птиц. Воздух недвижим, одни ароматы витали обволакивающими порывами, да шмели, похожие на  крутолобых бычков, разносили запах первых цветов. 
— Не проголодались? — спросил Евгений Борисович, любуясь жмурящийся Полиной.
— Предлагаете пощипать травку?
— Есть повкуснее блюдо. Это сосновые побеги. Нежно-зеленого цвета, мягкие, с приятным хвойным ароматом. Витаминов  не счесть.
— Вы серьёзно?
— Это как вариант, если не найдем магазинчик… Обычно в таких дачных поселках есть передвижные продовольственные лавки.
— О, не беспокойтесь! Я могу без еды обходиться день.
— Напрасно, легкий ланч взбодрит. Судя по номерам на домиках, усадьба Марьи Ивановны рядом. Давайте-ка прямиком к ней. Раскрутим её на угощение… для начала.


***


Марья Ивановна ростом на голову выше Полины и на полголовы — Евгения Борисовича, и весом, пожалуй, в двукратном размере от совместного веса нежданных гостей. Она стояла на крыльце; высокий лоб морщился от усилий вспомнить, где и когда зналась с импозантным мужчиной. Как будто знакомо лицо. Припоминал Евгений Борисович.
Ба! Она работала бухгалтером в управлении рабочего снабжения в группе по зарплате. Это управление в первую очередь разорвали в клочья; работников вышвырнули на произвол судьбы. В спокойное советское время она отличалась богатырской красой. Густые вьющиеся волосы цвета полевого меда. Миндалевидные глаза греческой богини. Роскошная фигура, достойная кисти Ренуара.
Помнится, он примерял Машу как очередную спутницу будущей весны. На весну того года уже выбрана пассия; короткий роман развивался строго в русле “play’n’game”. Машу оставил про запас. Через год напрочь забыл, ведь одиноких женщин всегда больше чем тех, кто способен разбить в пух одиночество. Немало и тех, кто вроде бы не одинок, но сердце томится в ожидании исключительной любви.
Оказывается, оставленое про запас возвращается. Причем, с потерей потребительских свойств. Вместо рослой красавицы Маши встречает мастоподобная Марья Ивановна.    
— Хочу сказать вам, Мария, что двадцать пять лет назад вы совершили роковую ошибку.
Марья Ивановна побледнела. Цепенеющие глаза требовали пояснения. Как ни в чем не бывало, Евгений Борисович продолжал:
— Вы на три дня больше посчитали отпуск одной из ваших сотрудниц. Этих трех дней хватило, чтобы она чуть было не стала законной супругой тому, хотел быть с вами.
— ?
— Поясняю, Мария Ивановна. Представьте, вдруг вы на дачном участке обнаружите самородок золота размером с кулак. Он изменит вам жизнь подчистую.
Марья Ивановна прикинула: окажись в её руках золотой слиток, она, пожалуй, купила бы дом в элитном поселке на берегу озера. Брови сползли к переносице, нос наморщился, с плотно сжатых губ готово сорваться: пфу!
Однако, отдавая дань приличному виду незваных гостей, сказала: 
— Не люблю пустые фантазии, вкупе с фантазерами.
Ага, вот что бывает, когда улетучиваются проблески фантазий: много тела и минимум божественной красоты — прошелестело в мыслях Евгения Борисовича. Оглянувшись, он увидел, печать подобных мыслей в утонченном челе Полины. Она кивнула с улыбкой.
— Верьте не верьте, Марья Ивановна, но некоторые поступки сродни находке или утери увесистого золотого слитка.
— Это неоспоримо! — пробасила хозяйка. Кашлянула, высморкалась и, подбоченившись, проронила: — Если вы себя приравниваете к золоту, это по меньшей мере не скромно!
— Хорошо, что ушло, то ушло. Сейчас (не упустите момент! — говорил вид гостей) предлагаем вам сделать два добрых дела, баш на баш.
— А что, вообще, надо от меня?
— Первый момент: ностальжи. Это сделали: полили горечью и сладостью сердце. Второй момент: вы садитесь в наш автомобиль; не теряя времени, мчимся на вашу работу, где вы отыскиваете нам техдокументацию. Нужна позарез! У себя обыскались! Услышьте нас, любезная Марья Ивановна! 
— Знаете ли вы, любезные пришельцы, что отменила поездку к детям в столичный град, чтобы завершить садовое строительство. Нанятые строители запропастились. Я отлучусь — заявятся они.
— Сделаем мы.
— Вы не поинтересовавшись, в чем заключается работа, готовы подрядиться?!  — Марья Ивановна покачала головой.
— А вы думаете, строители берутся за дело как-то по-другому? Большинство из нынешних строителей из числа тех, кто потерял работу. Это бывшие электрики, слесари-сборщики, релейщики, киповцы и так далее. И потом, Марья Ивановна, в бывшем Союзе мы научены делать всё. Быть универсалами, хотя бы по домашнему хозяйству. Так, что сделать?
Марья Ивановна посторонилась, пропуская к себе на участок незваных гостей.   
— Мне нужно смонтировать печку в бане и срубить берёзу на участке. Прошлым летом в берёзу ударила молния. Я бы никогда не подумала, что молния такое может сотворить с березой.
Высоченная береза  с неохватным стволом выглядела словно раздетой. От удара молнии растрескалась береста; сверху донизу она свисала лохмотьями. Под белым разодранными одеяниями ствол почернел. Бугристые наросты на коре снизу от земли отливали тем же черным блеском. Черноствольная береза среди других берез, опушающихся нежной зеленью, выглядела погибшим форпостом, захваченным нечестью. 
— Видите, как погибают березы. Смотрю, порой слезы наворачиваются.
— Если есть бензопила, то через час-другой погибшая красавица предстанет в виде поленницы чурбаков, — сказал Евгений Борисович. 
— Бензопила есть. Осталась от мужа. 
— Что с мужем?
— Умер. Прихватило сердце. Работы лишился; завод прикрыли, разорили. Он у меня по специальность токарь. Работал на станках с числовым программным управлением. Таких специалистов еще поискать! А куда не устроится, везде старались облапошить. У меня зарплата стала больше, чем у него. Это ему сильно не нравилось. Мужчина, все-таки, должен больше зарабатывать. Здесь отстроили из заготовленных впрок стройматериалов, рубленый дом, баню, гараж. И все единым строением, впритык. И, как на беду, замкнула электропроводка в бане. Моментально пожар охватил и баню и дом. Успели выбежать, да отогнать машины. И что плохо, застраховали на четверть стоимости. На страховые деньги мы смогли купить лишь шлакоблоки. Муж сам выстроил из них дом… Тут его сердце прихватило. Привезли в реанимацию почти бездыханного… Баню сама достраивала. Ведь у нас двое детей. Слава Богу, к тому времени взрослые. Один за одним уехали из города. Осталась одна; но дачу не брошу. Без неё загнусь, слягу, половина смысла уйдет из жизни. 
— Зачем бросать. — Евгений Борисович посмотрел на часы. — Время полдень. У нас есть минимум десять часов, чтобы продуктивно поработать на вашей даче. А с утречка едем в архив, и вы находите нам нужную документацию. По рукам?
Марья Ивановна кивнула. Полина захлопала глазами: такого поворота не ожидала!   
— Полина, вас в пять вечера отвезу в город.
— В принципе, муж в командировке, дочку может забрать бабушка. Для неё это за счастье. Если нужна, хочу остаться
— Ладно, посмотрим, насколько будете нужны… Итак, Марья Ивановна, Есть во что переодеться? Заодно глянем, какой инструмент в наличии.

В метре от керамзитобетонного дома с металлической дверью и решетками на окнах громоздился такой же неприступный гараж. Залитая бетоном дорожка уткнулась в фундамент. Скрипнули металлические ворота. Дневной свет ворвался в настежь распахнутую воротину. Вслед вспыхнул свет электрический.
Перед глазами Евгения Борисовича предстало внутреннее убранство. Везде порядок. Универсальный верстак с приспособлениями для слесарных и столярных работ. Вдоль стены протянулся стеллаж с инструментом: слесарным, монтажным, всевозможные машинки с электроприводом, газонокосилка, кусторез, полный набор садового инструмента… ага! вот и бензопила. Евгений Борисович ловко выхватил её с полки. Видно, что периодически пила использовалась: свежие опилки на шипах отбойнике, смазка поблескивает на цепи.   
— У вас супруг был мастер на все руки, гляжу, — сказал Евгений Борисович.
— Видите, с первого раза определили! Эти инструменты называл лучшими помощниками. Когда глубокой осенью заканчивался дачный сезон, тщательно чистил, регулировал что-то; всё в исправности содержал.
Евгений Борисович рванул кик-стартер — бензопила взревела. Полина со страхом отшатнулась. В сильных мужских руках пила рассекала воздух подобно той молнии, что раздела березу. Марья Ивановна вынесла пакет с одеждой, выстиранной и хранимой на случай приезда детей.
Евгений Борисович заглушил пилу.
— Переоденемся здесь? — спросил Евгений Борисович. Видя замешательство девушки, добавил: — Повернемся спиной. Оглянусь лишь по вашему разрешению.
Полина пожала плечами:
— Можно и не отворачиваться. Представим, что на пляже. Сегодня солнце пригревает как летом. Я может быть позагораю.
— Так одевайте сразу шорты и рубашку с коротким рукавом. Я, пожалуй, оденусь в этом же стиле. В бригаде, пусть из двух человек должны соблюдать дресс-код.
Полина, не раздумывая, скинула с себя верхнюю одежду. Осталась в крохотных трусиках черного цвета. Маленькую грудь поглотил бюстгальтер бежевого цвета.   
— А ничего, если я буду в таком виде? — Полина вопросом обратила внимание.
Евгений Борисович быстро окинул взглядом девушку.
— С вашей фигурой нужно участвовать и побеждать в конкурсах красоты, а не рубить березы.
— Мерси. Податься в лесорубы — это полбеды, а вот сидеть одной в пыльном архиве — тоска смертная!
— Сочувствую… насчет во что облачиться при рубке деревьев, посоветовал бы вам накинуть рубашку, обязательно одеть кепи с козырьком (вместо защитной каски); ноги пусть целиком загорают.
— Так и сделаю. Кстати, какая моя роль в нашей бригаде?
— Вы будете подавальщицей.
— Кем-кем, давальщицей?
— Вас не устраивает такая роль?
— Это смотря в каком плане. — Чуть видимым движением девушка повела бедрами.
— Тогда назовём вас логистом. Это почти одно и то же. Обязанности логиста — зорко наблюдать за ходом работы, и подносить-подавать необходимое, чтобы процесс не остановился. Точно и вовремя подать запчасти, заготовки, инструмент. В нашем случае — инструмент, приспособления, подать напряжение, выровнять шнур питания, и так далее.    
— Вы мне будете говорить, что надо? Я ведь логист понарошку.
— Одно условие: слушать внимательно и не прекословить.

Двое работников (Евгений Борисович, поигрывая мускулами; Полина, сверкая обнаженными ногами) встали рядом с березой. Трудно сказать, какой она высоты. Может, подрубленная, хрястнуть по крыше бани, снести прогон забора, покалечить самих лесорубов.
— Марья Ивановна, укажите направление и место, куда должна упасть береза. Она точнехонько упадет по обозначенным координатам. Что ж, вы её сразу не срубили? 
— Вся наша улица сговорилась и передвинула забор на семь метров, вот и попали дерева на участок.
— Тем самым оставили проблему на будущее. А не решенное вовремя имеет свойство усугубляться.
— Сможете уложить березу по участку для картошки?
— Разумеется! — Евгений Борисович с улыбкой взглянул на Полину. Такая вот работа: укладывать в четком порядке, и не только предметы.
Резкий рывок кик-стартера; в бензопиле проснулся зверь. Бешено вращающиеся челюсти вонзились в белую плоть. Когда в руках сила и сноровка, повалить дерево не сложно. Требуется всего лишь соблюсти правила, уже лесорубные. Как можно ближе к земле сделать пропил до сердцевины ствола, ориентировав в сторону падения. Затем наискосок, сверху вниз, сделать пропил. С обратной стороны посередине клина осторожно подпилить. Как только ствол, накренившись, затрещит, скорректировать падение с помощью ломика, багра.
Евгений Борисович, так всё и сделал со сноровкой бывалого лесоруба. Береза рухнула в указанное место. Не останавливаясь, мастер-универсал пошел вдоль ствола.  Пила летала в крепких руках, снося ветви и сучья. Марья Ивановна с Полиной оттаскивали тонкие ветви в кучу для немедленного сжигания, сучья просто отодвигали — их можно пустить на дрова, распилив под размер.
Оголив ствол, неутомимый лесоруб расчленил его на восемь двухметровых частей, далее каждую — ещё на восемь частей. Из чурок получилась поленница в три метра длины и полтора высоты.
— Вот тебе и береза! — сказала запыхавшаяся Полина, обозревая аккуратно сложенную поленницу.
— Время ушло чуть больше часа. — Евгений Борисович кивнул на бензопилу: — Отличный инструмент!
Марья Ивановна раскраснелась от разом выполненной работы. Не находила слов для благодарности. И, казалось, готова расцеловать и мастера и помощницу.
— Сколько же я вам должно по деньгам? — вдруг спросила она.
¬— Возьмем недорого: по тыще на брата, — объявил Евгений Борисович, подмигнув Полине, и тут же поправился: — Взяли бы. Но сегодня день добрых дел!
— Впервые слышу про такой день, — буркнула Полина, подумав, что тысяча рублей не помешает.
— Иногда нужно делать бескорыстно. Добро возвращается.
— ОК! Если уволят, уберут из архива, пойду работать лесорубом! Менеджером лесорубов.
— С такой сексопильной начальницей выработка лесорубов возрастет на порядок! — воскликнул Евгений Борисович.
Полина смутилась, поправив рубашку-сарафан, из-под которой то и дело выглядывал черный треугольник трусиков.   
— Второе мероприятие — это монтаж печи, — сказал Евгений Борисович, не обращая внимания на смущение напарницы.
Марья Ивановна встрепенулась:
— Если печь соберете, по гроб обязана буду.
— А сколько за монтаж печи берут? — поинтересовалась Полина.
— Запросили десятку.
— Десять тыщ! — пришла очередь воскликнуть Полине. — Евгений Борисович, за двадцать рабочих смен мы заработаем двести тысяч! Бросаем немедленно нашу пыльнобумажную неблагодарную работу!
— Давайте сначала опыта наберемся, Полина. Опыта совместной работы. Чтобы производительно работать, хорошенько следует притесаться друг к другу. Выработать командный дух, выстроить процесс так, чтобы время такта операций совпадали.


***


Баня построена как средоточие релакса: опрятна снаружи, приятна внутри; парная, моечная, комната отдыха — отдельными помещениями. Собрана из бруса, снаружи и внутри обшита ценным материалом. Предусмотрены сейф-дверь, пластиковые окна; удачно встроено крыльцо, одним видом ориентирующим на воспаряющую легкость, с какой выйдут после грамотной и продуманной череды банных процедур.
Однако стержневой элемент бани — печка — сделана с изъяном. Печка объединяла три помещения. Топка выведена в комнату отдыха. Снизу парилки сделана пятисантиметровая щель для обогрева моечной. Планировка верная.  А печка смонтирована по старинке, в этом ошибка.
— У вас прямо на трубе печке установлен бак для нагрева воды. Сдается мне, что вода в нём постоянно кипит?
— Да, пока протопишь все в пару.
— Я вам советую сделать выносной бак. Конструкция печи такое предусматривает. Всего лишь чуть докупить; часа два-три работы. И вы получаете универсальную баню-сауну. Изначально будет сауна. Печка топится, прогревая все помещения. Через минут сорок в самой парной воздух будет устойчиво держаться 100 градусов при влажности 10-20 %, может быть и того меньше по влажности; в моечной градусов 30-40; в комнате отдыха — 25. Стоит вам взять тазик с водой и веником, плеснуть на камни — ядреным паром жахнет. А можно и без веника томить тело в стоградусной жаре.
— Мне бы хотелось попробовать, — сказала Полина. — Стоградусную сауну; ядреный пар с душистым веником.
— Именно сегодня?
Полина кивнула. Марья Ивановна, подбоченившись, заулыбалась:
— Оставайтесь с ночевкой. Места хватит; с утра сгоняем в офис.
— Я бы не прочь, да у Полины дочка с мужем ждать будут.
— Немножко не так. Муж в командировке, дочку бабушка заберет. Хоть денек мне же надо отдохнуть от семейных дел.
— Значит, принимаем приглашение? — допытывался Евгений Борисович с хитрецой в глазах.
— Это так долго париться? — спросила вдруг Полина; легкая тревога смутила нежное личико.
— Часа полтора-два… как пойдет. Бывает дольше и намного, если завяжется душевный разговор.
— Душевный разговор? Это как?
— Душевный — не значит интимный. По понятиям здоровой жизни секса в настоящей бане не должно быть, — сообщил Евгений Борисович, как отрубил.
— Почему? — Недоумение и разочарование терзали Полину.
— Представьте, стоградусная жара, обливаешься потом, расслабляешься, напрягаешься, упругий веник бьёт по разгоряченному телу. Центр наслаждения перемещается. Он словно выходит из тебя, разливается вокруг, как нирвана, как нашедшие форму фантазии.
— Прямо садо-мазо какое-то. Ещё больше захотелось… попариться, — с томным придыханием воскликнула Полина. 
— Что же, не теряем времени?! Здесь логисту больше работы.
Евгения Борисович, взяв ручку и листок бумаги, быстро составил калькуляцию. Докупить следовало: дымоход с крепежом, зонт-сэндвич, бак выносной, теплообменник универсальный, фартук для оголовка и кое-что по мелочи.
Марья Ивановна список одобрила. Итог в денежном эквиваленте хоть и кусается, но куда деваться? Деньги на бочку!
По мобильной связи Евгений Борисович сделал заказ. В магазине его хорошо знали как постоянного клиента и мастера на все руки. Продавцы, одновременно выезжающие на заказ сделать то-то и то-то по дачному профилю, порой консультировались у Евгения Борисовича — он мог предложить оригинальное решение конкретного варианта дачного вопроса. Оперативно привести на место заказанные материалы для внештатного консультанта и постоянного покупателя — дело чести.
Пока заявленные материалы ехали по заторам городских улиц, по ухабам проселочных дорог Евгений Борисович разобрал дымоход. Вместо примитивной конструкции дымоотвода из обыкновенной толстостенной трубы должен встать современный набор сандвичей из нержавеющей стали. Для этого разделку в потолке и крыше следует увеличить.
Марья Ивановна, поколебавшись, дала добро. Случись внезапный дождь, окажись пройдохами, недотепами, выплывшие вдруг доморощенный мастер с подручной — останется её баня зиять пустым оком в крыше, через него бурные майские грозы низвергнет поток воды.
Умелыми действиями по разделке потолка с помощью электролобзика и дрели Евгений Борисович унял беспокойство хозяйки. Он из тех, кто отвечает за слова и дела. А подручная — длинноногая девушка с тонкой талией и гибким станом готова разбиться в лепешку, но выполнить указания мастера.
Лобзик, пила, молоток… — неслось сверху. И Полина, быстроногая фурия, сверкая красивыми ногами, с улыбкой в сияющем радостью лице доставляла прямо в руки главному умельцу. Дело спорилось, как в хорошо поставленном видеокурсе по монтажу печки для бани. Слаженность работы радовала, пожалуй, всех троих. И эта радость нарастала как природное тепло летом.
Вскоре звякнул мобильный телефон Евгения Борисовича — прибыли комплектующие. Машина тормознула у ворот дачного товарищества. Куда дальше? Евгений Борисович растолковал. Марья Ивановна вышла встречать.
Продолжая высверливать монтажные отверстия в стене под трубы, Евгений Борисович услышал за спиной знакомый голос:
— Вот кто у нас клиентов отбивает! — Перед ним стоял Стас, такой же мастер-умелец, сумевший открыть и держать уже лет десять небольшой бизнес по индивидуальному строительству с прицелом на монтаж под ключ отопительных систем. С виду ему лет сорок, всегда одет со вкусом, даже во время работы. Избегать неряшества и во внешнем виде и в делах — его кредо.   Обустройство бань — одно из любимых его дел. В памяти собрана целая энциклопедия конструктивных решений бань и саун. Евгений Борисович всегда добавлял в эту коллекцию ценные сведения.
— Привет, Стас! — Они крепко пожали руки, вдобавок похлопав друг друга по плечу.
— Чего вдруг за шабашку взялся?
— Совершенно бесплатно, так сказать, по давнему знакомству. Кстати, следуя твоим советам, что выносной бак гораздо лучше насаженного на трубу, особенного для нашего солидного возраста. Поэтому-то за комплектующими обратился именно к тебе.
— Да ладно. Что-нибудь интересное? — Стас кивнул на баню. 
—Я бы сказал применено лучшее типовое решение.
— Помощь требуется?
— У меня, видишь, какая помощница, красавица Полина. — Евгений Борисович глазами указал на Полину и пояснил: — Старательная! На ходу все понимает и делает с огоньком.
— Ого! К нам в магазин пойдете, Полина? Нам как раз требуется толковый продавец с отличными внешними данными.
— Я подумаю над вашим предложением, — на полном серьёзе сказала Полина, но вышло несколько иронично. Все рассмеялись.
— Я не шучу, — сказал Стас.
— Я поднатаскаю Полину по нашим терминам и понятиям, — сказал Евгений Борисович, видя замешательство симпатичной помощницы.
— По рукам, — сказал Стас. Обратившись с Полине, дополнил: — Наш телефон у Борисовича.
Выгрузив комплектующие из багажника элегантного минивэна, протянул товарный чек Марье Ивановне. В качестве бонуса, объявил доставку за счет фирмы. Марья Ивановна не церемонясь и не проверяя чек, рассчиталась.
— Полина, вы нарасхват, — сказал Евгений Борисович, когда Стас уехал, подняв вслед облако пыли. — В молодые годы отчего бы не попробовать себя на том или ином поприще?
— Страшно ошибиться и вляпаться.
— Это верно! Но можно и просидеть у окна, всего страшась, услаждаясь одними фантазиями и грезами.
— А почему только в молодые годы пробовать себя?  И сколько это — молодые годы?
— Если этот вопрос обращен лично ко мне, знайте, я постоянно у себя и  в себе что-то меняю. Ощущение постоянных перемен равнозначно ощущению молодости.
— За вами хоть ходи и записывай! — неожиданно встряла в разговор Марья Ивановна, протиравшая тряпкой новый выносной бак.
— Действительно, увлеклись разговорами. Вперед за дело. На всякий случай комплектующие, фурнитуру, инструмент буду называть так, как они обозначены на ценниках в магазине. Например, укреплять бак будем саморезами PH, PZ. Для них соответствующие биты, отличие в следующем….
 
Новая конструкция печи вырисовывалась в натуре в строгом соответствии с правилами безопасности. Выносной бак вместимостью 60 литров разместили на прочных кронштейнах на высоте в метр от пола. Внутри печи установили теплообменник; гофрированной трубой из нержавеющей стали соединили с баком. Теперь по известным законам природы, как только забушует пламя в топке, вода начнет циркулировать, воспринимая тепло.
 В разрыв дымохода вставили отрезок трубы из нержавейки толщиной в один миллиметр, подогнали её под сандвич, то есть воткнули в трубу с двойными стенками, между которыми негорючая теплоизоляция. Дополнительно расширили проем в потолке и установили металлическою разделку в виде квадрата с бортами, куду засыпали три ведра керамзита. Самым волнующим моментом стал монтаж оголовка трубы на крыше.
Евгений Борисович по приставной лестнице легко забрался на конёк крыши. Высота 6 метров. Простор неописуемый. Крылья бы вместо рук и взмыть в солнечную высь. Он попробовал. Полина с Марьей Ивановной ахнули.
Когда спустился, а на крыше сверкал новый оголовок трубы с искрогасителем, проем уплотнён термостойкой гофрой, женщины обняли его, живого и невредимого.
— Вы рисковали, — промолвила Полина, с обожанием вглядываясь в Евгения Борисовича. Вот тебе и мужчина предпенсионного возраста! Это государство готово его отправить на пенсию и возможно заслуженно, ведь тридцать пять лет непрерывного производственного стажа! Но чисто по мужской линии его рано списывать. Полине кое-что забрезжило: не зря же существуют браки с разницей в возрасте в тридцать лет. Иногда импонирует такой тип поведения: спокойная взвешенность поступков. Абсолютно нет молодой горячности, дурашливости, нет лишних слов. Есть точность, ясность, мастерство.
— Мы вас хотели оставить заместо флюгера — сказала Марья Ивановна, тая в улыбках. С плеч ушла в небытие двойная ноша. Оперативно и качественно сделан перемонтаж печи, и при этом никто не пострадал. 
— Как в сказке про золотого петушка! — ответил Евгении Борисович, отряхиваясь и приводя себя в порядок. — В наше время, если золотой петушок перемещается на землю, пользы больше будет.
— Это верно! Правда, убежать может, — сказала Марья Ивановна, непроизвольно глянув на Полину
— На то он и золотой, чтобы если не для всех, то для многих быть нужным и полезным, — отшутился Евгений Борисович. —  Печку нужно затопить, проверить герметичность стыков. И вообще основательно протопить баню, чтобы все проверить в целом.
— Заодно и попаримся, мне много не надо,  — предложила Полина
— Я не против, — сказал Евгений Борисович и посмотрел на хозяйку.
— Время восемь вечера. До полуночи париться будем. Устраивает по времени? — спросила Марья Ивановна.
Гости кивнули. От легкой усталости туманились мысли. Не хотелось куда-то ехать, трястись в машине. Хозяйка вызвалась сама истопить печь. Гости уселись на террасе, удобно разместившись в плетеных креслах. Впереди разгоралась заря. В алом свете заходящего солнца лицо Полины казалось девственно прекрасным. Словно настоящей страсти она никогда не знала; всё что случалось — приготовление к большой красивой любви.   
— Расскажите что-нибудь, — попросила Полина. — У вас такой приятный голос, что хочется слушать, даже не вникая.
— Хотите, расскажу одну историю, которая случилась тридцать лет назад. Эта история и страшная и грустная, и смешная и веселая.
— Такое бывает?
— Бывает и не такое. Вот смотрите, как дневной свет начинает дробиться через толщи горизонта. Это говорит и о том, что самое прекрасное в начале и конце. В начале мечта, фантазия. Я вижу, что это чудесное действие тревожило и вас. Чтобы был такой же прекрасный закат нужно что-то еще, что сокрыто в дневном свете и в линии горизонта и не только в нем. Давайте попробуем чуть пересесть, и перед нами откроется совершенно другой вид. А это значит, что умение смотреть и видеть напрямую зависит от тех людей, с кем встречаешься и через кого видишь….
Полина слушала заворожено. Так с ней никто не говорил. Она чувствовала, что её всегдашние фантазии обретают тело, обретают реальную физическую форму.


***


Температура в парилке — сто десять градусов по Цельсию. Полина не верила глазам. Согласно учебникам по физики вода должна кипеть, а человеческое тело на девяносто процентов из воды. Значит, она сейчас превратится в пар, как бедная красавица Снегурочка. Эта мысль ужасала; и глазами, полными животного ужаса Полина смотрела то на Евгения Борисовича, то на Марью Ивановну.
Соблюдая правила приличия, у всех троих интимные места прикрыты тканью, что не совсем удобно в плане гигиены. После первых пяти минут испытания стоградусной жарой следовало обмывание водой прохладной, желательно с мыльной пеной. Создавалась нелепая ситуация, словно в одежде залазишь в ванну, полную пенной свежести.
Евгений Борисович обнаженной фигурой вызывал очередную волну восхищения, окончательно запутывая, сколько же ему лет. Мускулистый поджарый торс легкоатлета. Громадная сила словно скрыта, словно смещены акценты с ураганной мощи на потрясающую неутомимость. Полина невольно любовалась мужской фигурой по имени Евгений Борисович, и дополнительное мужское достоинство, что с таким же ненавязчивым акцентом выпирало в холщовых пляжных шортах, ничуть не смущало.
У Марьи Ивановны и Полины пропорции тела почти одинаковы: длинные ноги, узкие плечи, пухлые бедра. Только у Марьи Ивановны все эти достоинства залиты застарелым желе; живот и груди как складки свесившихся на бок горбов отожравшихся верблюдов.
Если в стоградусной жаре Полина таяла, то Марья Ивановна — плавилась.
Во второй заход в парилку уселись на верхнюю полку. Евгений Борисович посередине.            
— Глаза не лопнут? — спросила Полина, облизывая пересохшие губы. — Наверно, для глаз точно вреден такой жар?
— Не вреден, — с трудом проговорила Марья Ивановна. — Ты прикрой глаза, или моргай почаще. Ресницы не приклеенные?
— Нет! — вскрикнула Полина
— Всё натуральное? Ничем хроническим не болеешь?
— Нет, — прошептала Полина.
— Тогда сиди.
— На третьем заходе можно будет веничком похлестать, — сказал Евгений Борисович. В моечной в деревянной кадушке распаривался березовый веник.
— Это обязательно? — спросила Полина.
— А ты думаешь, для чего у нас мужчина в парилке?.. чтобы банщиком поработал!
— Да кем я не работал! — проговорил Евгений Борисович, чувствую, как жар доходит до костей.
— Не расслышала: кем или с кем? — спросила Полина.
— Это равнозначно. В команде всегда так: что не делаешь сам, пропускаешь через себя, чтобы в случае необходимости помочь.
Полина вскрикнула, прислонившись спиной к стенке полога:
— На сучок напоролась!
— Не может быть, принцесса ты наша на горошине, — сказала Марья Ивановна. — Липовая доска здесь высшего качества. Ни сучка нет, ни задоринки, отшлифовано и покрыто лаком на восковой основе.
— Жжет! — Личико Полины искривилось о боли.
¬— А нагнись-ка, — попросил Евгений Борисович. Полина тут же сложилась вдвое. — Точно, это металлическая бретелька лифчика обожгла. Всё металлическое надо снимать.
¬— Я сняла: сережки, кольцо обручальное, цепочку с крестиком.
— Кстати, на Руси по православной вере снимать крестик нательный ни в коем случае нельзя. Иначе дьявол запустит когтистую лапу. Может быть, это не бретелька, но коготок дьявольский.
— Не пугайте! — взмолилась Полина.
Евгений Борисович продолжал:
— На Руси православные, отправляясь в баню, надевали деревянные крестики на холщовой нити. Но в нашем случае либо сбросить лифчик, либо закончить на этом банную процедуру.
— Не вопрос! Расстегните, будьте добры. — Привычным движением мужские пальцы разомкнули замок. Полина выпрямилась. Маленькие груди трепетно дрогнули от заколотившегося сердца. Евгений Борисович лишь краем глаз коснулся оголённой прелести.
— Пожалуй, и я освобожусь от лишних тряпок, — сказала Марья Ивановна. Батоны грудей вывались на живот; а лифчик скомкался в углу полога. — Мы вас не смущаем, надеюсь? Вы давно не юноша, мы — давно не девочки.
— Смущать не то слово.
Марья Ивановна усмехнулась:
— Соблазняем?
— Провоцируете!
— На что провоцируем? — Взгляд Марьи Ивановны опустился ниже пояса Евгения Борисовича. Бугорок подозрительно стал больше. — Ах, вон про что! Вы мужчина видный. С добрым сердцем и золотыми руками. Если вы вдруг захотите, я не устою. Женщина я незамужняя. Тем более когда-то приударяли за мной, да что-то не сложилось. Чует сердце, что к вашим качествам — доброе сердце и золотые руки — добавится еще.
Евгений Борисович улыбнулся:
— Искусный любовник? Нет, это слово и что за ним стоит, избегаю.
— Гм, что тогда?
— Я бы сказал так. Всегда быть начеку; не упустить возможность для мгновений радости. И разумеется, в каждом мероприятии, в каждом соприкосновении, в каждом контакте на первый план — мастерство. Короче, обоюдно быть искусными партнерами. 
— Я поняла, — сказала Марья Ивановна. — Если возникнет возможность усилить удовольствие, постараюсь соответствовать. А впрочем, не церемоньтесь.
Они рассмеялись. Полина сверкнула глазами: 
— Иногда жалеешь, что замужем.
— Похоже, у нас пошла волна, говорить без утайки, и даже говорить, что никому не сказали бы, — заметил Евгений Борисович, плавно переводя тему. В песочных часах все песчинки перетекли в нижний цилиндр. Пора на выход.
— Жалеть не надо, девочка, — сказала Марья Ивановна. Спокойный взгляд вспыхнул лукавинкой: — Надо пользоваться моментом… чтобы отвлечься и расслабиться.
— Сдается мне, подобное только что сказал? — Евгений Борисович пристально взглянул на Марью Ивановну. Она кивнула. В замкнутом пространстве, да еще пронизанным пеклом, мысли и желания настраиваются на одну волну.
Евгений Борисович открыл дверь парилки. Теперь прохлада заключила троицу в объятия. Он вышел первым, опрокинул на себя ведро холодной воды, осушив тело широким махровым полотенцем, уселся в пластмассовое кресло в комнате отдыха. Тем временем в моечной женщины смывали липкий пот, мочалками натирая тело до красноты. Он краем уха слушал их визг, ахи, сдавленные стоны — улыбался. Посмотрим, в какую нирвану их введёт распаренный веник. У Маши в руках сила есть: уж она его отхлещет! Будет он вертеться как угорь на сковороде. 
Шум в моечной стих. Друг за дружкой перед блаженствующим Евгением Борисовичем появились две фурии. Обе легкие, подвижные, пусть в разных весовых категориях. Плюхнулись рядом на заготовленные кресла, расставленные полукругом у панорамного стекла топочного экрана. Огонь разгорался с новой силой.
— Ты хочешь нас поджарить? — спросила помолодевшая Марья Ивановна.
— Всё зависит от вас: что хотите вы, то хочу я.
— Приятно слышать, правда, Полина?
Полина кивнула, обмолвилась:
— Я даже не зная может быть ещё лучше, чего можно хотеть.
— Ага, острый пар расстроил твою программу действий. Ты начинаешь ощущать удивительную красоту мгновений. Отключается не разум, врожденные установки. Это путы. Сейчас жар да веник окончательно выведет из прежних рамок, — токовал Евгений Борисович.   
— Надеюсь, не из рамок приличий, — как бы между прочим  поинтересовалась Полина.
— Неприлично одно: трепаться о себе и других, — сказала, как отрезала Марья Ивановна.
— Но мы не беспамятные существа. — Защищалась Полина, словно припертая к стенке неотразимыми доводами.
— Можно сказать просто. Например, классно провела вечер, — сказал с улыбкой Евгений Борисович.
— Вы учите меня врать?
— Скорее, как жить по правде!
— Ни фига себе?! Я чувствую у меня сносит крышу.
— Сейчас веничком вынесет остальное через прореху в твоей красивой головушке.
Полина привстала, обратив затуманенный взор на Евгения Борисовича, словно спрашивая: это комплимент? От резкого движения полы халата распахнулись.
— У Полины красивая не только головушка, — ответила за мужчину Марья Ивановна, протягивая рука, чтобы одернуть бесстыдные полы халата.
В моечной вдруг брякнуло. Марья Ивановна с вытянутой рукой и Полина с распахнутым халатом замерли. Евгении Борисович повернул голову в сторону моечной, соображая что это могла быть. Рухнул смонтированный им дымоход? Треснула от перегрева стенка печи? Вырвалось пламя и заплясало по полу и пологу, заглатывая кровавой пастью девственною белизну липы?
Замешательство длилось три секунды. Евгений Борисович вскочил; на ходу сбрасывая халат, распахнул дверь моечной. Один в один повторяя его действия вслед ринулись женщины. Раздался характерный хлопок вырвавшегося пара. Женщины взвизгнули и прижались к спине атлетической мужской фигуры. Но момент единения оказался кратким. Евгений Борисович скрылся в облаке пара. Вдруг ворвался свежий воздух. Толщи плотного пара устремились в комнату отдыха. Схватив заготовленный веник, Евгений Борисович круговыми движениями ускорял выгон жара. Снежная белизна и колючесть пара стремительно пропадала. И вот в полупрозрачной пелене остались две обнаженные женщины и оголенный мужчина, рьяно махающий веником. Крышка выносного бака валялась на полу.
Все уставились на неё с облегчением. Вот в чем причина хлопка! Вода в баке закипела, а крышка припертая внушительного размера махровым полотенцем, присыпанная ворохом нижнее бельё, поднимала давление пара. Полотенце, трусики и лифчики лежали под ногами.
Марья Ивановна согнувшись надвое округлившейся попой обозрела остолбеневших гостей. Евгений Борисович выхватил веник из тазика, полного кипятка, стряхнул излишнюю влагу. Резной лист приклеился точно посредине полушарий. Марья Ивановна взвизгнула. Спина распрямленной пружиной.      
— Давайте-ка, девоньки, прямиком в парилку. Одна на верхнюю полку, другая на нижнюю. Двумя вениками отбарабаню!
Вторая рука выхватила второй веник. Поднял оба веника на уровня лица, изображая березовое чудо-юдо. Испуг перешел в дурашливый смех Полины, гомерический хохот Марью Ивановны, хихиканье Евгения Борисовича   
— Ой, чует сердце одними вениками не ограничишься! Дубиной мужской поддашь пару, — сказала Марья Ивановна, покачивая бедрами.
— Хоть малолеток оставим прохлаждаться!
— Это кто малолетка? я?! — Полина оторопела. — Да я так могу умотать!
«Правда, в сумасшедших фантазиях» — с легкой горчинкой прошелестело в головушке.   
— Ладно, вам рядится! На обеих веник припасен, и, может быть, не только не веник.
Последние слова потонули во взыгравшем паре от ковшика кипятка, выплеснутого на раскаленные камни. Приятная гладкость липовой доски, упругие березовые ветви, мелькающий в клубах обнаженный мужской торс, способный усладить каждую клеточку разомлевшего тела…

       
 


Глава 5. Боевая пуля в травматическом пистолете    

Как обычно прибыв на работу за пять минут до начала рабочего дня, Полина лишь на мгновение задержалась у двери техотдела. Шумливый говор отвращал. Развернувшись как флюгер от резкого порыва ветра, прямиком процокала в кабинет Евгения Борисовича.
Ввалилась к нему свежая, благоухающая ароматом духов, с накрашенным сияющим личиком. Плюхнулась на мягкое офисное кресло для посетителей; закинула нога за ногу, расслабила спину по профилю кресла. Любуйтесь мною!
— Доброе утро, Евгений Борисович!
— Доброе утро, Полина! Ты отлично выглядишь.
— Еще бы после такой бани!
— Понравилась?
— Не то слово. Я впервые ощутила нечто необычное. Я, конечно, и раньше ощущала что-то подобное, но фантазируя. Или хмельная от фантазий довершала чем-нибудь реальным.
— Скорее кем-нибудь?
Она кивнула:
— Кем-нибудь — это муж. И только до вчерашнего дня.
— Теперь необычного будет много.
— Интригуешь? — Полина улыбнулась.
— Подготавливаю, чтобы коленки не дрожали.
— Хочешь сказать, что много необычного — это много страшного?
— Отчасти. Ты в архив заходила?
Полина мотнула головой. По коже поползли мурашки. Сафьяновая папка, которую нельзя открыть. Сумрачный свет и силуэты, повисающие над полом.
— А что случилось? — Румянец на лице вдруг словно полинял.
Евгений Борисович решил умолчать, что глубоким вечером видел свет в архиве.
— Вынужден огорчить: в добытом у Марьи Ивановны с таким неординарным способом проекте нет двух альбомов чертежей. Что любопытно, это подземные коммуникации: водоснабжение и водоотведение, сети отопления, схемы прокладки электрокабелей, выкопировки из генплана. Кое-что могу восстановить, сделав заново проекты на сети теплоснабжения. Что-то придется снова искать. Сегодня поступим так. Ты с отдельных папок делаешь ксерокопии, я отметил эти папки и листы. Аккуратненько всё склеиваешь, подшиваешь, не срезая штампов, наименование чертежа или схемы. Возможно, понадобится дня два на эту работу. А я этим временем снова свяжусь с Марьей Ивановной, чтобы разобраться куда могли запропаститься остальные документы по описи.
— Хорошо, Евгений Борисович. Всё в точности исполню… Можно мне у тебя чаю попить? В горле сухо, першит от этих пыльных документов. Мне в техотдел, где у нас также заведено утреннее чаепитие, не хочется идти.
— Конечно-конечно! Что же я сам не догадался. Дома не завтракаешь?
— Не успеваю. Пока ребенка соберёшь, сама соберёшься. Муж начал работать по сменам, графики работы у нас не совпадают. Я ребенка собираю; он спит. Проснется, сам готовит себе и нам на ужин.
— Вообще-то принято разделение труда. Мужчина выполняет одну часть домашней работы, жена  — другую.
— Никакого разделения нет, все делается вместе!
— Может быть и правильно. Сейчас у вас совершенно другие стандарты жизни.
— То есть?
— Это длинный разговор, да и нужен ли он? Нам поставлена другая задача, которая заключается отнюдь не в том, чтобы актуализировать некоторые нюансы, или новые аспекты, вечного конфликта «отцов и детей».
— Я бы с удовольствием и эту задачу порешала. С вами, Евгений Борисович, её точно можно решить!
— В тебе, гляжу, много оголтелого максимализма.
— Потому что редкая возможность с тобой кое на что открыть глаза.
— Полина, у нас конкретная задача. Мы же сбиваемся на другую. Не замечаешь? Хотя бывает так, чтобы решить одну проблему, за которую первоначально и беремся, приходится предварительно решить ряд других.
— Вы это о чём? Действительно, некоторые проблемы тормозят…  — Полина, потерев ладошкой лоб, откинула волосы с лица.
— Не заморачивайся! Это к слову. Чай готов. Есть конфеты, печенье, сахар, шоколад.
С улыбкой Евгений Борисович сервировал сладостями угол письменного стола. Полина сняла ветровку, придвинула кресло, уселась фривольнее и короткая юбочка сложилась в складку, обнажив целиком красивые ноги. 
— Почему вы не начальник, Евгений Борисович? — спросила Полина, придвинув чашку горячего чая.
— Что же, давай пофантазируем, разовьём тему подробнее… Если бы я был начальником, я бы не садился с тобой пить чай. Не лишнее запомнить, что с начальником никогда не следует пить чай один на один, потом это дороже встанет… Я бы сейчас грозным тоном пытал: в каком объёме выполнили производственное задание, что вам помешало сделать его лучше... Однако, сейчас на замену прежним понятиям приходят новые: те кто прочухал и раньше был начальником, становятся менеджером. Начальник и менеджер — есть отличия? Есть! Задача начальника — дать задание, проконтролировать ход выполнения и оценить результат. Менеджер должен заинтересовать, мотивировать труд вверенного работника. В нашем же устарелом понимании: менеджер — это всего лишь специалист по продажам; современный начальник — этакий бультерьер, следящий за каждым вашим шагом.
Полина расхохоталась. Евгений Борисович, сделал секундную паузу, приложив палец к губам. Звонкий девичий смех утих.
— Получается, что быть таким начальником — значит искать зацепки и придирки к подчинённому персоналу, постоянно прогибаться под вышестоящее начальство, лавировать между кнутом и пряником. Одним словом, это совершенно другой, очень своеобразный стиль жизни. Мне всегда самому хотелось сделать работу, в лучшем случае распределить работу в небольшой дружной команде. Поэтому мне достаточно того, что я ведущий инженер. Меня и ценят, что могу обеспечить полноценное техническую поддержку производственных участков нашего предприятия… У нас к сожалению, до сих пор превалирует производственная система, пропитанная старым командным духом, где во главу угла поставлено утверждение: «я начальник — ты дурак»
Улыбка чуть тронула губы Полины; жестокая правда словно щелкнула по лбу. Вырвался вздох сожаления.
— Понятно!
— А чтобы не доставали начальники и начальнички, следует постоянно развивать и укреплять профессиональные навыки.
— Как их укреплять эти навыки, если тот же начальник, кому и нужны отличные работники, профессионалы, наорут, накричат, в душу наплюют. Смотреть на такого начальника гадостно, и работать не хочется после этого. Не говоря о том, «развивать профессиональные навыки».
— Нельзя позволять, чтобы с тобой обращались как (хотел сказать с дерьмом), а для этого опять же развивать и укреплять умение хорошо работать. И умение защищаться, отстаивать достоинство личности. Ты же личность, не так ли?
Без стука вошла секретарь предприятия Инна — высокая элегантная блондинка, полногрудая красавица с пышной причёской. На ней строгий брючный костюм, который распирает от женских прелестей. Инна бросила удивлённый взгляд на Полину: по холёному лицу секретаря пробежала легкая тень недовольства. Полина одернула юбку.
— Вам телефонограмма, Евгений Борисович! — Инна протянула листок адресату. — Я посчитала, что вам будет любопытно ознакомиться с её содержимым побыстрее.
— Благодарю за любезность, Иннушка. Вы, как всегда, правы: эта телефонограмма очень и очень кстати.
— Спасибо, я знала, что не ошибусь! Но не буду вам мешать, — сказанула как вдруг где-то рядом прошипела змея. Острый взгляд раздвоившемся змеиным язычком кольнул Полину, от которой осталась одна оболочка.
— Как раз наоборот, Инна, вы открыли нам глаза: каким образом дальше действовать.
— Рада за обоих! Хотя ваша работница как истукан.
У Полины дрогнули веки; пригожее лицо демонстративно повернулось в обратную стороны, предлагая секретарю обозреть прическу сзади.
— Решаем производственную проблему, — обмолвился Евгений Борисович.
— И поэтому-то, чтобы лучше думалось, наша скромная Полина, стала ходить на работу на шпильках. Высота каблука, заметьте, намного выше, чем допускается по дресс-коду.
Полина фыркнула, не повернув головы.
— Как-нибудь промеряю высоту каблука штангенциркулем! — со смехом ответствовал Евгений Борисович.
— Ещё кое-что промерьте, — съязвила Инна; покачивая бедрами, направилась к выходу.
Евгений Борисович рассеянно проводил взглядом Инну и взялся вчитываться в телефонограмму.
— У самой-то декольте как у вечернего платья, — произнесла Полина. У Евгения Борисовича взметнулись брови, но глаз не оторвал от текста.
— Действительно, эта бумаженция что-то нам  подсказывает? — выждав паузу, поинтересовалась Полина.
— Да! Остаток архива перевезён в город, с названием что-то вроде  Йошкиндрайска, на предприятие Z2.
— Фи! Это даже не город — это посёлок городского типа. Там какая-то крупная ТЭЦ У меня муж там прирабатывал. Сейчас его отправляют в командировку на Север? аж на целый месяц. 
— Надеюсь, он ненароком не прихватит архив, чтобы жена за ним по пятам бегала?
— Запросто! Он легко может прихватить, что плохо лежит! — Подхватила шутку Полина.
— Нам стоит поспешить. На Север как-то не климатит ехать. Корректируем планы: я иду оформлять командировку дня на два, вы за это время поработаете с той частью архивом, что добыли.
— Я думаю, лучше ехать вдвоём. Вдруг да потребуется помощь, просто поддержка, вдвоём надежнее. И зачем на два дня? — за один день всё сделаем. Пораньше можно выехать; дорогу к предприятию Z2 я хорошо знаю. В принципе, мне и спешить обратно не нужно: муж уже в командировку укатил, дочку мама снова заберёт из садика.
— Убедила! Ты входишь во вкус… вкус хорошо сделанной работы.

До Йошкиндрайска сотня с гаком километров. Погода выпала прекрасная; дорога — ни ямы ни колдобины, ни столба ни жезла. Пролетели по трассе, как сделали оздоровительную пробежку.
Недолго искали офис предприятия Z2, и влетели с оживленным разговором, как бы между прочим сделать еще одно дело. Приветливый менеджер, заранее предупреждённый о визите, напряг провайдера, привлек мерчендайзера, но без логиста дело как-то не шло. С логистом срочно связались, тот из электронной базы поднял накладную и выдал точнёхонько место, где тормознули архив. Это перевалочная тарная база.
Менеджер предложил обеспечить трансфер архива — гости, разумеется, предпочли добраться своим ходом, и не ошиблись. Не прощаясь, сели в элегантный автомобиль; архив ускользал, словно заговоренный.
Тарная база — это скопище металлических ангаров с подъездными путями, автомобильными и железнодорожным. Сквозь густую поросль разнолесья проглядывал покосившийся бетонный забор. Настежь открыты металлические ворота, изъеденные ржавчиной. Одна воротина поскрипывала в надломленных петлях, намереваясь хлопнуть въезжавших по лбу, поддать напоследок.
Евгений Борисович, словно играя в русскую рулетку, с невозмутимым лицом проехал через ворота. Ориентируясь по выцветшим вывескам, подъехали к искомому ангару, обнесенному забором из оцинкованного профнастила. Евгений Борисович посигналил — отворился проём в заборе. Не мешкая въехали на территорию странного производственного образования. Охранник в бушлате цвета хаки махнул рукой, показав направление куда дальше ехать.
Откуда-то из-за кустов выскочили две громадные кавказские овчарки и с глухим басистым лаем сунули оскаленные пасти в приоткрытое окно автомобиля, лязгнув у тонкой шеи. Насмерть напуганная девушка, прижалась к мужскому плечу, крепко зажмурив глаза.
Так в грозном лающем эскорте доехали до вагончика с признаками человеческой жизни: из трубы на крыше курился дым. Евгений Борисович выдал ноту протеста на неумолкаемый лай озверевших собак: резко нажал на клаксон, что вконец разъярило псов.
На крыльцо вышел мужичёк в чёрной телогрейке со смурым лицом, прикрикнул на псов, которые как по команде завиляли хвостами. Затем властно ухватил самого крупного за ошейник, отвёл в вольеру и запер там, вторую бесноватую собачину посадил на цепь.
— Слушайте, уважаемый, не очень гостеприимно тут у вас, — сказал Евгений Борисович, выходя из машины, с опасением оглядываясь: кругом разбитые машины, горы кузовного металла. У вагончика припарковался черный Мерседес с разбитым передком, и рядом — такой же, но совершенно новый.
— Туда ли мы заехали? — усомнился вслух Евгений Борисович. — Это что свалка или пункт приёма вторсырья? Филиал мусоросжигающего завода?
— И то и другое, — густым басом ответил хозяин собак. — Что хотели?
— Хотим забрать архив предприятия Z2.
— Уже забрали. Только что погрузили на самосвал и повёз он эту макулатуру на утилизацию.
— Да вы что! Это ценные бумаги!
— В каком смысле? — Незнакомец насторожился.
— Нет, это не акции, облигации, и прочая хрень. Это интеллектуальные документы.
— Что такое интеллектуальные документы?! — У басистого работника сморщилось лицо, точно вместо спелого яблока надкусил лимон. — Что называете интеллектуальной ценностью в коробочках из под водки упаковано. Машина с полчаса как уехала, 130-й ЗИЛ, номер 326. Я вам записочку черкну, шоферу её покажите, рассчитайтесь по цене макулатуры и забирайте. В пятое депо машина едет. Знаете где это?
— Я знаю, — выпалила спутница.
— Ну дак, поспешайте! У кореша, что зилок ведёт, сотик сдох, не подзарядил с вечера... больше ничем помочь не могу.



***


Евгений Борисович топнул по педали акселератора. Автомобиль живо отозвался весёлым рокотом мотора. Включил передачу; золотистый лимузин крадучись выскочил на главную дорогу; рванул по асфальту с нарастающим ускорением. Спустя несколько минут они мчались так быстро, что готовы взмыть над полосой движения, если бы не препятствия в виде разомкнутой цепочки авто, ползущих неспешным караванным ходом.
Вскоре Евгению Борисовичу пришлось упражняться в мастерстве обгонов. Не сбавляя скорости резкое приближение к попутной машине, стремительный маневр выезда на встречную полосу, резкое ускорение — и снова неуловимыми движениями руля возвращение машины на основную полосу.
Так они обогнали с десяток машин; и Полина наконец оправилась от страха быстрой езды. Её лицо порозовело; с замиранием сердца следила как быстро словно крупным планом появляется задок незнакомой машины, потом какая-то сила отбрасывала её на спинки сидения, и в лобовом стекле через мгновение она уже видела пьянящую даль, далёкую линию горизонта, где небо сходится с дорогой, земное с неземным.
Это и есть настоящий драйв!
Вскоре с удивлением разглядела очертания базы, куда так стремительно мчались. На этот раз на въезде в будке сидел полусонный вахтер. Он нехотя высунул лохматую голову из окна, и в ответ, не въезжала ли грузовая машина под номером таким-то, пробурчал, что не было таковой, возможно и не будет, такое бывает, что везут в одно место, а привозят совсем в другое. Пришлось ехать обратно, но по другой дороге.
Так они колесили, поднимая пыль столбом по неухоженным дорогам промышленной зоны, пока наконец не увидели заветный номер на грязном борте машины. Грузовик в самом деле тащился в обратном направлении.
— Вот он, поганец! — вскричала Полина. Стремительный автомобиль ринулся вслед.
Водитель вдруг также топнул на газ, выехал на середину дороге и загромыхал по ухабам, точно металлическая бочка, сорвавшаяся с вершины холма. Евгений Борисович быстро догнал грузовик, моргнул фарами, нажал на клаксон сигнала — водитель лишь прибавил ходу.
Евгений Борисович перестроился ближе к левой бровке дороге в расчете, что где-нибудь на повороте, где дорога меняет ширину, вырваться вперед. Некоторое время они ехали точно два упрямых козла на горной дороге. Вдруг Евгений Борисович увидел впереди ложбину, подступившуюся к краю дороге, похожую на трехсторонний перекрёсток. Мгновенно созрел план.
Евгений Борисович чуть сбавил скорость и встал вплотную к задку грузовика. Рискованная позиция: в случае резкого торможения грузовика  успеть бы  затормозить раньше.
Так или иначе, но лихач за баранкой грузовика потерял легковушку. Он пробовал притормаживать и ускоряться — Евгений Борисович выполнял эти же маневры синхронно. У самого перекрестка легковушка резко притормозила, взяла влево и потом также резко рванула вперёд, оставив грузовику нюхнуть пыль из-под задних колес.
Ускоряя темп череды событий, Евгений Борисович безупречно выполнил классический приём перестановки, так называемый полицейский разворот. Машина перед самым носом грузовика крутанулась как юла, поднимая вихрь пыли. Ополоумевший лихач инстинктивно надавил на тормоз. И грузовик, возможно от неверного распределения тормозных усилий на задние и передние колеса, съехал с дороги в обочину. С грохотом ухнул набок, подняв саван пыли.
Ветер относил мутную завесу пыли. Евгений Борисович разминал ноги и спину, обходя свою машину. Нет ли повреждений, сколов, царапин. Между тем, карабкающийся из кабины водитель с искажённым злобой лицом, оглашал окрест отборными матюгами. Спрыгнул с подножки кабины с увесистой монтировкой в руке. На полусогнутых ногах, готовый в мгновение ока броситься и растерзать, медленно пошел навстречу. Они сошлись: седой джентльмен с абсолютным бесстрашием в лице и приземистый небритый со всклоченными вихрами крутой водила-лихач.
— Ты че, батя?! Знаешь ли с кем игрушки такие играешь? Да я же тебя тут похороню, да хоть че с тобой сделаю: зарою, закапаю по самую макушку, да хочешь машину твою колесами сейчас потопчу!
— Не получится. Оглянись, сам себя затоптал.
— Да я вот этой монтировкой и тебя и твою машину сейчас исполосую.
— Не сомневаюсь, но минуту подожди, исполосовать всегда успеешь, а то что я хочу сказать можешь не услышать. И это может быть гораздо важнее…
Евгений Борисович, не прерывая визуального контакта, смотря пристально глаза в глаза, дабы тут же уловить изменения в настрое неадекватного водителя и не допустить разрастания его агрессии до вполне конкретного дела, вдруг увидел замешательство и растерянность. Он даже выронил монтировку, челюсть отвисла, глаза ширились от ужаса.
Благоразумный джентльмен оглянулся. Увидел странную картину. Полина на фоне настежь открытых дверей салона, шла к ним, покачиваясь на тонких шпильках-каблуках. Высокая стройная эффектная, потряхивая волосами, которые не могли лечь так, как ей хотелось, стиснув обеими руками… что?… что-то тяжеленькое и поблескивающей первоклассной вороненой сталью.
Пистолет! В её руках пистолет Макарова. Она держала его обеими вытянутыми руками. Глаза горят безумной яростью. В трех метрах они услышали, как отчетливо щелкнул снятый предохранитель.
— Стань прямо и опусти руки. — Голос её звучал холодно и властно. Водила подчинился. — Теперь ногой отшвырни монтировку подальше от себя… Так.  Руки за голову и ложись лицом вниз.
— Да подождите, да отчего сыр-бор? —  пришел в себя Евгений Борисович. — Полина опусти пушку.
Полина перевела дуло на Евгения Борисовича.
— Опусти пистолет, ты же хорошая девочка. Зачем нам всем здесь лишние проблемы. Это просто глупые игры взрослых мужчин. Никто никого не хотел и не хочет калечить… Зачем, кому это нужно? Мне? Тебе? Ему? — Мягким вкрадчивым тоном снижал её градус ярости.
— Быстро опустила пистолет! — Полина вздрогнула. Евгений Борисович, не раздумывая, шагнул к ней. Выхватил из её рук опасную игрушку.
— Так уважаемый, — сказал Евгений Борисович, перекидывая пистолет с руки на руку, — мы действительно что-то заигрались, дело наше к тебе пустяковое и совершенно законное. В кузове твоем что? Макулатура?  Для нас же это архив предприятия Z2. Мы должны забрать его вот по записке.
Евгений Борисович показал водителю, напрочь сбитого с толку, бумаженцию братка, укротившего псов одним властным окриком.
— Не хрена себе из-за кучи мусора чуть меня не угрохали, машину свою под колеса бросали, в кювет из-за вас въехал
— Ты какого ляда погнал, когда фарами дал знак остановиться?
— Фиг знает, подумал, может заезжие гастролёры.
— А не покуражиться ли хотел?!
— Есть маленько. Девчонка тоже офигела. С пистолетом на меня пошла.
— Пистолет травматический. Под ПМ выполнен, точная копия. При стрельбе в упор, может серьёзно травмировать, между прочим.
— Угрохать из такого пистолета, как плюнуть. Машину завалил, — последовала тирада из отборных матерных слов, — как теперь вытаскивать? Забирайте ко всем чертям этот драный архив.
Евгений Борисович поднял указательный палец. Шофер, впадающий в истерику, умолк. По мобильнику набрал номер аварийной службы, лаконично объяснил ситуацию. Закончив разговор, пояснил:
 — В течение получаса прибудет аварийка. Машина твоя всего лишь съехала с обочины. Для грузовика вмятины и царапины, как шрам на теле мужчины. Расслабься. Держи деньги за вызов аварийки и за макулатуру.
Полина смогла воочию убедиться, как слова становятся реальной силой. С лица шофер слетел эмоциональный шлейф. Оно стало, как и подобает мужчине, спокойным и мужественным, без дрожи в руках и коленках, без ярости, ослепляющей разум.   
С помощью шофера Евгений Борисович перегрузил архив в багажник автомобиля и неспешно поехал прочь. Задание выполнено. Архив в машине. Архива много: чтобы его разместить сложили задние сидения и загрузили, втиснули картонные коробки под потолок салона.

Полина сидела молчком, насупилась, и смотрела невидящими глазами в боковое окно. На бледном лице глаза её темнели могильным мраком, а тонкая голубая жилка на виске набухла, точно кровь где-то встретила преграду. Евгений Борисович поминутно поглядывал на спутницу: беспокойство росло.
Нужные слова для шофера нашел — разъехались по-товарищески, добрыми знакомыми. Но что с Полиной?
Вот как будто дыхание её замедлилось, покровы лица стали бледнее. Автомобиль плавно остановился у обочины дороги. Евгений Борисович тронул плечо девушки:
— Всё в порядке?
Полина попробовала улыбнуться. Но дрогнули лишь кончики губ; лицо окаменело.
— Ты сильно испугалась. А я, дурень, зачем-то погнался за ним, как пацан.
— Нет-нет, — вырвался шепот. — Меня тошнит.
Евгений Борисович выскочил из машины, открыл дверцу салона. Мужская рука стала крепкой опорой для Полины. Мимо пронесся большегрузный автомобиль, сотрясая воздух и землю. От этого грохота Полина  помертвела.
Седовласый джентльмен подхватил девушку на руки. Крепкой поступью отнёс подальше от дороги в редкий лесок. Нежная зелень молодых листочков, щебет птиц и свежий воздух перелеска на минуту взбодрили Полину. Она широко раскрыла глаза, как рыба глотнула воздух, всхлипнула, навернулась слезинка, вторая, третья — и зашлась в тихом плаче, разрастающемся, переходящем навзрыд.
Евгений Борисович чуть прижал её к себе, рукой поглаживал спину,  спокойным голосом умиротворял: — Ну будет, будет тебе так расстраиваться. Переволновалась, в таких-то передрягах наверное и не бывала; ну ничего, слёзы — это тоже хорошо, вся горечь будет выплакана.
У Полины блеснули глаза. Вместо слов благодарности, прильнула к нему. Белая рубашка Евгения Борисовича промокла от её слез. В контакте влажной ткани ощутил приятные уколы миниатюрных сосков, затвердевших от внезапного возбуждения. Приятный сумбур входит в девичью голову, все еще затуманенную плачем. Примолкла, пораженная новым ощущением.
Между тем, Евгений Борисович без труда уловил, почти машинально, начало эротического действия, Он, может быть, с минуту другую пребывал в нерешительности: стоит ли? И затем рука его решительно скользнула вниз по спине к ягодичной развилке. Он поглаживал с отчетливым акцентом эротического точечного массажа. Вдруг тронул и раздвинул как бы невзначай ягодицы, скользнув ниже. Полина замерла, и когда он поднял руку вверх по спине, она прижалась крепче, зарылась мокрым личиком в ворот мужской рубашки, сама расстегнула верхнюю пуговицу рубашки. Горячее дыхание, как теплый и благостный весенний ветерок, овеяло мужскую шею.
Рука универсального мастера скользнула снова вниз по девичьему стану. Полина, следуя движениям руки, коснулась носочками зеленой травки, опустилась на коленки, чувствуя дрожь, выгнула спину, вдыхая аромат пробуждающейся земли. И замерла, словно ощущая объятия самой природы, а благодатная рука мужчины лишь делала эти объятия сладостней. Так стоя с прикрытыми глазами с гулким стуком в робком сердце ощутила, как что-то однозначно понятное ей упруго вошло глубоко внутрь и забилось как новое сердце в удивительно-странном плавающем ритме. Она, теряясь от дивной радости, всё искала, как приспособиться к этому ритму, как первое сердце заставить биться также. Она мотала головой, откидывая с лица волосы.
Брызнувшее солнце умножило радость; с полураскрытых губ вырвались торжествующие крики. Её ничто не сдерживало: при каждом ударе нового сердце она голосила, плача от радости. Коленки то и дело разъезжались. Она извивалась на скользкой траве, точно теряя и находя точку опоры. Словно без остатка отдавая себя во власть стихии. Плескаясь на гребне волн, устремляясь вниз и воспаряя вверх.
В голове мелькали отрывочные образы: гибнущего «Титаника», парящей над гребнями волн большекрылой птицы, высматривающей добычу. В какой-то момент солнце брызнуло ярче, гребни волн замерли и два сердца внутри её ударили вместе одинаково, сложив вибрации в одну силу. Тело её всколыхнулось, затрепетало. Она забилась в конвульсиях, ногой безжалостно оттолкнув мужчину прочь. Но Евгений Борисович взял Полину на руки и с улыбкой ждал, когда проясниться её сознание.
— Что?.. Что это было? — спросила Полина, лучась как солнышко. —  Со мной никогда такого не случалось. А почему вы держите меня?
— В медицине это называется просто: оргазм, — сказал Евгений Борисович. С величайшей осторожностью усадил её в кресло автомобиля.
— Хотите сказать,  что мы с вами только что совершили половой акт?
— Вроде того.
— У меня с мужем происходит не так. Правда, он мой первый мужчина. Второй неужели лучше?
Евгений Борисович пожал плечами. 
— Я хочу еще такое же. Мне не верится, что такое возможно.
— Такое по заказу не делается, к такому подходят.
— Блин, опять заморочки!


***


Евгений Борисович предложил Полине на месте проверить содержимое архивных папок, захваченных с бездной эмоций на грани срыва. И срыв состоялся, причем вверх, а не вниз.
Допустить быть растоптанными, уязвленными, униженными — не в правилах Евгения Борисовича. Тем, кто с нахрапом, со злостью и хитроковарным замыслом — достойный отпор. Бастион железной логики и здравого смысла. И комендант бастиона Евгений Борисович. У него есть помощники, в большей части женского пола.
Жизнь — бесценный дар небес (неведомого, но ощущаемого Бога); смерть может быть началом, и может быть крахом. Кто стоит у порога постижения этой мистической тайны создает ореол притягательности. К нему тянутся те, у кого лишь искорка жажды настоящего.
У Полины такая искорка разгоралась, и в глазах и в сердце. Провести день наедине с интересным мужчиной, доступным для полного контакта, — это праздник крепнущей души.
— Прямо на улице, на зеленой лужайке будем проверять?
Евгения Борисович расхохотался.
— Вашему техотделу как раз и не хватает свежего ветра. Корпят сменами над нечитаемыми документами.
— Делают вид, что корпят.
— Это тоже, как делать вид, что живем.
— Ужасная перспектива! Им-то ладно старикам и старухам, а мне по-настоящему жить хочется.
— Жить в любом возрасте хочется. И на полную катушку!
— И даже потягаться с молодыми?
— Юношеский запал у некоторых остается на всю жизнь.
— Ого! Сколько же вам лет, Евгений Борисович?
— Мне 2016 лет.
— Серьезно? Вы что, Кащей Бессмертный? А может быть вампир?
— Конечно, вампир. Я выпиваю суть молоденьких девушек. Поэтому не старею.
— Вы меня зарежете?
— В тебе зарежу смертного человека.
— Мне не будет слишком больно?
— Тебе будет и больно и приятно. И кое-что из этой серии состоялось.
Короткий вздох воспоминания освежил прелестью нежное личико.
— Если так, я согласна. Хочу даже по ускоренной программе.
— Здесь вмешивается высшая сила. Таинственная, загадочная, страшная, радостная. Повлиять на неё напрямую нельзя. Надо лишь следовать за её импульсами, которые передаются нам для развития и перехода.
— Гм, как интересно! А почему вам 2016 лет? Раскроете хотя бы эту загадку?.. Мне будет столько же лет, когда выпью до конца эту чашу с вами?
Евгений Борисович кивнул. Игра переходила в реальность, реальность снова в игру. Они нашли друг друга, чтобы фантазии вошли в реальность. Блаженная улыбка гуляла по лицу.
— Это возраст нашей цивилизации, Полина. Мы живем её мыслями, чаяниями, ощущениями и предощущениями.
— Никогда не допереть!.. Если я скажу в техотделе, за традиционным чаепитием, что мне 2016 лет, они грохнутся со стула… Это в лучшем случае.
— В Библии есть такая фраза: «есть много званных, но мало избранных». Так вот, что понятно избранным, то недоступно званным.
— Понятно, язык надо держать за зубами.
— Конечно! Особенно следует щадить и беречь близких и родных.
— Для признания в измене время не пришло, так?
— Нет не так. Оно может и не прийти. Прийти совсем по-другому. Как только ты скажешь мужу, это сразу станет изменой. В этом коротком слове много подсмыслов, которые прежде самой надо разрулить!
Полина захлопала в ладоши, расхохотавшись. И вдруг, примолкнув, спросила:
— Это правда?
— Это правда. Мы не ищем удобную форму для лжи.
— А что мы ищем?
— Недостающие разделы техдокументации, чтобы в кратчайший срок в нашей стране освоить выпуск импортозамещающей продукции, превосходящей аналоги по качеству, и в разы меньше по себестоимости.
— Это я понимаю.
— Мы должны быть лучшими во всем… Ты будешь шикарной женщиной. Ты откроешь в себе кладезь удовольствий. Тебе не надо стелиться перед чужими ценностями — наши лучше. Наши вмещают и комфорт, и чувственные удовольствия, и серьёзный душевные изыскания. Силой души, ума подвигается неподъёмное.
— Неужели для всего этого надо хорошенько потрахаться?!
— Забудь про это слово. Вычеркни его из словаря, или сделай помету: это слово из сленга дебилов. Не тех дебилов, которые родились природным путём, а которых сделала наша цивилизация. Когда мне было столько же лет как тебе, это слово мы не употребляли.
— То есть в 1985 году как-то по другому называли прелюбодеяние.
Евгений Борисович поморщился:
— Фу, как противно звучит. Этот синоним, это слово-заместитель придумали инквизиторы, кто с мечом утверждал якобы христианскую веру. На самом деле это были полчища кровавых бандитов.
— Ладно, мне малопонятно, как трахается современный мир, как интимничали тридцать лет назад, а как прелюбодействовали тыщу лет назад. Ты скажи как назвать наши с тобой скрытые действия? Как же назвать то скрытное действие, чем заниматься можно только с мужем в супружеской кровати; с другими ни-ни?
— Пусть пока это будет нашим секретом. Посмотрим, какой из него вырастет плод. В моём кабинете, как ты успела заметить, есть чудесное лимонное деревце. Весной у него зачинается плод, ровно через девять месяцев готовый плод падает в руке. И по его вкусу оцениваю уходящий год.
— Но лимоны всегда кислые!
— Да, если без умения, сноровки, подготовки.   
— Может быть, это связано с теорией относительности?
— Ты, Полина, знаешь и про такую теорию?! Похвально!
— Из этой теории я знаю немного. Я знаю, что многое зависит от точки отсчета, от угла зрения, от системы координат.
— Ты умница! Ты почти ответила на заданный вопрос! Есть несколько моментов, которые приходят пониманием без слов.
— Это как?
— Когда тебя целуют, слов не надо.
— И когда трахают тоже… ой, не трахают — а любят… Вы что меня любите?
— На данные момент уместнее сказать: обожаю! Именно, обожаю тебя, твое гибкое тело, твоё милое простодушие, обаятельную неосведомленность, зачатки дивной гордости. Твои глазки как очи принцессы…
— Вы так много нового открыли во мне, о чем я не догадывалась!
— Уже не будете жалеть, что произошло.
— А я не жалела. Ни минуточки не жалела.
— Что ж, гореть в аду будем вместе.
— Вместе с кем? С толпой ваших поклонниц-любовниц? За 2016 лет их должно быть скопилось несметное количество?
— Из 2016 лет надо отнять время на детство и отрочество.
— Тыщу отбрасываю. Все равно будет много. На сковородке адской мне вас не разглядеть.
— Тысячи мало. Отбрасывай 1999! — Полина хохотнула. Евгений продолжил: — Быть может, мы лишь предвосхитили то, к чему придут многие. Я сам за высшую нравственность. Но расскажу одну притчу из Библии о социальном творчестве.
Полина вытаращила глаза:
— На сегодня хватит умопотрясений, пусть знания приходят без слов.
— Тогда остаются телопотрясения.



***


Из всего, что любит Полина, сон в первом ряду. Сон пленительный, как легкокрылая мечта, и густо-сладкий, как свежий мед. Она придирчиво оглядывает кровать. Ведь это не кровать. Это посадочное место в лайнер, который не тратит сил на преодоление земного притяжения. Достаточно касания обволакивающих одеял, и встряхивается сомлевший ум. Но следом не выходит логика железных рассуждений — ум устилает путь для продолжения феерии грёз.
Полина с тонким душевным трепетом примеряет одеяния грёз. Уже не разберешь где мечта, где грёза и где реальность. И где сон. Полночи безостановочный секс. Она впервые ощутила множественный оргазм. Что-то из этого знала лишь понаслышке… Она не понимала, что её возбуждает, что швыряет на страстное ложе, откуда идет такой мощный выброс гормонов.
Если раньше мечтала под покровом ночи в полувоздушных одеяниях, теперь грезит наяву. Неожиданно вернулись ощущения сумасшедшего драйва. Точь-в-точь как брали на абордаж мастоподобный грузовик. Правда, в этот раз салон устройства для преодоления пространства и времени, условностей и бездны надуманных правил, похож на капсулу личного звездолета.
В ощущения драйва проникал немыслимый штрих: с преодолением силы земного притяжения они напрочь вышли из земной телесной формы. Им уже не 2016 лет — они стали частицей той Галактики, что заглядывает через звездное небо на их планету, погрязшую в неурядицах, войнах, страхе, насилии — во всем том, что разрушает гармонизирующую силу.
Лишь немногочисленный отряд чистых сердцем и душой противостоит засилью зла, рядящего в белые одежды. Они почти приняты в этот отряд. Пройдены отборочные испытания. Остаётся последний: ощутить при жизни вкус бессмертия.
Рай на самом деле существует, они почти в него прибыли. И как всегда, чредой идут препятствия. Сквозь иллюминатор виден кровавый дождь метеоритов. Полина от испуга отчасти пробудилась. Метеориты на самом деле куски разлетевшейся земли; пока шло сближение тел, все улетело в тартары. И, возможно, возвращаться некуда.
Огромный каменюга с огненным шлейфом летит прямиком в сердцевину их капсулы. Похоже, скоро будет не только возвращаться некуда, но и некому. Полина сжалась в комок, озираясь по сторонам. Глаза и руки ищут поддержки. Командир привстал. Оперившись руками, стиснутыми в кулаки, всматривается в передний панорамный иллюминатор. Кулаки разжались и десять пальцев забегали по кнопкам и рычагам управления. Космический корабль, перейдя на ручное управление, легко лавирует среди метеоритов, объятых пламенем.
Командир строен, широкоплеч; движения спокойные — в них сила, уверенность, бесстрашие. 
Полина то и дело переводит восхищенный взгляд с командира на панель управления. Стоит взглянуть в иллюминатор, бархатная ладошка сжимает губы, чтобы не вырвался крик ужаса.
Ад вокруг нас.
Он готов расколошматить при каждом неверном движении. Разбить в кровавую лепешку. В огнедышащих ошметках сидят живые существа. Это они пытаются ввергнуть проблески добра в брызги свежей крови. Это они не дают мечтам развиться до реальных дел. Это они намерены превратить Полину в стервозную сучку. А командира враз состарить. Того и гляди, командир обернётся  глубоким старцем. Ни о каком сексе не может быть и речи. Ни для какого полета в неведомый край нирваны не хватит сил и мастерства.
Между тем, командир не намерен сдаваться, ведь его смерть означает крах ещё одной цивилизации. Цивилизации чистых сердец.
Полина вдруг ощутила причастность к сакральному действию. Она нужна командиру как дополнительный источник силы, как хранимый резерв, который в последнюю минуту встаёт торжествующим шквалом противоборства.
И этот источник — их способность любить.
Полина приподнялась из кресла. Она ждала момента, когда на мгновение очистится небосвод и кончиками пальцев снимет усталость командира. Кровавый свет исчез; звёзды полыхнули фейерверком; нежные девичьи пальцы коснулись мужского плеча…

Евгений Борисович с удивлением глянул на Полину: впервые так прилюдно её пальцы, проникнув за ворот рубашки не ласкали его чуткую кожу. Бокал вина замер в руке. Блаженство от немудреной девичьей ласки отодвинуло релакс от легкого алкоголя. За стойкой бара они сидели вполоборота. Глаза вопрошали: «Что случилось?»          
— Приятно? — спросила Полина сквозь пелену грёз.   
— Очень. С тобой всё в порядке?
— Все. Если не считать, что никак не могу проснуться.
— Тебе не хватило трех часов глубокого сна. После ужина мы спали у меня в машине.
— Так это была машина?! А я мне показалось, что крутой звездолет.
— Ты хочешь летать! У меня на даче есть дельтаплан. Могу прокатить… но ты замужняя девушка — твои приключения должны быть строго дозированы.
Полина вздохнула. Да, у неё маленькая дочка, заботливый муж. А руки её ласкают другого мужчину непонятного возраста.
— Я падшая женщина! — В голосе крик показной патетики, а в глазах тихая радость.
— Ты куда-то упала и не можешь встать?
— Да упала… в кровать другого мужчины. В твою кровать.
— Так ли? Ты путаешь события. В кровать мы с тобой не ложились.
Полина призадумалась. На губах лукавилась улыбка:
— А ведь верно!.. Что же тогда?
— Что-то вроде социального творчества. Мир не стоит на месте. Он становится толерантным к особенностям других. Нельзя подогнать всех под одну гребенку, не так ли?
— Оставим этот вопрос на потом. Сейчас мне менее всего хочется думать. Я решила пока ничего не говорить мужу.
— Говорить про что?
— Про это самое, что делали в бане, на лесной полянке, в машине. За два дня у меня никогда не было столько секса. У тебя это получается виртуозно.
— Потому что мы не навязываем друг другу себя. Мы поддались романтическому поветрию. Отбросив романтику, остаются голые факты, жуткие для близких. На мой взгляд, если невозможно объяснить, что подтолкнуло, то и не следует говорить, что было.
— Логика у тебя железная. Ты наверное не одну девчонку таким образом сбил с толку и пленил.
— Только тех, кто сам хотел.
— Значит, скажу я хватит, мы сразу прекратим интимные дела?
— Именно так.
— И никакой раны, никого шрама на сердце у тебя не останется?
— Нет.
Полина, повернувшись к Евгению Борисовичу, придвинулась вплотную. Коленки уперлись в коленки, глаза в глаза. Взгляд впивался в зрачки, проникая внутрь. А внутри мужчины отрезвляющая мудрость и… и терпкий напиток с выдержкой в 2016 лет. Полина отшатнулась. Спина уходила в пустоту; казалось, ничто не сможет её поддержать, и муж за сотни километров. Невольно подалась вперед; губы требовали признания, что она нужна. Мужчина, которому отдалась полностью, не может просто так исчезнуть из её жизни.
Сильная рука подхватила спину. Мужские губы, коснувшись её трепетных уст, обволокли истомой. Голос звучит вкрадчиво:
— Вместо шрама будет жемчуг. Как любую проблему, что саднит и грозит повреждениями, облекаем в личные достоинства.
— У меня такое ощущение, что ты подменяешь меня. Что ты — это я. Но я — это не ты.
— Что же тут плохого?
— Вдруг завтра ты окажешься всего лишь вредным старикашкой, у которого нет ни собственных зубов, ни волос, на лице маска грима, а член встает только с помощью Виагры. Я как последняя дурра буду поднята на смех в пересудах нашего техотдела. Две большегрузные Любови вставными челюстями изгрызут меня вдоль и поперек, а две едкие Светланы обслюнявят сплетнями с головы до ног. Довершит наш премудрый старикан Борисович — он дрожащими руками вобьёт осиновый кол в мое бедное сердечко.
— Исключено.
— Значит, жизнь тебя не старит?
— Значит так.
— Теперь я начинаю понимать, зачем ты мне нужен.
— Надеюсь, в будущей жизни ты не станешь ведьмой.
— Я буду доброй феей, которая укрепляет любовь. Я тебе признаюсь, с самого детства верила, что никогда не умру. Но я порой думала, если жизнь бесконечна, то умереть здесь не лучше ли молодой, красивой, обаятельной, чем в старости, превратившись в дряхлую старуху. И такой, разбитой болезнями, шагнуть в некий бессмертный мир. И жить старухой вечно! 
Евгений Борисович покачал головой.
— Тебя посещают плохие мысли.
— Не совсем так. Я понимаю, что сама лишить себя основного дара (жизнь!) не могу и не хочу. Хотя это очень просто. Я, признаюсь и только тебе, фантазировала на эту тему… Бренди выпито, окровавленная бритва на полу. Кровь будет утекать. А ты будешь упиваться галлюцинациями смерти.
Евгений Борисович схватил её за подбородок.
— Не смей так думать, поняла?
Полина попыталась оторвать его руки, вцепившись в запястье сильной мужской руки, прошептав со стоном:
— Ты мне делаешь больно!
— Будет еще больнее, если бритва перережет вены. Я же тебе предлагаю жить по правилам. По модели. И в этих правилах умирают не так.
— А как? Если ты не отпустишь, я закричу.
Евгений Борисович разжал руки, сказав:
— Умирать в наших правилах следует от избытка хорошего, но не от недостатка.
¬— Где этот избыток хорошего?
— Для этого мы и живём. Живём, чтобы создать этот избыток, это изобилие добра. Обещаешь, что больше не будешь грезить о бритве, полоснувшей по руке? А я тебе буду подсказывать, как заполнять закрома хорошим и добрым, хотя ты и сама это можешь, если выбить дурь из головы.
— Обещаю.
— Кстати, в этом баре после двенадцати будет ночная дискотека. Останемся?
Полина кивнула. Повлажневшие глаза сверкнули радостью, что рядом человек, и полностью тебя понимает.



***


Ближе к полуночи бар заполнился молодёжью. Евгений Борисович с Полиной перешли за столик в боковой нише для приват-персон. Уверенный в себе и щедрый на чаевые, Евгений Борисович пришелся по сердцу обслуге, если так можно назвать степенного бармена и быстроногую помощницу в короткой юбке.
Со столика прекрасно виден большой телевизор на стене у стойки бара, сердцевина зала как на ладони. Бар заметно полнится; приходят парочками и группами. В глазах рябило от разношерстных одежд. В ушах вставал колом молодежный сленг. Ночная клубная жизнь раскрывает объятия.
Бармен как фокусник вынул пульт, навел инфракрасный луч на только ему известное место. Стена дрогнула и медленно поползла вверх, открывая широкий проём в смежное помещение. Это огромный обеденный зал, переоборудованный в танцевальную площадку.
Рослый диск-жоккей заканчивал приготовления. Поблескивали внушительные по размерам акустические колонки; красовался микшерский пульт;  стойка с аппаратурой являла беспрецедентный набор воспроизводящих устройств. Светодиодные излучатели подсвечивали контуры зала, в полумраке вполне схожими с взлетными полосами. Ряд прожекторов, установленных под самым потолком, превращали пространство в калейдоскоп световых фантазий.

— Хочешь потанцевать? — спросил Евгений Борисович.
Улыбка разомкнула девичьи губы:
— Ты танцуешь?
— Точно также как они. — Евгений Борисович кивком указал на вихрастых тинэйджеров, не разберешь какого пола. И добавил, пряча усмешку: — Иногда хочется подурачиться.
— Не мешало бы сменить прикид. В костюме ты им покажешься папой.
— Хорошо, буду папой Карло. Ты — Буратино.
— Не лучше ли представить другую парочку: Карабас-Барабас и Мальвина.
— Мой типаж не подходит для роли Карабаса. Где широкая окладистая борода? Где живот на три арбуза? Где свирепый взгляд алчного ума? 
Полина рассмеялась.
— Ты прямо-таки артист!
Принимая шумные приветствия из подсобного помещения вышел диск-жоккей. Его бодрый голос веером прошелся по колонкам. Сегодня будет шоу из хитов восьмидесятых с доброй порцией современного танцпола. Вот уж сюрприз! В зале послышался свист и топот.
Диск-жоккей принял вызов. Вкусы меняются, но музыка не стареет. Та музыка, что пододвинула мальчика и девочка к первому настоящему поцелую будет жить вечно, меняя форму, не меняя сути. В середине залы вспыхнул алый круг. Собравшийся люд поредел, и свет переместился на пол. Приметив Евгения Борисовича и Полину, диск-жокей прокричал:   
— Джентльмена с юной леди прошу присоединяться. Для вас эта солнечная поляна! Для вас будет звучать музыка.
Евгений Борисович с Полиной переглянулись. Быть центром внимания не хотелось бы. Светиться в импровизированном солнечном кругу чревато последствиями, учитывая известную манию, снимать тайком и выкладывать видео, фото на ресурсы интернета. Полина готова провалиться сквозь землю; она склонила голову, отвечая джентльмену — нет, ни за какие коврижки.
Спасая репутацию, и разруливая ситуацию, где конспирация нужна как защитная оболочка, как кокон будущей бабочке, как футляр дорогому инструменту, легкой походкой в круг вбежал один джентльмен.
Возгласы приветствия, аплодисменты. Евгений Борисович крепко стоял на ногах, воздев руки и приветственно махая ими. Что задумал? Какой психологический эксперимент решил сотворить? Чуть подрагивают плечи — это элемент статической гимнастики бодибилдинга. Тонкая рубашка облегала мускулистое тело. Седина искрится золотой короной. Внешне тело не подверглось старению. А как же изнутри? Каковы скрытые возможности, из которых созидаются дела?   
— Джентльмену нужна пара! — закричал диск-жокей.
— Или вышибала! — возопил остряк из толпы.
Под одобрительное ржание вышел детина под два метра. Он здесь неформальный лидер, это точно, судя набычившейся походке. Детина приготовился защитить территорию своего влияния. Они встали как два борца японской сумо — контактной борьбе тяжеловесов, где вытеснят из круга собственным весом, умением придать ему больший вес.
Евгений Борисович, оглянулся: вдруг да снова выйдет Полина с пистолетом в руках? Она в самом деле напряглась, и готова вот-вот ринуться выручать спутника. Но как? Полина до боли прикусила губу.
Но выбежал диск-жокей. Встал непреодолимым барьером между агрессивным детиной и презентабельным джентльменом. Агрессия, склока, драка и т.п. — не способ решения проблем. Диск-жокей прокричал в микрофон:
— Друзья, объявляю конкурс на самый страстный поцелуй. На сцене первые два претендента. Условия конкурса таковы. У меня в руках два индикатора позитива. Индикатор состоит из трех частей. Первая — это элемент, который ловит биотоки (они, как известно, бывают положительные и отрицательные; положительные от импульсов любви, отрицательные — от страха и разочарования). Этот элемент внешне напоминает присоску — полную копию грушевидных присосок, которые используют при снятии электрокардиограммы. Её крепим в виде шикарного банта на шее той, которую целуют. Вместо проводка на присоске Wi-Fi модуль. Он передает сигнал на парные светодиодные лампы двух цветов: алый и коричневый. Алый ¬— всплеск позитива, коричневый — всплеск негатива. Стоит лампочке зажечься от преобразованного человеческого импульса, как включается питание от аккумулятора. Претендентам на умение сделать страстный поцелуй завязываем глаза. Пусть для них останется тайной, каковым конкретно девушкам смогли поцелуем вскружить голову. Друзья, ну как вам моя затея? Это наверняка поинтереснее, чем квасить в кровь друг другу морды?
Зал ответствовал одобрительным гулом.
— Вы, уважаемый джентльмен и мистер Тяжелый Кулак согласны быть первыми? Вы можете, не говоря ни слова, сейчас просто-напросто уйти.
Евгений Борисович кивнул. Детина, он же Тяжелый Кулак, чуть помедлив, кивнул тоже.
Взмахом руки диск-жокей подозвал группу технической поддержки. Покачивая бедрами, вышли две красотки в мини-юбках. Обе стилизованные под сексапильных блондинок. Они не только установили аппаратуру: две стойки по развесистое деревцо, на котором вместо листочков пара светодиодных лампочек, но и приготовились быть первыми, кто пропустит через себя ощущение от поцелуя взасос с незнакомым парнем, и зажжет огонечек на импровизированном деревце.
Грациозными движениями тонких рук девушки завязали на глазах плотные повязки, погрузивших номинантов в кромешную тьму.
У кого отсутствует внутренний мир, этот сложный котел, что преобразует внутренний зачин во внешние дела, тот  коченеет от внезапной слепоты.
Черная завеса, отсекшая мир внешний напрягла внутреннюю составляющую Евгения Борисовича. Девушка, коснувшаяся его ладоней, мягким движением приближена для мануального контакта.
Безошибочно обхватив за талию, губы джентльмена встретились с девичьими губами. Словно пробуя их на вкус, брал их в кольцо, смыкал, обжигал горячим дыхание; кончик языка то чуть касаясь летал по контуру губного захвата, то выгнувшись мял упругой дугой. От столь неожиданной игры девушка вскрикнула, сердечко забилось. Радостные крики подтвердили: одна алая лампочка зажглась на дереве Евгения Борисовича. С явным сожалением девушка разъяла объятия.
И сразу в руках затрепетала другая. Евгений Борисович повторил тот же трюк с губами, но более динамично. Зажглась вторая лампочка.
Позади Евгения Борисович толпилась, пританцовывая, уже целая группа девушек, как стайка серебристых рыбок толклась у кормушки. И неизменно, поцелуй начинался с легкой пробы. Каковы на этот раз губы? Тонкие в полоску, пухлые и сочные, как дольки апельсина. Напряженные и недоверчивые. Закостеневшие, желеобразные, с острыми зубками. Кидались в объятия и такие, что норовили цапнут — такие губы брал в плотное кольцо, быстрым движением смыкал и втягивал в себя. Острые зубки царапали собственную плоть, в конце концов расслаблялись. И вспыхивал очередной огонёк победы.
После двадцати минут состязаний под фанфары сняли повязки. Номинанты обернулись на расцветшие два дерева материализовавшихся чувств.
У Евгения Борисовича дерево горело ровным алым светом, и бессчетная девичья стихия приветственно махала руками, кричала и визжала от радостного волнения. Как будто всем хотелось продолжения? Понятно, гаремы ушли в прошлое, но импульс, полученный от одного, растёт и захватывает, находит продолжение и развивается.   
У детины деревце засохло. С остервенелым воплем он пнул по стойке с лампочками. Диск-жокей сумел поймать стойку с лампами: если рожа крива, зачем же стулья ломать, имущество портить?! Проигравший под улюлюканье ушел со сцены.
 Победитель очевиден. Евгений Борисович взметнул руки, раздавая приветствия в первую очередь милым участницам. Диск-жокей бросился интервьюировать:
— Один вопрос, где вы научились так целоваться?
— На дискотеках восьмидесятых! — прокричал, не задумываясь и подыгрывая, импозантный мужчина.
— Офигеть! С нами уникальный нестареющий супермен! Танец с победителем!
И зал погрузился в радужный полумрак. Ожили акустические колонки. Ремейк знаменитых хитов Бони М привел в движение сотни ног. Девчонки взяли в круг Евгения Борисовича, выделывая телом сумасшедшей ритмический рисунок. Он не отставал, органично став центром танцевального действия. Хиты шли по нарастающей.
Быстрый взгляд приметил в толпе танцующую Полину. Он словно вспомнил про неё. Не прекращая танца, приблизился. Притяжение сердец сильнее всякого другого. Вот за спиной Полины сомкнулись ладони. Вот уже глаза ищут темный угол, ищут импровизированную ширму, которая заградит, уединит, даст волю жажде близости. И такое место находится. Любовь non-stop…      





Глава 6. Собаки, которых не могут убить

В техотдел пожаловал кот. Настоящий красавец кошачьего мира. Тигровой раскраски с блестящим отливом. От настороженных ушей падает вниз ослепительно белая полоса, пролегая по чуткому носу, маскируя сантиметровые клыки и сформировав на гибкой шее элегантный галстук-бабочка. Габаритами кот ощутимо больше сородичей. Точно в гости заглянула миниатюрный белогрудый тигр.
Кот прошелся по диагонали помещения техотдела, поднимая хвост трубой и топорща усы. Две Светланы и две Любови застыли с открытыми ртами, а Валерий Борисович даже пробудился от внезапно возникшей тишины.
— Сейчас будет метить помещение! — вскричала Светлана Ивановна.
— Кошки такой чушью не занимаются, — возразила Светлана Петровна, с давних времен слывшая заядлой кошатницей.
— Кот необычный. Таких крупных не видывала, — вступила в разговор Любовь Николаевна, до сей минуты завтракающая биойогуртом и хрустящими рисовыми шариками. — Интересно, с кого начнёт, если, всё-таки, вздумается застолбить за собой это помещение?
— Тут важен принцип, алгоритм поведения. Для чего вообще животные метят помещения? — Любовь Васильевна вперила взгляд в четвероногого пришельца.
— Как для чего?! — резанул уши вскрик Светланы Ивановны. — Метят, чтобы оградить своё.
— Не факт, — заметила Любовь Васильевна, поправив очки, из года в год тяжелеющие от растущей толщины стекол.
— Как не факт?! — взвизгнула Ивановна.
— Как раз наоборот, — сказала Васильевна. — Метят, что негодно, что вредно и паршиво.
Кот приостановился возле Валерия Борисовича, принюхиваясь и шевеля кончиком хвоста. Ивановна раскрыла рот, неужели и вправду кот произведет оценку компетенций персонала, выпустив под ноги пахучую струю.
— Кыш! — Отмахнулся Валерий Борисович и топнул ногой. Утренняя дремота входила в моцион начальника техотдела и концентрировала мысль, так он считал.
От топота женский коллектив вздрогнул, а кот взлетел на столик архивариуса, принюхался и спрыгнул в кресло Полины. Там уселся на задние лапы; теперь усатая морда в упор разглядывала престарелых инженеров.
— Похоже, хочет сказать, хватит молоть языком, пора работать, — заметил Валерий Борисович. 
— У нас, что, появился новый начальник? — спросила Петровна тоном опальной наложницы, и тут же зашлась в хохоте, перешедшим в сиплый кашель.
— Кстати, бывали случая, когда вот такие любопытные кошки замыкали электрическую цепь и происходили аварии с ужасными последствиями, — сказал начальник техотдела. — Кто поближе, выдворите кота.
— Это вы не про ту ли аварию говорите, что была тридцать лет назад. Когда одного инженера разорвало на части. И кровавый контур его тело до сих пор не могут отмыть? — спросила Любовь Николаевна.
— Возможно.
— Но мы не посмеем вышвырнуть кота в окно! — волновалась Петровна. — Это бесчеловечно!
— Кто сказал, что в окно?
— В любом случае это не гуманно! — заметила Светлана Ивановна.
— Пора работать! Или с нами поступят также негуманно. Вышвыривать на улицу у нас научились.  — Урезонил Валерий Борисович; посмотрел на часы. Полтора часа до обеда, а там опять часик вздремнуть.
— Вообще занимаемся второстепенной текучкой, а ведь надо двигать проект! — заявила Светлана Ивановна. —  Где Полина, где Евгений Борисович? Как в воду канули!
— Они в командировке, — сказал начальник техотдела.
— А ведь Полина замужем! — Хихикнула Светлана Петровна. — А Евгений Борисович до сих пор холостякует.
— В следующий раз в командировку отправим вас, Светлана Петровна.
— Так ведь и я замужем!
— В вашем возрасте изменяют только Родине. Кхе-хе!
— Опять мой возраст! — Пепельные букли свалились на лоб; контактные линзы готовы выскочить из глаз. Тело вытянулась, словно едкое высказывание начальника потянуло за уши. — Куда не сунешься, везде тычут возрастом. В жаркие страны в моем возрасте нельзя. В моём возрасте углеводам надо сказать нет. Виски разбавлять. Каблуки спилить. Зубы чистить в снятом положении. Блин, это жизь?!
— Тебя понесло, Света, — сказала Любовь Николаевна. — Успокойся, ты среди нас самая молодая. После Полины, разумеется.
— Паадумаешь! На пару лет всего младше! — отметила Светлана Ивановна. — Похоже, ты не равнодушна к Евгению Борисовичу.
— Сколько женщин извел Евгений Борисович! — Сверкнула глазами Любовь Васильевна, и кулачки сжались от возмущения. — Я бы всех этих бобылей и холостяков насильно оженила. Столько в девках пропадает хороших женщин. Рост рождаемости поддерживается за счет материнского капитала. Кончатся деньги в стране, что тогда вымирать начнем?!
— Евгения Борисовича насильно оженим.
— Это как?
— Слышала я от Нины, что в архиве у неё есть некая сафьяновая папка, внутри талмуд по любви.
— Талмуд или досье?
— Сначала досье, потом талмуд. Досье — это факты; талмуд — их толкование.
— Ааа, факты прелюбопытненько узнать! Растолковать их сами сможем, — сказала Петровна, потирая руки от удовольствия. — Кто у нас на сегодня дежурный по архиву? 
— Света, ты и есть дежурная! — подковырнула, как всегда Светлана Ивановна. Почему-то они любили подзадоривать друг друга. Если удавалось кольнуть, ущипнуть, выставить в смешном виде, радовались как дети. Сегодня явно перевес на стороне Ивановны.
— С какого перепугу! — возмутилась Петровна. — Мы дежурим слева направо, от того как сидим в комнате.
— Это так! Однако, — Ивановна воздела указательный палец, —  Мы дежурим не по плану, но по факту! — Вчера должна ты дежурить, но не дежурила, потому что не было необходимости. Сегодня необходимость появилась, значит, ты должна отработать за вчерашнее.
Красные пятна поползли по лицу Светланы Петровны. Она хватанула ртом воздух, точно в голове помутилось от захлестнувшего негодования, вскочила, распахнула окно настежь, встала под освежающий поток весеннего воздуха.
Кот вскочил от резкого шума и порыва воздуха. Его усатая черная морда с белой звездой на лбу вздыбилась над столом, как недремлющее око неотвратимого возмездия. 
— Ладно, схожу я, — сказала Любовь Васильевна. Того и гляди хватит кондрашка Петровну. Её на сегодня уж слишком взвели. Концертик состоялся, пора объявить антракт. — У кого ключ от архива?
Дверь в кабинет отворилась и с тем же вопросом вошли двое мужчин среднего возраста, причем у обоих в руках подозрительные футляры, похожие на тубус, в каком в былые годы носили чертежи. 
— Вам зачем ключи в архив? — Любовь Васильевна посмотрела на вошедших изучающим взглядом. Того, кто с тубусом, видела впервые. Одет в камуфляжную форму; в движения военная выправка. Интересно-интересно! Второй вошедший — из наших, заводской паренёк, Коля. Он из бригады, обслуживающей подземные коммуникации.
— Дан приказ идти на запад, — отшутился Коля.
— Люба, ключи не давай, пока не скажут для чего, — выкрикнула Светлана Петровна, не отходя от окна. Порыв свежего воздуха освежил её. Она словно решила взять реванш, показав характер хотя бы на вошедших мужчин. 
— Если бы еще знать, где ключи.
— У нас времени в обрез, — сказал Коля.
— А нам по барабану! — Входила в раж Петровна.
Мужчину переглянулись. Затем первый расстегнул футляр и вынул… — и вынул винтовку. Женщины ахнули.
— Вы будете нас расстреливать? Это что, захват заложников? это теракт?
— Будем не расстреливать, но отстреливать. Собак отстреливать.
— Вы, собственно, кто? — спросил Валерий Борисович у человека в камуфляже.
— Я от предприятия, занимающегося отловом бездомных собак.
Кот, точно поняв слова, насторожил уши.
— Ужас! Мы не позволим убивать бедных собачек.
— Разве мы сказали, что их будем убивать?! — ответил Коля. Снял шапку, разгладил вихры. — Это обыкновенная пневматическая винтовка. Выстреливает, по-простому говоря, шприцом со снотворным. Собака падает, засыпает, её увозят в приёмник. Оттуда их забирают в приют для бездомных животных. Все гуманно! Беда в том, что трудно попасть. Винтовка бьет наверняка с близкого расстояния. Они эти собаки, точно ученые. Их даже не возьмешь в кольцо, как волчью стаю. Здесь в метрах ста законсервированное бомбоубежище. Вход в бомбоубежище замаскирован камерой переключения на сетях. Это бомбоубежище, рассказывают, было личной ставкой Берии… Снаружи холм и холм, хотя вокруг приболоченная местность. Из маленького окошечка архива его прекрасно видно, этот холм. Когда мы начинаем облаву, на холм взбегает собака и точно координирует всех других собак. И мы ничего не можем поделать. Они разбегаются врассыпную.    
— Дались вам эти собаки! Нас же они не трогают.
— Вы как будто не знаете, что у нас есть участок, персонал которого в круглосуточном режиме обслуживает коммуникации. Это нечто вроде производственного ЖКХ. Ночью наши ребята носят с собой увесистые газовые ключи, чтобы отогнать псов. Это зверьё как черти вдруг появляются из камер переключений на теплосетях. Собаки какие-то странные, совсем не похожи на бродячих. Все как на подбор упитанные, одной масти, умные и злобные до жути. Рабочие в ночных сменах боятся выйти из помещений.   
— Да бездельники они; работать не хотят, ищут повод, чтобы прийти на работу и завалиться спать. Хорошего человека собачки не трогают.
— Где же их взять столько хороших? Принимают на работу в первую очередь исходя из того, умеет работать или нет. И чтобы не алкаш, не наркоман. Если собаки стали как внутренние контролеры, позволяющие передвигаться по территории только хорошим (по своим понятиям), то наша задача сначала показать им, что эта территория наша!   
— Так и показывайте! Мы здесь причем?
— Дело в том, что мы вычислили вожака это стаи. Он гад, тоже обходит территорию, как наши слесари аварийно-восстановительных работ (АВР). Где-то в это время он должен появиться на холме. Из окошка архива до холма всего-то метров пятьдесят. Винтовку взяли повышенной мощности — влепим вожаку прямо в лоб, ну в ухо, чтобы быстрее снотворное в кровь вошло. А не поможет пневматика, не поможет пневматика. — Николай оглянулся. То внимание, с каким его слушали женщины, посчитал за одобрения, и вынул из тубуса короткоствольный дробовик. Опа! Он перекинул ружье с руки на руку, словно воображая себя местным Рембо. Преломил ружьё, демонстрируя пустые стволы.
 Любовь Васильевна попятилась, а Светлана Петровна лишь по счастливой случайности не выпала из окна.
Его товарищ в камуфляже, спасая репутацию, положил руку на ружьё и жестом указал убрать. Коля нехотя выполнил. 
— У нас приказ директора произвести отлов. Именно отлов, а не отстрел. Поэтому попрошу предоставить помещение архива в наше распоряжение. — Человек в камуфляже вперил взгляд в Валерия Борисовича. Тот кивнул Любовь Васильевне, чтобы открыла.
Сразу нашелся и ключ от архива. В кармане Валерия Борисовича. За стрелками последовал кот. Только дороги их разошлись. Кот стремглав выбежал вон. Видимо, дух убийства отравил мистическую ауру. Окольными путями кот спешил в бомбоубежище.


***


Прошел день, другой. Стрелки в засаде не скучали. На столе Полины в электрическом чайнике не остывал кипяток. На отрывке ватмана походная снедь: колбаса, свежие огурцы, сыр, батон белого хлеба с воткнутым ножом-финкой. У компьютерного кресла откинута спинка. В нём в полулежащем положении развалился Коля. Закинув нога на ногу, смежил веки. Убаюкивающая тишина оградила от тягот рабочих буден.
Стрелок таращится в окошко, Коля доедает батон колбасы. Через два часа их позиции  поменяются. 
Коля числился в штате цеха слесарем АВР седьмого разряда, высшего здесь. Большей частью его высоко оцененные профессиональные навыки базировались на завидном умении ориентироваться в подземном и надземном коммуникационном хозяйстве, в этой тьме колодцев и камер, спускников, перемычек, байпасов. Всё что изображено на многометровых схемах сетей, и все что забыли изобразить — всё в натуре знал Коля. Потому он был частый гость в техотделе, где руками Светланы Петровны поддерживались в актуальном состоянии комплект схем сетей тепловодоснабжения.
Светлана Петровна, частенько находясь в том или ином эмоциональном взводе,  щедро устилала схемы ляпами и недочётами. Сколько схемы не правила она с Колей, всегда что-нибудь, да пропустит. Между тем, натурная съемка, заархивированная памятью Коли никогда не подводила.
Вот и сейчас, полулежа в кресле, соображал, куда подевались собаки. Схемы явно не подскажут; он по памяти проходил участок за участком, колодец за колодцем, камеру за камерой. При этом составляя маршрут обхода сетей для дежурных слесарей, чтобы проверили закрытие колодцев люками, а там где трубы проходят в бетонных лотках и каналах, стоят ли отсекающие решетки, сквозь которую даже кот не пролезет.
Свора упитанных собак, скрытно перемещающаяся по подземным коммуникациям, поражала воображение. Что это за звери такие неуловимые? По правде говоря, случаев нападений не припомнить. Да, встречались на пути обходов сетей. Да, рыком отпугивали. Демонстрировали в ощерившейся пасти клыки, способные вырвать глотку. 
Где кормятся собаки? Быть может, собаки вовсе не бездомные? Собаки выполняют чью-то задачу? Кому понадобились наши изношенные сети? Николай ворочался в кресле, от этих дум мозги пойдут набекрень.         
— Как там на холме? — спросил Николай.
— Пусто, как у трупа в голове — ответил в рифму стрелок.
— Хотя бы кота пристрелить, что ли?
— Да и кот пропал. Для котов другие заряды, в них снотворного меньше.
— Думаешь, помрет котяра?
— Может и концы отдать, но дело не в этом. Я за каждую ампулу отчитываюсь.
— Как за патроны? Помню, в армии, когда на боевое дежурство выходили, сколько зарядил в карабин, столько и должен сдать. Толи дело у меня пушка! — Коля похлопал по дробовику. — Влепил заряд дроби! Иди потом дробины считай!
— Не в лесу с тобой притаились.
— А ночью здесь, как в лесу! Слушай, братан, давай, как стемнеет, с моей пушкой пойдем на псов. Ты этот карабин засунь в одно срамное место любителем животных.
— Светлане Петровне?! ¬— Стрелок заржал. — Целку там пробьём.
— С чего взял, что целка по аналу?
— Она же из советского времени. А тогда за это в тюрьму садили.
— Садили, когда мужик мужика в задницу трахает. Но не когда мужик бабу в очко поимел для разнообразия.
— И за это садили. — Мотнул головой Коля.
— Не садили! Готов поспорить на литр водяры.
— Че, братан, ампулу свою раздавил и высосал?! В СССР секса не было.
— Был секс. Его по-простому называли, на вторую букву алфавита.
— Сомневаюсь, чтобы Петровна согласилась быть второй буквой. Она везде хочет быть первой.
— Я как глянул, сразу определил: была или хотела быть. Что-то не получилось.
— Блин, это разные вещи: хотеть и быть!
— Одинаковые.
— По-твоему, кто в порнушке снимается и кто смотрит — одинаковы?
— Конечно. Только одни это могут сделать в натуре, а другие — дрочить, спрятавшись под одеяло.
— Железная у тебя логика. А причем тут наша Петровна?
— Сразу видно, что недотрахали, либо не в то место.
— Это как определил? — У Николая отвисла челюсть.
— Цельные бабы по пустякам так не гоношатся.
— Цельные?! Я такого слова не слыхивал.
— Понятно, ты же из их команды.
— Какая на фиг команда! Просто работаем вместе.
— Это все и объясняет. Мы сидим с тобой вроде просто. А результата нет! Знаешь почему? Кто-то из вашей команды предупредил собак, точнее предупредил их хозяина.
— Ты подумал, что сказал?! Кто-то, скорее всего Петровна, предупредила собак! Не сходить ли к психиатру кому-нибудь из нас?
— Похоже, не в психушку топать, но отправить ксиву в ФСБ. Что-то здесь у вас неладное и связано с безопасностью. Чую!.. Не знаю с какой безопасностью: коммерческой? государственной? жизни и здоровья? Это определят компетентные органы.
— Ты, братан, перегибаешь палку. Я сегодня спецом (специально — прим. автора) останусь на ночь. Выйду на обход вместе с ночной сменой, но в сумке для инструментов у меня будет не гаечные ключи — будет заряженный дробовик, и карманы набью патронами. По ночам персонала на территории завода не бывает кроме нас. Палить могу без опаски. Пиф-паф, уноси готовенького! Пойдешь со мной?
— На такой расклад у меня нет служебного предписания. Не пойду.
— Как хочешь. Я прямо здесь и отосплюсь перед ночной охотой. — Коля закинул ноги на стол Полины, откинул назад спинку кресла. Спустя несколько минут послышался храп.


***


Утро в техотделе выдалось смурым, как впрочем и погода. За окном разыгрывался очередной каприз уральского климата. Не успели распуститься зеленые листочки, не успела черемуха опушиться кисейной барышней, как грянуло похолодание.
Небо заволокло снежным месивом, которое сыпало и сыпало вниз. На головы прохожих, на крыши машин и домов, на светлые аллеи. Снег облеплял окна, ветви деревьев, стекал по лицу ледяной влагой, клонил раскидистый куст черемухи в холодные объятия заснеженной земли.
Инженеры техотдела подсчитывали в уме и вслух личные потери от резкого похолодания. Наверняка замерзнут ростки огурцов, и пожухнут рассаженные помидоры, закоченеют стебли клубники. Если снег задержится дня на два, тогда кранты всем садовым посадкам.
По радио объявили штормовое предупреждения. Где-то уже рвутся линии электропередачи, где-то заторы на дорогах. Попробуй сосредоточься на работе, когда, быть может после рабочей смены вернешься не домой, а в ледяную пустошь. 
Взвыл ветер в распахнувшимся окне; заходила ходуном дверь в косяке; взвизгнул засов замка, выходя из зацепления. Удар по стенке раскрывшейся двери приковал внимание инженеров техотдела.
На пороге стоял Николай. Без стрелка вневедомственной охраны. В руках его всё тот же тубус, разодранный и смятый. Глаза расширены от ужаса, рот словно разодран от крика. Из опущенных уголков губ стекают струйки крови.
Светлана Петровна сжалась в кресле до затасканной тряпичной куклы с оторванными ногами и руками. Светлана Ивановна поднялась над столом вопросительным знаком и рухнула многоточием, отбитыми каблуками и ноготками, только что тщательно отполированными и покрытыми лаком. А Любовь Николаевне сегодня так и недосказать народный способ защиты от заморозка рассады кабачков. Сколько не протирай  Любовь Васильевна толстые лупы очков, не увидеть, что кровь не только на подбородке Коле, — на руках и даже на тубусе.
Коля подобно мастоподобному роботу, сошедшего с конвейера, где шла непрерывная сборка дьявольски опасной штуковины, протопал на середину комнаты техотдела.  Встал, покачиваясь, на обозрение.
— Коля ты упал в колодец? — спросила Любовь Николаевна. — Ты весь в грязи! И в крови! На руках кровь, на одежде кровь, лицо исцарапано. Боже мой, ты еле стоишь на ногах! Что с тобой приключилось?! Света, вызывай скорую помощь!
— Не надо скорой помощи! — Замахал руками Коля. — У кого ключи от архива? Мне они нужны срочно.
— Тебе срочно нужна медицинская помощь! — вскричала Светлана Петровна, не зная куда броситься: к телефону? к пострадавшему? Пострадавшему неизвестно от чего и неизвестно как.
— Где Валерий Борисович? — прохрипел Коля.
— На докладе. Мы ведь сейчас работаем в режиме non-stop.
Коля, раздувая ноздри, вперился в Светлану Петровну взглядом, от которого она попятилась назад.
— Ключ у Валерия Борисовича. С минуты на минуты должен подойти, — поспешила сказать Светлана Петровна.
— Сколько будет длиться ваше с минуты на минуту?
— Зачем тебе  в архив, Коля?
— Основной боезаряд у меня в архиве. Мне его срочно надо.
— Бо-е-за-ряд-д-д?!
— Да, пачка патронов с дробью, с которой на медведя хаживал.
— Ты че-го Ко-ля о-фа-на-рел?
¬— Охренел! Если бы вы видели, что было, давно штабелями легли без чувств. Это какой-то non-stop кошмара. По колодцам лазает жуткая хрень. Охраняют её вот эти собаки, которых нанятый стрелок хотел уложить из пневморужья. Хочет усыпить их ампулкой со снотворным?! Чудила. Но разве можно усыпить ужас?! Его можно разогнать огнем из ружья. И вот я стрелял, стрелял в упор, глядя на них с такого же расстояния, как сейчас на вас. Они, падлы, изрешеченные дробью подступали ближе. Я стреляю — они подают и встают. Я луплю чуть ли не в пасти порции самой крупной дроби — им моя дробь по барабану. Они сгрудились, берут в плотной кольцо, точно, ждут команды, чтобы всей сумасшедшей тьмой наброситься на меня. Патроны закончились. Я заорал, точно взбесившись. Рванул прямо на них. Схватил одну тварь вот этими руками. — Коля воздел окровавленные руки. Светлана Петровна отшатнулась. Любовь Николаевна едва сумела подхватить вобравшую ужас коллегу, сказала:
— Ты поаккуратнее, Коля, со своими баснями.
— Какие басни?! Да у меня слов не хватает, чтобы рассказать. Будь у меня образование такое же высшее, как у вас, я бы вас в такую жуть вогнал. Все бы легли тут с инфарктами, да с инсультами. 
— Не получился у тебя отстрел, поэтому и привираешь, оправдываясь.
— И хорошо, что не получилось. Плохо, что бедных животных покалечил.
— Подождите, подождите, — сказала Любовь Васильевна. — Как это ты говоришь, Коля, стреляешь в упор, животное падает и снова встаёт?
Коля кивнул. Белки глаз сверкнули на чумазом лице. Он скорее походил на шахтёра, выбравшегося из шахты, чем на слесаря АВР, вылезшего из колодца.
— А кровь из животных шла? — допытывалась Любовь Васильевна.
— Фиг его знает. Они в мохнатой шерсти, попробуй разбери.
— А ты, случаем не залил глаза алкоголем.
—  Ёклмн! Я на работе не пью.
— Правильно, не пьешь, но изредка бывает. — Голос Валерия Борисовича раздался в дверном проёме. Коля, качнувшись, обернулся. Увидев Стрелка в компании с начальником техотдела, ухмыльнулся.
— Тебе, Стрелок, от собак приветик.
Коля пошарил в кармане куртки. Окровавленная рука протянула пустую пластиковую ампулу-шприц — такими зарядами стрелок бил по собакам. 
— Ты где подобрал?
— Не подобрал, а снял с шеи той собаки, что кинулась на меня. Точнее я кинулся на неё.
Стрелок хмыкнул, но взял ампулу; поднес на свет, тряхнул. Внутри что-то есть. Торец ампулы срезан, с натягом надета крышка. Толстый ноготь ковырнул по торцу, и в руках оказался лоскуток плотной бумаги. Глаза впились в текст; лицо моментально побагровело, глаза налились кровью.
— Что там, прочитайте… дайте нам, — наперебой заговорили женщины. Стрелок с отрешенным лицом протянул послание. Светлана Петровна зачитала:

«Прочитавшему сообщение. Жди нас в полночь в архиве. Кое-что поймешь»

Листок затрепетал в женских руках, с дрогнувших губ сорвалось:
— Это что, мне ждать?!
Светлана Ивановна оживилась:
— Тебе-тебе! Вот до чего любопытство доводит.
Стрелок перехватил листок, сунул его Коле за ворот рубашки.
— Хочешь сказать, мне идти? Я-то пойду, не такой сыкливый, как некоторые, — сказал Коля, глянув на Стрелка.   
— Коля, а не ты ли это написал?
— Ага это сделал я. Сходил помыть руки, Написал, упаковал, потом снова измазал руки в крови и пришел к вам.
— Звучит логично, — сказал Валерий Борисович. — Но ты мог это сделать и заранее.
— Неужели вы думаете, что я разыгрываю.
Валерий Борисович похлопал по плечу Колю.
— Чудеса, Коля, бывают в сказке. У нас серьёзное производство. Технологический процесс просчитан, документирован. В скором времени будем проводить реконструкцию на основе и в точном соответствии с проектной документацией. Наружные коммуникации также имеют документированную основу. У нас объёмистые альбомы схем, технологических и масштабных. В них учтен каждый погонный метр трубы, каждый колодец. И уверяю там не заложено никакое чудовище, как ты выражаешься, бестелесная жуть. Отродясь здесь не было таких собак, в которых в упор стреляют, а они от дроби становятся лишь сильнее.
В приоткрытое окно донесся жуткий вой. Валерий Борисович осекся на полуслове. Коля усмехнулся:
— Почему в вашем суперпросчитанном процессе воют ужасные звери? Что-то здесь не так. Какой-то кровавый след тянется за нашим производством.
— А может быть, — сказала Любовь Васильевна. — Это как-то связано с тем несчастным случаем со смертельным исходом, что произошел ровно тридцать лет назад. Помните, один труп так и не нашли.
— Мне про это ничего не говорили, — сказал ошарашенный стрелок. — Вам не стрелков, вам уфологов надо вызывать.
— И даже не уфологов, уголовный розыск задействовать.
— Вы опять сбиваете в сторону, — прогремел Валерии Борисович. — Это дело давно минувших дел.
— А вы думаете, что прошлое просто умирает, исчезает? Я уверена, что прошлое живет до тех пор, пока не решены те проблемы, из-за которых это прошлое не перешло в будущее.
— Господа инженера, — взмолился Стрелок, — говорите проще. От философии мозги уже набекрень. Тут еще помимо философии, жуткая мистика с уголовным душком! Что за несчастный случай произошел?
— Хотите услышать? Ради Бога.
— Но прежде давайте отправим Колю отдохнуть. Ему обязательно следует принять душ и чуть отдохнуть. Например, прилечь на стульях в бывшем Красном уголке, — сказала Светлана Петровна.
— В Красном уголке? А плохо ему не станет? Только-только оправились от странного припадка, случившегося с уборщицей.
— Нет, в Красный уголок не пойду. — Коля так мотнул головой, что с волос посыпались ошметки грязи, пропитанные спекшийся кровью. Я найду, где покемарить.
— Что-то у вас многое неладно. Бермуды какие-то! — воскликнул Стрелок. — Интеллектуальные собаки, которых невозможно взять на мушку, полтергейст в Красном уголке. Здесь точно нужен уфолог.
— Если вы узнаете изначальную историю, вам многое станет понятным. Не всё, но многое, — сказал Валерий Борисович.
— Заинтриговали!
— До обеда осталось полтора часа; мы успеем.
— А когда же работать? — спросила Любовь Николаевна. — У меня отчет горит!
— У тебя отчет, у нас — душа горит! — сказала Светлана Ивановна, округлив глаза.
— Отчет вам никто не отменяет, также как и вам Светлана Петровна крайне важно заняться схемами. Особенно с теми участками, что подходят к бывшему бомбоубежищу. У нас там полный… э… полный пробел. И вам Светлана Ивановна еще на прошлой неделе необходимо было закончить инструкцию по эксплуатации. А вам, Любовь Васильевна, большой привет от начальника первого производственного участка: утверждает, что напортачили с перечнями нормативной документации. Так что всем есть, не то чтобы чем заняться — хвосты в срочном порядке подчищать.  Поэтому представьте, что сейчас по радио будет передача о славном прошлом нашего предприятия, где есть свои тайны и призраки.
   

***


Итак, заводское радио стало вещать голосом Валерия Борисовича.
— Ровно тридцать лет назад наше предприятие крепко стояло на передовых позициях. И было нечто вроде флагмана. Развивалось с учетом лучших мировых практик и на основе собственного интеллектуального задела. Спросите, какая продукция уходила заказчику? Часть из неё была с грифом «Секретно», а часть — высокотехнологичные товары народного потребления. Точно так же, как знаменитые часы «Победа» выпускал владимирский «Точмаш», и мало кто знал, что основная продукция — центрифуги для обогащения урана. Так и у нас, но несколько иное.
Когда само производство уникальное по сути, то и люди, пришедшие сюда с разных уголков прежде великой Страны Советов, тоже уникальные. Я как-то долго подыскивал слово, чтобы обозначить точно категорию этих замечательный людей. И мне думается, что самым подходящим будет слово «новатор». Они нацелены на постоянные улучшения самой сути работы. Совершенствование характеристик продукции не ради дополнительной прибыли, но ради скорейшего приближения благоденствия на земле. Как оно на самом деле будет называться: коммунизм? постиндустриализм? возврат золотого века?..
В любом варианте деньги в будущем гармоничном обществе утратят силу. Те деньги, замусоленные бумажки, банковские счета, сбережения в мировых валютах превратятся в труху. Уже сейчас наблюдается такая тенденция. Единственное препятствие — это низкий уровень жизни, и даже не низкий — неравномерный. Любой миллиардер — это прежде всего мошенник. Он создал капитал, не поделившись с теми, кто или чьим трудом эти деньги сделаны. Просто-напросто должен создан стандарт комфортной жизни, где нет места роскоши.
Когда в одном месте собираются люди, думающие в этом духе, то начинают происходить удивительные вещи. А если еще вспомнить о принципе синергии, то много сразу станет понятным. И это многое творилось именно здесь. Это, знаете, также как есть намоленное место (знаменитый монастырь, будь то православная церковь, буддийский храм, мечеть), в которой идет непрерывный обмен энергиями высшего порядка. А грешный мир, погрязший в пороках, должен уповать на это место. Ведь благодаря этим людям жива искра божественного; у мира остается шанс. А здесь же помимо высших духовных устремлений, где сама работа преобразилась в непрерывный ритуал человеческих улучшений, делалась конкретная продукция, подвигающая к материальному благополучию.
И как всегда, распад начался на верхушке. Кто наглее, кто бесцеремоннее, кто подлее — тот и приходил к власти. Получалось клонирование беды, начиная с высших эшелонов власти.
В нашем производственном объекте было пять структурных образований. Это техотдел, плановый отдел, три производственных участка. Все было крепко связано распределенным функционалом и, разумеется, управленческим звеном: начальник, два заместителя, секретарь, табельщик, экономист. Казалось бы, крепкая производственная структура, востребованная продукция, замечательный трудовой коллектив — работай да работай, живи полнокровно, вкладывайся весь без остатка в производственные дела, радуй душу и дружбой и любовью, различными увлечениями.
Однако, рост благосостояния шел опережающим темпом в управленческом звене. Они стали ощущать себя некими избранными, некой элитой. Начался бум приватизации. Они сумели акционироваться и выделиться из состава того самого могучего предприятия.
Я сейчас буду говорить откровенно, соблюдая, правда, правила приличия. Мне, понимаешь ли, не страшно уйти с этой работы. К пенсии есть кой-какие сбережения: жить смогу, не бедствуя. А совесть, понимаешь ли, штука такая, что лучше с ней жить в ладу, чем быть на побегушках у своенравных начальников.
Знали бы вы, какие откровения вырывались в этих стенных техотдела. Установи здесь подслушивающие устройства, наше руководство позеленело бы от злости. Но такова традиция — здесь мы без обиняков даём оценки происходящему вокруг нас. Пусть хоть здесь звучат слова правды!..
Руководство нас всегда пыталось распылить, принизить, притеснить, сбить спесь, сделать шелковыми. Если у них совесть скончалась, то наше Я с совестью неотделимо!
Итак, всё началось с женщины. В те давние годы на месте Светланы Петровны сидела Тамара. Она была дочерью известного в городе чиновника. Тогда, да и сейчас, было в правилах пристраивать собственных чад в теплое местечко. Наш техотдел становился таковым лишь для некоторых, да и то блатники втягивались в работу и вскоре их не отличить от нас.
Тамара была настолько красивой, что все считали, она здесь ненадолго. Построит личную жизнь, выстроит взаимоотношения с внешним миром, и выпорхнет из родительского гнездышка, из нашего улетит. Примерно так и получилось. Но такая круговерть вышла, что в кино не увидишь.
Я сейчас думаю, в чем её красота? И в голове вертится одно слово — в породе! Все мы с какими-то заморочками, с какими-то несовершенствами, а сказать прямо — с дефектами. С дефектами и во внешнем виде, и в характере, привычках и склонностях. Конечно, есть такое понятие как стиль, имидж — это наносное, чешуя. Это театр жизни; в антрактах наше липкое и гадкое выползает, устраивая замаскированный шабаш.
Тамара была само совершенство. Раньше, быть может, таких называли барыней, голубокровными и т.п. Представляете, в нашем техотделе появилась такая редкая человеческая особь! Признаюсь, я с трепетом давал её производственные задания. Она в принципе их выполняла. Не терпело только устных заданий — она их словно не слышала. Но если задание оформлено письменно и как полагается, делала качественно и в срок.   
В соседнем плановом отделе работал тот, кто у нас сейчас рулит директором. Это наш дорогой, уважаемый, венценосный господин Гайдунец. В те давние годы всего лишь рядовой инженер с большими амбициями, пока тихий, смущающийся, обидчивый, злопамятный. Никто и не предполагал, что он так вознесется. Он даже не состоял в резерве на руководящие должности. С виду был мешок, чмошник.
Второе лицо случившейся драмы как бы состоит из двух человек. Это начальник первого участка Петр Разумовский и его заместитель, которого мы все почему-то сразу нарекли Старлеем. Петра отличала артистичность, сильная харизма, рвущееся обаяние. Он и с виду был красавец. Высок, широкоплеч, черные волосы в кудрях.
Старлей, напротив, по-военному собран, строг и прямолинеен. Он и пришел к нам из армии в чине капитана. На каких-то сверхсекретных учениях с применением ядерного оружия он получил, можно сказать, несовместимую со здоровьем дозу облучения. И был комиссован с военной службы, устроен на должность к нам.
Он сразу прижился, всем пришелся по нраву. По-военному заточенные мозги, четкость, однозначность стали основой для порядка в организации производственных дел. Он стал правой рукой Петра. И лучшим другом. Причем, таким другом, какие бывают лишь в детстве. Горой стояли друг за друга. Вдвоем представляли непотопляемый крейсер, что вел участок к небывалым производственным свершениям. Как они были сплочены, так и весь участок. А тогда на участке работало одних рабочих без малого девяносто человек!
В свободное от работы время мы шикарно отдыхали. Тогда если праздник, то это Праздник. Гуляли всех цехом, всей улицей. Это был вихорь радостных многозвучий. Карнавальная ночь с продолжением и вариациями. И в этом вихре, в этом фейерверке верховодили Петр и Старлей, но центром все-таки должна быть женщина, в качестве которой выступила Тамара. Вот это было трио! Тамара и Петр, однозначно созданы друг для друга. Находясь вместе, они усиливали обаяние, неотразимость. Старлей, чуть уходя на задний план, представлял для них некую нерушимую опору, некий основательный жизненный стержень, что удерживает от захватывающих романтических поветрий, что всякий раз возвращает на твердую основу, где простые и традиционные жизненные ценности священным фимиамом очищают жадное сердце.
И тут, понимаешь, выплывает Петя Гайдунец.
В итоге трое мужчин, очарованных одной женщиной. Не многовато ли? Царственная Тамара на Гайдунца никакого внимания. Лишь порой  она удивленно вскидывает очи на разодетого товарища, как будто мужского пола.
 В те годы был дефицит импортных вещей. И кто первый из нас оделся во всё импортные шмотки, включая трусы и носки, оказался Петя Гайдунец. Этим он вырвался вперед, на общее обозрение как делец и доставала супердефицитных шмоток. Тогда это ценилось: подразумевались связи, блат
В рту жвачка, которую днем с огнем не сыщешь. На версту несет несоветским одеколоном. Фирменные американские джинсы, такая же суперская джинсовая куртка, обалденные рубашки, финская обувь, золотые перстни на пальцах обеих рук. Говорок приблатненный. Таким он стал подъезжать к Тамаре, предлагая по специальной цене ту или иную забугорную вещицу.
Какая женщина откажется от французской косметики? Тамара купилась на тушь для ресниц. Конечно, она и по родственным каналам могла достать, но здесь рядом, под боком, почти задаром. За тушью для ресниц последовала помада с каким-то особенным блескам, журналы мод, каталоги — и пошло и поехало.
Он появлялся у нас в техотделе как посланник чужого обеспеченного мира. Мира хороших вещей, шика, блеска. Наши женщины его окружали с восторгом, с предвкушением запретного плода. Мне приходилось делать замечания и разгонять эти базарные посиделки. Может быть, поэтому Гайдунец до сих пор на меня имеет зуб. Ждёт не ждется случая, чтобы меня вышвырнуть с работы. Только наше умение делать нужные бумаги в нужное время, за короткое время предоставлять нужную информацию сдерживает его неприязнь к нам и желание разогнать ко всем чертям техотдел, как он сделал с двумя производственными участками.
Так вот с Тамарой стал, что называется, на короткой ноге. Мог сидеть с ней бок о бок, когда она рассматривала его товар. А за их спинами вытягивались шеи наших Любовь Николаевны, и Любовь Васильевны, к которым я тогда обращался просто по имени, без всякого там отчества.
Вскоре поглядывать украдкой на прелести Тамары становилась мало. Пойти на контакт мешали Петр и Старлей. Они не таясь высмеивали Гайдунца и посмеивались над Тамарой, приукрашенной заморскими штучками-дрючками. Петр стремительно сближался с Тамарой, Старлей по-дружески отступал, также благоговея перед нашей примадонной; встать поперек дороги Петра не мог. Дружба превыше.
Старлей не мог, а Петя Гайдунец днями и ночами думал, как это сделать. Был еще фигурант разразившейся трагедии. Это блистательный фаворит женщин Евгений Борисович.
— Елы-палы, а когда же вы работали! — воскликнул Стрелок.
— В том то и смак, что для нас работа была всем. У нас был, что называется сплоченный трудовой коллектив. Одна большая трудовая семья.
— Улей?
— Наш коллективный разум направлен и на труд, и на радостное общение, — сказал Валерий Борисович.
— Неуж как шведская семья?
— Не представить Тамару в одной постели с Гайдунцом, Петром и Старлеем!
— Одновременно зачем? Расписать по дням, — ничуть не смущаясь, сказал Стрелок.
— Будь здесь Тамара, она тотчас влепила бы вам пощечину, — с возмущением отреагировала Любовь Николаевна.
— Так и произошло. Однажды Гайдунец прижал Тамару в углу. И тут же убежал с окровавленной губой. Видно саданула по губам, как вырвала ядовитое жало, лизнувшее роскошное тело. Вскоре Петр и Старлей поддали жару Гайдунцу. Представляете, что сделали: вылили флакон клея ПВА прямо за поясной ремень. Густая клеящая масса растеклась по интимному месту, склеивая мужские причиндалы в склизкий комок. 
— Жестко!
— С тех пор Гайдунец исчез с наших глаз. Накатал жалобу, что побили прямо среди белого дня и почти что на рабочем месте. И сделали уголовно наказуемый проступок два руководителя, Петр и Старлей. Дело разворачивалось не на шутку. Вполне могли для начала просто уволить Петра и Старлея. И уже намеривались сгоряча так сделать. И сделали бы, если не Старлей. Старлей уверил высшее руководство: уволят Петра — он уволится сам. Обезглавить сразу один из основных производственных участков пусть в угоду высоких нравственных принципов — значит поставить под угрозу выполнение производственного плана. За невыполнение которого полетят головы тех, кто собственноручно уволил Петра и Старлея. Здесь выдвинулся Евгений Борисович. Они тогда сидели в одной комнате с Гайдунцом. Евгений Борисович — тонкий дипломат по натуре. Женщину по нему сохли. Он умел быть с вами, с ними тем, каким они хотели, одновременно оставаться самим собой. Его самообладанию и выдержке до сих пор можно поучиться.
 — И заметьте, до сих пор меняет женщин как перчатки! — Хихикнула Светлана Ивановна.
— Ага, как бы наша Полина не попала под его чары? — Озаботилась Светлана Петровна и короткий вздох вырвался из груди: почему-то на женщин техотдела прожженный ловелас ни разу не положил глаз. Неужели они так плохи, что даже собственный муж вспоминает о комплиментах лишь на 8 марта?! И то возможно потому, что этот день объявлен выходным.
— Петровна, не сбивай начальника с мысли, — сказала Ивановна. У Петровны перехватило дыхание.
Упреждая наметившуюся склоку двух Светлан, Валерий Борисович продолжил:
— Евгения Борисович официально провёл ряд согласительных комиссий по профсоюзной линии и по партийной линии и просто человеческих бесед. Ситуацию сгладил, напряжение снял. Сумел сделать так, что все остались при своем мнении, но общее высказали именно то, которое надо. Никаких жалоб, никаких заяв, никаких увольнений. Гайдунец затаился. Не получилось убрать с горизонта Петра Разумовского со скандалом, уберет втихую… Стали происходить странные вещи. Ровно нарочно началась поставка бракованных комплектующих. А инженером по снабжению был никто иной как Гайдунец. Спустя некоторое время начался монтаж сложной сборочной линии, где использовались пневматические исполнительные механизмы. Тогда пневматика применялась широко.      
В системе пневматики центральным был так называемый силовой узел. Это турбокомпрессор, создающий давление порядка 6 атмосфер. В сравнении: на каждый квадратный сантиметр тела давит сила в шесть килограмм. Это терпимо. Но у воздуха есть страшная особенность. Он чрезвычайно сжимаем. Он словно вбирает в себя силу, внешне воздействующую на него. Вбирает час, вбирает час другой, третий — и в мгновение всё это разом возвращает. Взрывается! Разрушает прежде то, что служило оболочка для накоплений сила. В нашем случае — ресивер, то есть стальной баллон высотой в пять метров и диаметром в метр. Например, взрыв кислородного баллона в тротиловом эквиваленте равен авиационной бомбе с разлетом осколков, имеющих поражающую силу, до 250 метров.
В нашей системе пневматики было два ресивера. Во время пробного пуска один ресивер взорвался. Ресивер смонтирован снаружи здания. Капитальная стена в этом месте, как оказалось, имела трещину. Взрывная волна словно раздвинула трещину. И вся стена в мгновения рухнула, увлекая часть крыши. Но получилось так, что съехавшая часть крыши стала отнюдь не подобием предохранительного клапана, выпускающего избыток давления — накренившаяся крыша стала направляющей для второй волны удара, что ворвалась в машинный зал, круша и разрывая всё на пути. В непосредственной близости от удара взрывной волны находились Петр и Старлей. Волна подбросила Петра, шмякнула, словно распяла на стене. Старлей рухнул на бетонный пол, и сверху его накрыло частями строительных конструкций.
Как положено, создали комиссии по расследованию несчастного случая со смертельным исходом. Погибло трое человек: Петр, Старлей, рабочий-монтажник. Разобрали завалы; нашли всего два трупа: Старлей и монтажник. Куда подевался Петр до сих пор непонятно, лишь на стене остался его кровавый ореол. На время расследование отложили похороны. И каково же было удивление, что придя в морг комиссии предъявили один труп — рабочего. Тело Старлея исчезло. Исчезло и все тут! Неужели, как в родильных домах порой случаются подмены младенцев, так и в моргах — подмены трупов. Чисто по халатности. Ведь не со всеми прощаются прилюдно, соблюдая установленные обряды. Кого-то, у кого нет родственников и кого хоронят по муниципальной линии, перекладывают с койко-места морга прямо в гроб, тут же забивая крышку гвоздями.
Сочли, что со Старлеем так и произошло. Производить эксгумацию тел, похороненных за дни работы комиссии, не стали. У Старлея не было близких родственников. Он вырос в детдоме. Хлопотать о пропавшем теле некому.
— Я правильно понял, что до сих пор не найдены тела двух погибших в несчастном случае? — спросил Стрелок.
¬— Не найдены. Никто толком не занимался поисками. Тогда времена были такие, что двумя трупами не удивишь. В этот же год произошла чернобыльская трагедия. Потом начались кровавые бойни по захвату собственности. Небывалый взлет бандитизма. В городе одним за другим хоронили то предпринимателей, то братков, то не проснувшихся от передозировки. Короче, такое разворачивалось, что какой-то несчастный случай, пусть со смертельным исходом впечатлил только нас.
Конечно, выпустили акт формы Н-1, в котором содержались любопытные детали. Поставками оборудования занимался Гайдунец. Большинство материалов для компрессорной станции не прошло входного контроля на качество. Некоторые комплектующие даже не имеют сертификатов. А в ходе нашего не афишируемого расследования выявлен прямой подлог.
— Нашего? это как?
— Нашего, значит, техотделовского.
— Вы не опасаетесь такое предполагать, учитывая, что Гайдунец у вас теперь директор?
— А вы думаете, я сказал всё?! У нас, и конкретно у меня есть такие вещи, что обнародуй их сейчас, у многих в управляющей верхушки полетят голова или, по крайней мере, будет им нелегко отвертеться. Поэтому Гайдунец не решится разворошить наш муравейник. Дело шло к полному развалу предприятия. Они по частям, из года в год продавали. Вплоть до последнего болта и гайки, чтобы потом продать землю. Вместе с последней продажей похерят и нас. Неожиданно пришла губернаторская директива о мобилизации внутренних резервов для освоения программы импортозамещения. Прибыль ожидается приличная. Тысячи возрожденных рабочих мест. Возможен полный ренессанс завода. Правда, нужно ли это Гайдунцу и иже с ними?      
— Кто воровал и подличал, всю трудовую жизнь, заново перестроиться не смогут! — сказала Любовь Васильевна, сняв вдруг запотевшие очки.
— Вот-вот, ведь задача  у части современного российского бизнеса совсем другая — не возродить производство, но выжать максимальную одномоментную прибыль. Наплевать как на людей-работников, на их условия работы, на урезанную донельзя зарплату, так и на само производство, которое для них вообще должно модернизироваться в производство денег. Мы никогда не молчали, хоть здесь, в этих четырех стенах, знававших лучшие времена, сотрясали воздух правдой! Наш техотдел снова балансирует на грани. С одной стороны указ губернатора, с другой — распоряжения группировки Гайдунца. И с третей стороны — его способ решения проблем, как кого-то подставить под удар, что и было с Петром и Старлеем, пропавших без вести.
— Не понимаю, как можно в мирное время пропасть без вести?! — Стрелок округлил глаза.
— След есть, но не под силу любому из нас взяться за расследование.
— Это как?
— Если выйти в полночь в машзал, тот кровавый ореол, оставшийся от Петра, начинает светиться. Происходит странное движение воздуха, в ореоле сгущаются световые точки, и кажется вот-вот сойдет со стены Петр.
— И что же дальше? Он, действительно, реализуется?
— Когда это происходит, никто не может устоять от страха. Либо закрывают глаза, либо прихватывает сердце, либо сердце начинает биться в резонанс с чем-то крайне ужасным. Поэтому в ночное время в компрессорную станцию никто не заходит. Её ведь отстроили после взрыва не заново, а лишь частично. Та капитальная стена, куда волной пропечатался облик Петра до сих пор стоит. И что только не делали, чтобы вытравить кровавый силуэт: и скребли, и штукатурили, и специальной краской покрывали — впустую. Сейчас там вывесили баннер, посвященный одной знаменательной дате, так ведь и сквозь баннер порой видно свечение.
— Не может быть! — воскликнул Стрелок.
— Может. — Кивнул Валерий Борисович.
— В самом деле, чертовщина у вас тут плотно обосновалась.
— А это всегда бывает в примечательных местах. Например, у святых стен монастырей, точно в противовес собирается нечистая сила, так и сяк соблазняя прихожан, словно не допуская укрепления святости. 
—  И что делать? — спросил вконец сбитый с толку Стрелок.
— А это сердце подскажет.
— Не верю, хоть убейте!
— У вас есть прекрасная возможность приобщиться к нашему аду. — Старческое лицо Валерия Борисовича исказилось грядущей маской смерти. Стрелок отпрянул. Расстегнул ворот рубахи. Одна рука ухватилась за сердце, другая прикрыла лицо.
— Валерий Борисович, вусмерть гостя напугали! — вскричала Светлана Петровна. Не теряя драгоценного времени, подалась помочь дядьке в камуфляжной одежде.
Что за проруха нашла на техотдел? Только отошли от случая с уборщицей, которую вдруг стали корчить ужасные судороги. Того и гляди рухнет на пол отстрельщик собак, такого бугая в чувство не привести. Светлана Петровна замерла, словно превратившись в соляной столб из библейской притчи: между собаками, кровавым ореолом, припадком уборщицы, испугом стрелка и помрачнения слесаря Коли есть связь. Уничтожив одно звено, оборвут связующие нити.
Светлана Петровна затряслась, возвращаясь к реальной жизни:
— Ради всего святого не трогайте собак. Умоляю!
— У меня служебное задание на отстрел, — прохрипел несчастный дядька в камуфляже.
— Вам все равно их не убить, — заявила Светлана Ивановна.
— Это почему? — спросил Стрелок, понемногу приходя в себя. — Мне становится интересным разобраться, что у вас здесь происходит.
— Пожалуйста, если кишка не тонка, дождитесь полночи, — сказал Валерий Борисович. Усмешка змеёй поползла по бескровным стариковским губам. Как, все-таки, он стар!  Давно пора покинуть техотдел. Чего он ждет? Не разрешения ли довлеющей над всеми загадки с исчезновением Петра и Старлея! Словно он был в числе тех, кто как мог оберегал завод от окончательного разрушения, негласно противостоял Гайдунцу разрушить завод до основания, чем замести следы преступления.

      
***


Самое лучшее лекарство от страха — это курица-гриль, можно индейку-гриль, не плоха фаршированная щука размером с противень и, конечно, бесподобен гусь, запеченный с яблоками. Так слесарь Коля развивает собственную идею борьбы со страхом. Смыкая челюсти на куриной голени, говорит:
— Думаешь, почему американцы придумали поедать поп-корн в кинозале?
— Когда я ем, я глух и нем, — отвечает Стрелок русской пословицей, прихлебывая купеческий чаёк.
— Не-а, когда ты ешь, у того что считается СТРАХОМ, текут натуральные слюнки.
Стрелок смеется:
— Хочешь сказать, позади нас стоят собаки ждут-пождут, когда мы обожремся, и наша требуха, наши кишки, набитые куриным мясом, станут для них лакомой добычей.
Коля икает, откашливается. Мотает головой; не туда, брат, тебя заворачивает. Хотя первый импульс страха успевает заползти в отчаянную душу. Это тебе почище покойников с косами! Скелеты с тухлой плотью поджидают за дверью. Оглядываешься и видишь, как дверь трясется от их напора. Смрадное дыхание врывается в замочную скважину.
Кругом темень и тишина, как на кладбище перед полночью. Стрелок и Коля в помещении архива. Горит тусклым светом настольная лампа, выхватывая из тьмы письменный стол, заставленный аппетитной снедью, запарен крепкий чай в кофейнике. Одна рука отправляет в рот поджаренные кусочки в янтарном блеске капелек молодого жира, другая держит на взводе карабин. На этот раз и стрелок зарядил стволы не потешной капсулой со снотворным, но патронами, с которыми хаживал на медведя.
Коля приотворяет дверь архива. Отсюда, как на рубке капитана, хороший обзор машинного зала. Офисные помещения располагаются на втором этаже. Само здание двухэтажное. Две трети здания занимает производственная часть, занимая объём от пола до крыши. Одна стены в оконных фрамугах. Вдоль другой тянется галерея с шеренгой дверей кабинетов. Стена напротив помещения архива примыкает к капитальному строению компрессорной станции. Как раз про эту стену и говорил Валерий Борисович: на ней с какой-то странной периодичностью проступает кровавый ореол распятого человека. Исходя из логики событий, это силуэт Петра Разумовского.
Коля всматривается, крепко зажмуривая и раскрывая глаза. Никакого свечения, никакого ореола. От многократного смыкания глаз пошла рябь во внутреннем зрении. Чу! Едва слышимый шорох ударил по мозгам. Насторожившись, Коля настежь открывает дверь.
— Чего там? — вопрошает Стрелок.
— Как будто кто-то ползет по полу.
— К нам?
— Какая, на фиг, разница?!
— Такая же как один трахает, другой — дразнится!
— Тогда к нам.
Стрелок вскакивает, с ружьём наперевес подходит к распахнутой двери; вглядывается.
— Вон у противоположной стены в правом углу. — Направляет взгляд Коля.
Стрелок разевает рот:
— Точно есть движение! Только оно не ползет, оно перебирает ножками. Едрена лядь, да это крыса! Жуткой величины крыса! Где она так раскормилась?!
Крысы присев на задние лапы, вытянулась в струнку. Усы бледно-лунного цвета локатором расщеперились в пространстве машзала. Стрелок вскидывает ружьё. Однако, Коля кладет руку на стволы, шепчет:
— Размажем по полу эту тварь. Попробуй ампулой.
— Не попасть.
— Эх, хотелось бы заполучить тушку, чтобы распознать зверюгу. Сдается мне, это не крыса.  Не бывает крыс размером с кошку.
— У вас тут всё может быть, как понял из ваших рассказов.
— Я думаю, что это ондатра. Здесь неподалёку есть дренажная канава.
— Ондатры далеко от воды не отходят.
Зверюга поворачивает морду на шепот. Мощные резцы как два страшных клинка взмывают, готовясь к атаке. Стрелок с Колей пятятся. Но за спиной слышат клацанье ужасных челюстей, приглушенный рык. Неужели псы пробрались в комнату, пока держали крысиного мутанта на мушке?
Разом оба оглядываются. Клацанье стихает, а страх не проходит. В комнате явно кто-то или что-то есть. Это ощущается всеми фибрами сердца, ушедшего если не в пятки, то в сжатые кулаки, уж точно. Свет настольной лампы трепещет, как огонёк свечи на ветру. И ветер действительно есть! Он завывает  в отворенное окно, с которого открывается вид на серебристый холм. Нереальный космический сюжет. Как не реален шум, поднимающийся снизу, прямо из-под ног.
Стрелок и Коля смотрят друг на друга с ужасом. Окружающее превращается в кошмарную неразбериху; мутится рассудок. Уже нет желания понять, почему по машзалу бегает реликтовый грызун, способный нанести смертельный укус. На холме тени могучих собак, заступивших на охрану ужасной сакральной тайны.
Шум нарастает; через ступни входят в безвольное тело низкочастотные вибрации, словно просыпается вулкан, соединяющий ад на земле с адом библейским. Воздуховод вентиляционной системы, уподобившись странному колоколу, точно бьёт набат. Ритмичные удары по вентиляционному коробу готовы сорвать его с креплений. Нет, это не набат — это та самая огромная крыса пробирается по кожуха к ним, чтобы загрызть насмерть.
На металлическом кожухе разверзаются швы. Кожух с торца выворачивается наизнанку. Металлическая сетка в прямоугольном проёме воздухозаборника выгнулась наружу. С каждым ударом выпуклость её возрастет. Настал момент, когда сетка разлетелась по архиву шрапнелью. Сотни заостренных буравчиков из проволоки ударили по окружающему, кромсая, разрывая, калеча.
Стрелок и Коля успели прикрыть лицо рукам. Но тыльные стороны ладоней обагрила кровь. В шоке оба опустили руки, не отрывая глаз от раскрывающегося короба вентиляции. Вот выгибаются листы металла. Короб щетинится трезубцами рваных краёв. И вдруг из разрушенного воздуховода, как из нутра ощерившейся пасти вырывается черный столб, и тут же рассыпается на тьму визжащих частиц. У каждой частицы два перепончатых крыла, блестящие кнопки глаз и пара острых клыков.
Ночные охотники за собаками с воплем рванули прочь из архива. Вслед за ними несется с визгом стая откормленных летучих тварей. 
На галерее Коля и Стрелок встают, как вкопанные.
Впереди разверзается видение гораздо страшнее, чем стая визжащих летучих вампиров, осатаневших от запаха свежей крови. Впереди на стене горит багровый ореол человека. И непонятно, или сполохи огней бегают по контуру фигуры, или профиль человека наполняется огнем, точно плотью, чтобы в бешеном рывке схватить их за горло. Схватить и удавить на месте за то, что с ружьями наперевес вышли потревожить мистический ход событий.
От ужасающей истории о Петре Разумовском, размазанном взрывом по стене, не далее как вчера услышанной и теперь воочию явившейся, обоих затрясло. Холодный пот прошиб чело. Смертельный животный ужас влезал в сломленные сердца. Тот ужас, от которого избавиться нет средств. Тот ужас, что калечит тело, а в голове заводит шарики за ролики, превращая гордое эго в мычащее животное.




Глава 7. Экспертиза ценностей

Евгений Борисович отстригал засохшие листочки с лимонного деревца. Четыре дня не был в кабинете; комнатный сад цитрусовых стал чахнуть. Капризнее лимон и мандарин. Один крупный лист лимона пожух, второй покрылся с краев бурыми пятнами, разрастающимися подобно проказе. В чем же дело? Что не так в отношениях с Полиной?
И как будто плодов завязалось меньше, чем в прошлом году. Большинство завязей валялось на столике, засохшими трупиками несбывшихся надежд. Евгений Борисович скривил губы. Хватит аллегорий; он становится слишком требовательным к себе. Но что-то на этот раз делается не так. Отличия не в нюансах, а, быть может, в пресыщении романами длительностью в один год.
Как будто мало впитывать прелесть молодой женщины. На этот раз роман будет короче, пойдет совсем не так. Лимон всегда был лакмусовой бумажкой его жизненного настроя.
— Привет! — раздалось за спиной. На пороге комнаты Полина.
— Привет! — не оборачиваясь, сказал Евгений Борисович. — Проходи, присаживайся.
— Мне сегодня мало присесть. Мне надо капитально усесться… хотя бы до обеда.
— Усаживайся до обеда. — Евгений Борисович положил ножницы в органайзер. Его рука, еще дышащая лимонным деревцем, легла на девичий стан. Линия перехода от талии к бедрам, точно создана для мужской руки. Пройдясь по ней, оставил легкий шлепок по мягкому месту.
Поляна глянула на дверь:
— Ты себя контролируешь?
— Вполне. Прости за эти вольности, ведь нам надо работать.
— Точно также говорит Валерий Борисович нашим женщинам, когда они разболтаются донельзя.
— Разболтаются — в смысле разговорятся?
— Хуже! Порой настоящий словесный понос, как говорит мой муж. Порой трещат как сороки. Вот и сейчас зашла было в их кабинет, а там две наши Светланы вцепились друг в друга. И две Любови подзуживают. Оказывается, администрация наняла отстрельщиков бродячих собак. А бригадир Коля сопровождал бойню. Якобы ночью из дренажной канавы выползло ужасное и мерзкое доисторическое животное (что-то вроде саламандры) и покусало обоих ночных охотников. Ну, или напугало смерти. Оба на больничном.
— В психушке?
— Нет, в травматологии. Лежат загипсованные, с переломами. У нанятого отстрельщика вообще серьезное повреждение позвоночника. У Коли сломана ключица и рука в двух местах.
— Непонятно. Их что, мутузила саламандра?
— Ты что-нибудь про неё слышал? — В глазах Полины разгорелся живой интерес.
— Здесь много странных происшествий. По-разному это странное называют: барабашки, ведьмаки, элементеры. Это всегда бывает, когда нечистые на руку живые и здравствующие творят темные делишки. 
— А с Колей  и  с тем вторым знаешь, что случилось?
— Кроме как от тебя услышать не от кого.
— Уж впрямь не от кого?! А секретарь? Вы с ней переглядываетесь, как близкие. 
— Секретарь — это как песня, которую давно спели, и повторить нет необходимости и даже возможности.   
— Да ладно не оправдывайся, я же тебе не жена!.. Насчет Коли. Не поверишь, они оба упали с галереи! С той галереи, что идет вдоль стены по нашим кабинетам.
— Там же ограждение?!
— Что-то выбросило их.
— Возможно, хапнули по сто грамм от скуки, затем сто грамм для храбрости, потом — со счёта сбились для чего и зачем. За Колей такое водится. Хороший мужик, но дружен с алкоголем.
— По-моему что-то другое свихнуло им мозги. Не алкоголь. Они у меня такое учудили, что даже не пойму с чего вдруг крушили и ломали?
— В архиве крушили? В последнее время всё закрутилось вокруг архива, не замечаешь? Твоё имя, Полина, не сходит с первых строк ленты новостей. 
— Я бы не хотела быть центром внимания наших женщин в техотделе. А вдруг они что-то уже пронюхали о наших с тобой отношениях.
— С ними поосторожнее. У них есть манера расколоть на признание, на обнародование интимной подробности. Например, для начала они сами придумывают версию события, где ты главное лицо. Тебе в двух словах надо отмести, отрезать себя от сплетней. Короче, берут на понт — есть такая манера оперуполномоченных.
— Я поэтому стараюсь у них бывать меньше. Иногда зло берет, с чего они взяли, что им позволено судить и промывать косточки обо всех и обо всём?!
— Кто-то творит а кто-то подстраивается. А чтобы выглядеть самим в авангарде, достаточно первым промыть косточки и найти каплю негатива, которую поместить на первое место.
— Ффу! Если они — это образ Советского Союза, то такого Союза не хочу.
— Кстати, я тоже из Союза. И, пожалуй, чуть другой.
— Это точно!
Губы потянулись для поцелуя; незапертая дверь оборвала движения.
— Что случилось с архивом? — спросил Евгении Борисович.
— Не поверишь: оторвали вентиляционный короб. Теперь в полу жуткая дыра. Стеллажи сдвинуты, с некоторых полок документы выпали на пол. Мой письменный стол забрызган чем-то бурым. Я думаю это кровь. Как мне там работать, не понимаю?
— Может быть, временно разместить привезенные архивные папки в Красном уголке, и там произвести их идентификацию с экспертизой ценности. Я как ведущий инженер по подготовке производства могу организовать маломальский косметический ремонт. Деньги под эту статью имеются. Можно выполнить ремонт и в русле плана улучшений условий труда.
— Идея неплохая! Твоим предложением лишь последняя дура не воспользуется.
— Новое как пойдет в одном направлении хорошо, то захватывает остальное.
На лице Полины взыграла игривая улыбка:
— А в каком направлении у нас пошло хорошо?
— Тебе напомнить?
— Ты хочешь прямо здесь? в твоем зеленом райском уголке? — Полина подошла к столику с цитрусовыми деревцами. Улавливая экзотический аромат, прикрыла глаза от нарастающего удовольствия. Губы прошептали: — Я хочу.
Седовласому кавалеру не надо объяснять, чего хочет молодая женщина. Когда снята преграда чуждости, когда есть опыт взаимной чувственной встряски. Когда достаточно закрыть дверь на крепкий замок, чем отрезать себя от тьмы условностей, от довлеющего правила соответствовать имиджу, держать лицо. Отрезать и дать волю крепнущей симпатии…



***


Если кабинет Евгения Борисовича располагал к романтическим всплескам с яркой сексуальной подоплёкой, то Красный Уголок призван жечь позором за всё неправедное.
Вдоль стены напротив окон стеллажи с наградами за шестидесятилетнюю историю производственного объекта, выросшего из участка до самостоятельного предприятия. Вымпелы, кубки, дипломы за производственные успехи. Галерея передовиков производства, отмеченных правительственными и ведомственными наградами; галерея ветеранов труда. Прямо-таки пантеон трудовой славы.
От стен до окон ряды сидений, обитых зеленым сукном. За годы когда Красный Уголок перестал быть средоточием коммунистической агитации, поубавилось рядов сидений, и трибуна превратилась в площадку для складирования ненужных вещей.
Как раз трибуну Евгений Борисович очистил в первую очередь от явного хлама. Оставил два состыкованных письменных стола; рядом освободил площадку, точно приготовив лобное место для добытой технической документации. К трибуне пододвинули кульман, превращенным во флеш-перегородку. Уборщица Лена отволокла мусор в подсобку, помыла и даже пропылесосила ряды сидений.
Документацию из багажника автомобиля Евгения Борисовича перегрузили в заводской грузовичок. Двое ребят, транспортировщиков, шустро перетащили папки, перевязанные пропиленовым жгутом, в Красный Уголок. Сложили на трибуне рядом со столом. Получился бумажный куб в один метр. Эту глыбу пожелтевших бумаг и предстояло Полине оприходовать.
Новоселье решили справить вдвоём. Как-никак месяц будет длиться косметический ремонт. Заменят деревянную дверь, обитую листами оцинкованной стали, на современную противопожарную сейф-дверь. Расширят окно, схожее с амбразурой, на современный пластиковый стеклопакет. Будет новый компьютер. Дефектную ведомость составлял Евгений Борисович и, разумеется, постарался максимально улучшить условия труда архивариуса, максимально приблизить к санитарным нормам и правилам.
И даже не потому что Полина на этот год стала его девушкой. Если есть возможность сделать кому-то или что-то лучше, почему не сделать? Улучшения подобно солнечному свету способны озарять и тех, у кого улучшили и тех, кто улучшал. Аксиома добрых людей!
Новоселье скорее походило на опробование себя в новом жизненном пространстве. Как дышится, как думается, как чувствуется на новом месте. В одиночестве такое мероприятие будет выхолощенным.

На столе заседаний президиума дымились чашки с чаем. Рядом две тарелки, с конфетами и печеньем. Полина помешивала чай серебряной ложечкой, поглядывая, как всплывающие эфирные масла растекаются едва заметной радужной пленкой, воспаряя тонкими флюидами экзотических ароматов.
— Взгрустнулось? — спросил Евгений Борисович, смочив чаем губы.
Полина покосилась на куб документации, кивнула с легким вздохом.
— Пожалуй, мне надо перчатки и респиратор, — сказала девушка.
— Это без проблем. Только тебе придётся каждый раз снимать перчатки, чтобы записать обозначение и наименование документа, потом снова одеть, что сверить количество листов в документе. Присвоить инвентарный номер, поставить штампик и заполнить его.
— Ужас!  Не проще просмотреть все документы и отобрать нужное. Ведь изначально у нас такая задача. Найти недостающие части проекта. То есть в основном восполнить архитектурно-строительную часть.
— Вдруг в этих развалах скрыто изобретение, которое перевернет мир? Изменит представление о том или ином понятии?
— С трудом верится.
— Смотри, какие лица передовиков! — Евгений Борисович кивнул в сторону стенда с фотографиями. — В глазах горит огонь, страсть преобразить к лучшему. А преобразить к лучшему возможно на основе развитого интеллекта и прочих человеческих способностей.
— Вы порой такое говорите, Евгений Борисович, что я ни капли понять не могу!
— Это неудивительно. Нынешнее поколение развивается в узком направлении, где задействован всего один центр человеческих способностей. Ну, может быть, два-три в редких случаях.
— А сколько их этих центров?
— Пять.
Полина присвистнула, оттопырив губы трубочкой. Евгений Борисович улыбнулся. Удивление девушки выглядело уморительным.
— Мы с тобой осваиваем, напрягаем и развиваем два центра. Это сексуальный и низший интеллектуальный. В общем-то, оба центра низших!
— То-то эти передовики смотрят на нас свысока, — сказала Полина, не отрывая глаз от галереи лиц. — Мне как-то даже неуютно в их присутствии работать.
— Почему?  Здесь же не урны с прахом, а всего лишь фотографии.
¬— Не простые фотографии. Увековеченные! Значит, нет никакой разницы между фото и прахом в урнах. Эти фото как иконы для верующих. Через них что-то приходит и что-то задерживается.
— Браво! — Евгений Борисович наградил девушку аплодисментами. — В тебе активируется интеллектуальный центр.
— По чеснаку (по-честному — прим. автора), в настоящее время предпочла бы сексуальный.
— Почему?
— Ещё спрашиваешь! Удовольствий больше.
— Растворяешься в нирване секса, так?
Полина кивнула:
— Для меня это сейчас как одеяло, из-под которого страшно выскочить. Кругом лед. Кругом такие как наши Светланы и Любови, где хорошие мужчины либо слишком в годах, либо придурки, как наш слесарь Коля.
— В тебе до сих пор живет подростковый максимализм. — Евгений Борисович покачал головой. — Если он перейдет в понимание, что есть внутренние центры, которые ты способна развить, ты станешь хозяйкой любой ситуации.
Полина улыбнулась:
— Я хочу подольше задержаться на тех двух низших, которые ты обозначил.
— ОК! Ты хотя бы начинай строить мостик, чтобы перейти к высшим. Опоры у этого мостика простые и понятные — знания да умения продуктивно работать.
— Ладно, но ты будешь моим прорабом. Yes?
— Прораб или мастер-каменщик — это на высшем уровне. На низших уровнях другое деление. Такое, как Господин и рабыня. Доминант и сабмассив.
— О, ты способен через садо-мазо расширить границы ощущений?
— А ты хочешь?
Полина пожала плечами:
— Я боюсь.
— Ты знаешь, кто у нас по жизни неисправимый садомазохист?
— Нет.
— Даю подсказку: этот господин именуется Начальник.
— Елы-палы, ты попал в яблочко. Мой начальник и наш директор… — Полина оглянулась и шепнула на ухо. В том, что директор первостатейная сволочь, оказывается, убеждены поголовно. И, между тем, никто не увольняется.
— У стен, действительно, могут быть уши, — сказал Евгений Борисович. — Мы работаем не для него. Для себя. Он всего лишь паразитирует на нашем труде. Также как на теле полно паразитов! И ничего, живем! Ладно я пошел, меня могут хватиться.


Полина осталась одна. Одна в помещении площадью в сто квадратных метров. Со стены четыре десятка передовиков буравили взглядом, полным коммунистического огня. Или такого, что было лишь у советских людей. Соскочив со стула, девушка подошла вплотную к портретам. Точно ощутив себя на выставке редких фотографий, всматривалась в лица. Черно-белое исполнение фото усиливало контраст выражения лиц.
Глаза с глянца фото словно хотят сказать, ты девочка ступила на скользкий путь. У тебя муж и дочка, квартира в ипотеке, подержанное заграничное авто. Ты хочешь разменять зачаток здорового семейного счастья на непотребное «скромное обаяние буржуазии»?! Однако, устав от скромности этого обаяния, сделала рискованный шаг к Евгению Борисовичу; он якобы научит опереться на какие-то неведомые пять центров внутренней силы. Пока тебе приятно. Твое тело ноет, стонет от редкого наслаждения. Но как долго это будет длиться?
Полина села за стол. Иногда лучше не думать, что будет завтра и послезавтра. Работа отгонит паскудные мысли. Архивариус Полина как кладовщик взялась оприходовать поступивший товар. Только товар интеллектуальный; собрание технических наработок, невостребованных в своё время.

Не вникая в содержание и стряхнув щеточкой пыль не одного десятилетия, тонкие пальчики ставили штамп на лицевом листе альбома чертежей, текстовых документов. В штампе ручкой отмечала инвентарный номер, количество листов, ставила подпись. Затем бегая нежными пальчиками по клавиатуре ноутбука, взятого напрокат у Евгения Борисовича, заполняла электронные таблицы данных. Работа не скучнее вышивать крестиком. Такая работа успокаивает, отгоняет мысли, притупляет внимание. И… и погружает в сон.
Стоило прикрыть глаза, утомленных неконтрастными заголовками документов, подпереть рукой щечку с бархатной кожей, как в голове мгновенно идет веерное отключение участков мозговых извилин. Сон настолько сладок, что нет сил устоять. Пусть зайдет начальник техотдела и застукает спящей в рабочее время, пусть зайдет начальник круче и даст разгоняй обоим, ей и Валерию Борисовичу. Этот сон сладок предощущением, предчувствием, и вообще всем тем, что готовится наступить и волнует неясными контурами.
Между тем, чем глубже сон, тем яснее контуры.
Чем глубже сон разума, тем реальнее чудовища.
Вдруг Полина увидела, что зал не пустой. По крайней мере, человек десять сидят на последнем ряду. Словно они терпеливо дожидаются, когда все выйдут, и они останутся наедине с лектором. Быть может, вовсе не для того, чтобы задать ряд неудобных вопросов. А пригласить её в другую комнату, где нет окон и мебели, куда грубо заталкивают, и по истечении страшного времени выносят вперед ногами.
Такие комнаты, говорят, в недалеком прошлом существовали повсеместно как сеть карающего органа во главе с ужасным инквизитором. Его никто не видел, но ко всем приходят его вассалы и не церемонятся с выбором средств. Этот Красный Уголок неведомым образом связан с чудовищной сетью кровавого инквизитора.
Портреты на стенах — окна иного мира, в котором нерешенные проблемы переходят с процентами к следующему поколению.
Что-то подсказывало: инквизитор пережил средневековье. С каждым веком его силы умножаются. Он уже способен материализоваться от силы желания, от соединения ряда кошмарных обстоятельств.
Робкая надежда пульсировала в сердце: за сладостью не придет пустошь, где бродят всклоченные призраки с безумно горящими глазами. Призраки как контуры будущих бед и несчастий. Скелеты, которым нужна плоть, живая человеческая кровь. Что обильным потоком приходит к ним в минуту бед и несчастий. Нет, за сладость не придет расплата.

Полина открыла глаза. В самом деле, на последнем ряду сидели несколько человек. Сосчитать их — нет сил. Лица их непроницаемы, причем, легкая степень близорукости не позволяла рассмотреть внезапных гостей. А может быть, и не гостей — постояльцев.
Коля рассказывал, что Красный Уголок использовался сменным персоналом как спальная комната, пока во время сна (вместо работы), одного не разбил паралич. Ходили слухи, что несчастный слесарь, прежде чем его покалечил паралич, метался по Красному Уголку, осатанев от ужаса, рухнул на пол и потерял сознание от обширного инсульта. С тех пор, в ночное и вечернее время сменный персонал боялся хаживать сюда.
Неужели об этом не знал Евгений Борисович, переместив Полину аж на целый месяц в помещение, хранившее чрезвычайно странные истории. Или он знал больше, чем остальные сослуживцы? Он, безусловно, знал больше — уверяла себя Полина. Он сумел впервые вызвать у неё череду вспышек чувственного счастья (впервые оргазм! впервые чувственный взлет! впервые, ощущая радость, теряла тело!) После столь замечательной череды фантастических ощущений, доверие было полным.
Полина смело посмотрела на последний ряд. Она точно знала, что не спит. Единственно, что смущало — который час? Какое вообще время суток? В комнате полумрак. И на последнем ряду поразительное свечение. Но не они ли с Евгением Борисовичем зашторили окна?
(известно, для какой цели)
Потрясенная зрелищем, Полина выпрямила спину, приподняв голову. Все сидящие — мужчины. Все в белых рубашках с длинным рукавом. Все одного роста, точно братья-близнецы. В чем же странность? Во-первых, кто они? Потом, почему не различимы лица?
(последнее не так пугало: в близоруких глазах многое виделось в контурах)
И главное, что за свечение? Создавалось впечатление, что ткань рубашек отливала светом светодиодных ламп, по-разному освещая фигуры. У одного явственно высвечивалась правая рука, у второго — левая рука, у третьего и четвертого — голова (причем, у одного из них сверкали уши, словно обвешанные бриллиантами), у шестого выпячивался могучий торс тяжелоатлета…
(что за брутальные мутанты?)
Полина кожей ощущала пристальный взгляд странной шеренги фигур, замерших в ожидании. Она, не сводя глаз с пришельцев, потянулась за мобильным телефоном. Они не двигались, позволяя сделать звонок. Чуть-чуть дрожащими пальцами набрала номер Евгения Борисовича. К счастью, он быстро ответил.
— Ты можешь прийти, прямо сейчас, не медля, — говорила Полина быстрым шепотом, ощущая гипнотизирующий взгляд с последнего ряда.   
— Прямо сейчас не могу, в электронной системе задействовал процедуру закупочных мероприятий. На минуту отвлечешься, возможен сбой.
— Очень надо, умоляю! Вопрос жизни!
— Говори громче, тебя плохо слышно.
— Ты здесь нужен очень срочно! — прокричала в трубку и замерла. Один из сидевших вскочил на ноги. Это как раз был тот, у кого торс светился ярче. И самое страшное, что смогла увидеть — у него не было ног! Брюки болтались на несоразмерных ногах, словно и не ногах — металлических протезах, приводящих в движение посторонней силой.
Чеканя шаг, что еще больше подтверждало догадку об искусственных ногах, незнакомец неумолимо приближался прямо к ней.
Что он хочет сделать?! Схватить механической рукой за шкирку и швырнуть на пол? Не эти ли незнакомцы покуражились над уборщицей Леной?!
Кто они вообще такие? Сейчас так много разного люду бродит по заводу. По заводу прежде бывшим единым производственным организмом. Сейчас же много зданий в аренде. Что ни здание, то отдельное предприятие. На некоторых зданиях работают вахтовым способом, полно гастробайтеров, непонятных личностей.
Её поджидают, чтобы изнасиловать? Бросят на пол, изобьют в кровь, разорвут её плоть грязными членами. Отхлещут розгами в кровь, исполосуют нежную кожу. И как принято сейчас, снимут на видео… Боже мой! Ведь у меня есть муж?! Пусть не любимый, но мой законный. Почему я звоню не ему, а Евгению Борисовичу?! 
Незнакомец приближается — Полина вытягивается в струнку. Ну хоть бы сказал два-три слова, тогда бы не так страшно. Кто ты такой  и что тебе надо?!
Лицо его мертвенно бледно. Такие лица всплывают в кошмарных фильмах. И припечатывают страхом, как пулей  к стенке.
Незнакомец резко выбрасывает руку; лед его пальцев смыкается на её запястье. Ему нужен телефон?
Полина как подкошенная падает ниц. Пульс на нуле; сознание в отключке…
 
Когда бедный архивариус открыла глаза, передней стоял Евгений Борисович; нос раздирал запах нашатырного спирта. Тампоном, смоченным в едком аммиачном растворе, добровольный реаниматор протирал виски. Бледное лицо Полины тронула улыбка, дрогнули веки.      
— Ты его видел?
— Кого?
— Только что на этом месте стоял мужчина в белой рубашке и черном галстуке с лицом покойника. Я не смогла разглядеть глаза, но может быть это к лучшему: тогда мне был бы полный копец.
— Я пришел минуты через четыре после твоего звонка. И никого не видел. Абсолютно никого, хотя… у порога терлась упитанная белогрудая кошка. Кстати, вон она до сих пор сидит в углу, рядом с дверью, поглядывает на нас.
Полина привстала:
— Эту кот, прикормили в техотделе. Но здесь была целая группа одинаково одетых людей. Они сидели на последнем ряду, потом один из них двинулся ко мне. Я даже закричать не смогла.
Евгений Борисович поставил Полину на ноги, прижал к себе, поглаживая спину.
— Успокойся. Дыши медленно и глубоко. Ты переволновалась. За последние десять дней у тебя было слишком много неординарных событий. Тебе нужен отдых в спокойной обстановке. 
— Конечно, в мою жизнь вошел ты!
— Потому что ты ждала подобного разворота; и это хорошо, что я помогаю тебе уяснить на практике некоторые сокровенные моменты жизни. По крайней мере, есть опыт подобных встреч без тяжелых последствий.
— Как видишь, на этот раз у тебя осечка.
— Ничего страшного, это поправимо.
— Как ничего страшного! — вскричала Полина. — Надо мной только что учинили насилие. Послушай, пока я была в отключке, они не могли меня изнасиловать?
— За четыре минуты не могли. К тому же не забывай ты на промышленной площадке, обнесенной крепким забором, взятым под круглосуточную охрану ЧОПом.
— Где же тогда мой телефон? Я точно помню, могильного вида дядька вцепился в руку с телефоном.
— Ты, скорее всего, выронила. — Евгении Борисович усадил Полину за стол; склонившись, стал выискивать телефон. Как бы между прочим, добавил:
 — А могильного вида дядька из твоих снов. Бывают сны, из которых в реальную жизнь выползают чудовища.
Полина вздрогнула:
— Ты уверен?
— Полностью.
— Хорошо. Найди, пожалуйста, мой телефон.
После пяти минут поиска телефон не обнаружился. Нет его ни на стульях, ни на рядах кресел, ни на полу. Евгений Борисович развел руками: телефон пропал.
— Я тебе куплю новый телефон. Это будет подарок.
— Как я объясню мужу? Потерю ещё можно объяснит, но покупку... Ты же, наверняка, купишь не какую-нибудь дешевку. Купишь телефон с функциями планшета, с диаметром экрана в 7 дюймов, так? — Полина улыбнулась с хитроватым прищуром.
— Ты читаешь мои мысли. Скажешь, купила на премию за качественно выполненную авральную работу. Ведь мы на самом деле сэкономили предприятию кучу денег. Ты знаешь, как дорого сейчас стоит проектирование с нуля? Бешеные деньги!
— Почему реально нам не выпишут премию?
— Важно не столько сделать, сколько как преподнести.
— Везде, блин, заморочки! — Полина соскочила со стола. Уперев руки в бедра, уставилась на галерею портретов ветеранов и передовиков труда. Повернувшись, выпалила: — Однозначно есть связь между этими портретами и типами, что сидели на последнем ряду, один из которых отобрал у меня телефон. Ведь телефона нет! Это факт. Мне захотелось, чтобы ты меня трахнул прямо на виду передовиков. Трахнул под их суровым взглядом. Пусть смотрят на современную правду жизни, пусть, не знаю каким образом, но возвращают телефон. У меня на sim-ке там столько информации. Я полдня ежилась под испепеляющими глазами… Или знаешь что… я хочу прямо здесь и сейчас заняться с тобой оральным сексом. Пусть подивятся, ведь у них никогда никто не отсасывал. Я тебе сделаю свой первый минет. Я никогда этого не делала, может быть, стеснялась признаться в этом желании мужу. А с тобой мы занимаемся тем, что приходило раньше в тайных фантазиях.
— Многих из галереи передовиков и передовичек знавал лично. Замечательные люди! Не знаю, какие у тебя представления о советских людях, но поверь на слово, в той стране было то, что сейчас называется секс. Конечно, он не был таким изощренным, как сейчас. Мне так и хочется заменить изощренный на извращенный.
— Пусть они увидят все краски жизни, все тона и полутона. — Глаза Полины туманились желанием. Похоже, она не соображала, что делает. Она не слушала Евгения Борисовича, не принимала никаких возражений. Её руки легли на его плечи; губы впились в его рот; ладони скользили по спине, выписывая безумные круги. Круги ада, куда загоняют безумные желания.
Евгений Борисович рывком освободился от объятий. Словно клещами сжал руками хрупкие плечи, отодвинув от себя на полметра.
— Остынь, Полина. Что на тебя нашло?
— Я же сказала что! Хочу сразу два варианта: минет и жесткий трах. Ты разве не хочешь? — На мгновение глаза прояснились. Страстное желание сменил наплыв явной злости. Она прильнула пахом к его бедрам и, не ощутив желанной эрекции, отпрянула с отвращением. — Ты не хочешь. Я тебе уже противна?! Конечно, поматросил и бросил. Сорвал ягодку, а кустик можно затоптать.
Глаза Полины пылали яростью. Такой тигрицей предстала впервые. Евгений Борисович с потрясающим хладнокровием наблюдал за девушкой. Отчасти причиной истерики мог быть он. Но в большей мере, что-то действительно произошло в этой комнате, что так сильно потрясло всегда спокойную и мягкую Полину, в которой прежде не усматривал и тени агрессии.
— Почему ты не хочешь меня? — прошептала Полина, сдерживая слезы.
— Я уже в том возрасте, когда уходишь от неряшества в отношениях.
Полина молчала, буравя его испытывающим взглядом. Она не понимала.
— Когда бурлят гормоны, когда превалирует наплыв мутных чувств, таких как вожделение, ярость, злость и даже безумная радость — я пас, это проносится мимо, я инстинктивно принимаю форму, скажем, максимально обтекаемую. Чтобы ничто не задержалось на мне, ни капелька ни соринка. Понимаешь?
Полина пожала плечами. 
— Смотри, — продолжил он, — можно хватануть стакан водки и сразу быть пьяным, можно купить женщину на час и сразу разрешить вожделение… Во всем этом нет искусства. Искусства жить осознанно, красиво, соизмеримо.
— Искусство равно жизненному опыту и, в частности, эротическому?
— Не всегда… Это нечто такое, что присутствует как аромат, как флёр красоты в обыденных вещах и делах. Вот если сейчас мы поимеем друг друга, то ни ты, ни я не получим удовольствия. Будет скомкано, противно и стыдно.
— Откуда тебе знать? Ах да, не зря пропесочивали тебя наши инженеры техотдела.
— Не только пропесочивали сплетнями и слухами. Глянь-ка  на галерею портретов ветеранов передовиков производства, и ты без труда заметишь, что трех портретов нет. И на их места вклеены другие.
Полина, сощурив до боли близорукие глаза, кивнула. Действительно, в череде портретов зияли три, выполненные в другой манере и в цвете. Минуту Полина соображала; вдруг разразилась смешком:
— Любовный треугольник?!
— Скорее четырехугольник.
— Ну, елы-палы, всё у вас как-то по-особенному
— Ты читала «Ромео и Джульетта»?
— Разве пьесы читают? Их смотрят!
— И читают тоже. Пьеса — чистое действие. Она очищено от мусора беллетристики. От словоблудия, точнее говоря. Первые строки ты по любому знаешь. «Нет повести печальнее на свете…
— Чем повесть о Ромео и Джульетте! — отчеканила Полина.
— Браво! — Хлопнул в ладоши Евгений Борисович. — В каждом поколении повторяются вариации этой повести. И одна из них произошла в этих стенах.
— В этих?! — Полина поёжилась. Вскинула удивленные глаза то на Евгения Борисовича, то на галерею передовиков и ветеранов.
Евгений Борисович кивнул:
— Причем, завершение кануло в воду, в какое-то странное небытие. А знаешь ли ты, что незавершенное возвращается?
Полина вздрогнула — ледяной коготок царапнул спину. От страха и боли навернулись слезы.            
— Блин, какое мне дело до искусства, до ваших незавершенных историй когда у самой крыша промокает! Только не говори, что это мои проблемы.
Глаза Полины повлажнели. Прикусив уголок нижней губы, она всхлипнула. Пальцы сжала в острые кулачки; тонкие ноздри дрогнули.
Евгений Борисович прижал к себе взволнованную девушку. Поглаживая по спине, вдохнул аромат её волос, словно невзначай тронул губами мочку уха. Полина усилила объятия. Её губы искали только его губы; скользя по коже лица, уткнулись в желанное лоно. С рваным ритмом пробовали на вкус его упругие губы. Язык проникал внутрь, словно шалея от раскрывающейся бездны удовольствий, и вдруг замирал, с трепетом воспринимая ответные действия.
Безмолвный диалог трепетного контакта губ и рук вдруг озарил лицо Полины: оно ощутила желанную эрекцию. Продолжая терять дар речи, скользнула в объятиях вниз. Присела на корточки, ловким движением пальчиков рванула молнию замка на брюках, обрушилась на широкий и толстый ремень. Сезам откройся! На модных трусах лишь две пуговицы встали забавной преградой  осмелевшим рукам. Одно стремительное движение — и крепкий член покачивался пред восхищенными глазами. Ни минуту не раздумывая, Полина заглотила алую плоть. Евгений Борисович коротко вздохнул, погрузив пальцы в растрепанные волосы осмелевшей девушки. Легкое покусывание словно говорило, стой смирно, ты теперь в моих руках, точнее зубах и пусть новое эротическое действие добавит смачный штрих в копилку сексуального опыта.

Конечно, Евгений Борисович мог остановить Полину. Достаточно надавить на две болевые точки — крик разомкнет кольцо губ. Тогда, уж точно, «поматросил и бросил». Хотя сейчас, её первый минет походил на мягкое насилие. Мужчина скорее морщился от легкой боли, чем расплывался от удовольствия. Обхватив её голову полукольцом горячих рук, быстрыми нажимами подушечками пальцев, точно подсказывал, как это делать правильно.
Полина, радуясь его участию, на мгновение высвободила рот от напряженного фаллоса, обернулась к портретам передовиков и показала им язык. Yes! Помимо краснокожей паспортины
(смотрите! гордитесь!)
в штанах есть забавная штучка и практика интимного использования, ставшая нормой в наши дни.    
Её казалось, одержала победу над давними комплексами. Наконец-то, её хочу, как по мановению волшебной палочки, находит механизм реализации. Дверь в Красный Уголок надежно заперта, окна зашторены. Живые экземпляры человеческих особей не смогут любопытством нарушить строгую последовательность интимного церемониала. Язык все увереннее ласкал приятную мужскую упругость. Эротические опыт, оказывается, запрятан в глубинах подсознания. В лице Евгения Борисовича прибывало блаженство; у неё — приятная томность. Она интуитивно предвосхищала ход. С минуты на минуту мужчина развернет её в позицию номер два и всадит свой обласканный в готовое лоно, истекающее желанием. Она непременно поднимет два пальца, как победный флаг, обращенный к её прошлому.

   
 
   
   
Глава 8. Несчастный случай

У каждого перекрестка в ожидании зеленого сигнала светофора Вован потирал ладонью лоб, холодеющий от усталости. Он где-то читал, на лбу есть точки, стимулируя которые, возвращается бодрость ума. Где эти чертовы точки, разумеется, не знал, поэтому, то кулаком, то ладонью массировал лоб, темечко шею. За спиной салон пассажирской Газели, где дремлют минимум человек десять, доверивших ржавому кузову микроавтобусу драгоценную жизнь.
Вовану и в голову не приходила задать себе вопрос: долго ли сможет выдюжить на двух работах. Так живут многие, если не все. Крутятся-вертятся, оплачивая кредиты, ипотеку. Дома жена и дочка Оксанка. Они должны хорошо одеваться, правильно питаться, весело отдыхать. Деньги, блин, не падают с неба. Похоже и двух работ мало.
Первая работа основная. Это электромонтер в строительно-монтажной организации. Вторая работа — это подработка водителем такси по свободному графику. 
В поисках второй работы не случайно выбрал такси. Автомобили среди увлечений стоят в первом ряду. Он имеет водительские права практически по всем категориям транспортных средств. Год работал дальнобойщиком, а в перерывах между рейсами таксовал на легковушках.
С двумя востребованными профессиями, электромонтера и водителя, Вован точно знал — не пропадет как работник. Но вот как человек? И прежде всего муж и отец. Жена у него красавица, устроена в теплое местечко — архивариусом. Для Вована эта профессия сродни библиотекарю. Только вместо книг проекты и бездна нормативных документов. Имя необычное у жены — Полина.
Фото с женой и дочкой всегда с собой. Он прикрепляет фото на приборную панель автомобиля, сразу сердцу комфортно и радостно. На фото Полина выглядит как в лучшие минуты. Бывает, что она раздражена, чем-то недовольно, чем-то озабочена.
Несколько десятилетий заводы хирели, разрушались, расширенное строительство шло только в частном секторе. Привыкли к импортным товарам как промышленным, так и продовольственным. Тут вдруг враз отгородились частоколом санкций...
Блин! Вован резко затормозил, с яростью надавил на сигнал клаксона. В сантиметре от переднего бампера прошмыгнул лихач-водила. Фото с Полиной перевернулась. Пассажиры в салоне, похоже, стукнулись лбами.
— Подрезал, гад! — Вован крикнул вполоборота в салон.   
— Вован, добавь газу, мы счас этого лихача уделаем.
В салоне разместилась бригада монтажников, которых после смены отвозил в поселок, что за двадцать километров от города.
— Всех не уделаешь, в это время через одного такие водилы.
— Хоть одного и то ладно! — Не унимался кряжистый дядька. Судя по незлобному тону, покалякать хочет. Сейчас выедут за город и потянутся двадцать километров в сумеречной дороге, где по обочинам одни высоченные сосны да громадины ели растопырили ветви.
Между тем, Вовану совсем не до разговора. Заболел напарник и вторую неделю он работает по двенадцать часов в день. В некоторые дни получается дольше. Как назло и на первой работе авралы. Сегодня, возможно, вернется за полночь. Может быть, удастся обратно гнать не порожняком. Тогда как раз в кармане появится сумма для платежа по кредитам.
И сунуло его взять квартиру по ипотеке?! Так-то квартирка хорошая, двухкомнатная, на кухне запросто диван поставить можно. Был бы еще этот диван! 
— Чего молчишь, Вован? — Не унимался дядька.
— Если все проблемы свелись, чтобы перед носом не прошмыгивали подобные лихачи! Тогда можно сказать и проблем нет.
—  В твои годы у меня знаешь какая проблема была? Чтоб жена не загуляла. — Вован вздрогнул. — Я всю жизнь на шабашках, ну таких как сейчас авральных работах. Раньше их аккордными звали. Но смысл тот же. Дают на бригаду деньги, объём работ. Быстрее сделаем, быстрее деньги будут наши. Вот и пашем за двоих. Домой затемно приезжаем. Быстрее пожрешь, жену на култык насадишь, и до утра храпаку даешь знатного. Вот и все удовольствия. А ей, вишь, ухаживания нужны. По мне так лучше взять березовый веник, положить её ничком на колени с голой задницей да отхлестать хорошенько, чтобы дурь эту забыла. Я, честно говоря, её частенько как сидорову козу отхлестывал. Поэтому и смирная у меня была. От меня ей букет — березовый веник!
— Сейчас такое в порядке вещей у некоторых. Даже пользуется спросом в определенных кругах.
— И хрена себе! Это в каких же кругах?
— БДСМ.
— Ты расшифруй; мне эта морзянка по одному месту, на букву Х.
— Да и я точно не знаю. Это одно из сообществ сексуальных меньшинств, увлеченных ролевыми играми в господина и рабыню, или наоборот, в госпожу и раба. Растягивают цепями и секут. Бывают до крови. Помнится, таксовал ночами и таких развозил по домам. 
— Вот сволочи демократы до чего народ довели! Секут себя розгами для удовольствия! Поди-ка за деньги?
Вован скользнул взглядом по дядьке:
— Тебе дадут. Ты сойдешь за кровавого украинского националиста. Упитанным, как шматок сала, с напрочь стертой памятью.
— Причем тут память?
— Как-то ехал, слушал радио. Оказывается, память бывает историческая, то есть ценности, за которые бились предки, переходят из поколения в поколение. И чтобы оборвать путь целых народов нужно в первую очередь разрушить их историческую память. В ход идут мощные оружия: деньги, секс, и ещё какая-то хрень. Подзабыл. 
— Реклама, еклмн!
— Что-то вроде того. Та реклама, что убеждает: задница — идеальное лицо. Целуй нас в задницу!
Они заржали. Смех чуть взбодрил Вована. Байки пассажиров, всё-таки, скрашивают путь. Когда таксовал на легковушке, чего только не услышал. Жизнь, вывернутая наизнанку, с отвратительным душком. Он даже примеривал роль пастора на таких исповедях случайных клиентов. И мысленно оберегал Полину от поползновения похоти, что превращает в последнюю дрянь.
— А знаешь ли, паренек, я на самом деле украинец!
«Ну вот, началось, — подумал Вован, принимая благочинный вид пастора» 
— Не такой ли, как я еврей? Слышал я, что одни евреями рождаются, другие — становятся.
— Когда хохол становится евреем, соседу никакой юрист не поможет.
В салоне заржали.
— А мне нравятся еврейские анекдоты. Например, теща говорит зятю: ты взял у меня дочь, которую кормила и поила двадцать долгих лет, поэтому делай, что хочешь, но чтобы меня похоронили на Красной площади! Зятек думал пару выходных дней и звонит: теща, делай, что хочешь, но в среду похороны.
Салон взорвался хохотом. Дядька протер увлажнившиеся глаза: 
— В тему шутка. Лучше веселиться, чем сечь себя розгами!
— Порой не до веселья. — Вован замолчал, вглядываясь вдаль. Огромная черная туча ползла навстречу, он словно въезжал в её разинутую пасть.
Мысли вновь вернулись к Полине. Ему всегда казалось, что недостаток денег окрашивает жизнь в унылые тона. Но получается добыча денег превращает эту же жизнь в безликую рутину. Он также этот дядька приезжает домой за полночь, уставший, измотанный; также остается «насадить на култык» жену и завалиться спать.
Зачастую и это удовольствие столь скоротечно, что легкий вздох досады вырывается из груди Полины. Точно муженек нисколько не озадачен её ощущениями. Он, как самовлюбленный нахал, съедает первым лакомую начинку, не заботясь, что достанется партнерше. 
В последнее время Вован стал замечать, что Полина как-то странно напрягается от его молниеносных объятий-вхождений, точно ей неприятно, точно затаила какую-то обиду, растет разочарование.

Между тем, микроавтобус ворвался в грозовую тучу, соединившую небеса и землю сплошным потоком низвергнувшейся воды. Бешено сновали щетки стеклоочистителя, лишь на мгновение открывая обзор. В мутной водной пелене дорога проступала серебряной лентой реки. Темный лес по обочинам навис каменной грядой, которую подтачивали потоки воды.
Вован подивился ощущению: он из водителя вмиг превратился в капитана легкого суденышка, вынесенного в разбушевавшуюся стихию. И самое пакостное, что дорога на этом участке с двухсторонним движением. Впереди виднелись мутные огни. Они летели навстречу, точно не разбирая дороги.
Нет, надо остановиться, включить аварийные огни, переждать грозу. Пусть снова домой придёт запоздно, пусть не будет времени для подготовки Полины, прежде чем её «насадить на култык», пусть сможет пожелать спокойной ночи уже спящей дочке. Пусть, пусть ещё не состоится ряд приятных и нужных  мелочей простой размеренной жизни.
Ощущение полета не покидало. Среди мчавшихся огней, впереди и за кормой, следует сбросить скорость, как можно медленней и плавней.
Ударила молния, рассыпавшись на сотню шаров. Голубые с прожилками грядущих бед они обрушились огненным градом. Инстинктивно Вован отвернул в сторону. И  холодеющем от ужаса мозгу пронеслась мысль: он поддался стихии, чем впустил в себя её ужас. И сейчас она проглотит его, затянет в гибельный водоворот, в гигантскую воронку смерча.
Микроавтобус развернуло. На полном ходу тронутый ржавчиной кузов, с люфтящими колесами и  разболтанной рулевой рейкой вылетел на обочину, имевший на беду крутой склон, а далее приболоченную падь с островками могучих кедров. Снарядом, обреченным на саморазрушение, салон с десятью пассажирами ударил в ствол векового дерева. Энергия движения отшвырнула салон к другому стволу, навсегда остановившего жизненный цикл микроавтобуса, и не только его.
Кровь брызнула в окна вслед за вылетевшим стеклом. И тут же ливень ворвался в проёмы смятого кузова, смывая кровь и мозги, заглушая дикие вопли.


***


Полина поглядывала на штабель папок, как на братскую могилу технических замыслов, идей, решений. Конечно, её задача не экспертиза интеллектуальной ценности, не реанимация покойников, но определение целостности документов, классификация и подготовка к отправке в типографию. А это полная (…!...)!
Только так. Сразу захотелось послать Евгению СМС: все эти проекты — (…!...)! Интересно, поймет или нет? Наш он или нет?
Полина не замедлила, её пальцы тут же отстучали СМС, используя инетовский новояз.
Телефон звякнул ответным СМС: «Если работа с проектами — (…!...), то без них — [….!....]».
Полина звонко рассмеялась. Смех эхом прокатился по углам. Это было странно, Рот мгновенно сомкнулся до боли. Она с тревогой обернулась. За спиной как будто промелькнула вспышкой тень. Цвет её такой же, каким светились интерактивной голограммой четверо пришельцев, усевшихся на последний ряд в зале.
Кто-то точно стоял за спиной, играя с ней в прятки. Полина вскочила; телефон выпал из рук и скользнул как по руслу стремительной реки. Потерять еще один телефон — это уж слишком.
Пересиливая страх, Полина двинулась за телефоном. Путь проходил вдоль галереи передовиков и ветеранов. Их строгие лица светились укором, у некоторых мохнатились брови, как у зверей ощериваются усы. А в некоторых глазах видела настоящую похоть. Точно совсем недавно они просмотрели порносцену, где тонкая девушка попалась на крючок фаллоса; точно сами готовы предложить тоже с их безжизненными членами, которых никогда не касались девичьи губы.
Тонкие шпильки туфель отстучали рваную дробь. Телефон точнехонько завершил скольжение под сидениями, где сидели странные дядьки.
Но сейчас-то их точно нет!
Полина опасливо провела ладонью по креслу: ничего особенного. Потянулась за телефоном, не удержалась и плюхнулась животом на сидение. На мгновение замерла, сверяя ощущения. Легкая боль от ушиба. Крадущийся шорох за спиной. Волосы выпрямились в струнку и что-то острое ударило по ним. Полина вскрикнула, вскочила, закрыв лицо ладонями. 
Ладони медленно сползли с лица. Расширенными от ужаса глазами она смотрела на сидения, где только что лежала распростертая лицом вниз.
На этом месте гордой позе льва полулежал крупный беломордый кот тигрового окраса с ярко-желтыми зрачками.
— Барсик, ты напугал. Ты опять вернулся к нам.
Кот чуть повел ухом. Быть может, его совсем звали не Барсик. Но этой красивой, как утонченной без меры своенравной кошке, он благоволил. Рядом с котом лежал телефон.
— Ты даже помог с телефоном. — Полина почесала кота за ухом. А тот вдруг перевернулся на спину, широко раскинув лапы. Видно, что кот кастрированный. И тонкие пальчики, ласкавшие живот котяры, приносили удовольствие схожее с удовольствием от кошачьего секса.
— Ну блин, уже и котов услаждаю, — пробормотала Полина. — Это ласка тебе, Барсик, за телефон. Может быть, мой прежний телефон разыщешь?
Кот фыркнул, устремил на девушку янтарные глаза. «Зачем тебе еще один телефон?» — читался в них вопрос.
— В том телефоне бездна нужных номеров, — сказала Полина, рассуждая вслух. Кот внимательно слушал, не отрывая глаз. — Ты понимаешь меня?
Кот мигнул. Полина ошалела: 
— Ты, смотрю, так и заговоришь у меня?   
— Запросто! — ударило по ушам.
У Полины перехватило дыхание; сердце гулко застучало; глаза впились в приоткрытую кошачью пасть. Длинный розовый язык облизывал клыки. Почувствовав за спиной пульсирующее тепло, девушка медленно обернулась: глаза уткнулись в улыбающегося Евгения Борисовича. 
— Как ты меня напугал! Почему ты подкрался и встал за спиной?!
— Ничего подобного! Я вошел как всегда в приотворенную дверь. Ты, увлеченная игрой с этим котом, просто не заметила.
— Эта комната производит на меня странное впечатление. У меня такое ощущение, что мы сидим в прихожей в преисподнюю. Или как называется то место, где человек обречен на бесконечные страдания?
— Это место называется жизнь! Наша обыкновенная жизнь.
— Нет, есть место еще ужасней. Оно где-то рядом. Оттуда расползаются беды.
— Слишком много неординарных событий выбили тебя из обычного русла. Поэтому тебе мерещится всякая чертовщина.
— А вдруг во мне пробудились сверхъестественные способности?
Евгений Борисович призадумался, брови взметнулись, но кончики губ опустились. После многозначительной паузы сказал:
— В принципе, не исключено, хотя преждевременно.
— Неужели, я такая тупая?! И всю оставшуюся жизнь мне придется перебирать архивные документы, глотать пыль и чахнуть от недостатка свежих впечатлений?!
— В настоящее время ты двигаешь научно-технический прогресс. Как бы ни совершенствовались электронные формы, от архивной базы, от бумажных носителей не уйти. Когда документ становится основой для реализации, и где задействованы, и чем будут пользоваться сотни, тысячи людей, первоисточник должен иметь ощутимую материальную форму, позволяющей идентифицировать его именно как документ, где определен ряд обязательств, ответственность и тэдэ. Электронные версии, электронная информация — это как промежуточный, а где-то — раздаточный материал.
Полина нахмурилась:
— Ты все время пытаешься уйти от прямого ответа. Ведь спросила, не пробудились у меня сверхвозможности? Ты ответь, Для меня это очень важно.
— Почему так важно?
— Ну вот снова пытаешься уйти! Важно, потому что боюсь, не плачет ли по мне психушка. Я собственными глазами видела группу незнакомых мужчин, сидящих передо мной, которые потом словно испарились. Я ощущаю непонятное волнение у стенда с портретами героев так сказать трудового фронта, особенно в том месте, где белый квадрат, где ты говоришь были четыре фото, в том числе и твоё. Мне просто страшно одной здесь!
— Полина, буквально, через месяц ты въедешь в отремонтированную комнату архива. Там расширят окно, смонтирую вентиляцию, установят кондиционер. Отскребут от известки стены потолок, установят новые светильники. Часть стеллажей переместят в соседнюю комнату. Ты рассредоточишь архив по двум комнатам, которые сделают смежными. Полезная площадь у тебя увеличится вдвое; условия работы станут оптимальными.
— Благодаря тебе такие перемены?
— Нет. Благодаря инвестиционным средствам, выделенных по программе ипортозамещения.
— А тебе не дадут по рукам (или по шее) за нецелевое использование денег?
— Нет, конечно. В основе любого успешного производства несколько составляющих, обеспечивающих успех. Это — технические документы, содержащиеся в полном порядке, и это люди, работники, которым должны быть обеспечены оптимальные условия работы. Вовлеченность в большое государственное начинание многогранна, и каждый грань следует тщательно доводить до совершенной формы.
— Красиво говоришь! Теперь я начинаю понимать, для чего нужен секс.
Евгений Борисович улыбнулся:
 — Для чего же?
— Понимание в твоём русле. Это первая ступень ракеты, уносящей нас в радостный край. Она дает первый разгон, и подхватить должен другой центр силы. Один из пяти по твоей теории.
Евгений Борисович хлопнул в ладоши.
— Полина, у тебя каждая ступень проходит с форсажем! Значит что?!
— Что? — Полина положила руки на плечи Евгению Борисовичу, губы заломило от желания страстного поцелуя.
— В тебе в самом деле просыпаются сверхвозможности. — Две пары губ прильнули, сообщая друг другу чувство, которому не надо слов.
— А знаешь, — сказала Полина, оторвавшись от поцелуя. — Давай здесь сделаем перестановку. Стол сдвинем к окну. Чертежную доску поставим вертикально у стенда с портретами. Сидения сдвинем плотно, чтобы не было никаких проходов между ними. Никто не сможет туда пробраться и сесть, глазея на меня, как последние придурки… И таким образом передо мной будет чистая площадка. Только пол, стены, потолок, перегородка, окно, ты и я.
Ни секунды не раздумывая, Евгений Борисович согласился.



***


Старлей разглядывал мобильный телефон, удерживая в раскрытой ладони. Восхищает изящество линий алюминиевого корпуса, точная состыковка прозрачной лицевой панели; даже ногтем не ощущается грань перехода металла в стекло, воссоединённых по совершенной технологии.
Элегантное средство коммуникации толщиной сравнимо с обыкновенными наручными часами, а формой — с блокнотом в четверть листа бумаги для принтера. Внутри — бездна технических изысков.
Как бы ни тешили себя писатели, философы и музыканты, что якобы в их руках ключ к изменению человеческой натуры, что они властители дум, лишь в их головах творится фантастический мир, из года в год становившейся реальностью.
Нет! Творят новый мир инженеры.
Да, именно они высоколобые в авангарде преобразований; они отчаянные труженики; они, знающие истинную цену денег. Технологический процесс способен объединить и сплотить лишь здоровые человеческие натуры. Производственная система, включающая в себя технические, материальные, человеческие ресурсы способна на многое, если не на всё.
Старлей невольно оглянулся. Его материальное убежище построено пятьдесят лет назад. Построено с тщательным соблюдением норм и правил, разработанных также инженерами, или как сейчас входит в обиход называть техническими специалистами разного профиля.
Мощные бетонные стены, потолок, непроницаемый пол с годами лишь прочнеют. Их жизненный цикл рассчитан на два поколения, как минимум. Система вентиляции, выполненная из антикоррозионных материалов, гарантировано обеспечивает воздухообмен. Есть возможность синтеза кислорода из подземных вод. Пока не разобрались, как заставить служить водород, извлекаемый при гидролизе воды. Сотворить регулируемую человеческим разумом термоядерную реакцию. Это задача следующих двух поколений.
Старлей явственно ощущал, скоро его вахта закончится. Тридцать лет жизни в подземелье — это живая книга с предрешенным исходом. Все тридцать лет вел дневник. Хоть пару строк, но записывал каждый день. Это было важным условием для ежедневного вспоминания, зачем он здесь и для чего.
Эксперимент по выживаемости подходит к логическому завершению. Его дневник следовало отдать устроителям эксперимента. Но предполагал ли кто, что за тридцать лет кардинально изменится мир? Одна глобальная система, именуемая социализмом, рухнет, вторая, что построена на частной собственности, не сумеет стать единственной. И тогда вновь на поверхность выйдет сила, хранимая Старлеем.
Что-то нужно ещё, чтобы исход окончательно состоялся. Старлей опустил руку. Пушистый лоб уткнулся в ладонь. Рука скользнула под брюхо, переместив на колени мохнатого друга — необыкновенно крупного беломордого кота.
— Никто не обижал тебя, Порфирий, там на верху? — спросил Старлей скорее из вежливости. Кота обидеть практически невозможно. Игры с собаками развили ловкость, изворотливость. Бесстрашие — черта всего их подземного сообщества. Когда за стеной беснуется чудовище, на земле (там на верху, где солнце и ветер) подлинный рай.
— Мур, мурр, муур. — говорил Порфирий, подталкивая ошейник в руки Старлея.
— Ах да, прости. — Пальцы хозяина водрузили на голову кота сверхсенсорную диадему. — Впрочем, в последнее время начинаю понимать тебя без слов.
Кошачий язык сравним с некоторыми языками. Например, в тайском языке одно и то же слово произносится с разной интонацией. Оттого имеет разный смысл.
— Да, хозяин, но поболтать только на человеческом языке можно и хочется!
— Где ты наслушался таких глупостей? Не иначе как в техотделе?
— Точно так Старлей. А еще и насмотрелся на секс-тренировки.
— Да ты теперь продвинутый котяра!
— Для меня сон гораздо слаще.
— Это точно! Сон дает тебе мистическую радость, которую мы, люди, вынуждены добиваться другими способами… Неужели в техотделе начались секс-тренировки? Раньше они о подобном толковали, мусолили, мысленно обсасывали со всех сторон. Прогресс, понимаешь ли!
— Такими и остались.
— Застой, а точнее болото.
— Зато твой Борисович на высоте
— Женька?
— Конечно, Женька! Тот, что Валерий, шипит как удав в том мультике, что мы любим с тобой смотреть.
— Удав Каа из Маугли. Тот удав великолепен, а Валерий… Я ему сочувствовал, когда он стал начальником в таком уж слишком женском коллективе. И даже не коллективе, а временно усаженных вместе.
— Меня человеческие дрязги не интересуют.
— Я бы уточнил: псевдочеловеческие.
— И вообще, я многих слов не понимаю, что говорится наверху. Тебе надо бы обновить словарный состав нашего переводчика.
— Боюсь, что синонимами новояза будет одно твое фырканье.
— А не лучше ли тебе установить прослушку по всем кабинетам?
— Телефоны мы имеем возможность прослушивать. Телефон, конечно, фильтрует информацию, задумки рождаются прежде телефонного разговора. Поэтому, чтобы быть не столько в курсе дел, сколько предупреждать и направлять по нужным руслам, нам какое-то время придётся бесконтактно наблюдать за ними. Наблюдать беспристрастно, анализировать тщательно.
— Они тупые. Одни пьют водку стаканами, другие стрекочут как кузнечики, не поймешь о чем, третьи трахаются как умалишенные. И все, заметь, это в рабочее время! Кто же будет двигать прогресс, Старлей?! 
— Ты еще не отметил про четвертого, кто владеет всем этим.
— К нему трудно пробраться. Он чаще отсутствует. Его нет!
— Я навел справки. Везде, на что положил руку, сгреб, снял сливки, люди в телогрейках работают. Всё, гад, поприжал: тепло, воду, электричество, деньги. Но здесь ему такое не прокатит.
— Потому что здесь мы?
— Что такое мы? Это не только подземные жители, ухитрившиеся выжить в самых суровых условиях, выполнившие на хорошую отметку эксперимент по выживанию, когда наверху пустошь от ядерной войны, от вакханалии пороков. Мы — это память, что связывает поколения, и не выпускает чудовище из ада.
— Старлей, если ты выполнишь твой, как ты говоришь, интуитивно понимаемый долг, ты уйдешь из этой жизни. Про нас ты не забудешь, про меня и барбосов?
— Разумеется, нет. Я ищу кому передать эстафету.
— Хочешь сказать, что вместо тебя, здесь поселиться кто-то другой. Или другие. Давай, сюда переместим Полину с Женькой, а?
— Как вариант не исключаю. Съестных запасов здесь на их жизнь хватит. Есть одна закавыка… Сам знаешь, чем они любят заниматься. Так вот от этого обычно дети рождаются, а детям здесь не место. Дети развиваются по своим законам, пока их не испортят взрослые. В любом случае, у них должна быть возможность выбора. А здесь возможности нет, сюда к нам, или в нечто подобное, перемещаются, образно говоря, кто прошел огонь и воду, и медные трубы.
— Что же делать, Старлей? Того и гляди, они разгребут кучу документации. Разыщут нужное, сделают что хотели. Здесь появится бездна людей, в цехах появится новое оборудование…
— Да-да, запустят процесс, дознаются о подземном секретном бункере. Представляешь, какая будет сенсация! Моё фото на первых страницах газет, интервью в новостях, ток-шоу с выжившими.
— Это называется слава?
— Это называется продаться за тридцать сребреников. Мы должны завершить не так. Уйти без гвалта любопытных, но очень веско.

Старлей покрутил в руках телефон Полины. Нажал на кнопку пуска. Яркая цветная картинка озарила лицо. Проведя пальцем по дисплею, выбрал в строке абонента «Муж», хотя были номера, зашифрованные как «Начальник 1» и «Начальник 2». Под каким ником скрыт Евгений Борисович! Логично предположить, что «Начальник 2». С ним интересно переговорить.
Нажал Старлей, всё-таки, на строку «Муж».


***


Вован заскрипел зубами, следом сделал сильный вздох. Ноздри раздулись и грудь напряглась, точно он собрался взять штангу с рекордным весом. Что-то его настойчиво заставляло это сделать. Напрячь всю силу, взять в кулак волю и взметнуть многопудовую железяку. Зачем? Кому и что он должен доказать? Все время приходится доказывать, он парень что надо! Утирать нос дружкам, доказывать начальству, не сплоховать пред женой.
Что же сейчас заставляет сделать нечеловеческое усилие. Он даже не может открыть глаза. А что-то взывает и взывает его к действию. Наконец, Вован открыл глаза. Сознание вернулось. В кармане неуместно веселой мелодией верещит телефон.
Гроза завершала гибельное действие. Черная туча ушла за горизонт. Отдаленные раскаты сотрясали воздух. А здесь моросил дождь. Серая пелена  застила небо. Вечерняя заря, возможно, вспыхнет прощальным светом над маленьким островком, где между двумя вековыми кедрами завершила движение Газель. Непонятно, как он остался жив. Часть кабины, что справа, точно срезана гигантской гильотиной из двух могучих кедров. И срезана вместе с пассажиром, сидевшим здесь до аварии.
Вован напряг зрение, повернув голову направо. От пассажира осталась кровавое туловище с неестественно болтающейся головой. Это же тот, дядька, кто травил анекдоты. Кровь давно успела выбежать из разорванной шеи. А бледное лицо с ужасом таращилось на водителя Вовку.
Телефон, наконец, смолк. Кто же звонил? Не иначе как беспокоилась Полина, его красавица, его жена. Ведь он уже должен быть дома, или подъезжать к дому. Полина накрыла на стол, дочка прыгает от окна к двери. Завтра с утра на основную работу. Ни секунды свободного времени.
Не напрасно беспокоится Полина. Вован огляделся. Удар пришелся по правому углу передка микроавтобуса. Правый угол смят в лепешку. Водительское место развернуло так, что едва не катапультировался. Возможно, так бы и произошло, не будь рядом второго кедра, об который брякнулась Газель.
Если передок смят справа, то на корме левый угол приближен к правому. Вован пихнул ногой приоткрытую дверцу водителя. Державшаяся на одном нижнем креплении, дверь со скрежетом сорвалась; всплеск грязевой жижи прозвучал как чмок болота, готового поглотить выброшенных за обочину.
Вслед за дверцей рухнул Вован, чувствуя, что проваливается, зацепился за кочки. От каждого движения прошивает боль. Хотя вроде бы все цело: руки, ноги, голова. Такое ощущение, что в темном переулке положили оземь, яростными пинками отбили печень и почки.
Превозмогая боль, Вован встал, переместил ноги на горбы кочек. Под сидением у него всегда лежала монтировка; так на всякий случай. Опираясь на толстый сук и держа в свободной руке монтировку, начал горестный обход транспортного средства, вверенного ему в управление.   
Монтировкой сдвинул дверь в салон. С трудом протиснулся внутрь. Сердце захолонуло от ужаса. Кровь на полу, на паутине треснувших стекол. Это невозможно! Несколько тел на полу, Некоторые сидения вообще пустые, хотя точно помнил: пассажирами заняты были все места. Он, помнится, в уме просчитал выручку. Сможет ли также быстро просчитать ущерб?
Машина — это железо, оно имеет четкую цену. Но люди?
Вован приподнял голову одного лежавшего — глаза вытекли, мертв.
Схватил за грудки второго, усадил в кресло. Не дышит, мертв.
Уже три трупа. Три из десятерых.
Он обошел всех. И только после этого вспомнил про звонок. Непринятый вызов высвечивался «Полина». Ей позвонит чуть позже. Сейчас главное вызвать скорую помощь, оказать эту самую медицинскую помощь.
Вован позвонил и в скорую помощь, и в полицию. Вынул аптечку, стал по очереди обходить пассажиров. Двое сразу пришли в себя, вдохнув пары нашатырного спирта.
— Последнее, что помню, это как летели, — сказал первый, кого привел Вован в чувство. — Это что-то безумно страшное.
— В этом месте крутой поворот. Я же знал! Я предполагал, что вот-вот он будет. Но он случился раньше, — бормотал Вован.
— Это ливень скрыл все знаки. Но скорость была приличная.
— Так вляпаться! Столько бед одним разом, из-за одного неверного движения. — Губы Вована дрожали.
— Теперь тебе тюрьма, — без всякой злобы сказал пассажир, хлопнул по плечу. — Уголовная статья уготована: причинение смерти по неосторожности двум и более лицам.
— Три трупа, три трупа, — твердил Вован, закрыв лицо руками. — Их жизни оборвались, отчасти виновен я.
— Не отчасти, — также беззлобно втолковывал пассажир. — А полностью.
— Газель была в ужасном состоянии. Рулевое люфтит, колеса почти лысые.
— Это парень твои проблемы. Если хозяин не оплатит больничный, похоронные — будешь платить ты.
— Где взять такие деньги?
— Твои проблемы. Лучше сам продавай квартиру, машину. Всё, что есть весомое, продавай. По постановлению суду будут гасить задолженность — вообще обнищаешь.
Вован отмахнулся. В руках его бинт, и ноги понесли к сочащемуся кровью человеческому мясу. Бинтов не хватит, и собственные силы на исходе.


***


Утренняя пятиминутка в кабинете Евгения Борисовича грозила внести полную сумятицу в распорядок рабочего дня. Муж не пришел домой, никакой весточки. Полина с красными глазами от бессонной ночи выкладывала одну версию за другой.
— Загулял, спит в чужой кровати?
— Вряд ли, — парировал Евгений Борисович. — Что запоздно возвращается домой, конечно, настораживает. Пахать на двух работах?! Ничего в этом хорошего нет. Пока молодые нужно, наоборот, быть больше времени вместе.
— Но как? Мы платим два кредита. Один из них ипотека, другой за автомобиль.
— В неполные тридцать лет и пять лет брака у вас как будто реализованы основные атрибуты материального достатка.
— Ну да.
— На самом деле сами себя запихнули в кабалу.
Поляна пожала плечами. Все так живут.
— Счастье — это не материальный достаток, — сказал Евгений Борисович с апломбом знатока. — Но сейчас не о том речь.
— Почему-то у меня полная уверенность, муж мне не изменяет и не изменял.
— Это хорошо. Как говорится, сердце подсказывает. Это мощный аргумент. Хотя лучше бы он был в чужой постели. В противном случае остается набор негатива. Надо звонить в приёмный покой больницы, в полицию, в морг.
Полина вздрогнула:
— Я не смогу.
— Хорошо, я позвоню. Мы с тобой на работе в одной упряжке и твоя душевная смятенность снижает производительность труда. Разумный довод?
Полина кивнула. Волосы рассыпались по плечам. Быстрым движением закинула их назад. В лице боль и досада. Она всхлипнула:
— За два месяца пришло так много нового. Как будто прежний скучный уклад разрушен, а новый то поднимает, словно на крыльях, то вот так швыряет в грязь.
— Потому что жизнь состоит из трех линий: рациональной (где всё рассчитывается на шаг), традиционной (где всё базируется на жизненном опыте наших родителей), мистической (где наше своевольство толкает в контакт с неведомым).
— Мистическом? — Полина задрожала. — Скажи конкретнее. Иначе со мной сейчас случится припадок, как с Леной.
— Конкретнее о мистическом в частной жизни? Что ж попробую.
— Только не заговаривай мне зубы, сам видишь, я на пределе, — выпалила Полина.
— Разумеется, говорю по существу. Не ради красного словца. Смотри, изо дня в день делаем одно и то же, но что-то не так, то есть своевольничаем, возможно, поддавшись искушению, возможно, сами инициируем искушение. И вдруг обнаруживаем, заглючил комп, сбились настройки в нём; выбило прокладку в кране; спустило колесо; отругал начальник; откуда-то взялась бешеная собака, укусила именно тебя; и так далее. Как будто это обычные случайности. Но если изо дня в день контролируешь себя, такого быть не может. Это мистический оберег, так называемые случайности. Тебе дают шанс приостановиться и призадуматься, проанализировать недавние дела, поступки. Что-то сделала не так, или что-то не сделала, что могла сделать. В нашем случае близость без обязательств сформировала новую задачу, в котором беда, как острый меч, кого-то из нас должна изрубить; отмутузить хорошенько… Короче, что-то очень нехорошее случилось с твоим мужем.
Полина зашлась в плаче. Евгений Борисович набрал номер телефона приемного покоя больницы. Спокойным голосом спросил, не поступал ли за последние сутки Владимир Доставалов. Нет, не поступал. Полина отняла руки от лица. На разгоряченном лице слезы быстро иссыхали. В глазах сверкнули искорки надежды.
По короткому номеру единой службы спасения сообщение прозвучало как строки некролога. На таком-то километре федеральной трассы микроавтобус Газель на полном ходу в сложных погодных условиях  вылетел в лесной массив. Трое погибших на месте, четверо с тяжелыми повреждениями в реанимации. Водитель арестован.
В мгновение из Полины ушла жизнь. Рухнул рациональный и традиционный уклад, осталась одна мистическая неопределенность с черной вуалью беды. Не будь рядом Евгения Борисовича жизнь ушла бы в прямом смысле.
 


   


*****
NB от автора:
История заинтересовала? Есть желания разобраться, где упрятаны КЛЮЧИ?..
Все ссылки в одном месте:
ridero.ru/books/universalnyi_klyuch_uspekha/
С уважением,
Сергей Усков
(© Сергей Николаевич Усков)