Сын принёс мне букет сирени. Роскошный букет. Каждый год в конце мая он приносит сирень, и я тут же рисую эти букеты и складываю рисунки в папку. Уже целый сиреневый сад цветёт у меня в ней.
Но сегодняшний букет особенно красив: лиловые, розоватые, фиолетово-голубые и белые соцветия, насыщенные и пастельных тонов, издающие пьянящий запах, красуются в большой вазе.
Скорее за краски! Рисую, любуюсь, всматриваюсь в каждый цветочек, ищу счастливые, с пятью лепестками. Сколько таких цветочков съедали мы перед экзаменами, на счастье, на удачу!
Готово. Критически оцениваю работу, сравниваю с оригиналом. Ладно, пусть подсохнут краски, потом подправлю. И что бы я ни делала, глаза поневоле обращаются к картине, придирчиво вглядываясь в работу. Вот здесь оттенить немножко, а здесь высветить, а тут контрастно прочертить.
На следующее утро бросилась к картине – нравится! Ярко, сочно, жаль, запах нельзя нарисовать. А вот оригинал пожух, съёжился, появились просветы между ветками, листья уныло повисли. С грустью смотрю на букет, печаль на сердце: жизнь так коротка!
И вспомнился один эпизод. В советское время, сдавая бельё в прачечную, пришивали на него метки с номером или фамилией. Иногда просто подписывали метки разведённой марганцовкой. Прижжёшь горячим утюгом такую подпись, и она надолго остаётся.
Однажды я пришла получить готовое бельё и стала свидетелем такой сцены. Приёмщица, молодая, бойкая девушка лет двадцати пяти, громко распекала старика, с трудом протянувшего ей пододеяльник.
- И что это за метка, на соплях держится, - кричала приёмщица, - она же сразу отвалится, ищи потом ваш пододеяльник. Перешейте заново!
Высокий худощавый мужчина, лет за восемьдесят, виновато стоял перед ней, перебирая руками бельё, приготовленное для сдачи в стирку, и молчал.
Метки с фамилией были неумело пришиты редкими косыми стежками. Я представила, что жена старика умерла, и на него навалились все дела, которые она всю жизнь как-то незаметно для него делала, а теперь он оказался лицом к лицу с этими бытовыми, увы, не мелочами.
Мне почему-то всегда больше жаль стареющих мужчин, а не женщин. Женщина – хитрая: тут попудрит, подрумянит, здесь подрисует, помадой пройдётся по губам, и опять красотка! (Я имею в виду женщину, естественно стареющую, не пользующуюся услугами пластического хирурга.)
А мужчина – как те ветки сирени: еле воткнула их в вазу, такие они были крепкие, упругие, ароматные, полные жизни, а теперь – больно смотреть! Этот старик в прачечной в былые годы мог бы на одной ладони поднять в воздух, как пёрышко, эту громкую, сердитую приёмщицу.
- Девушка, - подошла я к прилавку. – У вас же есть иголка с нитками, дайте мне их, и я перешью все метки.
Девушка удивлённо посмотрела на меня и молча протянула мне катушку белых ниток и иголку.
Высокий старик дрожащими руками подавал мне бельё, благодарно пытаясь хоть как-то помочь мне. И пяти минут не прошло, как всё было готово. Я заново пришила все метки, а он смотрел то на метки, то на меня, всё время повторяя: «Как вы…. Как вы…. спасибо!».
- Это я для вас старалась, - улыбнулась я, - а так я терпеть не могу эту работу.
Девушка принимала бельё, а я думала с горечью: «А, ведь, могла бы помочь беспомощному, не унижая пожилого человека». Но тут же мысленно представила её ответ: «Я одна, а вас много, и я не обязана делать эту работу за вас!»
…Я вынула отслужившие ветки сирени из вазы и завернула их в пакет, потом выброшу. А картину поместила в рамку и повесила на стену. Пусть живёт!
За каждой картиной стоит какая-нибудь история, известная только художнику. А я свою историю рассказала вам.
Рисунок автора.