Ласточкино гнездо

Анна Дудка
Богатая спальня в бежевых тонах. Широкое ложе, разобранное для сна. Пожилая полноватая супруга в атласной розовой пижаме, сидя боком на кровати, привычно кончиками пальцев наносит ночной крем на лицо, потом на руки.

- Задёрни штору. Сегодня полнолуние. Я вся на нервах…

- Успокойся, день уже прошёл. Раз он не позвонил, значит, всё у него в порядке…

- Нет, ты просто каменный! Как можно так спокойно говорить о ребёнке?!

- Зинуля, милая, нашему ребёнку уже тридцать, слава Богу… В его годы мы с тобой…

- Ну и что?! Он что перестал быть твоим сыном?

- Ну, нет, конечно, не перестал. Но дай ты ему пожить своей жизнью, а не у тебя под юбкой! В конце концов, он поэтому и сбежал к Наташе…

- Не смей произносить это имя! Слышать о ней не хочу! Откуда она только взялась на мою голову! Меня от одного её имени тошнит! – И кривляясь: - «Зинаида Аркадьевна, как вы хорошо выглядите, да вам не дашь шестьдесят…» Убила бы!

- Но ты действительно хорошо выглядишь, моё солнышко! Я тебя просто обожаю!

- Не подлизывайся. Сначала гадостей всяких наговоришь, а потом «моё солнышко»… Мне сегодня позвонили и предложили путёвку в санаторий. Хоть отдохну от тебя…

- И когда отъезд?

- Ишь ты, обрадовался! Не скоро, ещё через две недели.

- А куда, лапушка? В Подмосковье или…?

- Или! В Крым!

- Ну и как ты мыслишь туда добираться? Поездом или самолётом? Ты, кажется, летать боишься…

- Да, боюсь. Но не трястись же целых двое суток в поезде! Там я точно с ума сойду!

- Зинуля, а может, я с тобой…

- Ну уж нет! Я буду свободна, как птица! Буду ездить на экскурсии. Увижу Ласточкино гнездо.

- Зачем оно тебе, гнездо это? Оно высоко, а у тебя больные ноги.

- Там вылечат. Это же Крым. Здравница! Там мне всё вылечат, и я буду бегать и даже танцевать!

- И с кем ты будешь там танцевать?

- Не порти мне настроение, Илья! Ты что считаешь, что я уже вышла в тираж и ко мне никто не подойдёт?

- Обязательно подойдёт. Я в этом нисколько не сомневаюсь… Только вряд ли пригласит на танец.

- Почему?

- Зинуля, детка, мужчины любого возраста предпочитают молодых, а ты всё же, как тебе сказать, хоть и выглядишь хорошо, но не на двадцать, согласись.

- Там я омоложусь, ты меня не узнаешь…

Звонок в дверь.

- Ну, и кого принесло в такое время? А? Илюш, глянь в глазок. Сразу не открывай, мало ли безумных развелось…

Входит поджарый, в модном прикиде, с пышной каштановой шевелюрой сын.

- Тёма… Что стряслось? И где твои ключи?

- Да всё в порядке… Просто забыл у Наташи. Мы поссорились, мам. Я еду в Крым.

- В Крым? Зачем?

- Хочу отвлечься, отдохнуть…

- И когда?

- Да прямо сейчас. Вещи соберу и в аэропорт.

- И билет уже взял?

- Билет, мам, не проблема. Были бы деньги. Кстати, пап, деньжат не подкинешь?

- Сколько?

- Да, тысяч сорок для начала…

- Сынок, мама тоже собирается ехать в Крым…

- Да?.. Тогда я на Кавказ. Или… Мам, а зачем тебе Крым? Так далеко от дома… А папа почему с тобой не едет? Как ты без него? Да и ему без тебя здесь тоскливо будет. Вы же всегда вместе ездите.

- Маме путевку в пенсионном фонде предложили.

- А-а-а. И когда?

- Через две недели.

- Ну, к тому времени я уже вернусь! Пап, как там насчёт денег…

- Артём, ты летишь один или…?

- Один. Пока один. Там видно будет…

- Может, поешь? Я приготовила твои любимые котлетки… Да и зачем лететь ночью? Лётчик чего доброго ещё уснёт…

- Мам, там есть автопилот, не волнуйся, в самолёте и покормят…

- Прилетишь, позвони обязательно! И вообще, почему ты нам не звонишь, сынок? Мы же волнуемся за тебя!

- Пока! Не волнуйтесь, со мной до самой смерти ничего не случится! - Шутливо поёт: - Мне гадалка нагадала девяносто девять лет…  Ну всё, мам! Пап, найди способ полететь вместе с мамой, вам так будет спокойнее, пожалейте своё сердце и моё заодно! Пока!

- Как вихрь… Залетел, побросал в сумку вещи и улетел… Хорошо, что ты работаешь, Илюш… Когда же он наконец за ум возьмётся? Найдёт хорошую девочку, родит нам внуков… А, Илюшенька?

- Трудно сказать, дорогая…

- Надо было нам ещё девочку родить…

- Теперь уж что говорить, Зинуля, поезд ушёл…

Звонок в дверь.

- Опять? Тёма вернулся? Илюш, посмотри.

На пороге стоит худенькая, светленькая темноглазая девушка:

- Илья Григорьевич, добрый вечер, Артём у вас?

- Здравствуйте, Наташенька. Нет, был, как говорится, да весь вышел, - улыбнулся несостоявшийся свёкор.

- А куда - не сказал?

- Сказал. В Крым подался, отдыхать.

- А-а-а, ну, извините. Я вот тут ключи привезла, он забыл… В Крым, значит… А я-то дура названиваю всё, а он вне зоны.

- Летит уже, наверное, в самолёте. Да вы проходите…

- Нет-нет, уже поздно, да и Зинаида Аркадьевна, сами знаете, как меня любит… Спокойной ночи…

- Взаимно, Наташ. Заходите, если что…

- Теперь уж вряд ли…

- А что случилось-то?

- Илья, кто там?!

- Свои, не беспокойся… Из-за чего сыр-бор?

- Я беременна, а он не хочет. Говорит, рано и всё такое, - Наташа заплакала.

- Пойдём в дом! - Он взял её за руку и заставил переступить порог. Закрыл дверь и повёл гостью к жене.

- Вот, Зинуля, полюбуйся. Ты всё о внуках мечтаешь, а твоему сыну ребёнок не нужен. Наташа беременна, а наш оболтус уехал развеяться. Не вовремя ему, видишь ли, такие новости.

Зинаида Аркадьевна подхватилась с постели:

- Наташенька, деточка, не вздумай аборт делать. Артём пусть как хочет, а мне внук позарез нужен, не то я просто с ума спячу с таким сыночком. Ты не волнуйся, роди только, а я уж воспитаю…

- Как это вы? А меня куда же?

- Ты себе ещё с десяток родишь! И потом: я что - не мать? Одного воспитала и этого на ноги поставлю!

- Что вы такое говорите, Зинаида Аркадьевна? И почему вы думаете, что мне мой ребёнок не нужен?

- Да что ты можешь ему дать? На какие шиши ты его растить собираешься, сама подумай! На Артёма никакой надежды. Он же живёт за наш счёт! Нигде не работает, на дядю чужого, видите ли, он вкалывать не желает…

- Так вы и внука таким воспитать хотите, да? Нет уж, Зинаида Аркадьевна! Я хоть и медсестра, денег у меня, как вы понимаете, не густо, но своего ребёнка я человеком воспитаю. Он у меня работать будет, а не разъезжать по курортам… Пойду я. Зря я к вам зашла!

- Ты, девонька, не горячись! - Илья Григорьевич обнял Наташу за плечи. - Ребёнка ещё родить надо, а ты уже его на работу пристраиваешь. Зинуля тоже погорячилась, конечно. Забыла, что ей уже не двадцать, а чтобы вырастить и до ума довести ребёнка, нужны силы и годы молодые. Я тебе вот что скажу: пока мы живы, мы будем помогать, не сомневайся даже, и никто у тебя малыша не отнимет, а вот посидеть с ним, пока ты на работе, мы всегда с радостью. Если, конечно, будем в силах. И не расстраивайся, тебе нужно быть весёлой и находчивой, идёт? - И он с улыбкой погладил её по руке. - Сейчас ночь. Никуда мы тебя не отпустим. Ложись спать в Тёминой комнате. А хочешь, живи у нас, правда, Зинуля?

- Илюшенька, ты, как всегда, прав, дорогой. А я что-то устала. Ты покорми там Наташеньку, хорошо?

- Пойдём, детка, на кухню…

Пока муж с Наташей на кухне позвякивали посудой и тихонько разговаривали, чтобы не мешать уставшей Зинуле, та пыталась осмыслить новость, которая её просто сшибла с ног. Ни в какой Крым она уже ехать не хотела, подумала даже о том, чтобы отправить в санаторий вместо себя Наташу - им с малышом необходим отдых от пережитого стресса с Артёмом, негодник, он ещё ответит за свои выходки! Но тут же  отказалась от этой идеи - беременным летать вредно, да и вообще рисковать своим здоровьем при переездах в таком положении ни в коем случае нельзя. Интересно, какой у неё срок? С виду ещё незаметно. Прав муж, пусть Наташа поживёт здесь, под присмотром. А Артём, когда вернётся, смирится - деваться ему будет некуда. Голод не тётка, а работать сынок не привык. Надо напрячь Илью ещё раз, пусть устроит ребёнка на непыльную работёнку, хватит уже сыну дурака валять, скоро отцом станет. За этими мыслями Зинуля не заметила, как уснула.

А Илья Григорьевич накормил невестку, дал ей чистое белье и оставил в комнате сына. Старику не спалось. Новость его неожиданно окрылила, подарила чудесную радость, и он уже мечтал о том, как будет водить в парк внука или внучку и рассказывать сказки. Крепко задумался над безалаберной жизнью сына и решил завтра же позвонить другу и опять озадачить просьбой помочь устроить своего балбеса на работу. Правда, три предыдущих раза сын не продержался и года на рабочем месте по протекции друга, и теперь неудобно к нему обращаться, но делать нечего, сколько можно сидеть на родительской шее, тем более что запросы у сыночка растут, денег нужно всё больше, вот пусть сам и зарабатывает.

Наташа плакала, вспоминая раздражённое, даже злое лицо Артёма. А она утром так обрадовалась двум полоскам на тесте. Но теперь её обуял страх: а что если она умрёт во время родов, ведь бывает же и такое. Зачем ей этот ребёнок, если Артёму он не нужен? Да и для неё эта беременность создаст уйму проблем. Мама уж точно не обрадуется. Ей Артём с самого начала не нравился. Как только тот появлялся в их доме, мама недовольно поджимала губы и уходила в другую комнату. Артёму было наплевать как на будущую тёщу, так и на Наташу. Он заботился только о том, чтобы его никто не напрягал и не мешал жить в своё удовольствие.

Наташа уже давно поняла, что Артём человек ненадёжный, но другого у неё не было, да и за этот год привязалась к нему так, что сразу не оторвать. Не зря же называют такие отношения связью – повязана она теперь по рукам и ногам. Её то вдруг охватывала нежность к своему малышу, то переполняла обида на Артёма и хотелось, чтобы никакого ребёнка от него у неё не было. Да и самой беременности она боялась, ожидая от неё одних неприятностей…
***

Проснулась Наташа рано, разбитая, но полная решимости поставить точку на прошлом и начать жизнь сначала. Она тихонько убрала постель и юркнула за дверь, неслышно и плотно прикрыв её за собой, чтобы не брать ключей, а то снова придётся приезжать, возвращать, выслушивать…

Влетела в метро и попросилась в туалет, у Артёма боялась разбудить спящих, а то не выпустили бы и стали учить, как ей жить. Она чувствовала, что была здесь не нужна, им нужен был её ребёнок, так фигу вам, а не ребёнка. Привыкли, что все пляшут под вашу дудку, из Артёма бездельника вырастили, а теперь из неё верёвки вить хотят. Не бывать этому!

Она уже пожалела, что зашла к ним вчера и открылась. Ничего, обойдутся. А если что – скажу, что ошибочка вышла.

Дома первым делом пошла в душ, потом приготовила завтрак и съела на автомате, не разобрав, что именно было в тарелке, в чашке. Всё думала: убивать или не убивать. И если не убивать, то как жить дальше? Остаться здесь, у всех на виду, так точно Зинуля не даст ей покоя. А если уехать, то куда? И как остаться без работы? Хотя всё равно декретный, а там и послеродовый до трех лет… Держать за ней место никто не согласится, да и денег дадут – кот наплакал. Мама… Отвернётся, как пить дать. Вот если только тётя Клава в Пензе. Старенькая уже, но такая добрая. Бывало приедет и по дому поможет, и приготовит что-нибудь вкусненькое, и во всём поддержит, приголубит. Надо бы позвонить, спросить, как она там. Может, и примет. Надо же, такая хорошая женщина, а замужем не была, война на молодость пришлась, так всю жизнь одна-одинёшенька, и ведь не озлобилась на людей, на судьбу, ко всем всегда с добром, с открытым сердцем…

В больницу на смену пришла, и Ленка ей давай щебетать: в четвёртой палате старик Майоров вчера отказался от обезболивающих и таблеток не пил, помереть что ли собрался, скажи палатному врачу, а то неприятности будут. Тут и Ксюха радостная в сестринскую влетела и давай рассказывать, как водила свою толстушку в Большой на "Щелкунчика" и та теперь собралась в балерины, крутится перед зеркалом, прыгает – пол дрожит.

- Наташ, ты чего смурная такая? - пыталась расшевелить её Ксюша.

- Да так, ничего.

- Колись давай! Опять разругались? Пора уже привыкнуть к его идиотскому характеру! Или плюнь и разотри, или брось его к едрёне фене, сколько можно? На хрен тебе это воронье гнездо?

- Сам уже меня бросил. А я влипла, - и слёзы градом.

- Не дрейфь, подруга! У нас есть Валентина Сергеевна. Руки золотые. На себе испробовала. Или уже поздно?

- Восемь недель.

- В самый раз. Зачем тебе проблемы? И так их полон рот. Я сегодня же поговорю с Валентиной. У неё и сердце золотое! Не реви, а то старшая войдёт и начнётся…

Легкая на помине, входит строгая старшая:

- Что тут у вас? Милованова, зайдите в пятую палату, там у Агеевой аллергия, кажется, вся чешется, вколите ей два кубика супрастина и сообщите врачу. Девочки, сегодня обещали проверку. Как у вас с подотчётными лекарствами, всё в порядке? Да что с тобой, Милованова?

- Ничего, Надежда Васильевна. Это я так, сон плохой видела…

- Знаю я твои сны… Работать-то сможешь? А то отдай дежурство Елене - она у меня просила.

- Наташ, хочешь, я подежурю, мне деньги во как нужны! А ты отдохни, а?

- А мне как будто не нужны. Сейчас умоюсь и буду в форме.

- Ну, смотри. Не забудь Агеевой из пятой супрастин вколоть… - сказала старшая и вышла из сестринской.

***

У влюблённой в свою профессию гинеколога Валентины Сергеевны русское лицо с небесными глазами. Они внимательно на тебя смотрят и будто гладят тёплыми мамиными руками по макушке. После осмотра Наташи она, моя руки над раковиной, говорит через плечо:

- Наташенька, аборт тебе не показан. Матка двурогая, проблемная. Советую рожать. Всё будет хорошо, не расстраивайся. Это сейчас тебе ситуация кажется безвыходной. Поверь мне: выход всегда найдётся. Причём с той стороны, с которой и не ждёшь… Бери себя в руки, становись на учёт. Сдавай анализы. Хочешь, сдай у нас и уже с результатами пойдёшь в свою консультацию. Настраивайся на хорошее, и всё будет хорошо. Беги, а то тебя на посту хватятся, шуму от твоей старшей не оберёшься.

Валентина Сергеевна мягко улыбается Наташе, и у той будто гора с плеч - она и аборта, и всего на свете боялась жутко. Если бы в больнице не работала, меньше бы знала, не видела бы тромбоэмболий, кровотечений, прободений язвы и матки. И не было бы причин для страха. Впрочем, Наташа и уколов боялась с детства. А сама пошла в медсёстры. Поди тут разберись. Но главная тяжесть на душе была от решения убить свою крошечку. Как с этим потом жить? Теперь же убийства не будет. Надо звонить тёте Клаве… Но это завтра, после дежурства.

На посту её ждала старшая медсестра:

- Милованова, почему не на рабочем месте? В четвёртой палате больной умер, а сестра неизвестно где гуляет.

- Майоров?

- Да, Майоров. Значит, знала, что ему плохо, и оставила пост! На выговор нарываешься или на увольнение?

- Да этот больной ещё вчера отказался от лекарств. Лена по дежурству передала.

- Понятно. В общем, я уже позвонила его сыну. Он скоро должен явиться за вещами… Слышала, ты беременна?

- Да, Надежда Васильевна, я беременна и буду рожать…

- И когда?

- Нескоро ещё, месяцев через семь.

- Надо же подыскивать кого-то на твоё место, сама понимаешь, Наташ.

- Понимаю. Я, может, раньше уйду… Но обещаю, вы об этом первой узнаете.

- Ох, Наташа. Ты хорошо подумала? Может, рановато, без мужа-то?

- Мне Валентина Сергеевна выбора не оставила.

- Ну, тогда буду искать замену. А тебе желаю удачи и здорового малыша!

- Спасибо, Надежда Васильевна!

***

Самолёты не летали. Авиакомпания обанкротилась, и на табло всё больше высвечивалось отменённых рейсов. Народ толпился, чертыхаясь и ничего не понимая.

Артём, видя такую неразбериху, решил вернуться, и по пути домой завернул к приятелю, можно сказать другу детства Гоше Сутееву. Тот жил как раз на полпути от аэропорта. Открыв двери, обросший коренастый Гоша удивился, но искренне обрадовался и обнял Артёма.

- Сколько же мы не виделись, Тёмыч?! Ты, кстати, удачно заехал, мог бы и не застать. Завтра улетаю в Барселону. И только вчера из Мехико.

- Что ж тебя так колбасит по свету, Гош?

- Работа такая, брат. Дома практически не бываю. Рассказывай давай, сам-то как?

- Да всё нормально. Хотел вот в Крым мотануть, да рейсы отменили. Решил тебя навестить. Возвращаться домой неохота. Предки достали.

- Живы они у тебя?

- И нас с тобой ещё переживут…

- А я вот своих похоронил… Одного за другим. Привыкнуть никак не могу. Хорошо, что мотаюсь. Здесь всё мне их напоминает. Всё кажется, что мама сейчас зайдёт и спросит, что мне на ужин приготовить… А ты так и не женился?

- Нет пока. А ты уже, что ли?

- Да, - показывает окольцованный палец. – Моя ждёт в Барселоне, хочет там рожать. Вот-вот уже.

- Гош, пока вы там, можно я у тебя поживу? Обещаю никого не приводить, бардака не устраивать, цветы поливать… Хотя у тебя их нет. А вы туда надолго?

- Рожать. И назад. Моя боится здесь раздваиваться. Зациклилась на ДЦП, родовых травмах, подмене детей, другой тем для разговора нет, боится жутко. Женщина, одним словом.

- А-а-а. Так вы через неделю-две назад…

- Может, и раньше. Не знаю, брат. Хочешь – поживи на даче. Хотя у тебя и своя есть.

- Я не на ходу сейчас. Машина в сервисе, корму помял немного. Ну, да ладно. Нет так нет. Что-нибудь придумаю.

- Как хочешь. Тём, ты меня извини, но я сейчас в таком цейтноте. Срочно надо сдавать материал. Думал ночью закончить, утром сдать и лететь. Так что ты сам себя развлеки.

- Пойду я, пожалуй, Гош. Не буду мешать. Рад был тебя повидать.

- Извини, брат, что так получилось. Честно, занят выше крыши. Приеду, встретимся обязательно! Потомство покажу, с женой познакомлю…

Артём шёл по ночному городу и завидовал другу, всё у того как надо: и работа, и жена, и ребёнок вот-вот появится. А у него и с работой никак, и с личной жизнью тоже. Правда, и у него всё могло сложиться нормально, если бы не его дурацкий характер. Ему Наташа сама всё на блюдечке с голубой каёмочкой подносит, ничего не требуя взамен, а он её по мордам, по мордам. За что – спрашивается? И хотя понял, что повёл себя и сегодня как распоследний подонок, звонить и извиняться не стал. Не придумал ещё, под каким соусом перед ней появиться, чтобы всё вернуть на круги своя. Да пусть себе рожает. Мне-то что? Не мне же мучиться вынашивать, рожать, кормить, растить. Хочется ей приключений на свою задницу – так на здоровье! Заодно и мамаше будет чем заняться, а то всё пристаёт, внуков просит, вот пусть и нянчится.

- Эй, мажор, поделись деньжатами с бедными ребятами…

Артёма обступила компания подвыпивших подростков. Издали, когда он шёл, те орали под гитару, сидя на дворовой скамейке детской площадки. Но когда молодой человек с дорожной сумкой к ним приблизился, гитару отложили и взяли пришельца в кольцо.

У Артёма ёкнуло под ложечкой. Желание этой ватаги намять ему бока было очевидным. Он растерялся. В детстве он боксом не занимался и не отрабатывал приёмы самбо. Возможность ездить на своей машине избавила его от подобных встреч, и теперь он не знал, как вести себя в такой ситуации.

- Ну, какой я вам мажор, пацаны? Мажоры ездят на крутых тачках, а не тащатся на своих двоих ночью через всю Москву.

- Какая разница, - сплюнул, быкуя, один. - Раз богатенький, деньги давай, а то силой возьмём.

Артём достал кошелёк и вынул оттуда всё, что дал ему отец.

- А кредитка?

- Пустая. Я безработный. Правда, ребят.

- А в бауле что?

- Так, нательное барахло.

- Сгодится пацанам.

И сумку отобрали.

- Вали, пока цел… И пока я добрый, - оскалился самый шварценеггеристый из бандитов, хлопнув Артёма по плечу. – Молодец, не ерепенился, не разозлил меня…

И увёл ватагу, а Артём облегчённо вздохнул, радуясь, что обошлось, как говорится, малой кровью. Отцовых денег ему было не жалко – отстегнёт ещё, одежду тоже новую купит. А вот куда теперь идти – не знал. За такси платить нечем. Пожалел, что не остался у Гоши до утра, и решил вернуться, но уже не дворами, а ближе к шоссе, по освещённому тротуару.

Артём почти бежал. Вдруг рядом с визгом остановилась машина:

- Куда торопимся, Тёмыч?

- Господи, Макс! Я готов поверить в чудо. Ты откуда и куда?

- Какая разница, откуда. Главное – куда! В один очень симпатичный клубешник. Прыгай давай. Я сегодня добрый, плачу!

- Не представляешь, как это кстати! У меня ни копья. Только что обнесли.

- Да ты что?! Как же это тебя угораздило? И где твоя тачка?

- В сервисе. В общем, должен был лететь, а рейсы отменили. Домой возвращаться сил нет. Ну вот. Заехал к другу, а ему не до меня. Тут эти отморозки. Обступили, денег требуют. Их много, а я один. Пришлось уступить. Что поделать. Хорошо, не пришили…

- Да, не повезло тебе. Хотя, может, и повезло. Правильно сделал. Связываться с отморозками себе дороже. Не горюй. Сейчас оторвёмся по полной и расслабимся. Там клёво. Смотри, трасса свободна, держись!

- Макс, не дури!..

- Не дрейфь…

Они врезались в столб, разрезавший машину пополам. Шансов выжить не было у обоих.