(Предыдущая часть: http://proza.ru/2017/05/13/1919)
39. Американская рутина.
Незаметно пролетели следующие пять дней, похожих друг на друга. Я полностью обвыкся на американском судне, вошёл в ритм местного режима дня и перезнакомился практически со всем научным составом. Да и некоторых из команды тоже узнавал и здоровался при встречах.
Организм приспособился к американской кухне и особо не бунтовал. Я даже приноровился спать на своей «девичьей» койке в позе морской звезды. Хотя пару раз всё-таки свалился среди ночи, что осталось без последствий, благо падать было невысоко.
Мой сосед Дон, узнав, что на русских кораблях койки расположены поперёк корпуса, откровенно позавидовал нам, но оправдал своих конструкторов тем, что «Рисёрчер» – небольшой фрегат, однако, на мой взгляд, это было слабым оправданием. Ведь, скажем, железнодорожные вагоны ещё меньше, а койки в них – поперёк!
Но были некоторые жизненные моменты, к которым мне было трудно привыкнуть. Их было немного, но, тем не менее, альтруизма к моему мировосприятию они не добавляли. Прежде всего, это зловредная американская сантехника, которая каждое утро портила мне настроение. Встаёшь бодрым и готовым к подвигам, а через пятнадцать минут местами ошпаренный и кругом подмоченный идёшь на завтрак, стараясь неприличные русские выражения заменить английскими идиомами. И так каждое утро, а потом иногда и среди дня!
Другим постоянным испытанием было отсутствие первых блюд. Уже на второй день моя славянская душа возжелала супа или борща. Но куда там! На мою просьбу принести супчика, стюард принёс чашку какой-то жидкой каши, вроде тюри или пюре, разведённого водой. Пришлось улыбаться и хлебать это варево. Лишь на третий день мне удалось выпросить чашку бульону, который, употреблённый с крекерами, и заменил мне вожделенный суп.
Кстати о крекерах, – другого хлеба за обедом на столе не было. Сначала я стеснялся попросить кусок, а потом как-то спросил у Кена, есть ли у них за обедом хлеб. Он очень удивился и сказал, что конечно есть… тосты!
«А разве бывает ещё какой-нибудь?» – спросил он. И я понял, что простой горбушки чёрного мне не дождаться.
В принципе, американская сухомятка была вполне съедобной. Котлеты, тушёное мясо, гуляши и всяческие пироги и кексы. А также кукурузные хлопья и, главное, сколько угодно молока, что несколько компенсировало отсутствие супов! По-моему, я за неделю уничтожил половину молочного запаса камбуза. Но, к чести хозяев, никто мне на это не попенял.
Да, забыл сразу сказать, что на борту американца был установлен сухой закон. Так что мне за всё время тамошнего пребывания не удалось попробовать ни вина, ни виски, ни даже пива. Почему там было так строго, я могу только предполагать. На прямые вопросы люди только пожимали плечами: «Положено, и всё!» Думаю, что причин было две: сборный разношёрстный экипаж, набранный перед самым выходом и только для данной экспедиции; и военное прошлое командного состава, которому проще что-нибудь запретить, чем долго объяснять, почему этого не стоит делать. Хотя, может, я и неправ…
Ещё одним удивительным событием для меня явилось созерцание процесса избавления от мусора.
Как-то вечером после работы я сидел с сигаретой на любимом кормовом кнехте, ждал Кена и размышлял о планах на следующий день. Солнце лежало у самой воды, расплываясь в горячей атмосфере, и готовилось резко нырнуть и охладиться до утра, а почти в зените уже загорелась первая звезда, которая, скорее всего, была не звездой, а Венерой.
«Рисёрчер» шёл средним ходом к новой точке. Днём американцы прокопались со своими гидрологическими экспериментами дольше, чем нужно, и остальные суда группы уже покинули отработанный полигон, предоставив нам возможность догонять «передовиков» научного труда. Что мы и делали в тот момент.
И тут мою медитацию нарушила пара негров в коротких белых куртках, которые волочили по палубе широкую парусину, нагруженную разнокалиберными пластиковыми мешками чёрного цвета. Горловины мешков были крепко завязаны узлами. Они подтащили её к леерам на самой оконечности кормы и начали аккуратно по одному спускать мешки за борт. В результате за нами прямо по кильватерной дорожке начал образовываться пунктир больших чёрных пузырей. Они весело кружились в вихрях воды, затевали парные танцы, но, тем не менее, держали единый общий строй, стремясь быстрее добежать до горизонта и скрыться там.
Признаться, первой мыслью, что пришла мне в голову, была такая, что я присутствую при каком-то загадочном гидрологическом эксперименте. Типа, прослеживание вихревых течений в поверхностном слое океана. Умом понимая, что это чушь, я не мог найти другого объяснения и стоял с глупым видом, раскрыв рот. Я уже собрался, было, задать парням известный вопрос: «А что это вы тут делаете?», как тут подошёл Кен. Вопрос тут же был задан ему.
- А-а, это junk, garbage, в смысле, мусор! – отмахнулся Кен. – Они уборку на камбузе закончили. А заодно прихватили мусор из кают.
- А почему в мешках? – не понял я.
- Как! – удивился Кен, – Ведь океан загрязнять запрещено! Международная конвенция!
- Но ведь полиэтилен разлагается сотни лет! – по-прежнему не понимал я. Эти мешки будут плавать века! А пищевые отходы рыба съела бы мгновенно! И потом, когда они рано или поздно разложатся и лопнут, то содержимое всё равно попадёт в океан?
Кен пожал плечами и ответил как-то неопределённо, что, мол, так заведено и так было всегда. Получалось, что мусор, выброшенный за борт, выпадает из их юрисдикции и переходит во владение Посейдона. Мне это тут же напомнило американский способ пить спиртное в запретных местах, держа бутылку в бумажном пакете. Формальности соблюдены, а что до сути, то неважно!
Наблюдая караван чёрных шаров, я вспомнил нашу «тётю Машу» с камбуза, которая с нижней палубы периодически выходила на корму и выливала за борт содержимое громадной кастрюли с очистками, огрызками или объедками, в зависимости от стадии процесса готовки или питания. И в этот момент мы всегда, если находились рядом, с интересом наблюдали за начинающейся в воде сварой.
Сначала налетала мелкая рыбёшка, потом покрупнее, а потом обязательно откуда-нибудь выскакивали пара-тройка громадных тунцов, а то и акул, которые и приканчивали остатки еды, закусывая заодно и более мелкими сотрапезниками. Вот такой интересный обрывок пищевой цепочки!
И вот, оказывается, этим мы загрязняем наш несчастный океан, а сотни и тысячи мешков из полиэтилена – не загрязняют! И даже украшают, решил, наверное, тот, кто это придумал.
Да, если так поступают все иностранные корабли… Я представил себе океан, сплошь покрытый чёрными пузырями, и медленно ползущие между ними корабли. Пузыри периодически лопались, обдавая путешественников забродившим содержимым, но их количество всё равно только росло. Я поёжился.
За эти дни я успел полностью ознакомиться с американской аппаратурой, практически выучил наизусть схемотехнику их зонда и всю блок-схему приёмной части. Более того, поскольку буквально на второй день у меня зачесались руки, скучающие по железкам, я получил разрешение покопаться в схемах практически, с паяльником в руках. И тут уж я не упустил возможности показать, что я не теоретик, а умею ещё кой-чего делать руками.
Результатом этого «погружения» в действительность стали дружеские отношения с инженерным составом и куча «подарков» с их стороны. Слово «подарки» я взял в кавычки, поскольку они были специфическими, и оценить их смогли бы только такие же закоренелые электронщики, как автор.
Для интересующихся сообщу, что я получил (выпросил!) несколько корпусов американских интегральных схем операционных усилителей, цифровых счётчиков, регистров и прочей логики. Да, кроме того, экземпляр радиозонда с инструкцией, несколько цифровых светодиодных индикаторов и прочей подобной мелочёвки. Всё это богатство я завернул в несколько слоёв плёнки и спрятал на дно рюкзака.
После отладки и доводки аппаратуры мы провели несколько отдельных измерений с помощью американской системы и убедились, что нам удалось свести погрешности к минимуму. С такими результатами было уже не стыдно выходить на международный уровень для совместных измерений. Если бы мы (они) провели эти работы сначала, то не было бы тех казусов и конфузных результатов, которые американцы продемонстрировали в первые дни нашей встречи.
В общем, я был доволен. Правда, когда при встрече с Ю.В. похвастался своими успехами, то получил лишь скупую похвалу, типа, «Молодец!» Зато когда при очередном сеансе связи с «Королёвым» я рассказал своим об этих делах, то ощутил нескрываемое ликование с той стороны.
Ладно, о железках достаточно.
Во время очередного сеанса связи с «Королёвым» я, помимо прочего, узнал, что меня на борту «Рисёрчера» сменит Славка. Видимо, Михалыч оценил Славкино усердие по ускоренному изучению/восстановлению английского языка, которое тот продемонстрировал. Но это так, шутка! На самом деле, если честно, то лучше всех в оставшейся группе английский знал его тёзка Вячеслав, но он был не наш. И получалось, что наш Славик, будучи вторым по знаниям, реальных конкурентов не имел. И, кроме того, мы с ним были самыми знающими специалистами по теме ведущихся экспериментов.
Я порадовался за друга и со смешанными чувствами облегчения и грусти начал готовиться к скорому расставанию с американскими коллегами. Грусти – потому что я уже начал привыкать к хорошим ребятам из группы зондирования атмосферы, а облегчения – от осознания того, что я, несмотря на все страхи, всё-таки справился с заданием.
Заканчивался шестой день моего пребывания на чужбине.
(Продолжение: http://www.proza.ru/2017/06/07/1962)