“Вот кого надо судить!..” Реванш не состоялся. “Не сдавайся!” “Нет здесь
правды!” Подарок. Заветное место. Агитбригада. “Блошиная” помеха.
Собачьи укусы долго не заживали и гноились - рваные раны лечили, присыпая стрептоцидом. Рабочие лесопилки нашли ему временную замену и отнеслись к парню с сочувствием. Через две недели ему пришла повестка из сельского совета, Павла вызывали на товарищеский суд. Было отчего призадуматься его бедовой головушке. Удивило, за что его, избитого, покусанного, понадобилось еще и осудить. Очевидно, ситуация приняла для него дурной оборот. В частных владениях любой незваный гость вне закона, и суд будет строг и неумолим.
Парень, поразмыслив, решил, что хотя бы тут есть возможность избежать уголовного дела, ведь наверняка Петр Ильич вооружился медицинскими справками о якобы нанесенных ему и соседу телесных повреждениях. Заодно с ним в тот же день судили мужика с фермы, укравшего комбикорма и попутно прихватившего поросенка. Выходило - хотя и через неохоту, а все-таки необходимо идти и попытаться отстоять свою правоту.
Заседание суда проходило в местном поселковом клубе, и, так как население было оповещено, а вход был свободным, народу поглазеть собралось много. Укрытый кумачом стол для заседателей возвышался на сцене, а Пашку усадили на отдельную скамью перед ними, спиною к залу. Быть в роли обвиняемого и подсудимого незавидно. Видя устремленные на него со всех сторон недоброжелательные взгляды, парень ощутил себя будто под их прицелом.
Вербин ясно понимал, что тут силы неравны, и большинство людей не на его стороне, а настроены против и даже враждебно, поскольку не местный, хотя и проживал в селе уже около десятка лет. Это сводило и без того мизерные шансы к нулю. Скопившийся в зале морок негатива требовал жертвы и повис над ним грозовой тучей. Первым свидетелем выступил облаченный в лучший свой костюм Петр Ильич, он же считал себя потерпевшим. Много чего нагородил старый коммунист и бывший армейский тыловик против своего врага: во что бы то ни стало, он хотел добиться самого сурового наказания для молодого комсомольца.
Председательствовали главный инженер совхоза Платонов со своей супругой, а в задних рядах зала собрались все Пашкины друзья. Несколько раз они освистывали речь Петра Ильича и выкрикивали не совсем лицеприятные слова в его адрес. Их сплоченную группу несколько раз пытались утихомирить и даже вывести из зала. Сивков был категоричен и требовал исключения Павла из комсомола. Всерьез осознав, что дело зашло слишком далеко, Павел решил защищаться до конца.
Выслушав сторону потерпевшего и на месте посовещавшись, суд обязал Павла, как младшего по возрасту, первым принести извинения своему пострадавшему соседу. Чувствуя поддержку возрастной группы населения, Петр Ильич стоял посередине зала, блестя потной лысиной, он жаждал покорности от ненавистного ему юнца. Это было бы его победой и, наверное, полным уничтожением противника перед лицом односельчан. Вытирая обильный пот, Петр Ильич уже предвкушал ухватить плод Фемиды в свои загребущие руки, кривил рот в ухмылке. Народ притих. Безмолвная пауза затягивалась. Не выдержав, в третьем ряду поднялась с места соседка Петра Ильича, пожилая женщина лет сорока и попросила слова:
- Я не страдаю глухотой и часто слышу за стеной крики и стоны жены и дочери, этот изувер, - при этом она ткнула пальцем в сторону соседа, - терзает их без жалости. Эти бесплатные “концерты” нам уже надоели.
По рядам волной прокатился шум - переполненный зал загудел, как встревоженный улей. Поднялся ропот и возмущенные крики. Выждав, когда шум стихнет, она продолжила:
- Вот кого надо судить, а вы парня выставили на позорище!.. Судить надо не избитого парня, а Петьку! Да какой он коммунист, когда избивает свою жену! Орет как блаженная… Достался же ей муженек, не дай бог никому. Люди, очнитесь!.. Вы сами-то что молодыми не были? Парнишка не побоялся родителя-мучителя, вступился за соседскую девчонку - хорошо хоть уцелел! Я видела, как его взяли в оборот - отлупили двое взрослых почем зря... Еще и собака на ноге висела.
Вот тут и проглянул момент истины: в поведении человека партийного, должного и в быту быть образцом и примером для окружающих, явственно повеяло тлетворным душком аморалки. Переглянувшись с женой, председатель суда решил поспешно закрыть эту скользкую тему и свернуть заседание. Пашка встал со скамьи подсудимых, глянув в сторону Сивкова:
- Вы все знаете, что только фашисты травили собаками людей в концлагерях, а он, коммунист, натравил на меня своего пса. Вы требуете извинений? Никогда! Если бы я не устоял на ногах, когда меня грызла собака, я бы сейчас не стоял перед вами, а был бы уже давно на погосте. Нет здесь правды!
Эта аргументация возымела эффект и только подлила масла в огонь, гул в зале заметно возрос.
- Павлу-у-ха, не сдавайся, мы с тобой! - раздался из задних рядов бодрый голос слегка подвыпившего Лешки Ситникова, друга Павла. Не в силах больше находиться в зале, закрыв рукой хлынувшие из глаз слезы, почти наугад Пашка метнулся на выход в передние двери клуба. Он бросился в спасительную рощу, но и там долго не мог успокоиться.
Парень бродил по знакомым тропинкам, остро переживая сильный душевный надлом, заново перебирал в памяти все произошедшее с ним, ни в чем не находя отрады и выхода из сложившегося тупика. Дальнейшие события начали наслаиваться с какой-то необъяснимой чехардой, с каждым разом накладывая негативный отпечаток на неокрепшие судьбы влюбленных - встречи с той поры стали гораздо реже.
Озлобившись на весь мир, сочтя суд личным поражением, Петр Ильич почти не позволял дочери выходить вечером на улицу. Он очень сожалел о своей оплошности - зря обратился в товарищеский суд: народный суд точно бы упек этого хулигана, ему впаяли бы этак годика три, как миленькому… Но ничего, рано радуется, он еще устроит паршивцу … кордебалет.
Украдкой в поздних сумерках, выждав момент, Вера вылезала в окно из своей комнаты, чтобы хоть ненадолго, но увидеться с Павлом. На днях Пашка, получив зарплату, купил Вере простенький подарок: серебряное колечко с бирюзой и недорогие сережки с красными камушками под рубин, чем несказанно обрадовал девушку. Вера начала от радости прыгать, словно маленькая девочка, затем повисла у него на шее, шаловливо болтая в воздухе ногами. Пашка, радуясь, что угодил любимой с выбором, вновь на минуту предался мечтам об их совместном будущем. Но всякий раз его мечты разбивались о неприступную стену в личине её отца.
В те немногие отпущенные судьбой счастливые мгновения они уходили в рощу на свое заветное место - к обрывистому откосу, где отгорал неяркий закат и где среди вековых берез стояли две удивительные сосны. Обнаженные корни деревьев, выпирающие на поверхность земли, были переплетены друг с другом. Казалось, будто навеки они соединились в объятиях, и даже злой ветер не способен разорвать их сросшуюся корневую основу.
- Смотри, Вера, какая сила и любовь у них! Люди, наверное, так не могут - ведь если упадет одно дерево, то и второе тоже погибнет… Сидя в обнимку на сухой листве крутояра, подолгу, пристально всматривались в угасающие закатные блики, словно пытаясь разгадать уготованное им будущее...
Вечерами, деревенская молодежь поджидала прибытия последнего рейсового автобуса. Молодые парни, водители ЛиАЗа, с удовольствием забирали их и раскатывали по ближайшим поселкам, благо бензином можно было залиться под пробку почти задаром. Иногда в поездках принимали участие местные музыканты из вокально-инструментального ансамбля “Озерки”. Совхозное руководство тоже не оставалось в стороне и беспрепятственно выделяло для участников художественной самодеятельности свой автобус.
Давали подготовленные выездные концерты в сельских клубах, домах культуры, и даже на бригадных станах. В пути в салоне автобуса царило несмолкаемое веселье: не прекращались смех и шутки, всю дорогу пели эстрадные и народные песни. Любили эти выезды и Пашка с Верой, где неплохой гитарист, сочным баритоном бередил души зрителей и молодых поклонниц.
В этот раз Вера - ей давно уже претила незавидная роль статиста из группы поддержки, решилась и прочла одно из первых своих стихотворений, еще по-детски наивное, заработав громкие аплодисменты. Девушку окрылил успех. Блистали в своем амплуа и щедро награждались аплодисментами Зоя Шубина и Володя Игнатов, исполняющие в национальных костюмах зажигательный "Венгерский танец". На ура воспринимали и плясунов: Лешке Ситникову не было равных на сцене в задорном матросском танце "Яблочко".
Зачастую, к дружному коллективу присоединялся бесплатным пассажиром некий большеротый парень по кличке “Блоха”. Усевшись неподалеку от водителя, лез к нему с глупыми вопросами, идиотской болтовней отвлекая от дороги. Конопатый, заросший неопрятными рыжими патлами вахлак неотвязно следовал за неразлучной парой. Определив недолгое Пашкино отсутствие, мигом оказывался рядом с Верой, стараясь произвести на неё хоть какое-то впечатление. Поскольку не принимал участия в номерах (медведь на ухо наступил), выискивал любой способ привлечь внимание девушки к своей персоне. Подсобрав скудный словарный запас, как-то на отдыхе он почесал затылок, и лихо освободив обе ноздри, решил изумить Веру и честной народ образчиком выдуманного им языка.
С упоением и гордостью первооткрывателя, закатывая под лоб глаза, понес немыслимую околесицу и тарабарщину, где в любом слове оставалось один-два слога, а далее прилеплялся изобретенный нарост-довесок, - "севасек". На букву "Г" звучало примерно так: гагасевасек - Гагарин, грек - гресевасек, Гомер - гомесевасек и тому подобная чушь. Тряся шевелюрой, захлебываясь от восторга, новоявленный эсперантист точно из пулемета сыпал дикой белибердой, сгребая в кучу все, что пришло ему в голову.
"Батюшки-святы! - подумал Вербин, - вот готовый артист из области оригинального жанра и знаток отца гекзаметра..." Ребята, хватаясь за животы ржали до изнеможения, точно кони, катаясь по земле. Смеялась над его потугами и Вера. Увидев однажды его явные поползновения, Пашка поднес увесистый кулак к носу рыжего воздыхателя:
- Чем пахнет? Учти, еще раз замечу, пеняй на себя... “Блоха”, словно оправдывая прозвище, сразу отпрыгнул и улетучился.
Продолжение: [link]http://www.proza.ru/2017/06/04/698[/link]