Маленькие кактусы Вани Казбека

Михаил Поторак
Когда-то я думал, что Ваня Казбек – кавказец.  Хотя он  не походил ни на кавказцев в телевизоре и на картинках, ни на одного из троих живых  кавказцев из нашего села – ни на дядю Амзария, который в землетрясения выбегал из дома без трусов,  ни на дядю Теймура,  пристроившего  к мотороллеру «Муравей» фанерную кабину с окнами и форточками, ни даже на  дядю  Жору, который вообще-то был грек из Одессы, но похож был именно на кавказца  и рассказывал анекдоты про грузин с очень выразительным акцентом. Дядя Жора был даже больше похож на кавказца, чем дядя Теймур и дядя Амзарий, потому что был  не только горбонос, но и кудряв, как джигиты на картинках. А Теймур и Амзарий были лысые и не так, чтобы очень горбоносые.
Но я тогда особо не разбирался, маленький был.  И  думал, что Ваня – кавказец. Во-первых , потому что он говорил со странным акцентом, а во-вторых был смугл какою-то нездешнею смуглотою. Ну и прозвище, конечно. 
Помню, я спросил у кого-то из взрослых, почему Ваня – Казбек, и мне ответили, мол, потому что Эльбрус.  Тогда я решил, что просто отшутился вредный дядька, подколол пацана. Но оказалось – нет. Действительно, он сначала был Эльбрус, потом уже  сельчане упростили его до папиросно-привычного Казбека.  А почему Эльбрус, я сам потом услыхал. Ванина жена тётя Аня его так ругала. Тётя Аня местная была, однако выучилась у мужа его языку –  в степени, достаточной, чтоб ругаться.
 – Эльбрухо! – кричала тётя Аня, – Эль мальдито маго! Эльбрухо! Шоптыздох, зараза! – и почему-то крестилась.
Через какое-то время, когда я вырос и уехал отсюда, то узнал, что «брухо»  – это по-испански «колдун». Понятно,чего крестилась бедная женщина.
Она, кстати, была совершенно права. Ваня был колдун.
Работал  Ваня сторожем в старинной помещичьей усадьбе. Охранял обшарпанный, но всё равно красивый помещичий дом с колоннами, и запущенный, совершенно одичавший и заросший парк. Там и колдовал. Мы с пацанами в детстве часто лазали в усадьбу и это видели.  Как ни странно, не пугались и даже не особо удивлялись. Вообще, я припоминаю теперь многое из своего детства, что у нормального человека вызвало бы испуг, удивление, даже шок, а тогда мне казалось  вполне себе в порядке вещей.  Взять хоть ту странную  двухметровую зверюгу, что жила в пруду. Подплывала иногда к берегу и глядела из-под зеленоватой воды, моргая круглыми глазами.  Пацаны говорили «дракон», но это не дракон был, нет.  На тюленя больше похоже, только с гребнем на спине и с пышной коричневой гривой, как у лошади. Или вот время тоже.  Время иногда замирало и отскакивало назад. Иногда на  несколько минут, а иногда на целый день, особенно летом. И всё потом опять такое же происходило, как в первый раз, только чуть медленнее. Или та карусель чёрных аистов в пасмурном небе. Множество, множество аистов было  тот вечер в небе. Они носились чётко по кругу и тревожно кричали женскими голосами. Хотя нет, про аистов – это был, кажется, сон. Не помню уже теперь.  Многое из детства стало забываться или казаться сном.
Но Ваню помню хорошо.  Помню как мы следили  за ним из-за забора, собираясь залезть в парк за черешней. Ждали когда он уйдёт  в лабиринты самшита и бирючины, где у него была тайная полянка. Он там  жёг костёр,  бросал в огонь пучки каких-то трав, а потом дышал этим вонючим дымом  и чего-то тихо говорил с закрытыми глазами, а из земли вокруг костра начинали быстро расти маленькие кактусы.  Как грибы. От всех была поляна секретной, но не от нас же. От нас разве можно было спрятаться? Так вот, дождёмся, бывало, чтоб Ваня уполз в лабиринт колдовать, перелезем забор, а он вдруг – раз! – вообще из другого конца парка выходит.  Почти в тот же самый момент.  Идёт такой и смотри на нас ехидно. Над головой у него скворец летает и присаживается всё время то на кепку, то на плечо, из-за пазухи выглядывает  большой уж в маленькой серебряной короне, а воздух вокруг серебристо мерцает. Я такой воздух потом видел на картинах Веласкеса, когда вырос уже.
Ещё сову помню. В самой глубине сада стоит водонапорная башня, тоже старинная, похожая на маяк. В башне комната есть над резервуаром для воды, и чердак ещё над комнатой.  Иногда Ваня заходил в башню и исчезал. Мы специально заходили посмотреть – не было его там.  Зато с чердака вдруг вылетала огромная сова. Среди бела дня, да. 
Ванин дом был совсем рядом с усадьбой, буквально через дорогу.  Когда у тёти Ани был готов обед или ужин, она  выходила, со двора, переходила дорогу и кричала у забора: «Хуан! Хуа-а-ан!»  Сосед дядя Жора – не тот, который грек, а который шахтёр из Кемерова,  на пенсии переехавший в Молдавию к солнцу и фруктам,  – всегда ржал   и подначивал тётю Аню: «Чё, опять фуяна надо?  Так мой бери!»  «А он хоть есть у тебя? А то чё-то я и забывать стала!» – это уже вступала дяди Жорина жена тётя Галя.
 А тётя Аня даже внимания на них не обращала. «Хуан! – всё выкликала она, – Ху-у-а-а-н!» С каждым выкриком голос её становился всё менее похожим на человеческий, а больше – на птичий, ночной, совиный. И когда совсем уж преображался, вдруг откуда-то сверху, из древних, сумрачных крон слышался отклик. Сначала тоже по-совиному, а потом воздух начинал серебристо мерцать, у дыры в заборе появлялся Ваня и говорил уже по-человечески: «Анна». Совсем тихонько говорил, но мир всё равно вздрагивал, как будто прозрачные зябкие мурашки пробегали вдруг по окружающей яви.
«Мальдито брухо… – ворчала тётя Аня,  – иди уже кушать. Зарраза такая…»
 Это всё было страшно давно.  Я вырос и уехал в город, а когда, спустя много лет, вернулся из города, чтобы снова тут жить, то никого из этих людей уже не застал. Кто-то умер, кто-то уехал.  Тогдашние мои товарищи из пацанов сделались большущими дядьками и про всё забыли.  Да я бы и сам забыл. Но так получилось, что я устроился  работать  в эту самую помещичью усадьбу, где сделали музей. Дослужился  даже до директора музея.  А потом его закрыли на реставрацию, штаты сократили, и парк опять быстро зарос и одичал, стал таким, как  когда я был маленький.  Сегодня  на работе я забрёл  по личному делу в самшитовый лабиринт, и наткнулся на Ванину секретную колдовскую полянку.  И не вспомнил сразу, что это именно она, пока не глянул под ноги.   Глянул, и увидел, что  там, среди одуванчиков, вьюнка и сухих сосновых иголок, кактусы растут до сих пор.  Маленькие волшебные кактусы Вани Казбека, обыденное чудо моего детства.